Поражение Сефир. Часть 8

     

     Пушпана плавно спланировала к одному из таранов, прикрепленных к борту белого вайтмана и зависла на месте. Сефир неохотно, отдавая кораблю необходимые команды, ощущал, как с его лица, снизу вверх, словно струясь, утекает смолянистая плёнка. Резко отсоединились от головы и втянулись куда-то в потолочные чёрные недра корабля толстые тяжи нейро – аксонов. Поежившись, будто от озноба, Сефир с силой провёл по затылку скрюченными пальцами. В точках особенно плотных энергетических соединений с мозгом корабля, кожа на голове будто горела. Чудилось, что на этих местах тлеют подожженные волосы, или какой-то чешуйчатый гад вспрыснул в несколько мест на черепе свой обжигающий яд.

     Не дожидаясь, пока под ним опуститься пилотское кресло, Сефир высоко вскинул ногу и, спрыгнув на чёрное покрытие, на секунду замер. За бортами Пушпаны – крепким и надёжным щитом, висел обездвиженный вайтман. Впервые за все время выслеживания, подготовки и боя, Сефир оказался к нему так близко Он чувствовал биение яростной жизни внутри корабля белых, частично обстановку и даже обрывки мыслей некоторых кшатров. Всё было готово, и дело оставалось за малым…

     И именно сейчас Сефир понял, что колеблется. Вдыхая горячий спёртый воздух, ощущая мощную ауру корабля, будто панцирем закрывающую его от любых напастей, «Карающая Длань» вдруг осознал, что не может сделать вперед и шага. Мысли, до этого шагающие в голове ровным выверенным строем смялись и свалились в одну неопрятную кучу. Тело ослабело и не слушалось. Попятившись, Сефир наткнулся спиной на гладкий закруглённый борт и тряхнул головой.

     - Чёртов сын, да что с тобой такое?!

     Выругавшись, хийл присел на согнутых ногах и, закрыв глаза, сконцентрировался. Что-то снова мешало. Что-то болезненной занозой сидело в разуме, тянуло назад, нашёптывало предательски и вероломно.

     «А время идёт…Ты и так потерял кучу времени из-за своей же глупости. Время…Мало времени. Не то»!

     Зарычав на себя, Сефир отсёк все ненужное и нырнул глубже, внутрь своего сознания. Понимание приходило, но медленно, скачкообразно. Наполненный подсчетами, вариантами, тучами циферий и планов разум поддавался плохо. Сефир будто брёл в гигантском тёмном зале, заваленном грудами хлама, спотыкался и стукался об острые углы и никак не мог отыскать нужный предмет.

     Неожиданно яркий луч света упал на давно забытый пласт памяти и тут же погас. Сефир ментально замер, стараясь вспомнить, где именно в недрах его воспоминаний мигнул опознавательный сигнал. Ища его, он вдруг понял, что чувство, мешающее ему и осознанное им в полной мере только сейчас, преследовало его на протяжении всего боя, а зародилось в нём, возможно и еще раньше. И это чувство было чужеродным, привнесённым извне. Это оно нашептывало. Это оно отговаривало и просило повернуть назад. Повернуть у самого порога!

     Сефир был настолько ошарашен производимой в его голове ментальной диверсией, что совершенно потерялся и только и успел заметить, как на задворках его сознания мелькнули ярко-зеленые радужины глаз…

     В этот момент, старательно выбрасываемый из памяти долгие годы голос, ненавистный, пугающий и до боли знакомый позвал…так позвал, будто и не было тех ста с лишним годов, которые как стеной отделяли Сефира от пережитого:

     «Сефа-а-а? Где-е ты? Ну, выходи, паршивец. Я ведь всё равно тебя найду…»

