Полная луна заглядывает в окно.

Два тридцать ночи.

В больничных коридорах снова переполох. В процедурной на седьмом этаже нашли доктора с оторванной головой. Сбежал очередной транк. Замок тихо щелкает, дверь открывается и осторожно появляется Бо, закутанный в простыню, словно в тогу.

- Ты слышал?

- Слышал. Бежим! - и мы с хохотом бросаемся к лифту. Разгоняешься посильнее, а потом долго скользишь по кафельным плиткам. Больничные тапочки как специально для этого созданы. Расстегнутая пижама развевается за спиной, точно короткие крылья. Урны, каталки, двери палат проносятся мимо тебя. Здорово.

Быстрее! Быстрее! Сейчас начнется Большая Охота на транка.

В лифте стоит худощавый пожилой джентльмен с аккуратной седой бородкой. Его физиономия кажется мне знакомой, и лишь в самый последний момент я воздерживаюсь от приветствия. Вдруг это какой-нибудь доктор, склонный проявлять любопытство во внеслужебное время... Элегантный светлый костюм только усиливает мои подозрения.

Этажом ниже в кабину входят мамаша с дочерью лет шестнадцати. Мамаша мрачнее тучи. Дочь напоминает яркий экзотический фрукт, мучительно истекающий соком.

Бо таращится на нее. Девчонка ловит его взгляд, чуть заметно поводит бедрами и усмехается. Усмехается так, что у меня мороз проходит по коже. О, я знаю таких!

Еще этажом ниже нам напоминают, что идет охота на транка. Двери открываются, на пороге появляется сонный охранник в измятой форме. Поглядывая на девчонку, он вяло взмахивает в нашу сторону транкоискателем и отступает в коридор. Другая рука его небрежно лежит на расстегнутой кобуре. Вот так. Большая Охота идет!

Если бы охранник оказался чуть повнимательнее, то заметил бы, что индикатор транкоискателя коротко сверкнул слабым розовым светом.

Бо заулыбался. Он тоже заметил этот розовый проблеск. Транк, транк среди нас!

"Передаем приметы разыскиваемого..." - вдруг заскрипело радио над нашими головами. - "Рост выше среднего, астенического телосложения..."

Мамаша начинает с подозрением поглядывать на меня. Бо точно не подходит под эти приметы. Он невысокий, коренастый и, когда улыбается, напоминает добродушную собакоголовую обезъяну.

"...цвет глаз - серый или голубой, изменяется в зависимости от освещения" - продолжает компрометировать меня радио. Мамаша явно готовится атаковать меня зонтиком.

"...волосяной покров в паху и подмышками отсутствует..."

Ну наконец-то! Я облегченно вздыхаю, потягиваюсь и с недвусмысленным треском чешу в паху. Девчонка ухмыляется плотоядно. Мамаша прожигает меня взглядом, но успокаивается. Спуск продолжается мирно.

Если они такие опасные, эти транки, почему их не держат взаперти, под надежной охраной? А я вам скажу почему. Их держат. Их держат и охраняют. Но больничная система охраны бессильна против изобретательности голодного транка. Ему терять нечего. Ему нужен транк. Вот так. Транк-человек с упорством одержимого ищет транк-препарат. И обязательно находит его, потому что в природе не существует прибора более чуткого, чем интуиция голодного транка. Решетки, кодовые замки и прочая наивная ерунда - небольшая помеха. Если голодный транк не успевает добраться до воли, до первого толкача, торгующего в какой-нибудь придорожной кафешке или автозаправочной станции, то находит препарат прямо в больнице. Но здесь, в больничных владениях гораздо доступнее оказывается мозг скрытого транка, содержащий в ганглиях драгоценные отложения так называемого транкового рафинада. Вся штука в том, чтобы транк был действительно скрытый, еще не накопивший критической массы рафинада и потому не выявленный полицейскими тестами и транкоискателями. Рафинад такого транка девственно чист, он не отравлен лечебными инъекциями. Этот период очень короткий - от двух до четырнадцати недель от первого приема транк-препарата. Но в больнице много людей, так что среди персонала, посетителей или пациентов других отделений обязательно найдется несколько подходящих.

