Аннотация: по мотивам латино-американской прозы...
Как это обычно бывало по утрам, Мария разбудила детей: Джованни и Джакомо Биенэро - двух шестилетних близнецов, которых она за глаза называла Зелёный и Жёлтый. Жёлтым был Джакомо, потому что тот очень любил варёную кукурузу. Зелёным был прозван Джованни за то, что жить не мог без консервированного зелёного горошка. Горячий апрельский ветер ворвался в кухню, небрежно разметав по сторонам белоснежные занавески, и распространил по комнатам густой и терпкий запах свежесваренного кофе. Комнат было две, не считая кухни, даже две с половиной: в "половиной" выступала кладовка, которую в последнее время использовали в качестве комнаты для матери Марии, немного чокнутой старухи Сильвии. Всё это хозяйство располагалось на последнем этаже дома недалеко от церкви Святого Петручче. Сквозь сон глава семейства Филлимоно Биенэро, ещё не старый, но уже пепельноволосый, тридцатипятилетний мужчина, не позволивший образоваться на теле вместительному животу и скрыть от его взгляда предмет юношеской гордости, почувствовал горький аромат утра, проснулся и направился в ванную, откуда уже выбегали разноцветные близнецы.
Мария постелила на круглый кухонный стол из красного дерева, сделанный руками её мужа, белоснежную скатерть, разгладила её руками. В глаза бросились едва заметное, размером с десятицентовую монету, жирное пятнышко. "Наверное, от этого чёртового оливково масла! Больше никогда не буду готовить пасту этим неблагодарным..." Тяга к идеальной чистоте иногда делала Марию несносной, чего не скажешь о Филлимоно: из-под некогда белой майки торчали местами седые волосы на груди. Муж Марии сел спиной к окну, придвинул к себе чашку капучино, взял вчерашний выпуск "Ферреро де Ла Пьеро" (за новым спускаться вниз, как всегда было лень, да и зачем, собственно, если его можно забрать вечером, возвращаясь с работы) и закрылся им от внешнего мира. Пена в фирменном капучино Марии была такой густой, что размешать сахар удавалось с трудом: сил на это хватало только у Филлимоно (сама Мария пила несладкий кофе). Именно по этой причине детям кофе не давали - пусть набираются сил до совершеннолетия.
- Вы всё собрали для школы?! Тогда быстро за стол! - Мария безуспешно попыталась изобразить строгую мать, но глаза выдавали любовь и нежность, которую она испытывала к сыновьям.
На кухню нехотя вошёл чёрный пушистый кот Пини. На его груди, чуть ниже шеи, располагался почти идеальный белый треугольник, в остальном шерсть четырёхлапого разбойника была абсолютно чёрной. Мария решила, что в прошлой жизни кот был пингвином, и именно поэтому назвала его Пини. Сам кот считал, что в прошлом был дирижером большого симфонического оркестра и иногда был готов отозваться на кличку Маэстро. Правда, к его сожалению, никто к нему так не обращался. Пини лениво лизнул свежую сметану в своей миске и запрыгнул на подоконник, чтобы сидеть в тени занавесок и наблюдать за улицей.
Почти всё семейство было в сборе: за столом не хватало только сумасшедшей старухи Сильвии, которая, к радости Филлимоно, уехала в соседний город навестить свою не менее эксцентричную кузину Сару и должна была вернуться уже сегодня к полудню. Братья, как всегда баловались за столом, и чуть не разлили на скатерть лимонную воду из большого глиняного графина, стоявшего посередине стола. Джакомо с удовольствием ел вываренный в молоке мягкий кукурузный початок, а Джованни с не меньшим удовольствием гонял по белой тарелке с красной каемкой остатки горошка. Одна непослушная горошина спрыгнула с тарелки, покатилась по скатерти, преодолев невероятное для её размеров расстояние, упала на пол и остановилась лишь у ножки старой двухконфорочной плиты.
- Джованни, не балуйся за столом! - закричала Мария и влепила ему левой рукой звонкий подзатыльник.