     Тут же, законсервированный глубоко в сознании Сефира пласт памяти вскрылся. Как наглухо заколоченный гвоздями и завернутый в жесть сундук, запрятанный далеко на пыльном чердаке. Кто-то очень умелый, подобрал к нему единственный подходящий ключ и приоткрыл его – этот тщательно скрываемый Сефиром ларец воспоминаний. В ярком свечении, исходящем из него, каждая деталь, каждая мелочь была видна так нестерпимо ясно, что Карающая Длань в страхе сжался, скукожился, стараясь уменьшиться в размере, спрятаться, укрыться, исчезнуть, как и тогда, сто с лишним годов назад. Но тут гнев, яростный и неизменный помощник как горячим хлыстом подстегнул Сефира изнутри. Заливая струящийся из прошлого свет болезненных воспоминаний потоками холодного безразличия, хийл с силой налёг на тяжелую «крышку». Боль давила, позор и пережитый страх резали изнутри всё больше, но Сефир сделал усилие и ларь его памяти с грохотом захлопнулся. Тяжело дыша, Сефир приоткрыл глаза и немигающим взглядом уставился в чёрное нутро Пушпаны.

     Это было уже за гранью. Незримый враг всё это время ставивший перед Сефиром препятствия одно за другим – теперь влез к нему в голову и прохаживался там так же свободно, как и у себя дома. Но, впрочем, удивляться было нечему. От его руки погибла прозревательница. Он дурачил лучших считывателей, боевых мефкадов и самого Сефира, и лишь только с помощью Пушпаны удалось раскрыть его искусный обман. Вокруг Сефира, снова, как и тогда – на обзорной площадке ковчега зазвучал глубокий всепроникающий голос:

     «Говорю тебе, сын Шахаба! Эта женщина – твоё поражение!»

     Сефир машинально поежился и фыркнул.

      «На борту вайтмана волхв»

     Это были уже его слова. Он донёс неприятную новость своим подчинённым, но сам до сих пор, похоже, не осознал всю суть сказанной фразы. Волхв…А что такое волхв? Это огромная сила, людин, который способен истребить целую армию, не пошевелив при этом и пальцем. Единица обладающая сверхвозможностями. Духовное ядро, колдун, проводник божественной воли…но только их паршивой, белой «воли». Сефир много слышал про этих загадочных белых жрецов, знал, на что они способны, но от этого и было сейчас так паршиво. Знания без опыта – труха. Сефир сидел в этой трухе по самые уши, как в тёплом безопасном гнезде и не хотел выходить.

     За бортом Пушпаны всё так же висел обездвиженный вайтман. Тараны впивались в его белые бока титанойдными зубами. Легион замер в ожидании команды к прорыву, но Сефир заваленный сомнениями не решался сделать следующий шаг. Он вспоминал наставления матери, свои многократно продуманные планы. Он ругал себя и злился, обвинял в трусости, ничего не помогало. На него будто напал паралич – обездвижил разум и тело, и Карающей Длани не хватало сил, чтобы разорвать эти тяжёлые оковы.

     Внезапно, вынырнув из бездны осаждающих его противоречивых мыслей, Сефир почувствовал, что внутри корабля что-то изменилось. Тёмные внутренности Пушпаны залило сумраком еще больше. По борту судна прошла лёгкая вибрация. Начало закладывать уши. В тёмных углах пилотского отсека что-то шелестело, хлюпало и переливалось. Энергия корабля, ранее наполненная терпимостью, огрубела и заклубилась около Сефира неприветливым едким дымом. Сефир понял – Пушпана злилась.

     Поддавшись страху, хийл совсем забыл, что перед силой Чёрного Бога опасно выказывать неуверенность. Опасно настолько, что Сефир рисковал сейчас навсегда остаться в чёрном корабле, как в персональном летающем гробу. Опомнившись и упав на колени, Карающая Длань мысленно взмолился:

     - Всеведущий Господь! Прости мне мои сомнения! Я сомневаюсь не в твоей безграничной силе, а только в этом никчёмном теле! Твой раб слаб, о Господь! Слаб и никчёмен! Я лишь хочу сохранить это тело, чтобы и дальше служить Тебе! Прошу! Стань моим щитом и огради от недругов, что усомнились в Твоём Могуществе!

