Из семи аллей эвтаназиума, названных по цветам, больше всего Руте нравится Зелёная, с яблонями и грушами. Дорожка выложена шестиугольными плитами, по сторонам уютные скамейки из волшебного дерева, а в самом конце, на возвышении, большой ледяной экран. Прогуливаются они вместе с Лурией, белой проксимой. Рута и не знала, что такие бывают, пока не попала в эвтаназиум, от вопроса, понятное дело, не удержалась:
- А те, которые в проксимариях, получается, чёрные?
- Да. Голосок у Лурии хрупкий, и сама тоже хрупкая, кожа будто просвечивает.
- Ну, будем знакомы, сестрёнка, я аккурат из тех самых, из чёрных...
Уйти с чистилки было просто, но что делать дальше, Рута представляла слабо. В конце концов решила отправиться по магистрали на запад, а там насколько сил хватит - до Ивинги, так до Ивинги, до Внешнего кольца, так до Внешнего кольца. В дороге ни она, ни пушистики не голодали: с выходом на магистраль артефакт-кухня сама собой починилась, выдавала теперь весь перечень блюд. Ночевали на станциях, расставленных по магистрали как раз с таким расчётом, что от одной до другой - дневной переход. Подобных ей путников было то густо, то пусто, Рута ни с кем не сближалась, а ледяной покров отлично помогал в том, чтобы и у других не возникало желания сблизиться.
Расправив белоснежные одеяния, Лурия устраивается на скамейке, Рута занимает место рядом. Головы поворачивают в сторону экрана, вид там всегда один и тот же: излучина Ивинги. От одного края ледяного прямоугольника к другому проходят большие торговые суда, юркие сопровождающие.
- Только сейчас поняла, как Горячая с Ивингой похожи, - восклицает вдруг Рута, - ведь и текут в одном направлении, и волшебные обе!
Лурия не отвечает, но Руте ответ и не нужен. 'Если так разобраться, - думает она, - всю жизнь только и делала, что от Горячей бежала, и от Хребта, и от Дыры, которая рядом с ним. Да только к Дыре и вернулась - замкнулся круг, ухватился амфисбен одной пастью за другую...'
Пушистикам того, что готовила волшебная кухня, было мало - охотились в придорожных лесах. Волчок, неугомонный, дальше всех в дебри забирался, так и пропал. Потерю Рута тяжело переживала, будто не питомца лишилась, а ребёнка, на Чистюлю с Грязнулей так и накидывалась:
- Всё, от меня ни на шаг больше! Никакого вам леса!
Уж с чем-чем, а с сообразительностью у этих ребят был полный порядок - в сторону красно-рыжих зарослей перестали даже смотреть. Да только что толку, если Грязнулю смерть поджидала с другой стороны? Заигравшись с бабочкой, выкатился на магистраль, и скользящий шар, пролетевший стрелой, раздавил, размазал кровавым блином. Чистюля, звонко тявкая, едва следом не выкатился, Рута в последний момент удержала.
- Не отпущу! Не отдам! - кричала, прижимая к груди, а он смотрел большими фасетчатыми глазами, и не тявкал уже, не скулил, а всхлипывал, как человек.
Дальше Рута без воодушевления уже шла - так, ноги переставляла. А места между тем интересные были: приближалась излучина Ивинги, известная на весь Играгуд, приближался город Крюлод. В магистраль, как в большую реку притоки, стекались дороги поменьше, такого разнообразия средств передвижения Руте не приходилось видеть ещё никогда. И червегрузы, движение которых растягивалось порой на часы, и изящные махолёты, похожие на огромных колибри, и прыгуны, скачущие, как кузнечики.
Идти тяжелей стало, сила словно бы вытекала из тела, Рута чувствовала каждую капельку. Оттого не всегда успевали они с Чистюлей до дорожных станций добраться - ночевали тогда прямо у магистрали. Никакой ночной холод с пушистиком был не страшен (на чистилке их для того и держали, что от холода - самое наилучшее средство), а вот с ночными хищниками было сложнее. Один раз, так и вообще, стая бродячих гноллов напала, и если бы не сторожевой дорожный инферн, разодрали бы.
- Вот и думай после такого, - журила она Чистюлю потом, - непутёвые мы с тобой или всё же везучие?
До Ивинги оставалось всего ничего, когда прямо в дороге у Руты отнялись ноги. И ни выброса же, ничего такого, однако же вот, как подкосило.
- Похоже, пришла я, малыш, - сказала Чистюле, что, обернувшись, звонко тявкнул. - А так хотелось на Ивингу поглядеть, на излучину...
