Дорогов Андрей : другие произведения.

Две стороны силы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Полностью написанные Пролог и 1, 2 и 3 главы. Боевик на стыке мистики и фантастики. Присутствуют отрывки песен и стихов.
  Пролог.
  Япония. Фудзияма.
  - Нет. - Шевельнулись тонкие, морщинистые, как у черепахи, губы. - Я сказал нет.
  - Но, учитель, почему? - узкие, похожие на миндаль глаза полыхнули гневом.
  - То, что ты предлагаешь, это тьма.
  - Учитель, это всего лишь техника. Техника не может быть ни тьмой, ни светом. Она может быть либо рабочей, либо нет. Она или дает силу или нет. Моя дает! Что в этом плохого?
  - Техника, это инструмент - чуть слышно уронил старый учитель, - топором можно построить дом или убить - это выбор конкретного человека. Поэтому я не учу всех подряд. То, что ты хочешь нести в мир, Мао, это меч. Им можно только убивать. Мечом, не вспашешь землю.
  - То чему учу я, дает силу! И дает ее быстро, - говоривший, в сильном волнении размахивал руками перед лицом Учителя.
  - Силу, но не спокойствие. Без внутренней силы, внешняя принесет в мир лишь боль и горе. - Старик был недвижим.
  Он сидел перед беснующимся учеником, поджав под себя ноги. Когда он говорил, на его испещренном глубокими складками лице, шевелились лишь губы.
  - А его техника, значит, несет? - Мао, ткнул дрожащей от сдерживаемой ярости рукой в сторону третьего участника разыгравшейся драмы.
  - Нет, то, что он предлагает так же не годится... - старик на мгновение запнулся - ...пока не годиться.
  Замерший на невысоком валуне старый Учитель, за все время разговора, так и не открыл глаз.
  Сидевший напротив него вскочил. На худом лице, полыхали темным огнем глаза. От еле сдерживаемой ярости по мышцам тела пробегала дрожь.
  Второй ученик старика, до этого молчавший, дрогнул губами, но так ничего не сказав, впился взглядом в его лицо.
  Как две капли воды, похожий на беснующегося перед Учителем, он в тоже время отличался от него, как белый кот от черного.
  - Я ухожу от тебя, Учитель. - Выплюнул в лицо Учителю Мао.
  - Ты знаешь, наши правила, мой мальчик, - все также бесстрастно сказал старик. - Я выбираю ученика, и только я решаю, когда ему приходит время уходить.
  - Ты не сможешь меня удержать!
  - Если ты победишь меня, то да. - Упали тяжелые, как камни, слова.
  - Тогда, начнем.
  - Ты так уверен в себе Мао, откуда эта уверенность? От той тьмы, что проросла в тебе?
  Дрожь, пробегавшая по телу Мао, внезапно прекратилась. Передернувшиеся в последний раз плечи опали, тело расслабилось и ...
  ...Сжавшаяся в кулак ладонь атакующей змеей метнулась к лицу Учителя. Одновременно с первым движением, он нанес восходящий удар левой рукой в покрытый редкой седой бородой подбородок старика. При этом, нанеся сметающий удар ногой. Три движения слились в одно.
  Губы Учителя чуть дрогнули. Похожей на птичью лапку ладонью, старик легко почти нежно, словно бабочку, на середине движения перехватил первый удар. Пальцы нащупали точку на запястье и мягко нажали на нее, выкручивая руку наружу. Слабый стон сорвался с губ Мао. Зеркальным движением старик сбил вторую руку внутрь, и чуть приподнявшись на пятках, принял бьющую ногу на свою стопу.
  Атаковавший его, перекувыркнулся через правое плечо и как кот, легко приземлился на обе ноги. И снова стремительным движением обрушился на Учителя.
  ..."Змея жалит", "Орел бьет крылом", "Петух топчет"...
  Но еще до того как удары Мао достигли цели, старик снова приподнялся на пятках и ударил ногой. Большой палец коснулся груди юноши под левым соском. Тот сломанной куклой упал перед Учителем. Старик приоткрыл морщинистые веки и взглянул на своего ученика.
  Наклонившись к нему, он ввинтил пальцы в место, по которому пришелся удар. Затем размахнулся и ребром ладони ударил в основание носа. Такой удар должен был раздробить кости носа и вогнать их в мозг. Но прикосновение было как взмах крыла бабочки - легкое, почти нежное.
  Посиневший, начавший задыхаться Мао смог вздохнуть, и на его лицо начали возвращаться краски жизни. В молчание прошло несколько минут. Юноша заворочался на земле, приподнялся на руках и опустился перед Учителем на колени.
  - Учитель, - вороньим граем раздалось в тишине.
  Он приподнял голову и впился в его лицо глазами, из которых ушла неукротимая ярость и гнев. Мао смотрел на старика с мольбой.
  - Ты знаешь что дальше. - Ответил тот на невысказанный вопрос.
  Юноша с трудом поднялся с колен, и направился в пещеру, вход в которую чернел между каменными глыбами у подножья невысокой горы.
  - Что делать мне, Учитель? - слова доселе молчавшего ученика, траурной лентой повисли в воздухе.
  Старик повернул голову в его сторону. Блеклые глаза, не моргая, смотрели на неподвижно замершую фигуру ученика.
  - Ты не готов, Пао, - губы еле заметно дрогнули.
  - Я понял, Учитель, - легким движением Пао поднялся с колен и отправился вслед за братом.
  Старый Учитель прикрыл глаза, грудь его чуть заметно дрогнула и снова застыла в неподвижности.
  - Ха-ха-ха - веселый смех заставил стайку птиц сорваться с акации и в испуге рвануть прочь.
  Крепкая фигура, хрустя гравием, спустилась с холма и, подойдя к старику присела перед ним на корточки.
  - Что, старина, опять промах? - мужчина весь затрясся от беззвучного смеха.
  - Неудачи, так и преследуют тебя, да?
  Веки старика приподнялись, и взгляд уперся в небесную голубизну не по-здешнему широких глаз. Скользнул вниз по прямому носу, по густой аккуратно подстриженной бороде, замер на алых, четко очерченных губах.
  - Ты снова здесь, демон?
  - Ну, не надо громких слов, уважаемый, - слова бородатого, ядовитыми стрелами сорвались с сочных губ.
  - Похоже, традиция на тебе прервется, а? - Мужчина снова зашелся смехом, на этот раз не сдерживаясь - хохотал во все горло.
  - Вот тут ты ошибаешься, чернобородый - у меня еще есть время.
  - Время? - голос сидевшего на корточках струился патокой, - что ты знаешь о времени, старик?
  - Хочешь, я расскажу, сколько тебе осталось? - пришелец подался к старику крепким телом.
  - А вот этого, тебе знать не дано. - Спокойно произнес старик.
  - Ошибаешься, уважаемый, девять, всего лишь девять лет, - и говоривший снова захохотал.
  - Целых девять лет, - в углах губ старика, обозначилась, нет, не улыбка, всего лишь ее тень.
  - Ха! - Голубоглазый хлопнул себя по коленям. - Ты ни чего не успеешь за это время, старик.
  - Ни-че-го! - по слогам повторил он.
  - Посмотрим, а теперь убирайся, демон.
  - Я тебе не твой ученик - сопляк. Который думал, что может подчинить себе темную сторону силы, что бы так говорить со мной, - бородатый ощерился.
  - Может, ты хочешь сразиться со мной? - старик чуть заметно шевельнул крыльями носа.
  - О нет. Так не интересно, я хочу посмотреть, что будет дальше, - голос чернобородого был уже не так уверен.
  - Тогда, убирайся! - Старый Учитель огладил седую бороду, и посмотрел прямо в глаза, пришельца.
  Взгляд спокойный и словно подернутый пылью, скрестился с яркой синевой глаз чернобородого. Первый не выдержал голубоглазый - отвел глаза.
  - Будь ты проклят, старый осел!
  - От осла слышу, - в голосе старика мелькнули и пропали, стайкой мальков в реке, веселые нотки.
  Пришелец поднялся с корточек, сплюнул тягучей слюной. Постоял с минуту и ушел туда, откуда пришел. Старик поднял голову и взглянул в небо, яркий аквамарин плеснул в глаза.
  Снова раздался хруст гравия, и мелькнувшая фигурка упала перед ним на колени.
  - Учитель, возьми меня к себе в ученики - мальчишка склонился перед стариком, сквозь русую челку блестели глубокие, синие глаза. Такие же, как небо над головой.
  Сидевший на камне опустил взгляд на склонившегося перед ним.
  - Я не беру учеников, мальчик, теперь не беру, - с расстановкой произнес он.
  - Я все слышал, Учитель.
  - Не называй меня так, ты не мой ученик.
  - Вы можете не считать меня своим учеником, но ни кто не может запретить мне, считать Вас Учителем.
  Худой как гвоздь мальчишка в упор смотрел на Учителя.
  - Слова не мальчика, но мужа, - старик помолчал, - но я все равно не возьму тебя.
  Он задумался. Молчание повисло в воздухе.
  - Но я дам тебе один урок, и рекомендацию к моему ученику, если ты ему понравишься, он возьмется за твое обучение.
  - Я хочу, что бы Вы, Учитель, учили меня, - тихо, но твердо сказал мальчик.
  - Урок первый и последний, - слова упали как приговор.
  Мальчишка замер, весь, обратившись в слух.
  - Все надо делать бесстрастно, сохраняя внутреннее спокойствие, присутствовать "здесь и сейчас", а не "там и потом". Урок закончен. Передашь, моему ученику, одно слово - Стоит. Его зовут У Ли Пай. Захочешь учиться, найдешь его.
  Старый учитель прикрыл глаза и замер, похожий в своей неподвижности, на окружавшие его камни. Русоволосый мальчишка выпрямился, постоял перед неподвижным Учителем, коротко поклонился и, сорвавшись с места, убежал.
  И никто из участников, не заметил пары карих глаз наблюдавших за разыгравшимся действом...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 1. Виктор.
  Сейчас. Октябрь 2009 г.
  - Это мое лицо? - нетвердые пальцы коснулись лица и уперлись в покрытое каплями стекло.
  Глубокие складки около рта, вялые безвольные губы и морщинки, прорезавшие лоб. Волосы?! Волосы - белесые, похожие на мокрую паутину. Такие тонкие, что сквозь них просвечивает кожа черепа.
  Из мокрого стекла витрины на Виктора смотрело лицо старухи. Тусклое отражение и без того блеклых глаз - казалось из стекла, на него смотрят глаза потустороннего существа. От этого взгляда его передернуло.
  Ловя в стекле недоуменные взгляды прохожих, Виктор опустил взгляд ниже. В зеркале витрины, бесстрастно отражавшем действительность, он увидел длинную неопрятную фигуру. Пальто, некогда элегантное, а теперь изрядно помятое и грязное, на вешалке смотрелось бы лучше, чем на нем. Верхняя пуговица вырвана с мясом, остальные болтаются на длинных нитяных "ножках". Между лацканами виднелась голая грудь, поросшая редкими волосами.
  - Как я сюда попал? - дрожащей рукой Виктор провел по лицу, стирая капли. С неба на землю падал снег. Легкий, пушистый первый снег. Холод пробрался под пальто и его начала бить крупная дрожь.
  - Холодно, холодно, как холодно, - дрожащие губы с трудом выговаривали слова.
  В неверном свете уличных фонарей Виктор ловил удивленные взгляды прохожих. Блондинка с забранными в гладкую прическу волосами и тонких, золотистых очках, скользнула по нему равнодушным взглядом умело подведенных глаз.
  Виктор плотнее запахнул пальто, проводил взглядом тонкую фигуру блондинки и ...
  
  Тогда. Октябрь 2009 г.
  - ...что согласен? - Серый протянул мне грязную ладонь с обгрызенными ногтями.
  - Ерунда это, - я вяло оттолкнул ладонь, - чушь.
  - Чушь? - с расстановкой протянул сидевший напротив меня "торчок".
  Именно так "торчок", я звал его в мыслях, хоть и сам не далеко ушел от него.
  - Дрейфишь, морячек, да? Так и скажи, - он сложил губы в презрительную гримасу.
  - Я, сдрейфил? - вяленькая ярость, не пламя, так, угли покрытые пеплом, шевельнулась в груди.
  Рука, повисшая в воздухе, снова протянулась ко мне.
  - Так давай сделаем это. - Серый смотрел на меня заплывшими глазами.
  Кажется, это я наставил ему "фонарей", а может и не я. Непрекращающийся угар последних дней, оставил лишь клочья воспоминаний, и они обрывками всплывали в памяти. Вроде бы были, какие то "терки", закончившиеся рукомашеством. Но фокуса не было, то ли он, то ли не он.
  - А, Светка, вон присмотрит, - "торчок" мотнул головой в сторону разоренной постели.
  Я машинально перевел взгляд вслед за его движением.
  Светка, Светочка, Светулечек, мой маленький цветочек. Тонкая, как тростиночка, стройные ножки, ах. При взгляде на нее у меня защипало в глазах.
  Тусклые свалявшиеся волосы, худые как ветки ноги, с непомерно большими похожими на узловатые корни, коленями. Сквозь расстегнутый, потерявший от частых стирок первоначальный цвет, халатик виднелась обвисшая со сморщенным соском грудь.
  Я тяжело поднялся, колени противно хрустнули, подошел к Светику. Откинул со лба волосы. Единственное, что от нее прежней осталось, это высокий чистый лоб. Глаза бессмысленно смотрели сквозь меня.
  "Закинулась уже, - тоскливо подумал я, - и когда только успела? И чем? Вчера вроде, уже все кончилось".
  Я прикоснулся губами к ее лбу.
  - Сладкая, ты меня слышишь? - я чуть встряхнул ее за плечи.
  Ее глаза начали приобретать осмысленное выражение. Некогда полные, а теперь превратившиеся в ниточки губы, сложились в слабую улыбку.
  - Вик? Привет. - Она провела рукой мне по лицу.
  Я обхватил ее узкую ладошку и прижался губами к прохладным пальчикам.
  - Ладно, ладно голубки, хватит ворковать. - "Торчек" ткнул меня в спину.
  - Ты, еще не забыл дружок, о чем мы с тобой говорили? Или от ее прелестей, мысли покинули тебя? - он зашелся лающим смехом, перешедшим в хриплый кашель, когда мой кулак вошел ему в пах.
  Не оглядываясь, я протянул руку и сжал его нижнюю губу. Чуть вывернул ее наружу. Он забулькал горлом. Обернувшись, я подтянул его лицо к своему. В заплывших, мутных глазах Серого, плескалась злоба, щедро разбавленная болью.
  - Ты думаешь, я не вижу, как ты свой хер на нее точишь, а? - начиная заводиться, зашептал я.
  У меня всегда так, как только завожусь - перехожу на шепот.
  - Да пошел ты, - прохрипел он, из-за вывернутой губы слова прозвучали невнятно.
  - Нужна кому, эта сучка сторчавшаяся. Посмотри на нее, это же скелет ходячий, сиськи как сдувшиеся шарики.
  Крутанув его губу теперь уже внутрь, я, продолжив движение, ударил его локтем. Удар пришелся в бровь, и она лопнула, как толстая гусеница под каблуком. Неожиданно яркая и густая кровь залила ему глаз. Он заверещал как кролик, которого начали резать. Однажды в детстве я видел, как их резали. И довольно долго кроличий плач будил меня по ночам, от чего я просыпался с бешено колотящимся сердцем и весь в поту.
  - Урод - надрывался Серый, - ты за это ответишь падла. Сквозь пальцы, прижатые к лицу, сочилась кровь.
  - Не верещи. - Я достал из брюк платок, не слишком свежий конечно, и присев перед ним прижал его к ране.
  - Что о нашем разговоре можно забыть? - я смотрел в его уцелевший глаз.
  Вместе с болью и злобой, в его взгляде было что-то еще, но что именно я не разобрал. Несмотря на муть в голове я невольно подобрался. "Торчок" видимо тоже что-то усмотрел в моем лице, поэтому закрыл глаз. Когда он его открыл, в этом мутном бельме кроме усталости ничего уже не было.
  - Щас. Кровь остановится и побазарим.
  Серый поднялся с пола и усевшись на старый топчан стоявший напротив кровати, уставился мне за спину, начав при этом хихикать.
  "Куда это он вперился?" Я обернулся. На кровати, привалившись спиной к стене и широко раскинув ноги, сидела Света. Короткий халатик задрался, и было видно, что кроме него на ней ничего не было. Я почувствовал, как багрянец стыда и злости, заливает мне шею и щеки. Накинув простыню ей на колени, я обернулся.
  Этот гнусняк сидел, ковыряя носком ботинка растрескавшуюся краску на полу, глядя при этом в сторону. Он уже не улыбался, а сосредоточенно пытался остановить кровь, все еще сочившуюся из брови.
  - Свет, Свет - позвал я девушку, - очнись.
  Я откинул волосы ей с лица, стянув их на затылке аптечной резинкой, валявшейся на кровати.
  - Малыш. - Я погладил ее по лицу.
  - Чё ты ее гладишь, пару пощечин залепи, вишь она никакая, - подал голос Серый.
  - Я тебе сейчас залеплю, по другому глазу, но с прежним результатом!
  - Молчу, молчу.
  - Малыш, малыш, очнись, сладкая, - я продолжал нежно гладить ее по щекам.
  Вскоре более или менее осмысленное выражение вернулось в ее глаза. И она посмотрела на меня.
   - Боже! - я внутренне содрогнулся, прежде голубые как незабудки глаза, теперь стали выцветшими как осеннее небо. Как у старухи, мелькнула мысль.
  - Да, милый, - она слабо улыбнулась.
  - Не отключайся, родная, ты нам нужна.
  - Я всем нужна, вот такая я королева. - Она чуть слышно рассмеялась.
  - Серж, привет, - она махнула рукой, - ты, что тут делаешь, ты вроде вчера уехал.
  - Уже вернулся, - буркнул тот.
  - А что у тебя с бровью?
  Я спиной чувствовал, как он буравит мой затылок взглядом.
  - Да вот об косяк долбанулся и ага.
  Света хихикнула.
  - Свет, чаю нам сделай.
  - Хорошо, - она поднялась, одернула халатик, и, шлепая босыми ногами, ушла на кухню.
  Серый убрал от пострадавшего глаза платок, посмотрел на него и бросил на пол. Я промолчал. Левый глаз его распух еще больше, раздувшаяся бровь была вся в подсохшей крови.
  Я достал из кармана мятую пачку "Беломора". Единственное курево, на которое у меня хватало денег. Да и 25 штук лучше, чем 20.
  - Будешь? - я размял в пальцах, полурассыпавшуюся папиросу.
  - Сам такое дерьмо кури, - он вынул пачку "Мальборо" и, щелкнув зажигалкой, прикурил.
  - Ну, смотри. - Я смял мундштук и чиркнул спичкой.
  Пока Света на кухне гремела чайником, мы сидели напротив друг друга и курили. Сквозь густой папиросный дым я рассматривал "Торчка".
  Я думал.
  "Что Сережа, Серега, Серенча, "Торчок" мой милый, а ты изменился. Только недавно последним слизняком был, бабушек обворовывал, а теперь вона что, жестким стал, грубит не по делу. Меня раньше боялся, а теперь впору мне его бояться.
  Одевался как доходяга, а сейчас прикинут, не фирма конечно, но и не "Черкизон". "Мальборо" курит, а раньше мокрой "примине" был рад. Вечно сигареты у всех стрелял. Окрутел товарищ, с чего бы это? Стоп, а как давно с ним такие метомарфозы происходить стали? Вот ведь блин, в голове каша, все перепуталось. Нет, давно слазить пора. Да не давно видимо. Он еще летом чухан-чуханом ходил".
  - Мальчики, чай готов. - Пришла из кухни Света.
  - Ну что, Ромео, пошли чаи гонять, - Серый поднялся и направился на кухню, по пути хлопнув Светку по заду. Та как-то визгливо засмеялась, глядя мимо меня.
  "Не, парниша охамел, совсем страх потерял", подумал я, идя вслед за Светой на кухню.
  И эта тоже хороша, она же никогда его на дух не переносила, даже когда плотно на "дурь" подсела, нос от него воротила.
  На кухне я сел напротив Серого. Разделявший нас стол, носил на своей столешнице следы былых оргий, в виде пятен от пролитого кофе, вина и водки, перемежавшихся ожогами от забытых сигарет.
  Мы, молча, налили себе чаю. Напряжение повисло в помещении. Света, всегда чуткая к перепадам настроения, кожей чувствовала, разлившиеся в воздухе тревогу. Никогда не отличавшаяся излишней нервозностью, она суетливо принялась мыть посуду.
  Высота грязной посуды в раковине - величина постоянная, определяющаяся высотой крана - мелькнула в голове, где-то услышанная фраза.
  Мы сидели лицом к лицу, пили чай и сверлили друг друга взглядами. Молчание затягивалось. Наконец шум воды стих. Света обернулась и опершись о мойку порхала взглядом с меня на него.
  Первым не выдержал Серый.
  - Будем в молчанку играть или о деле поговорим?
  - Поговорим, - я посмотрел на девушку, та поспешно отвела взгляд.
  - Ты хотел завязать? - Серый не сводил с меня взгляда.
  - Хотел! - я физически ощущал его взгляд.
  - Я предлагаю тебе выход. - "Торчок" выложил на стол коробок и пальцем подтолкнул его ко мне.
  Коробок, скользнув по столешнице, остановился между моими ладонями.
  - Что это? - вопрос повис в воздухе.
  - Сколько ты уже на игле?
  - Почти три года. - Я ответил нехотя, сквозь зубы.
  - А я больше четырех! - Серый забарабанил пальцами по столу.
  Это звук, сильно раздражал меня. Я чувствовал, что начинаю нервничать все сильнее.
  - И мы, друг мой, уже не слезем, - продолжил Серый, - за последний год я пытался бросить раза четыре. Что только я не проходил. И детоксикацию, и гипноз, в общине христианской жил.
  - И что? Да ничего, я все также колюсь, - он театрально вскинул руки.
  Я слушал его монолог, и без того поганое настроение, перерастало в глухую злобу. "Толкает мне телегу, как школьнику нашкодившему".
  - Ты, врач? - Я прервал его.
  Серый прервавшись на середине слова, стрельнул глазами в сторону девушки.
  - Нет, - ответил удивленно.
  - А чего ты меня лечишь? Есть что сказать по делу - говори, а лечить меня не надо. - Я дал выход накопившейся злобе, резко хлопнув ладонями по столу. Коробок подпрыгнул, и в его картонном нутре что-то зашелестело.
  - По делу? Хорошо по делу, так по делу. - Ощерился Серый.
  - В этом коробке, - он неопределенно мотнул головой, - то, что нам поможет, но... - он замялся, и опять скосил глаза на Свету.
  - Что, но? - Я воспользовался паузой.
  - Это вещество действует в пограничном состоянии, - словно через силу выдавил Серый.
  - И что это значить?
  Серый потер лоб:
  - В общем, на грани жизни и смерти.
  - Это что же надо умереть, что бы вылечиться? - Я преувеличенно весело захохотал. - Отличный выход из положения.
  - Да погоди ты ржать. - "Торчок" в раздражении заметался по кухне. Три шага в одну сторону, поворот, три в другую.
  - Ты послушай, при мне два чувака в один момент соскочили. А ведь почти загибались, семь лет плотно на "герыче" сидели. А тут раз, и все. Ты понимаешь?
  Опершись руками о стол, он навис надо мной, стол жалобно заскрипел. Я встал, и с силой надавив Серому на плечи, заставил того сесть.
  - Ты не маячь, по делу говори, - я почувствовал интерес к словам "торчка".
  Скрипнув табуретом, он снова сел.
  - Говори толком кто, что, где и как.
  - В общем, так, - Серый нахмурился, - есть знакомый чувак, он на химфаке учился, с четвертого курса ушел, когда с "наркотой" связался. Потом опомнился, завязать хотел, да поздно было - плотно сидел.
  - Но друганы у него остались и на хим- и на биофаке. Стали они с разными препаратами крутить, вертеть. И довертелись. Хрень вот эту состряпали, - он открыл коробок.
  В прямоугольной коробке лежали бурого цвета шарики. Я взял один, повертел в пальцах.
  Похожий на пластилин он легко сминался в пальцах. Поднеся его к носу, я почувствовал крепкий странно полузнакомый запах. Закрыв глаза, я втянул в себя воздух, нет определенно что-то знакомое. Не сказать что неприятно пахнущее, но от этого запаха на душе стало тревожно.
  - Что ты там плел про пограничное состояние?
  Серый снова встал и в волнении заходил по кухне.
  - Понимаешь, эта шняга, - он кивнул на коробок, - в общем она действует в первые пять минут, после смерти, в так называемое клиническое время - до того как мозг умер. Подробностей, не спрашивай - не знаю. Но если вкратце - глотаешь эту фигню, даешь дуба, через пять минут тебя откачивают и вуаля - ты уже не наркоша.
  Я неожиданно успокоился.
  - Ты пургу, гонишь. - Откинувшись на табурете, я прижался лопатками к холодной стене и спокойно посмотрел на Серого. - И ты еще больший дурак, чем есть на самом деле, если думаешь что я куплюсь на этот бред.
  Я катал в руках шарик, то сминая его в блин, то делая из него колбаску. Все услышанное казалось бредом сумасшедшего.
  - Да, послушай. - Серый устало потер нос.
  - Зуб даю, все, правда. Я сам присутствовал при... - он замялся. - В общем, я все видел своими глазами.
  Я посмотрел на Свету. Она теребила халатик на груди, то расстегивая верхнюю пуговицу, то застегивая. Я знал - это было признаком величайшего волнения. Она тоже это знала и, перехватив мой взгляд, опустила руку, пуговица осталась расстегнутой.
  - Ты что молчишь? - Обратился я к ней, доставая пачку папирос. Вытряхнул одну в руку, посмотрел на просвет и, смяв мундштук, сунул ее в рот.
  Покатав во рту папиросу, я прикурил и снова посмотрел на девушку. Та, наконец, взглянула мне в глаза, и дрогнувшим голосом сказала:
  - А может это правда? Если есть шанс слезть, а Вик? Мы так давно хотели завязать. Я не могу так больше жить.
  И не сдержавшись, она заплакала, уткнувшись лицом в ладони. Плечи ее вздрагивали. Халатик нелепо задрался, открыв худые ноги. Я ожидал чего угодно, но только не этого. Она вообще никогда не плакала. Ни-ког-да!
  Видеть ее такой - нелепой, в грязном халате с покрытыми язвочками, тонкими как у цапли ногами, было невыносимо. Хотелось подойти к ней, обнять, гладить по волосам и плечам, только бы не слышать этот тонкий, похожий на тонкий скулеж побитой собаки, плач.
  Я посмотрел на расстегнутую пуговицу халатика. "Ну что ж своего рода знак".
  - Хорошо, излагай. - Я затянулся и как за дверью спрятался за завесой густого дыма.
   На меня вдруг навалилась бесконечная усталость. Я почувствовал себя разбитым, как фарфоровая чашка, упавшая на пол.
  "Будь что будет. Вылечусь хорошо. Сдохну, так еще лучше! Разом покончу со всей этой тягомотиной".
  - Слушай, все продумано. - Подавшись ко мне, заторопился Серый.
  - В прошлый раз было так. Они перекинули веревку через дверь, сунули головы в петли, поджали ноги. Через пять минут, мы их вынули из петли. Сделали искусственное дыхание и все. Понимаешь, все.
  - Бред! - Я затушил о столешницу бычок.
  - Это - БРЕД! - Я повторил это слово по слогам, и получилось похожим на БРЭД.
  - Да что ты заладил - бред, чушь собачья. Я все это сам видел. Понимаешь, сам! - разделяя каждое слово, произнес Серый.
  - В конце концов, ты, что боишься, что я хочу сунуть тебя в петлю? Зачем мне это?
  - Из-за нее. - Я кивнул на всхлипывающую Светку. - Ты же давно на нее залезть хочешь. Но она не дает, да и меня ты боишься, - как-то через силу произнес я.
  - Дурак! - Света сверкнула мокрыми глазами и выбежала из кухни.
  Хлопнула дверь комнаты, но так как верхняя петля держалась на честном слове и на одном шурупе, дверь не закрылась, а скрипнув, отошла назад.
  Серый вскочил:
  - Ты, козел! - рванувшись через стол, он схватил меня за грудки и начал трясти.
  - Я ж, для тебя стараюсь.
  - Если все что ты здесь наплел, правда, то ты не для меня, а для себя стараешься. И отпусти меня, а то я тебе руки сломаю.
  Серый прекратил трясти меня и разжал пальцы. Я брякнулся на табурет. Непослушными пальцами выковырял из пачки последнюю папиросу. "И это тоже можно считать очередным знаком". Нашарил коробок - тот был пуст.
  - Дай прикурить.
  Серый достал зажигалку, крутанув колесико, поднес огонек к папиросе.
  Я жадно затянулся:
  - Ты покури напоследок, и пойдем становиться новыми людьми.
  Серый послушно прикурил сигарету и прикрыв глаза привалился к стене. Докуривали мы в молчании.
  Затянувшись в последний раз я бросил бычок в раковину, поднялся и хлопнув Серого по плечу, с наигранной веселостью сказал:
  - Ну что, пошли вешаться.
  Голова была пуста, как выкипевший чайник.
  - Света, - позвал я девушку, - где у нас репшнур.
  Меня вдруг охватил мандраж, и что бы скрыть его я заметался по квартире. Пересохло во рту, страшно зачесалось все тело, причем в таких местах, о которых я раньше и не подозревал. Все, пришел отходняк. Страсть как захотелось вмазаться, или хотя бы накатить грамм сто водки. Это конечно бы не избавило от трясучки и боли, но хотя бы помогло сгладить ощущения от ломки.
  - Вот, он. - Света протянула мне моток веревки.
  - Быстро нашла, быстро, молодец. - Я захохотал, чувствуя, что теряю контроль.
  "Слишком быстро, словно готовилась заранее" - мысль эта, остро уколола сознание, но в голове все начало путаться и я отбросил ее.
  Тело все сильнее охватывала дрожь.
  - Ты будешь помогать? - рявкнул на Серого. - Или так и будешь стену подпирать, чтобы не упала. Так не боись, она капитальная, не рухнет.
  Я внезапно успокоился.
  - Рассказывай, что надо.
  Серый отлепился от стены:
  - Смотри, делаем две петли, перебрасываем веревку через дверь. Глотаем шарики. - Он мотнул головой в сторону кухни.
  - Петлю на шею, будильник на пять минут, ноги по команде поджимаем. Как только перестаем дергаться, засекаем время, через пять минут Светка режет веревку. Приводит нас в себя. Свет, ты вроде на медицинском училась? Дыхание изо рта в рот сделать сумеешь?
  Та согласно кивнула.
  - И вроде все, если не сдохнем - свободны.
  - Какова вероятность отбросить копыта? - пальцы сами собой сжались на репшнуре.
  Серый пожал плечами:
  - 50 на 50, я думаю.
  - А что, хорошо. Неплохие шансы. Ты готов?
  - Чем веревку резать будем? Я посмотрел, у тебя ножами с тоски не зарежешься.
  - Сейчас, момент. - Я бросился в комнату родителей.
  Снял с шеи ключ. Открыл дверь. Постоял на пороге, прогоняя глухую тоску, которая охватывала меня всякий раз, когда я заходил в их комнату. В ней все сохранилось, как было при них.
  Кто бы у меня не собирался, какое бы количество народу не оставалось ночевать, дверь в комнату всегда была на замке.
  Я подошел к отцовскому столу, открыл верхний ящик. Пробежал пальцами по его вещам. Остановился на старой опасной бритве.
  - Вик, ты скоро? - Позвала меня Света.
  Я оглянулся, она стояла в дверном проеме, не заходя внутрь. Света знала, что я не люблю что бы кто-то, пусть даже она, заходили сюда.
  - Иду. - Бритва сама скользнула в ладонь.
  Запер дверь, подергал ручку проверяя, запер ли.
  - Вот, золингеровская, дед с войны привез. - Я продемонстрировал им бритву.
  Лезвие, повинуясь движению пальца, бесшумно раскрылось.
  - Волос на две части режет, причем вдоль.
  Шутке ни кто не улыбнулся.
  - Годится. - Серый кивнул, с опаской глядя на полоску остро отточенной стали с фирменным клеймом у деревянной ручки.
  - Света, слушай сюда, - я начал вязать петли на веревке, репшнур был скользким и плохо поддавался дрожащим пальцам, - как только мы прекратим дергаться, засекаешь три минуты, слышишь ТРИ! - Я повысил голос.
  - Дай мобилу, - это уже Серому.
  - Вот, - я оторвался от веревки, чтобы выставить время на таймере, - три минуты, не пять, это важно. У тебя в запасе будет ровно две минуты, если что-то пойдет не так. За это время ты должна успеть перерезать веревку и откачать нас. Ясно?
  Она послушно закивала.
  - А если веревка не перережется?
  - Этим, - Я взмахнул у ней перед глазами бритвой, так близко, что она отшатнулась, - перережется.
  - Ну вперед, поехали.
  - Ребята, может... - она не договорила.
  - Нет, не может, - сдерживать дрожь было почти невозможно,- обратной дороги нет.
  - Идем. - Я кивнул Серому.
  Тот твердо взглянул мне в глаза и кивнул.
  Я сбросил рубашку, оставшись в майке. Мы перекинули через дверной створ веревку. Петли получились неудобными. Большой узел больно резал кожу где-то в районе затылка. Я передвинул его к левому уху.
  - На счет три поджимаем ноги. - Подал голос Серый.
  Краем глаза я видел, как Света пытается удержать в ходивших ходуном руках мобильник. Эта картина вызвала прилив тошноты, и я поспешно закрыл глаза.
  Как сквозь вату услышал:
  - Раз, два, три...
  Я поджал ноги, веревка натянулась и...
  