     Распластавшись по полу, Сефир напряжённо выжидал. Пушпана, вибрируя бортами и будто вся шевелясь, как огромный черный желудок, пока что не трогала его – и это было хорошим знаком. Ощутив, что яростное недовольство частички Чёрного Бога чуть смягчилось, Сефир осторожно приподнял голову. С тёмных, будто бездонных потолков – оттуда, где недавно исчезли змееподобные тяжи нейроаксонов, свесился толстый тупорылый жгут. Как огромный безголовый питон, он плавно скручивал в кольца своё округлое длинное тело и потом расслабленно расправлялся и провисал, словно восстанавливая силы. Его поверхность – горячая, вся истекающая влагой – блестела, и сочилась конденсатом. Он жгута исходили неясные звуки – не то шипение, не то причмокивание. Смотреть на него было одновременно неприятно, но и завораживающе.

     Сефир, уже приняв подобающее приветственное положение – сев на колени и сложив у груди руки, смотрел за странным переливчатым танцем чёрного отростка, и подмечал, как из потолков корабля начинают вырастать всё новые и новые «побеги». Размером и длинной они были меньше своего первородного брата, зато более быстрые и резкие в движениях. Перед Сефиром будто вскрылось гигантское змеиное гнездо, в котором шипела и извивалась громадная потревоженная мать, а под ней ворочались и суетились едва вылупившиеся из яиц змеёныши. Внезапно главный жгут закончил свой причудливый танец и замер. Его тупое рыло, медленно, как перископ повернулось к Сефиру и жгут, удлиняясь, двинулся в сторону хийла. В почтении склонив голову, Карающая Длань исподлобья следил за чёрным, похожим на голову змеи концом жгута – испускающим пар, мокрым от стекающих по нему струй, и блестящим, как отполированный камень. Небольшие побеги, почтительно выждав, вскоре потянулись следом. Когда главный жгут, как громадный толстый хобот уже навис над Сефиром, мелкие отростки замерил со всех сторон чуть поодаль. Они непрестанно двигались, дергались, но при этом почти не касались друг друга, словно щупальца невидимого полипа. Как слепые черви, они будто обшаривали пространство вокруг себя в поисках чего-то неясного и неведомого.

     Лишь когда черный жгут опустился перед Сефиром на уровень груди, хийл разрешил себе взглянуть на него и чуть поклонился. Сын Шахаба уже примерно представлял себе, что будет дальше, и потому мысленно готовил организм и разум к очередному испытанию. Пути назад не было. Он испугался, усомнился, позволил себе прогнуться…и, в конце концов, он попросил сам…

     «Вселенная безотказна. Любое твоё желание моментально заносится в её бесконечные списки и ждёт очереди на исполнение. Но проблема в том, что многие желания сиюминутны, и порой, очень быстро теряют привлекательность. Кроме того, мы, в силу своей поспешности практически всегда формируем в мыслях желаемый результат, и не думаем о путях его достижения. А если мы сами не сформировали эти пути – их за нас выбирает Вселенная, как допущенный к маршруту проводник. Иногда пути достижения могут оказаться до того неприятными, что ты проклянёшь тот день, когда впервые задумался о том, или ином желании».

     Вспоминая одно из наставлений Шахаба, Сефир сглотнув горькую слюну, смотрел за тем, как застывший у его груди жгут меняет форму. Тупое чёрное рыло стало уплощаться. В «змеиной голове» появилась круглая выемка. Она углублялась, формируя гладкие покатые стенки. Спустя секунды перед хийлом, будто на длинном извилистом подносе уже медленно покачивалась широкая, похожая на блюдо чаша с толстыми стенками. Её дно будто было покрыто сетью из кровеносных сосудов, которые - то исчезали, то вновь показывались из черной маслянистой поверхности, пульсируя и волнообразно переливаясь.

