Андрюс Ли : другие произведения.

Любовь с музыкой

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Короткий любовный роман, литературная пьеса, киносценарий на десяток действий о неуклюжем сорокалетнем музыканте, жизнь которого поделена на рутину будней и романтические чувства к молодой скрипачке. В идеале, на роль главного героя мог бы подойти Семен Александрович Фурман (разумеется, молодой и обаятельный), но время неумолимо и, в силу почтенного возраста замечательного артиста, нужно искать иного исполнителя.

Андрюс Ли

ЛЮБОВЬ С МУЗЫКОЙ

(Короткий любовный роман, литературная пьеса, киносценарий.)

Действие первое.

Здесь описывается быт главного героя и некоторые черты его характера.

  
   Обычно мама звала его Сеня, хотя в паспорте он значился как Семен Романович Фурман.
   - Сеня, Сенечка, Семен! Ау, сынок!.. - кричала она по утрам из кухни. - Хватит валятся! Тебя ждет манная каша и целый мир!
   Мир и впрямь ждал Семена Романовича. Он ждал его терпеливо, как хулиган за углом, норовя каждый раз подставить подножку или пустить собаку по следу. Вот и сейчас Семен Романович бежал по полю, оставляя позади проселочную дорогу, клубы пыли, синее небо, деревню "Заря востока" и побитый уазик с водителем-гастарбайтером из славного города Душанбе. Бежал он в праздничном черном костюме, который только лишь раз надевал на свадьбу соседей. Бег у Семена Романовича выглядел смешно и неловко, словно у клоуна, с позором покинувшего арену цирка. К тому же, одной рукой ему приходилось придерживать шляпу, а в другой - сжимать тромбон. Семен Романович щурился от яркого солнца, пыхтел как паровоз и ужасно потел. Гастарбайтер постоянно сигналил ему, требовал денег, взывал к совести, грозил монтировкой и страшно ругался восточноазиатским матом. "Сам ты перезрелый урюк, шайтан-тромбон и сын ишака", - хотелось крикнуть в ответ Семену Романовичу. Однако его воспитывала бабушка с дворянским происхождением и подобный факт не позволял ему оскорблять посторонних людей.
   А поле было желтое, большое, широкое, всё покрытое крупными ромашками. Только где-то вдалеке оно зеленело кромкой соснового леса.
   И вот, когда до леса оставалось метров сто, Семен Романович споткнулся и упал в яму. Яма оказалась воронкой от крупного артиллерийского снаряда, над которой курился легкий сизый дымок. Тут пахло порохом, лежал чей-то изрешеченный осколками чемодан и торчал из-под комьев земли старинный громкоговоритель. Что характерно, из него играла музыка Иоганна Себастьяна Баха - Adagio In C Major BWV 564.
   Тогда Семен Романович лег на спину, закрыл глаза и проникся мелодией гениального композитора буквально до слез. Он мог бы лежать так целую вечность, однако сверху послышалась немецкая речь и несколько автоматных очередей.
   "Это фашисты", - сходу догадался Семен Романович.
   - Гут, - сказали фашисты, страшно коверкая русскую речь. - Ти прафильно угадывать! А теперь, фстафай! Иначе мы тебя будем немножко расстреливать!
   Фстафать не хотелось. Но жить хотелось куда больше. Тогда Семен Романович поднял руки и встал во весь рост. Это позволило ему разглядеть опушку леса, а также армию зрителей под предводительством Жени Жихаревой. Она что-то прокричала Семену Романовичу, но он не расслышал. Потом из леса, в треуголке Наполеона, показался дирижёр Огонесян. За ним, разумеется, семенили кларнет Политковский, пианист Юдашечкин и другие музыканты. Большинство, как всегда, были пьяными в хлам. В руках у них были гранаты. Этими гранатами они стали закидывать фашистов издалека. Одна из гранат упала под ноги Семену Романовичу и начала вращаться.
   - Это сон, - подумал Семен Романович. - Этого не может быть.
   - Может! - заголосили фашисты. - Айн, цвай, драй... фюнф!
   После этого раздался гулкий взрыв и Семена Романовича подбросило высоко вверх. Он завис в кучевых облаках на три минуты, а затем шумно полетел обратно к фашистам. Причем скорость все возрастала, как у пикирующего мессершмитта. Таким образом, ревя как ненормальный, Семен Романович открыл, наконец, глаза и рухнул возле своего дивана на пол.
   - Ёперный театр! - выругался он, потирая ушибленную коленку. - Отметил называется юбилей со Шташевским.
   - Сеня, Сенечка, мальчик мой! - прокричала из кухни мама. - Что ты там опять всё рушишь! Иди уже завтракать, каша стынет!
   - Иду! - отозвался Семен. От него мучительно разило портвейном. Чтобы не упасть в новое пике, он встряхнул башкой, отгоняя ночной кошмар, с трудом поднялся, нащупал босыми ногами тапки и посеменил в уборную.
   В уборной (в лотке с кошачьим наполнителем) суетился кот Лиссабон. Он старательно закапывал свой одурманивающий клад и встретил посетителя неодобрительным взглядом.
   - Брысь, засранец! - сказал Семен, пошатываясь.
   Кот посмотрел на хозяина так, как смотрят на очевидного идиота (дескать, я тут серьезными вещами занимаюсь, а ты мешаешь). Затем пошустрил на кухню.
   - Итак, - сказала мама Семена Романовича, когда её сын привел себя в порядок и, сияя набриолиненными остатками волос, сел за стол. - Надеюсь, ты помнишь, что у нас сегодня званный ужин?
   - Мама, я только с виду идиот. А так - прекрасно соображаю. Вы хочите женить меня на племяннице тети Фаи. Но я уже говорил вам много раз, что лучше застрелюсь, чем свяжу себя узами брака с вашей кандидатурой.
   - А что тебя не устраивает в Жанне, солнце мое? Ты скромный, интеллигентный. А она умна, красива и не задает лишних вопросов. Вы станете чудесной парой. Родственными душами.
   - Мама, - удивленно произнес Семен Романович. - Где вы потеряли ваш слух, зрение и доброе сердце?!
   Кот Лиссабон удивился не меньше. Он сидел на подоконнике и сделал большие круглые глаза. Было очевидно, что по данному вопросу его симпатии находятся на стороне Семена Романовича.
   - А что такого, Сеня, - возразила мама, уткнув руки в боки. - Не будь ребенком. С твоим невысоким ростом и сорокалетней лысиной ты не можешь требовать от девушек идеальной внешности.
   - Я не требую идеала, мама. Но Жанна весит сто двадцать килограммов и выше меня на целую голову. Если это ваш идеал, то вы сами на нем и женитесь.
  

Действие второе.

Полное различных деталей, подчеркивающих сложности быта в современных условиях существования.