  Сейчас. Октябрь 2009 г.
  ...и всплывшая в памяти картина сотрясла тело крупной дрожью. Она зародилась где-то в области коленей, прошла по телу и тупой болью ударила в голову.
  Сильный рвотный спазм согнул его пополам, он чуть не упал лицом в мерзлую плитку тротуара. Виктора вывернуло наизнанку, но изо рта кроме жесткого разрывающего горло кашля не упало ни капли. Он схватился за саднящее горло, под пальцами горел широкий, уходящий под левое ухо рубец.
  Постепенно кашель стих, и Виктор смог выпрямиться. Ужас, поднявшийся из глубины сознания, словно мороз реку, сковал тело. По щекам побежали слезы.
  "Что делать, что делать?" - паника, раненым зверем, билась в голове путая мысли.
  Ему хотелось, как в детстве броситься к родителям в спальню, забраться между ними и почувствовать одним боком твердое, мускулистое плечо отца, а другим - мягкую спину матери.
  Но родителей не было, да и он был не тем маленьким, перепуганным мальчиком которому приснился кошмар.
  Кошмар творился с ним наяву, и он не зная что делать, заметался по улице.
  "Дядя, дядя" - перед глазами всплыло лицо брата матери. Длинный нос, глубокие складки вокруг рта, густые брови и жесткие, глубоко посаженные глаза.
  - Ты, племяшь, ежели что звони, - всплыло в памяти...
  
  Тогда. Март 2006 г.
  ...дядя повертел в пальцах рюмку с водкой, поднес ее к носу - понюхал и отставил в сторону.
  Я видел его сквозь туман, окутавший меня, с момента как я узнал о смерти родителей.
  Этот благословенный туман скрыл в памяти всю похоронную суету. Все эти поездки в морг и ритуальную службу. Детали стерлись в голове - я все делал на автомате. По совести говоря все основные трудности, взяла на себя Света, имевшая свой печальный опыт в таком деле. Я лишь в нужных местах кивал оглушенной головой, что-то подписывал, куда-то ходил, что-то делал.
  За стеной в квартире стояла гулкая тишина, все пришедшие на поминки разошлись. Света заснула в моей комнате, присев на кровать, чтобы передохнуть.
  - Ты, брат, держись, - снова взял стопку дядя.
  - Отец у тебя был настоящим мужиком, а мать истинной женщиной. Такие, сам знаешь до ста лет не живут, и в своей постели не умирают. Но и ты не мальчик - жизнь дальше идет.
  Он опять поставил стопку на стол и сцепил сильные пальцы на колене, смяв острую складку на форменных брюках.
  Мы помолчали, мне хотелось только одного - лечь рядом со Светой и, зарывшись лицом в ее волосы, уснуть. Забыться хотя бы на несколько часов.
  - Если что понадобиться звони, - снова повторил дядя и достал изящную визитницу.
  Крышка с еле слышным щелчком открылась, и белый прямоугольник, мелованной бумаги, перекочевал мне в руку. Повертев визитку в пальцах, я машинально опустил ее в карман пальто, которое так и не снял.
  - Там телефоны: домашний, рабочий, мобильный. - Звони в любое время. - Мы вроде как вдвоем остались, сам знаешь - детей у меня нет.
  Он махнул стопку в рот, выпив водку как воду - не поморщившись. Поднялся и больше ничего не сказав, ушел...
  
  Сейчас. Октябрь 2009 г.
  ...Виктор начал лихорадочно рыться в карманах. Они скрывали в себе кучу бумажного хлама. Была у него такая привычка, записывать телефоны и нужную информацию на бумажках и складировать их в карманы пальто.
  Он присел на ограду, идущую вдоль витрины, и высыпал себе на колени всю бумажную кучу. Сначала из правого кармана, потом из левого. В груде мятых стикеров, салфеток и листов, выдранных из тетради, нужной визитки не было. В отчаянии он смахнул всю эту требуху себе под ноги, и с остервенением принялся перетряхивать внутренние карманы.
  Доставая очередную бумажку, он читал ее в скудном свете витрины и бросал на землю. Наконец карманы оказались пусты. Виктор пнул бумажную кучу.
  Обхватив руками голову, он в изнеможении опустился на корточки и застыл, уперев локти в колени и спрятав лицо в ладонях. Злые слезы душили его, хотелось лечь, поджав под себя ноги и...
  
  Тогда. Октябрь 2009 г.
  ...я почувствовал удушье, кровь пульсировала в висках, будто хотела пробить хрупкую плоть и вырваться наружу.
  "Что я делаю?" - Я, словно очнулся от морока.
  "Надо разогнуть ноги, встать и прекратить это".
  Я взглянул вниз, но вместо знакомого пола увидел, что ноги стоят на мощеной булыжником мостовой. Спиной я чувствовал не твердое дерево крашеной в белое двери, а шершавые камни, царапавшие кожу сквозь тонкую ткань майки. Сильный толчок заставил меня пошатнуться и впиться пальцами в острые грани камней.
  Тряхнуло еще раз и окружающий пейзаж, который я толком и не рассмотрел, заволокло свинцово-серым туманом. В окружающем пространстве, кроме меня прижавшегося спиной к неведомой стене, и мостовой убегающей из под ног в даль, ничего не осталось.
  Последовал третий, самый сильный, толчок и мостовая, вздыбившись дикой кобылой, успокоилась.
  Я судорожно вздохнул, оказывается, все это время я не дышал, и от нехватки кислорода потемнело в глазах. Я чуть расслабился и кое-как расцепил сведенные судорогой пальцы.
  И тут мостовая начала рушиться. Я с ужасом смотрел как камни, один за другим сыпятся вниз. И там где раньше была каменная твердь, из пропасти вздымается пламя. Оно бежало вслед за осыпающимися булыжниками прямо к моим ногам.
  Я почувствовал нестерпимый жар и хотел развернуться к стене, что бы карабкаться вверх, прочь от огня.
  Но ужас, охвативший меня от одной мысли, что надо повернуться к стене лицом, был сильнее страха перед пламенем. Он сковал меня по рукам и ногам, и на несколько секунд я перестал чувствовать тело.
  Дорога из падающих камней дошла до ног и я, очнувшись, начал перебирать ногами. И вот так - спиной вперед, как в каком-то фантастическом фильме, начал медленно подниматься вверх. Я успел подняться сантиметров на двадцать, когда последние камни упали вниз, и волна пламени достигла меня.
  Кожа на лице от высокой температуры натянулась, загорелись волосы, глаза готовы были лопнуть. Я, забыв про свой ужас перед стеной, отвернулся от пожирающего меня огня. Перед полуослепшими глазами мелькнула белая, местами облупившаяся краска двери. И тут я, наконец, провалился в благословенную темноту.
  Очнулся я от раздирающей горло боли. Кашель душил, не давая вздохнуть, тело сотрясала сухая рвота. Нетвердыми руками я сорвал с шеи петлю, жестким узлом содрав кожу за ухом, но даже не почувствовал боли. Кое-как перевернувшись на живот, я попытался подняться, но руки не удержали и я больно ткнулся лицом в пол. Горло, превратившееся, в трубочку для коктейля с трудом пропускало воздух в грудь, распухший язык не помещался во рту.
  Уткнувшись лицом в пол, я лежал, судорожно втягивая в себя воздух. Не открывая глаз, я с трудом приподнялся на дрожащих руках, и сел, привалившись к стене. Под спину попало что-то твердое, хотя я твердо помнил - вдоль правой стены, кроме старенькой тахты ни чего не стояло.
  Я хотел убрать упирающийся в спину предмет. Рука наткнулась на что-то податливое и холодное. Я не сразу понял что это такое, а поняв в испуге отдернул руку и, отшатнувшись от стены открыл глаза.
  На полу вытянувшись в струнку, с упавшими на лицо волосами лежала Света. Правая рука заломлена под тело, левая безвольно откинута в сторону. Из нее, чуть ниже перетянутого жгутом плеча торчал пустой шприц.
  Издав хриплый, не похожий на человеческий крик я рванулся к девушке. Дотронулся до тонкой шеи - пульс не прощупывался. Я прижался ухом к ее груди, заранее зная, что услышу, вернее что ни чего не услышу.
  - Передоз, - беззвучно прошелестели губы.
  "Как же так, где Серый?" - крутилось в голове.
  Видимо я отключился, так как следующее что я осознал это то что я лежу уткнувшись лицом в твердый, холодный живот девушки. Судя по тому, что комнату окутали вечерние сумерки, без сознания я был долго.
  "Где Серый? Неужели сбежал?"
  Нет.
  Он лежал, полуприкрытый дверью, на пороге комнаты, в странной, нелепой позе. С ногами подтянутыми к животу и руками, вцепившимися в веревку на шее. Выпученные глаза и вывалившийся изо рта язык не оставляли сомнения в его смерти.
  Цепляясь за дверь, я поднялся на дрожащие ноги. Утвердившись в вертикальном положении, я оглядел комнату и заковылял к выходу. По пути подобрав лежавшее на полу пальто, я вывалился на лестничную клетку. Входная дверь, за моей спиной с громким лязганьем захлопнулась, вздрогнув, я ссыпался вниз по ступенькам...
  
  Сейчас. Октябрь 2009 г.
  ...заплакать.
  Мимо него громко что-то обсуждая, прошла группа подростков, на него пахнуло сигаретным дымом, и Виктору смертельно захотелось закурить.
  - Извините, пожалуйста, у Вас не найдется закурить? - обратился он к импозантному мужчине, вышедшему из магазина.
  Тот усмехнулся и, сунув руку в карман дорогого пальто, достал жестянку с сигариллами. Протянул ему одну, причем так чтобы не коснуться его руки.
  - Спасибо, - прошептал в широкую спину Виктор, снимая целлофановую обертку с вожделенной сигарки.
  - Травись на здоровье. - Бросил тот, не оборачиваясь.
  Виктор прикурил от спичечного коробка и с наслаждением затянулся. После третьей затяжки его чуток отпустило. Он стоял, задрав голову, и пускал дым в затянутые темным свинцом небеса. В голове царила гулкая пустота. Докурив сигариллу до середины, он сунул коробок в карман пальто. Но промахнулся и попал в прореху образовавшуюся в подкладке, там, в глубине пальцы скользнули по гладкому, слегка измятому прямоугольнику плотной бумаги.
  От этого прикосновения его бросило в жар. Осторожно кончиками пальцев, словно она была сделана из хрусталя, он вытащил картонный прямоугольник из кармана. Это была та самая так тщательно разыскиваемая визитка.
  - Спасибо, Господи! - прошептал он, разглядев на лицевой стороне дядино имя.
  На обратной стороне мелким шрифтом шел ряд телефонов.
  Виктор поспешил к стоящей на углу, единственной на весь район телефонной будке. Там его ждало жестокое разочарование, телефон работал от каких-то карточек. Мобилы у него не было.
  У Виктора ослабели ноги, и он, чтобы не упасть прислонился к холодному металлу будки. Ни где живет, ни где работает брат матери он не знал. За прошедшее с похорон время он так ни разу ему не позвонил, дядя тоже не объявлялся. От навалившейся безысходности ему хотелось выть.
  Мимо привалившегося к будке Виктора прошел мужчина, на ходу что-то громко доказывая невидимому собеседнику по телефону. Следом за ним пробежала стайка девиц оживленно щебетавших по мобилкам.
  Виктор сидел на корточках и с тоской смотрел на прохожих. Каждый третий говорил по сотовому. Из-за угла нетвердой походкой вышел мужчина, одетый в потертую кожаную куртку по виду работяга. Явно под "газом", пошатываясь он приближался к телефонной будке. Виктор решился, поднявшись он подошел к мужчине.
  - Извините, уважаемый, Вы не дадите мне позвонить? - Виктор обратился к работяге и приложив руки к груди добавил. - Очень надо.
  Тот остановился, покачиваясь, вперил в Виктора глаза.
  - Че? - проревел он, на Виктора пахнуло жутким перегаром. От этого запаха его даже замутило.
  - Позвонить, очень надо, - промямлил Виктор.
  Пьяный лихим жестом сбил на затылок кожаную кепку и сунул Виктору под нос здоровенный, похожий на дыню кулак, - А, по харе?
  - Чего? - Виктор даже опешил от такой наглости.
  - По харе не хошь? - бухой скользил глазами по Виктору.
  - Ты, мужик, очумел, - обозлился Виктор.
  - Че, ты сказал? Ты кого мужиком назвал? - качнулся тот в сторону Виктора.
  -Тебя, козла! - Виктор чувствовал, как волны холодной ярости зарождаются внизу живота, почти как раньше перед выходом на татами. - Кого же еще?
  Пьянчуга сграбастал его за отвороты пальто. Виктор словно клещами вцепился в толстые запястья противника и, давая ярости ударить в голову, поймал его взгляд.
  В налитых, не пойми какого цвета бельмах отражалась вся гнусная бессмысленность этой жизни.
  Так они стояли и сверлили друг друга взглядами. Наконец мужик, то ли успокоившись, то ли решив, что не стоит связываться, отпустил пальто Виктора, тот тоже с некоторым трудом разжал сведенные судорогой пальцы.
  - Ходют тут, наркоманы хреновы. - Бросил пьяный, пропадая в темноте.
  Чувствуя себя совершенно опустошенным, Виктор на подрагивающих ногах вернулся к будке. Чем меньше становилось прохожих на улице, тем больше его охватывала паника. Он сделал еще несколько безуспешных, попыток стрельнуть телефон. Пару раз его послали, один раз вежливо отказали, а средних лет женщина в страхе отшатнулась от него и ускоряя шаги бросилась прочь. Вскоре народ совсем иссяк и Виктор уже ни на что не надеялся.
  Поднялся ветер. Виктор плотнее закутался в пальто и съежившись в густой тени будки молился что бы местные жители не вызвали милицию. Надо было что-то делать, но липкий страх, поселившийся в душе, путал мысли, мешал сосредоточиться и придумать, что можно сделать в сложившейся ситуации. По большому счету он ничего не хотел, кроме как закрыть глаза и забыться, и что бы все это поскорей закончилось. Мелькнула мысль вернуться, может все это ему привиделось? Он отогнал ее. При одном воспоминании о распростертой на полу мертвой Свете и о сжавшемся в комком Сереге, его охватывала дрожь, а живот скручивали судороги рвоты.
  Телефонная будка лишь немного прикрывала его от ветра, и в своем пальто на голое тело Виктор совсем продрог. Его била крупная дрожь. Не зная, что делать он достал ранее заначенный бычек и прикурил, поморщившись от горького привкуса первых затяжек. Он уже перестал на что-либо надеяться, но курево его немного успокоило.
  Услышав дробный перестук каблучков он встрепенулся и затянувшись в последний раз щелчком отправил "бычок" в сторону. Тот маленькой падающей звездочкой прочертил яркую дугу и ударившись о мостовую рассыпался искристым дождем.
  В тусклый свет уличного фонаря вошла давешняя блондинка. Виктор сразу узнал гладкие стянутые в конский хвост волосы и тонкую оправу очков. Она шла прямо к телефонной будке.
  "Господи только бы она не свернула, только бы не свернула, Господи" - шептал онемевшими губами молитву Виктор.
  Когда до девушки оставалось пара метров он медленно, боясь напугать ее резким движением, вышел из-за телефонной будки.
  Заметив его, девушка на мгновение замедлила шаг, тонкие стекла очков отразили испуганный взгляд, но тут же как ни в чем не бывало, продолжила движение.
  Боясь, что она развернется и убежит Виктор пошел, к ней говоря на ходу:
  - Девушка, пожалуйста, не уходите, Вы моя последняя надежда.
  Видя, что она продолжает приближаться к нему, он с мольбой произнес:
  - Мне очень надо позвонить, вопрос жизни и смерти.
  - Это как в анекдоте? - неожиданно звонко раздалось в ответ. В голосе не слышалось страха.
  Виктор оторопел.
  - В каком анекдоте? - пролепетал он.
  - Как в каком? В том самом с большой бородой. - Она засмеялась.
  "- Останавливает в темном переулке один мужик другого. Дай десятку, дело жизни и смерти. - Говорит первый.
  - Вашей? - удивляется второй.
  - Нет, твоей."
  - Нет, нет, моей, - Виктор взглянул блондинке в глаза.
  Из-за стекол изящных очков на него смотрели насмешливые глаза. Такие похожие на глаза Светы, что у него защемило в груди.
  - Подружку, что ли хочешь вызвать, да боишься, что муж к телефону подойдет? - она чуть насмешливо прошлась по нему взглядом.
  - Нет, мне дяде... - еле слышно протянул он.
  - Дяде. - Передразнила она. - А с телефоном не убежишь?
  - Нет, - Виктор покачал головой, глядя ей прямо в лицо.
  Было видно, что ей больше лет, чем казалось издали. Хорошая фигура. Тонкое породистое лицо, умело нанесенный макияж сбрасывал десяток лет. "За тридцать" промелькнуло в голове.
  - Держи, - девушка достала золотистого цвета, очень тонкий телефон и со звонким щелчком раскрыла его.
  Виктор потянулся к нему, рука заметно дрожала.
  - Сам справишься? - с сомненьем спросила блондинка.
  - Если можно набери...те - запнувшись, закончил он.
  - Ха-ха-ха, - рассмеялась девушка.
  - Наберите, - повторила она за ним.
  - Ты меня еще тетенькой назови, мальчик, - с издевкой бросила она.
  Несмотря на все пришедшее сегодня, он почувствовал что краснеет.
  - Извини.
  - Ладно, проехали - диктуй.
  Виктор протянул ей визитку.
  Та изумленно надломила тонкую бровь:
  - Однако.
  - Какой набирать?
  - А, сколько сейчас?
  - Да уж к двенадцати.
  - Тогда сотовый.
  Мобильник радостно попискивал под набирающим номер наманикюренным пальчиком. В трубке послышались долгие гудки, а потом женский голос залопотал что-то на буржуинском наречии.
  - Отключил, твой дядя, мобильник.
  И добавила чуть слышно:
  - Может это и к лучшему.
  - Что? - переспросил Виктор, в панике перебирающий в уме свои дальнейшие действия.
  - Ничего. Еще звонить будешь?
  - Тогда на домашний, если можно.
  - Да что уж теперь, конечно можно. - Она сбросила номер и набрала городской.
  Через пять, показавшихся Виктору бесконечно долгих гудков, трубку сняли. Девушка быстро сунула ему в руку аппарат.
  - Слушаю, - донесся до него властный голос.
  В горле у Виктора враз пересохло, и изо рта вместо слов вырвался какой-то сип.
  - Кто, это? Говорите. - В голосе прорезалось раздражение.
  Виктор понял, что дядя сейчас повесит трубку.
  - Дядя, дядя, это я, - заторопился он.
  - Кто я?
  - Виктор, сын вашей сестры, Ольги Александровны. Вы помните меня? Тогда на похоронах... визитка... сказали, если что случится... - фразы выходили скомканными и сбивчивыми.
  - И, что?
  - И вот звоню.
  - У тебя случилось что-то?
  - Да вот беда.
  - Дело серьезное? - спросил его чуть смягчившийся голос.
  - Да.
  - Время терпит? Неделю подождешь?
  - Нет, нет! - в ужасе воскликнул Виктор, трубка телефона чуть не выскользнула из враз вспотевшей ладони. Он не представлял, как продержится неделю.
  - Хорошо, приезжай, - после недолгой паузы откликнулся дядя.
  - Я не знаю где Вы живете, - чуть слышно, одними губами выдохнул Виктор.
  - Записывай, диктую. - Дядя продиктовал адрес.
  - Записал?
  - Я запомнил.
  - Жду, только давай быстрее, у меня в пять утра самолет. - Сказал дядя и отключился.
  Виктор стоял, закрыв глаза, в опущенной руке пиликала трубка.
  - Парень, ты чего? Ты что плачешь? - как сквозь вату донеслось до него.
  Он почувствовал, как из-под закрытых век, по щекам побежали слезы.
  - Отказал тебе твой дядя?
  Он открыл глаза, девушка смотрела на него с сочувствием.
  - Нет, но он живет на другом конце города и рано утром уезжает, - он чувствовал, что не выдержит и разрыдается.
  - Транспорт не ходит, а пешком... меня же первый патруль заберет, да и не дойду я.
  Девушка покачала головой, вынула из его руки мобильный, кинула в сумочку. Постояла, тряхнула головой и, открывая сумочку, сказала:
  - У меня видимо сегодня день добрых дел.
  Девушка достала из кошелька тонкой кожи пятисотенную купюру:
  - Держи, мальчик.
  Виктор молча смотрел на нее.
  - Спасибо, - только и смог сказать он.
  - Да ладно, - она махнула рукой и пошла вниз по улице.
  - Подожди, - Виктор догнал ее схватил за рукав пальто, - я верну тебе, скажи как тебя найти.
  Она, молча, высвободила рукав из его ладони и пошла дальше.
  - Хоть, как тебя зовут? - крикнул он в удаляющуюся спину.
  Обернувшись она бросила:
  - Света, - и блеснув стеклами очков пропала в темноте.
  Виктор пил горячий чай мелкими глотками. Он никак не мог согреется. В дребезжащем жигуле, водитель которого, усталый грузин с печальными глазами, единственный кто согласился ехать в такую даль, не работала печка.
  Дядя жил в котеджном поселке и охрана долго не хотела пускать его на территорию. Здоровенный мужик с вислыми хохлятскими усами грозился вызвать милицию, или просто дать в дыню, если наглый нарик не уберется прочь. Но Виктор не уступал. Так они препирались, пока в будку охраны не позвонили и не велели пропустить позднего визитера.
  Дядя сидел напротив него и мерно, словно метроном, постукивал пальцами по краю стола. Он практически не изменился. Только складки около рта стали глубже и жестче, да волосы поредели.
  - Рассказывай, - нарушил он молчание, когда Виктор допил чай.
  И Виктор рассказал. Рассказал все: и как после смерти родителей вместе со Светкой подсел на иглу, и как попытался слезть и чем все это закончилось.
  К концу рассказа силы окончательно покинули его, и он грудой старого тряпья обвис на стуле с высокой спинкой.
  Дядя выслушал его молча, ни разу за время рассказа не перебив его. Лишь когда Виктор дошел до того как очнулся на полу своей квартиры подошел, и посмотрел на рубец на шее, покачал головой, словно не веря глазам.
  Дядя поставил на стол два бокала с толстыми стенками и початую бутылку коньяка. Плеснул на пару пальцев янтарной жидкости. Один пододвинул Виктору, другой взял себе. Поболтал жидкость в бокале, посмотрел на просвет, и выпив причмокнул. Кивнул Виктору - пей. Тот залпом кинул коньяк в рот и закашлялся. Пищевод опалило жидким огнем, на глаза навернулись слезы.
  Дядя встал, прошелся по полутемной комнате.
  - Что, мне делать? - жалобно произнес Виктор.
  - Да, натворил ты племяш делов, ни чего не скажешь, - хрустнул пальцами дядя.
  - Сейчас мне некогда расхлебывать кашу, что ты заварил, - он помолчал.
  Потом продолжил:
   - Ты, пока меня не будет, поживешь в одном местечке. На улицу не выходишь, еду тебе будут приносить.
  Он опять хрустнул пальцами. От неприятного звука у Виктора по спине побежали мурашки.
  - Приеду, решим, - веско закончил родственник.
  - А как же Света и Серый?
  - Я с этим разберусь, - глядя в окно, медленно сказал дядя. - А теперь давай мыться и спать, от тебя разит как от козла.
  Он резко развернулся к Виктору, тому почудилось в его глазах презрение и ненависть. Виктор даже зажмурился, а когда он открыл глаза, то увидел, что дядя смотрит на него отрешенным взглядом.
  "Почудилось" - от сердца немного отлегло.
  - Где я буду жить, здесь? - Виктор махнул рукой.
  - Нет, не здесь, в другом месте. Давай двигай в ванну. - Дядя взглянул на часы мне скоро выходить.
  Виктор прошел в ванную. Пустил воду и с наслаждением залез в джакузи. "Шикарно живет" - мелькнула мысль.
  Горячая вода совсем расслабила его, и он задремал. Очнулся он только тогда, когда вода стала совсем холодной. Виктор обтерся полосатым полотенцем, лежащим на краю фарфоровой раковины. На крышке унитаза лежала стопка одежды.
  Виктор натянул на себя майку с трусам, одел черные брюки, которые оказались ему велики, и темно-серый свитер, высокое горло которого удачно скрывало бордовую полосу шрама на шее.
  Виктор оглядел себя в большом, на полстены зеркале. Вся одежда была новой, совсем не ношеной. На свитере даже остались складки, видимо его хранили сложенным, а не висящим на плечиках.
  - Ты скоро? - услышал он из-за двери.
  - Иду, - он вышел в широкий холл.
  Пока он отмокал, дядя успел куда-то позвонить. Рядом с ним стоял коротко стриженный мужчина, с плечами такой ширины что Виктор не поверил своим глазам.
  - Сергей, - представил его дядя.
  Широкоплечий кивнул.
  - Так, Сергей ты все понял? - обратился дядя к мужчине, видимо продолжая прерванный появлением Виктора разговор.
  - Понял. - Неожиданно приятным голосом отозвался тот.
  - Все, Виктор, удачи. - Дядя хлопнул его по плечу.
  Виктор с Сергеем вышли из дома. Перед входом стояла серая с тонировкой "Волга". Виктор поежился, на улице становилось все холодней.
  - Присаживайся. - Пискнула сигнализация и его провожатый сел за руль.
  Виктор обошел машину и сел на переднее сиденье. Все что с ним произошло за прошедшие сутки, навалилось на него непомерным грузом. Словно он нацепил на спину рюкзак набитый камням, казалось, хребет не выдержит и треснет пополам. Виктор откинулся на мягкую спинку и незаметно для себя уснул.
  Очнулся он от того что кто-то тормошил его за плечо:
  - Парень, просыпайся, приехали.
  Виктор очумело помотал головой, не понимая, где он находится и в чем дело.
  - Давай, давай, пойдем. - Широкоплечий помог ему выбраться из машины.
  Все еще находясь в сумеречном состоянии, Виктор с помощью своего провожатого добрался до квартиры.
  Сергей открыл дверь и помог Виктору дойти до кровати. Дальше все померкло.
  ...Виктор стоял на краю огромного луга, жаркое солнышко ласково обнимало за плечи теплой рукой. За спиной крутояром уходил берег широкой реки. Могучая, она свободно несла свои волны.
  Виктор погладил себя по мускулистому животу и одним движением выскользнул из шорт.
  "Щас окунусь, - с наслаждением подумал он, - только Светку дождусь".
  Словно услышав его мысли на дальнем краю покрытого цветами и мягкой травой луга показалась девушка. Она бежала, легко вскидывая длинные ноги. Ветер, бивший в лицо, словно флагом играл ее длинными волосами.
  Он распахнул руки:
  - Светка, ого-го-го!
  Света в ответ раскинула тонкие веточки рук, сразу став похожей на сказочную птицу.
  Она бежала и грудь упруго подпрыгивала в так движению, ветер шевелил светлые волоски между ног.
  "Она же голая" - лоб вспотел, а в паху сладко заныло.
  С приближением девушки с ней начали происходить пугающие метаморфозы. Казалось, что с каждым шагом она становится старше. Да что там старше, она стремительно, на глазах старела.
  Поредели волосы, сморщилась кожа на некогда гладком животе, по лицу пробежала сетка морщин. Сквозь приоткрытые в улыбке странно тонкие губы Виктор с ужасом увидел редкие желтые зубы.
  Грудь уже не подпрыгивала упруго и маняще, а спущенными воздушными шариками жалко и страшно колыхалась из стороны в сторону.
  Член в плавках мгновенно опал, в животе образовалась пустота. Он сделал шаг назад, нога поехала с речного обрыва, и он чуть не слетел вниз. Шагнув в сторону, Виктор с трудом удержал равновесие. За спиной Светы показалась фигура. Мощно, точно Лихо одноглазое в старой сказке, за ней бежал Серый.
  На фигуре атлета криво сидела маленькая головка, толстый язык, вывалившийся изо рта, болтался на уровне груди. А за ним как воздушный змей по воздуху летела веревка. Между ног Серого вверх торчал огромный член похожий на утыканную гвоздями бейсбольную биту.
  Виктора охватил ужас, стало трудно дышать, пенис съежился, и по ноге побежала теплая струйка. Он снова шагнул назад, и теряя равновесие замахал руками.
  - Витя, - по ушам ударил крик, - почему ты меня бросил. Мне холодно, Витя, мне страшно.
  Дребезжал в ушах старческий, словно надтреснутый голос Светы. Она протянула к нему морщинистые руки с обвисшей на локтях кожей. Мелькнули перед глазами ее пальцы, со вздувшимися суставами, и желтыми, кривыми как у хищной птицы ногтями. Почувствовав на плечах ее руки, он не выдержал и закрыл глаза. Отшатнувшись от гнилостного запаха и от этих жадных рук, он рухнул с обрыва, увлекая за собой Свету...
  - Виктор, Виктор, - звал голос.
  И он, издав последний полный запредельного ужаса крик, открыл глаза. Над ним нависало незнакомое лицо.
  - Где, я? - он начал озираться, оглядывая помещение, в котором находился.
  И тут вчерашние события, словно лавина, прорвали сонную одурь в его голове. Перед его глазами всплыли и Света с торчащим из руки шприцом и Серый с веревкой на шее и выпученными глазами, грудой тряпья, лежащий на полу.
  Виктор глухо застонал, и забился в беззвучных рыданиях, уткнувшись головой в подушку. Сергей тактично вышел, а Виктор продолжал плакать, в бессилии грызя зубами подушку.
  Все последние события сломали стенку, выросшую в душе после смерти родителей. Казалось с каждой слезинкой, с каждым всхлипом, вырывавшимся из саднящего горла, из него уходит глухая тоска и безнадега, поселившаяся в нем в тот роковой день.
  Слезы закончились и Виктор, последний раз всхлипнув, поднялся и пошел одеваться. Выйдя из ванной, он прошел на кухню. Там вовсю хозяйничал Сергей. На столе вольготно расположились горячие бутерброды и чашка дымящегося чая.
  - Ешь, - широкоплечий кивнул на стол.
  При виде незатейливых бутербродов с сыром и вареной колбасой в Викторе проснулся голод. Живот недвусмысленно намекнул на то, что он не ел двое суток. Обжигаясь, он съел все, что приготовил его молчаливый хозяин? Охранник? Сторож?
  Доев, ему захотелось курить. Помявшись, он спросил у Сергея:
  - Извините, у Вас сигарет не будет?
  Тот нахмурил брови, зачем то посмотрел на часы и бросил:
  - Не курю.
  Набросил на плечи куртку он вышел из квартиры, в замке проскрежетал ключ. Виктор вышел в крошечный коридорчик. Изнутри, без ключа дверь открыть было нельзя. Он хлопнул ладонью по двери - не выбьешь, под тонкой филенкой скрывалась сталь. Зачем то поглядел в глазок. Серая лестничная площадка, серые соседские двери.
  Виктор обошел квартиру. Стандартная однушка. Маленький коридорчик и три двери: в комнату, на кухню и в совмещенный санузел. На его взгляд квартира не выглядела жилой. В комнате односпальная кровать, стол, стул, платяной шкаф. Кухня тоже не поражала воображение. Стол, табурет и газовая плита. В шкафчике над мойкой, ложка, чашка, вилка с ножом, кастрюля и сковорода. Не было даже чайной ложечки. На столе электрический чайник, рядом средних размеров холодильник с гордой надписью "Минск".
  Виктор щелкнул дверцей холодильника - пустота. В ванную идти не имело смысла, он там уже был. На полочке перед зеркалом - кусок мыла, зубная паста со щеткой, рулончик туалетной бумаги и полотенце на калорифере.
  Он прошел в комнату. За окном простирался унылый пейзаж поздней осени, хоть Виктор твердо был уверен, что на дворе конец сентября. Может в угаре он потерял счет дням и сейчас ноябрь? Надо будет у "Здоровяка" спросить.
  У него с детства была привычка давать всем прозвища, и про себя называть их не по именам, а по прозвищам. Серый у него был "Торчек", Света - "Цветочком", вот и этот широкоплечий Сергей у него стал "Здоровяком".
  Мысли о Свете причиняли боль, он гнал их от себя как мог. Но они, как норовистые лошади рвали поводья из рук, не желая подчиняться. Он глянул на часы, китайский ширпотреб под дерево, начало пятого.
  Виктор заходил по комнате, не зная, куда себя деть. Расстелил кровать и раздевшись лег покрывшись колючим одеялом с изображением гарцующих коней.
  Разбудил его стук открывшейся двери. Он потер глаза, на пороге стоял Сергей с пакетами в руках. Виктор оделся и прошел на кухню, там "Здоровяк" разбирал покупки. Обернувшись, он протянул вошедшему Виктору блок сигарет. Тот благодарно кивнул, и на ходу распечатывая пачку, нырнул в туалет.
  Затянувшись, он зажмурился от удовольствия и услышал, как щелкнул замок входной двери. Докурив, он смыл бычок в унитазе. На кухне он первым делом заглянул в холодильник. Молоко, творог, пачка пельменей, сливочное масло, упаковка котлет, кетчуп, майонез и полбатона вареной колбасы. На столе макароны, батон и половинка буханки. Под мойкой пакет с картофелем.
  Он приоткрыл форточку, закурил и бездумно уставился в темный квадрат окна.
  Докурив, он щелчком отправил бычок в форточку, тот прочертил красивую огненную дугу и сгинул где-то в темноте. Виктор, криво усмехнувшись, процитировал:
  
  ...Люди словно сигареты
  Кто-то скурит нас до середины
  И щелчком отправит за окно...
  