     Снова сглотнув, но уже совершенно пересохшим горлом, Сефир почувствовал, как громко забумкал в ушах сердечный ритм.

     Теперь Чёрный Бог был лоялен. Он был милосерден и щедр, но Он требовал взамен доказательств и платы. Пушпана уже получила при пробуждении порцию первоклассного гавваха. Она была вскормлена смертью белого кшатра и его жизненной силой, но этого было мало.

     Всеведущий Господь хотел крови самого Сефира, а вместе с ней и безоглядной преданности – умения положить себя самого на алтарь Высшей Воли. Об этом как нельзя красноречивей говорила настойчиво предлагаемая Пушпаной хийлу жертвенная чаша. Этот ритуал был хорошо знаком любому элитару.

     При клятвах верности, заключаемых в узких религиозных кругах, при принятии семейных зароков, а главное, при проведении сложных и долгих церемоний инициации – жертвенные чаши были обязательным атрибутом, имеющим при этом не формальное, а что ни на есть прямое практическое значение. Ценность крови, как ходовой валюты не падала с течением времени, и, пройдя испытание тысячелетиями, кажется, еще больше утвердилась на своих древних, изначальных позициях.

     Ненадолго ощутив себя живым вместилищем для жидкого, циркулирующего по его венам универсального капитала, Сефир нарастил на левом кистевом доспехе короткое острое лезвие. Периодически косясь на покачивающуюся перед ним чашу, он освободил от защиты правую руку. Серая кожа в полумраке была похожа на старый пергамент, по которому организм кровеносными сосудами вывел причудливый сетчатый рисунок. Толстые, наиболее близко подступающие к поверхности кожи вены, сейчас казались Сефиру хрупкими, как стекло. Будто одного касания до них было достаточно, чтобы сосуд тела дал огромную трещину, хрустнул, и, зазвенев, рассыпался по полу чёрного корабля. Непослушный ум рисовал перед Карающей Дланью тошнотворные картины – одну страшнее другой. Каждый раз хийл умирал еще более изощрённо и мерзко и страх трогал его игриво и непрошено, касаясь разных частей тела холодными липкими пальцами. Это продолжалось секунды, но Сефиру чудилось, что борьба со своим страхом, выражающаяся в медленном приближении им Сефиром лезвия, к своему же голому запястью – заняла у хийла долгие часы.

     Чёрное титанойдное острие вошло в кожу легко. Сжав зубы, и старательно выбрасывая из сознания ощущения боли, Сефир протащил лезвие от самого запястья вверх – к локтевому сгибу, и, придерживая конечность за плечо, наклонил руку над жертвенной чашей. По пальцам довольно быстро закапало теплое и вязкое. Жгучая, пульсирующая боль волнами прокатывалась по краям раны. Мозг возмущался и негодовал из-за нанесенного телу увечья, но Сефир не слушал его. Всё его внимание было устремлено на дно черной жертвенной чаши, которая, едва ее коснулась кровь, словно чуть увеличилась в диаметре и подалась вперед – навстречу горячей «божественной» пище. Странные образования на дне чаши, напоминающие сосуды или корни, стали сокращаться чаще. Порой они вовсе скрывались под поверхностью плоского дна, но спустя мгновения появлялись снова, округлялись и будто играли в наполняющей чашу крови.

     Довольно скоро Сефир начал ощущать слабость. Сердцебиение участилось, лёгкие настойчиво требовали больше воздуха, ущемлённые в праве достаточного кровоснабжения. За гипоксией, как и полагается при кровопотере, пришло рассеивание внимания. Концентрация падала с каждой минутой и специально произносимые Сефиром про себя молитвы, обращённые к Чёрному Богу постепенно стали превращаться в бессвязное думанье. Разум будто вытекал из Сефира вместе с кровью. Карающая Длань чувствовал, как аура его, до этого момента плотная, здоровая и накормленная – покрывается дырами. В глазах задвоилось. Качнувшись вперед, Сефир резко вздохнул, как рыба, выброшенная на берег. Тут же в голове будто ударил огромный старинный колокол. Чёрные стены отсека поплыли перед глазами, и Сефир, понимая, что заваливается на бок, в последний момент сделал усилие и все - таки удержался на ногах. Он старался не смотреть на свою облитую жидкой синевой руку – только наполняющееся дно чаши было сейчас целью и избавлением.