Правда, случаются и ошибки. Вскрыть мозг транка, недавно прошедшего курс лечения - это называется "схавать гнилушку". Вместо сытости и ощущения силы - несколько часов тяжелого одурения, после которого от одной только мысли о транке выворачивает наизнанку.

Случаются ошибки похуже - мозг чистого, но курящего человека. Тогда может "схватить", а это гораздо серьезнее. В ганглиях чистого курильщика содержится какая-то дрянь, которая взаимодействует с собственными отложениями транкового рафинада. Судороги, галлюцинации, бред. Весь этот букет симптомов не позволяет транку уйти от места трапезы далеко и выдает его с потрохами. Такому транку конец. С точки зрения правосудия мозг скрытого транка является обычным человеческим мозгом, а голод отнюдь не считается смягчающим обстоятельством. Если не запустят верхом на молнии, то пожизненное заключение гарантировано. На снисхождение присяжных рассчитывать не приходится. Сегодня очень трудно найти человека, который так или иначе не пострадал бы от транка - человека или препарата.

Створки лифта открываются и мы чинно выходим в царство далеких белоснежных стен, пальм и фикусов в кадках, обширных стеклянных перегородок и ярких огней. И всюду, всюду - охранники в белых халатах. Транкоискатели наперевес. Шприц-пистолеты наизготовку. За углом, дожидаясь своего часа, затаилась колонна каталок с ремнями. Ого, судя по приготовлениям, сбежал не один транк.

На передней каталке сидит старик в белоснежном халате и скептически поглядывает на нас сквозь треснутые очки.

Я моргаю и старик исчезает. Да, конечно. Это Призрачный Доктор. Говорят, лет пять назад он умер от сердечного приступа во время ночного дежурства. Умер прямо на медсестре. Черт, вот это смерть, а?

- Что?

- Я говорю - вот это смерть. - говорю я.

Бо отвечает мне кроткой улыбкой, превращаясь в обаятельную собакоголовую обезъяну. Огни ламп отражаются в его близко посаженных карих глазах. Мы сбрасываем больничные тапочки, сосредотачиваемся ("Видишь меня?" "Нет." "И я тебя тоже. Пошли!") и бесшумно направляемся к выходу. Мимо охранников, небрежно замаскировавшихся под врачей и санитаров. Мимо мамаши и дочки, остановленных докторшей, тощей и бледной, как смерть. Мимо элегантного седобородого джентльмена, который - я понял! - напоминает Фрейда с портрета в кабинете врача.

Бо вдруг исчезает. Охранники заваливают его на пол, заламывают руки за спину. Они действуют слаженно, точно балетная группа. Их так много, что на какое-то время Бо исчезает под ними, как под снежной лавиной. Затем - бах! - один из охранников отлетает, врезается боком в кадку с пальмой и безжизненно замирает. Но уже слишком поздно. Карие глаза Бо, полные печали и слез, устремлены мне вослед.

Прощай, верная собакоголовая обезъяна, мне будет грустно и тяжело без тебя!

Человек такая сволочь, что быстро ко всему привыкает.

Одна из каталок плавно выкатывается из засады и после минутной задержки торопливо грохочет колесами на стыках кафельных плиток. Бо, пристегнутый к ней ремнями, даже не пытается извиваться. Шприц-пистолет быстро делает свое дело.

Вперед. Мимо охранников, через парадную аркаду металлодетекторов и транкоискателей.

- Эй! Минуточку!

Сердце проваливается в гулкую пустоту.

Неужели это мне?

Девушка-охранник поднимается с кресла. Халат соскальзывает с ее плеч. Левая рука ложится на расстегнутую кобуру. Белокурый локон, выбившийся из прически, падает ей на глаза и она откидывает его таким щемяще знакомым жестом... Нет, этого просто не может быть... Автоматические двери позади девушки монотонно открываются и закрываются, впуская и выпуская охранников, пустую каталку, хмурого санитара в халате, испятнанном чужой кровью, группу врачей, прибывших на дежурство. А там, дальше, за почти символической больничной оградой течет другая, вольная жизнь. Изредка пробегают автомобили. В черном небе, над серебряными нитями электрических линий беззвучно плывет дирижабль. Должно быть, там, за оградой царит непередаваемый ночной аромат и наперебой стрекочут цикады.