  Вздохнув, он поставил кастрюлю с водой на огонь. Есть совершенно не хотелось, но сидеть без дела он не мог, в голове крутилось разное, а физические действия хоть как-то отвлекали его от дурных мыслей.
  Когда пельмени сварились, за окном совсем стемнело. С трудом запихнув их в себя, он сгрузил грязную посуду в мойку и стоя посреди кухни закурил. Добив сигарету до фильтра он кинул его к посуде и пошел спать.
  Утром его разбудил все тот же противный скрип замка. Не вылезая из теплой постели Виктор приоткрыл один глаз, глянул на вошедшего и снова натянул на голову одеяло. В квартире было холодно.
  Сергей, не раздеваясь, прошел на кухню, но через мгновение появился на пороге комнаты.
  - Посуду вымыть, курить только в туалете, - спокойно сказал он.
  Виктор вяло кивнул, спорить не хотелось. Широкоплечий бросил на кровать сверток и ушел, не забыв запереть дверь. Виктор еще немножко полежал, но спать расхотелось. Поеживаясь, он выбрался из кровати и быстро одевшись, пошел умываться.
  Позавтракав, он выкурил сигарету, мельком подумав, не посмолить ли на кухне за чашкой кофе, но так как, ни кофе, ни желания связываться со "Здоровяком" не было, он покурил, как и было сказано, в туалете.
  Вспомнив про сверток, он вернулся в комнату. В пакете лежала пара футболок запаянных в пластик, несколько трусов и россыпь носков.
  Чисто механически он вымыл посуду и, не раздеваясь прилег в комнате. Для него потекли тоскливые часы ожидания. Широкоплечий заходил два раза в день: утром и вечером. Приносил еду если она заканчивалась, и оглядев комнату молча уходил.
  Все остальное время Виктор был предоставлен самому себе. Утром он умывался, чистил зубы, завтракал и убрав за собой выкуривал традиционную утреннюю сигарету. После чего ложился на кровать. Лежал до обеда в тупом оцепенении, потом готовил себе, ел, мыл посуду, курил и опять ложился до ужина. После очередного приема пищи все повторялось снова.
  Разум словно впал в анабиоз и этим спасался от воспоминаний. Вот только ночью, во снах все возвращалось. Ему снились мутные, странные сны. За дни одиночества его посетили все тени прошлого. С наступлением ночи, как только он проваливался в бездонный колодец сна, к нему тянулись призраки. Приходили мать с отцом, Света, Серый и другие не ясные фигуры. Сны переплетались между собой, приходившие что-то рассказывали и спрашивали, доказывали и просили, требовали и умоляли.
  Он просыпался несколько раз за ночь в насквозь мокрой от пота постели, задыхающийся, с сердцем готовым выпрыгнуть из груди. Выползал на кухню, и не включив света жадно пил воду. Не замечая холода, тянущегося из открытой форточки, курил бездумно глядя в темный квадрат окна. После шел спать, боясь снов, но страстно желая хотя бы вот так встретиться с теми кого любил, с мамой и папой, со Светой.
  Утром он не помнил снов, только смутные образы мелькали в памяти. И все повторялось снова. Дни тянулись, как псы с перебитыми лапами - еле-еле, похожие друг на друга как две капли воды. Он потерял им счет и думал, что так будет продолжаться всегда. Ему было все равно.
  Но, ни что не вечно под луной и однажды ключ в замке заскрипел в неурочное время. Виктор равнодушно посмотрел на часы - начало третьего. На пороге возникла длинная фигура дяди и Виктор сел на кровати.
  Дядя молча оглядел Виктора, покачал головой, видимо вид Виктора его не вдохновил, и бросил:
  - Одевайся.
  Виктор поднялся, прихватил лежащие на столе сигареты, накинул пальто и вслед за дядей вышел в подъезд. Они сели в уже знакомую "Волгу" и та мощно заурчав мотором, понесла их по серому городу. Почти на окраине города у запущенного парка машина притормозила, дядя жестом велел Виктору выходить. На улице моросил противный дождь. "А когда садились в машину, его не было" машинально подумал Виктор. Подняв воротник пальто, он шел за родственником, глядя в его прямую спину, по усыпанным листьями тропинкам парка. В такую погоду вокруг было пусто, противная морось разогнала вездесущих пенсионеров и мамаш с колясками. Заведя Виктора в самую глубину парка, дядя остановился. Не оборачиваясь, сказал, словно выплюнул:
  - Десять дней прошло, достаточный срок для принятия решения. Так что ты решил?
  Виктор пожал плечами, по большому счету ему было все равно, что дальше произойдет. Развернется дядя и уйдет, бросив его одного, сдаст милиции или просто достанет пистолет и пристрелит (в том, что дядя имеет отношение к силовым структурам было ясно), хотя нет сам он мараться не станет. Поручит кому-нибудь, да даже тому же Сергею. Какая разница. В груди, словно все смерзлось. Ни мыслей, ни чувств, ни желаний.
  Он достал сигареты - закурил. Дядя поморщился от табачного дыма.
  - Что со Светой и Серым? - Виктор обошел дядю и взглянул ему в лицо.
  Из его попытки ничего не вышло, дядя упорно смотрел в сторону.
  - Сам знаешь.
  - Меня ищет милиция?
  - Я замял это дело.
  - И что мне делать?
  Дядя пожал плечами:
  - Жить.
  - Как?
  - Это решать тебе.
  Разговор выходил тяжелым и мутным, как стекла в давно заброшенном доме.
  - Я могу вернуться к себе?
  Дядя покачал головой:
  - Я бы этого не советовал.
  - Тогда я не знаю.
  - Я знаю, но, то, что я предложу, может тебе не понравиться.
  - Мне все равно.
  - Это хорошо, - непонятно чему усмехнулся дядя.
  
  Сейчас. Ноябрь 2009 г.
  Виктор остановился, опершись о скребок. Мокрая от пота майка липла к спине.
  
  Кто виноват, что ты устал,
  Что не нашел, чего так ждал,
  Все потерял, что так искал,
  Поднялся в небо и упал?
  И чья вина, что день за днем
  Уходит жизнь своим путем,
  И одиноким стал твой дом,
  И пусто за твоим окном?
  
  Из наушников старенького, кассетного плеера текла тягучая мелодия старого рока. Виктор сбил на затылок вязаную шапочку. Достал из кармана пачку "Примы", закурил и втянул в легкие горький дым. Поднял голову к небу - на лицо крупными хлопьями ложился снег, охлаждая разгоряченную кожу.
  В несколько затяжек добил сигарету, щелчком отправил ее в сторону и натянув на лоб шапочку снова налег на скребок.
  
  Кто виноват и в чем секрет,
  Что горя нет и счастья нет,
  Без поражений нет побед,
  И равен счет - удачи нет.
  И чья вина, что ты один,
  И жизнь одна и так длинна,
  И так скучна, а ты все ждешь,
  Что ты когда-нибудь умрешь.
  
  Виктор горько усмехнулся песня прямо про него. Кто виноват, что спустил жизнь в унитаз? Вопрос то риторический.
  Больше месяца он работал дворником. Родственничек тогда, в прошлой жизни, объяснил, что в квартире ему появляться нельзя. Но как-то и где-то жить надо и самое главное на что-то. У себя он его поселить не может, а на самом деле не хочет, но это осталось за скобками разговора. А значит, ему надо найти работу и жилье.
  - Кто же меня устроит такого? - удивился Виктор.
  Дядя оглядел его и сказал, что обо всем договорился. Работа конечно не ахти, но деньги платят, и главное дают жилье.
  - Что за работа такая, где дают жилье? - удивился Виктор, - На севере, вахтовым методом?
  - Да нет, - усмехнулся дядя, - не на Севере, ближе, на много ближе.
  Виктору было все равно, и он согласился.
  Так он стал дворником. Раньше он и не думал что у дворников такая тяжелая работа. До того как на город обрушились снегопады, было еще туда-сюда. Хотя первые две недели, сил после работы ему хватало только на то чтобы выпить чаю, сжевать что-нибудь и завалиться спать. Для того чтобы встать в половине пятого и приступить к работе ему приходилось прилагать колоссальные усилия - и физические и моральные. Он здорово ослаб за годы, проведенные на игле.
  Виктор закончил сгребать снег и, взвалив на плечи скребок, отправился в свою каморку. Поставив инструмент у входа, пошел в душ. Хоть душем, назвать обрубок трубы с приделанным носиком от жестяной лейки, было назвать трудно. С наслаждением он вымылся под горячей, почти обжигающей водой. Замочил вещи в большом тазу. Завтра выходной - вот он и займется стиркой.
  Закончив, он начал готовить себе ужин. Крепкий, почти чифирь, чай, вареный картофель с куском черняшки и селедкой. Поужинав, он закурил. С тоской оглядел свое жилище. Длинная словно трамвай комната, была завалена до невозможности: лопатами, скребками, метлами и другим дворницким инструментом. Кучи старой одежды и обуви, разный хлам, от старых чайников и примусов до ведер, бидонов и поломанной мебели. Что бы пройти от входа до противоположной стены надо было лавировать как маркитанская лодка, иначе пробирающийся рисковал застрять в куче старья.
  Виктору вдруг стало противно до такой степени, что примина загорчила во рту.
  У него словно открылись глаза:
  - И как я целый месяц жил в этой помойке?
  Он сплюнул тугую слюну в кучу хлама. Затушил окурок и лег спать.
  Утром он первым делом выглянул на улицу. Снегопад прекратился, и это было гуд, значит, можно было не работать. И поэтому, позавтракав, он с остервенением принялся за уборку. Первым делом он отнес на помойку весь металлический хлам, оставленный ему предшественником, оставив лишь несколько целых ведер. Выкинул все метлы, тем более они почти все были стерты до черенков, непонятно, зачем они были нужны прежнему хозяину коморки. Отнес к мусорному баку всю старую одежду, обнаружив в недрах кучи целое семейство моли, с намерением ее потом сжечь. Туда же, к помойке, оттащил старые стенды, стоящие вдоль стен. Полюбовался на зловещие надписи - "Не влезай, убьет!", подумал и принеся топор разрубил их в щепки. За стендами он обнаружил несколько дверей ведущих в маленькие кладовые. На удивление они были пустыми.
  Сделав почти десять ходок, он освободил все помещение. Оставив себе только стол да колченогий табурет. Оглядев результаты своего труда, он остался доволен. Быстренько простирнув, с вечера замоченную одежду, Виктор принялся отмывать помещение. Ему пришлось раз пять сменить воду, прежде чем она перестала быть черно-мутной, а тряпку которой он отмывал пол и стены пришлось выбросить. Так как ни на что другое этот грязный комок уже не годился.
  Виктор еще раз оглядел помещение. Пустое оно казалось больше своих размеров. Метров двух с половиной в ширину и раза в три больше в длину. Теперь, кроме приделанной к стене железнодорожной койки, стола и табурета в нем ничего не было. Виктор глубоко вздохнул и неожиданно для себя прокрутил ката "Санчин". Уставшее тело с радостью выполнило давно забытую форму. Он прислушался к ощущениям. Телу понравилось то, что с ним сделали. Тогда Виктор повторил ката еще раз. На последнем движении, когда он должен был упереться в ступени перед выходом, Виктор плавно развернулся на 180 градусов. Замерев на секунду, он прокрутил форму еще два раза дойдя до койки.
  Удовлетворенно кивнув, он пошел к помойке решив сжечь старое тряпье. Возле кучи мусора наваленного им, кто-то пристроил два пластовых мешка. Один побольше, другой поменьше. Виктор с любопытством заглянул в них. В большем, аккуратно связанные, лежали несколько стопок книг. В основном фантастики и детективов. В мешке поменьше лежала картонная папка и десяток разномастных книг.
  В прошлой жизни он любил читать, но потом когда денег не хватало на дозу, он отнес всю литература на развал.
  Виктор аккуратно сложил часть тряпья и щепок от стенда на дно бака, с третьей попытки запалил ее. Когда мусор разгорелся он стал порциями отправлять в огонь оставшийся мусор. Свалив оставшееся в жадное пламя, Виктор выхватил из огня веточку и, прикурив от уголька стал просматривать найденные книги. Через пару минут он удовлетворенно кивнул, почти все книги были ему знакомы. Более того это были книги из его прошлой жизни - любимые и много раз перечитанные. Еще больше он обрадовался, найдя книги любимых писателей, которые он не читал.
  Он швырнул окурок в огонь и пошел в дворницкую, решив более подробно просмотреть их у себя. Возвращаясь, он встретил свою начальницу, не старую, но с уже начавшей расплываться фигурой, женщину.
  - Вижу порядок у себя навел? - спросила она, близоруко щурясь.
  - Да вот, - он развел руками, - грязь надоела.
  - Ну и правильно, я давно говорила Рафиду, приберись ты наконец, а он ворчал что то себе под нос, да плевался.
  Она кивнула и ушла, приятно покачивая бедрами. Он стоял, курил, сквозь дым, смотрел ей в спину, и странное чувство шевелилось у него в животе, когда он видел, как покачивается ее круглый зад.
  Вернувшись к себе он поставил пакеты у порога и, вымывшись, прилег на койку. Ему не спалось. Впервые за прошедший месяц он вспоминал все, что с ним произошло, и обдумывал свое положение.
  Месяц, словно выпал из жизни. Работа, работа, работа. Он встал, заварил чай. Сидя за столом, он курил, ожидая, когда чай дойдет до нужной кондиции. С каждой затяжкой тяжелый дым дрянных сигарет, словно возвращал его к действительности.
  Смутные образы роившиеся в его голове стали обретать плоть и кровь. Тени ушедших наливались красками и обретали объем. Слух начал улавливать звуки. Шепот прошлого медленно, но верно вторгался в сознание, вытесняя настоящее. Покинувшие стали возвращаться к нему.
  
  Тогда. Июль 2004 - Июль 2005 г.
  ...впервые я увидел ее на соревнованиях. Летя на пол от удачной, для противника, подсечки, глазами выхватил из хаотичного мельтешения тонкую фигурку, задорно подпрыгивающую на трибунах. Слух вырвал из общей массы голосов звонкую ноту:
  - Петро! Петро! П-е-е-тр-о-о-о!
  Петро в это время ловко взял мою руку на болевой. Мне, в общем-то, было все равно кто победит. Но звонкое Петро, а не Виктор разозлило. Причем гораздо сильнее, чем возможный проигрыш.
  Злость преходящая в ярость волной разлилась по телу, делая его звеняще-стеклянным, зрение болезненно обострилось, так что все предметы обрели чуть подрагивающий контур, а время замедлило свой бег.
  Петро, мой чернявый соперник, привычно оплел меня ногами, разгибая мою руку через свое бедро. Я не чувствовал тянущей боли в суставе и тяжести ног скрестившихся на моей груди. Я лихорадочно шарил глазами по зрителям, ища ту, что так задорно кричала.
  Из плотной массы залепившей трибуны, я наконец нашел девушку чей голос взволновал меня.
  Она подпрыгивала на своем месте, словно туго накаченный мячик. Светлые волосы смешно взлетали в такт ее прыжкам. Футболка тесно облегала небольшую аккуратную грудь, а колечко, в пупке ловя солнечной свет, пускало лучики.
  - Петро, заломай задохлика! - как в рапидной съемке медленно-медленно открывался рот, блестели белые зубы, мелькал острый розовый язычок.
  Моя рука меж тем все больше уходила в замок, выход из которого был только позорный шлепок по матам.
  Хрипло, раненым вепрем, рыкнув, не выпуская из вида лица с тонкими чертами я приподнялся над настилом и оттолкнувшись перевернулся через противника. Петро продолжал давить на руку. Ухватившись за запястье, взятой в захват руки и яростно взревев, я потянул его на себя. Впишись пальцами ног в пол, я выдирал руку из болевого захвата. Ноги казалось, пустили корни, спину свело, а жилы были готовы лопнуть перетянутыми струнами.
  Не отрываясь, я смотрел в лицо девушки, ловя сменяющиеся на нем выражения. Радость, удивление, разочарование и снова радость.
  Медленно, но верно я отрывал противника от пола, непонятно почему он вместо того чтобы разжать пальцы и взять меня, одуревшего от натуги на другой прием, продолжал цепляться за мою руку.
  Потом мне рассказывали, что в горячке боя цепляясь за свое запястье, я прихватил оба рукава его кимоно.
  А пока я тянул и тянул, желая только одного что бы она забрала назад свое брошенное - заломай задохлика.
  Мои глаза ничего, кроме нее не видели - распахнутый в изумлении рот, напрягшаяся как перед прыжком фигура, соски натянувшие тонкую ткань футболки и тонкая-тонкая, бьющаяся на виске жилка.
  Что было дальше, я помнил смутно, мельтешение лиц, громкие крики, кто-то теребит меня, хлопает по плечам и спине, а потом вскидывают на руки и стены качаются вверх-вниз, вверх-вниз.
  ...Много позже, жаркой летней ночью, лежа под тонкой простыней, разгоряченные любовью, она признается, что в тот момент она захотела меня, так как никого и никогда не хотела.
  - Ты был похож на античную статую, напрягшийся так, что каждый мускул, каждая жилка словно высечены из камня. Прекрасный, как греческий бог...
  После боя, сидя в раздевалке обессилевший, чувствуя себя пропущенным через мясорубку я не чувствовал себя победителем. На помост с гордой цифрой взошел я, но тонкие гибкие как виноградные лозы руки обнимали другого. Бурю оваций я с удовольствием отдал бы за несколько слов утешения сказанных ее губами.
  Следующая наша встреча произошла примерно через полгода, на студенческом новогоднем огоньке. За шесть месяцев воспоминания о стройной светловолосой девушке потускнели. Хоть порой мелькавшая в толпе светловолосая головка, будила в душе смутное чувство, холодной иглой коловшее сердце.
  Я никогда особо не любивший шумные вечеринки, под давлением друзей согласился. Родители укатили на отдых, и оставаться дома было тоскливо и тошно.
  Вокруг шумела толпа, гремела музыка, крики, дым коромыслом. Полуголые девчонки и парни отплясывали так, словно за стенами не зима в родных осинах, а Бразилия и жаркое лето.
  Я с тоской смотрел на беснующихся однокурсников, мелькали знакомые, полу знакомые и совсем не знакомые лица.
  Лучше бы я оставался дома, что там тоска, что здесь.
  - Те же яйца, только в профиль, - как шутил отец.
  Я наливался пивом в баре, когда на мое плече навалилось что-то жаркое, мягкое и приятно пахнущее.
  - Привет чемпион.
  Я развернулся, едва не уткнувшись носом в глубокий вырез, и сразу узнал, даже несмотря на короткую стрижку, девушку, скандирующую на соревнованиях - Петро! Петро!
  От нее маняще пахло возбужденным женским тело с тонкой примесью терпких духов. От этого аромата я, порядком оглушенный пивом, совсем потерял голову.
  Черное маленькое платье, облегавшее ее ладную фигурку как вторая кожа, оставляло открытыми тонкие руки и длинные ноги.
  Видимо неправильно истолковав мой взгляд, она спросила:
  - Не помнишь меня? Летом, чемпионат города по традиционному каратэ.
  - Как же, как же, - я кивнул, - длинные волосы, колечко в пупке и Петро, заломай задохлика. Помню.
  Она смутилась и отодвинулась от меня. Я как зверь, почуящий самку подался за ней. Поймал тонкое запястье:
  - Хочешь чего-нибудь?
  - Что ты пьешь?
  Я помахал полупустым бокалом пива.
  - Фу! - Сморщила она носик.
  Я обернулся к бармену:
  - Шампанское...- и на секунду замялся, я не знал ее имени, - самой прекрасной девушке на планете!
  Вышло, конечно пошловато, но ничего другого я придумать не сумел.
  - Мы, кажется, еще не знакомы, - девушка, верно истолковала мою заминку.
  - Светлана, - она протянула ладошку, - можно просто Света.
  - Виктор, можно Вик, - я осторожно пожал протянутую руку.
  Она была гладкая, мягкая и теплая, но неожиданно сильная.
  Дальнейшее слилось в яркий хоровод, тоска растворилась солью в бокале веселья. Мы танцевали, пили шампанское, окружающий мир сузился до размеров смешливой девушки в маленьком черном платье.
  Света оказалась весела, легка в общении и прекрасно танцевала. В моих руках она пела хорошо настроенной гитарой, и я влюбился.
  Само собой разумеется, я проводил ее до дома. Стоя перед дверями ее квартиры, я пожал ее ладонь и с замиранием сердца спросил:
  - Когда увидимся? Может быть завтра, точнее сегодня?
  - Нет, не могу, я к родителям на дачу еду. Они там празднуют новый год с друзьями. Давай четвертого.
  Я радостно кивнул:
  - Я позвоню.
  - Запиши номер.
  Я забил ее номер в мобильник и начал спускаться вниз.
  - Стой, Вик, подожди.
  Я оглянулся, она стояла на площадке, зябко кутаясь в шубку.
  - Я... Я хочу тебя поцеловать, - она протянула ко мне руки.
  Я кинулся обратно и не раздумывая подхватил ее на руки, она была словно пушинка. Ее губы были мягкими с легким вкусом шампанского. Сколько так мы целовались - не знаю. С трудом она оторвался от моих губ.
  - Мне пора, сейчас подружка придет.
  - До четвертого, - я с сожалением вздохнул.
  - Я буду ждать, - и она снова прижалась к моим губам.
  Потом легонько толкнула в грудь:
  - Иди.
  Не дожидаясь лифта, я градом ссыпался вниз. На площадке первого этажа не удержавшись, я крикнул прямо в беленый потолок:
  - Я люблю!
  И хлопнув дверью, выскочил на заснеженную улицу. Эхо еще долго носило с этажа на этаж - люблю, люблю, люблю.
  А красивая девочка Света счастливо улыбалась своему отражению в темном окне подъезда.
  С этого дня в мою жизнь, ранее строго делившуюся между учебой и тренировками, с редкими посиделками в компании друзей, вошла сумятица.
  Я влюбился, и не просто влюбился, а ВЛЮБИЛСЯ!
  У меня и раньше случались романы, но если выбор стоял между девушкой и тренировкой, я не раздумывая выбирал второе.
  Виделись мы не так часто как хотелось. У меня тренировки и учеба на предпоследнем курсе универа. Она занималась танцами и музыкой, да и учеба в меде отнимала время. Но выходные, ох эти выходные, принадлежали нам и только нам.
  Мы бродили по заснеженным улицам, благо зима была на удивление теплой, сидели в кафе, обнимались в кино.
  Запоем целовались, где только можно и уж конечно где нельзя. Вечерами она играла мне на гитаре и пела. Я смотрел, как Света перебирает тонкими пальцами серебро струн и слушал ее тихий, но такой нежный голос. И мне хотелось, что бы эти мгновения тянулись и тянулись, до бесконечности.
  Чтобы не отставать от девушки я читал ей Гумилева, Северянина и Бальмонта. Поэтов, любовь к которым привил отец, большой знаток Серебряного века. Она в ответ пела переложенного на музыку Лорку и Бодлера.
  Каждой встречи я ждал как мучимый жаждой глотка воды, а на свидания летел как на крыльях.
  Эта влюбленность словно подхлестнула меня, учиться я стал лучше, хоть и раньше никогда не плелся в конце. В тренировках произошел прорыв и то, что раньше давалось потом и болью, стало получаться играючи, на одном вдохновении. Преподаватели сыпали похвалы как из рога изобилия, а тренер лишь усмехался в густые усы после очередной победы.
  Родители переглядывались, когда я возвращался ночь за полночь, и лишь раз тактично намекнули что неплохо бы познакомить их с той, что так повлияла на меня. Я отшутился, и они больше не заводили разговоров на эту тему.
  Влюбленность продлилась до самого лета, пока однажды мы со Светой не остались на даче...
  
  Сейчас. Ноябрь 2009 г.
  Тень Светы покидала его, медленно тая в сумраке дворницкой. Он сидел на коленях, уткнувшись лбом в ножку стола, рыдания сотрясали тело, лицо было мокрым от слез. Постепенно боль отступала, оставляя место печали, которая невидимым покрывалом легла на плечи. Виктор поднялся с колен, и кое-как доковыляв до койки, повалился на нее.
  Утром знакомый зов будильника поднял Виктора с постели. Привычной разбитости в теле, которую он ощущал каждое утро, не было. Тело было легким, а сознание ясным. В дворницкой было свежо и по телу побежали мурашки. Он легко вскочил с койки, вытянул перед собой руки и резко бросил их к поясу, в последний момент сжав кулаки и согнув колени.
  Виктор закрыл глаза, слушая свое тело. И так с закрытыми глазами вошел в ритм формального упражнения. Руки и ноги двигались синхронно, с каждым движением он ощущал как сила, вливается в него. Закончив ката, он плавно, одним слитным движением развернулся и проделал еще одну дорожку приемов. Виктор так вошел в поток, что потерял счет времени и все повторял и повторял привычные движения. Тело, слегка затекшее со сна, с каждым повторением становилось все более гибким и легким, а движения плавными и округлыми.
  И вот последние действие - он свел руки перед грудью и открыл глаза. Мельком глянул на будильник и удивленно вскинул брови - прошел час, а ему казалось минут десять - пятнадцать, не более.
  - Эх, сейчас бы кросс пробежать, километров на пять, но... - у порога его ждали старые, стиля прощай молодость, войлочные боты, телогрейка и рабочий инструмент дворника.
  - С первой зарплаты куплю кроссовки и вперед, а пока...
  Виктор упал на пол и начал отжиматься на третьем десятке он тяжело задышал и покрылся липким потом. Он сел на пол, пережидая пока восстановиться дыхание.
  - На фиг, на фиг, надо бросать курить.
  Тяжело поднялся с пола, руки чуть заметно дрожали, да совсем дохлым стал, а раньше соточку даже не вспотев делал.
  Приняв душ и позавтракав, он оглядел свое жилище. Странно даже, свободный день, а заняться не чем. Турник надо сделать. Возле помойки он как раз видел подходящий обрезок трубы, если бомжы не сперли. Он отлично войдет в простенок, и ходить мешать не будет и заниматься можно.
  Одевшись, он вышел на улицу. Кусты палисадника были слегка припорошены снежком, это хорошо что после того как он убрался, снег перестал идти. А то сейчас махал бы скребком, ибо, как говорила его начальница:
  - Если снег есть, у дворника выходных нет.
  Трубу никто не спер, и через час он стал обладателем отличного турника. Сталинской постройки дом отличался завидной высотой потолков, метра три не меньше и это в полуподвальном помещении.
  Виктор подпрыгнул и повис на перекладине, подтянулся пару раз, труба держалась крепко, в ладонях не вертелась. Ну и ладненько.
  Пора и пообедать. Обеды у него не отличались разнообразием. Либо макароны с магазинными котлетами, либо картофель с селедкой. Иногда он баловал себя супами из пакета или магазинными же пельменями.
  Поев, он откинулся на спинку расшатанного стула и задымил. Первая затяжка была истинным наслаждением, вторая и третья пошли хуже, а после четвертой его неудержимо потянуло в туалет избавиться от еды. Стиснув зубы, он часто-часто задышал через нос, стараясь удержать обед в желудке.
  Отдышавшись, он с отвращением затушил окурок в жестяной банке, заменявшей ему пепельницу.
  Виктор попытался встать, но ноги не держали, тело покрылось холодной испариной. Сердце билось часто и с перебоями. Он почувствовал, ему не хватает воздуха, грудь как бочку стянуло обручами. Широко раскрыв рот, Виктор попытался глотнуть воздуха. В сердце словно вошла раскаленная игла, боль волной пробежала по левой стороне тела и забилась пойманной рыбой, где-то под левой лопаткой.
  Преодолев себя, все-таки поднялся, сделал шаг, дрожащие ноги не удержали и он неловко повалился на пол, больно ударившись затылком. Сквозь навернувшиеся на глаза слезы Виктор видел, как образуются в углах тени. Серые, эфемерные, они сгущались и свиваясь в спирали ползли к нему. Через грохот сердца, заложившего уши, в его сознание осторожно, но настойчиво проникала незнакомая мелодия.
  Свет в комнате тускнел, тени вбирая его в себя, обретали объем. Вот они сформировались, сложившись в знакомые фигуры. На Виктора смотрели лица родителей - строгое отца и печальное матери.
  Губы дрогнули:
  - Сынок.
  Свет в глазах окончательно померк, и Виктор провалился во тьму увлекая тени за собой...
  
  Тогда.
  Родители.
  Сколько я себя помнил, родители были теми, к кому можно обратиться с любой, как мне казалось не разрешимой проблемой, и выход находился.
  Они были моими настоящими друзьями, только им я рассказывал свои детские обиды и разочарования, страхи и печали. Делился радостью и наивным детским счастьем. Они поддерживали любые мои начинания. Нет, у меня, конечно, были товарищи по детским играм, но душу, я открывал только им. Как, ни странно, эта дружба не прервалась с моим переходом из детства в подростковый период, а потом и в юность. Она только окрепла и приобрела глубину. Именно родители привили мне любовь к чтению и музыке. Отец ненавязчиво, личным примером, увлек меня спортом.
  Сколько я себя помнил, просыпаясь утром, я видел отца, делающего зарядку (кроме тех случаев, когда он был в командировке, а бывал он в них часто). Меня ни кто не заставлял, как то само собой повелось, утром я присоединялся к отцу. Когда его не было, занимался сам. Он же привел меня к первому учителю по каратэ.
  А мать, о мама! Это она научила меня играть на гитаре и любить стихи. С ее подачи я научился готовить.
  Никогда я не видел как они не то, что ссорятся, а даже разговаривают на повышенных тонах. Оба были веселы, искрометно шутили, и только когда отец уезжал в командировки на высоком лбу матери, между четко очерченных бровей пролегала еле заметная складка. Но эта складочка, как и морщины возле отцовских глаз быстро разглаживалась, когда он возвращался.
  На мои расспросы кем работает отец и куда уезжает, она отвечала, что работает он юристом, а уезжает консультировать людей в другие города. Я никогда не спрашивал, что значит консультировать и с детства твердо был уверен, что он ездит помогать людям, попавшим в беду.
  А потом эта нелепая авария. И мир перевернулся, окончательно, раз и навсегда четко прочертив границу между тем, что было и тем, что стало...
  