     Ум настойчиво продолжал запугивать своего хозяина, бормоча в голове однобокие провокационные фразы:

     «Ты умираешь»

     «Еще немного и конец»

     «Оно того не стоит»

     «Возвращайся на ковчег, пока еще не поздно»

     «А вдруг Он решил тебя убить?»

     «Не самый лучший способ сдохнуть»

     «Я сразу понял, что это была идиотская затея»

     «Представляю, какой начнется передел, когда все узнают»

     «Последний секс был три месяца назад»

     «И это всё из-за одной белой бабы?»

     «Ты умираешь»

     - и так по кругу, много много раз в разнообразных вариациях и сочетаниях, - от глупых до убедительных, от бессмысленных – до весомых. Ум был превосходным декламатором, но он был всего лишь слуга. Сейчас, правда, из-за страха смерти этот слуга распоясался, и говорил много больше и дольше, чем ему полагалось, но Сефир всё равно его не слушал. Желание спастись, остановить кровотечение, вызвать прямо сюда – к Пушпане бригаду ассимиляторов на медицинском спец - боте было огромно. Но поддаться ему – значило потерять всё, и проиграть все начатые партии разом.

     «Держи, держи грязное животное», - зло думал про себя Сефир, сжимая на локте порезанной руки дрожащие пальцы. Перед глазами стояла черная чаша, впитывающая в себя его жизнь, суть, дыхание, сердцебиение, мысли, воспоминания. Как черная дыра поглощает планеты и солнца, материю и энергию и даже свет, не способный вырваться из её воронкообразных тисков, так и Пушпана поглощала сейчас Сефира, требуя полной отдачи и покорности. В лихорадочном танце позади чаши колыхались тонкие черные побеги, будто всматриваясь в хийла сотнями маленьких глазок. Он старался не смотреть на них. Едва задевая взглядом их движения, Сефир ощущал себя брошенным в бешено вращающийся адский барабан.

     Чаша уже была полна тёмно синей густой крови, когда Сефир перестал чувствовать свои ноги. Остался лишь обрубок – от талии до головы еще прощупываемый затухающей нервной системой. Думать хийл уже не мог, как и не мог четко видеть. Глаза будто затянуло мутной пленкой. Пару раз Сефира с силой качнуло из стороны в сторону, так будто кто-то с силой пнул его ногой в бок, но Карающая длань удержался.

     «Больше не смогу», - пронеслась в голове у хийла довольно спокойная и даже где-то смиряющая мысль. Мир уносился куда-то далеко…гасло восприятие, ощущение, самосознание. Пушпана тянула его на тот свет, это было так же ясно, как первородная тьма. Сефир не понимал, чем он так провинился перед Чёрным Богом, что тот решил умертвить его таким оригинальным способом…да он и не хотел понимать.