- Не смейся над братом! - не отрываясь от газеты, Филлимоно залепил подзатыльник любителю кукурузы Джакомо.
В ответ на насмешку Джованни погрозил кулаком брату, да так, что чуть не уронил тарелку с початком со стола.
- Не приставай к брату! - Мария отвесила ещё одну затрещину Джованни. А её муж, по-прежнему, не отрываясь от газеты, без слов шлёпнул Джакомо. Ещё в родильном доме, когда близнецы только появились на свет, их родители договорились, что у них всего будет поровну: одежды, игрушек и даже подзатыльников, чтобы никто из братьев не чувствовал себя обделённым.
Тем временем Филлимоно отложил газету на подоконник, залил в желудок последний глоток кофе, машинально поцеловал в правую щёку, так и не присевшую за стол жену, и отправился на работу. Муж Марии вот уже семь лет работал плотником в мастерской Сеньора Габриэля на другом конце города. Ему пришлось туда "временно" устроится, когда стало понятно, что в семье ожидается пополнение. Как раз в то время в их город из Гуаделахары приехал Сеньор Габриэль. Что его заставило на склоне лет переплыть океан, оставить семью и обосноваться в маленьком прибрежном итальянском городе никто не знал. Поговаривали, что Сеньор Габриэль бежал от закона, поэтому работать в его мастерской мало кто хотел. У Филлимоно выбора не было: так он и стал лучшим плотником Габриэля, в чью мастерскую заказы на изготовление мебели приходят со всего побережья.
Мария выглянула из-за занавески убедиться, что её муж сел на свой старый грязно-голубого цвета с багажником мотороллер, на котором он ещё в юности катал школьных подруг, и отправился на работу. Сегодня братья впервые одни отправятся в приходскую школу, что двумя кварталами ниже, поэтому как мать Мария немного взволнована. Но делать нечего, есть непредвиденные обстоятельства.
- Давайте тарелки. Вам пора в школу! Вы же знаете дорогу? Дойдёте сами?
- Да, мам! - сказал горошек.
- Конечно, мам! - подтвердил кукурузный початок.
- Ну хорошо... Будьте внимательны и не балуйтесь: я буду наблюдать за Вами из окна, пока вы не откроете двери школы! - впрочем все трое понимали, что этого не произойдёт, потому что как только близнецы свернут на другую улицу, мать потеряет их из вида.
- Хорошо, мам!
- Пока, мам!
- Я вас люблю, детки...
- И мы тебя, мам! - хором ответили братья.
Дети ушли, Мария ополоснула тарелки и чашку Филлимоно, взглянула в окно на детей, двух подрастающих малышей в белых футболках на вырост, черных шортах до колен с сумками через плечо, почти волочащимися по пыльной дороге. Пини так и продолжал сидеть на подоконнике, внимательно следя за большой зелёной мухой, которая делала уже восемнадцатый круг по кухне и со всей дури звонко ударялась головой в соседнее с открытым чистое окно.
Свернув за угол, Джованни и Джакомо, ни на миг не задумываясь, прошли мимо школы и отправились к пристани, где пришвартовалась большая белая яхта "Lastochka", по слухам принадлежащая какому-то миллиардеру из России. Конечно же, братцы не могли пропустить такое событие, тем более от школы до пристани всего четыре квартала. А если бегом, то всего два.
Мария налила остатки кофе из кофейника в белую с толстыми стенками чашку, добавила молочной пены и села за стол. На скатерти, теперь освобождённой от посуды, снова навязчиво виднелось десятицентовое жирное пятно. Женщина вскочила, взяла попавшуюся под руку белую керамическую вазу в оранжевый горошек, и поставила её прямо на пятно. Стало намного легче. Только сейчас она заметила, что в вазе стоял маленький аккуратный букетик из фиолетово-жёлтых полевых цветов. "Неужели Филлимоно в кой-то веке принёс цветы домой!" Немного озадаченная, Мария посмотрела на старые круглые часы, которые висели прямо над дверным проёмом без двери, разделявшим кухню и гостиную. Восемь с четвертью. Пора идти: впереди неблизкий путь на другой конец города на железнодорожную станцию. Оставалось только достать из нижнего бельевого ящика комода в спальне горчичного цвета конверт с надписью синим маркером "моему мужу", положить его на стол, взять из кладовки приготовленную со вчера большую чёрную кожаную сумку, и можно отправляться.