  
   Слегка раздраженный, Семен Романович покинул квартиру. Он был сыт, держал в руках футляр с тромбоном и спешил на работу. На лестничной площадке, возле лифта, ему встретился сосед, полковник милиции Аристарх Николаевич Сидельников. Полковник был в отставке, но глядел по сторонам цепко, как подобает истинному борцу с бандитизмом и другими правонарушителями.
   - У вас все в порядке? - культурно поинтересовался он.
   - Абсолютно, - вежливо ответил Семен. - Я самый счастливый человек на свете.
   - Не сомневаюсь, - холодно обронил полковник. - Ведь только настоящие счастливцы могут шагать на работу в домашних тапочках.
   Семен Романович опустил голову и пошевелил пальцами ног. Пальцы ног смотрели на него сквозь дырявые тапки и заставляли своего хозяина краснеть.
   - Дай бог здоровья вашей матушке! - сказал полковник, заходя в лифт. - Уверен, оно ей еще пригодится.
   Пришлось вернуться домой.
   - Я так и знала, что ты что-нибудь забудешь! - немедленно раздалось из кухни. - И как ты станешь жить без меня? Холостой, непрактичный, неухоженный! Не мужчина, а катастрофа! Жестокий, ты разрываешь мне сердце! А с Жанной ты будешь как за каменной стеной!
   "Ага", - моргнул зелеными глазами Лиссабон.
   С таким напутствием Семен хорошенечко обулся, подхватил пакет с пищевыми отходами, вышел во двор и пошагал к трамвайной остановке. Двор встретил его хмурым осенним солнцем, чириканьем воробьев и запахом помойки. Там, возле контейнеров с мусором, стоял дворник Михалыч и ругался с Асташковыми - пожилой парой из второго подъезда.
   - Ядрен-батон! - грозно доносилось оттуда. - Какого хрена вы притащили сюда ваш драный диван и кресло?! Меня не волнует, что это сталинский ампир и может кому-нибудь приглянуться! Тут вам не антикварный салон, а пункт приема бытовых отходов!
   Проходя мимо помойки Семен Романович поздоровался с дискутирующими, отметил эпические размеры дивана, ловко закинул в мусорный контейнер пакет с пищевыми отходами и прошествовал дальше.
   - Вот, обратите внимание на правильное использование объекта! - тотчас же воскликнул Михалыч. - Так поступают культурные люди. Их квартира - это образцовая жилплощадь! Спросите у любого - и вам обязательно скажут, что Мария Васильевна Фурман прекрасная женщина и замечательная хозяйка! С такими жильцами даже дворники не нужны!
   При этих словах Семен Романович заметно приосанился, гордо расправил плечи и практически по-королевски взошел в салон подъехавшего трамвая. Правда несколько крепких кавказцев в больших кепках, вскочившие следом, придали ему небольшое ускорение, возвращая к реальной действительности.
   - Граждане пассажиры, не забываем оплачивать проезд! - громогласно известила у него над ухом дородная кондукторша, когда он занял свободное сидение.
   - Всегда пожалуйста, - испуганно встрепенулся Семен и покорно расстался с полусотней рублей.
   Билет оказался счастливый. Народная примета гласила, что его надо съесть, иначе он пропадет зря. Тогда Семен Романович незаметно положил его в рот и сделал вид, что жует жвачку.
   - Бабуля, мофно я тофе съем наф билет? - немедленно прошепелявил позади него детский голос.
   - Нет, - строго прозвучало в ответ. - Это вредно для здоровья.
   - Умереть мофно, да?
   - Да.
   - Знафит этот дядя фейчас умрет. Он съел сфой билет!
   - Какой дядя?!
   - Эфот, - Семен Романович почувствовал, как детский палец ткнулся ему в спину.
   Вокруг засмеялись.
   - Ну хоть кто-то сегодня наелся счастьем до отвала! - воскликнул кто-то.
   Только кавказцы в кепках сурово нахмурились. "Вах! - сказали один из них. - До чего довели страну, если человек начал кушать бумагу!"
   На шум явилась дородная кондукторша. Выяснив, в чем дело, она потребовала оплатить проезд еще раз, потому что на ее маршруте безбилетников отродясь не бывало.
   Семену Романовичу было страшно неловко, он покраснел, но возражать постеснялся.
   - Ничего-ничего, - утешительным тоном сказала ему бабуля. - Всякое бывает, милок. Вона вчера, у внучки моей - аккурат зубки молочные выпали. Экая мелочь! Дело житейское... У нас теперь новые вырастут. Лучше прежних...
   - Хочефь на префние посмотреть? - прошепелявила внучка, протягивая на ладошке Семену Романовичу парочку молочных зубов.
   - Господи! - выдохнул Семен Романович. Он вдруг остро почувствовал, как подкатывает к горлу мамин завтрак и, расталкивая локтями пассажиров, ринулся к выходу, словно ошпаренный!
   Господь не подвел. Трамвай подкатил к нужной остановке, а затем выплюнул на асфальт толпу народу. Вместе с народом, чуть живой, вывалился Семен Романович. Его опять шатало, ибо человек он был впечатлительный и при виде таких житейских мелочей, как выпавшие детские зубы, мог запросто упасть в обморок.
   - Это же надо так напиться... - обронила какая-то хорошо одетая дама, взирая на Семена Романовича с откровенным пренебрежением. - Рядом с Театром Авангардных Задач... В эпицентре культуры... А с виду интеллигентный человек... Тьфу на вас...
  

Действие третье.

Тут мы видим театр, местную труппу и оркестровую яму.

  
   Театр начинается с вешалки. Так считал Чехов. Разумеется, спорить с таким классиком, как Антон Палыч - бесполезно. Его вряд ли можно переубедить. Однако вешалкой в театре, где работал Семен Романович, звали Ольгу Петровну Барабань. Это прозвище она заслужила неслучайно, а за большие плечи и умение вешаться на шею каждому новоиспеченному режиссеру, коих сменилось на этой должности уже немало. Последним оказался Юрий Константинович Шташевский. Мужчина он был видный, носил трость с набалдашником в виде хрустального черепа и старательно косил под Станиславского.
   - Не верю! - кричал он всякий раз, когда бухгалтерия присылала ему счета за аренду помещения и сопутствующие услуги.
   Вешалка встретила Семена Романовича с кислой миной.
   - Ну, вот, - сказала она строгим учительским голосом. - Вы опять опоздали. Это возмутительно. С таким подходом к персональным обязанностям многие музыканты работают на улице. На самом дне нашего общества. Не понимаю, как вас терпит Юрий Константинович!
   - Ольга Петровна, - с неожиданной храбростью, сказал Семен Романович. - Поверьте мне, наша оркестровая яма куда хуже любой улицы. Мы пробили самое дно театральных подмостков и падаем в неизвестном направлении.
   - Ах так! - физиономия Ольги Петровны побагровела от возмущения. - Я не знала, что вы способны на дерзость!
   - Помилуйте, причем здесь дерзость. Откройте вчерашний выпуск "Критика сцены". Там вы найдете полный перечень нашего театрального состояния. Уверяю вас, я употребил самую легкую метафору. А те, что остались - способны смутить любого искусствоведа.
   Несколько рабочих сцены, прибивая на входе плакат с надписью ТАЗ представляет музыкальный спектакль "ДИКАРИ", одобрительно закивали.
   - Во дает, Романыч, - донеслось оттуда. - Прям жжот...
   - Не опохмелился, видать, бедолага...
   - Сразу с критики зашел... Смело...
   - Ну, это мы еще посмотрим, - Ольга Петровна резко отвернулась, отравляя атмосферу оглушительным запахом дорогих китайских духов. В следующий миг её каблучки барабанили уже где-то в глубинах здания.
   Семен Романович обнял футляр с тромбоном и двинулся в гримёрную для музыкантов. Там было накурено и шумно. Флейтист Пастернак громко спорил с барабанщиком Василием Ласточкиным о разнице между худенькой и полненькой актрисой.
   - Худые всегда неоднозначны, Вася... - с явным толком говорил Пастернак. - Злые они!.. Уж ты поверь, брат!.. А вот полненькие - теплы и сердобольны!.. К примеру, нужна тебе комиссар в юбке, председатель колхоза или путана какая, кого ты возьмешь на эту роль?!.. Федосееву-Шукшину?!.. Крачковскую?!.. Людмилу Зыкину?!.. Нет!.. Ты обязательно выберешь Анджелину Джоли, Деми Мур или Инну Чурикову в образе Жанны Дарк из фильма Начало! Разве не так?!..
   - Вы ошибаетесь Гаврила Сергеевич, - вполне толерантно звучало в ответ. - Знавал я одну пышную даму с пятым номером бюста... Слов не хватит, чтобы описать... Такой, знаете ли, перчик... О-ля-ля!.. Кого угодно сагитировала бы на штурм Зимнего...
   Беседа выглядела интригующей, но занимать чью-либо сторону Семен Романович не стал. Он поздоровался с коллективом, устало плюхнулся на диван и брезгливо отмахнулся от сигаретного дыма. После вчерашнего юбилея Шташевского голова была мутной, клонило в сон и общаться не хотелось. А вот ящик пива пришелся бы весьма кстати. Семен Романович тяжко вздохнул. Он представил себе этот ящик настолько зримо - ярко и выпукло, с капельками влаги на этикетках бутылок, что в глазах помутилось. Более того, бутылки в его воображении мелко дрожали, тихо позвякивали, жадно тянулись к человеку, чтобы превратить чье-то похмельное существование в полудремотную реальность.
   - Не спи, Романыч! - воскликнул кто-то, но приглушенная перебранка собравшихся оркестрантов отдалила этот голос на границы вселенной.
   Таким образом, именно там, на краю мироздания Семену Романовичу привиделась Анджелина Джоли (он даже всхрапнул от удовольствия). Она была председателем колхоза "Заря востока". Под её началом находилось сто тысяч колхозников, трактор "Беларусь" и двести разбрасывателей навоза. Против них стояла полумиллионная армия бюрократов, депутатов и чиновников всех мастей. Они защищали свои нетрудовые доходы.
   - Ничего-ничего! - воодушевленно сказала вдруг голливудская актриса. - Дело житейское! Сейчас мы их окучим, только бы никто не уснул! Не подвел своих товарищей!..
   Семен Романович не подвел. Он открыл глаза вовремя, чтобы не пропустить репетицию свежей пьесы о добре и зле, которую намеривался поставить их театр.
   - Итак! - воскликнул главный режиссер Шташевский, когда оркестранты заняли, наконец, положенные места. - Все ли мы помним героическую историю нашего отечества?!
   Из оркестровой ямы вяло отозвались, что помнят всё, особенно вчерашний юбилей с мизерной закуской и огурцом. Ничто не забыто, включая низкую зарплату и отсутствие соцпакета.
   - Господа, не будьте меркантильными! - Шташевский повысил голос и стал походить на Суворова, выступающего перед строем усталых ветеранов. - Вы деятели искусств, борцы за идеалы гуманизма! Вы солдаты Мельпомены! Вы её тыл! Поддержка сцены! Вы несете зрителю нужный эмоциональный настрой! Вам ли склоняться перед тяготами судьбы!
   Возразит было нечего. В оркестровой яме с тяготами судьбы давно уже никто не спорил, как, впрочем, и со Шташевским, поэтому следующие несколько часов прошли в отчаянной борьбе за идеалы гуманизма. Дирижировал, понятное дело, Ашот Георгиевич Огонесян, прозванный в народе Кукловодом. Держался Ашот Георгиевич молодцом, но без пива и ему, как всякому смертному, было плохо. Коллектив марионеток остро чувствовал его муки, но, подчиняясь дирижерским палочкам своего немилосердного руководителя, то покорно вскакивал, то приседал на месте.
   Солировала, разумеется, Евгения Жихарева. Её скрипка творила чудеса. Она пела, стонала и буквально выворачивала душу наизнанку. Что не партия, то "Времена года" Антонио Вивальди. Что не пассаж или нота, то каприсы маэстро Паганини. Сумасшествие, да и только.
   Тромбон в руках Семена Романовича всячески пыхтел, сопел и напрягался, стараясь добиться внимания этой дьявольской скрипки. Но в ответ слышалось исключительное - нет, ни за что, ни в какую, фиг вам, дорогой товарищ.
  