     Нестерпимо долгие мгновения ничего не происходило. Где-то очень далеко слышались звуки падающих капель, мельтешило перед глазами тонкое и черное, и жутко нестерпимо хотелось напиться…в последний раз. Мимо пронеслась, едва коснувшись разума мысль о том, что совсем недавно похожим способом Сефир умертвил белого кшатра. Карающей Длани, внезапно стало настолько смешно от этой мысли, что он, истратив последние силы, рассмеялся. По крайней мере, ему так показалось. И тут что-то произошло. Затуманенным зрением Сефир различил как чаша, всё это время находящаяся перед ним дрогнула, и начала медленно отодвигаться назад. Её край чиркнул по ладони Сефира и обе его руки тут же обессилено повисли вдоль туловища. Этого движения было достаточно, чтобы обескровленное тело хийла по инерции начало заваливаться назад. Сил держаться у Сефира уже не было. Неизбежная потеря равновесия и падение было предотвращено усилием сотен устремившихся к нему хийлу побегов. Оплетя его грудь, талию, конечности и шею, они плавно вернули торс Сефира в вертикальное положение и заботливо поддержали его, не давая свалиться в забытьи. Касания длинных упругих жгутов тонизировали организм хийла, приводя его в чувства микро электрическими разрядами. За какие-то секунды Сефир полностью вернул контроль над телом и осознавал себя так же четко, как и до начала жертвенного ритуала. И хотя в его теле практически не осталось крови – она ощущала себя, как бы это смешно не звучало полнокровной и полной сил. Да, - именно полнокронОЙ. Совершенно незаметно для самого Сефира он моментально стал ею. Так захотел Чёрный Бог. До смены пола оставалось еще несколько дней, но Сефир явственно ощущала, что метаморфоза каким-то образом уже произошла. Касания черных тонких жгутов вызывали в Сефир жгучее неутомимое желание. Она чувствовала свои женские половые органы так же явственно, как и в пик смены фазы. Сознание хийла крутанулось на 180 градусов, зашвырнув его в женское тело. Плотнее сжимающиеся на разных частях тела кольца черной материи, порождали в разуме хийла недвусмысленные ассоциации. Сефир ощущала себя обнаженной и принадлежащей. По организму с нарастающей силой катились обжигающие сладкие волны. В полузабытьи экстатического восторга хийла хваталась за оплетающие её жгуты, сжимала их в кулаках до хруста в пальцах. Наслаждение было настолько огромно, что порой причиняло боль, но боль приятную. Даже сквозь всю лавину обрушившихся на неё ощущений, Сефир понимала, что происходит.

     Очистив физическое тело от крови, и забрав её как плату, Чёрный Бог перешёл ко второй стадии. Проникнув в святая святых разума, существования и смысла, Он забирал у Сефир энергию. С каждой новой волной, прокатывающейся по телу, Сефир чувствовала себя все более опустошенной. Её выпивали, выскребали изнутри, высушивали, как сорванную с ветки сливу. Из неё нещадно, под прикрытием сильных сексуальных переживаний рвали наружу, вытаскивали, и отбрасывали в мрачное небытие любые личные понятия. Это была сложная ментальная операция под оргазмическим наркозом, направленная на удаление опасной опухоли под названием «Я».

     «Чтобы родиться заново, нужно умереть. Чтобы родиться заново, нужно умереть».

     От своего, в Сефир, помещенным в женское податливое тело, осталась только эта, по кругу бегающая мысль. Мудрость Чёрного Бога была неописуема…Он забирал у Сефир всю возможную слабость, сомнения и неуверенность. Лишал всего того, что мешало, избавлял от мысленных заноз. Вместо нескольких годов пребывания в сосредоточенной медитации – Сефир одной лишь просьбой выменяла себе сосредоточение, избавление от груза памяти, неудовлетворённости, страха – всего того, что может помешать в предстоящей схватке и дать этой волхвующей белой твари преимущество. Ощущая неимоверную чистоту и ясность мысли, Сефир, постепенно возвращаясь в мужское тело, смотрел, как тонкие черные жгуты отпускают его и тянутся назад и вверх - обратно к бездонным шевелящимся потолкам. Перед хийлом снова на длинной змеиноподобной опоре покачивалась чёрная жертвенная чаша. Кровь в ней прямо на глазах начала впитываться прямо сквозь толстые блестящие стенки, словно утекая через сотни невидимых пор. Едва последние капли исчезли на плоском дне, чаша начала сочится вязкой смолянистой жидкостью. Увидев заполняющий сосуд «напиток», Сефир затрясся от восторга. Он многого ожидал от своей жертвы, но ответный дар Всеведущего Господа превзошёл все его чаяния.