Путь на железнодорожный вокзал лежал через Пьяццо ди Комодо, по улице Баттичели, которая прямо выходила на Пьяццо ди Сентрал - привокзальную площадь. В общей сложности чуть менее часа. День обещал быть жарким. Улица Святого Петручче, на которой жили Биенэры, была очень узкой (из-за чего трёхэтажные дома казались невероятно высокими), но расширялась по мере приближения к центру города, и до полудня оставалась в тени, поэтому Мария всегда старалась покинуть квартиру до двенадцати (когда солнце не начинало светить прямо в окна) и возвращаться не раньше шести вечера (когда зной постепенно начинал ослабевать).
В опустевшей кухне на последнем этаже дома всё было по-прежнему: кот Пини сидел на подоконнике, зелёная муха билась головой о стекло, а пятнистая ваза стояла на краю стола и закрывала собой надоедливое пятно от масла. Вдруг Пини услышал шорох в углу кухни: это мы-ы-ы-ышь! Обычно на полу кухни Марии не то, что крошек не сыщешь, нет и пылинки! Сегодня старой мыши повезло, и она беззаботно подобралась к горошине, лежавшей рядом с левой передней ножкой старой кухонной плиты. Второпях, хозяйка забыла про горошину, не допила свой кофе и не убрала со стола скатерть, как она делала обычно после завтрака. Пини не учёл этого обстоятельства, увлечённый появлением мыши на кухне (!), и, поглощённый своим инстинктом хищника, прыгнул на круглый стол, от чего скатерть заскользила по идеально ровной, покрытой лаком, столешнице. Вместе со скатертью по столу поехал и кот, без остановки проскочив весь стол, и, потеряв равновесие, за доли секунды преодолел расстояние до плиты, у которой почему-то был открыт духовой шкаф, куда Пини и влетел. От удара плита зашаталась, а дверца духовки закрылась, и Маэстро остался запертым внутри. Мышь испугалась грохота плиты, истошного вопля кота, звука разбитой чашки, и ретировалась, оставив горошину на своём месте. Повезло только белой вазе в почти красный горошек: она упала на мягкое сидение стоявшего рядом стула, и осталось целой. Цветы выпали на пол, струйка воды вытекла следом. Поскольку старый деревянный пол, выкрашенный коричневой краской, был не ровным, вода из вазы потекла маленьким ручейком в гостиную, где встретила на своём пути самодельный удлинитель и воткнутую в него "вилку" телевизионного провода. Искра не заставила себя ждать, огонь перебросился на стопку газет "Ферреро де Ла Пьеро", лежавших рядом, прямо перед телевизором. Из-за сухой знойной погоды огню хватило десяти минут, чтобы поглотить всю комнату и перейти в кухню, из окна которой друг за другом вылетели большая зелёная муха и оранжевые языки пламени.
Престарелые Анна и Бруно Кварелли, жившие в доме на другой стороне улицы, чьи окна располагались как раз напротив окон квартиры семейства Биенэро, заметили пожар не сразу. Они жили на солнечной стороне улицы и обычно открывали шторы ближе к полудню, когда прямые лучи палящего солнца уже не попадали прямо в окна их квартирки. Хорошо, что сегодня уважаемой Сеньоре Анне "вдруг вздумалось" проветрить спальню.
"Пожар! Горим!" - закричала Анна. Телефон в их доме не работал уже неделю, потому что старики с прошлого понедельника не могли договориться, чья очередь на этот раз идти в банк платить по счетам. Старый Бруно без лишних слов выбежал из квартиры и спустился в кафе Сеньора Паретто, которое находилось на первом этаже их дома. "У Паретто точно должен работать телефон, будь он неладен, этот проклятый скряга!".