Действие четвертое.

В гостях у друга или небольшие кухонные посиделки.

  
   После работы Семен Романович обычно прогуливался (дышал атмосферой) или заходил к Лешке Сухареву - другу детства, который жил неподалеку от театра, в семиэтажном доме, построенном молдаванскими шабашниками в самом начале Перестройки. Тут же, на углу здания, под большим жестяным навесом, находился кондитерский магазин "Сдобная полоса", щедро расписанный авангардной живописью в стиле НЮ. Лешка и сдоба прекрасно оптимизировали реальность, так что ноги сами привели Семена Романовича к дверям закадычного приятеля.
   Слава богу Алексей Владимирович Сухарев оказался дома. Он занимался журналистикой, писал статьи на злободневные темы и без лишних слов понимал нужды различных представителей общества.
   - Салют! - сказал он при виде незваного гостя.
   - Эклеры... - гость протянул ему пакет с пирожными и сделал умоляющие глаза стопроцентного взяточника. - Свежие...
   - Заходи, - милостиво разрешил хозяин. - Но помни, подкуп и коррупция разлагают моральные устои любого государства.
   - Не волнуйся, Леша, - печально раздалось на пороге. - Моя мораль уже разложена. Рыночные отношения и полное отсутствие смысла жизни сделали из меня антисоциальную личность.
   - Не может быть!
   - Может!
   - Ну раз так, проходи на кухню...
   - Понимаешь, дружище, - трагическими голосом продолжил Семен Романович, когда они расселись за столом, отведали пирожных и выпили по стакану горячего чая. - Раньше мир казался мне большим и круглым, как волшебный шар аэронавтов, из гондолы которого видны необозримые перспективы для счастливого существования. А теперь я вижу его маленьким и квадратным, похожим на кирпич.
   - Ну ты загнул...
   - А ты разогни...
   - Легко! - уверенным тоном донеслось в ответ. - Это не мир измельчал, а ты, Сеня! Это ты кирпич! Ты превратился в простой автодорожный знак! У тебя повсюду "тупики", "проезд запрещен", а "выезда нет"!.. А надо шевелится, Сеня!.. Жопу приподнимать!.. Помнишь, как там у Каверина "Бороться и искать, найти и не сдаваться!.. Короче, мечтать нужно, Семен Романович!.. Улыбаться чаще, как барон Мюнхгаузен, поскольку "Безвыходных положений не бывает"!..
   - Да я шевелюсь, приподнимаюсь, мечтаю, - без особого энтузиазма прозвучало на кухне. - Но мы не в романе "Два капитана", друг мой. Увы, я никогда не стану полярным летчиком, а вот вы, Алексей Владимирович, напротив, в погоне за разоблачительным материалом, можете запросто отправиться на Северный полюс.
   Оба рассмеялись, после чего на столе появился початый флакон водочки, пара хрустальных стопок и бутерброды с колбаской.
   - Короче, ты сдался, Сеня, - миролюбиво обронил хозяин квартиры, занюхивая порцию алкоголя душистой корочкой хлеба. - В тебе пропал дух авантюризма! Так и будешь получать своим кирпичом по морде?
   - Да не сдался я, Леша, - скорбно сказал Семен Романович. Он поставил на стол опустевшую хрустальную емкость и культурно закусил бутербродом. - Это меня сдали, уф... Тебя, твоих соседей, предков наших, город этот, луноходы, театр за окном, Женю Жихареву... Нас всех подставили, Лешка, сразу после "Перестройки", вместе с нашим светлым будущим и наивными мечтами об освоении мирового океана...
   - Продолжай...
   - И продолжу, ибо я тоже человек, а не тварь дрожащая и право имею...
   - Хорошо, я записываю... Тварь дрожащая... Но право имею... Очень интересно...
   Они снова выпили, после чего душа Семена Романовича не выдержала наконец долгого депрессивного напряжения и полезла наружу.
   - Вот ты говоришь мечтать нужно! А о чем мечтать, Леша, если все наши фантазии сузились до размеров пещерного выживания!
   - Это как?
   - Оглянись вокруг, дорогой товарищ! Даже дураку понятно, что единственной мечтой в наше время стали деньги, бабло, валюта! Без них большинство людей неспособно решить самые элементарные проблемы, а с ними (с деньгами) можно купить любую прихоть, любую вещь, включая нас с тобой и другую мелочь!
   - Мы не вещи, Сеня.
   - Там, где есть ценники, уважаемый журналист, там всё является вещами.
   - Гм, с таким тезисом не поспоришь.
   - Вот и не спорь.
   - Ладно, не буду.
   Таким образом они допили флакон водки, затем душевно поговорили о времени и о себе, содержательно раскритиковали органы власти, бегло затронули тему неразделенной любви и начали прощаться.
   - А кто такая Женя Жихарева? - вдруг поинтересовался Алексей Владимирович Сухарев.
   Семен Романович неожиданно покраснел.
   - Ага! - весело раздалось на весь дом. - Так вот о ком ты мечтаешь!.. Ха-ха!.. Надеюсь, твои старомодные ухаживания не сделают из неё преждевременную феминистку?!
   - Не хами, Леша.
   - Тогда помни, что женщины с кирпичами не дружат. Им нравится иной строительный материал.
  

Действие пятое.

Званый ужин, star wars или превратности судьбы.

