В версте от нашей деревеньки, по землям заброшенного селения Артюхново, бывшая дворянская усадьба, раскинулись привольные, охотничьи угодья.
Каждый раз, когда приезжаем с отцом в родные пенаты отпускными, августовскими днями, то с большой радостью, посещаем эти забытые места, не тронутой природы. В их просторах, с первозданными лесными и луговыми массивами, водятся тетерева, рябчики и даже, глухари. А в плёсе, с обширным заливным лугом, гнездятся кряковые утки.
Примыкающий с трёх сторон вековой лес, тянется вглубь на многие вёрсты. В таком труднопроходимом, валежном пространстве, не встретишь ни каких поселений человека. Места, пребывания косолапого хищника и быстроногого, рогатого лося, встречаются часто. Извилистая, с многочисленными порогами, крутыми берегами, бурная речка шумит по его просторам, служит хорошим ориентиром для блуждающих охотников и грибников.
Вот и в этот раз, мы так соскучились по родным местам в любимом крае, что решили в первый же день приезда, бродить, по знакомым с детства, полям, лугам и лесам, где стройные берёзы, развесистые осины, вперемешку, красуются с вечнозелеными елями и соснами.
Отложив все хозяйские проблемы на "опосля"; взяв ружья, быстро покинули избушку. Лива (так звали спаниель), как всегда, ждала на выходе.
Время приближалось к полудню. Я спросил отца:
- Мы едем на лодки, или идём зимником?
- Пройдёмся по знакомой дорожке. Здесь, рядом с деревней, и раньше тетерева водились, а теперь, тем более, наверно все стёжки заросли.
После дальней дороги, охладив себя по пояс в проточной воде, переходя речку вброд, вышли на еле заметную тропинку. Вскоре, я свернул налево и стал перемещаться вдоль сухого болотца, заросшего березняком. Отец уверенно шагал, ещё не успел устать, в правой стороне, по ивняку.
Наша любимица стала работать челноком между нами. Пройдя полверсты, тропинка пошла вниз, к заливу. Уже видно, сквозь листву, водное пространство. Собака начала проявлять интенсивность в работе: быстро перемещаться, выпрыгивать из травы с поднятой мордачкой, ловя запахи. А потом быстро ринулась вперёд.
В это время, впереди от нее, вспорхнул тетерев и бесшумным, бреющим полётом, хотел скрыться в просвете деревьев, растущих по оби стороны тропинки.
Я произвёл выстрел, расстояние было убойное, да и он летел от меня по прямой, не меняя высоты. Тетерев стал снижаться. Лива на лету взяла его и подала мне.
Понял - птица не пуганная, грибная пора не в разгаре.
Пристёгивая трофей к ягдташу, посоветовался с отцом. Решили не обходить залив, а перейти его в узком, сравнительно, не топком месте. Дальше, по лесной тропинке вышли в просторы урочища.
Перед нами раскинулось обширное пространство из холмов, покрытых высокорослой травой, мелколесьем, и заливных лугов с разнотравьем.
Только далеко, на жальнике, были видны тёмные очертания елей и сосен, да огромные, серые стволы, постаревших берёз, маячили во всех направлениях.
Вся эта заросшая, холмистая пустошь, шириной вдоль и поперёк не менее одной версты, окантована дремучим лесом, заливом с осокой и тростником.
Я шёл по тропинке, а отец решил идти вдоль, затопленного луга. Перегородив плотиной ручей, питающий водой залив, бобры заводнили обширное луговое пространство.
Вскоре, подошли к жальнику. Обходя его заметил, что отец снял картуз и смотрит между деревьев, что-то ищет. Я спросил:
- Что Вы "шукаете"? - он ответил:
- Здесь стояли кресты на могилках! Я ему сказал:
- Какие могилки, какие кресты? Я здесь, ещё лет пять назад, грибы собирал. Он постоял немного, покачал головой и пошёл по лугу дальше.
Идти в пустыре, по некошеной годами траве, с каждым шагом становилось всё тяжелее и тяжелее. Тетерева поднимались далеко. Как работает собака, не видно. Надо обходить полосы быстрее.
Об этом сказал своему напарнику, А он мне промолвил, подходя ближе:
- Сынок! Мне уже далеко за пятьдесят, не могу по такому бурьяну, бежать. Я доброжелательно улыбнулся и покачал головой, в знак согласия.
Постоял не много, понял - птица пугана, охотники угодья посещают.
Несмотря на усталость, мы продолжали двигаться по заброшены полям.