     Её называли «обсидиановой кровью», «водой бессмертия», «кровью Бога», «жемчужной живицей», «черным экстрактом» и черт знает, чем еще. Определений и названий этой бесценной жидкости существовало настолько много, что даже опытнейшему ассимилятору пришлось бы перечислять их все не одни сутки. У каждой хилийской линии возрастом чуть более одного тысячелетия, существовало как минимум три собственных уникальных наименования для этого редчайшего текучего сокровища. Чёрные жрецы и вовсе знали до 10-ти её ритуальных определений, но никогда не произносили их вслух, дабы не оскорбить Имени Всеведущего. По сравнению с ней, даже самый мощный регенерат казался пустым и бесполезным – водой из лужи, рядом с божественным нектаром.

     Обсидиановая кровь добывалась во время особых служб и длительных жертвоприношений, когда алтари Чёрного Бога орошались кровавыми подношениями чуть ли не непрерывно на протяжении суток, недель и даже месяцев. То, что удавалось получить в итоге, либо потреблялось самими жрецами (этим объяснялись рекордные сроки жизни религиозного сословия, члены которого с лёгкостью перемахивали возрастную отметку в 2-3 тысячи годов), либо менялось на материальные блага. Подобные сделки в истории хилийского мира случались крайне редко. Объяснялось это неимоверной, где-то даже фантастической дороговизной «обсидиановой крови». Самым показательным примером купли – продажи «черного экстракта» был случай с Владыкой Шмех 500-годовой давности.

     Хийл, уже тогда, пребывающий в почтенном 1000-годовом возрасте, за энное количество «черной воды» передал старшему жрецу системы Нэрдан – Юноху в собственность три Земли. После сделки Шмех прожил еще 400 годов, пребывая в здравии, активно порождал потомство и по слухам даже приобрел кое-какие мистические способности. Но, как и к большинству Владык – смерть пришла к нему насильственным путём, так и не дав испытать порога чудесного действия «обсидиановой крови».

     Сефир не знал наверняка, но подозревал, что как минимум три старейших Владыки его системы приобщились к священной крови Бога. В числе «подозреваемых» был и родитель Карающей Длани – Шахаб. Даже, несмотря на свое положение, власть и богатство, - Сефир пока и помышлять не мог о том, чтобы в ближайшие годов триста испробовать обсидиановой крови. Во-первых, он был пока слишком молод, а во-вторых, реши он заявиться к черным жрецам за покупкой сейчас, ему пришлось бы добавить к своему имеющемуся состоянию еще хотя бы три таких же, чтобы просто начать торг.

     Но все эти подсчеты, волокита, мелочи были теперь так далеко…

     Перед Сефиром предлагаемая ему Пушпаной покачивалась чаша, наполненная черным экстрактом уже на глубину пальца, и жидкость, страшно подумать, продолжала сочится из толстых поблескивающих стенок…В неимоверно громадном объеме текучей драгоценности стала хорошо видна ее структура. Черная полупрозрачная, напоминающая густое масло, она была испещрена красноватыми перетекающими друг в друга вкраплениями. На поверхности её при игре света были различимы четкие радужные переливы. Сефир с замиранием сердца смотрел на «производство» живицы, не веря своим глазам. Когда, чаша наполнилась черной водой на длину второго пальца, хийл уже решил что от потери крови у него начались галлюцинации. Но когда толстый черный жгут приподнял сосуд к груди Сефира и на краю чаши образовался узкий питьевой желоб, Карающая Длань уже не сомневался. Мучимый жаждой, давя в себе желание, тут же вцепиться в поблескивающие в полумраке края чаши и влить в себя жидкую драгоценность всю разом, Сефир, тем не менее, сложив руки в молитвенном жесте, вознес Всеведущему хвалу и только потом, осторожно, поднес ладони под дно сосуда. Чаша, по ощущениям весящая не меньше полусотни килограмм легко приподнялась, когда Сефир повлёк её вверх – ко рту. Коснувшись сухими губами теплого, гладкого как отполированный камень края чаши, Сефир еще раз посмотрел на переливающуюся поверхность и, зажмурившись, начал пить. Его трясло от возбуждения и предвкушения.