Эта девушка стоит между мной и ароматами вольной ночи. Только она. Так мало, но и этого может оказаться достаточно. Я уже почти слышу как постукивают колеса каталки, увозящей меня в недра больницы.

Девушка делает шаг мимо меня и ее взгляд встречается со взглядом седобородого элегантного джентльмена, поразительно напоминающего Зигмунда Фрейда.

- Вы! - ее светлые глаза вспыхивают радостным узнаванием, рука соскальзывает с кобуры и ложится на любезно предложенный локоть элегантного джентльмена. Маленькая аккуратная грудь охранницы часто вздымается под тонкой тканью форменной рубашки, прорисовывая ажурные кружева.

И я понял. Я все понял. Этот джентльмен - транк. Транк достаточно сильный, чтобы срисовать и напялить на себя портрет Зигмунда Фрейда, да еще изобразить дорогой светлый костюм. Да, это чертовски сильный и сытый транк. Доктор с оторванной головой - наверняка его работа. Мне, едва удерживающему невидимость, с таким просто не совладать. Остается лишь воспользоваться невольной помощью этого транка и выскользнуть на свободу, мысленно обливаясь слезами.

Человек такая сволочь, что быстро ко всему привыкает.

И я, мысленно обливаясь слезами, поспешно устремляюсь следом за ними. Следом за этой парочкой, где каждый счастлив своим собственным счастьем.

Транку нужен живой человеческий мозг. А девушка... что она увидела в этом транке? Какие желания и мечты он успел извлечь из нее за эти секунды и воплотить в своем облике? Это знала только она.

Да, мне остается лишь идти следом за ними. По прямой широкой дорожке, вымощенной красными и желтыми плитками, через двойные ворота, освещенные резким светом прожектора, мимо полицейской машины, рассекающей ночь нервными вспышками маячков.

За оградой действительно царит головокружительный аромат летней ночи и стрекочут цикады. Но теперь мне уже не до того.

Я иду. Я преследую без всякой надежды. Взгляд мой прикован к гибкой фигурке охранницы, которая доживает последние минуты своей юной жизни, не подозревая о том.

Луна выплывает из облаков, заливая улицу зыбким светом.

- Транк! Это транк!

Встречные парни смеются и обстреливают меня из водяного пистолета. Я улавливаю слабый запах транк-препарата. Да, эти парни мне не союзники. Возможно, очень скоро кто-то из них окажется там, откуда я только что выбрался. Возможно, кому-то из них вскоре раскроят черепушку, чтобы добраться до вожделенных крупиц рафинада.

- Это же транк! - кричу я, уже ни на что не надеясь.

- Точно, приятель. - беззлобно смеются они и сворачивают в переулок, освещенный ржавыми огнями кафе.

Транк, ведущий свою жертву под ручку, пытается достать меня взглядом.

- Подойди-ка поближе, гнилушка... - раздается прямо в моей голове.

- Черта с два! Оставь ее, сукин ты сын! Я буду следовать за тобой до рассвета, куда бы ты ни пошел, и все равно не позволю тебе...

- Ну, ладно!

Он отбрасывает девушку, точно куклу. Она падает, слабо шевелится и затихает. Улыбка на ее губах остается.

Взгляд транка прожигает меня.

- Ну, что ты хочешь? - он не двигается с места. Значит, его влияние ослабевает на расстоянии. Значит, он вновь проголодался и сила его идет на убыль. Продержаться бы до восхода. Транк-препарат быстро разлагается на свету.

- Оставь ее.

- Оставить тебе? Пошел вон, голодный щенок. Это моя добыча. Если хочешь, потом вылижи ее череп.

Я становлюсь невидимым и перемещаюсь. Но он четко отслеживает мое движение. Все еще сильный, ублюдок.

- Ты не понял. Просто оставь ее. Она же гнилушка.

- Много ты знаешь. - оскаливается он недоверчиво.

- Я знаю. Когда-то мы вместе прошли цикл лечения.

- Если даже она и гнилушка, это мои проблемы. Что ты так заботишься обо мне?

- Не о тебе. О ней. Тебя поведет и отпустит, а ее уже не вернуть.

- А тебе что за дело, гнилушка?

- Сострадание.

Он прищуривается.

- Это еще что такое? Новый способ очистки?