Пушистик вдруг зарычал, метнулся куда-то в сторону, а Рута почувствовала холод.
- Что такое? - приподнялась на локте, - что происходит?
А происходило следующее: медленным шагом к ней направлялся голем, которого сначала приняла за человека. От человека он почти и не отличался, но Рута откуда-то знала - голем. Чёрные одежды, лицо скрыто маской, правая рука оканчивается не ладонью, а петлёй. Подкатился Чистюля, распахнул широкую пасть, прыгнул...
- Не надо, - вырвалось у Руты, - уходи!..
Не замедляя шага, голем отбил пушистика левой рукой, тот отлетел далеко, уже не поднялся.
Подступив к ней, петлерукий опустился на колено, накинул петлю, оказавшуюся неожиданно широкой, на плечи. Вскрикнуть Рута и не успела даже, утянутая в бархатную пустоту...
- Пора на процедуры, - говорит Лурия, в больших голубых глазах - всё милосердие мира.
Рута неохотно поднимается со скамьи, берёт белую проксиму под руку. 'Ковчег' - так называется эвтаназиум, именно на этом 'корабле' Руте и предстоит отправиться в последнее своё плавание.
[2]
Белый свод, белые плиты пола, белые одежды Лурии. Рута в камере восстановления, похожей на большой кристаллический гроб, обнажена, в локоть тыкается оснащённая иглой трубочка.
- Тише, тише, - шелестит Лурия, - не волнуйся, а то не могу в вену попасть...
Закреплена камера восстановления почти вертикально, Рута без труда видит зеркальный купол, расположенный в середине процедурной. Ей холодно, ей теперь всегда холодно, ледяной покров тянется по телу узорами, как если бы вместо кожи была та волшебная ткань, булатик. Летний пик Руте очень тяжело дался - выброс будто на тёрке её натирал, обезболивающие снадобья помогали только отчасти.
- Вот, теперь хорошо... - белая проксима у пульта, нажимает на кнопочки, по трубке бежит то одно, то другое, то третье.
Рута балансирует на тонкой грани между явью и сном, кто-то прикасается к ней, но не пальцами, а словно мягкой тенётовой лентой. Наконец она погружается в сон, долгий и сладкий.
Пробуждается Рута уже в кресле-каталке, Лурия везёт по любимой Зелёной аллее. Деревья в цвету, жужжат трудолюбивые пчёлы, птицы поют, не умолкая. Рядом ещё одно кресло, толкает его другая проксима, занимает кресло Тай. Руте бы изумиться, вскрикнуть от нахлынувших чувств, но почему-то не удивлена, ничего не нахлынуло. Понимает - по одной аллее их везут неслучайно, понимание, опять же, эмоций не вызывает, лишь пониманием и остаётся.
- Ты меня помнишь? - спрашивает у Тая, когда проксимы, оставив кресла-каталки на площадке с экраном, отходят.
- Нет... - тот потирает лоб, - кажется, нет...
Кожа у него сплошь в красных точечках, Рута знает, что это такое - игольная лихорадка. Руту выбросы терзают, прохаживаясь по телу тёркой, Тая же протыкают иглами, и чем дальше, тем они будут больше...
- Покажи правое плечо, - просит она, - оголи.
- Оголить? - Тай недоумённо хлопает глазами.
- Да, - Рута тянет шейный вырез эластичной фиолетовой робы, - вот так.
У самой-то у неё плечо чистое, без каких-либо следов татуировки, как будто и не было никогда огненной лисы. Стёрли в проксимарии, где от следов прошлого избавляться умеют.
- Да, что-то есть, - озадаченно тянет Тай, - белый такой зверь... забыл, как называется...
- Единорог.
- Точно! - Тай расцветает улыбкой, но сразу же хмурится, - выходит, мы и правда раньше встречались?
- Да, - Рута бросает взгляд на экран, на стремительный катамаран, прорезавший гладь излучины. Вдруг она понимает, многое понимает: цирковые выступления для труппы Олдоса были лишь прикрытием, ширмой, на самом же деле на катамаране переправлялись запрещённые артефакты, самозародки. Такое вот второе дно, не цирк, а контрабанда.
- Не помню, - Тай усиленно трёт виски, - ничего не помню... Я же весь в дырах, понимаешь, а через них и мысли утекают, и память...
- Не знаю, лучше ли, когда памяти нет, - задумчиво говорит Рута, - но что легче, это уж точно.
- Вот и Морпесса так говорит, - вздыхает Тай.