Когда в пожарной части раздался тревожный телефонный звонок, на него тоже ответили не сразу. Весь личный состав заставы готовился на внутреннем дворе к субботнему параду в честь дня города, до которого осталось меньше суток. Майор Даниэль Картога - начальник пожарной заставы - ещё на прошлой неделе дал интервью местной газете, где призывал жителей города внимательнее обращаться с электроприборами и огнём, потому что пожарная часть готовится к параду и, возможно, из-за своей "занятости не сможет вовремя оказаться на месте происшествия".
Мария оказалась на Пьяццо ди Комодо и уже свернула на улицу Боттичелли. Пол пути пройдено и ей повезло, что она ещё не встретила никого знакомого. Как только эта мысль оказалась в голове Марии, на другой стороне улицы она заметила давнюю подругу болтунью Лючию (они когда-то вместе работали на ткацкой фабрике на заливе). Лючия, конечно же, заметила "свою любимую подругу" и была этому факту несказанно рада: многое в жизни произошло, многое надо обсудить, к тому же очень интересно, куда это она направляется... Тут из-за поворота появилась спешащая пожарная машина, направляющаяся в сторону площади Комодо. Как только гудящий красный исполин поравнялся с Марией, та бросилась в открытые двери ближайшего подъезда, где надеялась укрыться от всезнающего языка Лючии.
Такого шока располневшая молодящаяся Лючия не испытывала давно: среди белого дня ей мерещатся, а потом пропадают люди! "Я точно не в себе! Точно не в себе! Это всё проклятый аптекарь Карло виноват! Он мне подсунул этот чай "для стройной фигуры" из чёрт, прости Дева Мария, знает каких трав! Ну, я до тебя доберусь!" И толстуха направилась в аптечную лавку Карло, что располагалась как раз рядом, на углу площади Комодо и улицы Святого Петруччи. Теперь преград на пути Марии не оставалось. По крайней мере, на это можно было надеяться.
Пожарная машина не смогла вплотную подобраться к дому, где располагалась квартира Биенэро: улица в этом месте была слишком узкой. Пришлось тянуть шланг и послать новичка из команды пожарных в церковь Святого Петруччо к отцу Антонио за большой выдвижной лестницей, которая была у него всегда: с тех самых пор, с каких майор Комодо себя помнил. В это же время владелец кафе сеньор Паретто отправил своего семнадцатилетнего сына Федерико в мастерскую сеньора Габриэля, чтобы тот рассказал сеньору Филлимоно о случившемся. Пожар оказался высокой степени сложности (огонь под воздействием ветра мог перекинуться на соседнюю крышу) и майор Комодо позвонил на водонапорную башню и попросил привезти цистерну с водой.
Филлимоно мчал на своём мотороллере, что есть сил, и, когда проезжал площадь Комодо, выходившая из аптечной лавки Лючия, увидев его, прокричала: "Филлимоно, утром мне приведелась Мария...". Глава семейства Биенэро не услышал окончания фразы, горячие слёзы отчаяния текли по его щекам, застилая взгляд. Он не сразу заметил стоящую посреди улицы пожарную машину, не справился с управлением и упал с мотороллера, который на всех парах влетел в заднее правое колесо красного гиганта. Филимоно пробежал оставшееся расстояние за доли секунды. Из всех окон его квартиры вырывались языки пламени. "Кто-нибудь видел Марию? А детей? Моих детей? Джакомо! Джованни!" - кричал взволнованный отец. Зеваки поживали плечами, а немногочисленные соседи, из числа тех, что оставались дома и не ходили на работу, как на зло сказали, что с утра не видели ни Марию, ни детей. Филлимоно взял велосипед у соседского парнишки и поехал в сторону школы, где надеялся найти сыновей. В школе их не оказалось. "Неужели она всё знает?! Знает про мои встречи с Мортаделло?! Ну, конечно же, для такой женщины, как Мария, понять такое - раз плюнуть. Особенно после моих холодных утренних поцелуев в щёку... Но как она догадалась? Откуда узнала про Мортаделло? Он ведь работает у Габриэля всего полгода... - размышлял Филлимоно сидя на ступенях школы. - Мария подожгла себя, детей и квартиру, чтобы показать мне, какое я ничтожество! Нет мне жизни на этом свете!" Вместе с этими мрачными мыслями Филлимоно забрался на велосипед и решительно направился в сторону железнодорожного переезда, чтобы покончить счёты с жизнью.