И вот заметил: рядом с предком взлетел коростель. Он, с висящими ногами, немного изменяя направление полёта, летел в сторону леса. Отец выстрелил, но птица скрылась за кустами, и собака вернулась пустая - не попал.
Шагая вялой походкой помешку, находил время для тихой охоты. Изредка глазами искал грибы под молодым ельником. Мне очень хотелось увидать здесь белый гриб с темно-коричневой шляпкой, на толстенькой ножки. Собирать не хотел без лукошка, просто приметить их. Я большой любитель, между сезонами охоты, бродить за грибами в этих лесах.
Но так увлёкся их розыском, что не заметил, как оказался в лядине, из которой каждый год, в это время, приносил целую корзину лисичек.
Вот и сейчас, стою на её склоне, рядом с ручьём, и любуюсь множеством, сморщенных, жёлтых шляпок, торчавших из пожелтелых листьев.
Как красивы они при свете солнечных лучей, пробившихся сквозь деревья. Душа радовалась.
Решил: завтра, с дочерью, обязательно, приду сюда их собирать. Для неё, это будет, большая радость,
Немного постоял, прислушался и понял, что отец от меня отстал далеко.
Вскоре, лай собаки позвал меня вглубь леса. По шуму взлетающих птиц и лаю, определил - это потревоженные глухари. Миновав ещё полверсты, стало ясно: в болотистом лесу, с буреломом и валежником, за ними трудно охотиться.
Проходя среди завалов, заметил следы жизнедеятельности медведя - хозяина этих мест. По ним узнал, что он был здесь в прошедшую неделю, при выходе из черничного болота.
И вот, когда среди деревьев уже просматривался просвет, неожиданно, обратил внимание на спиленную осину и в ней сделаны солонцы, а рядом, на двух елях сооружён лабаз.
Браконьеры сделали приманку и засаду на лося.
Я долго стоял у этих ухищрённых способов; заманить животного, потом убить. Думал, какой же жестокий человек в отношении своих меньших братьев. Может это тоже закон природы, не думаю?!
А когда вошёл в ложбину, был удивлён её великолепием.
Она была вся покрыта большим разнообразием, лесных соцветий. Но сочетание бледно-малиново цвета "Иван чая", с фиолетовым цветком валерьянки, при ярких солнечных лучах, мне надолго запомнилось.
Такая красота и успокаивающий, приятный, свежий запах в летний день, взбодрил меня. Я и раньше, во время охоты, часто отдыхал здесь. Этот воздух придавал силу. В позднюю осень выдёргивал из земли, снега пахучие корни и жевал их при ходьбе. Они меня расслабляли, идти по снегу становилось легче.
Постоял немного, наслаждаясь ароматами лесов и лугов, а затем, миновав "Щихину гору", (так её называют в нашей местности), вышел в поля покинутого селения.
Там и догнал отца, определив его местонахождения по одиночному выстрелу.
Двигаться, уже совершенно, усталым, по непроходимым полям, стало невыносимо тяжело, да и тетерева, по-прежнему, взлетали далеко.
И мы вышли на тропинку (бывшую дорогу). По ней пошли в пустошь "Золотая гора" (так ее называют местные жители). Но вскоре вернулись. Еле заметная стёжка заросла ольхой и ивняком. Поняли, что и в пустоши все поля, луга превратились в непроходимые лесные заросли. Да и начинается Боровический район, наша охота, согласно, выданным путёвкам, в этом направлении заканчивается.
Предложил отцу походить вдоль озера. В прошлые года, там рябчики водились целыми выводками. Мне нравилось идти по лесу на расстоянии двадцати-тридцати метров от берега. Потревоженная птица не летит вглубь, а садится в кроны деревьев, у воды и хорошо просматривается для выстрела.
Но отец туда идти отказался, видно очень, очень устал.
Было уже, далеко за полдень, и мы решили вернуться в усадьбу.
Когда приблизились к ней, то сразу нам бросились в глаза берёзовые аллеи, в трёх направлениях. Одна, наиболее длинная, идёт к заливу озера.
-Это место, ещё и в наше время, жители окрестных сёл называют "Бариновой купальней", - сказал отец и продолжил.
-Сюда, в давние года, жарким, летним денём, выезжал хозяин этой земли, чтобы окунуться в мягкой, настоянной на многочисленных травах, слегка прохладной воде.
Другая, тянется в сторону "Большой дороги", По ней он выезжал в волость и уездный город, а третья, короткая, в нашу деревеньку. Здесь, когда - то шли на работу её жители.
В центре имения, тоже возвышаются посеревшие белоствольные.
