Певучие волны плавно, медленно накатывались на камни, ласкали их, слизывая соль, нежно обволакивали, затем полностью поглощая, и скользили дальше, ни на секунду не останавливая свое медленное поступательное движение. Спокойное, тихое, убаюкивающее колебание волн казалось величественным и вечным. Был прилив. Море встречало берег.
Марко вспоминал, как переворачивается прозрачный купол песочных часов и пересыпал песок в ладонях. Смотреть прямо перед собой он избегал, он слишком хорошо знал, как завораживает вид волн, неуклонно стремящихся к своей цели. Никакая привычка (а Марко большую часть жизни провел, наблюдая один и тот же морской пейзаж) не могла разрушить странного и немного жуткого очарования. Это чувство особенно сильно было в шторм, когда волны со всего размаха обрушивались на скалы и рассыпались под маяком тысячей хрустальных брызг. Марко хорошо помнил свой детский страх, когда ему приходилось спускаться на узкую площадку у подножия башни, невольно заглядывать за обрыв и отшатываться при виде беснующегося далеко внизу прибоя. Теперь, спустя годы, он сам в непогоду садился на камни, свесив ноги в пропасть, и часами не сходил с места. Может быть, он все еще пытался что-то себе доказать - в глубине его сознания по-прежнему обитал затаенный страх перед водой. Трудно сказать, с чем это было связано - быть может, с тем, что Марко к своему стыду так и не научился плавать, что хотя и не было редкостью среди жителей острова, но для человека, жившего так близко к берегу, было странно. А, быть может, всему виной были рассказы деда, в молодости пережившего цунами, порожденное придонным ядерным взрывом огромной мощности. В те давние годы оно опустошило остров и стерло с лица земли все, возведенное человеком на его поверхности.
Море. Всегда загадочное и непростое. В нем была красота, в нем было спокойствие, в нем была сила. И все же - в нем была и страшная тайна. В его неведомых глубинах таилась гибельная опасность, увидеть и понять которую не было никакой надежды.
Марко сидел на песке и не осмеливался поднять взгляд. Он ждал. Он слушал голос волн и рассеянно пытался различить в их переливах знакомые звуки. Звуки шагов своей подруги, с которой он условился о встрече. Звуки ее голоса. Любые новые звуки кроме опостылевшего шума волн, пусть и столь же привычные и знакомые. Ожидание не было мучительным. Казалось, он может просидеть неподвижно целую вечность, глядя на пересыпающийся песок. Удивительно, но ему удавалось почти не думать. Только сидеть и ждать, застыв в сладостном созерцательном оцепенении.
И вот, наконец, он услышал. Со стороны моря раздался ее звонкий голос:
- Эй! Ты там уснул?
Марко неторопливо поднял голову и распрямил плечи. Марина стояла перед ним, но чуть в отдалении, на самом краю пляжа, и прилив омывал ее ноги. Она была красива, загорелая, стройная, легкая и подвижная. Ее грациозное, сильное тело было достойно подлинного восхищения. Но Марко больше завораживали безупречное как у статуи узкое лицо, обрамленное иссиня-черными волосами и украшенное очень темными, невероятно глубокими глазами. Если смотреть в них, они казались колодцами. Их ровное бесстрастие было удивительным, ему могли бы позавидовать покерные игроки и политики, а Марина им пользовалась для того, чтобы дразнить Марко, да в детстве доводить до бешенства или обмороков ее многочисленных подруг и друзей, пытавшихся играть с ней в гляделки. На самом деле, ее жизнь всегда была жизнью тела. Ей трудно было оставаться неподвижной даже сейчас, когда она, одетая в купальник и мокрая с ног до головы, только что переплыла бухту, над которой возвышался маяк.
Марко критически склонил голову.
- Тебя долго не было.
Марина смело и насмешливо зачерпнула ногой песок и изящным движением бросила в сторону Марко, который от неожиданности повалился на спину, протирая глаза.
- Не так уж и долго, - засмеялась она. - Откуда ты знаешь, сколько - часов у тебя здесь нет.
- У меня есть песок. Я смотрел, как он пересыпается и считал, как делали люди в давние времена.
- Отличное занятие, - фыркнула она. - И что от этого поменялось?