  Сейчас. Ноябрь 2009 г.
  В который раз тело его билось в рыданиях, слезы неудержимым потоком лились из его глаз. Он задыхался и даже не пытался сдерживать рыдания, лишь надеясь, что его ни кто не услышит. Слезы словно смывали с него весь налет и гарь, образовавшиеся на душе за годы беспутства. Все когда-нибудь кончается, так и слезы высохли на лице и Виктор уже не бился на полу, лишь слабо подрагивали плечи. Но вот и это слабое движение прекратилось, и он уснул свернувшись в клубок на полу.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 2. Артем.
  Сейчас. Январь 2010 г.
  Тень от мощных вязов удачно скрывала его от досужих глаз, одновременно позволяя беспрепятственно наблюдать за компанией студентов, распивающих..., что там они распивают, он не видел, хотя подозревал что далеко не чай. Собственно ему было глубоко безразлично, что там они употребляют, пускай хоть водку хлещут в середине дня.
  Да откровенно говоря, компания эта его мало интересовала. Все что ему было нужно это девушка в центре. Тоненькая блондинка, высокая и стройная, с длинными руками и ногами. Изящная словно испанская рапира и такая же красивая. Даже отсюда, из глубокой тени он видел блеск темно-серых с искоркой глаз, прямой нос, пухлые губы большого рта и ровные, изредка мелькавшие в улыбке, зубы. Челюсть чуть широковата, но это не портило ее, а наоборот лишь добавляло шарма.
  Надя, Наденька, Надюша. Надежда. Он прищурился. Крылья породистого носа дрогнули. От нее пахло чистотой. Это то, что надо. Может быть, она даже девственница. На такое рассчитывать, конечно, не приходилось, нет, не в нынешнее время.
  Компания допила то, что они там пили и, пошвыряв бутылки за лавочки, отправилась вдоль сквера к широким воротам университета. Она не пила - он улыбнулся - и даже неодобрительно поморщилась, глядя на вандализм учиненный сокурсниками, хоть ничего не сказала. Да, чистая девочка. И физически и душевно. Он последний раз взглянул ей вслед. Девушка шла летящей, словно танцующей походкой.
  Он вышел на запорошенную снегом аллею и остановился, глядя на захлопнувшиеся за ней двери. Глаза заволокло туманом.
  Сильный толчок в плечо вывел его из мира грез.
  - Ты че падло черножопое, не х.. не видишь?
  Он и вправду был немного похож на гостя с Кавказа, но это если не приглядываться. Темные, почти черные волосы, смуглая кожа - вот, пожалуй, и все.
  Он слегка удивился. Перед ним стоял молодой, лет 18, бычок. Камуфляжные штаны заправленные в высокие гринды, из под ворота короткой черной куртки выглядывает капюшон балахона. На руках тактические перчатки с обрезанными пальцами и бритая наголо голова.
  - Че смотришь, урод, не видишь люди идут, че на дороге встал?
  Артем огляделся, он стоял у самого края аллеи, и справа было полно места, впору саням проезжать. Он еще раз прошелся взглядом по толкнувшему его. За спиной молодого скина стояло еще трое таких же, словно под копирку слепленных молодых людей.
  Все ясно, на драку нарываются.
  - В чем дело молодой человек, здесь еще много места.
  - Молодой человек, - передразнил его гнусавый голос, и вся компания радостно заржала.
  Артем моментально понял, что сделал ошибку. С такими, вежливым быть нельзя. Вежливость они принимают за трусость. Если бы Артем не замечтался, наблюдая за девушкой, он бы моментально просек эту компанию, и инцидента бы не произошло. Но нет, какова наглость, среди бела дня задевать человека, а? Вот оборзели. Он огляделся, кроме него и компании гопничков, на заснеженных аллеях парка никого не было. Может быть, это и к лучшему. Он перешел на их тон.
  - Че, надо болезный?
  Бычок захлопал глазами:
  - Ты че падла сказал?
  - Ты глухой что ли, могу повторить. Те че надо, урод?
  Скина аж перекосило от такой наглости.
  - Ты гнида черножопая, щас ответишь за свои слова.
  - Да я за свои слова отвечать начал, когда ты еще титьку мамкину сосал и под себя срал, - Артему даже слегка понравилась эта игра.
  - А черножепых, как ты выражаешься, я столько замочил, сколько ты на рынке в выходной день не видел, когда ездил штаны себе покупать, понял?
  Он рывком, почти вплотную придвинулся, ловя, словно в прицел, взгляд мутно-карих глаз парня.
  - Я сука ты драная, две Гулийских кампании прошел, а ты от армии скрываешься, да?
  По тому, как моргнули белесые короткие ресницы, он понял, что попал в точку. Компания за спиной скинхеда притихла.
  - Так что ты, сявка, рот закрой, штаны подтяни и вали отсюда, пока я тебя не порешил, и корешей своих не забудь.
  Скин что-то такое прочитал в глазах Артема, потому что захлопнул, открывшийся было рот, попятился и, увлекая за собой друзей, скрылся в глубине парка.
  Вот ведь борец за Россию для русских, с татарскими скулами и карими глазами. Он потер внезапно налившийся болью шрам над левой бровью. Посмотрел на резные двери университета и пошел к выходу из парка.
  В машине, ожидая, когда прогреется двигатель, он прикрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Шрам болел все сильнее. Артем скрипнул зубами. Боль проникала в мозг, словно ввинчиваясь за левый глаз. Он прижал пальцы к веку, с силой надавил. Подчиняясь приказу, кончики пальцев потеплели, еще, еще, вот их словно обдало огнем. Жар с подушечек перетек в глаз, приглушая боль. Через несколько минут боль стала вполне терпимой и он, сняв ручник, вырулил на дорогу. Он почти опаздывал на встречу с клиентом, а этого Артем не любил.
  - Дорогой, Артем Сергеевич, это чудо какое-то, квартирка просто прелесть! - Чуть более пышная, чем требовалось, дама в мехах и золоте, крепко ухватила его за рукав пальто.
  Он поморщился, но так чтобы она не видела, еще бы не прелесть, 200 квадратных метров в центре, с ремонтом, стоившим столько же, сколько и сама квартира.
  - Конечно, Любовь Михайловна, квартира очень хорошая, так как, Вы берете?
  - Ах, Артем Сергеевич, но цена...
  - Цена вполне адекватна, сами знаете центр города, историческая часть, никаких заводов, фабрик и прочего, да и соседи не абы кто, ну Вы понимаете.
  - Да, да, - с придыханием произнесла она и погладила его по лацкану, - соседи здесь...
  Да что ей надо, что она постоянно трогает его, как бы невзначай прикасаясь то к рукаву, то к плечу или ненароком прижимаясь к нему боком. А в лифте, когда они поднимались чтобы посмотреть квартиру, притерлась к нему грудью, надо сказать вполне красивой грудью. Артем не выносил, когда к нему прикасаются чужие люди. Хотя вполне понятно, что ей надо, вон глаза как сверкают, а розовый язычок так и мелькает меж полных губ.
  Была Любовь Михайловна, вполне красивой, чуть за тридцать женщиной. Но такие - его не интересовали. А эта ее навязчивость бесила его. Артем злился, но не показывал этого, так как не хотел упустить клиента. Кто еще сможет купить такую квартиру за такие деньги? Поэтому он старался быть приветливым и милым. Даже несколько раз отобедал с ней в шикарном ресторане, и платил за себя сам, не смотря на ее уговоры, мысленно включив эти расходы в свои комиссионные.
  - Хорошо, беру, Артем Сергеевич, беру, уговорили, Вы и мертвую уговорите. - Она кокетливо рассмеялась, развратно поведя соболиной бровью.
  Мысленно он облегченно вздохнул и холодно улыбнулся ей:
  - Тогда проедем в офис, что бы заполнить все необходимые бумаги.
  - Конечно, конечно, Артем... - она на секунду умолкла и продолжила. - А, после обмоем покупку, да, Артем? - Она уже не запиналась. - Что бы так сказать носилась лучше.
  - Конечно, - теперь помедлил он, - Люба.
  Она заливисто рассмеялась, пытаясь подхватить его под руку.
  - Ну, пойдем, пойдем.
  Он вытянул руку:
  - После Вас мадам.
  Глядя ей в спину, он отрешенно подумал "Вы, Любовь свет Михайловна, только подпишите бумаги, а дальше..."
  Он вошел в комнату, тихо притворил за собой дверь. Лишь огни ночного города разбивали темноту. На секунду замер перед панорамным окном, отрешенно глядя на заснеженный пейзаж. Ноготь большого пальца легко скользнул по фосфорной головке большой каминной спички. Резкое движение и на конце деревянной палочки вспыхнул огонек. Он прошелся, зажигая свечные огарки, установленные на специальных подставках, расставленных по комнате. Когда последняя свеча затрепетала желтым огоньком, он резким движением кисти погасил спичку и аккуратно положил ее на подоконник.
  Поведя плечами, он сбросил с себя хакаму и подошел к стене. На гладкой расписанной тростником стене, на вишневой подставке в лакированных ножнах покоилась катана, привезенная из Японии. Не новодельная реплика пусть и выполненная с соблюдением всех канонов, а настоящая старинная - эпохи Муромати, попробовавшая вражеской крови. Она была не куском холодной стали, а живым существом, нет, не существом. Она была женщиной, его женщиной - любимой и любящей. Встав перед ней на колени, он осторожно, одними кончиками пальцев прикоснулся к гладкому боку ножен и почувствовал, как в ответ на его ласку она отозвалась чувственным трепетом. Легко сжав в ладонях ее тело, он осторожно снял катану с подставки. Поднялся с колен и сделал несколько шагов назад, держа на вытянутых руках меч. Лак ножен, словно коса девушки обвивал витой шнур - сагэо.
  Левой рукой он прижал ножны к бедру. Большим пальцем подпер цубу, правая рука нежно, словно на шею любимой, легла на рукоять - цуку. Пальцы легко обхватили тесьму оплетающую рукоять меча.
  Он прикрыл глаза, дыхание начало замедлятся и вот почти совсем исчезло. Большой палец толкнул цубу, правая рука стремительно выхватила клинок, левая отпустила ножны, которые мягко упали на покрытый циновками пол, и перехватила пятку рукояти. Он бесшумно заскользил по комнате. По обнаженному телу скользили отблески свечей. С каждым взмахом их становилось все меньше. Не открывая глаз, он двигался по комнате, перетекая из одной позы в другую, словно большая змея, отрастившая конечности. Ни на секунду не задерживаясь на одном месте, он кружился по комнате в странном и завораживающем своей убийственной красотой танце. Тишину нарушало лишь тончайшее пение клинка рассекающего воздух. Последний взмах тибури - символизирующий стряхивание крови с клинка и он замер на том самом месте, откуда начал движение, рядом с ножнами упавшими на пол.
  Он склонил голову к левому плечу, вслушиваясь в тишину, поморщился как от боли. Потом открыл глаза. Почти все свечи были погашены как надо - черные пеньки фитильков лежали рядом со свечками. Промахнулся он дважды. Одна свеча продолжала гореть, а вторая была перерублена пополам.
  Он снова поморщился, зная, что это означает - нет гармонии души и тела. Что же помешало как следует провести ритуал? Он вслушался в себя, прикрыв глаза.
  Не погашенная свеча - девушка на заснеженной аллее, перерубленная - молодой гопник оскорбивший его. Ну что ж если одну занозу в данный момент не представлялось возможным вытащить, то вторую он удалит легко.
  Не заходя в душ, он натянул на мокрое от пота тело белье, поверх черная водолазка и спортивные штаны. Короткий черный пуховик с капюшоном - он готов.
  Машину Артем не стал брать, хотя он и был далеко от места, где повстречался с молодыми скинами, но чувствовал - она ему не понадобиться. Словно голодный волк в поисках добычи он закружил по городу. Час, другой. Электрический свет проспектов сменялся темнотой подворотен и вот он миг триумфа.
  Преграждая ему путь из темноты выступила темная фигура, сзади подступили еще три. Он оглянулся, в правом узнал бритого наголо гопничка, теперь на лысой голове была черная вязаная шапочка, надвинутая на самые брови.
  - Дядя...- начал преградивший ему путь.
  Но Артем плотоядно улыбнулся и, не дожидаясь прелюдии, прыгнул на него. Стремительное движение сдвоенного удара - левая рука в лицо, правая в солнечное сплетение. Разворот, прыжок на правого - резкий удар ломающая голень, чтобы не убежал.
  Центральный, здоровый, почти на голову выше Артема, парень закрутил над головой нунчаки. Он сделал обманное движение вправо, здоровый повелся и ударил. Артем сбил его руку и резко вошел в него подбивая плечом, подхватил за объемистый зад. Приподнял его над землей и крутанувшись на 180 градусов уронил его на мерзлый асфальт. Тело с противным стуком врезалось в землю, Артем обрушился сверху, впечатывая колено в пах. Над головой свистнул нож, и он кувыркнулся вперед, уходя от удара. Четвертый противник перепрыгнул через товарища следом за Артемом, но тот уже повернулся к нему лицом. Резкое движение - нож устремился в живот.
  Артем плавно сместился из зоны поражения, уходя вперед - в сторону. Одновременно с этим правым предплечьем отклонив руку с ножом в сторону, оплетая руку противника своей рукой. Левая рука захватывает подбородок противника и рывком заламывает его голову вниз - в сторону, выключая мышцы шеи и открывая затылок. Резкий удар под колено - нога подламывается, тело оседает вниз. Удар плечом в подставленную шею - хруст сломанных позвонков. Он, конечно, не хотел его убивать, но нож слишком опасное оружие, что бы оставлять его за спиной.
  Лысый с ужасом смотрит на него и медленно с жалким повизгиванием отползает в сторону. Он неторопливо приближается к нему, протягивает руку к горлу и прыгает...
  Артем опустился перед низким столиком на колени, откинул ткань, на темном бархате матовом блеском отсвечивали костяные иглы. На секунду он задумался и достал из орехового ящичка две баночки с черной и красной тушью.
  По левому плечу от самой шеи сбегали листья - дубовые, кленовые, березовые... Самые верхние - выполненные синей тушью с нечеткими, плывущими границами, сделаны еще в армии. Ниже оплетая мышцы плеча, спускались сделанные уже вполне профессионально, сначала в тату-салоне, а затем им самим с помощью специальных игл, привезенных из Японии.
  Черные, красные, синие и зеленые узоры покрывали кожу, он точно помнил, сколько их - до сотни оставалось совсем мало. Он окунул иглу в черную краску - это для лысого, слабак даже не защищался. Красную, он оставил для типа с ножом. Этот почти воин - он достоин. Через полчаса кленовый и дубовый листья заняли свое место в почетной галерее на его коже.
  Артем положил иглы в пиалу с водой. Конечно, он делал татуировки не совсем по технологии, трудно соблюсти все необходимые ритуалы когда "бьешь" самого себя, но это ничего, великий Тенгу простит.
  Помедлив, он достал из ящичка склянку с темно-зеленой жидкостью. Потер кожу на месте локтевого сгиба, это место ждет тебя Наденька. Вот только он не решил, кем она будет, может быть листиком березки или нежным цветком сакуры. Он это поймет потом, когда попробует ее, когда прикоснется к ней, когда войдет в нее, когда выпьет ее, выпьет до дна, оставив лишь жалкую оболочку, словно кожу сброшенную змеей.
  Он прикрыл глаза, пробежал пальцами по плечу. Вот - Света, вот - Аня, вот светлая с виду девочка Вика - оказавшаяся горькой словно стрихнин - лишь листик крапивы на коже остался от тебя. Сколько вас девочки было, а сколько будет?
  Пальцы пробежали вверх по тугой мышце - вот вы безымянные войны Аллаха, что так неудачно попали в прорезь прицела его автомата. Придя домой, он хотел "перебить" их, но потом передумал, пусть остаются как память.
  Пальцы все делали автоматически - чистили и мыли иглы, складывали их в специальный мешочек, заворачивали вместе со шкатулкой, в которой хранились краски, в бархатную ткань. А перед мысленным взором все стояла стройная фигурка, высокие скулы, улыбчивый рот и тонкие в разлет брови.
  
  Тогда. 1983 г.
  - Ну, давай, Артемка, прыгай, прыгай, - веселый голос отца.
  Он с ужасом смотрел в пустоту, разверзшуюся под его ногами.
  - Пап, я боюся, - проскулил он, - тут высоко, я разобьюся.
  - Не ссы в компот, Артемон, там повар ноги моет, - непонятно откликнулся отец. - Прыгай.
  Он опять заскулил, помотал головой и отодвинулся от края стремянки приставленной к стене. Мальчишка жутко не любил этой собачьей клички. Так его дразнили во дворе.
  - Ты будешь прыгать? - в голосе отца уже не было шутливых ноток.
  - Папа, - заканючил он.
  - Ты мужчина или нет, - крикнул отец.
  И он вздрогнул от злости, прозвучавшей в его голосе.
  - Может ты не мальчик, а сюси-пуси девочка, плаксюша и сикуша? - во вкрадчивом голосе отца змеиным шипением прорезался гнев.
  - Может тебе платьице надо одеть и звать тебя Ксюшей или Марфушей, а?
  Он помотал головой.
  - Тогда прыгай, - рявкнул высокий и широкоплечий мужчина, с зачесанными назад черными волнистыми волосами. Его породистое, красивое истиной мужской красотой лицо исказилось в гримасе ярости.
  - Или клянусь, я скину тебя оттуда, - и он пнул лестницу.
  Шаткая стремянка закачалась, мальчик чуть не свалился с площадки, но удержался и, не выдержав, тихонько заплакал. По маленькому лицу, так напоминавшему лицо стоящего напротив мужчины, потекли крупные с горох слезы.
  Он боялся высоты, боялся прыгать, боялся упасть и ушибиться или сломать себе что-нибудь, он боялся боли, да он просто боялся умереть.
  Но еще больше он боялся стоящего рядом с лестницей мужчину, он боялся его и любил, любил и ненавидел. И эти противоречивые чувства боролись в его маленькой неокрепшей душе. Боролись и сливались в противоестественное чувство, в чувство названия которого у него не имелось, он был всего лишь мальчиком, маленьким испуганным мальчиком.
  Он закрыл глаза и...
  
  Сейчас. Январь 2010 г.
  ...и с громким криком проснулся.
  Сердце казалось, выскочит из груди, так часто оно билось. Густые волосы слиплись от пота и неопрятными прядями упали на лоб. Во рту пересохло и жутко хотелось в туалет. На дрожащих ногах Артем добрался до уборной. Страх гулким набатом бил в голове.
  Немного успокоившись, он поплелся в комнату с тростником на стенах и панорамным окном. Давно, очень давно не посещал его этот кошмар. Артем добрался до окна и прислонился к стеклу лбом. Холод зимней ночи остудил разгоряченную кожу и собравшийся налиться болью шрам, вдруг передумал и успокоился. Он счел это хорошим знаком. Надо бы лечь и хоть немного поспать, ночь, как и день, была бурной, но он знал - уснуть не получиться.
  Нанесенные несколько часов назад татуировки жгло, он потер воспаленную и припухшую кожу. Подошел к мечу покоившемуся на лакированной подставке. Протянул руку и медленно отвел, так и не коснувшись черни ножен - нет, не сейчас. Не тогда когда его мысли заняты девушкой. Он достал из отделанного вишней ящика тяжелый дубовый бокуто. Для теперешнего состояния деревянный меч в самый раз.
  Он решил сделать первую вадзу - Сейдза мае, как самую простую и легкую. Начав первую проходку, он понял, дело не заладится - тело было деревянным. Артем прикрыл глаза, никак не удавалось расслабиться, перед его глазами все стояла последняя девушка. Надя, Наденька, Надюша. Его последняя Надежда.
  Меч порхал в руках, словно ничего не весил. Удары сменяли друг друга, тишину нарушал лишь слабый скрип тростниковых циновок под ногами да легкий свист разрезаемого мечом воздуха. Тело совершало все действия автоматически, разум же заполняли воспоминания. Картины прошлого мелькали под закрытыми веками.
  Легкий наклон головы, разлет вьющихся светлых волос, лукавый прищур глаз...
  
  Тогда. Декабрь 2009 г.
  ...чуть хрипловатый смех.
  Он увидел ее и замер на середине фразы.
  - А, что? Извините Артур Игоревич, что-то дурно мне стало, - солгал он собеседнику.
  Высокий, ухоженный как зеркальный карп в японском садике, клиент с усмешкой проследил за его взглядом.
  - Блондинки нравятся, Артем Сергеевич...- начал он, но натолкнувшись на его холодный, какой-то змеиный взгляд запнулся.
  Артем тут же опомнился и спрятал демона внутри. Умен Артурчик, не смотря на весь свой вид стареющего плейбоя. Хотел что-то ответить, но передумал.
  - Так как, Артур Игоревич, смотреть будем? Отличный доложу Вам флэт, с мансардой и посмотрите, какой вид - университет, оплот так сказать мудрости, лучшее учебное заведение в нашем регионе, да.
  Ему был ненавистен этот холуйский тон, с которым он говорил. Но из образа выходить было нельзя, хватит и так прокололся.
  Они стояли около роскошного внедорожника - большого и черного, с зубастой, как пасть акулы, радиаторной решеткой. Артем показывал уже третью квартиру этому придирчивому клиенту надеясь, что последняя ему понравиться, и он, наконец, от него отвяжется.
  - Подождите, подождите, Артем Сергеичь, дайте этим видом насладится, - клиент махнул затянутой в лайковую кожу рукой в сторону университета.
  Из дверей, которого толпой валили студенты. Преимущественно студентки. Этот декабрьский денек был на удивление теплым, легкий снежок крупными редкими хлопьями сыпал на улицы города.
  Девчонки были в распахнутых шубках, веселые и громко смеющиеся. Блондинки, брюнетки, рыженькие. На любой вкус - пухленькие и стройненькие. Все такие разные, и в то же время одинаковые - счастливые. Почему?
  - Знаете, Артем Сергеевич, ведь сегодня последний день сессии, вот они такие и счастливые, наверное, все сдали. - Плейбой словно прочитал его мысли.
  - Откуда Вы, знаете? - удивился он.
  - Ха, я в некотором роде ректор данного заведения, профессор на кафедре прикладных дисциплин.
  - Никогда бы не подумал. - Он покосился на стоящую бешеных денег машину и кремовое шикарное пальто Артура Игоревича.
  - А это, - мужчина поймал его взгляд, - это так сказать побочный доход.
  - Та девушка, которая так удачно сбила Вас, молодой человек, с мысли - Надежда. Моя ученица, и между прочим одна из лучших. Вот так то. - Закончил, в некотором роде ректор.
  Девушки меж тем устроили веселую возню, кидая друг в друга снегом, заливисто хохоча при этом и что-то крича друг другу.
  - Не рановато ли для окончания сессии - конец декабря, мне помнится сессия в январе.
  - Ну, это моя инициатива, пусть сбросят груз перед новогодними праздниками.
  Они, молча, следили за веселыми студентками.
  Рядом, метрах в десяти, шаркал лопатой по снегу дворник. Артем не видел его лица, нелепая вязаная шапочка, надвинутая на самые глаза, и поднятый воротник скрывали его. Сколько лет ему, было не понятно, может тридцать может шестьдесят. Довольно высокий, примерно с Артема. Чуть сутулый, обряженный в потертую фуфайку и ватные штаны. Он прекратил отбрасывать снег и опершись на черен лопаты стал смотреть на веселящихся студенток. Тоже любуется. Почему то Артему это было неприятно. Он видел, как дворник достал что-то из кармана. Легкий порыв ветра донес до них дым дешевых сигарет, он поморщился - запах табака был ему неприятен с детства.
  - Так что, понравилась Вам, Надюша? - оборвал его мысли профессор. - Хотите, познакомлю. Вы молодой человек видный, а она, насколько я знаю, одинока. Хотя ухаживает за ней тут один, сыночек банкира местного, но вроде, как, ничего не ладится у него. Это цветочек не для этого быдла.
  - Как Вы о студентах.
  - Что заслужили то и получают, - жестко сказал профессор, - да-с молодой человек.
  - Так как, познакомить Вас? - профессор смотрел на него, пристально и жестко.
  - Нет спасибо, - Артем старался не смотреть в сторону девушки, хоть это давалось ему с трудом.
  В горле вдруг пересохло, а внутренности в животе свернулись в тугой комок.
  - Я в некотором роде не один, да и староват я для нее, - ладони вспотели, и ему ужасно хотелось вытереть их, но не под пристальным взглядом, этого в некотором роде ректора.
  - Сколько Вам?
  - Тридцать три.
  - По виду не скажешь, да и разница хорошая, таким нужен опытный наставник.
  - В чем опытный?
  - Да ладно Вам, Артем Сергеевич, Вы меня прекрасно поняли.
  - Нет, не понял, - с расстановкой сказал он, сумев наконец, оторвать взгляд от тонкой фигурки и холодно взглянул в глаза профессора.
  Тот усмехнулся, но лишь одними губами:
  - В жизни, молодой человек, в жизни, в чем же еще? Натура чувствительна, чувственная и страстная, но при этом чистая и не испорченная, и было бы жаль, если... - Артур Игоревич, замолчал и перевел взгляд на Надю.
  В воздухе повисла тягостная пауза. Мужчины следили за девушкой. Краем глаза Артем видел, как напряглась спина дворника при виде девушки. Он даже как будто подался в ее сторону. Ну, надо же.
  - Жаль чего? - помимо своей воли проговорил Артем.
  Профессор пожал плечами и сказал невпопад:
  - Старею видимо, совсем сентиментальным стал. Но Вы только посмотрите, какая красота и грация, искренность и невинность. - Он покачал головой.
  - Вернемся, к нашим баран, господин профессор, - более холодно, чем нужно было проговорил Артем, - квартиру смотреть будете?
  - Буду, - отрывисто сказал профессор, щелкая брелоком сигнализации.
  Садясь в джип профессора, Артем в последний раз взглянул в спину дворника. Непонятно почему, но этот опустившийся тип, вызывал у него неясную тревогу. Словно кто-то где-то уже отлил пулю для него Артема.
  
  ...Все товарищи его заснули,
  Только он один еще не спит.
  Все он занят отливаньем пули,
  Что меня с землею разлучит...
  
  Сейчас. Январь 2010 г.
  Он завершил очередную вадзу, на этот раз довольно трудную Яэгаки. С трудом закончив последнее движение, он остановился. Вот уж точно "преграды внутри преград" именно так в переводе с японского звучала эта техника. Успокоение не пришло. За окном вовсю наливалось солнечным светом зимнее утро.
  Пора собираться, у него на сегодня назначено две встречи, да и в офис заехать надо. Есть не хотелось совершенно, поэтому он принял душ и начал собираться. Белоснежная рубашка, жемчужно-серая пиджачная пара, и черные туфли. Приталенное полупальто и в тон костюма шелковое кашне - он готов.
  Первый клиент не оправдал его надежд. Типичный бандитствующий купчик, выбившийся из грязи в князи. С золотым болтом на среднем пальце и толстенной цепурой вокруг жирной шеи. В побитом джипе и грязных ботинках, но при понтах и таком гоноре, словно он не квартиру покупал, а средневековый замок где-нибудь на фьорде. Таких вроде в 90-х всех отстреляли, а этот видимо уцелел.
  Артем так и не смог впарить ему квартиру. Тот крутил носом, то ему это не так - то это не эдак, и он быстро просек, что у этого типа просто мало денег. Поэтому он быстро отшил его и, распрощавшись, удалился.
  До встречи со следующим клиентом оставался час, но он не поехал в офис, тот располагался на другом конце города, и были все шансы застрять в пробках. Артем припарковался недалеко от университета. Делать этого не стоило, но он ничего не мог с собой поделать. Он и так почти месяц сопротивлялся желанию увидеть Надежду снова. Скоро, буквально месяц с небольшим и весна, а значит, пора завершать начатое девять лет назад.
  Он сидел в тихо урчащей машине и наблюдал за дверями университета, то и дело, поглядывая на часы. В машине было тепло, и он вымотанный бессонной ночью и тренировкой незаметно для себя уснул.
  
  Тогда. 1991 г.
  - Эй, Артемон, двигай сюда. - Он затравленно оглянулся, нет ли вокруг взрослых?
  Он прекрасно понимал, что даже будь кто-нибудь поблизости, ему вряд ли помогут. Взрослые, предпочитают не вмешиваться в мальчишеские дела. Детишки ведь просто играют, а если не играют, то ну его на фиг вмешиваться - для здоровья дороже.
  Нога за ногу он поплелся к скамейке скрытой за густыми зарослями сирени.
  На пошарпанных досках, прислонившись спиной к жести гаража, сидело несколько подростков. Центральное место занимал местная гроза района - хулиган Степка. Он вольготно расположился на спинке, поставив обутые в кроссовки ноги на сиденье скамейки. К его левому плечу жалась белобрысая Натка.
  - Седай братуха, - Степка топнул ногой по скамейке.
  Артем помедлил, ему не хотелась пачкать джинсы о грязные доски.
  - Не межуйся, садись. Садись я сказал. - Степан заметил его колебание.
  Артем аккуратно присел на самый краешек скамейки, старательно глядя в сторону, перед самым его лицом мелькали голые, с круглыми коленями ноги девочки.
  - Смотри-ка, Натаха, маменькин сынок не глядит на тебя, наверно считает, что ты недостаточно хороша для него. - Подросток хрипло загоготал.
  Артем краем глаза заметил, как девочка поддернула повыше юбку, еще больше открыв белизну ног, и легонько толкнула его в плечо бедром. От этого прикосновения его бросило в жар. Помимо воли он перевел взгляд на ее ноги и шумно сглотнул.
  Вся компания дружно заржала. Он быстро отвернулся, успев заметить светлый редкий пушок, покрывавший ее бедра и треугольный рисунок маленьких, с маковое зернышко, родинок на внутренней стороне чуть выше колена.
  - Ну, че Артемон, деньги у тебя есть?
  Артем мотнул головой.
  - Да? - лениво растягивая "а" протянул Степан.
  Артем физически ощущал скользящий по его затылку и спине взгляд.
  - А как за просмотр платить будешь?
  - За какой просмотр? - он удивленно вскинул глаза.
  - Как за какой? - подала голос Ната. - За этот.
  И она еще больше вздернула подол, так, что он выхватил взглядом краешек застиранных бледно-голубых трусиков.
  Артем вскочил.
  - Да вы че? - голос его зазвенел.
  - Рот, захлопни, - осадил его Степан, - и не ори.
  - Короче стоха с тебя, понял? Не принесешь до вечера, на счетчик поставим, к завтрому две будешь должен. Через неделю штуку. Не вернешь - на перо поставим. К восьми, что бы деньги были. Все. Вали отсюда.
  Он отвернулся, продолжив прерванный разговор со своими корешами, по-хозяйски запустив руку под юбку девочки.
  Артем поймал ее взгляд, ему почудилось в нем сочувствие. Повесив голову, он побрел домой.
  Все оставшееся время он ломал голову над тем, что делать. Деньги это не проблема, по крайней мере, не такая уж серьезная. Сто рублей то он сумеет добыть. Разобьет копилку - там было рублей двадцать-тридцать. Еще двадцатку он мог стянуть у матери, хоть это было стыдно, очень стыдно. Попросить немного у бабки с дедом. Чирик одолжит его товарищ по парте - Колька-малышок, он вроде к нему нормально относится.
  Дело было не в этом. Стыдно и унизительно было нести этим подонкам, мелким шакалятам, деньги. В школе его иногда трясли, как в прочем и всех остальных, но у него никогда не было денег. И поэтому от него вскоре отстали. Отец не разрешал давать ему на мелкие карманные расходы, да он и сам не хотел. Артем словно наяву услышал его голос.
  - Что, какие еще деньги? Да у этой кисейной барышни их тут же отнимут, ошакалят как первоклассника. Не нужны они ему. В школе - завтрак бесплатный, обедает дома...
  Артем в бессилии уткнулся носом в подушку. Что же делать? Отцу сказать? Нет только не это. Уж лучше перо в бок получить. Больше всей этой банды шакалов он боялся отца. Вся его любовь к нему, ранее жившая в душе, давно уже истаяла. Ее место заняли ненависть и страх. Он не тот шестилетний мальчик, которого отец заставлял прыгать со стремянки, чтобы закалить характер. Отец, конечно, разберется с проблемой, но потом будет только хуже.
  Не заметно его мысли перескочили на отца.
  Высоченный, широкоплечий, с длинными вьющимися волосами, которые он зачесывал назад. Спортсмен - боксер и самбист, душа компании. Он блестяще шутил, великолепно играл на гитаре, подпевая приятным, с хрипотцой, баритоном. Образцовый самец - храбрый и бесшабашный, где нужно напористый, а где осторожный, словно старый лис. Он был помешан на силе. Не только на физической, а вообще на всякой. Но именно силу тела и храбрость он считал настоящим проявлением силы характера. Что и хотел привить сыну, но Артем был слеплен из другого теста. Характером он был в мать - маленькую стройную блондинку, совершенно подавленную харизмой мужа. Она была тихой и незаметной словно мышка, когда-то красивая она постепенно истаяла, став бледной тенью себя.
  Отец, видимо раньше любивший его мать, совсем потерял к ней интерес. Она была спокойной, не любила шумных вечеринок и гостей, в общем, она была полной противоположностью отца. А на отца заглядывались абсолютно все женщины попадавшие в его личную зону.
  Сколько раз он возвращался домой за полночь, пахнувший чем-то таким - одновременно отталкивающим и в то же время притягательным. А мать потом долго ходила с заплаканными глазами. Он так и не понял, почему они не развелись. А спросить у матери боялся.
  С какой силой Артем ненавидел отца, с такой он любил мать. Как могла, она защищала сына от властного мужа, жаль, что могла она не очень много.
  - Если бы ты не был так похож на меня, я бы подумал что ты соседский, - сколько раз говорил отец, брезгливо глядя на сына.
  Он давно уже оставил попытки привить силу, как он говорил, мальчику. В девять лет отец отдал его в секцию бокса, но Артем походил и через несколько занятий бросил. Ну не мог он бить людей по лицу, просто не мог, да и тренер вместо того что бы как-то увлечь пацана лишь орал на него. Он уходил вроде как на тренировку, а сам отсиживался за гаражами или бродил по большому универмагу. Так тянулось несколько месяцев, пока он не столкнулся в магазине с отцом, который нежно придерживал за талию огненно-рыжую улыбчивую женщину. Отец его, конечно, заметил и всыпал дома, но настаивать на тренировках не стал.
  - Если ты такая размазня, то и черт с тобой.
  С того раза он потерял интерес к мальчику. Артем поначалу вздохнул с облегчением, но дальше стало хуже. Отец начал изводить его мелкими придирками, глядя на него с презрением. Доводил до слез по мельчайшему поводу, от плохой отметки до не вытертого кухонного стола.
  Со временем он начал их с матерью поколачивать, делая это с умом, так что бы со стороны побоев не было видно. Но вскоре отцу это наскучило - они не сопротивлялись. Так мальчик и жил в вечном страхе.
  Школьная жизнь у мальчика тоже не задалась. Учился он, еле-еле переползая с тройки на двойку, лишь по рисованию мелькали четверки вперемешку с пятерками. Нет, он не был глупым или тупым, для своих лет он был очень умен, просто он был немножко другим. Друзей у него не было, на переменах не выходил в коридор, где каждый был готов задеть его. В общем, был обычным тютей - такие есть в каждом классе. Самые слабые и забитые, над которыми с радостью издеваются одноклассники. Лишь сосед по парте относился к нему, как к обычному сверстнику не подкалывал его и иногда приглашал к себе в гости.
  Только в одном месте страх, извечный его спутник, покидал его. Этим убежищем для него стала местная детская библиотека. Окунаясь в выдуманный мир, он прятался от жестокого бытия полного насилия и боли. К тринадцати годам он перечитал практически все, что было доступно по его абонементу. Видя такую жажду знания, библиотекарь - строгая дама лет сорока, стала пускать его копаться в книжных стеллажах, к которым никого не пускала. Вот только одна беда, все теоретические знания никак не могли помочь за пределами библиотечных стен.
  Артем поднял заплаканное лицо от подушки. Со злостью провел ладонью по лицу. Взглянул на часы - стрелки упорно подбирались к восьми. Надо что-то решать. Страх переполнял его. Такой сильный, что сводило желудок и дрожали руки. Он прошел на кухню, бесцельно открыл кухонный шкаф. Взгляд упал на деревянный ящичек, из которого торчали ручки ножей. Он замер глядя на матовую поверхность изогнутых рукоятей. Этот набор кто-то подарил отцу, тот любил все такое - острое и блестящие.
  Как завороженный мальчик притронулся к холодному пластику. Достал один - узкий и хищно изогнутый, кажется, он предназначался для рыбы. Холодная сталь лезвия отразила его испуганные глаза. Он притронулся к остро отточенному лезвию. Острая кромка легко разрезала мякоть большого пальца. На дно шкафа закапали алые капли. Машинально он сунул палец в рот. Он тут же наполнился соленой, с привкусом меди, кровью. Он сосал палец, пока кровь не остановилась.
  Часы за стенкой гулко пробили восемь раз. Артем опрометью бросился к входным дверям, на ходу пряча в карман нож...
  