  
   - Купи цветы? - голос мамы звучал по телефону громко и требовательно, практически как приказ генерала рядовому подчиненному, обреченному на бой с превосходящими силами противника. - Желательно розы! Красные!
   - Двух хватит? - терпеливо уточнил Семен Романович. - Пластиковых?
   - Семен! - заголосила мама. - Ты доведешь меня до инфаркта! Это же обычные домашние посиделки, в кругу родственников, а не похороны!
   - Вы в этом уверены, мама?
   Вопрос был глупый. Конечно, мама была уверена во всем, что касалось сына. Следуя четким телефонным инструкциям Семен Романович приобрел букет роз, тортик "Сказка" и бутылку шампанского.
   - Это все? - трубка в его руках дрожала. В расстёгнутом пальто, с нарядным букетом роз, пошлым тортиком и бутылкой шампанского, он чувствовал себя героем дешевого водевиля. Футляр с тромбоном, зажатый под мышкой, только усиливал это впечатление.
   - Солнце мое, - снисходительным тоном проговорила Мария Васильевна. - Пока я жива, лишними покупками тебя никто не обременит.
   Уже смеркалось, когда Роман Борисович подходил к родному дому. Здесь он вновь увидел сильно поддатого Михалыча и монументальный диван Асташковых. Что характерно, на сталинском ампире расположилась подозрительная компания нетрезвых граждан. Их было четыре штуки. Богатое воображение Семена Романовича, обогащенное любовью к фантастическим фильмам, тотчас же представило их отрицательными персонажами из мирового блокбастера Star wars. Один из них выглядел как Дарт Вейдер, на коленях которого сидела принцесса Лея, явно перешедшая на темную сторону силы. Справа от него примостился красномордый ситх Ваня из соседнего двора, а слева - начинающий падаван-шпана Коля (сын местного участкового). Они гоготали на весь двор и делали вид, что являются хозяевами жизни.
   - Эй, композитор, подь сюды, - сказал Дарт Вейдер.
   Семен Романович решительно подошел. После разговора со старым другом, он чувствовал в себе неожиданный прилив энергии и был готов на любые подвиги.
   - Закурить не найдётся?
   - Они не курют... - сказал Михалыч, с трудом удерживаясь за бочок с мусором. - Я уже с-спрашивал...
   - Религия не позволяет? - ухмыльнулся красномордый ситх Ваня.
   - Не, господа люм-мпены... - вполне членораздельно изрек дворник. - Кто культурным воспитанием исп-порчен, тот страшно далек от народа...
   - Тогда надо выпить шампанского!.. Га-га-га!.. За дружбу с народом!
   - Они и-интеллигенция... - сипло выдохнул Михалыч. - Они не пьют... Я уже п-предлагал... Неееоднооократно...
   - Да!.. - твердо произнес Семен Романович, едва не выпустив бутылку из рук. - Я не пью! И вам не советую. Алкоголь превращает человека в скотину!
   - Во!.. - заключил дворник, после чего смежил веки и тихо опустился на асфальт.
   - Это кто скотина?! - возмущенно раздалось возле помойки. Космические злодеи приподнялись с дивана и обступили Семена Романовича со всех сторон.
   - Мы тебе дружбу предлагаем, а ты нам в душу плевать... - тяжело дыша, сказал Дарт Вейдер. - Да за такие слова народ шел на баррикады, революции начинал!
   - Мальчики... - капризным тоном произнесла принцесса Лея. - Мне не нравится этот тип. У него дебильное лицо. Его нужно проучить, иначе нас перестанут уважать.
   После таких слов стало ясно, что без уважения жить трудно, тем более с дебильным лицом. Семен Романович понял это сразу же, как только ситхи приступили к активным революционным действиям. Слава богу, он быстро отключился. Только редкие прохожие, испугано пробегающие по своим делам, видели, как в темном переулке на улице Ленина, компания нетрезвых джедаев тщательно колбасила неизвестного музыканта. Музыкант дергался, стонал, прикрывался тромбоном, отмахивался цветами, но был повержен возле бочков с мусором, где уже лежало тело бездыханного дворника, залепленное тортиком "Сказка".
   Очнулся Семен Романович от истошных криков соседей, воя автосирен и громких женских голосов. Через опухшие веки ему удалось разглядеть двух рослых дам, которые в пух и прах разносили Дарта Вейдера и его подельников. Ситхи отчаянно отбивались, но дамы были настойчивы. Они бешено размахивали сумочками, оглашая окрестности крепкой ненормативной лексикой.
   - Тетя Фая, Жанна... - прошептал Семен Романович, пытаясь дотянутся до помятого тромбона. - Передайте маме, что я дико извиняюсь за испорченный ужин и разбитую бутылку шампанского...
  

Действие шестое.

В больнице хорошо, но дома лучше.

  
   - В больницу!.. Ни в коем случае!.. Только через мой труп!.. Это мое дитя и я никому не доверю его здоровье!.. Тем более нашей медицине!..
   Дитя, тем временем, находилось в своей комнате. Оно лежало на диване, слушало перебранку мамы с приехавшими врачами скорой помощи и в очередной раз думало о бесполезности своего существования.
   - Поймите, уважаемая, у вашего сына может быть сотрясение мозга! - убедительно говорил один из врачей. - Такими вещами не шутят!
   - Не трогайте мозг моего сына! - гневно восклицала Мария Васильевна. - Я тридцать лет работала патологоанатомом! Я сама знаю, что может его потрясти!
   - Но...
   - Не спорьте! Иначе скорая помощь понадобится уже вам!
   "А в самом деле, что может потрясти мой мозг?" - неожиданно подумал Семен Романович. Он перебрал варианты ответов и пришел к выводу, что никакие потрясения ему не нужны. Сейчас ему необходим здоровый сон и больничный лист.
   Кот Лиссабон, юркнувший в комнату, забрался к нему на грудь и громко замурлыкал. Домашний питомец давал ясно понять, что сон - это правильное лекарство. Главное просыпаться вовремя, чтобы кормёжку не пропустить.
   Семен Романович так и поступил. Он закрыл глаза и стал считать отару овец, ловко перепрыгивающих через забор. Где-то на семьдесят второй овце забор медленно растаял, овцы обзавелись крылышками и полетели на Луну - в Море Ясности. Там сидел Бог и читал роман братьев Стругацких "Пикник на обочине". Бог не казался величественным. Бог высморкался и сказал Семену Романовичу о том, чтобы Семен не беспокоился о бесполезности своего существования. Дескать, это такая незначительная мелочь, на которую не стоит обращать никакого внимания...
   - Короче, это фигня, - уверенно произнес Создатель.
   - Но человеку нужны смыслы, - возразил Семен Романович. - Без смысла жизнь не имеет смысла.
   Тогда Бог улыбнулся и сказал:
   - Сеня, лампочка в твоем подъезде горит много лет. Ты и твои соседи привыкли к её незатейливому свету. Это стало для вас нормой, как восход солнца по утрам или получения квитанций о квартплате. Но стоит лампочке погаснуть, как вы начинаете спотыкаться, ощупывать дорогу, чертыхаться и кричать о безобразии...
   - Допустим, но я-то тут причем?
   - Объясняю в последний раз, родной, что если я начнут указывать вам дорогу к выходу из ваших тупиков и сортиров, то вы первые упрекнете меня в отсутствии свободы и навязывании своего авторитарного курса. А я просто лампочка, Сеня. Я освещаю людям карту мира - ямы, поля, вершины и ухабы, а также ваши помойки и пороки. А смыслы в этом бардаке должны искать вы...
   - Постой, Господи... - Семен Романович по-детски нахмурился, пытаясь сообразить явь вокруг него или сон. - Неужели в этом и был весь твой божественный замысел?
   Но ему никто не ответил.
   Вместо ответа пришли тетя Фая и Жанна. Они встали над ним как две высоченные статуи над могилой народного героя и погрузились в минуту молчания.
   - Спящий музыкант... - шепотом сказала Жанна. - Это так трогательно...
   - Ну еще бы... - скептическим голосом заметила тетя Фая. - Будет еще трогательней, если он проснется от твоего поцелуя. Прямо не жизнь, а сказки Пушкина.
   - И как он еще держится, - тем же шепотом продолжила Жанна. - Ведь у него же, кроме кота и тромбона ничего нет.
   - Увы, девочка, но тут мы бессильны, - строгим тоном произнесла тетя Фая. - Он мужчина - слабый пол. А это значит, что ему нужна поддержка, надежный тыл, как Кутузову его армия. Без этих вещей мужики не выживают. Они начинают пить, опускают руки и превращаются в жалкое ничтожество.
   - А в профиль он симпатичный, невзирая на синяки и ссадины.
   - Да, эти раны ему положительно идут.
   - Но это же больно...
   - Так закаляется сталь, - сурово подытожила тетя Фая. - Чем больше ударов судьбы, тем крепче характер.
   Семен Романович едва не заплакал от жалости к самому себе, но присутствие дам его остановило. Сквозь приоткрытые веки он отметил баскетбольный рост тети Фаи и столь же эпичную фигуру Жанны и попытался принять позу полную мужества и героизма.
   Так прошла еще минута, а затем в комнату вошла мама.
   - Девочки, - тихо сказала она. - Пойдемте пить чай.
   - В такую минуту - чай... - трагическим голосом обронила Жанна.
   - Солнце мое, - тоном многомудрой женщины произнесла Мария Васильевна. - Мы, конечно, можем простоять здесь вплоть до второго пришествия, но тогда врачи приедут уже за нами, а не за моим сыном.
  

Действие седьмое.

Здесь читатель убеждается в том, что лучшим средством от одиночества являются друзья, сослуживцы и домашняя опека.