Все берёзы от старости обросли лишайником, большая часть суков сгнили и отвалились. А от некоторых, остались только пни.
Вот и стоят на горе, бывшие красавицы, в таком виде среди угодий, напоминая о давно ушедшем времени.
- Здесь же, внизу, совсем недавно, росли два огромных кедра, завезённые из сибирской тайги.
- В детстве я лазил по ним,- сказал отец и продолжил.
-На большой высоте собирал смолистые, липучие, не зрелые кедровые шишки. После лусканья их, губы становились синие, липкие, а ситцевая рубашонка, в которой эти "драгоценные" плоды нёс домой, была вся в смоле. За что, от матери получал хороший нагоняй.
Теперь их нет, года два как пастухи их спалили, разводя под ним костёр. Отец постоял на ещё не заросшем пепелище, а потом промолвил:
- Видишь, что натворили? Таково наше воспитание!
И мы пошли дальше по бывшему саду.
Доживая свой век, с прежних времён, стоят и три лиственницы. Их редкие иголочки на ветках, с большим числом мелких шишечек, напоминают прохожему наряженные, Новогодние елки. Потомства они, после себя, ещё не оставили и не оставят, уж больно старые.
А вот пихты, хорошо прижились, видно, попали в свою среду. Хотя в наших краях они не растут. Сколько их завёз к нам господин - не известно. Но разрослись они, в содружестве с елями, в лядину. И различить их можно, когда возьмёшь в руки ветви. Иголки на пихтах намного мягче, еловых.
Так и растут, сохранившиеся деревца, подумал я, вопреки всем жизненным катаклизмам в этих местах.
- Рядом расположились и два пруда. Вот, видишь, - произнёс отец.
Посмотрев по сторонам, заметил две не большие водные глади, кругом заросшие кустарником, а в сторонке росли три, не высокие яблоньки. Их называют жители "китайками". Тут я бывал и раньше. Весной, в цветение любовался, как блдно-розовые лепески соцветия,словно маленькие караблики, плавали на этих зеркальных поверхностях.
Во время поздней, осенней охоты наслаждался янтарьно-прозрачными(видны даже семячки), кисло-сладкими, мелкими плодами, облепленные пушистыми снежинками.
-Между ними проток, с мостом из гранитных плит, - продолжил он не прерываясь.
- В бывшей усадьбе прудов было, с десяток. Все они были обсажены разновидными кустарниками и орешниками.
Во многих, я, ещё пареньком, ловил вятерем карасей.
Возьму вечерком, после уборки сена, тайком, чтобы нм кто не знал и не проверил раньше меня, поставлю его вглубь пруда.
А утром, на рассвете босой бегал к нему по росистой траве.
И какая радость меня одолевала, когда увижу в поднятой из воды снасти, шевелятся несколько десятков золотистых карасиков. А потом с гордостью, не ощущая земли, мчался в избушку, чтобы порадовать мать.
Теперь почти все они заросли, или с них выпустили воду, вместе с рыбой, при осушении лугов.
Поднявшись на самое высокое место, я спросил отца:
- Скажите, а кто жил здесь? Места тут хлебородные, травянистые, привольные. Речка, озеро рядом и большак не далеко.
Он помолчал немного, а потом тихонько начал долгий пересказ:
- Я, сынок, древнюю историю поместья не знаю, но помню, кое-что из рассказов моего деда, вот послушай.
Это сельцо Артюхново, и вся земля, вместе с пустошью "Узиково", что за рекой от нашей деревни, сначала девятнадцатого века, а может и раньше, принадлежала дворянскому роду Ротаст. Все потомки и наследники служили в Императорском Военно-Морском Флоте в разных, высших офицерских званиях.
Вот, где мы находимся стоял их добротный, деревянный дом на высоком, каменном фундаменте, с мансардами и флигелями. А вдалеке у пруда ютилась не большая избушка дворового крестьянина.
Здесь, в округе всеми землями владели знатные люди.
Так земли возле нашей деревни и соседних деревень, были собственностью барона Врангеля и князя Алексея Ивановича Кропоткина. Крестьяне были надельные.
Деревни Дябово и Медведково, расположенные рядом с Артюхновом, с землёй принадлежали местному купцу Филатову.
А селения, которые разбросаны по большаку, как Кончанское, и рядом с ним - Крипугино, Смёнково и Акадьевка (названая именем сына полководца, погибшего за отечество), принадлежали наследникам князя Александра Васильевича Суворова.