  Сейчас. Январь 2010 г.
  Завибрировавший в кармане мобильник выдернул его из не крепких объятий Морфея. Он поднес аппарат к уху, выдернув глазами время - отключился он ровно на пятнадцать минут:
  - Да.
  - Артем Сергеевич, Вы где? - окликнул его звонкий голосок.
  - Аня, что-то случилось?
  - Нет, но Вы обещали заехать, пару бумаг надо подписать и договора пришли, их проглядеть надо.
  - У меня еще один клиент, потом заеду.
  - А с тем дядечкой, ну таким... - она замялась, подбирая слова.
  - Быковатым? С большим, безвкусным перстнем? - пришел он ей на помощь.
  - Ну, да, - девушка хихикнула.
  - Отбой, выкинь его из базы. С ним, мы больше никаких дел иметь не будем.
  - Как скажете, - озадаченно произнесла Аня, - а...
  - Ни каких а. Все отбой. После обеда заеду.
  Он бросил телефон на торпеду.
  С силой потер лицо ладонями. Взглянул на себя в зеркало заднего вида - вид был осунувшимся. Перевел взгляд на свои руки. Артем смотрел на ладони, мысленно уносясь в приснившийся ему день...
  
  Тогда. 1991 г.
  Артем подбежал к гаражам изрядно запыхавшимся, не столько от бега сколько от страха сжавшего грудь и мешавшего полноценно дышать. Что делать он не знал. Знал лишь, что если не придет, потом будет намного хуже.
  Степан сотоварищи все также сидел на скамейке. Теперь, правда, на застеленном газетой сиденье стояли початая бутылка водки, банка с разведенным водой "Инвайтом" и несколько слегка завядших сосисок.
  Гроза района нехотя оторвался от губ Натки:
  - А, явился?
  Артем ничего не сказал, лишь тяжело дыша, исподлобья глядел на них.
  - Опаздываешь.
  - Принес?
  Он помотал головой.
  - А че, пришел? - спросил Степка, поглаживая бедро девочки.
  - Я, вам ничего не должен. - Прохрипел он, глядя во внимательные глаза подростка и обмирая при этом от ужаса.
  От страха у него дрожали колени, он лишь надеялся, что в широких штанинах этого никто не видит.
  - Во как? - лениво протянул Степан, вытягивая руку из-под юбки Натки.
  - Я на просмотр не просился. - Выдавил из себя Артем.
  Степан не торопливо спрыгнул со скамейки и все так же лениво, чуть в раскачку двинулся к нему.
  Артем увидел, словно в какой-то замедленной съемке, как пальцы подростка, с еле слышным хрустом сжались в кулак.
  И тогда не думая он выхватил из кармана нож:
  - Не подходи, зарежу, - хотел грозно, а вышло, словно мышь пискнула.
  Степан весь подобрался, вытянул перед собой руки, по дуге обходя Артема. Послышался звук разбившегося стекла, визг девочки и крик:
  - Степка, у него нож.
  Вся гоп-компания повскакала со своих мест и медленно потянулась к Артему. Он на секунду отвлекся на них, и пропустил прыжок Степана. Краем глаза мальчик заметил размазанное движение и отшатнулся. Перед его носом просвистел кулак, лишь чуть-чуть не достав до носа. Он в слепую махнул перед собой ножом, ни в кого не попав. И тут же получил ботинком по пальцам. Нож, серебристой рыбкой порхнул в кусты. Артем совершенно не умел драться. Чей-то кулак заехал ему в глаз. Сразу за этим прилетело в другой. Жесткая подсечка уронила его на землю. И тут на него накинулись все. Тяжелые удары сыпались градом. По спине, ногам и груди. Он лишь прикрывал голову руками.
  - Стоп, пацаны.
  Артем, хлюпая разбитым носом, сквозь щелочки моментально распухших глаз смотрел на, склонившегося над ним, Степана.
  Тот внимательно разглядывал его, словно диковинного зверя.
  - Вот значит как? Стольник пожалел?
  Артем помотал головой, прохрипел:
  - Противно.
  - Противно, деньги братве принести?
  - Противно свое отдавать, - терять ему было нечего.
  - Орех, да он ваще оборзел, дай я ему врежу, козлу. - Донеслось из-за спины.
  - Ша я сказал. Пацан-то не без характера.
  Степан молчал и, склонив голову, смотрел на Артема. Потом усмехнулся:
  - Ладно, вали отсюда.
  - Орех, ты че, его просто так отпустишь?
  - Я сказал.
  Возражений больше не последовало, вожак пользовался в стае непререкаемым авторитетом.
  Артем с трудом поднялся, и, не оглядываясь, похромал домой. Все тело болело, а сквозь заплывшие глаза пространство виделось каким-то искаженно нереальным. Ему не верилось, что он так легко отделался...
  
  Сейчас. Январь 2010 г.
  Он усмехнулся. После той истории, денег с него никто не требовал. А Степан считал своим долгом при каждой встрече навешать ему люлей. Он по мере сил отбивался, но безуспешно. Его противник уже лет пять занимался в той секции бокса, откуда он сбежал.
  Степан и стал первым, после армии, кого он нанес на свое плечо - огненно-красный лист чертополоха. Да, он был уже не тем безбашенным пацаненком - грозой окрестных дворов. О, нет, это был битый жизнью волк, еще не "авторитет", но человек, к слову которого прислушивались и который крепко держал в кулаке район.
  Он перевел затуманенный взгляд с ладоней на зеркало заднего вида, и сонное отупение моментально слетело с него. Широкое выпуклое зеркало отразило очень любопытную сцену.
  На парковой дорожке, не далеко от входа в университет ссорились двое. Надя пыталась вырвать рукав дубленки из цепких пальцев крепкого парня. Она негромко что-то говорила ему, словно стараясь в чем-то убедить, а парень явно на повышенных тонах ей что-то доказывал, довольно агрессивно жестикулируя свободной рукой.
  Артем не заметил, как выскочил из машины. "Вот, черт, да что я делаю?". Но мысли пропали. Он уже мчался по тропинке к спорящей парочке.
  В паре метров от них он притормозил. Спорящие заметили его, только тогда, когда он подошел вплотную и окликнул их. Девушка стояла к нему спиной, а парень был слишком зол, чтобы, что-то видеть вокруг себя.
  - Молодой человек, мне кажется, девушка хочет, чтобы Вы отпустили ее.
  Надежда обернулась. Ее лицо было раскрасневшимся от возбуждения, а в глазах застыло беспомощное выражение. Парень взглянул на него, бешенными от клубившейся злости глазами.
  - Че, надо?
  - Я говорю, девушку отпусти. - Спокойно повторил Артем.
  - А ты кто такой?
  - Это не важно. Ты пальчики разожми. Так ты все равно ничего не добьешься.
  Парень, высокий, почти на пол головы выше Артема, крепкий и накаченный, отпустил Надин рукав и с хрустом сжал пальцы в кулак. Этот хруст до боли напомнил Артему хруст костяшек Степана.
  - Денис прекрати. Что ты творишь? Тебе мало прошлого раза? - звенящим, от еле сдерживаемого негодования, голосом выкрикнула девушка.
  Но парень ее не слушал. Этот окрик лишь подстегнул его, словно напомнив о чем-то постыдном. Одной рукой он отодвинул Надю с дороги, кстати, довольно грубо. Она упала бы, но Артем подхватил ее под локоть. Другой, сбросил с плеча спортивную сумку и шагнул на встречу Артему.
  "Ну, давай бычок иди ко мне".
  Артем отпустил внутренние преграды, допуская в глаза отблеск силы сокрытой в нем. Этого дуновения, даже не ветерка, а легкого сквознячка хватило, что бы парень тормознул на середине движения.
  
  Взгляд со стороны.
  Денис.
  На него сквозь голубые глаза, так некстати вмешавшегося в разговор, незнакомца глянуло...
  Что-то одновременно птичье и змеиное - равнодушное и холодное. Так, наверное, ястреб смотрит на бегущую под ним добычу, или питон перед тем как затянуть свои смертоносные кольца.
  В своей жизни Денис дважды видел такой взгляд. И оба раза он был очень, очень напуган.
  Первый раз это было в кабинете отца, когда он ворвался что бы попросить денег. Не слушая возражений секретаря, он распахнул дверь и влетел в кабинет. Отец был не один. В кресле перед ним сидел средних лет человек, с какой-то серой незапоминающейся внешность. С редкими, коротко стрижеными волосами и темном костюме.
  - Папа...- закричал он и осекся.
  Отец, смотрел на него со странным выражением. Незнакомец в кресле медленно и плавно повернулся. На Дениса глянули блекло-голубые, ничего не выражающие глаза.
  - З-здравствуйте, - с запинкой произнес он.
  Незнакомец перевел взгляд на его отца.
  - Это, - неожиданно слабым и каким-то испуганным голосом произнес отец, - мой сын, Денис.
  Парень еще никогда не видел своего отца, обычно уверенного и властного, таким слабым и беспомощным.
  - Хороший мальчик, красивый и сильный, - кивнул незнакомец, снова переводя на него взгляд, словно с ног до головы осыпав ледяным крошевом.
  Любому другому, за такие слова, Денис, не раздумывая, влепил бы с правой в челюсть. Но сейчас, ему хотелось исчезнуть из кабинета, испариться, растаять, да что угодно лишь бы не находиться под прицелом этих глаз.
  - Так мы договорились, Леонид Матвеевич?
  Отец часто-часто закивал, судорожно сглатывая.
  - Ну, вот и хорошо.
  Незнакомец легко поднялся из глубокого кресла, и ни на кого не глядя, вышел.
  Отец, обмякнув в кресле, шумно дышал, словно ему не хватало воздуха.
   - Папа, а это кто? - прервал молчание Денис.
  - Это? - Устало переспросил отец. - Это - змей подколодный, которому человека убить, что тебе девку в клубе снять. Ничего не стоит.
  Второй раз это было на даче. Он вышел размяться в сад. Легко подвигался, крутя ногами вертушки в воздухе. Красиво помахал руками, имитируя удары и наслаждаясь своим телом. И вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Быстро обернулся. В паре метров от него стоял новый охранник. Невысокий, но плотный парень на пару лет старше его. Одетый в черную форму с пистолетной кобурой на поясе и резиновой дубинкой свисающей вдоль левого бедра. Он, молча стоял и смотрел на него.
  - Привет, - поздоровался Денис.
  Парень кивнул:
  - Здравствуйте.
  И серьезно добавил:
  - А это что?
  Он явно спрашивал Дениса про его телодвижения.
  - Это кик-боксинг, у меня соревнования через неделю, - он широко улыбнулся.
  Охранник не ответил на улыбку, серьезно кивнул и посмотрел ему в глаза.
  Таких пустых глаз Денис ни у кого еще не видел. По спине, словно мороз прошелся. Будто он из жаркого июля, выпал в ледяной февраль. Он даже поежился и, отступив на шаг, машинально принял оборонительную стойку.
  Парень снова кивнул, явно не Денису, а своим мыслям и, развернувшись, пошел к воротам в будку охраны.
  Уже потом Денис узнал, что новый охранник прошел несколько горячих точек и даже побывал в плену.
  Вот и сейчас, как тогда, из голубых глаз незнакомца на него смотрели пистолетные дула, готовые плюнуть уничтожающим все свинцом.
  И он тормознул на середине движения, чувствуя как по телу, разливается ледяной жар страха.
  Он не был трусом, но...
  Но на него сейчас смотрели не человеческие глаза, а глаза... глаза смерти, и он отступил.
  
  Сейчас. Январь 2010 г.
  Артем видел, как в глазах парня черным крылом мелькнул страх - заполняя радужку, а по румяным щекам разливается мертвенная бледность и усмехнулся правым уголком рта, как волк оскалился. А парень далеко не трус, хотя...
  Он повернулся к девушке:
  - Вас, подвезти?
  Надежда помедлила, глядя ему прямо в глаза:
  - Если Вам не сложно.
  Она стояла слева и не видела его усмешки, иначе ни за чтобы не согласилась.
  Он кивнул, и они пошли по заснеженной тропинке к его машине.
  Денис беспомощно смотрел им в след, второй раз его так унижают. Он в бессильной злобе заскрипел зубами. "Его, его, он не мог подобрать слов - лучшего парня в универе. Ну ладно, Надя, посмотрим, чья возьмет". Он подхватил сумку. Бросил ее на землю и со всей силы наподдал по ее боку. "Нужна ему эта недотрога. Да он любую только пальцем поманит... Нужна? Да, нужна! Зачем? Он не знал. Он просто хотел ее. Хотел и все. Как никого и никогда еще не хотел. Как усталый путник в пустыне глотка воды, как птица в клетке - полета, как... Да он просто хотел ее, всю ее - вот и все".
  Артем обошел машину и открыл заднюю дверь машины, умышленно выбрав противоположное от водителя место. Он так быстро выскочил из машины, что даже забыл заглушить двигатель, и он еле слышно урчал, словно приглашал их в салон.
  Девушка грациозно опустилась на сиденье, элегантно подобрав полы дубленки. Он залюбовался ее длинными ломкими пальцами, с гладкими аккуратными ногтями, покрытыми прозрачным лаком.
  - Куда, Вас отвезти? - спросил он, устраиваясь на водительском кресле, слегка поворачивая зеркальце, чтобы лучше видеть ее лицо.
  - Кафе "Библиос", если не сложно.
  И увидев в зеркале его озадаченное лицо, добавила:
  - Это в старом городе. Но если Вы торопитесь просто подбросьте меня до ближайшей трамвайной остановки.
  Она заметила, как он бросил быстрый взгляд на часы. До назначенной встречи оставалось двадцать минут.
  Артем улыбнулся - ближайшая остановка была в сотне метров от того места где они стояли.
  - Нет, все нормально. Пристегнитесь, пожалуйста.
  Дождавшись, когда она щелкнет замком ремня, он плавно вырулил на дорогу. До старого города, было, минут двадцать езды, а если попасть в пробку то и все сорок. На встречу, он по любому не успевает.
  - Спасибо, за помощь.
  - Не за что, Ваш парень резкий человек.
  Он поглядывал на ее лицо в зеркало и видел, как она поморщилась.
  - Он не мой молодой человек, если Вы это имели в виду, и никак понять этого не хочет.
  - Одну минуту.
  Артем достал мобильник, набрал номер:
  - Иван Петрович, здравствуйте. Я Вам вот по какому поводу звоню. Дело в том, что клиент отказался продавать квартиру. Да. Нет. Я сам только что узнал об этом. И поэтому, у меня к Вам вот какое предложение. Вы подъедете к нам офис, и мы выберем вам другую квартиру. Да. Да. Я понимаю, что она Вам понравилась. Ну что же делать. Человек отказался. Это его право. А за эту маленькую неувязочку, я вам чуть-чуть сброшу цену. Это мы обсудим в офисе. Да часам к трем подъезжайте. Буду Вас ждать.
  Он сбросил номер, тут же набрал другой. Улыбнулся девушке, она слабо ответила на его улыбку.
  - Мария Вячеславовна, здравствуйте. Я Вас вот по какому поводу беспокою. Мы должны были к Вам сегодня подъехать, что бы помещение посмотреть. Приношу свои извинения, но, ничего сегодня не получится. Да. Да. Мне тоже неприятно. Но клиент срочно уехал за границу, у него что-то там с бизнесом. Да конечно. Я обязательно подберу вам другого. Спасибо за понимание. До свидания.
  Тут же позвонил в офис.
  - Аня, сегодняшняя сделка с господином Козинцевым, отменяется, срочно подбери ему несколько вариантов. Все отбой.
  Не слушая слабые возражения на другом конце провода, он отключился, и снова улыбнулся девушке.
  - Вы меня ради Бога извините, - начала она, - у Вас из-за меня сделка срывается. Так неудобно.
  - Пустяки, - он в который раз улыбнулся, - не смертельно. Да и люди, надо сказать не очень приятные в общении.
  - Как вас зовут, милая незнакомка.
  Он видел, что ее щеки слегка порозовели - ей было приятно.
  - Надежда, - и помедлив, - Надя.
  - Очень приятно, меня - Артем. Скажите, Надя, а почему Вы посреди учебного дня едете в кафе?
  - У меня сейчас перерыв - лекции закончились, вечером практика. Пока подготовлюсь. - Она помахала, вынутым из сумки толстенным томом.
  - А Вы не перепутали, может Вам в библиотеку надо?
  - А Вы в этом кафе бывали?
  Артем покачал головой. "Что же он делает? Нельзя так сближаться. По крайней мере, не на этом этапе. Его могут запомнить. Да его точно запомнили. Вот это ее дружок-не-дружок, точно его запомнил. Ректор еще этот. Он так подставляется".
  Но Артем уже не мог остановиться, его несло, как потерявшего равновесие на льду, и Артем выкинул опасные мысли из головы. Он все обдумает потом. Когда ее не будет рядом. Когда мысли не будут путаться от ее тонкого запаха, от вида нежной кожи и длинных ног.
  - Нет, - ответил он односложно.
  - Жаль, там так здорово. Помещение оформлено в стиле замковой библиотеки. Тяжелые деревянные столы. Повсюду полки с книгами. Приглушенное освещение. - Девушка весело живописала достоинства кафе.
  - Знаете, там, можно сидеть сколько угодно и заниматься, никто слова не скажет. Хоть за все время одну чашечку кофе закажи. Кофе там замечательное и выпечка хорошая.
  Он пропускал ее слова мимо ушей, просто слушая ее голос - нежный и переливчатый, словно весенняя капель.
  
  Взгляд со стороны.
  Надежда.
  Надя смотрела на четко очерченный профиль Артема. На его сильные руки с длинными пальцами, уверенно лежащими на руле. Иногда мелькали в зеркале ярко синие глаза, время от времени поглядывающие на нее. От мужчины, в том, что ему под тридцать, а то и больше она была уверена, исходила четко уловимая волна силы, и это волновало ее сильнее, чем ей хотелось бы. И поэтому она говорила и говорила, стараясь словами успокоить себя.
  Она была красива и знала это. По знакам внимания, оказываемым ей мужчинами, по тому, как увивались вокруг нее сокурсники. Как смотрели преподаватели. Да потому же Денису. Первому парню в университете. Как он бегает за ней.
  Она невольно стала сравнивать мужчину сидящего за рулем и Дениса. Первый был матерым псом, нет, не псом, пусть даже цепным - сильным и злым, он был волком - опасным как лезвие бритвы. Денис же - щенок бойцовой собаки - старающийся всем доказать свою силу и превосходство, жаждущий на каждом опробовать свою хватку. Артему не надо было ничего доказывать, по крайней мере, не окружающим, себе - может быть, другим - нет.
  Даже то, как они водят машину, было разным. Денис ездил на своем внедорожнике, как-то зло и агрессивно, постоянно превышая скорость, прыгал из полосы в полосу норовя подрезать соседние машины. В повороты входи резко. Часто ругаясь по черному, не стесняясь никого, ни друзей, ни девушек в салоне, когда считал что кто-то не прав.
  Артем рулил плавно и уверенно, без нужды не перестраивался, легко входил в повороты и не ругался, когда кто-то нарушал правила.
  Она была молода, очень молода, но умна и проницательна. Ей понравился этот мужчина. Но она чувствовала что-то исходящее от него, хотя он очень хорошо это скрывал. Что-то страшное? Опасное? Девушка не могла облечь в форму свое чувство, она была очень неопытна. И эта волна, исходящая от него ее напрягала, и в тоже время притягивала к нему.
  И еще одно обстоятельство занозой сидело в мозгу не давая наслаждаться беседой. Лицо его и фигура казались странно знакомыми. Словно бы где-то видела она его. Но она точно была уверена, что раньше с ним не встречалась, но этот прямой нос, волевой подбородок с ямочкой, жестко очерченные скулы и высокий лоб. Где-то она все это видела и совсем недавно. Девушка нахмурилась, припоминая. Точно ведь - где-то, где-то. Но где? Нет, ничего такого не вспоминалось. Дежавю прямо. Помотав головой, она выбросила эти мысли из головы. Надо будет - само всплывет.
  
  Сейчас. Январь 2010 г.
  - Красивая у вас машина.
  - Вы так считаете?
  - Да. А Вы разве нет?
  - Я не считаю, что машина может быть красивой?
  - Почему? - она искренне удивилась такому ответу.
  - Потому что красивыми могут быть люди и оружие.
  - И все?
  - Нет, почему же? Произведения искусства. Отношения. Природа.
  - Интересная у вас точка зрения. - Ее явно заинтересовал этот разговор, она даже немного подалась в его сторону.
  - А машина значит, нет?
  - Нет.
  - А вот общепринятый эталон - порше 911. Разве она не красива.
  - С чьей-то субъективной точки зрения - да. С моей - нет.
  - Вот как?
  Он кивнул, глядя на нее в зеркало.
  - А что с Вашей точки зрения красиво.
  - Вы, - сквозь зеркало он смотрел ей прямо в глаза.
  Девушка покраснела от смущения, но было видно, что ей приятны его слова.
  - Но это ведь тоже субъективно.
  - Море.
  - Что море?
  - Это объективно красиво. Или горы.
  Хотя я их и не люблю, хотел он добавить, но промолчал.
  Остаток пути они проделали молча. Оба думали об одном. Он о том стоит ли предложить девушке свое общество в кафе. Она думала, уместно ли будет пригласить его с собой. Оба так ничего не сказали, только попрощались.
  Девушка скрылась за деревянными дверями кафе, Артем развернулся через две сплошные, чего никогда не делал, и умчался в офис. Оба были недовольны собой.
  
