Мало кому из писателей с равным успехом удалось проявить себя и в прозе, и в драматургии, чтобы везде создать свой особенный стиль. И ни у кого не получилось к уже освоенным жанрам захватить ещё и философию. Сартр - везде Сартр. Он легко узнаётся в прозе, драмах и изобретённом им же экзистенциализме (который был мало похож на экзистенциализм Камю или Хайдеггера). Главный философский труд Сартра перекраивает всё Мироздание. Его "Ничто" поглощает без остатка хайдегерровское "Бытие", "Абсурд" Камю и "Метафизику" Марселя. С рационалистических, позитивистских позиций Сартр приблизился к пониманию Пустоты, характерному для буддистов и даосов.
В прозе он достиг тех же высот или, скорее, глубин. Его пьесы, его роман и рассказы несут одинаково ярко проступающую печать гениальности, специфический характерной гениальности. Это не просто владение словом, в чём, разумеется, к Сартру нельзя придраться. "Тошнота" сбивает все ориентиры, смешивая разные пласты реальности. Это настоящее путешествие по бессознательному, по внутреннему миру, по всем мирам, слагающим человеческое сознание. Это зеркало, в котором виден человек, смотрящийся в другое зеркало и пытающийся в этом маленьком отражении разглядеть себя, отражающегося в зеркале большом. Приблизительно так можно определить суть романа. Силой воздействия и метафизичностью "Тошнота" сравнялась с "Процессом" и "Големом".
Хотя Сартр и ограничил бытие рамками человеческого сознания, он осветил эту темь своим художественным гением. Далёкие от шаблонного атеизма "Закрытые двери" как будто приоткрывают завесы жизни и смерти, в "Мухах" же он, издеваясь над древней драмой и мифологией, по сути сотворил самостоятельный эпос.
Как художник и мыслитель, Сартр не многостаночник, но поистине человек эпохи Возрождения. Ему и в психологии удалось сказать своё слово, посредством серьёзного научного труда "Воображаемое". Подробно рассматривая процесс творчества, Сартр пришёл к выводу о присутствии там иррационального, почти мистического момента.
В литературе, драматургии и философии Жан-Поль Сартр представляет из себя целое явление. Но как личность, он сильно, очень сильно проигрывает. Пользуясь всеми благами буржуазного мира, Сартр подвергал его беспощадной, уничтожающей критике и при этом не спешил переселяться в коммунистический "рай", который так превозносил. Ничего революционного или радикального не было в поездке по оттепельной Москве под нескончаемые дифирамбы почётному иностранцу. Провозглашая коммунизм, Сартр жил как добропорядочный буржуа. Это был бунтарь без бунта. Критика колониальных властей и американских империалистов не требовала больших усилий и никаких опасностей за собой не влекла. Повторить судьбу Жореса Сартру ни в коем случае не грозило, когда сам де Голль публично уподоблял его Вольтеру. Во Франции 50-х-60-х годов без левачества и писателем то нельзя было стать, то была дань моды. Общественной обструкции подвергались как раз те, кто поддерживал зуавов. Что было непростительно Кеннеди, прощалось "пол потам" и "мао цзедунам". Лишь бы не правые убивали левых. Добивая уже давно растоптанные клерикализм и национализм, Сартр не поднимался над толпой, занимавшейся тем же самым, а опускался до уровня толпы. Позиционируя собственную независимость, стремившийся к полной свободе мысли, как человек и гражданин он был до ничтожного мелок. Отсутствие гражданской совести он выдавал за политическую сознательность. Совести как таковой, тем более гражданской, у него не было и в помине. Отсюда дружелюбный кивок де Саду не удивителен. Сартр столь же безнравственен. Даже более. Де Сад, имея к тому возможность, не участвовал в составлении проскрипционных списков. Сартр же публично оправдывал Сталина, служа поистине адвокатом дьявола.
Сартр готов был продаться за лишний грамм успеха в среде, мнением которой дорожил, что отказ от Нобелевской премии отнюдь не опровергает, а подтверждает. Этот шаг только добавил ему популярности, окончательно утвердив его культ. Конечно, сам Сартр выше этой премии. Ему и не грозило раствориться в череде скучных общепризнанных классиков. И с премией он остался бы собой, литературным феноменом, сияющим своим светом. Но отказ то мотивировался не эстетически, даже не этически, а политически. Нобелевка де слишком буржуазна для него. Академики не поняли, зато студенты и леваки-интеллектуалы завыли от восторга. На их признание Сартр и работал. В определённом смысле ему действительно удалось выделиться. Редкий гений идёт с толпой.