  
   Утро застало Семена Романовича врасплох. Вначале появился врач - Григорий Яковлевич Бакерия. Он был близким другом семьи Фурман. Более того, когда-то Мария Васильевна училась вместе с ним в Первом медицинском институте. Они даже хотели пожениться, но судьба распорядилась иначе.
   - Маша! - хорошо поставленным баритоном провозгласил Григорий Яковлевич, бесцеремонно ощупывая голову Семена Романовича холеными докторскими ладонями. - Твой сын здоров как бык! Он может работать грузчиком! Это же видно невооруженным взглядом!
   - Не преувеличивай, Гриша?! - возмущенно раздалось с кухни. - Пакет с продуктами - это максимальная нагрузка для его хрупкого организма!
   - Тошноты и головокружения нет, температура отсутствует! - громко перечислял тем временем Гриша. - Вижу только крупный синяк под левым глазом, хроническую форму инфантилизма и холостяцкую не прибранность в комнате! Кроме того, пациент нуждается в завтраке! Как, впрочем, и ваш полосатый кот! Словом, Маша, радость моя, оба твоих плотоядных хищника только с виду кажутся глубоко ранимыми существами, а на самом деле, им нужна крепкая встряска и усиленная физкультура!
   - Не слышу!
   - Я говорю, что еще немного и тебе придется лечить твоих мужчин от ожирения!
   - Говори громче!
   - Маша, твою ж тахикардию, в следующий раз приглашай в дом диетолога, а не меня!
   Когда доктор покинул территорию семьи Фурман, Семен Романович поднялся с дивана, вышел в прихожую, где висело большое зеркало, а затем попытался напрячь мускулы своего хрупкого организма. Он делал это старательно, в разных позах, как делал бы такие вещи Арнольд Шварценеггер на соревнованиях по бодибилдингу. Разумеется, в зеркале отразился упитанный коротышка с пунцовой от натуги мордой, ничтожными бицепсами, жалкими коленками и пикантным брюшком, вываливающимся из семейных трусов.
   - "Где мои семнадцать лет..." - пропел самому себе Семен Романович, пробуя встать на носки, чтобы казаться выше.
   Увы, чуда не произошло, разве что кот приподнял брови от удивления и посеменил в уборную.
   Потом пришла Галина Ивановна - сердобольная соседка со второго этажа и принесла Марии Васильевне какие-то сказочные пилюли Алитета, сделанные из моржовой промежности и мумиё. Судя по тому, как тихо общались на кухни женщины, это магическое лекарство обладало повышенной секретностью.
   - Уверяю вас, - приглушенным тоном старой заговорщицы говорила Галина Ивановна. - Это средство способно поставить на ноги слона. Оно не имеет аналогов в медицине. Софья Павловна из первого подъезда лично испробовала его на своем супруге. Теперь он забыл, что такое остеохондроз и занимается спортивной ходьбой как ненормальный. А ему, между прочим, 82 года.
   Стоимость пилюль, как понял Семен Романович, была астрономической, под стать их сказочным свойствам, но Мария Васильевна не смогла устоять перед доводами соседки.
   - Конечно, это дорого, - патетично молвила Галина Ивановна, - но, по-моему, когда речь идет о здоровье наших близких, любые сомнения излишни.
   - Ради здоровья моего сына я готова пойти на эшафот, - королевским тоном заявила Мария Васильевна.
   Слава богу, до эшафота дело не дошло. Зато позвонил Лешка Сухарев.
   - Дружище, - взволнованным голосом сообщил он. - Мне сообщили, что ты погиб. Даже назвали дату похорон на Ваганьковском кладбище в Москве.
   - Слухи о моей смерти сильно преувеличены, - словами Марка Твена отозвался Семен Романович.
   - А если серьезно?
   - Если серьезно, Леша, то похоронить нужно мой тромбон и мою рыцарскую несостоятельность.
   - Уф... - шумно выдохнул Леша. - Тромбон мы тебе купим новый, а рыцарство - это средневековое прошлое человечества. Сегодня в почете циничный прагматизм, газовые баллончики и быстрый бег на короткие дистанции.
   - В нашем роду еще никто не бегал от опасностей, - потирая синяк, сказал Семен Романович.
   - Значит пора начать тренировки...
   Затем явился участковый.
   - Гражданин Фурман? - официальным тоном справился он с порога.
   - Да.
   - Заявление писать будем?
   - Чего?
   - Бумагу, документ о вчерашнем инциденте на моем участке... С побоями и порчей имущества...
   - Никаких заявлений! - немедленно воскликнула Мария Васильевна. - Мой сын отделался легким испугом, а также ушибами и синяками! Эту сущие пустяки! А вот встреча с нашим правосудием может свести его в могилу!
   - Мамаша, вы сильно преувеличиваете значение нашего правосудия, - физиономия участкового напряглась в оптимистической улыбке.
   - Я преувеличиваю! - Мария Васильевна снисходительно оглядела представителя внутренних органов. Затем проследовала на свою половину квартиры и, вернувшись, протянула участковому роман Солженицына "Архипелаг Гулаг". - Вот, товарищ чекист, - высокомерным голосом недобитой дворянки изрекла она. - Расширьте ваш кругозор на досуге.
   После такой беседы, Семен Романович снова плюхнулся на диван и вплоть до вечера лежал без движения. Он вспоминал свое детство, глядел на корешки любимых книг, расставленных в книжном шкафу, мысленно опускался на дно океана с капитаном Нэмо, путешествовал в "Туманность Андромеды" с Иваном Ефремовым или скакал по прериям в погоне за "всадником без головы".
   Изредка заходила мама, щупала ему лоб, приносила покушать и сетовала на то, что её силы на исходе.
   - Помни, Семен, - строго говорила она. - Я не вечна. Только Жанна обеспечит тебе прекрасную жизнь на склоне лет.
   Ближе к шести часам нагрянула делегация из театра. В её составе находились кларнет, пианист, флейтист и барабанщик.
   - Слава Романычу, победителю хулиганов! - хором произнесли они. - Идущие за пивом, приветствуют тебя!
   Когда "идущие за пивом" расселись вокруг "больного тромбониста", мама вкатила в комнату небольшой журнальный столик. На столике стоял пухлый чайник, позолоченные кружки, шоколадные конфеты и красивая ваза с печеньем. Столь радушный прием быстро раскрепостил гостей, после чего Романычу поведали о последних новостях из оркестровой ямы. Оказалось, что музыкальный спектакль "Дикари" уже не актуален. По мнению Шташевского сегодня бесполезно ставить перед обществом зеркало, где отражалось бы его истинное лицо. Увы, дикость стала нормой, а сумасшествие - правилом поведения.
   - Теперь... - потирая руки, сказал кларнет Политковский, и глаза его полыхнули демоническим пламенем, - перед творческим коллективом театра поставлена иная задача, а именно: мы должны не обличать пороки наших сограждан, а стать частью всеобщей человеческой вакханалии, впитать страсти и недостатки окружающего социума, ибо, прежде чем подпрыгнуть к небесам, как на батуте, и возвыситься духом, необходимо достичь самого дна нашего многострадального мира! Каково?!
   - Да, размах мысли впечатляет, - воодушевленно произнес пианист Юдашечкин. Он достал из-за пазухи бутылку водки "Абсолют" и деловито разбавил свой чай внушительной порцией алкоголя. - За наше грехопадение!
   Делегация охотно поддержала его, после чего водка пошла по кругу, приближая всеобщую человеческую вакханалия с невероятной скоростью.
   - Как там наша скрипка? - голосом умирающего, поинтересовался Семен Романович, когда "чайная церемония" подошла, наконец, к финалу.
   - У нашей Женечки на днях свадьба, - сообщил флейтист Пастернак.
   - Уходит она от нас к органисту из Франции, - поддакнул барабанщик Вася Ласточкин. - Во сюжет!
  

Действие восьмое.

Хлопоты.