  Взгляд со стороны.
  Оперуполномоченный А.П.Сидоров.
  Алексей Петрович Сидоров был человеком противоречивым. Обремененный сварливой супругой, рано постаревшей пухленькой блондинкой и двумя половозрелыми дочерьми - капризными и заносчивыми, он частенько задерживался на работе допоздна. Жену он давно не любил, как в прочем и она его. Ее вечные крики о том, что она угробила лучшие годы на него - козла вонючего (она имела в виду его вечно воняющую табаком одежду, а может быть и не только это), никаких чувств, кроме глухого раздражения не вызывали. Выкуривая по две пачки дешевых, на дорогие у него не хватало денег, сигарет в сутки, Алексей Петрович был склонен с ней соглашаться, не в плане вонючести, хотя и это тоже, а то, что она потратила лучшую часть жизни на него. Он искренне не понимал, почему она не бросила его раньше, сейчас-то было уже поздно, не когда возраст перевалил за полтинник.
  Детей он не то чтобы не любил, скорее просто не понимал и не принимал. Кроме выше перечисленного он обладал двумя, но не на его взгляд, недостатками - неумеренной страстью к продажной любви и огромным самомнением, последнее было не без оснований. К сожалению, он имел еще один недостаток, так, по крайней мере, он считал - Алексей Петрович был патологически честен. Вкупе это давало общую неудовлетворенность жизнью, так как на мизерную зарплату старшего оперуполномоченного наслаждаться запретной любовью было просто не на что. А взяток он не брал. Так что вся его страсть оставалась более в теории, чем на практике. Да и вообще, чем-либо наслаждаться в его жизни было сложно. Даже сигареты, когда то столь нежно любимые, начали его тяготить. Но под дымок зажженной вонючей палочки ему лучше думалось. Так что по большому счету, кроме работы и звериного чутья, за душой у него ничего не было.
  Старший оперуполномоченный сидел и сквозь прищуренный глаз, в него попадал дым из зажатой в уголке рта сигареты, смотрел в напечатанный на плохой бумаге текст. Он смотрел на блеклые черные буквы и то, что видел, ему не нравилось, да, очень не нравилось.
  Столбик серого пепла упал на лацкан потрепанного пиджака, и он ругнулся сквозь зубы.
  - Петрович, че чертыхаешься?
  Это подал голос его напарник по кабинету. Молодой лейтенант - Олежа Бузин. Коротко стриженый и здоровенный как шкаф, с мощными мышцами, перекатывающимися под тонкой футболкой. Одет был он в модные узкие джинсы и дорогие кожаные туфли. На шее отсвечивала толстая золотая цепочка. Был он похож не на милиционера, а на бандита новой формации.
  Алексей Петрович, занятый своими мыслями, ничего ему не ответил.
  - Петрович.
  - Да.
  - Ты спишь что ли?
  - Чего, тебе надо?
  - Я спрашиваю, спишь что ли?
  - Нет.
  - А чего не реагируешь.
  - Отстань.
  - Че, ты там мусолишь?
  - Это ты девок в машине мусолишь, а я читаю.
  - А ты умеешь?
  Алексей Петрович перевел наконец, задумчивый взгляд на соседа по кабинету.
  - Слушай Олег, а ответь на один вопрос, он мне давно покоя не дает.
  - Давай, - мучимый бездельем Олег обрадовался возможности поговорить.
  - Ты на хрена в ментуру пришел?
  - В смысле?
  - В прямом. Зачем ты пришел работать в милицию? Из тебя мент, как из говна пуля, ну или из желе вилка.
  Олег не обиделся, а накрыв одной рукой макушку, а другую, приставив к виску, отрапортовал:
  - Как зачем? Охранять покой граждан. Давать отпор злобствующим криминальным элементам и что бы в нашей великой стране все было в порядке.
  Отчеканив это, он радостно заржал довольный собой.
  Алексей Петрович молча смотрел на него и пускал дым через ноздри словно сказочный дракон.
  - А куда мне было деваться, Петрович?
  - А что мало куда?
  - На завод или в коммерцию?
  - Хотя бы. У тебя вроде родители богатые.
  Опер кивнул на дорогой, тонкой кожи, пиджак лейтенанта, стоящий двух, а то и трех его зарплат. И многозначительно посмотрел на ключи от машины с известным японским логотипом на брелоке.
  - Ну и что? Че как обсосу жить, если зарплата мизерная?
  - Так и попросил бы папашку пристроить куда-нибудь.
  - Неа. Нет желания.
  - Шел бы в бандиты тогда, к дружкам своим.
  - В бандосы? На хрена? Мне и здесь хорошо. Хотя... если погонят, то может и пойду.
  Алексей Петрович вздохнул и покачал головой. Напарник был похож на его дочек - такой же непонятный для него.
  - Петрович.
  - Ну.
  - А ты зачем в милицию пошел.
  - Потому что я потомственный мент.
  - В смысле.
  - В прямом. Отец у меня был ментом, дед - мусором.
  - Кем-кем?
  - Эх ты мент, хотя какой ты мент, так - погулять вышел, а таких вещей не знаешь. Сотрудником Московского уголовного сыска.
  - Вон, оно что. Так ты столичный? А как здесь оказался?
  - Распределили сюда, после академии. Мне тут понравилось, вот и остался.
  Они замолчали. Но скучающий Олег не мог угомониться и снова окликнул опера. Тот как раз прикуривал очередную сигарету.
  - Петрович.
  - Слышь, молодой, тебе чего надо? Скучно, ну так вали домой или куда ты там ходишь.
  - Да ладно. Че ты там читаешь? Уже неделю по вечерам эту папку изучаешь.
  - Слушай, Олег, иди барышню свою изучай, а меня оставь в покое, а то я тебя так загружу, что сам рад не будешь. Лады?
  - Да на дежурстве она сегодня.
  Они снова замолчали, но опять ненадолго.
  - Петрович.
  - Да, б...ь, чего тебе надо! - рявкнул в конец разозленный Алексей Петрович.
  - Не ругайся, ты знаешь, как тебя в отделе зовут.
  - Как?
  - Страшный опер, - Олег был убийственно серьезен.
  Алексей Петрович был ошарашен его откровением и серьезным выражением лица, и только и смог что спросить:
  - Почему?
  - Потому что, ты... - он выдержала паузу, а потом по слогам проговорил, - опер и страшный.
  И не в силах больше сдерживаться оглушительно захохотал.
  Алексей Петрович не выдержал и тоже засмеялся.
  - Ну, наконец-то, - сказал Олег, - а то я думал ты так и не улыбнешься, всю неделю серьезный, как на похоронах. Случилось что, Алексей Петрович?
  Опер помолчал, прикидывая поделиться с лейтенантом своими подозрениями или отмолчаться. С одной стороны он конечно балбес, бабник и трепло, а с другой - парень умный и знакомства кой-какие имеет, да и раскрываемость у него не плохая, а на счет пули и вилки, это он для красного словца выдал.
  Алексей Петрович выпустил изо рта клуб вонючего дыма и задумчиво произнес:
  - Есть такое мнение, что у нас серийник завелся.
  Олег весь подобрался, и осторожно спросил:
  - Чье мнение Ваше или... - он указал пальцем на потолок.
  - Пока, я так подозреваю, только мое, но если я доложу все что подытожил то...
  Олег смотрел на него внимательными светло-карими глазами, явно ожидая продолжения.
  Старый опер молчал.
  - Да не томи ты Петрович, говори раз начал.
  - Оно тебе надо? - с сомнением произнес тот.
  - Ну, знаешь. Сказал "а" говори и "б", - обиделся Олег, - или сомневаешься во мне?
  - Ладно, молодой, не кипятись, я думаю с чего начать.
  - Сначала начни, чего уж там.
  - Сначала? Ну, с начала, так с начала - слушай.
  Алексей Петрович был влюблен в свою работу, как может быть влюблен в нее человек, у которого нелады с личной жизни. Да что там нелады, прямо сказать с жизнью, вне работы, у него пыл полный швах. Он часто задерживался в кабинете, что бы поменьше ругаться с женой, и поэтому брался за сложные дела, и чем сложнее дело, тем интересней с ним было работать. Был он настоящим опером, псом который если вцепится во что-то зубами, то нипочем не отпустит.
  Поэтому раскрываемость у него была если не сто процентов, то около того. Были, конечно, откровенные глухари и висяки, но на фоне остальных сотрудников это был мизер. За это он был ценим начальством, не смотря на склочный характер и ядовитый язык.
  Алексей Петрович брался за самые безнадежные казалось бы дела и, как правило, доводил их до логического конца, именно поэтому ему не давали щекотливых дел, знали, что невиновного он подставлять не будет, и отмазывать преступника тоже. Ни за какие деньги. Друзей у него в отделе не было, водку он не пил, подтасовками не занимался.
  Хобби было ему под стать, таким же противоречивым и странным, как и он сам. Любил он раскручивать серийные дела. На его счету было несколько маньяков и парочка педофилов.
  Вот и сейчас копаясь в архиве, нашел он любопытную папочку со сводкой за прошедший год. Данные заинтересовали его. Алексей Петрович поднял информацию еще за пару лет, почитал, сравнил. Сильно удивился и начал копать еще глубже. И то, что он нарыл, его сильно обеспокоило и насторожило, и вместе с тем заставило трепетать от предвкушенья его гончий нюх.
  - Ты представляешь, Олежа, за девять лет двадцать шесть девочек.
  Лейтенант присвистнул и покачал головой. Было видно, что ему не по себе, он хмурился и кусал губы.
  - И всем от 19 до 21. Причем, ты понимаешь, ни какого сходства. Нет, конечно, на такое количество попадались схожие типажи, но...
  Опер прервался, чтобы прикурить, неизвестно какую по счету сигарету, во рту давно уже горчило, а от вкуса табака подташнивало, но остановиться он уже не мог.
  - Брюнетки, блондинки, рыженькие, в общем, девушки были разные. Не удивительно, что никто не мог сопоставить смерти. Студентки и не только. Все из разных слоев. Богатые, бедные. Любовницы папиков. Певичка из ресторана. Одно только сходно - все красивые и молодые.
  - Любит, значит молодых. А причины смерти?
  - Понимаешь, Олежа, в чем фигня. Умерли все по-разному.
  - Но все убиты?
  - Ага, но... Б...ь, опять это но, некоторые смерти признаны несчастным случаем.
  - Алексей Петрович, а как же ты все эти нити в один клубок свел?
  Опер вздохнул, с отвращением затушил бычек в пепельнице и тут же выцарапал из пачки новую сигарету.
  - Погодь, Петрович, - Олег накрыл его руку своей ладонью, - ты помрешь от никотинового передоза, если так продолжать будешь. Давай лучше чаю выпьем.
  Алексей Петрович, смахнул пачку в ящик стола и распахнул окно. Лейтенант щелкнул тумблером электрического чайника, достал стаканы, чай и сахар. Когда чай был разлит по стаканам, он достал пузырек с крепкой настойкой:
  - Будешь, для тонуса? - он махнул темной бутылкой в сторону Алексея Петровича.
  - Нет, я кроме пива ничего не употребляю.
  - А я в чаек плесну.
  - Ты же вроде спортсмен?
  Оба вели себя так, словно и не было разговора об убитых девушках.
  - Да будешь с этой работой спортсменом. Петрович, так может за пивком сбегать?
  - Ну, если мы с тобой трепаться будем, то сбегай, а если о деле говорить будем то...
  - Я так понимаю, разговор долгим будет.
  - А ты торопишься куда? Так я не держу, сам напросился.
  - Не, это я к тому, что пожрать сгоношить надо.
  - Да не плохо бы.
  - Так я сбегаю.
  - Давай, - Алексей Петрович, полез в карман за деньгами.
  Олег замахал руками и, подхватив пиджак, выскочил за дверь, бросив на ходу:
  - Я быстро.
  - Давай, давай, - скорее самому себе, чем напарнику пробурчал опер, глядя в окно на выходящего из управления молодого человека. - А я подумаю, надо ли тебя, орелик привлекать к делу...
  Он сквозь густеющие сумерки смотрел, как лейтенант скрылся за дверьми супермаркета. Повернувшись к столу, что бы достать сигареты, Алексей Петрович охнул - как-то не хорошо заныло под левой лопаткой:
  - Нет, курить надо бросать.
  Лейтенант вернулся действительно быстро. Водрузил на стол пакет с продуктами, тот подозрительно звякнул. Заново поставил чайник.
  Услышав звяканье опер поморщился, но ничего не сказал.
  Олег вытащил из пакета упаковку темного пива:
  - Знаю, знаю, Алексей Петрович, но серьезный разговор без этого не пойдет.
  Петрович выудил одну бутылку, посмотрел на этикетку, хмыкнул:
  - Кучеряво живешь Олежа. Я такого ни разу не пробовал.
  - Да не беру я взяток, Алексей Петрович, и никого не отмазываю.
  - В курсе, иначе, я бы, Олежа, с тобой в одном кабинете не сидел, и информацией не делился. Вот только почему не берешь? Потому что честный такой или потому что родители богатые?
  - А разница есть?
  - Большая, Олежа, большая.
  Олег серьезно посмотрел на него и ответил:
  - Совесть не позволяет.
  - Верю.
  - А, ты Петрович, почему не берешь?
  - Я уже говорил, мент я потомственный. Дед не брал, отец не брал, значит и мне не к лицу. Понял?
  - Понял, - Олег ловко распечатал бутылку, протянул ее оперу, - вот холодненькое.
  Старый опер сделал глоток:
  - Хорошее пиво.
  Про чай они благополучно забыли.
  - Так как, ты их всех собрал?
  - Да вот так. Общее у них у всех было, каждая перед смертью сексуальный контакт имела.
  - Так он еще и насильник?
  - Да в том-то и дело, что, судя по всему, это дело на добровольных началах было. Так сказать полюбовно.
  - Не принуждал значит, и не бил. Интересно.
  - Еще как интересно. Кроме травмы, явившейся причиной смерти, других насильственных действий на телах не найдено.
  - Петрович, я с тобой.
  - Тебе-то, это зачем. С этим делом кроме геморроя ничего другого не наживешь.
  - Я тоже люблю молодых и красивых, и чем больше этот паскудник их убьет, тем меньше мне достанется, а мне не нравиться своим делиться. - Вроде как отшутился Олег.
  - А тебе этот гемор зачем?
  - Дедушка старый, ему все равно.
  - Есть, какие зацепки?
  Старый опер одним глотком добил бутылку, швырнул ее в мусорную корзину и откупорил следующую:
  - Да я еще толком копать не начал, так, факты в одну кучу сгребал. Только нюхом чую, есть там молодой да красивый.
  - Ага и богатый, - Олег оторвался от папки что бы глотнуть пива и кинуть в рот кусок салями.
  - С чего решил? - опер прищурился.
  - А ты смотри. Дамочки попадаются не бедные, а очень даже обеспеченные, вот например - дочка депутата, барышня со звучным именем Виктория, такая с голытьбой встречаться не будет. Ресторанчики там, подарочки, цветочки с конфетками.
  - Правильно, - одобрительно кивнул опер, - вот только по опросам никто ничего такого не помнит. Новых знакомств не выявлено.
  - Копали то хоть как?
  - Да почти никак. Самоубийство.
  - А папа что?
  - Да понимаешь Олежа, барышня, как ты выразился, с гнильцой попалась, хоть по виду не скажешь - вся такая гладкая да ухоженная. А там и алкоголь и наркота и прочие безобразия. Так что папе проще дело было замять.
  - А ты, значит, думаешь, что не так?
  - Думаю.
  - Основания.
  - Кроме моей чуйки, ничего.
  - По остальным как?
  - Да по-разному, Олежа. Там работы непочатый край. Ты представляешь, сколько надо народу по новой опросить? А времени сколько прошло? С последними ладно. А с первой девять лет прошло.
  - С чего ты решил что девять, может он раньше начал.
  - Может и раньше, но за эти девять лет я твердо уверен.
  - Почему?
  - Ты внимательно прочитал?
  - Вроде, как, - повертел кистью в воздухе, словно ввинчивал лампочку, Олег.
  Он листал папку, мелкими глотками попивая пиво, изредка прерываясь, чтобы заесть его колбасой. Петрович, молча смолил у открытого окна, глядя куда-то в небо. Один раз к ним заглянула уборщица, молчаливая и строгая, как учительница начальных классов, Ольга Павловна. Заглянула, хмыкнула и ничего не сказав, закрыла дверь. Алексей Петрович, тут же запер дверь на ключ.
  - На даты обратил внимание?
  Недоуменное пожатие плечами.
  - Эх, молодежь. В год по три девушки. Летом, весной и осенью. Зимой перерыв. Последняя кстати, как ее, Инга - студентка какой-то там академии, найдена задушенной в парке, в конце июня, а точнее - 18 числа. Никаких следов насилия, похоже, не сопротивлялась. Найдены кстати все почти сразу.
  - Значит скоро ждать, новую жертву?
  Опер пожал плечами и устало сказал:
  - Значит, ждать.
  - Еще что?
  Алексей Петрович, замялся:
  - Чую я, понимаешь? Чую. Так что ты по этому поводу думаешь?
  Лейтенант вздохнул:
  - Честно? Ну, если честно, то думаю чистый глухарь.
  - То есть ты отваливаешь?
  - Нет, я прикидываю с какого конца за дело браться.
  - Эх, чему вас только в академии учат? С того самого - с опроса свидетелей, родственников, друзей, приятелей и т.д. и т.п.
  - Это ж, сколько опрашивать придется.
  - А кто сказал, что просто будет?
  - Мне вот что не понятно, а родственники чего не чухались? Тут есть детишки вполне обеспеченных родителей.
  - Ну почему же не чухались? Дела не все нераскрытыми оказались. Где-то пристяжных нашли, на них и списали, грабеж там и все такое. Что-то как самоубийство прошло, что-то как несчастный случай. Так что наш маньяк, не только красивый и богатый, а еще и умный, причем очень умный.
  - Ага, и удачливый.
  Они просидели полночи, составляя план предстоящих действий. Картина открывалась безрадостная. Слишком много надо было сделать, слишком многих опросить.
  - Ладно, Алексей Петрович, поеду я. Моя скоро заканчивает, встретить надо. Вас подбросить.
  - Как же ты пьяный поедешь?
  - Да какой там пьяный, с этого разве опьянеешь, - Олег кивнул на корзину полную пустых пивных бутылок, - да и волшебные корочки есть, надо же от этой собачьей работы, хоть какое-то преимущество иметь.
  - Так как подбросить Вас? - он уже натягивал на широкие плечи пиджак.
  - Да я уж как-нибудь здесь, - отказался опер, - на диванчике, не впервой.
  - Хозяин барин. Я возьму папочку, завтра выходной, просмотрю ее поподробней.
  - За барышней своей поухаживай, раз выходной, а то будет как...- он хотел добавить у меня, но лишь махнул рукой.
  - Учеба у нее завтра, да и понимающая она у меня.
  - Все они понимающие, до определенного времени.
  На том и расстались.
  
  Сейчас. Январь 2010 г.
  Артем сидел на коленях, на обнаженных бедрах покоился меч в лаковых ножнах. Пальцы левой руки нежно поглаживали гладкую поверхность ножен, пальцы правой легкими касаниями перебирали витой шнур у рукояти.
  Она спала, он это чувствовал. Что ж пусть спит. Он сидел уже час, стараясь успокоить мысли и отрешится, получалось плохо, его все время затягивало в водоворот памяти, он сопротивлялся, но чем сильнее он старался, тем глубже его утягивало...
  
  Тогда. 1995 г.
  Артем окончил школу, и встал на перепутье. Что делать? Куда пойти? С его аттестатом нечего было и думать поступить на бюджетное место в институт, а на платное - ха...
  - ...Если, щенок, не способен учится, то платить за его бездарность я не собираюсь, пусть идет работать, если ни на что другое не способен...
  И он пошел, та самая женщина из библиотеки, которой он так полюбился, устроила его в библиотеку, но не в детскую, а центральную находящуюся недалеко от Университета.
  Платили мало, но на жизнь им с матерью хватало, да ему и самому нравилось эта работа. Тишина и полутьма прохладных залов, приятно щекочущая нос пыль в запасниках библиотеки и никто на него не кричит, не окликает собачьей кличкой, наоборот - зовут по имени отчеству.
  Он очень изменился за годы прошедшие с памятной драки на пустыре. Сильно вытянулся и раздался в плечах. За это надо благодарить его походы в бассейн. Этому поспособствовала мать, работавшая в районном спорткомплексе медсестрой. В течение трех лет он каждый вечер, перед тем как начинали сливать воду, приходил туда и плавал, плавал, плавал. Вот только друзей у него не прибавилось. Единственный человек, которого он мог назвать приятелем - сосед по парте, два года назад переехал в другой город.
  Степан перестал его доставать, но лишь по той причине, что год назад присел на нары, за грабеж, а вместе с ним и почти вся его шайка-лейка. Остальные его дружбаны притихли. Натка ходила повеселевшая, видимо ее тяготила любовь Степки. Она совсем расцвела за это время, превратившись из нескладной, но симпатичной девочки подростка, в очаровательную девушку. Артем пару раз видел, как она после школы садилась в шикарную вишневую девятку.
  Чем взрослее становился Артем, тем больше он походил на отца. Темные густые волосы, прямой нос и упрямый, с ямочкой, подбородок. Вот только глаза подкачали, были они ярко-голубые, как у матери, а не темно-карими угольями отца. И это его похожесть, парадоксально раздражала отца.
  Работая в библиотеке, Артем часто задерживался в ней допоздна, девушки у него не было, идти было некуда. Когда все сотрудники расходились по домам, он закапывался в книжные стеллажи, наугад беря книги и начинал их пролистывать и так до тех пор пока не находил книгу которую ему хотелось прочитать. Что бы никто ему не мешал, он даже устроился на полставки сторожем.
  Это было счастливое время, но все когда-нибудь кончается. Кончилось и оно. В летний призыв, от весеннего ему удалось отвертеться, он ушел в армию.
  Нельзя сказать, что там ему пришлось плохо, нет. Там просто было все не так, он словно попал в зазеркалье. В кривое зеркало, которое искажало реальность так, что переставало быть понятным, где добро, а где зло, и где грань между жизнью и смертью стиралась напрочь.
  А потом была война, вернее локальный военный конфликт, но если кирпич назвать горшком, он от этого кирпичом быть не перестанет.
  С этой войны для него началась другая жизнь. Жизнь полная грязи, боли и смерти. Бесчисленные ночные рейды и зачистки. Приклад бьющий в плечо, от чего на нем образовался синяк, со временем переросший в большую мозоль. Холодная сталь ножа, раскисшая грязь под ногами, свинцовое небо над головой и кровь, море крови. Встреча с Учителем и находка, навсегда перечеркнувшая прежнюю жизнь...
  
  Сейчас. Январь 2010 г.
  Артем открыл глаза. Внезапно заболело плечо, он потер зудящие наколки.
  ...Память, наша память, она что-то вроде личного палача...
  С тихим шелестом он обнажил меч и словно пружина, прямо с колен взвился в воздух. Тело было легким и послушным, глаза бездумно смотрели прямо перед собой. Руки легко вращали в воздухе трех килограммовый, старой работы, меч. Прекрасная балансировка клинка и отточенная годами техника позволяли ему действовать мечом с поразительной точностью. Катана, проснулась и яростно взвизгнув начала помогать ему. Старая, многослойная сталь разрубала все, что попадалось ей на пути. Давно были изрублены скатки из соломы, пропитанной водой. А он все двигался по комнате, словно обезумев. Меч пел в его руках свою песню смерти.
  Наконец он выдохся и остановился, опустив руку с клинком. Холодная сталь ласковым котенком ткнулась в обнаженное бедро. Он чувствовал ее дрожь, передавшуюся ему. Артем огляделся. Весь пол усеивали обломки. В своем безумном танце он изрубил все, что находилось в комнате. Уцелела лишь подставка, на которой хранился меч. Каким-то чудом он не тронул ее.
  Артем вложил клинок в ножны, почувствовав ее разочарование (она давно не пробовала человеческой крови) и надежду на продолжение.
  Надежда.
  По щекам Артема побежали слезы.
  Надежда. Наденька. Надюша...
  Обессиленный, он опустился на колени посреди разоренного помещения, пальцы разжались, и меч обиженно звякнул о покрытый циновками пол, и словно монах четки, начал перебирал события давно минувших дней.
  Ему повезло дважды. Первый раз, когда его не убили в первом бою, хоть эту бойню назвать боем сложно. Их, плохо обученных, не обстрелянных пацанов бросили против озверевших от крови и наркотиков боевиков, ой пардон, конечно не боевиков, а борцов за независимость свободной республики Гулистан. Из сотни "бойцов" вышедших вместе с ним вернулось девять. Артем был единственным кто вышел из боя целым и невредимым, не считая глубокого пореза над левой бровью - шальной осколок гранаты, прилетевший со стороны врага. С тех пор к нему намертво прилипла кличка "Счастливчик".
  Второй раз, когда его приметил командир развед роты - майор Ким Михалыч, похожий на обрубок комеля, и взял к себе, у него как раз по ранению выбыло пара человек. Он-то его и познакомил с Учителем - старым японцем...
  
  Тогда. Октябрь 1995 г.
  В очередной раз, летя от подсечки на землю, Артем никак не мог взять в толк, зачем им рукопашный бой. Он так и спросил у Михалыча.
  - На фига?
  - Дурная голова, ты думаешь, я вас драться учу? Нет, я блин, вас жизни учу, драка она всего лишь жизнь в миниатюре. Ты думаешь - взял пушку в руки и ты король. А вот хрен тебе. Утка с ружьем, это всего лишь утка с ружьем. И вообще в любом конфликте рулит дух, а не физика или техника. Будет дух все остальное побоку. Так что не рассуждай, а хватай финку и давай режь меня.
  Артем пожал плечами и взяв штык-нож пошел резать Михалыча. Хотя в принципе это было бесполезно, с таким же успехом он мог бы попытаться зарезать, к примеру, медведя или матерого кабана-секача. Шансов ноль!
  - Ты как перо, держишь? Ты обедать пошел или врага убивать?
  Артем поудобней перехватил рукоять ножа. И всадил его в живот расслабленно стоящего перед ним майора. Вернее попытался.
  Михалыч, легко перехватил его руку. Вывернул запястье наружу, и уложил его локоть себе на сгиб правой руки, выводя на залом. От боли Артем приподнялся на цыпочки, а Михалыч начал перемещаться по кругу и он волей неволей следовал за ним.
  - Ты меня пощекотать задумал или убить?
  Артем попытался ударить его свободной рукой. Майор пресек его удар и вот он стоит перед ним с вывернутыми руками.
  - Дальше что будешь делать? - сардонически поинтересовался Михалыч.
  Артем пнул его ногой, но он лишь сильнее вывернул его руки и попытка не удалась. Руки обожгло болью, и он застонал.
  - Зачем мальчика мучаешь?
  Артем сквозь навернувшиеся на глаза слезы оглянулся. Позади него стоял пожилой японец. Под седом ежиком волос - раскосые глаза, внимательные и печальные, под перебитым носом аккуратно подстриженные черные усы.
  Михалыч выпустил его руки.
  - Танака-сан, - поклонился майор.
  Тот поклонился в ответ.
  Потом они подошли и крепко пожали друг-другу руки.
  Артем, потирая зудящие локти, смотрел на японца. Тот качал головой, глядя на него черными орехами глаз.
  - Он не воин.
  - Еще какой воин, лентяй только.
  - Он поэт, дай я его учить буду.
  - А тебе зачем, если он не воин.
  - Все поэты чуть-чуть воины, и из них лучшие воины выходят, если правильно учить.
  - Я значит не правильно?
  - Ты хороший боец и учитель, но не поэт. А поэта только поэт может учить.
  - Ну и лады, - легко согласился Михалыч, усмехаясь в усы, - только если его убьют, его жизнь будет на твоей совести.
  - Не убьют, - без улыбки, очень серьезно ответил японец.
  Теперь все свободное время, его было не много, он проводил со старым японцем. И тот его учил. Учил правильно дышать, правильно расслабляться и правильно напрягаться. Да много чему учил.
  - Кто он? - пристал Артем к Михалычу.
  - Японец.
  - Ким Михалыч, это я сам знаю.
  - А раз знаешь, чего спрашиваешь.
  - Что он здесь делает?
  - Живет.
  - Я серьезно.
  - Сам у него спроси.
  Артем рассердился:
  - Блин, Ким Михалыч, объясните толком, что здесь - в горах Гулистана, делает японец, который говорит по-русски и при этом без акцента. Кто он такой и вообще как его на территорию части пустили.
  - Тебе это надо?
  - Надо.
  - Он тебя хорошо учит? Подумай, сразу не отвечай.
  Артем хотел сказать - откуда я знаю, я раньше ничем таким не занимался, но подумав, ответил:
  - Хорошо.
  - Тебе нравиться?
  - Да.
  - Ну, так пользуйся моментом, не каждого он соглашается учить, а тебя сам выбрал. Считай - тебе повезло.
  - И все-таки?
  - Ты рядовой, прям репей. Захочет сам расскажет.
  На этом разговор прекратился. Артем твердо решил узнать, каким ветром в воюющую страну, лежащую за многие тысячи километров от его родины, занесло японца.
  Танака-сан жил рядом с их частью, буквально в десяти минутах ходьбы от КПП. В небольшом саде, раскинутом перед домом Учителя, росли яблони и сливы, и он совсем не напоминал виденные Артемом в книгах японские садики. Он практически ничем не отличался от соседских. Лишь позади дома на ровной, посыпанной песком площадке было вкопано несколько макивар, да установлен тренировочный столб с торчащими в разные стороны деревянными "руками".
  Артем шел к дому учителя с твердым намерением получить ответы на свои вопросы. Он стукнул в дверь и, дождавшись приглашения, вошел. Старый учитель сидел на циновке в ставшей почти привычной для Артема позе - сейдза.
  Артем коротко поклонился, скинул берцы, носки и босиком пройдя по выскобленным доскам пола, опустился на колени перед Учителем.
  Несколько секунд он смотрел на него - подстраиваясь под его дыхание, потом прикрыл глаза и попытался отбросить мысли и сосредоточиться на дыхании. У него почти получилось.
  - Хаджиме, - услышал он не громкую команду и открыл глаза.
  - Спрашивай, - тихо произнес японец.
  - Что? - Артем почти забыл свои вопросы, тишина и покой дома действовали на него умиротворяющее.
  - Задавай вопросы, мальчик. Ты ведь хочешь узнать, что я здесь делаю. Да?
  - Как, Вы узнали?
  У него мелькнуло в голове - "Старик умеет читать мысли!"
  - Нет, мыслей я не читаю, - словно в подтверждение обратного сказал Танака-сан.
  Он мягко улыбнулся:
  - Достаточно просто уметь читать лица. А твое лицо очень выразительное. Спрашивай, я отвечу, а потом начнем урок.
  - Как, Вы здесь оказались, Танака-сан?
  - Пути Господни неисповедимы, ученик.
  
  Взгляд со стороны.
  Танака Котесиро.
  Танака смотрел на свои мозолистые, словно копыто лошади кулаки и размышлял. Думы его были не легки. Сорок лет - самый расцвет мужской сил. Многое есть за плечами, а еще больше впереди, но только не здесь. Не на родине, не в Японии. Сытой и благополучной. Тут его путь завершен. По крайней мере, на данном этапе.
  Сколько он себя помним, он сражался. Сражался с противниками, с миром, с самим собой. Сначала в силу вздорности характера, потом для проверки Искусства. С детства он занимался каратэ, потом дзю-дзютсу и кендо.
  Сотни поединков, как на спортивной арене, так и в подпольных боях, часть из которых закончились летальным исходом. Для его противников, само собой, не для него. Бесчисленные драки в барах и в темных подворотнях. Работа в полицейской группе захвата.
  Позже став бизнесменом, он работал на международном рынќке, много путешествовал и имел возќможность пообщаться с различными масќтерами боеќвых искусств. Он смог проверить свои навыки в жестких, порой жестоких схватках с разными противниками.
  Техника его менялась от боя к бою. Интегрировалась в реальность. Все наносное, вычурное и зрелищное отбрасывалось, оставлялось только эффективное, незаметное и прикладное. Но всего этого ему было мало...
  Здесь на родине он достиг потолка. Не с кем стало сражаться, не осталось настоящих самураев, для которых жизнь - это путь к смерти. Надо двигаться дальше. Вот только куда? Сотни мыслей одолевали его.
  Где его путь? Как испытать силу воли и решимость идти до конца по этому пути? Каким должно быть подлинное боевое искусство? Где в мире есть место, где могут пригодиться его навыки, суть его жизни? Где воют руками, а не пушками и автоматами? Где с врагом можно встретиться лицом к лицу? Рука к руке? Нож в нож? Душа к душе?
  Он не знал. Но догадывался. Афганистан. Решено. Он едет.
  Так он оказался в стране раздираемой войной. Помог его давний знакомый, американец Джон Гилди. Как догадывался Танака, американец работал на ЦРУ. Это его не волновало. Важно то что он в конце концов добился того чего хотел. Он даже выучил язык своих учеников - фарси. А после и язык врагов - русский.
  Сначала он обучал бородатых варваров рукопашному бою. Но этим он не ограничился. В конце концов, он приехал сюда не учить, а учится. Мужеству, силе воли и подлинному боевому искусству, а не его кастрированному спортивному варианту. Он стал воевать. Десятки вылазок и рейдов, ночных боев и рукопашных стычек. Четыре года на войне, а потом - плен. Его чудом не убили в ночном бою за высоту 47. Плен и международный скандал - подданный Страны Восходящего Солнца на чужой войне. Суд, ноты протеста и долгие переговоры, обмен и возврат в Японию. И несколько лет серой жизни, без желаний, страстей и стремлений. После - встреча со старым монахом в буддийском монастыре, долгие беседы и переосмысление своей жизни. Как итог прежней жизни - неожиданное письмо от старого друга-недруга, того самого старлея что так ловко захватил его в ночном бою.
  В плену они долго общались и прониклись друг к другу взаимным уважением и симпатией, даже тренировались вместе по ночам. По началу конечно не тренировались, а пытались убить. Старлей - Танаку, Танака - старлея. Но потом...
  Одно письмо, другое, третье. Так прошло несколько лет, а потом приглашение приехать. Долгие размышления и итогом - чемодан, вокзал, Россия...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 3. Виктор.
  Сейчас. Ноябрь 2009 г.
  Проснулся Виктор почти мгновенно, вот он еще спит, но миг - тени покинули его и, открыв глаза он полностью вернулся в сейчас.
  Виктор сел и с трудом распрямившись - потянулся. На душе, в отличие от тела, было легко. Прежняя жизнь кончилась, началась новая. Плохая, хорошая - не важно. Новая и точка. Без груза прежних ошибок и неудач. Жизнь с нового листа. Жизнь, в которой будет все - радости, горести и ошибки. Да, ошибки - куда же без них.
  Сегодня понедельник, значит дворник снова в бой, покой нам только снится.
  Первым делом Виктор напился. Потом размялся, стряхивая с себя сонную одурь. Пока он крутил ката вскипел чайник. Наспех позавтракав, Виктор, взвалив на плечи дворницкий инструмент, пошел на свой участок.
  На улице стемнело. Виктор закончил убираться и, опершись на скребок наслаждался приятной усталостью поселившейся в мышцах. Старенькие наушники, чуть слышно поскрипывая, выводили:
  
  ...Всего семь жизней до весны осталось перезимовать
  Запомнить и расшифровать все эротические сны
  Наш венерический матрас на чердаке сожрала моль
  Спасал он нас с тобой не раз, когда кидала вдруг любовь
  Куда-то вверх взлетаешь ты, встав на карниз
  Срываешь звезды как цветы, бросаешь вниз...
  
  Виктор усмехнулся семь жизней. А у него сколько? Он закурил, вчерашнее обещание завязать забылось. Ему лучше думалось с сигаретой в зубах. Что ж посчитаем.
  Первая - до встречи со Светой.
  Вторая - соответственно после того как их закружило в Новогоднюю ночь.
  Третья - началась после смерти родителей.
  Сейчас, стало быть, четвертая.
  Если верить песне, осталось еще три.
  - Проснись! - Чья-то рука легла на плечо.
  "Черт!" - он вздрогнул, так задумался, что прозевал появление начальства.
  - А, Виктория Андреевна, - он стянул с головы наушники, - вот задумался немного.
  - Вижу, закончил, - она улыбнулась ему.
  Улыбка у начальницы была приятной.
  - Да вроде как, - Виктор улыбнулся в ответ.
   Как это раньше он не замечал что она очень симпатичная и совсем не старая. Только-только четвертый десяток разменяла. А когда улыбается, так и вовсе больше тридцати пяти не дашь. Чуть полновата конечно, но ноги стройные, коленки круглые так и хочется погладить.
  Он сглотнул слюну. Точно новая жизнь началась. Он видимо очнулся от своего летаргического сна, раз на женщин реагировать начал. Было немножко неприятно и стыдно перед Светой, за то что в нем так быстро пробуждался интерес к жизни.
  - Ну, молодец, быстро ты вработался.
  Он пожал плечами, не зная, что сказать:
  - Стараюсь.
  - Ты помнишь какое завтра число?
  - В смысле.
  - В том, самом, - она засмеялась. Смеялась Виктория тоже хорошо - искренне и заливисто, словно девчонка.
  Он недоуменно пожал плечами.
  - Зарплата завтра, так что к четырем милости просим. Только не опаздывай, касса закроется.
  Точно, как он забыл, завтра аванс.
  - Это хорошо, - Виктор кивнул, - зайду.
  - Ну все, пока, - Виктория Андреевна, подняла руку словно хотела до него дотронутся, но передумав, просто махнула ему на прощанье, - до завтра.
  Она, обогнув его, поспешила в сторону темнеющей арки, слегка оскальзываясь на высоких каблуках. Он кивнул. Женщина этого не видела, она спешила к себе. Дома муж, дети.
  Виктор смотрел вслед женщине, чувствуя тепло разливающееся по телу.
  Похоже жизнь таки пятая, четвертая - прошедший летаргический месяц.
  Виктор вздохнул - пора к себе.
  