- Нет. Чувство такое. Ну, вспомни... Простое человеческое сострадание. Она ведь совсем молодая. У нее... У нее может быть любовь...

Он смеется. Словно мелкие костяшки подпрыгивают и перекатываются внутри ржавой жестянки.

- Ах, вот оно что... Человеческое... Кажется, я понимаю. Если бы на ее месте оказалась старая кочерга вроде той, что ехала с нами в лифте, ты бы и пальцем не шевельнул.

Я молчу. Мне нечего возразить.

- Только ты не учел одного. Она тоже транк. А это значит, что единственная любовь, которая для нее существует - это маленькие кристаллики рафинада.

Он отступает на шаг. К ней. В руке его появляется шприц-пистолет с длинной иглой. Именно таким инструментом извлекают транковый рафинад. Если игла встречает сопротивление, она начинает вибрировать. Поэтому этой иглой можно пробить кости черепа.

- Ну что, гнилушка, попробуешь мне помешать?

Я не вижу его физиономии, но по голосу слышу - смеется. Смеется, потому что все еще слишком силен.

- Эй, а не проще ли купить дозу? Если у тебя проблемы с наличными, то я готов...

Он останавливается, словно такая мысль не приходила ему в голову. Игла замирает.

- Нет, гнилушка, не проще. Ты знаешь что такое гематоэнцефалический барьер?

- Фаллический? Нет, не знаю... Сложные слова меня только расстраивают. - говорю я, делая осторожный, маленький шажок вперед.

- Лучше стой где стоишь - предостерегает транк, резко взмахивая в мою сторону шприц-пистолетом. Игла сверкает, притягивая взгляд. - Это фильтр в твоей черепушке. Самый лучший фильтр, который только существует в природе. Очень немногие вещества способны его преодолеть. Так вот, транк-препарат из тех, что способен. Он проходит через этот барьер очищенным от всякой синтетической дряни. Так получается рафинад. Ни одна лабораторная очистка не дает такого высокого качества. Теперь-то ты понял, гнилушка?

- Нет, не понял...

Еще пол-шага вперед.

- Ты хоть раз пробовал рафинад?

- Нет, ни разу.

Транк коротко хохочет. Игла зловеще колеблется в полумраке.

- Если бы попробовал, то сразу бы почувствовал разницу. Любой транк-препарат по сравнению с рафинадом просто дерьмо. Эй, стой где стоишь!

Слишком поздно.

Игла шприц-пистолета, если встречает сопротивление, начинает вибрировать и вгрызается в преграду, точно дрель фирмы "Bosch". Говорят, шприц-пистолет не в состоянии пробить только лобную кость. Ерунда. На это уходит чуть больше секунды. Главное - резко нажать, точно выдержав прямой угол, чтобы не соскользнула игла. На физиономии транка так и осталось изумленное выражение. Он умер мгновенно.

Все остальное я проделываю так быстро и ловко, точно занимаюсь этим всю жизнь. Это моими руками действует голод.

- Ты?! Ч-что происходит? Как мы здесь оказались?

Она приближается, заметно покачиваясь. Ее трясет и глаза дико сверкают.

- Это наш шанс соскочить. - говорю я и поднимаю шприц-пистолет. Он кажется мне неимоверно тяжелым. А внутри все дрожит и поет.

- Ты весь в крови. Что случилось?

Светлый локон падает на глаза и она медленно убирает его щемяще знакомым движением.

- Ты меня слышишь? Это наш единственный шанс соскочить!

До нее доходит смысл моих слов и лицо ее резко белеет.

- Ты что, серьезно?

- Да.

- Ох... Меня сейчас вырвет.

- Давай. Лучше сейчас, чем потом.

- Я... Нет, я не смогу.

- Сможешь. Просто слушай свой голод.

- Я не...

Я несильно бью ее по губам, чтобы она замолчала и услышала. Услышала собственный голод. На самом деле это очень легко. Разум в такие моменты съеживается и отступает.

Человек такая сволочь, что быстро ко всему привыкает. Единственное, к чему он все еще не привык, это гнилушка. Испорченный рафинад.

Несколько часов одурения, а потом от одной только мысли о транке выворачивает наизнанку.

Это последнее, на что остается надеяться. Это единственный способ избавить нас от любви к рафинаду и вспомнить другую любовь.