- С тех пор действительно ничего не изменилось.
- С тех пор, - передразнила она его подчеркнуто спокойные и медлительные слова. - Какая тебе разница, что было невесть когда? На нашем острове это годится только чтобы читать бесполезные старые книги. Не понимаю, зачем ты ждал меня за таким глупым занятием. Сделал бы что-нибудь интересное. Сплавал бы до гнезд чаек на утесе. Или сидел бы у себя на посту, охранял наш мир и покой, - Марина опять фыркнула.
- Ты же знаешь, как я не люблю находиться на пункте наблюдения, - устало ответил Марко, погрузив распростертую правую ладонь в песок. - Лучше уж сидеть у себя в комнате в это время, читать или размышлять.
- Я вообще не понимаю, как ты можешь оставаться в своей комнате так долго. Эта темнота, все эти старые вещи и запахи, как они не подавляют тебя? И эти древние часы со стрелками. В тишине только и слышишь, как они тикают.
- И как скрипят страницы, - подхватил Марко, не принимая, однако, ее раздраженного тона.
- Зачем они тебе? Это же невыносимо.
Марко удивленно выпрямился, отстраняясь от отпечатка ладони на песке.
- Часы, - сказала Марина, напряженно, выжидающе глядя ему в глаза. С вызовом.
- Они напоминают мне о времени, - ответил Марко. - Когда я их вижу, я вспоминаю о том, что есть не только это вездесущее сейчас, в котором ты живешь. Я люблю слушать, как течет и переливается время, отражаясь в тихих щелчках стрелок. Они то убыстряются, то замирают вместе с тем, как ускоряется или становится тише поток времени, неостановимый, вечный.
- Они всегда одинаковы, - возразила Марина.
- Для тебя - да, - сказал Марко и поставил еще один отпечаток ладони в песок - рядом с первым. - Тебя никогда не поражало искусство, с которым человек упрятал это вечное движение в знаки, во вращение шестеренок и тиканье стрелок? А еще прежде - в поступь тени, в течение воды и песка?
- Нет, - покачала головой Марина, наблюдая, как песок падает сквозь пальцы Марко. - Зачем?
- Я думаю, человек это сделал, чтобы часы служили ему напоминанием о том, что его жизнь тоже движется от начала к концу.
Девушка не нашлась, что ответить, а может быть, просто не захотела отвечать, а вместо этого села перед ним, склонив голову набок. Она собрала вместе свои великолепные иссиня-черные пряди, разметанные по лицу, плечам и спине, и принялась заплетать из них косу. Марко невольно залюбовался ее красотой, ее стройными ногами и длинными ресницами, увлекся плавным волнением темной воды за ее спиной. Она была великолепна. Она была блистательна.
- Залип что ли? - спросила вдруг Марина. Он вздрогнул и быстро заговорил:
- Меня не отпускает одна мысль. Она часто приходит ко мне, тревожит мои сны и не дает мне покоя. Ты говорила - вот сейчас, только что, будто древние времена не значат для нас ничего. Я боюсь, что это не так. Мы на нашем острове существуем как будто отдельно от всего мира, но если повторится то, что было десятки лет назад, а это не так много по меркам моих книг, если повторится Мировая Война, когда все воевали против всех - нас это тоже затронет, как раньше. Помнить о том, что было прежде, нужно, чтобы не повторять ошибок. Если бы все помнили о прошлом, не было бы и той войны, не приходилось бы опасаться и новой. Мы слишком беспечны...
- Перестань, это же не ты говоришь. Это слова твоего деда, зачем ты повторяешь мне то, что тебе втирает старый маразматик?
- Ну знаешь ли! Между прочим, ты ему тоже обязана жизнью.
- И что? Все равно он мерзкий и занудный. Кроме тебя никто его знать не желает.
- И при этом все уважают его. А должность хранителя маяка по прежнему считается почетной, - горько ответил Марко.
- Есть за что ценить таких людей, не без ехидства сказала Марина. - Я бы свихнулась от такой работы. Часами сидеть, впялившись в радар, и всеми силами притворяться, что веришь в саму возможность увидеть там что-то кроме помех.
- Снаряд не падает в одну воронку дважды, - отрешенно пробормотал Марко.