  Взгляд со стороны.
  Виктория Андреевна Смелова.
  Женщина, спешила домой. По совести сказать, домой ей не хотелось. Там муж, к сожалению не любимый, хотя по-своему уютный. Дети - две своенравные шестнадцатилетние двойняшки. Для которых ни мать, ни отец давно уже не авторитет, примером же для подражания являются актеры многочисленных молодежных сериалов и героини "реалити-шоу".
  Ну, придет она домой, и что? Муженек в лучшем случае еще на работе или в гараже с мужиками треплется, а в худшем - лежит на диване, телевизор смотрит и пивом наливается. Дочки будут до ночи шляться, а потом в монитор пялиться. Придет она, сготовит ужин по-быстрому, дальше что? Телевизор смотреть, читать?
  Ни того, ни другого не хотелось. А хотелось пойти в ресторан, в крайнем случае, в кафе или пиццерию, коих в их районе развелось море. Посидеть, поесть вкусно, выпить хорошего вина. Расслабиться и что бы спутник обнимал за плечи крепкой рукой и шептал в ушко нежные и ласковые слова. Только где ж найти такого, что бы обнимал да шептал? От мужа подобных нежностей она сто лет в обед не видела. Да что там говорить, они любовью последний раз занимались больше месяца назад. Муж давно не выказывал к ней интереса. Так, вяленько - пару раз в месяц. Сначала конечно инициативу проявлял, чуть ли не каждый день. По молодости Виктории это нравилось, но так как была она не очень страстной, ей и раз в неделю хорошо было. Поэтому у нее, то голова болела, то на работе устала, то домашних дел по горло, то дочки болеют. Муж поначалу обижался, потом привык, а вскоре и сам охладел к этой стороне супружеской жизни, то ли бабу себе завел, то ли еще что. Так и повелось, что супружеский долг они исполняли пару раз в месяц, да и то без особого желания и страсти.
  А вот теперь на сорок третьем году жизни в ней внезапно проснулось что-то, что мешало спать по ночам, что-то такое, что отдавалось жаром в низу живота и от чего пересыхало во рту.
  Любовника что ли завести, с горечью подумала она. Да кому она нужна - корова. Вон как располнела. Виктория украдкой потрогала себя за расплывшуюся талию.
  Мужа дома, к счастью не было. Поэтому готовить она не стала, в холодильнике оставались вчерашние щи, она быстренько перекусила и, переодевшись, скользнула в ванную.
  Лампочка была хорошая, светила ровно и ярко. Виктория пристально вгляделась в зеркало, оно безразлично отразила ее лицо. Густые с рыжей искрой волосы - волной спадали на шею и плечи. Косметика, нанесенная умелой рукой, ровно лежала на лице. Кожа шелковистая, бровки аккуратно выщипаны, ресницы напротив - длинные и пушистые. Тени подчеркивают цвет глаз, а не синеву под веками, тональный крем скрывает морщинки, помада гладко лежит на пухлых губах - ничего так себе бабенка, сорока никто и не даст.
  Виктория распахнула халатик, а вот фигура подкачала. Нет - грудь приятного третьего размера, даже роды с кормлением ее не испортили. А вот талия. Да талия, где ты там моя родимая? Нету. Попа? Она повернулась к зеркалу боком. Попа ничего - круглая такая. Виктория погладила себя по заду, конечно не сорок восьмой размер, но упругая и не обвисшая. Так, теперь бедра. Она критически оглядела себя в зеркало. Бедра толстоваты, но зато икры стройные и лодыжки тонкие, без намека на варикозные вены - кожа гладкая и белая. То, что Виктория видела в серебре амальгамы, ей в принципе нравилось. Сбросить вес, жирок с талии и бедер убрать, и будет женщина в самом соку - мечта поэта. В спортзал там походить или аэробикой заняться. Ведь была она, буквально лет пять назад, стройной и легкой. Но вот парадокс, чем больше она смотрелась в зеркало и чем больше она себе нравилась, тем тоскливей и больнее ей становилось.
  И зачем ей эта талия и стройные бедра, на кой черт? Для мужа что ли? Да ему до нее дела нет. Тут она, конечно, сама виновата. Да не больно ей его внимание нужно. Тюфяк, тряпка, тьфу. Только и знает что телевизор с пивом, да гараж с дружками. Что бы украдкой любоваться на себя закрывшись в ванной?
  Она тихонько заплакала. Что за жизнь. Она ведь молодая еще, а что впереди? Правда что ли любовника завести? Да где заводить-то его, любовника этого? Подружки все замужем, да и сколько их там подружек осталось? Светка с Любкой, да Наташка с которой они дружны еще с детского сада. На работе одни бабы, всего мужиков - пара дворников пенсионного возраста, крепко при этом пьющих. Работа. Да работа. Мысли метнулись к новому дворнику. Молоденькому пареньку, еще совсем зеленому, сколько ему там лет 25 - 26? Симпатичный такой, высокий, худой правда и заторможенный. Да. Тихий такой, слова лишнего не дождешься, но симпатичный.
  Сегодня правда, он какой то другой был. Виктория нахмурилась, вспоминая сегодняшний вечер. Что же в нем изменилось. Она покусала губу, припоминая. Вот она домой идет, видит этот как его, а да - Виктор, точно Виктор. Стоит он, на скребок опершись. Шапка на затылок сбита, уши наушниками закрыты - курит. Хочет она его окликнуть и понимает, что имя забыла. Ну ладно это бывает. Окликает его нейтрально. Он не реагирует - ей с двух метров слышно как у него в наушниках музыка гремит. Она ближе подходит - в профиль его видит. Красивый такой профиль - высокий лоб, прямой нос, четкая линия губ и подбородок с ямочкой. Крепкий такой подбородок, видно, что с норовом хозяин этого подбородка. Никогда она ничего такого за новеньким не замечала, инертным он ей казался, безвольным. Не мужик - тряпка. А тут... Она даже тогда слегка удивилась. Еще ближе подошла - за плечо тронула. Он даже подскочил от испуга, наушники торопливо стянул, смотрит на нее. Глаза затуманены, видимо в мыслях своих бродит. Она ему про зарплату сказала. Глаза осмысленными стали. И тут...
  Виктория сильнее закусила губу. И тут в его глазах она что-то увидела. В глазах Виктора мелькнуло такое, от чего в груди потеплело, и это тепло потекло в низ живота. Растеклось, а после в голову ударило.
  Ей захотелось погладить его по щеке, но испугавшись этого чувства, она заторопилась домой. Уходя, она чувствовала на себе его взгляд. По дороге поскользнулась, чуть не упав, и выкинула нового дворника из головы.
  А вот сейчас вспомнила. Да, дура баба! С голодухи на дворников заторможенных бросаться начинает. Виктор, не шел у нее из головы. Как он на нее смотрел. А как? Да так. Словно хотел ее, как женщину. Ой, дура баба!
  Она посмотрела на себя в зеркало - на щеках начал разгораться горячий румянец, в груди опять затеплило. Виктория, испугавшись свой реакции, с силой крутанула кран. Струя воды звонко ударила в фаянс ванны. Она поплескала в горящее лицо холодной водой. Да привиделось тебе все это - уговаривала она себя. Почудилось. Тьфу. Забудь. Но забыть не получалось.
  В прихожей звонко щелкнул замок, хлопнула металлическая дверь, и мужской голос глухо выругался. Муж пришел. Пьяный. Мысли о новом дворнике разом вылетели из головы.
  
  Сейчас. Ноябрь 2009 г.
  То, что за деньгами он опоздал, Виктор понял уже на подходе к конторе, которая располагалась на первом этаже жилого дома. Он взглянул на дешевенькую "Электронику" - самое начало шестого, а ведь Виктория Андреевна говорила приходить к четырем. А опоздал он, потому что проспал. Вчера пока готовил ужин и ел, а потом мылся - время перебралось за двадцать ноль-ноль. Потом позанимался немного - кихон, ката. Глядь - полдесятого. Уже спать решил ложиться, да взгляд зацепился за мешки, что вчера со свалки приволок. Решил разобрать. И затянуло. Давно он не читал. А там такое богатство. Олди, Дяченко, Лукьяненко, Валентинов. Были старые романы, но были и такие которые он не читал.
  За три с лишним года он отвык держать в руках книгу, и поначалу глаза просто скользили по строчкам, но Виктор быстро освоился. Устроившись поудобней на койке, он придвинул поближе банку с водой заменявшей пепельницу и погрузился в мир Лучано Барготты. Очнулся только тогда, когда очередная сигарета обожгла пальцы.
  Виктор чертыхнулся - время перевалило за полночь, а непрочитанных страниц в книги осталось меньше трети. Завтра, нет уже сегодня, в пять вставать, чтобы успеть все убрать, а не дай Бог снег пойдет, так вообще труба. Он потер уставшие глаза. Отчаянно зевнул и, швырнув окурок в банку, погасил свет.
  Виктор не выспался и чувствовал себя мокрой курицей, как назло ночью выпал снег и к концу рабочего дня он устал как вол распахавший гектар целины. Он, конечно, забыл о зарплате, а когда вспомнил, было половина пятого, пока отнес инструмент, пока умылся пока добежал до конторы - время ушло.
  Виктор собирался развернуть лыжи к себе, но увидел, что дверь приоткрыта и решил зайти, так наудачу. Никого, конечно, не было, рабочий день кончился, а начальница у них была нормальной, без нужды людей на работе не задерживала. Он потоптался в пустом коридоре ЖЭКа, касса была закрыта. Видно не судьба. Он вздохнул - ладно завтра получит свое, но взглянув на расписание, понял, что свое он получит не раньше пятницы, ни завтра, ни послезавтра касса не работала. В конторе было жарко, и он расстегнул ватник.
  - Б..ть, - он грязно выругался, денег совсем не было.
  Ругательство, произнесенное в пустом помещении, прозвучало неожиданно громко. Прозвучало, и эхом пронеслось по коридору, отскакивая от крашенных в грязно-зеленый цвет стен резиновым мячиком.
  Дверь в конце коридора скрипнула и распахнулась, разрезая полумрак световым клином. В проеме стояла Виктория Андреевна. Из-за света, бившего ей в спину, Виктор не видел лица, только четко очерченный силуэт и рыжие всполохи вокруг головы.
  Виктор сглотнул. Это было красиво.
  - Виктор, проходи, - голос с хрипотцой, которой он раньше не замечал, и чуть более низкий, чем обычно, - я тебя жду. Так и думала что задержишься.
  - Я... - он не знал что сказать, - за деньгами... вот опоздал... снег... заработался... - вышло по-детски беспомощно.
  Женщина кивнула, красиво колыхнулись распущенные волосы:
  - Я поняла.
  Пауза.
  - Деньги оставила.
   Еще одна.
  - Сама выдам, - она почему-то смутилась.
  Виктор чувствовал, как заполыхали алым щеки, шея, как заныло в паху, как странно ослабли ноги. Ему хотелось шагнуть к женщине и одновременно хотелось оказаться от нее как можно дальше.
  - Я завтра зайду, то есть в пятницу, конечно, - он словно не слышал что она ему до этого
  Она покачала головой:
  - Я под свою ответственность взяла, роспись нужна, твоя, в ведомости, - говорила она с запинкой.
  Он шагнул к ней. Шаг, второй, третий. Вот он на расстоянии вытянутой руки от Виктории. Еще один. Она посторонилась. Виктор шагнул внутрь кабинета, чуть задев плечом упругую мягкость. Она шумно сглотнула и отступила на шаг. Румянец залил ее лицо, делая его еще более молодым и красивым.
  Виктор пристально смотрел на нее. Темно синяя юбка выгодно оттенял цвет глаз, а белая блузка подчеркивала округлость груди. Виктория, поймав его взгляд, отступила еще на шаг. Маленький такой, совсем не заметный шаг, и наткнулась бедром на стол. Жалобно звякнула стеклянным абажуром настольная лампа. Он перевел взгляд на ее руку. Узкая кисть, длинные даже на вид нежные пальцы, ногти с умело нанесенным маникюром. Совсем свежим. Вчера он ничего такого не заметил.
  Ноги его подогнулись, и Виктор привалился к столу. Тот качнулся, лампа опять звякнула, но не жалобно, а как ему показалось с ободрением. Виктор оперся на столешницу рукой. Совсем рядом с тонкой ладонью. Так близко - только шевельнись и пальцы соприкоснутся.
  Он хотел что-то сказать - горло не слушалось. Она тоже молчала, лишь прерывистое дыхание раздавалось в тишине кабинета. Он чувствовал его - мята, лимон и еще что-то, что-то свежее. Ее дыхание и тонкий запах духов - сладкий и возбуждающий.
  - Где расписаться? - хрипло выдавил он.
  - Да... - она словно спала, глаза затуманены.
  Ее пальцы дрогнули и накрыли его, Виктор чувствовал тепло исходившее от них. Он шагнул чуть ближе - она подалась к нему.
  "А от меня ведь козлом попахивает, весь день как проклятый снег раскидывал, ополоснуться не успел". Мысль махнула крылом и исчезла.
  Он качнулся к ней на встречу, и осторожно обняв Викторию за талию, притянул к себе. Женщина прижалась к нему мягкой грудью.
  Виктор видел, как женщина облизала пересохшие губы - мелькнул и пропал, словно бы дразня, розовый язычок. Она отпустила его руку и, обняв за шею, потянулась к нему приоткрытым для поцелуя ртом. Он запустил руку в копну распущенных волос и, прикоснувшись к мягким женским губам, закрыл глаза.
  Женщина застонала, сильнее прижимаясь к нему. Губы ее были сладкими, жадными и ненасытными. Он чувствовал, как язык скользит по его зубам, как она посасывает его нижнюю губу. Он сжал ее. Она застонала, еще крепче вжимаясь в него. Они покачнулись, оперлись о стол. Лампа в который раз звякнула и, Виктор открыл глаза. В зеркале за спиной целовавшей его женщины мелькнул размытый светловолосый силуэт. Где-то глубоко в груди, за ребрами, в самое сердце, кольнула игла боли. Из зеркала на него глядели печальные глаза Светы. Печальные и все понимающие.
  Виктор дернулся и отшатнулся от Виктории. Боль утраты, в который раз, навалилась на него.
  - Я, - он отступил на шаг от удивленно глядящей на него женщины, - я не могу, прости.
  Боль потери казалась навсегда ушедшая, душила его, отдаваясь дрожью в ногах. Жар желания, разливавшийся в груди, сменился ледяным колом пронзившей его от горла до паха. Страсть сменилась тоской, такой сильной, что хотелось завыть. Он думал, что та, все раздирающая боль утихла, ушла, спряталась где-то глубоко внутри и больше никогда не прорвется наружу, но все оказалось по-другому. Страсть так неожиданно вспыхнувшая в нем подняла со дна души волны горечи и печали.
  - П-п-очему, - с запинкой проговорила Виктория, с тревогой глядя на него. Дрогнувшими пальцами поправила встрепанные волосы.
  Виктор открыл рот, что бы извинится перед этой красивой женщиной. Но слова застряли у него в горле, он помотал головой не в силах что-либо произнести. Виктор закрыл глаза, чувствуя, как по щекам бегут слезы. Виктория подошла и обняла его за шею. Он почувствовал, как к его щеке прижалась теплая щека.
  Виктор проглотил застрявший в горле комок и открыл рот...
  
  Тогда. Июль 2005 г.
  Света. Светик. Светочка.
  Мы лежали, переплетясь телами, под тонкой простыней. В мозаичное окно веранды радостно светила полная луна. Мне все казалось радостным - старенькое плетеное кресло-качалка, ходики с кукушкой, коврик рядом со входом, лампа под зеленым абажуром. Все. Весь мир.
  Света спала. Я чувствовал боком тяжесть ее груди, а ладонью гладкую кожу бедра.
  Первый раз, блин первый раз. Как все-таки здорово. Она спала, а может притворялась что спит, не знаю. А я все никак не мог уснуть. Были у меня девушки до нее. Были, и не одна, но только сейчас я понял разницу между понятиями - заниматься сексом и заниматься любовью.
  Если в первом случае в процессе принимают участие место между ног, инстинкт да кусочек мозга, тот, что выделяет гормоны. То во втором случае ты погружаешься в процесс весь, начиная от кончиков волос и ногтей до пяток и кожи межу лопатками. Ныряешь в любовь с головой без оглядки, без доли сомнений и колебаний. Отдаваясь любимой не только телом, а всем сердцем, всей душой. И нет границ и запретов, лишь желание - чтобы второй половинке было хорошо, бесконечно хорошо.
  Я был счастлив, вот только того что счастье мое продлится недолго я не знал. И поэтому, уткнувшись носом в светлую, приятно пахнущую травами макушку, заснул.
  А дальше время понеслось вскачь, словно норовистая кобылка, рвавшая из рук поводья. Утром мы вернулись в город, меня ждал месяц тренировочного лагеря, ее - полет с родителями к забугорным берегам, под сень пальм и ласковым волнам океана...
  - Вик.
  Я закончил отжиматься и, утерев пот со лба, повернулся к тренеру. Голос мне его не понравился. Неприятный такой голос, словно бы не живой.
  - Что случилось?
  Я напрягся, неприятно натянулось что-то в животе и начала мелко подрагивать мышца правого бедра.
  Петр Матвеевич молча, протянул мне телефон. Гладкий пластик неприятно холодил разгоряченную кожу.
  - Виктор.
  Поначалу я не узнал ее. Голос хриплый, бесконечно усталый с тщательно скрываемыми нотками паники и... словно у тяжелобольного человека.
  - Алло, кто это?
  - Вик, это я Света.
  Я сглотнул, предчувствие беды сделало рот сухим, а голову легкой-легкой:
  - Да малыш, что случилось, ты откуда звонишь, не уж то вернулась?
  - Вик, родители... погибли, - в ее голосе было столько боли, что она, просочившись через телефон, тяжелым комом легла мне в голову, сделав ее тяжелой-тяжелой. Словно мозги вынули, а вместо них сунули под свод черепа кучу камней.
  - А, - я не знал что сказать.
  - Ты где? - теперь я почти кричал.
  - Дома, - в голосе слышались еле сдерживаемые рыдания.
  - Как дома, ты ведь, то есть вы должны в океане плескаться.
  - Я, я... - тонкий скулящий звук.
  - Да, что случилось?
  - Родители...
  - Что родители? - я стал судорожно вспоминать, где сейчас отец с матерью, я же только утром с матерью говорил, они с отцом были на даче.
  - Что с ними?
  - Погибли, - в голосе было столько боли, что меня прошиб холодный пот.
  - Как погибли?
  - Авиакатастрофа.
  К своему стыду я почувствовал, как в груди что-то отлегло. Слава, Богу, она говорила не о моих родителях. На миг стало легче, а потом какой-то липкий ужас навалился снова.
  - Светка, держись, я еду, ты только дождись, слышишь? Только не наделай глупостей! Дождись! Я мигом.
  Все это я уже говорил на бегу в домик, где жил. Я не стал собирать вещи, только сменил пропотевший тренировочный костюм на джинсы и тенниску.
  Тренер все понял правильно:
  - Сам вести сможешь?
  Я кивнул. Он кинул мне ключи от старенькой "Лады".
  До города, было, минут сорок езды. Я домчал вдвое быстрей - середина субботы, машин на трассе было мало. Что бы добраться до Светиного дома я потратил еще пятнадцать минут.
  Света встретила меня бледная с синевой под глазами и сильно похудевшая. Она молча упала мне на грудь. Я обнял ее за острые плечи, осторожно гладя по пушистой макушке. Гладил и не знал что сказать, слова колючими снежинками застревали в горле и никак не хотели на свободу.
  Света оторвалась от моей груди и посмотрела на меня сухими, с затаенным на дне горем, глазами.
  - Чаю хочешь?
  Это прозвучало так буднично и вместе с тем так страшно, что я не нашелся что сказать. Мы прошли на кухню. Только когда закипел чайник, я сумел выдавить:
  - Свет, что случилось? Почему ты здесь, какая авиакатастрофа? Я ничего не понимаю.
  И тут ее прорвало...
  
  Взгляд со стороны.
  Света.
  Остров ей не понравился сразу. Как только слепящее солнце ударило в глаза. Как только молодой и наглый, со щеголеватыми усами щеточкой, таможенник уставился на ее голые ноги. От этого липко-голодного взгляда по коже побежали мурашки. Маленькие такие и противные. Света в ответ обдала его презрительным взглядом, что впрочем, на него не произвело никакого впечатления.
  Отель был хорош - от роскошной обстановки до вышколенного персонала. И происходи все год назад, она окунулась бы в отдых с головой, уйдя в него вся без остатка. Но там за тысячи километров остались внимательные серые глаза, искренняя улыбка, широкие плечи и сильные руки. Вик! Витя, Витенька, Витюша. Любимый человечек.
  Уже в самолете она начала скучать по вечерам проведенным с ним. Да по вечерам, ну и конечно по ночам, особенно по последним, проведенным с ним перед отъездом. Она лукаво улыбнулась своим мыслям.
  От воспоминаний об этих ночах у нее по телу побежали мурашки, но не противные, а приятные такие - ласковые, а внизу живота сладко заныло.
  - Так Света, - сказала она себе, - возьми себя, дорогуша, в руки. Ты на отдыхе, вот и отдыхай, не суетись, наслаждайся морем, солнцем и свежим воздухом.
  Но наслаждаться не получалось, все было не так. Море не доставляло удовольствия - слишком теплое, воздух - слишком соленый. Взгляды окружающих мужчин липкими и раздевающими, еда - пресной.
  В конце недели она призналась себе, что ей не хватает Вика, что она не просто скучает по нему - ей безумно плохо, когда его нет рядом. Плохо физически и душевно. Напрасно она убеждала себя, что месяц пролетит незаметно, что Виктора все равно нет в городе - он в своем дурацком тренировочном лагере. Что они и раньше не проводили все время вместе. Ну, приедет она в город, а дальше? Витя все равно не приедет из лагеря, для него каратэ это дурацкое, очень важно. А может она сама рванет к нему? Не выгонит же. От этих мыслей она злилась на себя - она разве собачка что бы за ним бегать? Это он должен за ней бегать.
  От этого мельтешения в голове она сделалась капризной и нервной. Дошло до того что мать не выдержав сказала:
  - Вот что дорогуша, езжай как ты обратно к своему ненаглядному Вите. А отпуск нам с отцом портить не чего. Давай собирай манатки и скатертью дорога. Взрослая уже. А то с твоей любовью я уже издергалась совсем.
  Света на радостях расцеловала маман, и кинулась паковать чемоданы.
  Первым делом, вернувшись, она собиралась позвонить Виктору, но придя домой почувствовала недомогание. Сначала разболелась голова, потом заложило нос, стало больно глотать, и поднялась температура. Вызванная Таисия Петровна констатировала - грипп.
  - Ну, голубушка, - семейный доктор развела в стороны пухлые ручки, - даже и не знаю, где ты его сумела подхватить в середине лета. Светочка - постельный режим, в рот теплое, на лоб холодное. Покой и тишина. Сестричка к тебе будет приходить утром и вечером, и не спорь. - Строго прикрикнула доктор, Таисия Петровна могла себе такое позволить, как ни как наблюдало девушку со дня рождения.
  Света смирилась. Спала, глотала лекарства и размышляла. Думала о них с Виком. Как же с ней все это приключилось. Такого с ней раньше не было. А ведь за ней ухаживали многие, да и романы у неё были. А вот так - как сейчас, ни разу. Влюбилась ведь как кошка. В конце концов, она решила, что на самом деле все прекрасно. Ее счастье омрачало только одно - Вик не нравился родителям. Нет, с отцом понятно, ему вообще никто кроме детей его друзей и партнеров не нравился. Но мать, маман, мама. Как же она, с ее сверхтонкой интуицией, не разглядела в нем настоящего, живого, умного, искреннего человека.
  - Понимаешь, доча. Он конечно красивый, умный - да, мужественный - этого не отнимешь. Но... - она чуть скривилась, - как бы тебе это объяснить, он слишком простой для тебя, увлечение его еще это...
  - А чем плохо? - Света удивилась. - По крайней мере, постоять за себя сможет, и за меня.
  - Да, да, Света, - мать успокаивающе похлопала ее по руке, - но не нашего он круга, не нашего, пойми.
  - Что-о-о? - Девушка искренне удивилась.
  - Света, сам подумай кто у него родители, отец юрист никому неизвестный, мать учительница.
  Девушка вскочила и гневно бросила:
  - Знаешь, мама, от тебя я такого не ожидал. От отца - да, с его вечными делами, бизнесом, партнерами и прочим. Но от тебя?
  В тот раз они чуть не поссорились, и с тех пор старались избегать этой щекотливой темы. Света думала, что и этот полет на Мальту отец организовал, что бы отвлечь ее от Вика. И не без удовольствия подумала - ничего-то у тебя папа не вышло.
  Она почти поправилась, и уже собиралась звонить Вику, с твердым намерением напросится к нему. Но позвонила мать и огорошила сообщением, что они с отцом уже в аэропорту и вот-вот должны объявить посадку на рейс.
  А спустя несколько часов она включила телевизор...
  
  Тогда. Июль 2005 г.
  Время тянулось льющимся через край стакана медом - тягуче-медленно. И вместе с тем события тех дней сохранились в памяти рваными черно-белыми фрагментами.
  Вот они ищут имена родителей в списках погибших, вот разговор с психологом. Его родители, поддерживающие Свету с двух сторон. Именно так я тогда воспринимал себя - как третье лицо. Вот похоронная контора, бац - кадр сменился - в темноте потолок над головой. Хлоп - два огромных, как ему показалось, красного дерева гроба. Смена кадра - кладбище. Над головой шумят дубы. Кто-то что-то говорит. Света, прямая как палка, в черном платье и темном платке. Странно и ужасающе похожая на старушку-плакальщицу. Бледное лицо, бескровные губы и глаза - абсолютно сухие с плещущейся на дне затаенной, но от этого не менее сильной болью. Веки опускаются, поднимаются. Перед глазами - гигантский зал, люди в полголоса переговариваются, пьют, закусывают.
  Примерно так я буду чувствовать себя, после смерти родителей, только во много раз хуже.
  Длящийся казалось бесконечно кошмар, в конце концов, кончился. Я малость оклемался и задумался. Что же это меня так развезло? Кто они для меня? Я встречал Светиных родителей от силы пару раз, толком мы и не говорили. Но за столь короткое время я понял, что не очень-то им и понравился. Света на мой вопрос - отшутилась. Что укрепило меня в этой мысли. Она, не смотря на то что хоронила родителей, держалась во много раз лучше. Может всему виной то, что со смертью я толком и не сталкивался? Бабушки и дедушки умерли до моего рождения, собственно я и на похоронах до этого ни разу не был. Может я такой слабак? Не знаю.
  После похорон Света сделалась какой-то чужой, словно нас разделила прозрачная и тонкая, но не менее прочная, чем бетон, стена. Она болезненно реагировала на мои прикосновения, не улыбалась шуткам, зато неожиданно сблизилась с моей матерью. Мама вплоть до девятого дня ночевала у нее.
  А отец, в ответ на мои жалобы, велел отстать от девушки на пару недель, не приходить к ней и не звонить. Я так и сделал...
  
  
  Сейчас. Ноябрь - декабрь 2009 г.
  Виктор рассказал Виктории не все, но и той порции горя, что была выплеснута на женщину, хватило, что бы она стала смотреть на него не как на мужчину, а как на мальчика, которому требуется участие и ласка скорее матери, чем женщины.
  Не рассказал он ей, как Света постепенно оттаяла, как начала улыбаться в ответ его шуткам, как перестала шарахалась от его прикосновений. Не рассказал, как его отец помог отбить бизнес ее отца, который уже рвали жадными пастями нетерпеливые партнеры. Как его мать поддерживала девушку. Какими сладкими, после разлуки, были ее губы и нежными объятия. Не рассказал, как крылья снова развернулись у них за спиной, и как потом их враз обрубила смерть его родителей. Нет, не рассказал. Особенно о смерти родителей. Не мог он еще раз пережить эту смерть.
  Он пришел к себе и набросился на самодельный мешок, подвешенный в углу. И бил его, бил, бил, бил. Размалывая в кровь кулаки и захлебываясь слезами. Бил руками, ногами, головой стараясь физической болью заглушить боль душевную. Обессиленный он опустился на пол, чувствуя в душе громадную дыру, оставшуюся от прежней жизни. Дыру, рану кровоточащую, но уже без гноя, а значит готовую зажить. Да - зажить, зажить и зарубцеваться, со временем.
  Время для Виктора потянулось как в хорошей семейной жизни: дом - работа, работа - дом. Время после работы он заполнял тренировками, фанатичными на грани безумия. Он истязал себя до такой степени, что проваливался в сон, как в пропасть, летя в него камнем - бездушным и бестелесным. Спал без снов, а если сны и приходили, то на утро он их не помнил.
  С Викторией у него не сложилось, да он и не жалел. Не чувствовал он в себе ни сил, ни желания сближаться с кем бы то ни было. Не нужны ему были друзья. Женщины, пусть красивые и манящие тоже были не нужны. Виктория, ничем не выделяла его из коллектива, что было к лучшему, не был он готов выйти из кокона одиночества, может быть потом, когда рана окончательно зарастет.
  Он бежал, ловя морозный воздух ноздрями, лишь изредка притормаживая на особенно скользких дорожках парка. Ноги легко пожирали метр за метром, первый километр, второй, третий, пятый - он не считал. Мыслей не было и не было людей. Было поздний вечер, звезды над головой, тишина заснеженного лесопарка и размеренный бег по глухим тропкам.
  Виктор сбросил скорость, впереди очередной поворот, подъем и резкий спуск, раскатанный малышней до состояния черного зеркала. Потом петляющая тропка, выводящая из парка на проспект. Остановился отдышаться. Передохнул и форсировано бросился штурмовать ледяной склон. Он наслаждался собой. Своим телом и спокойствием, наконец поселившимся в душе.
  В два прыжка он взлетел на склон и тормознул на самом краю.
  Поглядел на картину, разворачивающуюся под его ногами. Предночной сумрак скрадывал детали, но свет звезд, разбивавшийся о белизну снега, позволял разглядеть если не все, то многое. Классика - трое и одна. И вот появляется он - герой. Как в плохой книге.
  Странно, все происходило в тишине, лишь вялые матерки и тихий гогот шакалов, уверенных в своих силах и готовящихся рвать жертву. А она-то, жертва в смысле, что мочит?
  Вот ведь пакость, а день так хорошо заканчивался. Постоял секунду и, оттолкнувшись, заскользил по льду. Троица стояла хорошо. Двое, в вязаных черных шапочках, чуть в стороне от ледянки держали девушку за руки, третий, в меховой, широко расставив ноги, стоял как раз на пути Виктора. Шакалы, занятые девушкой, не заметили Виктора.
  Склон был крут и он, набрав скорость, мягко повалившись на спину, пождал под себя ноги. Виктор съезжал все быстрее и быстрее. Подкатившись к "меховой шапке", он резко распрямил ноги, подбивая противника. Удар был так силен, что перебросил "шапку" через Виктора. Противник, взмахнув руками и нелепо задрав ноги, грохнулся затылком о зеркальную гладь льда.
  Один готов.
  Прокатываясь по инерции мимо замерших в удивлении шакалов, он ухватил крайнего за штанину и резко дернул на себя. Матернувшись, "вязаная шапка" покатился вслед за Виктором. Виктор не дал ему опомниться. Подтянул к себе и рубанул локтем в переносицу. Под рукой хрустнуло, тело падонка обмякло.
  Второй готов.
  Виктор крутанулся на спине и скатился с ледянки. Подхватился на ноги и резво стартанул в сторону оставшегося противника. Тот уже выпустил руку жертвы. Не останавливаясь, Виктор сходу зарядил ему ногой в живот, затем двоечка левой-правой, в голову и солнечное сплетение и напоследок правой ногой в грудь.
  Третий готов.
  Первый, тот, что в меховой шапке, начал ворочался, слабо матерясь и держась руками за голову.
  - Ходу, - Виктор подхватил девушку под руку и почти поволок за собой.
  Остановился он только тогда, когда впереди показались огни ночного проспекта. Тут он и разглядел кого спас. Девушка. Высокая. Светлая дубленка не скрывает точеной фигурки. Волосы светлые, растрепанными прядями падают на лицо, так что черты не рассмотреть.
  - Дура, - ругнулся он, - ты где ходишь так поздно? Приключений захотела на свою за..., - он поперхнулся, - кхм, замечательную фигуру. Это же, б... - ругательство чуть не вырвалось, он вовремя успел закусить его, - это блин парк, там вечно кого-то грабят, насилуют, убивают.
  Девушка молчала, лишь блестели глаза из-под вуали падавших на лицо волос.
  - Ты чего молчишь?
  - Горло болит, - еле слышно посипела она.
  - Тебя чего понесло, ночью через парк, а?
  Тихо-тихо:
  - Мама, дома беспокоится, хотела как быстрее?
  - А позвонить?
  - Мобилка села.
  - Вот ведь, - он чуть было опять не назвал ее дурой, - лучше, что бы тебя, эти - он махнул рукой в сторону парка, - изнасиловали, да? Или убили?
  - Ладно, пришли, - они выбрались из парка на широкий проспект, - у тебя деньги есть?
  С трудом расслышал:
  - Зачем?
  - Блин, со мной за свое спасение, чем рассчитываться собираешься?
  Виктор чуть не рассмеялся, видя, как она отшатнулась от него. Он, наверное, и вправду хорош: в старом заштопанном свитере, трениках с оттянутыми коленями и шапочке с надписью СССР.
  - Да шучу, я, шучу. Вон такси, хватит денег, что бы добраться?
  Девушка пожала плечами, но он уже не глядел на нее, призывно маша желтой с черными шашечками машине.
  - Шеф, а черт, - он обернулся к девушке, - тебе куда?
  - На Вернадского, сколько? Сколько? Ну, ты обнаглел. Давай за две сотни. Тут ехать то всего ничего.
  - Двести рублей у тебя есть? Нет? Ха. Да садись ты.
  Он почти силой усадил девушку на заднее сиденье. Протянул таксеру две мятые сотенные.
  - Все езжай, - отмахнулся он от протестующей девушки и добавил, обращаясь к водителю, - аккуратней вези, понял? Номер я запомнил.
  На прощанье, хлопнув по крыше ладонью, он отправился к себе.
  "Да, как знал, деньги с собой взял". Последних двухсот рублей, которые он захватил, что бы купить поесть, и чего-нибудь сладкого к чаю ему не было жалко. "Ничего, в холодильнике пачка пельменей есть, а чаек мы пустой попьем, не привыкать, тем более что послезавтра зарплата. Жаль девушку толком не разглядел. Высокая, красивая, блондинка вот и все что рассмотрел, ну да ладно".
  Дома, он уже привык называть дворницкую домом, Виктор заварил чай и пока тот настаивался, принял душ. После, прихлебывая крепкий напиток, он взялся разобрать картонную папку, которую нашел в пакете с книгами. Тогда он мельком просмотрел ее, что-то там было философское вроде, записки какие-то, он толком не понял. Сейчас делать все равно нечего. Читать? Настроение не то. Спать? Спать не хотелось, адреналин в крови после стычки еще не унялся. Так что пофилософствовать самое то, дабы успокоиться.
  Виктор включил старенький плеер, к которому приделал найденные возле баков колонки. Кассеты зашипела и пленка, подумав, выдала:
  
  Это только начало игры,
  Будто вниз головой летишь
  Потому быть внимательнее,
  Выбирая себе фетиш.
  Это может быть лёгкий браслет
  И высокие каблуки
  Или тонкой резьбы корсет
  И перчатка с её руки...
  