  
   Новый день начался, как всегда с мамы.
   - Сеня! - прокричала она вместо будильника. - Вставай! Я надеюсь дождаться от тебя внуков, а не прихода Альцгеймера!
   С таким напутствием поднялся бы кто угодно, включая кота Лиссабона. Шлепая тапками Семен Романович поспешил в сортир - опорожниться. Кот, естественно, поспешил за ним. Некоторое время они сидели рядышком, каждый в своем лотке, и напряженно прислушивались к загадочным звукам, которые время от времени издавали их упитанные организмы.
   Затем последовало мытьё рук, чистка зубов и бритьё физиономии.
   - Сеня! - снова прокричала мама. - Я жалею, что не отдала тебя в советскую армию! Уверена, что тогда бы твой путь от кровати до завтрака был бы гораздо быстрее!
   - Мама! Что вы от меня хочите?!
   - О, господи! Я хочу, чтобы ты стал человеком, а не размазней! По крайней мере армия это обещала!
   - Мама! Подумайте, что вы говорите! В армии дают в руки автомат и учат стрелять из танка! Если вы считаете, что оружие в моих руках будет выглядеть куда лучше тромбона, то я готов родиться обратно!
   - Сеня! Если бы я знала, что идиотизм, войны и репрессии являются главным достоянием этого мира, то предпочла бы сменить пол, национальность и вообще не вылезать из твоей бабушки наружу!
   Аргумент выглядел сильно. Поэтому Семен Романович молча сел за стол и сделал вид, что с маминой кашей его здоровью ничего не угрожает.
   - Итак, Семен, - заявила мама, шумно замешивая тесто для блинов, - теперь ты понял, что твои навыки выживания никуда не годятся. Тебе нужен кто-то, кто способен решать любые конфликты, как дипломат, не прибегая к физическому насилию.
   - Леша советует заняться бегом, - буркнул Семен Романович.
   - Леша!.. - всплеснула руками Мария Васильевна. - Я сейчас умру!.. Твой Леша похож на Моисея! Он будет тридцать лет мотаться неизвестно где, прежде чем выведет самого себя к земле обетованной!.. Нет, я верю в Жанну! Она похожа на Джоконду, красота которой может спасти тебя от каждодневных неприятностей!
   Семен Романович не возражал. Более того, тут вероятно не стал бы возражать и сам Леонардо да Винчи, ибо внушительные пропорции племянницы тети Фаи оказывали на мужчин почти магическое действие, ничуть не менее удивительное, чем загадочная улыбка практически любой пышнотелой гражданки.
   С подобными мыслями он спустился во двор, где столкнулся с Михалычем. Дворник сидел на скамейке и читал бульварную газету Голос Вселенной. Статья на первой полосе под названием "Как стать мужчиной в эпоху первобытных цивилизаций" явно расширяла его кругозор. Обрадованно ухмыльнувшись, он сказал Семену Романовичу Фурману о том, что фингал ему к лицу.
   - Это как обряд ин-ниц-циации... - с трудом проговорил он. - Ежели прошел, то уже свой в доску. Можно на охоту шагать, либо прямо в баню.
   Таким образом, будучи своим в доску, Семен Романович облегченно расправил плечи и двинул в поликлинику. Там, в качестве судебного-психиатрического эксперта, работала Зинаида Ильинична Карамзина - школьная подруга Марии Васильевны. Была она женщиной энергичной, с большим чувством юмора и чрезвычайно прямолинейной. Семен Романович называл её тетей Зиной и слушался столь же безропотно, как и маму. Тетя Зина разговаривала с ним практически по-родственному, как с умственно неполноценным ребенком.
   - Тетя Зина, это я, Сеня, - осторожно сказал Семен Романович и три раза постучал в кабинет судебно-психиатрического эксперта. - К вам можно?
   - Итак... - сказала Зинаида Ильинична, когда Семен Романович снял рубаху и предстал перед ней практически голым. - Я вижу твоя мама напрасно волнуется. Для сорокалетнего мужика, навсегда застрявшего в возрасте двенадцатилетнего школьника, ты в прекрасной форме. Даже синяков на теле нет, только мелкие ссадины, половое бессилие и лишний пуд жира со стороны заднего прохода.
   - Тетя Зина, вы заставляете меня краснеть и катастрофически занижаете мою самооценку.
   - Чего занижаю? - удивленно переспросила Зинаида Ильинична.
   - Чувство уверенности...
   - Не волнуйся, мой мальчик, - снисходительным тоном прозвучало в ответ. - Я нахожусь здесь только для того, чтобы ты получил больничный лист по блату, а твое чувство уверенности занизят другие тетки. Конечно, если они у тебя будут.
   - Зинаида Ильинична, - с обидой в голосе сказал Семен Романович. - Я, конечно, не Аполлон и далек от идеала любой женщины, но не всем же быть богами Олимпа, кто-то должен и на работу ходить.
   - Сеня, если бы у Аполлона была твоя музыкальная работа, то у древнегреческих богов обязательно нашлись бы массовые отклонения в психике, а сама древнегреческая культура давно бы покоилась в руинах.
   - Она и так в руинах.
   - Об этом и речь, солнце моё.
   На такую реплику возражений не нашлось. Получив больничный, Семен Романович вышел на улицу и облегченно вздохнул. Мысленно он все еще пытался спорить с тетей Зиной, уверяя её в том, что его холостяцкая жизнь никого не касается. Однако по факту весь его быт подчинялся мнениям и советам каких-то дальних родственников, каких-то очумелых теток, озабоченных маминых подруг, а также архаичным требованиям девяностолетних бабушек, одна из которых обитала в Израиле, другая в Германии, а третья в Твери. "С таким коллективом сердобольных опекунов, - часто говаривал Лешка Сухарев, - тебе, брат, жена не нужна. Тебе необходим крепкий подзатыльник, чтобы ты постарался, наконец, показать окружающим свои волевые качества, а не наивную физиономию и унылую покорность судьбе."
   Увы, подзатыльников получать не хотелось, а вот новый тромбон нужен был до зарезу. Слава богу, благодаря тайным связям Марии Васильевны, полезные знакомства в семье Фурман никогда не переводились. Более того, Семен Романович ничуть не сомневался, что его мама способна достать любую вещь из карманов родного отечества, лишь бы её сын ни в чем не нуждался.
   Таким образом, взвешивая свои нужды, Семен Романович прошагал три квартала и оказался возле ломбарда "Луч света", хозяином которого являлся Абрам Иосифович Штерн. И хотя снаружи ломбард выглядел весьма неказисто (как покосившаяся хибара, подвергнувшаяся нашествию многочисленных варваров), внутри него все буквально сверкало от зеркал, подвешенных люстр и канделябров. Это была пещера Али Бабы, заваленная чужим столовым серебром, фарфоровыми статуэтками, картинами и прочими драгоценностями буквально от пола до потолка.
   - Где я могу поговорить с вашим начальством? - поинтересовался Семен Романович у двух амбалов на входе, пытаясь казаться крутым мачо.
   Амбалы молча оценили его фингал, затем указали в глубь "пещеры".
   - Все там, - мрачно изрек один из них.
   Действительно, где-то там, в самой сердцевине заведения, словно паук в банке, в огромном каминном кресле, за монументальным письменным столом, среди пыльных фолиантов и бронзовых пресс-папье, в окружении мраморных бюстов и античных статуй, сидел импозантный старичок в пенсне и разглядывал через лупу коллекцию старинных фото с обнаженной натурой.
   - Чем обязан? - в чопорной манере осведомился он, цепко оглядывая посетителя.
   - Если вы Абрам Иосифович, то я от Марии Васильевны.
   - Вы Сеня? - настороженно раздалось из кресла.
   - Для кого как, - сухо ответил Семен Романович, невольно ощущая себя Шерлоком Холмсом, внезапно очутившимся в кабинете профессора Мориарти.
   - Очень хорошо, - "глава преступного мира" несколько оживился. - Теперь я вижу, что это именно вы. Ваша матушка описала ваш портрет довольно точно.
   - Что ж, поверю вам на слово, - тоном великого сыщика произнес Семен Романович, - потому что я в своем портрете совершенно не уверен.
   - Вы говорите загадками.
   - Ерунда... - Семен Романович легкомысленно отмахнулся. - Загадками в нашей семье ведает моя мама. А я всего лишь жертва её педагогического воспитания.
   - Ах, Мария Васильевна! - пенсне Абрама Иосифовича ярко вспыхнуло. - Какая женщина! В середине прошлого века она разбила мне сердце, а теперь пытается склеить его, посылая ко мне каких-то разорившихся клиентов, сомнительных дворян и своих бестолковых родственников!
   "Еще одно слово, сударь, - хотел было воскликнуть Семен Романович, - и я сам пошлю вас на три заветных буквы!" Однако два амбала, фигуры которых угрожающе маячили на выходе из ломбарда, быстро напомнили ему, что жизнь человека слишком коротка, чтобы рисковать ею при общении с малознакомыми гражданами.
   - Значит, вы за тромбоном? - профессор Мориарти вновь напомнил о себе. - Я вас правильно понимаю?
   Семен Романович моргнул глазами, все еще думая о вечном.
   - Тогда получите и распишитесь, - голосом древнего пройдохи проговорил хозяин "Луча света", после чего выложил на стол новехонький тромбон. - Перед вами Bach Stradivarius, серия "Infinity". Прочный и долговечный инструмент. Внутренняя кулиса из хромированного нейзильбера обеспечивает безотказную работу. Покрытие из прозрачного лака придает звучанию изысканную теплоту. Вещь для профессионала, идеально подходит как для симфонического, так и для сольного исполнения. Деревянный кейс, обшитый крокодиловой кожей, идет бонусом, в подарок.
   - Боюсь, такая прекрасная вещь должна принадлежать королевскому оркестранту, - слегка опешил Семен Романович. - А я работаю в обыкновенном театре, на птичьих правах. У меня зарплата смехотворная. В сущности, я с трудом свожу концы с концами и вынужден экономить на любых своих прихотях. Стыдно сказать, но я даже девушку в буфет не решаюсь пригласить.
   Два амбала на входе заржали.
   - Вот урод, - негромко хрюкнул один из них.
   Семен Романович нахмурился. Затем буркнул:
   - Увы, Абрам Иосифович, я лучше буду стыдится своей полной финансовой несостоятельности, чем буду залезать в долговые обязательства с таким приличным человеком как вы.
   - Пустяки, голубчик, - немедленно раздалось в ответ. - С таким инструментом вы навсегда потеряете всякий стыд.
   - Вы шутите!
   - Уверяю вас, вам будут рады в любом буфете. Перед вами откроются новые перспективы.
   - Но такие деньги...
   - Никаких денег, друг мой. Мы с вашей мамой уладили этот вопрос.
   - Как можно уладить хроническое безденежье?
   Профессор Мориарти вкрадчиво улыбнулся.
   - Видите ли, Сеня, - отеческим тоном изрек он после небольшой паузы, - я пережил закат Русской империи два раза и могу вам твердо сказать, что лучше быть безденежным музыкантом с большими перспективами, чем состоявшемся богачом с бесперспективным финалом...
  