Только в деревне Рысово, которая в трёх верстах от нашей, крестьянин Василий Иванович Кубыщёнков имел земли.
Тут я, послышав эту фамилию, прервал его рассказ и радостно сказал:
-Так вот почему большая, грибная лядина из сосен, елей, перемешанные берёзами и осинами, что протянулась вдоль реки от местечка с названием "Балалайка", до крутого поворота её, по прозвищу "Рог", называется сейчас - "Кубыщёнковой". Он ответил:
-Да, впоследствии, так её местные стали называть, - и, не много подумав, продолжил:
-Хорошим хозяином, говорили старожилы, был Ротаст Пётр Михайлович. При нем был порядок в имении. Сам лично занимался благоустройством его. Требовал усердия и трудолюбия у своих дворовых крестьян.
Распланировал и высадил аллеи из берёз. Мы с тобой их остатки видали.
Очистил старые пруды, выкопал новые. В некоторых разводил рыбу, разных сортов. Обсадил их всевозможными кустарниками. Мы тоже их остатки, от прежних времён, видели.
Но больше всего, любил лошадей. Построил: из камня конюшню, с отдельными, внутренними стойлами, большое помещение для хранения кормов и каретный сарай. На их стенах снаружи, из не больших кусочков кирпича и камешков, выложил фигуры лошадей.
Лошадей имел разной породы. На них цугом, а зимой и тройкой, по делам усадьбы, выезжал в волость, уезд и к друзьям, помещикам.
Ротаст Константин Петрович - сын дворянина, ушедшего в мир иной, жил здесь годами.
Мой дед, Карп Андреевич, рассказывал, что когда он появлялся в имении, ему ребятишки открывали въездные ворота. Он им бросал пятак на конфеты. Делами именья, поначалу, усердно занимался. Но со временем к нему потерял интерес. Возложив всё на управляющего, Комисарова Пётра Павловича. Он из местных крестьян - тружеников. Построил себе дом с двором для скота. Выкопал пруд, запустил карасей. Все проблемы усадьбы, тоже, легли на него.
А хозяин любил зимой ездить в санях на застолье к соседним помещикам, купцам. Дед мой был у него пятнадцатилетним кучером.
И вот, после очередной попойки, зимой, в непроглядную пургу с заносами, дед вёз его в поместье от купца деревни Медветково. Ехать надо было, пять вёрст.
Толи дед заснул, но ходили слухи, буд-то гуляка его напоил водкой. И когда подъехали сани к усадьбе, помещица вышла встречать, но хозяина в них не оказалось.
Хозяйка закричала: - Карпуша? А где же барин?
Молоденький парнишка ни чего внятного не смог сказать.
Пропажу искали целую ночь. Только на утро нашли его, закоченелого в сугробе, в двух верстах от усадьбы. Еле на печи откачали.
Когда он открыл глаза, страшно окинув всех взглядом, сказал: - Где я?
То барыня, толи перепугу, или от радости - начала креститься.
Деда, за это, с кучеров выгнали, и он уехал в Петроград, работать молотобойцем на Путиловском заводе.
Прошло время, в городе стало не спокойно. На очередном заводском собрании деда выдвинули в депутаты Думы, Вот, мол, парень из деревни, пусть там расскажет о жизни на селе. Он подумал, вспомнил, что кого туда рекомендовали, ни кто не вернулся на завод. Испугался, да заскучал по дому, и вернулся в родные места.
Долго, ещё, его мужики в деревне дразнили: - Карп, расскажи, как ты потерял барина?
В ответ он только улыбался.
Во время земельной реформы, получил надел.
До сих пор эту местность, недалеко от деревни, с большой пахотной горой, теперь, там шумит лес, называют Карповым хутором.
А имение в начале нового века, как умер хозяин, продали мещанке Ронкиной Л.М.. Может поняли наследники, что приходят другие время.
Избушку, с не большим участком земли, приобрела крестьянка Довыдова П.П.. Но и новая хозяйка мало вникала в дела имения. Приезжала только летом. Запомнилась тем, что ходила на прогулку с собачкой по аллеям парка и чаёвничала в вечернее время на балконе. И конечно, запустила хозяйство, привела к разорению.
После революции все земли отдали крестьянам. Некоторые приехали сюда из других деревень.
Построили себе дома с дворовыми пристройками. Завели коров, овец и других домашних животных. Здесь трава видишь, какая растёт; в грудь, не возможно, идти по лугам.
И, конечно, были лошади у каждого крестьянина. Без них на селе не возможно, вести хозяйство. Вобщем, работящие люди заняли эту землю.