  От хрипловато-тонкого голоса Шклярского, от его музыки и текста у Виктора по спине побежали мурашки. Вот ведь. Он покачал головой - из мыслей не шла девушка, которую он так удачно отбил у насильников. Что-то знакомое в ней было, теплое и... он покрутил в голове мысли, подбирая подходящее слово. Родное? Да именно так - родное, в наклоне головы, в движениях рук. Ладно, к черту.
  Кассета закончилась, он машинально перевернул ее. Завораживающе-обволакивающий голос Кати Гопенко запел, почти заговорил:
  
  Когда все станет белым-белым -
  Я обещаю вернуться,
  Даю тебе слово.
  Когда все станет белым-белым,
  Я обещаю вернуться,
  Не взорваться сверхновой,
  Не умереть
  У них на руках.
  Не уйти на орбиту
  На радость арбитрам.
  Раствориться мгновенно
  В танцах кукол Вуду
  И остывшем глинтвейне.
  Ну что ж ты поверил
  Во все эти сплетни?
  Ты ведь все-таки первый,
  Все-таки первый,
  Кого я жду.
  
  Он прикрыл глаза, наслаждаясь голосом певицы, потом мотнул головой, стряхивая наваждение, пальцы немного нервно скользнули по шершавому картону, дернули матерчатые завязки. Серые листы бумаги были исписаны бисерными буквами. Несмотря на мелкий почерк, буквы были на удивление четкими и округлыми, так что читалось легко.
  Он прочел первый лист, брови удивленно поднялись, пальцы перебрали оставшиеся листы. Не много - десяток. Прочитанное удивило, но еще больше заинтересовало.
  Так-так все страньшее и страньшее, как говаривала одна маленькая, но очень любопытная девочка.
  Он углубился в чтение.
  
  Из картонной папки.
  ...Читающий, возрадуйся, ибо сокровище, что попало в руки твои достойно каравана золота. Нет. Что злато? Пыль на сапогах странника. Читающий, то, что ты держишь в руках, есть глоток воды для страждущего в пустыне, тонкая струйка воздуха для задыхающегося в толще океана.
  Выспарено? Да. Смешно? И мне смешно. Смешно и горько. Столько лет потрачено в поисках, сколько накоплено. Если бы все мной написанное попало ко мне в начале моего пути. О! Если бы! Увы и ах. Почти три десятилетия поисков и что? Унести знание в могилу? Нет, нет и нет. Пусть учительскую карму я отработал много лет назад, и сейчас передать живое знание живому носителю у меня нет возможности. Все что я знаю - я напишу, хоть и мертво, то знание что начертано на бумаге. Пусть! Хоть так...
  ...Сил нет, я знаю мое время вышло. Что начертано на скрижалях судьбы, не вырубить ни рубилом, ни топором, ни желанием, ни любовью, ничем...
  Как там у поэта...
  ...И никого не защитила
  Вдали обещанная встреча,
  И никого не защитила
  Рука, зовущая вдали...
  
  Да! Все писать не имеет смысла. Пишу лишь квинтэссенцию практики, никакой воды. Имеющий уши да услышит, имеющий глаза да увидит...
  
  Сейчас. Декабрь 2009 г.
  Виктор в задумчивости потер подбородок. Интересно, похоже на рваный неоконченный рассказ написанный рукой сумасшедшего. Попробовать? Почему бы и нет. Что ему терять?
  Плеер молчал. Виктор машинально переставил кассету:
  
  Я снимаю платье, стираю грим -
  Говорят, войны не будет.
  Я так долго вдыхала этот дым,
  Что другое помню смутно.
  Сотри мои слезы, обними -
  Это все уже не страшно.
  Я могла бы взорвать этот мир,
  Но меня взорвали раньше!..
  И я выйду из тела в белое - белый потолок.
  Но он знает, что делает, знает, что делает - мой Бог...
  
  Из картонной папки.
  ...Эго - то, что необходимо взнуздать, как норовистого коня, и тогда не оно подчинит тебя, а ты будешь властвовать над ним. Дух вот то, что поднимет тебя над страстями. Семь грехов - их есть у каждого, подчинить их себе, укротить, принять и растворить в себе...
  ...Только сун переходящий в фансун, но не кисель, а струны натянутые изнутри...
  ...Взгляд не снаружи, изнутри. Но как? Натяни и настрой? Но кто настроит? Сам? Нет! Дух? Да! Перчатка - рука внутри. Ты не рука!... Перчатка ты!...
  ...Рука! Кто рука? Дух!...
  ...Дыхание - ключ...
  ...Внимание - камертон...
  ...Намерение - путь...
  ...Воля - цель...
  ...Покой в движении и движение в покое...
  ...Как ребенок - лежа, сидя, стоя, в движении. Без первого нет последнего. Строя дом начинаешь с фундамента, не с крыши. Коль фундамент крив - стены косы, крыша худа...
  ...Медленное побеждает быстрое...
  
  Сейчас. Декабрь 2009 г.
  Он мало что понял в написанном. Казалось, писавший был не в себе. Так только казалось. Читая и перечитывая обрывочные записи, он пришел к выводу, что текст, словно бы состоявший из обрывков бессвязных мыслей и перепутанный, словно перетасованная колода карт, на самом деле строг и логичен. А все эти стилистические изыски - суть защита от дурака. Да уж - имеющий глаза да услышит...
  В тексте была зашифрована изящная и строгая в своей простоте система. По крохам он собирал из коанов методу и упражнения. Часть знания была проста и понятна, часть пугающа, а часть противоречила всему тому, чему его учили раньше.
  
  Из картонной папки.
  ...Будь осторожен вставший на Путь, ибо он изменит твою жизнь, жизнь твоих близких, и не известно понравится тебе это или нет...
  
  Сейчас. Декабрь 2009 г.
  Ших-ших-ших.
  Растрепанный веник метлы смахивал легкий снежок.
  Вжик-вжик-вжик.
  Сквозь наушники, минуя уши, в голову вливалось:
  
  Как в горле ком, в сердце застыла
  Глупость и злость этого мира.
  И льется кровь с каждой страницы
  Там, где любовь мне только снится.
  Легче всего просто промолчать,
  Но, видя зло, я хочу кричать,
  Проще все взять и забыть, как в кошмарном сне,
  Но больше нет сил держать это всё во мне.
  Это всё во мне...
  Это всё во мне...
  Кровь и любовь - глупая рифма,
  В моде - цинизм, мы верим цифрам.
  Двое из ста - в свете софитов,
  Двадцать из ста будут убиты...
  
  Движения Виктора были размерены и равномерны. Он прикрыл глаза, наслаждаясь музыкой и теплым декабрьским днем.
  Сегодня, после утренней планерки, Виктория Андреевна отозвала его в сторону:
  - Виктор, ты сегодня после обеда не на своем участке работать будешь. Сам знаешь, Пал Василич заболел, народу мало, помочь надо.
  Он согласно кивнул, ему в принципе было все равно где разгребать снег.
  - Там участок не слишком сложный, рядом с университетом на парковке снег раскидать.
  Виктор опять кивнул:
  - Во сколько приходить?
  - Закончишь у себя и приходи.
  Вот он и смахивал снег с асфальта.
  За его спиной остановилось двое. Он не видел их, но чувствовал. После того как он начал практиковать методу найденную в картонной папке с ним начали происходить определенные изменения. Метод оказался очень агрессивным и буквально с первых дней начал перестраивать его технику, психику и даже энергетику.
  
  
  Из картонной папки.
  ...Sóma, psychí, enérgeia. Вот те вершины равностороннего треугольника, что составляют суть правильного, читай гармоничного и естественного развития. Начнешь уделять больше внимания одному - идеальные пропорции перекосятся и вместо стройной и логичной в своей красоте фигуры, ты получишь уродливую перекошенную кляксу...
  ...Одно следует за другим, переплетаясь и переходя друг в друга...
  ...Без энергетики нет психики, без психики нет тела, без тела нет энергетики. Уроборос - змей, кусающий свой хвост...
  ...На разных этапах важны лишь пропорции, и если вначале Пути все равно, то потом акценты смещатся...
  
  Сейчас. Декабрь 2009 г.
  Многие удары, которые как он считал, были его коронными, перестали получаться. Нет, он продолжал бить их быстро и точно, но телу они не нравились, причем до такой степени, что Виктор прекратил их отрабатывать. Сами собой отпали прямые руками и почти все удары ногами. Движения стали более округлыми и плавно перетекающими одно в другое. Он перестал проваливаться в ударах. Легко удерживал равновесие с закрытыми глазами.
  Сон стал глубже и одновременно чувствительнее. Он легко просыпался и столь же быстро засыпал. Начал чувствовать людей, пока, правда слабо и если они находились рядом с ним, причем так близко, что их без труда можно было коснуться рукой. И в том случае если человек направлял свои эмоции или чувства на него.
  Спать он стал меньше и качественней, и какой бы тяжелой ни была тренировка накануне, утром он просыпался бодрым и наполненный энергией.
  Виктор невольно напрягся, он вдруг почувствовал себя крайне неуютно. Словно босыми ногами в ледяную воду. Так будто затылка коснулась отравленная игла. Смертью веяло откуда-то из-за спины. Причем так сильно, что сердце зашлось и, пропустив удар, забилось с удвоенной силой.
  Черт!
  Он утер пот со лба. Опасность была направлена не на него. Пока не на него. Он аккуратно оглянулся.
  Рядом со здоровенным внедорожником стояли двое. Того что постарше, одетого в элегантное светлое пальто, с ухоженной бородкой и гривой седых волос, он не чувствовал. Все правильно, такие как он, люди облеченные властью и деньгами обращают внимания на обслуживающий персонал, не больше чем на бездомное животное. А вот другой...
  Молодой, на пару лет старше его самого, высокий и прямой, как натянутая струна - тронь зазвенит, вот он то и распространял в пространство отчетливые волны опасности и силы. Темные волосы, правильные черты лица, чуть смугловатая кожа, ярко синие и холодные как льдинки глаза.
  Виктора передернуло, он поспешил отвернуться, только бы не поймать взгляд незнакомца.
  "Бляха, кто же он?"
  Виктор весь превратился вслух, став одним большим ухом. Бесполезно. Мужчины стояли от него шагах в десяти, говорили тихо, не разобрать. Виктор медленно-медленно, глядя на метлу которой чистил дорогу, начал смещаться в их сторону.
  Ширх-ширх метлой.
  Шаг.
  Ширх-ширх метлой.
  Шаг.
  Чем ближе он подходил, тем явственней чувствовал как к волнам опасности и силы примешивается тонкая струйка какого-то другого чувства. Что-то противоположное опасности.
  Вожделение? Страсть? Или другое более сильное чувство?
  Виктор слишком плохо овладел новой способностью и никак не мог разобраться, что он чувствует.
  Он начал улавливать обрывок разговора. Кажется, они говорили о каком-то человеке. Судя по интонации о девушке. О какой?
  Ширх-ширх метлой.
  Шаг.
   - Натура чувствительна, чувственная и страстная, но при этом чистая и не испорченная, и было бы жаль, если... - это кажется седой.
  - Жаль чего? - глубокий и жесткий голос - это молодой.
  - Старею видимо, совсем сентиментальным стал. Но Вы только посмотрите, какая красота и грация, искренность и невинность. - Снова седовласый.
  Виктор оторвал взгляд от своей метлы и взглянул в сторону университета, туда, куда были прикованы взгляды собеседников.
  Веселая стайка девушек, вырвавшаяся на свободу из громадных дверей университета, затеяла шуточную перестрелку снежками. Он взглянул на них и позабыл обо всем. О работе, о мужчинах, об опасности,
  Он сразу узнал ее. Ту девушку в парке, которую он в конце осени отбил у насильников. Та же светлая дубленка. Те же длинные волосы. Плавные, донельзя родные движения. Тогда он не рассмотрел ее как следует. А сейчас...
  В горле пересохло. Света. Он подался вперед, борясь с желанием бросится к девушке, упасть перед ней на колени. Обнять, крепко-крепко, чтобы не отняли, и прошептать, нет прокричать:
  - Родная, где ты была, я так скучал.
  Нет. Показалось, но очень похожа - словно отражение, сбежавшее с холода амальгамы. Виктор расслабил враз закаменевшие мышцы и зашарил в карманах старенькой фуфайки, кажется где-то там, сохранилась початая пачка. Он бросил курить, но сейчас словно из дальней дали, его нагнало желание втянуть горький дым и немного прояснить мозги.
  Прикурить он смог с четвертой попытки. Руки дрожали так, что первые две спички он уронил, а третью сломал, чиркая ее о шершавый бок коробка.
  Он вдыхал дрянной дым плохих сигарет, до боли всматриваясь в девушку. Находя в ней все больше и больше знакомых черт. Лицо, фигура, смех и тембр голоса. Но чем больше он видел в ней знакомого и родного, тем больше отличий проступало сквозь знакомый образ. Вот она смеется, чуть откинув голову назад - как это знакомо. Вот слушает подружку, слегка склонив голову к плечу - Света так никогда не делала. Ироничный надлом брови - от этого движения у него заныло под сердцем. Едва заметным взмахом головы откидывает прядь волос упавшую на глаза. Света убирала волосы легким движением руки.
  Он закусил губу. Морок. Уйди. Зачем. Боже! Зачем!
  
  Из картонной папки.
  ...Ты вступивший на Путь воина, знай, знание не дается затем что бы мертвым грузом лежать в мешке за плечами. Оно входит в плоть, кровь и душу. Взявший меч землю им не вспашет, взявший меч должен быть готов убить, но так же он должен быть готов умереть...
  ...Знай, вставший на Путь, ничего не дается бесплатно, все возвращается...
  ...Будь готов вставший...
  ...Ибо Мир не любит перекосов и если Судьба дала тебе оружие, она же и заставит тебя применить его...
  ...Будь готов вставший, будь готов, и не говори потом, что тебя не предупреждали...
  
  Сейчас. Декабрь 2009 г.
  За спиной слабо пискнула сигнализация, хлопнули двери и заурчал, сытым котом, прогреваясь мотор.
  Даже не оборачиваясь, Виктор чувствовал, что глаза темноволосого мужчины смотрят ему в спину. Чувство взгляда было физически ощутимо - словно два, бритвенной заточки лезвия уперлись в спину, миг и войдут в плоть, разрезая ее на своем пути. Не вошли, машина взревела турбированным мотором и ощущение пропало. Он знал, что пути их пересекутся, сойдутся так, что останется лишь один.
  Виктор хотел обернуться, но боялся отвести от девушки взгляд, казалось, выпусти ее из вида и она исчезнет, растает первым ледком под солнечными лучами.
  Не выдержав, он оглянулся. Сбылось - он отвлекся на тех, что за спиной, не смог проигнорировать страх коснувшийся его.
  Секунда, две, да что там краткий миг. Он снова повернулся. Девушка исчезла. Он видел, как мелькнули светлые волосы, скрываясь в кожаном салоне обтекаемого джипа.
  Он едва дождался конца рабочего дня, ставшего вдруг бесконечно длинным. Время не текло, еле сочилось ленивыми каплями из засорившейся клепсидры.
  Напрасно он гнал от себя образ девушки, тот намертво отпечатался на радужке. Ничего не помогало избавиться от наваждения - ни жесткая тренировка, ни безумный бег по заснеженному парку, в каждой тени он видел ее, в каждом шевелении ветвей ее фигуру, в каждом шорохе смех. С закрытыми глазами было еще хуже. Стоило их закрыть, на веках проступал ее образ:
  ...Светлые волосы смешно взлетают в такт ее прыжкам. Футболка тесно обтянула небольшую аккуратную грудь, а колечко, в пупке ловя солнечный свет, пускает лучики...
  ...Черное маленькое платье, облегает ее ладную фигурку как вторая кожа, оставляя открытыми тонкие руки и длинные ноги...
  На этот образ накладывался другой, как отражение похожий на первый. Облако светлых вьющихся волос, пухлые губы, жилка бьющаяся на виске. Миг - по зеркальной глади бежит рябь, силуэт дрожит, мерцает по краям и раздваивается. Было одно лицо - стало два.
  Левое похоже на правое. Правое на левое. Словно два портрета. Вот только на левом, лицо выцветшее, будто подернутое дымкой. На правом - играет красками и словно бы проступает из полотна.
  Он до боли всматривается в них, сравнивая между собой.
  Вот этой родинки, маленького макового зернышка, рядом с розовым абрисом губ, раньше не было. Складочка между бровями, такая нежная и знакомая, куда-то пропала. Цвет глаз сменил свой оттенок, став холоднее. Нет любимой ямочки на правой щеке. Слегка обострилась линия скул, чуть более пухлыми стали губы.
  С первого взгляда не отличишь, но вглядевшись...
  И все-таки это была она, чуть другая, немного иная, но, несомненно, Света.
  Он лежал на койке, смоля, черт знает, какую по счету, сигарету. В голове роился миллион мыслей, но все они словно смерч вокруг единого центра, крутились рядом со Светой и той девушкой.
  Кто ты незнакомка?
  Нет, надо успокоиться. Он задышал медленно и глубоко, пытаясь привести мысли в порядок. Не получалось. Мысли метались в голове испуганными голубями по чердаку. Громадным усилием воли он все же успокоился.
  Откуда ты взялась, красивая? Почему ты так похожа на Свету? Как и почему пересеклись наши дороги?
  Мечущиеся мысли разделились, и часть из них перешла на молодого черноволосого мужчину.
  А ты кто, незнакомец? Что за сила скрыта в тебе? Откуда взялся страх, волной накрывший его сегодня днем? И это чувство опасности? Как ты связан с девушкой?
  Кружение в голове вызвало воспоминания о прошлой жизни и, весь ужас произошедшего вновь навалился на него.
  Как? Почему с ним это случилось? Почему с ними все это произошло? Ну почему? Гибель родителей, наркотики, смерть Светы, его нынешнее прозябание в роли дворника. Что дальше с ним будет?
  - М-м-м, - издав невнятный возглас, Виктор вскочил со своей железнодорожной койки не в силах больше лежать.
  Дрожащие от перенапряжения мышцы посылали в мозг разрозненные сигналы, не давая успокоится и ясно мыслить. Он начал крутить ката - стало только хуже, тело никак не могло выполнить движение правильно, рвало траекторию и вообще не хотело слушаться. Оно хотело не сложнокоординированного движения, а какого-то простого действия позволившего сбросить нервное напряжение. Тогда Виктор, накинув куртку на плечи, выскочил из подвала и побежал в глубину темных дворов. Он кружил по району, бегом сбрасывая охватившее его напряжение и пытаясь монотонностью движения успокоить кружащиеся в неистовом танце мысли.
  Часа через полтора непрерывного мельтешения дворов, гаражей, детских площадок и домов, он выскочил из темной подворотни на освещенную фонарями улицу, это ему почти удалось. Он стоял на остановке, тяжело дыша и пытаясь определить, куда его занесло. Места вокруг были незнакомыми, в своем стремлении избавится от воспоминаний, он почти не смотрел куда бежал и вот нате - заблудился.
  Пыхтя к остановке, подошел разболтанный троллейбус, и Виктор заскочил в открывшуюся переднюю дверь, и только тогда понял что кроме кондуктора, женщины с некрасивым вытянутым лицом, в салоне некого нет.
  - В парк, едем в парк, - подскочила к нему кондуктор, - вылазий, чего заскочил?
  - Зачем тогда останавливались, и дверь открывали? - удивился Виктор.
  - Надо было, вот и остановились, - визгливо ответила женщина.
  - Да ладно кока Нюр, че ты? - высунулась из-за водительского места конопатая пухлая мордашка. - Тебе куда надо?
  Мордашка, весело улыбаясь, обратилась к Виктору.
  - Я, а вы куда едете?
  Виктор заглянул в водительскую кабину. Водитель троллейбуса была на удивление молода и, не смотря на толстый свитер жуткого голубого цвета, форменный жилет и ватные штаны весьма хороша. Круглое румяное лицо, сочные губы, очаровательные ямочки на щеках и смешливые глаза под рыжей растрепанной челкой.
  - А ты забавный, - прыснула мордашка.
  - Вот, вот, - ворчала кондукторша, - залазют, а куда надо не знають.
  - Кока Нюр, - укоризненно протянула девушка, - сейчас по четвертому маршруту, до Счастливой, а потом в депо, так что до Счастливой подбросить можем.
  - До Счастливой значит, - протянул Виктор прислонился к поручню, чтобы не упасть, троллейбус ехал к его дому, туда, где он жил с родителями и где умерла Света, - до Счастливой это хорошо.
  Он справился со слабостью и выпрямился.
  - Что счастье там надеешься найти? - рыжая рассмеялась. - Меня кстати Катей зовут.
  Дна протянула ему руку.
  - Виктор, - Виктор осторожно пожал протянутую пухлую ладошку, - нет, боюсь как раз наоборот.
  Их глаза встретились и, недавно обретенная способность чувствовать людей кольнула его ощущением, что за веселостью девушки скрыта давняя, тщательно скрываемая от окружающих, боль. Эта ее боль была так похожа на его, что Виктор ощутил, как его словно магнитом потянуло к этой рыжей и зеленоглазой девушке. Он сглотнул и отогнал от себя это чувство.
  - Не счастье - прошлое. - Он криво усмехнулся.
  - Ты не только забавный, но еще и странный, - Катя отвернулась от него и троллейбус, лязгнув дверями, тронулся от остановки.
  - Платить будешь? - скептически оглядела его наряд кондукторша. - Али зайцем поедешь?
  - Зайцем, - засмеялась рыжая разглядывая его в зеркало заднего вида. - Скорее уж, растрепанным, замершим воробьем.
  - Ты, рыжуха за дорогой смотри, - одернула ее кондукторша, - так че?
  Виктор порылся в карманах и выудил горсть мелочи.
  Оторвав билет, кондукторша прошла в конец салона и, там усевшись на сиденье, кажется, задремала.
  Виктор, прислонившись к раздвижной двери водительской кабины, наблюдал за девушкой, изредка ловя ее лукавый и заинтересованный взгляд в зеркале обзора салона.
  - А ты что забыл на Счастливой, там же спальный район, кроме домов и загса ничего нет. Заявление подавать едешь? - она весело рассмеялась своей шутке. - Так поздно уже, закрыто все.
  Виктор вздохнул, боль снова кольнула прямо в сердце.
  - Да нет, жизнь я там забыл.
  Увидев, как он помрачнел, девушка престала улыбаться и, снизив скорость, обернулась к нему:
  - У тебя что-то случилось? Что-то нехорошее?
  В ее взгляде Виктор прочел искреннее сочувствие и тревогу. На секунду ему вдруг смертельно захотелось все ей рассказать, он даже открыл рот, но... Он смотрел в ее ясные зеленые глаза - зачем ей его проблемы и лишь отрицательно покачал головой:
  - Неважно. Просто надо.
  Девушка пожала круглым плечиком и снова перевела внимание на дорогу. Бег по городу привел в порядок его растрепанные чувства, а короткий разговор с девушкой и ее неподдельное сочувствие Кати совсем успокоили его. Он смотрел на ее профиль, на чуть вздернутый нос, на маленькое ухо с чернильной точкой родинки на мочке, на едва уловимую россыпь веснушек на скуле и пухлой щеке с трогательной ямочкой, на завивающиеся колечками рыжие пряди, падающие на плечи и, чувствовал исходившую от нее обиду. Ему вдруг захотелось ей что-то сказать, что-то хорошее, но он не знал что именно. Поэтому он молчал. Так в молчании они доехали до остановки. Троллейбус сбавил ход и остановился, дверь лязгнула открываясь.
  - Приехали, - сухо сказала Катя, веселые искорки в ее глазах погасли.
  Виктор вздохнул:
  - Кать, спасибо тебе и не обижайся, ладно? Зачем тебе чужие проблемы.
  Он шагнул к выходу, но девушка ухватила его за рукав:
  - Подожди.
  Темное стекло окна искаженно отражало, как она что-то быстро чиркает в блокноте, прикрепленном на приборной панели.
  - Вот, - она снова ухватила его за рукав, - позвони ладно или...
  Она снова развернула бумажку и что-то быстро зачеркнула в написанном. Мягкими пальцами она сунула ему в ладонь сложенную в несколько раз бумажку.
  - Позвонишь, - в ее глазах было столько мольбы, что Виктор машинально кивнул и спрыгнул на бетон остановки.
  Вновь лязгнули закрывающиеся двери и, троллейбус, быстро набирая ход, скрылся в темноте.
  Катя смотрела в зеркало на одинокую фигуру, замершую на остановке. Неожиданно для себя она всхлипнула, и закусила губу, чтобы не расплакаться.
  - Ладно, девка, не плачь, - неслышно подошедшая кока Нюра погладила ее по плечу, - дался тебе это, - она повела плечом в сторону уплывающей вдаль остановки. - Неглядный он какой-то и одет ровно босяк. Плюнь деточка, ну похож он немного на Костика твоего, ну что же бывает.
  - Я не плачу, кока Нюр, - Катя несколько раз моргнула, сбрасывая с ресниц прозрачные капли, - все хорошо, ты иди...
  Тетка вздохнула и ушла в конец салона.
  Слезы и впрямь высохли. Катя чувствовала, что еще увидит этого странного пассажира, так до боли похожего на ее Костю.
  
  Взгляд со стороны.
  Катя.
  Катя не всегда была водителем троллейбуса. Когда-то давно, в прошлой жизни - так ей казалась, а на самом деле всего-то год назад она была менеджером в преуспевающей компании.
  Девочка конфетка, как называл ее начальник отдела. Она и впрямь была похожа на конфету - невысока, стройная и одновременно пухленькая в нужных местах, она смотрела на мир широко распахнутыми веселыми глазами. Еще бы ей не смотреть - дочери преуспевающих родителей, умной, красивой и доброй. С великолепным чувством юмора и острым умом и Костей. Ее Костиком - подающим надежды молодым ученым. Умным, сильным, нежным, любящим и самым-самым любимым. Живи и радуйся. Но мир ее такой надежный и радостный рухнул в один миг.
  - Катюха, - шепот в телефонной трубке, - Костян к тебе идет, угадай, чего хочет?
  Младшая сестренка Костика торопливо тараторила в трубку:
  - Только ты никому, ладно, я по секрету. Ну, догадалась?
  - Что ну? - сердце в груди замерло, и зачастило.
  - Ты че не поняла?
  - Чего, Машка, темнишь? - спросила Катя, хоть сразу поняла, зачем идет Костя, женским своим чутьем поняла.
  И от этого ей захотелось завизжать на всю квартиру и запрыгать от счастья до потолка.
  - Свататься, - выпалила Маша и завизжала в трубку, - жди, минут через пятнадцать будет.
  И бросила трубку.
  Но, ни через пятнадцать минут, ни через полчаса, ни через час Костик не появился. Не пришел он и на следующий день, ни через день.
  Нашли его только через два дня - в понедельник, на дне котлована, строящегося неподалеку дома. Он лежал в грязной канаве едва присыпанный землей, рядом притулился грязный разорванный надвое большой плюшевый медведь, сжимавший в лапах алое сердце с вышитой надписью - Выходи за меня! Я тебя люблю!
  Ни часов, ни бумажника, ни золотой цепочки с крестиком подаренных ему Катей на нем не было. Убийц не нашли.
  Месяц она провалялась дома в горячке, потом кое-как собралась с силами и вышла на работу. А через две недели уволилась. Не смогла работать, постоянно ловя на себе жалостные взгляды коллег женщин и сочувственно-интересующиеся мужчин. В их отделе было много молодых парней и многие раньше добивались ее внимания.
  Но не только это заставило ее уйти. Она просто не могла работать там, где все ей напоминало о Косте. Вот рамка с фотографией на столе, где они изображены обнявшись на фоне Ялтинского волнореза. Вот фарфоровая чашка расписанная сердечками, подаренная Костей на первую годовщину их встречи. Вот... Да много было этих вот - засушенная розочка, что подарил Костя в первую их встречу, забавный магнитик на мониторе привезенный им из командировки, ручка "Монблан", кожаный ежедневник с золотым тиснением...
  Да и как она могла спокойно работать после всего происшедшего? Просто жить, как ни в чем не бывало? Работать, радоваться, участвовать в вечеринках с коллегами? В то время как ее Костик - милый, нежный, любимый, лежит в могиле? Нет, нет и еще раз нет!
  Еще месяц она провела дома, словно во сне перебирая его подарки, письма, бесконечно перечитывая SMSки в телефоне и письма в электронной почте, а потом собрала все и спрятала подальше. Понимая, что еще немного, и она шагнет из окна, чтобы потом птицей с перебитым крылом рухнуть на асфальт. После того как вещи были спрятаны в самый дальний ящик, а воспоминания надежно укрыты на самом дне памяти ей стало немного легче.
  На прежнее место работы Катя не вернулась, хоть начальник подписывающий ей заявление об увольнение пообещал взять ее обратно на работу, в любой момент когда она захочет.
  - Такими, кадрами, грех разбрасываться, - Семен Игнатьевич, помедлил и размашисто подписал ее заявление. - Так что передумаешь, приходи. Ты знаешь - у нас тебя все ценят и любят.
  Она не передумала.
  Вместо этого Катя устроилась к тетке крестной в троллейбусный парк водителем. Там, кроме коки Нюры, никто не знал о ее трагедии. Прошла курсы и через два месяца вышла на маршрут.
  
  Сейчас. Декабрь 2009 г.
  Виктор смотрел на маленький прямоугольник линованной бумаги, лежавший на его ладони, решая читать или нет? Вздохнул, поднял голову, пристально вглядываясь в темные окна своей квартиры и, с силой сжал пальцы, безжалостно сминая тонкую бумагу. Поискал урну - не нашел, вместо нее увидел кучку мусора, заботливо сметенную к столбу. Еще раз вздохнул, посмотрел на смятый бумажный комок в пальцах, прицелился бросить его в мусор и...
  - Нет, - услышал он шепот за спиной, такой тихий, словно доносившийся издалека, медленно обернулся. За спиной никого не было. Послышалось.
  - Не выбрасывай, - снова едва слышно донеслось из-за спины.
  - Черт, - он резко обернулся, принимая боевую стойку.
  Никого, только краем глаза выхватил размазанную тень, словно полупрозрачный клочок тумана, скользнувшую ему за спину. Что за чертовщина!
  Он опять крутанулся и ничего не увидел, ничего и никого, только возникло чувство, что сзади на плечи ему легли невесомые руки. Прикосновение было таким до боли знакомым и родным. И запах - ее запах.
  - Света, - тихо прошептал в темноту, - это ты?
  - Я.
  - Почему не выбрасывать?
  В ответ тишина. Тогда он лихорадочно зашептал в темноту онемевшими губами:
  - Светик, милая, мне так плохо без тебя, зачем ты меня бросила, а Света? Ты никогда меня не бросала, в самые трудные моменты ты была рядом, а потом бросила. Светик, что мне делать? Как жить, зачем жить? А? Ответь, это ведь ты, да?
  - Ищи, - шепот на грани восприятия.
  - Чего искать? - Виктор больше не шевелился, понимая, что как бы он не старался никого увидеть, не сможет.
  - Ответы? - такой родной, почти полузабытый голос.
  - На что, ответы?
  - На вопросы.
  - На какие? - почти простонал он.
  - Ты знаешь, просто боишься признаться себе в этом, - шепот и так еле слышный, становился все тише и тише пока совсем не пропал.
  В воздухе повисла тишина - немая и страшная.
  - Света, - хотел позвать Виктор, но понял, что она ушла. Он больше не ощущал на плечах прикосновение ее рук и знакомый аромат ее тела исчез.
  Эта мертвящая все вокруг тишина была невыносима. Виктор нашарил непослушной рукой в кармане наушники плеера и, кое-как натянув их на уши, дрожащим пальцем ткнул кнопку "Пуск". Тишина разлетелась на осколки, словно разбитое камнем стекло:
  
  Долго-долго еще потом
  Раскаленным словам не остыть
  В тесной комнате на стене
  Проступают твои черты
  
  Как у острого на острие
  Будто вниз головой летишь
  Потому будь внимательнее...
  
  Пленка заскрипела и голос оборвался. Виктор достал плеер и открыл крышку кассетной деки, из-под пластиковой крышки змеей полезла зажеванная пленка. Плеер с испорченной пленкой лег обратно в карман. Пальцы расправили измятый листок. Глаза пробежали по торопливо написанному тексту. Всего-то ряд цифр - номер телефона, внизу перечеркнутый адрес и три слова - Я буду ждать. Он запомнил номер и адрес, хоть тот и был зачеркнут, но все равно легко читался.
  - Я буду ждать, - Виктор с силой зажмурился и швырнул записку в кучу мусора.
  Кажется, он начал догадываться, на какие вопросы следует искать ответы. И даже знал, кому их следует задать.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"