- Подумай, - улыбнулась она краешком губ, - когда твой дед умрет, смотрителем станешь ты. Никто все равно не будет следить за приборами - ты и так то и дело уходишь с поста, а сменщика ты нигде не найдешь. Никто не согласится на такую безумную и бесполезную работу.
Она звонко рассмеялась, резко вскочила на ноги, и направилась вдоль пляжа к скале, обрывавшейся в море. Марко любил слушать ее смех, ее голос. С удовольствием он следил, как она взбирается на камень, как встает, демонстративно повернувшись в пол-оборота к пляжу, поднятой головой и расправленными плечами призывая присоединиться к ней, вместе с ней забыть обо всем, не думать, нырнуть в темные волны и забыться в единении со своим телом и стихией. Она была очень красива. И он последовал бы за ней, не думая ни о чем, но сейчас ему слишком хотелось договорить.
- Все дело в том, что люди боятся думать о таких страшных вещах, как война. Они не допускают, не верят, что она может повториться. Ты и другие предпочитают развлекаться, строить дома, растить детей - все, что угодно, лишь бы не думать о том, что когда-то такие же, как они, люди смогли устроить этот ужас, погрузить мир в огненный ад. О тех, кто защитит их от катастрофы им даже вспоминать неловко.
- Боже мой, Марко, хватит уже об этом! Война давно закончена и никогда не повторится. Да, это было ужасно, но зачем об этом думать! Посмотри на своего деда, он совсем спятил со своей паранойей!
- Задумываться все же стоит. На всякий случай. Неизвестно, что может случиться в будущем.
- Никакого будущего нет, - огрызнулась Марина и прыгнула вниз. Долго ее не было видно, но наконец голова показалась над поверхностью.
- Тебе просто стыдно, что ты бросаешь свой пост, и что боишься! - донесся с воды прекрасный и радостный ее голос, и она поплыла прочь от берега. Некоторое время Марко следил за ее гибким и отважным телом, удалявшимся прочь, а потом тихо буркнул себе под нос, упрямо поджав губу:
- Может и стыдно.
Он поднялся и пошел в сторону, противоположную той, в которую удалялась Марина.
Марко поднялся к подножию скалы, наверх которой вели врезанные в ее естественной выемке широкие ступени. Они заканчивались у входа в маяк. Каменные стены защищали лестницу от ветра, и спускаться по ней было безопасно даже в сильный шторм. Перед тем, как начать подъем, Марко остановился, борясь с настойчивым желанием обернуться и еще раз посмотреть на море, но все же сделал решительный шаг вперед. Черный песок хрустел под его ногами, в один тон с легкой музыкой ветра.
Наверху перед ним оказались тяжеловесные створки ворот башни, обитые ржавой жестью. Как всегда, незапертые. Марко легонько потянул их на себя, распахнул и вступил внутрь. Ворота со старческим недовольным лязгом закрылись за его спиной. Неторопливо он двинулся прочь от них, оглядывая стены коридора, словно старясь удостовериться, что за его отсутствие ничего не случилось ни с довоенными плакатами, ни с пожелтевшими листками инструкций, ни с паутиной у потолка, где до нее уже не мог дотянуться его дед. Все это казалось вечным, и именно поэтому страшно было представить, что установившийся порядок исчезнет. В будущем - за долгое время здесь ничего не менялось. Маяк только все больше и больше старел.
Жители острова избегали показываться на этой его оконечности. Им не только не был нужен дряхлеющий столп над обрывом, не только нечего было искать им в острых скалах, среди которых он возвышался - им было неприятно лицезреть напоминание о прошлом, таившем в своих глубинах войну, цунами и голод. Многим казалось, что должность смотрителя уже не нужна. Это было грустно, потому что дед Марко гордился своей работой и выполнял ее с безупречной механистичной строгостью. Стариком можно было только восхищаться, хотя его ворчание о новых временах и педантичность даже в самой рутинной работе часто раздражали. Но они были понятны, - все же, он пережил войну; для него проверка печатей и сигнальных огней была не просто привычкой. Он все еще боялся, что однажды на экране он разглядит среди белого шума тот самый знак. Или боялся, что не сможет увидеть его, что огонь на маяке не будет зажжен и сирена не возвестит жителям острова призыв - пока не поздно! - спрятаться в герметичный бетонный мешок забытого бомбоубежища, на котором возведен новый поселок.