Стали очищать пахотные земли, травяные поля от зарослей кустарников и валунов. Что бы увеличить посевную площадь, на заросших полях сжигали не строевой лес. Я до сих пор помню, как огненное пламя, с шумом распространялось по верхушкам деревьев.
По весне на этих местах посеяли ячмень, и хороший урожай собрали на природой удобренной, почве.
Жизнь в этом, не большом селении, можно сказать, наладилась. Вот там стоял дом с придворьем, Лихачёва Дмитрия, рядом - его брата Ивана, в стороне, на пригорке домик Чистяковых. А у пруда красовалось ухоженное строение Комисарова Петра.
Но пришла коллективизация и в эту деревеньку. Крестьяне не охотно её встретили, да ещё надо было объединяться в один кооператив с нашей деревней, что в версте от них. Не хотелось расставаться со своим, трудом нажитым инвентарём.
Хотя наёмных рабочих ни кто не имел, но начались угрозы, давление на жителей. Когда забирали лошадей с любимым жеребцом, Дмитрий Лихачёв был по характеру прямой, открытый, привык к справедливости, спросил:
-Зачем Вы это делаете? Я выростил их своим трудом! Ему резко ответили:
- Ты кулак. . . Тогда он сказал:
- Да, я кулак, потому-что всю жизнь спал на деревянной лавке, подложив под голову кулак что бы раньше проснуться, и на краватях некогда было нежиться.
Так по доносу бездельника из соседней деревни, что имеет в бывшей, дворянской конюшни лошадей, с жеребцом-тяжеловозом, был арестован и расстрелян житель этого селения Лихачёв Дмитрий Андреевич. В деревне остались жена с малолетним сыном. Она выростила его в маленькой избушке, без крилечка. Когда он окончил школу и отслужил, они уехали из родных мест. Его брат Иван Андреевич, приговорён к восьми годам лишения свободы. Жена и четверо малолетних детей остались без кормильца. Престарелым и больным вернулся из тех мест и уже в другое село.
Мужиков во время войны на селе не осталось и, зная, что он работящий, труженики села выбрали его председателем колхоза.
Я помню, как он удачно засеял гречихой все земли от деревни, до моста через залив. Собрали хороший урожай, и он стал подспорьем для жителей села в те тяжёлые годы.
А Комисаров Петр Павлович, почувствовал, что его могут арестовать, сбежал в Ленинград. Жил на Московском вокзале, выполняя разные работы, скрываясь. Долгими, зимними ночами, лёжа на стульях, думал о своих, взрослеющих, двух дочерях. Как они там без меня, спршивал себя. Очень хотелось ему, хоть на одну ночь, приехать и обнять их. Жена давно умерла. Посмотреть на домик, пруд и. конечно, на жальник, где покоятся родители.
Засыпал в этих грёзах. И когда его ночью разбудили, спросив документы, он опустил голову и молчал. Понял, что это всё. . . Был арестован и приговорён до высшей меры наказания. Находясь в камере смертников, спрашивал себя: - Почему меня лишают жизни? Я только трудился на родной земле!
Во время войны, да и в тяжёлые послевоенные годы, дочери приезжали к нам в деревню помогать матери по хозяйству. Были рукодельные, старотельные - сшили мне рубашку, сестры платье. В городи не хватало продуктов питания.
А,когда провожали через бывшее их селение, то они долго смотрели в сторону разрушенного домика, а по щекам текли слёзы. Мать спросила:
- Известно что об отце? Они сквозь слёзы пршептали:
- Ни чего не знаем, Вера Васильевна! Так они и не узнали дальнейшую судьбу отца.
До сих пор рыбный залив, что примыкает к бывшей деревни, в наших местах называют плёсом Петра Павловича.
В последствии, они все были оправданы.
Перед войной село Артюхново исчезло.
И дальше отец добавил:
-После войны мы - подростки соседней деревни, убирали здесь с лугов сено и складировали в сараи, построенные ещё бывшими хозяевами. Сейчас видишь, их нет, сгнили, только кучи камней, кое - где, лежат.
Поля, давно не обрабатываются, убедились с тобой, когда проходили. Скоро всё зарастёт, что потребуются сюда лесорубы, а не пахари.
А ты говоришь, кто тут жил?
Многие поколения тут жили, и у каждого своя судьба, - сказал он с досадой.
А вот ещё жаль землю. Сколько же она может пустовать? Ей родить надо, а она зарастает бесплодиями и сорняками.
Я с ним согласился, покачав головой. И мы потихоньку пошли к своей избушки.