- Морпесса? - Рута вздрагивает, - так зовут твою проксиму?
- Да, - неуверенный кивок, - кажется, да.
Рута оборачивается осторожно, смотрит в сторону проксим. Нет, это другая Морпесса, хотя волосы тоже светлые и глаза немножко похожи. Рута и рада, и огорчена, но огорчена, наверное, всё же больше.
- Расскажи о чём-нибудь из прежней жизни, - просит Тай, тронув за руку, - может, и я тогда вспомню.
- Ох, даже не знаю, - Рута ёрзает в кресле, - из меня ещё та рассказчица! Ты же помнишь, что такое цирк?
- Так вот, ты был циркачом, жонглёром и акробатом, хотя, когда впервые увидела, подумала, что клоун, до того смешные рожицы корчил.
- Рожицы? - переспрашивает Тай, ощупывая лицо.
- Да, а я пришла наняться в вашу труппу танцовщицей, потому что освободилось место - прежнюю разорвали гарпии. Ты тогда ещё пошутил, что знаешь какая, самая из них главная. Сначала я ничего не поняла, но потом, глядя на Ядвигу, с трудом получалось удержаться от смеха, так и распирало!
- Точно! - подпрыгивает в кресле Тай, - Флейта, Виола, и эта, как её, с хохолком...
- Лира, - улыбается Рута, по зернистой, как у змеи, коже сбегает слезинка.
- Ага, Лира! Помню, я помню!
Тай так и сияет, так и светится, но вдруг выгибается, хрипит, а из дырочек на коже брызжет кровь.
- Что вы сидите? - кричит Рута проксимам, - у него же приступ!
Лурия с Морпессой на скамье, застыли в одной позе - прямая спина, руки сложены на коленях, лёгкий наклон головы. 'Они же как куклы, - думает Рута, - неужели и я была когда-то такой?..' Хочет встать сама, но ничего не получается, сил нет, а кресло вдруг охватывает ремнями, прижимает, откатывается само собой в сторону.
- Ах ты же, стерва, - рычит Рута, - отпусти!..
Проксимы встают, как если бы за спиной покрутили ключик, к Таю не бегут, но шаг быстрый. По экрану тем временем катятся белёсые волны, будто там, на реке, разразилась метель. Ещё мгновение, и ледяной прямоугольник вспыхивает, а затем угасает. Точно так же вспыхивает и угасает навсегда жизнь в Тае.
[3]
Двенадцатый день месяца Стрекозы, день её рождения, начался неожиданно. После смерти Тая Рута в основном и делала, что спала, а тут пробуждение, и Лурия такая серьёзная.
- К тебе посетитель, - сказала проксима, помогая выбраться из камеры сна. От камеры восстановления та отличалась мало, разве что игл и трубочек больше, да устлана изнутри чем-то мягким и пористым.
- Да, - сонно пролепетала Рута, - хорошо.
Лурия успела облачить в пижаму, усадить в кресло-каталку, прежде чем наконец-то дошло: посетитель? Какой ещё такой посетитель? Нет, они, конечно, бывают, но исключительно у магнатов, которые эвтаназиум себе могут позволить, которые не прекращают дел даже здесь. При таких всегда свита - и проксимы, и големы, и члены семьи. А Рута? Она же совсем из другой категории, в 'Ковчеге' только потому и оказалась, что цверги всё никак с ней не расстанутся.
- Кто это? - спросила у проксимы, не на шутку разволновавшись.
- Капитан корабля, - ответила Лурия, вкатывая кресло на телепортационный диск, - до времени попросил себя не называть.
Колёса кресла шелестят по плитам Зелёной аллеи, с деревьев облетают последние листья, Руте не понадобилось много времени, чтобы понять, кто её ждёт. Другое дело, чтобы поверить...
- Тарнум!..
Он отворачивается от ледяного прямоугольника с видом излучины, смотрит на неё, смотрит. 'Не смотри, - хочется выкрикнуть Руте, - не смотри на меня такую!' Однако же не выкрикивает и обезображенного лица руками не закрывает. Куртка на Тарнуме со шнуровкой, штаны со вставками из булатика, сапоги с отворотами. Очень похож на капитана Брана, только без усов, без повязки через глаз, а голова выбрита наголо.
- Ну, вот я тебя и нашёл...
Потом он на скамье, она по-прежнему в кресле, друг против друга, рука в руке и глаза в глаза.
- Знала бы ты, что со мной было, когда и тебя Горячая у меня забрала, - рассказывает Тарнум, - обезумел, как есть обезумел!