Действие девятое.

Свадебный марш Мендельсона.

  
   Очередной рассвет Семен Романович встретил широко зевая, в теплой домашней обстановке. Под боком уютно мурчал Лиссабон. Это был "день сурка", правда с небольшими отклонениями от привычного графика. То есть, вместо всегдашнего маминого призыва "Сеня, пора вставать и каша подана!", на кухне играло радио. Какой-то исполнитель пел о том, что любовь может быть крайне жестокой, а сердце весьма одиноким, но он (этот наивный эстрадный трубадур) о таких вещах, конечно, ничего не знал (бедолага).
   Семен Романович, наоборот, ведал о таких вещах не понаслышке, а из личного опыта. Он посочувствовал певцу, затем осторожно переложил кота на подушку, откинул одеяло и могучим усилием воли заставил себя подняться.
   На кухонном столе, на видном месте, лежала записка от мамы, придавленная бананом. Текст выглядел ультимативно, как повестка из комиссии по делам несовершеннолетних. Мама сообщала, что где лежит и в каком порядке необходимо поглощать приготовленную пищу. Кроме того, она требовала надеть туфли перед выходом на работу, а не домашние тапочки.
   Чувствуя себе свободным человеком, Семен Романович неспешно отведал каши и сделал вывод, что мама все же прекрасно готовит. Чай с плюшками и вареньем - только усилили это впечатление, а кусок "шарлотки", невесть как оказавшийся в холодильнике, превратил утро в ослепительный праздник.
   После сытного завтрака Семену Романовичу захотелось вновь забраться в постель, а затем хорошенько вздремнуть, но, переборов минутную слабость, он взял себя в руки, надел туфли и, подхватив кейс с новёхоньким тромбоном, вышел во двор.
   Здесь было тихо и чисто, как в храме. Даже из алькова с помойкой несло явным запахом фимиама, а не прогнившими отходами. Там же, словно стражник "экологического дозора", находился Михалыч и какой-то высокий интеллигентный товарищ (похожий на Папу Карло в роли Николая Гринько). Они увлеченно перебирали огромную коробку с книгами, выкинутую каким-то библиофилом за ненадобностью. Под ногами у них лежали популярные фантасты двадцатого века: Уэллс, Азимов, Шекли, Гаррисон и др., а также отечественные беллетристы последнего десятилетия - Лукьяненко, Глуховской и Перумов. Из бочка с мусором торчали обложки Толстого, Достоевского, Горького и Шекспира. Отдельно валялась потрепанная пачка журналов "Крокодил" и картина Шишкина с медведями. За ними виднелся толстый альбом с поэтами серебряного века, подарочное издание компьютерной игрушки DOOM и сломанное радио. Особняком, словно на витрине магазина, стояла затертая пластинка группы Pink Floyd, рядом покоился драный сборник Пелевина, брошюра "Семь навыков лидера" и видеокассеты с порнографическими фильмами.
   - Во, поглядите, граждане... - сказал Михалыч, широко разводя руками. - Культурный кризис на дворе. Дочитались люди. Доигрались, суки. Досмотрелись на свое непотребство в полной мере (он пнул видеокассеты с порнографией)...
   - Да, уходит великая эпоха, уходит... - охотно подтвердил интеллигент, неспешно перелистывая Азимова. - А с её драматическим уходом и мы становимся прошлым. Увы, налицо все признаки упадка и разложения общества. Духовности нет. Мирового счастья не предвидится. Мы теряем интерес к искусству, идеям просвещения и литературному романтизму. Следующая остановка - разочарование, безверие, одичание, безграмотность и саморазрушение цивилизации.
   - Ну вы загнули, дорогой товарищ, - сказал дворник. - По мне так, все дело в мусоре. То есть чистота должна быть, а еще порядок не только на улице, но и в наших чердаках (он выразительно постучал себя по башке). Тогда и саморазрушения никакого не будет. Ты как считаешь, а, Романыч?
   Семен Романович открыл было рот, чтобы ответить ярко и вдохновенно, как полагается всякому пресвященному человеку. Дескать, господа современники, если все время обращать внимание только на плохое и не замечать очевидных успехов в области прогресса, то и мировое счастье никогда не наступит.
   - Ау, Романыч, ты нас слышишь?
   Семен Романович очнулся от высоких мыслей о мировом счастье и неопределенно пожал плечами.
   - Вот видите, - тотчас же сказал Папа Карло. - У нас даже мнение своего не осталось, нами руководит одно потребительское начало, а также пагубный эгоизм - и ничего более. Мы тонем под натиском регрессивных обстоятельств, значительная часть из которых - это рукотворные последствия нашей всеобщей глупости, высокомерия и катастрофических ошибок.
   - Ох, мать... - уважительно проговорил Михалыч, почесывая затылок. - Да с такими речами тебе в думе работать надо... Там тоже иной раз такое скажут, что без пол-литра ни хера не понять...
   Разговор выглядел серьезным, однако Семен Романович не стал дискутировать на подобную тему и продолжил свой путь. Поступь его была как у прогресса - твердой и уверенной. И шагал он прямо к цели, а не налево, как некоторые граждане. Он думал о Евгении Жихаревой и твердо намеривался рассказать ей о своих чувствах. Его не смущало, что она выходит замуж за органиста из Франции. В конце концов, кто такой этот органист? Наверняка пройдоха, типичный розовощекий европеец, с кукольной внешностью очевидного обывателя, вскормленного на богатствах, которые достались его жуликоватым предкам от колониальных разорений чужих народов.
   - Уф... - усевшись в трамвае, Семен Романович так разгорячился, что готов был растерзать неведомого жениха из Франции собственноручно. Даже кондукторша, увидев перекошенную физиономию свежего пассажира, испуганно отшатнулась.
   "Дуэль... - думал тем временем Семен Романович, непроизвольно сжимая кулаки. - Да, настоящий мужской поединок, сатисфакция - вот что необходимо. Стреляться во что бы то ни стало. Как Пушкин с Дантесом. На Черной речке. Насмерть. За оскорбленное сердце, за русскую честь, отечество и сожжённую Москву 1812 года..."
   - Мужчина!.. - тотчас же раздался чей-то требовательный голос. - Что с вами?! Какая муха вас укусила?! Зачем вы пугаете работника общественного транспорта?! Вам делать больше нечего?!
   - Я пугаю?!.. - Семен Романович мигом пришел в себя и затравленно огляделся. Публика вокруг взирала на него с неподдельным интересом, как на врага народа. "Дай только повод... - явственно читалось на лицах людей, - и мы живо выбросим твою воинственную персону на проезжую часть".
   Однако Семен Романович не дал предлога для унижения. Он интеллигентно извинился, суетливо приобрел билет, сделал виноватый вид и богобоязненно уставился в окно.
   - Ничего-ничего... - сказала ему какая-то пожилая женщина. - И это пройдет, милок...
   Семен Романович пригляделся. Напротив сидела знакомая бабуля и жалостливо смотрела на него. Она была не одна, а с внучкой.
   -- Если хочеф скуфать мой билет, то на - куфай, - сказала внучка. - Мне ни капельки не фалко. У нас с бабуфкой их целых две фтуки.
   - Спасибо, - произнес Семен Романович, - но у меня уже есть билет.
   Билет, кстати, вновь оказался счастливым, однако запихивать его в рот не хотелось. Практика показала, что народные приметы и удача - это игра на тотализаторе. То есть, действительно, некоторым гражданам счастье как будто само в руки плывет, а другие, увы, всю жизнь стараются, вкалывают с утра до вечера, как музыканты в оркестровой яме (на самом дне антитворческой реальности), однако ничего хорошего взамен не получают...
   Таким образом, с грустью размышляя о прихотях судьбы и мелочах жизни, Семен Романович выгрузился возле театра и направился к его широким ступеням. Что характерно, на ступенях топталась куча народу, включая Шташевского и оркестрантов с расчехленными инструментами. Все смотрелись нарядно, как на празднике, звучал смех, в руках у многих виднелись цветы и даже бокалы с шампанским.