Единственным сменщиком деда ныне был Марко. И он мог только завидовать чужой выдержке, подавляя зевоту и воображая на экране среди произвольных шумов и графиков диковинные цветы и очертания несуществующих континентов. Он пробовал найти себе помощника, даже просил Марину посидеть в его отсутствие на посту - безо всякого успеха. Друзья не понимали важности его роли и вспоминали о скальном береге с неудовольствием, а попытка заманить Марину на контрольный пост рассказами о диковинной технике и огромной важности старинного долга закончилась катастрофой. Заскучав, она то ли со злости, то ли из любопытства стала ковыряться в непонятных ей разъемах, проводах и механизмах, чуть не сломала локационный привод и была с криком выпровожена наружу разбуженным сигнализацией стариком. Вход в маяк был с тех пор ей категорически заказан, чему она нисколько не огорчалась.
Коридор обрывался у лестницы из ржавеющей толстой сетки. Контрольный пост был наверху. Справа в стене была узкая металлическая дверь, выкрашенная в зеленый цвет с намалеванной белой краской цифрой "14". Из-за стены слышался походящий на рычание, устрашающий храп - там была сторожевая комната, заодно служившая и спальней. Сон у деда был на зависть крепкий и основательный, под стать всем остальным привычкам. Его не будили ни гулкие шаги в коридоре, ни предательский скрежет ступеней. Это было удобно, потому что давало возможность отлучаться с поста и по нескольку раз совершать восхождение и спуск по проклятой лестнице.
Как и в этот раз. Лестница спиралью пробивала высокую шахту маяка, была малоосвещена и стара; взбираться было неприятно не только из-за высоких ступенек и непомерной длины подъема. Через каждые несколько пролетов по бокам маленьких площадок угрюмо тускнели двери, похожие на оставленную внизу. На каждой был свой номер, на каждую был свой ключ. Внутри были склады, подсобки и служебные помещения, наполненные военной техникой, в которой никто давно не разбирался. Скорее всего, многое из брошенного там инвентаря и оборудования, давно перестало работать. Марко заходил за эти двери только во время ненавистных плановых уборок. С каждым годом - все реже и реже.
В последнем пролете перед самым верхним помещением была личная комната Марко. Спальная, детская, камера, келья. На ней тоже красовалась цифра - 42, по собственной прихоти выведенная найденной им на одном из складов фосфоресцирующей краской ядовито-салатового цвета. А выше лестница заканчивалась на очередной вделанной в стену решетке, зависшей над пропастью темного колодца. В конце площадки была стена - и еще одна дверь. Эта - механическая. Марко машинально набрал код, нажал утопленную в стену кнопку и оказался в огромном круглом зале, заставленном пультами, мониторами, стендами, глухими кожухами, перевитым проводами, освещенным ярким светом с высокого потолка и празднично раскрашенном разноцветными лампочками, каждая из которых означала что-то свое. Это был контрольный пункт наблюдения за сейсмической активностью, сбора стратегической информации и засечки ядерных взрывов. Он казался живым - слишком непростой, слишком загадочный. Мерцание мониторов, испещренных цифрами, графиками и цветными пятнами было языком, которым он разговаривал со своими служителями. Почти никто уже не понимал этого языка. Когда-нибудь окажется забытым и тот язык огней и звуков, придуманный для того, чтобы жители острова спасались, пока не поздно.
Весь маяк существовал ради этой комнаты, она до сих пор казалась важной, поддерживалась в чистоте и была непохожей на окружавшее ее царство ржавчины и облупившейся темной краски. В самом центре зала возвышался на постаменте скошенный цилиндр, в который была встроена панель главного монитора - застекленный экран темно-зеленого цвета, постоянно мигающий. Перед ним стояла деревянная табуретка, чуть подальше - раскладушка и письменный стол. Над установкой висел масштабный деревянный щит с инструкцией в семи пунктах. Марко вяло пробежался по первым строчкам.