- Джованни, смотри, это наш папа на велике! Айда за ним! - сказал Джакомо своему брату, когда увидел, как их отец проезжает мимо городской пристани.
- Только тихо, чтобы он нас не заметил, а то отругает за прогул...
"Тихо" бежать за Филлимоно не составляло детям никакого труда, потому что убитый горем отец семейства и муж-обманщик еле ехал на чужом велосипеде, периодически вытирая ручьи слёз, текущих из обезумевших глаз. К тому моменту, когда Филлимоно поравнялся с заколоченной будкой на железнодорожном переезде (совсем недавно переезд сделали автоматическим, и служитель оказался больше не нужен), в его голове созрел довольно чёткий план. Он спрячется за будку, дождётся приближающегося поезда, а потом выскочит на рельсы и встретит смерть лицом к лицу, как настоящий мужчина.
Мария взяла билет в сидячий вагон до центра провинции. Вместе с ней в одном купе с большими красными сиденьями сидела молодая чёрноволосая женщина лет тридцати с двумя девочками. Её лицо показалось Марии знакомым: возможно, они виделись в школе.
- Мы виделись с вами в приходской школе, - произнесла женщина. - Вас ведь зовут Мария, верно? Я Анна.
- Да, Мария.
- Мы с девочками едем навестить их бабушку, мою мать. А где ваши дети, у вас ведь близнецы? Джованни и...
- Джакомо. Джованни и Джакомо. Анна, знаете, я не хочу сейчас говорить...
В этот самый момент состав начал делать поворот и из последнего вагона, в котором сидела Мария, можно было увидеть голову поезда. Мария, будучи по своей природе женщиной дальновидной и дальнозоркой, сразу заметила, что у железнодорожного переезда, к которому они приближаются, происходит нечто странное: высокий мужчина в серой майке стоит посреди путей и держит за руки двух маленьких детей в белых футболках и чёрных шортах, которые изо всех сил пытаются вырваться. "О, пресвятая заступница Дева Мария! Значит Филимоно всё знает про аборт! Но как? Неужели он уже прочитал моё письмо?.. Он хочет отомстить мне и убить мальчиков!.."
Тихое "Неет!" сорвалось с губ Марии. Стоп-кран. Поезд стал резко терять скорость, а Мария, наоборот её набирала, направляясь к первому вагону.
- Папа, папа, пойдём! - кричали мальчики, держа отца за руки и пытаясь стащить его с путей.
- Покиньте меня призраки! Мои дети мертвы! Моей жены больше нет! И мне нет больше места на этой земле!
Дети не могли сдвинуть отца с места, потому что левый ботинок Филлимоно застрял между двумя рельсами, в тот момент, когда автоматические стрелки меняли направление движения поезда.
Локомотив затормозил прямо перед Филлимоно, ударив его центральной фарой в лоб, от чего тот потерял сознание и заработал большой синяк. Мария вместе с детьми сопровождала мужа, пока тот был без сознания, до больницы: они ехали в одной карете скорой помощи. Через восемь месяцев в семье Биенэро появилось прибавление: две девочки-близняшки. Лючия и Сильвия, которых Филлимоно признал как своих и поклялся больше никогда не встречаться с Мортаделло. Ну, не чаще одного раза в месяц, и то на рыбалке загородом. Сильвию назвали в честь матери Марии, скончавшуюся от удара в тот самый момент, когда, вернувшись от своей кузины, она увидела вместо квартиры пепелище, и никто из соседей не смог ей внятно объяснить, где же вся её семья.
Кот Пинии чудесным образом выжил: его спасло то, что он оказался герметично закрыт в духовом шкафу старой двухконфорочной плиты. Об этом написали в местной газете под заголовком "Маэстро, Ваш выход" и поместили фотографию, как молодой чумазый пожарный достаёт из духовки абсолютно седого кота.