   И тут, в дверях театра, словно сказочная принцесса из королевского замка, появилась Женечка Жихарева. Она была вся в белом, в каких-то немыслимых кружевах и завитушках, и лицо ее сияло мраморной чистотой и клубничной улыбкой.
   Семен Романович невольно потянулся к ней, будто к ангелу. Но в этот миг, с ядовитым шипением и бесцеремонной наглостью, путь ему перегородил шикарный лимузин с надписью на борту "МЫ СДЕЛАЕМ ВАС СЧАСТЛИВЫМИ".
   - Возмутительная роскошь! - тотчас же произнес кто-то рядом.
   Действительно, лимузин казался чудом посреди серых будней, ибо четко отделял простого смертного от людей практически богоподобных. Он был выкрашен в алый цвет, за штурвалом его сидел импозантный водитель, а на крыше торчали золотые свадебные кольца. Это авто говорило о достатке его обладателя. Кроме того, он чересчур явно символизировал великолепный корабль, а также алые паруса, о которых писал когда-то романтический писатель Александр Грин.
   Нарядная публика, стоявшая на ступенях театра, встретила этот "корабль" восторженными криками.
   - А вот и наш Артур Грэй! - перекрывая остальных, выкрикнул Шташевский, после чего стало очевидно, что без Александра Грина и творческой режиссуры Юрия Константиновича тут и впрямь не обошлось.
   Музыканты сходу подняли свой разнокалиберный инструментарий, слегка напряглись и, наконец, ошарашили окружающее пространство "Свадебным маршем Мендельсона".
   В ту же секунду двери "инопланетного корабля" отварились и возникла театральная пауза. А затем из глубины салона пахнуло одурманивающим облаком инопланетных духов и появился красивый молодой человек. Не Артур Грэй, конечно, но тоже ничего.
   "Бабам такие нравятся, - обычно говорил о подобных мужиках Лешка Сухарев. - И на вид приличные и материально обеспечены. С ними, понятно дело, на край света ни одна нормальная телка не пойдет, ибо он не дурак - и сам туда не потащится. Но и скандалить не станет, если его принцесса ему рога наставит."
   Пока одни лобзались, другие музицировали, а третьи радостно напивались в хлам, к Семену Романовичу подбежала запыхавшаяся Ольга Петровна Барабань. Она топнула каблучком и выглядела, как разгневанная фурия.
   - Вы опять опоздали! - воскликнула она, старательно демонстрируя командный голос недоделанного начальства. - Это возмутительно! У вас халатный подход к работе! Вы прямо напрашиваетесь на увольнение за профнепригодность и пренебрежительное отношение к коллективу!
   Семен Романович грустно улыбнулся.
   - Ольга Петровна, - примирительным тоном сказал он. - Роль музыкальной жандармерии вам не к лицу. Я уверен, что за вашей строгой внешностью скрывается иная женщина - тонкая, ранимая, способная проявить чудеса гуманности к любому человеку.
   Ольга Петровна буквально оторопела.
   - Вы хам!
   - Об этом вам лучше поговорить с моей мамой!
   - Вы... Вы... - Ольга Петровна едва не задохнулась от возмущения.
   Бойко играл оркестр. Шампанское лилось рекой. Шташевский был угаре. Он кричал что-то невразумительное о силе искусства и служении музам. Он был сильно пьян, как, впрочем, и вся свадьба, но держался молодцом. При виде постной физиономии Семена Романовича лицо его сделалось повелительным.
   - Рядовой Мельпомены! - раздалось из его режиссерской утробы. - Немедленно встаньте в строй! Вы работник театра, а не шарашкиной канторы! Запомните, коллега, вы служите людям, а не своему похоронному настроению!
   Семен Романович невольно подтянулся. "Яволь, мой женераль! - хотелось выкрикнуть ему в холеную морду нетрезвого режиссёра. - Об чем разговор, ваше превосходительство?! Вся моя жизнь принадлежит публике, не говоря уже о том, что я первым расстрелял бы вас за неумение держать себя в рамках приличий!"
   - Давай к нам, Романыч! - крикнул кто-то со ступенек театра, после чего шеренга музыкальных сослуживцев потеснилась и Семен Романович занял подобающее ему место. Справа от него стоял кларнет Политковский и дышал алкогольным перегаром, а вот слева находилась какая-то незнакомая барышня.
   - Бабочкина Наталья Анатольевна, - подсказал откуда-то из-за спины барабанщик Вася Ласточкин. - Наша новая скрипка. Играет божественно, прямо Давид Ойстрах в юбке, сразила даже Вешалку!
   - Можно просто Наташа, - смущенно улыбнувшись, сказала новая скрипка и на щеках у неё тотчас же образовались две милые ямочки.
   - Горько! Горько! - заорали вдруг окружающие, однако "Артур Грей" сделал вид, что не расслышал требований простого народа и не стал целовать невесту на виду у посторонних лиц. Он, как истинно заграничный принц, наделенный европейской культурой по самые гланды, несколько куртуазно подал ей руку, а затем помог забраться в свой алый четырехколесный корабль.
   - Прохвост! - выразил общее мнение пианист Юдашечкин.
   - Ага!.. - чуть заплетающимся языком, резюмировал барабанщик Вася Ласточкин. - Сор-рвал на грядках од-дичавшей России свежий цветок пост-пер-рестроичных времен и утащил его, что наз-зывается, в свой брюссельский гербарий, ик!..
   После таких слов, корабль "Артура Грея" выразительно хрюкнул двигателем, шумно выпустил клубы адского дыма, оглушил улицу сигналом об отправке, и, наконец, торжественно отчалил восвояси.
   На минуту стало тихо, как будто людей покинуло что-то очень важное, значимое, крайне необходимое, но выразить всю эту необходимость и значимость никому из присутствующих не хватало сил.
   - А дура все-таки наша Женька, ей богу! - обронил неожиданно флейтист Пастернак, когда авто с молодоженами исчезло в каменных лабиринтах города. - Променяла свой талант на семейные объятия какого-то забугорного органиста!
   - У этого органиста папа долларовый миллионер и вила в Ницце, - философским тоном сказал один из работников сцены. - Тут не то, что талант - душу променять можно...
   Собравшиеся возражать не стали. Большинство ясно понимало, что в подобном суждении есть своя сермяжная правда. А против правды, как известно, не попрешь. С правдой простому человеку идти некуда, разве что в прокуратуру, а еще лучше в ближайший буфет.
   Так вот именно там в буфете все и оказались. Кутили, ясное дело, допоздна. При этом совершенно забыли о свадьбе: мало закусывали и еле держались на ногах. Выпил, разумеется, и Семен Романович. На лице его блуждала загадочная улыбка Джоконды. В конце концов, он достал свой новехонький тромбон и начал на нем тихонько играть. Причем играл он проникновенно, как на похоронах (эдакий сказочный джаз с воем на Луну в духе Карла Фонтана), словно бы расставаясь с давно наболевшим и мучительным прошлым. Слушая его, начали играть и другие, включая Наташу Бабочкину и буфетчицу Клаву, выпроставшую из-под прилавка изрядно потасканный баян.
   Таким образом, через музыку, через сиюминутный экспромт, через музыкальный шабаш хмельного угара, сумели выдать на весь неожиданно притихший театр отменные лирические чувства. Прослезились даже Шташевский и Вешалка.
   - Ведь могут же, черти, все могут... - сказал главный режиссер, залпом опрокидывая стопку какого-то подпольного коньяка или горилки.
   А потом где-то далеко-далеко, прямо возле полуночи, часы пробили двенадцать, после чего сказочное наваждение пропало и лица людей стали приобретать привычные обывательские черты, в которых проглядывало равнодушие, похотливый цинизм и насущные потребности.
   Только Семен Романович и Наташа почему-то быстро собрались и, почти не сговариваясь, покинули пределы театра.
   - Можно я вас провожу? - спросил Семен Романович, когда они вышли на свежий воздух.
   - Если нам по пути, - почему-то тихо произнесла Наташа.
   - А где вы живете?
   - Ой, а я название улицы не запомнила. Но здесь недалеко. Я там комнату снимаю.
   - Значит, нам по пути, - улыбнулся Семен Романович.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

1

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"