В случае обнаружения сигнала сейсмической активности, угрожающей возникновением цунами вблизи острова, а также в случае сообщения о ядерной, химической или биологической опасности, объявить общую тревогу, для чего:
1. Удалить печать, закрывающую блокирующий контур, выдернуть стержень, закрепляющий в основной позиции защитный экран, удалить защитный экран и, нажатием находящейся за ним кнопки осуществить полное разблокирование системы подачи сигналов.
2. Удалить печать, установленную над системой подачи светоизлучающего оповестительного сигнала. С силой нажать рычаг и перевести его в верхнее положение. Убедиться, что светоизлучающий сигнал работает в полную мощность, в случае необходимости принять соответствующие меры (см. инструкцию по использованию и эксплуатации устройства, генерирующего светоизлучающий оповестительный сигнал за номером 52.54-N5309).
3. Удалить печать, установленную над пультом управления звуковым оповести...
Марко зевнул, подобрал с пола сухую тряпку и протер щит. Это было, пожалуй, самой полезной из его обязанностей на посту. С чувством выполненного долга он подошел к раскладушке, сел на край, задумавшись над сегодняшним разговором. Потом ему надоело сидеть, и он лег, растянувшись во весь рост, и уже через несколько минут уснул. В его работе одно было хорошо - спалось на посту превосходно, особенно после тяжелого подъема по всем ступеням, ведущим с берега к башне, а потом и внутри маяка. Сон Марко был крепким, спокойным и глубоким. И во сне...
СОН МАРКО
Марко стоял на плоской мраморной равнине, расчерченной на квадраты и почти по уровень колен залитой прозрачной неподвижной водой. У его ног проплывали стайки ярких рыб, а на белых плитах лежали раковины и золотые монеты. Разглядеть рыбок не получалось - они ускользали от взгляда - и примерно так же ускользал сидевший в глубине сознания вопрос, как они появились среди бесплодного каменного простора.
Было странно потревожить безупречное, горделивое молчание воды. Марко долго наблюдал за игрой света над ее поверхностью, не желая нарушить прекрасное спокойствие. Но все же он сделал решительный шаг вперед, повинуясь стремлению к перемене, заложенной в человеческую природу. Вспугнутые рыбки кинулись врассыпную, спасаясь от неизвестного бога, возмутившего их маленький мирок. А бог сделал еще несколько шагов и поднял голову.
Прямо перед ним, в самом конце мраморной равнины возвышался Храм. Это было поистине прекрасное творение рук отнюдь не человеческих - величественное здание, сложенное из переливов света и тени, постоянное, но при этом изменчивое, было возведено из воды. На Острове ничего подобного нельзя было представить, даже если предположить, что это слепящее глаза чудо было бы возможно запечатлеть в мраморе, граните, дереве или бетоне. Небо было убрано ровным ковром жемчужно-серых туч, из-за которых то и дело пробивался лучик света и расцвечивал всеизменчивую каплю воды, которой был этот храм, в новое прекрасное воплощение - новое, но лежащее в прежней гармонии первоначального совершенства. Где было больше солнца - сверкало чистое золото, где была тень - в прозрачных стенах отражалось задумчивое небо, а вокруг них все сверкало чистой белизной, бывшей здесь нейтральным тоном.
Завороженный, Марко пошел навстречу явленному волшебству. Ему слышались переливы воды, составлявшей Храм, и бывшей его движением, и он понимал, что каждое секундное изменение потока не случайно: то, что он слышал, было музыкой.
Вдруг, нежные гармонии звука были разом разорваны, растоптаны и разбросаны во все стороны внезапным и резким грубым гудением. Марко содрогнулся и, будто бы, вместе с ним содрогнулся весь мир вокруг, грозя разрушиться в ту же секунду. Было так страшно расстаться с чудесным образом! А ровная поверхность воды в такт грозному реву дыбилась волнами. Ее уровень стремительно прибывал - теперь она доходила уже до пояса. Марко в страхе стал затравленно озираться, надеясь найти укрытие. Неподалеку от пронизанного светом собора высилась очень высокая ярко-красная башня. Больше спастись было негде.