- Неужели не сплю, - шепчет Рута, - неужели ты и правда не сон?
- А потом и с лесопильней простился, и с починком, - продолжает он, - на баржу сел. А знаешь, с чем проститься было сложнее всего? С нашим Гнездом.
- Нет нашего Гнезда больше, - тихо говорит Рута, - разрушила я его, уничтожила...
- Ошибаешься, - качает головой Тарнум, - его не разрушить.
- Не знаю, быть может, - голос Руты дрожит, - прости меня, если можешь, за всё прости...
- Глупая, - Тарнум высвобождает руку, осторожно касается её щеки, - какая же ты у меня глупая...
Молчат, долго молчат, Рута вздыхает:
- Столько вопросов - и о семье, и о том, как искал, что и не знаю, с какого начать.
- О семье много рассказать не получится, - отзывается Тарнум, - ведь за тобой отправился почти сразу же. Знал, что в Тёплой Гавани непременно задержишься, и настиг бы, но вышла с нашей баржей неприятность - напали пираты. Меня, как и ещё нескольких мужчин, взяли живыми, рабами на их треклятое судно. Там и сгнили бы, если бы эти выродки не попали в облаву.
Память послушно переносит на площадь Правосудия: три грязных человека на эшафоте, а к ним направляется смерть в образе палача с ледяной булавой.
- Так ты слышала о той банде? - спрашивает Тарнум удивлённо, - и до сих пор помнишь?
- Да, - смущённо улыбается Рута, - помню. Так что было дальше, когда попал в Тёплую Гавань?
- В столице непросто пришлось, - Тарнум хмурится, потирает заросшую щетиной щёку, - город очень большой. Блуждал, блуждал, пока будто не толкнуло что-то в 'Красные сапожки' заглянуть. Там посчастливилось разговориться с Розамундой, она тебя вспомнила.
- Мы с ней дружили, - кивает Рута, - чуточку.
- Хорошая девушка, - говорит Тарнум слегка изменившимся голосом, - она же и о Натале рассказала. Да лучше бы не рассказывала, потому что из-за Наталы и сбился. До Синглии добраться труда не составило, там же не составило труда разузнать, куда она отправилась. Я и подумал, что ты тоже с ней...
- Я хотела, - грустно говорит Рута, - мне с Наталой нравилось, но она не взяла.
- И правильно сделала, - говорит Тарнум. - Если бы знал, что Беллкор собой представляет, тысячу раз подумал бы, стоит ли совать туда нос. Ну, да ладно, не о том речь. За Наталой долго гонялся, и догнал-таки, но лишь для того только, чтобы выяснить - гнался за миражом. И всё же она помогла: переговорила с капитаном, чтобы взяли в команду, а собирались они в Играгуд. Даже если сейчас там нашей вертихвосточки нет, так она мне говорит, скоро будет, обязательно будет. И не ошиблась.
- А где Натала сейчас, не знаешь? - спрашивает, улыбнувшись, Рута.
- После Играгуда собиралась в Хладу - на покой, как говорила, да только сложно такую, как она, в покое представить.
- Это уж точно. Но кто же помог тебе с розысками здесь? Кроме цвергов, никто на ум не приходит...
- Помогло вот это, - Тарнум достаёт из кармана куртки до боли знакомый осколок артефакта, с продетой в дырочку тесёмкой, - в соединении с чарами поиска. Кстати, надень.
- Нет, ты что, - трясёт головой Рута, - я не могу!
- Надень-надень, иначе я сам, - взгляд у Тарнума суровый, решимость в голосе, потому упирается Рута недолго.
- Доволен? - спрашивает затем.
- Да, конечно, - улыбается он.
- И как тебе здесь? - спрашивает Рута, бросив взгляд на экран.
- Мне-то? - отзывается Тарнум, - мне здесь нравится. Хотя бы уже одно то, что пока тебя искал, успел разбогатеть - и кораблик хватило приобрести, и команду нанять. Жаль, в это ваше волшебное окошко галеру мою не видать, она бы тебе понравилась.
- А как назвал?
- 'Стрекозой', по твоему знаку в круге. Ты же не забыла, какой сегодня день? Так подгадать и старался, чтобы сегодня встретились.
- Нет, не забыла, и я счастлива, правда счастлива.
- Всё хорошо будет, слышишь, - Тарнум снова берёт её ладонь, целует. - Как исцелишься, сразу же заберу, и уплывем, и всегда будем вместе.
- Да, - Рута накрывает его руку своей, - так и будет.
Проксима, застывшая на соседней скамье, внимательно слушает - слушает и улыбается.