Марко побежал туда, сразу же споткнулся и упал, тут же вынырнул и с трудом стал на непослушные ноги, отплевываясь и пытаясь отдышаться. Надо было идти. Приходилось двигаться медленнее, преодолевая сопротивление плотной среды. Путь был тяжелым и долгим, а вода все прибывала, и когда черный провал арки входа был уже в двух шагах, оказалась выше уровня головы. Но и тогда Марко продолжал идти вперед - уже под водой, втайне удивляясь, что может выдержать так долго, и что исчезли и раковины и рыбы и золотые монеты. И тут во второй раз раздался громкий и скрежещущий звук, пронзивший пространство. Под водой он был еще страшнее. Лихорадочно вскарабкавшись по мраморным ступеням, Марко выдернул голову и судорожно вдохнул. Кажется, он спасен, он может забраться на самый верх и переждать наводнение.
Не теряя ни секунды, он побежал по холодному серому мрамору винтовой лестницы. Вокруг были тяжелые красные стены, а на каждом пролете грозно высились высокие двери, наглухо запертые и надменно молчаливые. Они подавляли - пробираться вверх было тяжело не только из-за высоких ступенек и непомерной длины подъема.
Наверху Марко оказался перед высоким узким окном, из которого был виден Храм. У подножия башни ярилось серое море, заполнявшее горизонт от края до края. На фасаде собора стал заметен выступ под самым куполом, откуда появились четверо всадников, чьи кони были точно так же созданы из света, тени, воздуха и воды. Их головы сияли золотом волос, в их руках были копья, на их лице - маски. Они направили своих коней вперед, с высоты бросились в волны, но не разбились, не утонули, а поскакали вдаль по мятежной поверхности моря. Один из всадников обернулся в сторону башни. На его лице была маска льва, сквозь которую на Марко смотрели темные, невероятно глубокие глаза. Всадник зарычал - и это был тот самый звук, сорвавший стихию с цепи. Вода стала подниматься еще стремительнее, затопила Храм и подобралась к окну, в проеме которого застыл запертый как в ловушке человек. Рев всадника раскатывался эхом и превращался в мерный тревожный гул, ставший единственной реальностью, за которой терялись и красный камень башни и удаляющиеся к горизонту фигуры конных и пепельно-серое небо.
Марко неожиданно пробудился и резко вскочил с раскладушки, приходя в себя ото сна, а точнее стараясь принять события сна в нынешнего себя. Перед его глазами оказался деревянный стол. На нем бросилась в глаза надпись "Teeth of Lion Rule the Divine", еще в детстве со скуки вырезанная ножом. За окном был слышен протяжный гул - звук чистого могущества. Экран монитора горел ярким пятном - и уже давно. Громко выла сирена. Осознание катастрофы пришло не сразу - в нее невозможно было поверить.
Сердце остановилось. Или, нет - остановилось время, а сердце забилось еще сильнее. Как будто гул доносился из груди, а не из окна. Понимание, что уже поздно, было быстрее мыслей. Марко обнаружил, что сорвал уже третью печать. Дернул вверх уже третий рубильник. Это было уже бесполезно, он уже не успеет спуститься вниз. Четвертая печать, теперь пятая. Люди в поселке. Они тоже не успеют. Разве только чудом. Срывая шестую печать, Марко не надеялся им помочь, он выполнял заложенную программу, последнюю преграду между ним и несущейся на остров - и в его сознание - волной. Случившееся было неизбежно. К этому все и шло. За последней печатью был чуть не выломан последний спусковой механизм - и был послан последний из оповестительных знаков. Вот и все. Верх башни загорелся нестерпимо ярким зеленым огнем, бросавшим зловещие отсветы на подоконник узкого окна комнаты.
Страшный шум заполнил все, что оставалось от мира. Он подчинял все вокруг, парализовал мышцы и только мысль уже будто оторванного от тела сознания все блуждала отдельно от гремящего разорванного воздуха. Вот и все. Остается время только на одно, самое последнее воспоминание. Нужно обязательно вспомнить то одно, самое важное. Марко вспомнил. И засмеялся.
Огромная волна, поднятая придонным ядерным взрывом, обрушилась на остров со стороны запада и прежде чем смести все с его поверхности, ударилась о маяк, сломала его чуть наклонную башню и обрушила в бушующий котел пены обломки камня, железа и бетона. Через несколько минут весь остров полностью оказался под водой.