     К удивлению Сефира «обсидиановая кровь» оказалась практически безвкусной. Она была вязкой и будто оставляющей на слизистой рта непроницаемую плёнку. Но о свойствах принимаемого пития, Сефир смог поразмыслить какие-то мгновения. Греющее ощущение, наполнившее внутренности, улеглось. В грудной клетке что-то невнятно кольнуло. Раз, другой. Сефир продолжал тянуть в себя вязкий черный нектар, который вдруг начал жечь горло подобно крепкой алкогольной настойке. Хийлу оставалось сделать лишь пару глотков, но тут его грудь опалило. Резкая колющая боль пронзила живот и легкие, словно в Сефира с близкого расстояния влетело несколько лучевых зарядов. Нестерпимый жар залил пищевод и растекся в легких расплавленным железом. Давясь и мыча от боли, Сефир ценой невероятного преодоления втолкнул в себя последние мучительные глотки. Он допивал не «черную воду», нет. Расплавленный свинец сжигал его язык и тёк внутрь – в распахнувшуюся в груди адскую печь.

     Выпустив из рук чашу, Сефир вскочил, бросился к стене и, налегши на нее, скреб и скреб по черному и твердому пальцами, заходясь отчаянным сухим кашлем. Вскоре совсем обессилев, он повалился на пол. Извиваясь всем телом, давясь слезами, хийл хватался поочередно за живот и грудь, с силой бил кулаками по закрывающим тело доспехам. Его продолжало заливать пламя. Истинное чистилищное пламя – безжалостное и убийственное. Казалось, эта пытка не кончится никогда. Сквозь водопад огня и реки боли, Сефир хватался за островки живого сознания. Мысленно, он стал отстраняться от того ужаса, что сжимал его живьем, он выбрасывал из себя боль.

     «Думай о чем угодно, только не об этом», - успокаивал себя Сефир, постанывая и обливаясь потом. Выглянув из искромсанной физической оболочки, хийл прошелся по всем своим тонким телам. Стало немного легче. Когда же Сефира снова, словно лебедкой утянуло обратно в тело, он стал отвлекать себя всеми возможными способами. Вот черный жгут снова уплощив свою чашеобразную голову, проплыл в воздухе мимо Сефира и втянулся обратно – в бездонный черный потолок. Вот воздух. Он стал не таким раскаленным и спертым как раньше.

     «Легче дышать…уже легче дышать. Пройдет, скоро пройдет».

     Так, отвлекая ум различными, подворачивающимися «под руку» мелочами, Сефир жарился сам в себе…сколько? Он не знал.

     Но вот прохладное покрывало облегчения опустилось на хийла. Вздохнув, наконец, полной грудью, он расслабленно вытянулся на полу пилотского отсека во весь рост, будто пробудившись в собственной постели. Это спонтанное движение подняло в Сефире волну ликования.

     «Так вот ты какая, обсидиановая кровь»

     От прежнего, обескровленного, почти, что мертвого тела не осталось ничего. Каждый орган, каждая мышца, сантиметр кожи, каждая клетка были будто заново собраны на конвейере. С каждым мгновением организм все больше наливался силой. Тонкие тела искрились и сверкали так, будто Сефира подключили к невидимой космической розетке.

     Тихо подсмеиваясь и скалясь от удовольствия, Сефир не вставая, поднес к глазам правую руку. Глубокий надрез, с уже запекшейся по его краям голубоватой кровью затягивался на глазах. Рана исчезла за считанные секунды не оставив и следа. Разогнувшись как струна, Сефир, одним прыжком привел тело в вертикальное положение. Ощущая приятную упругую силу в ногах, он стёр с запястья остатки крови и не раздумывая, рубанул по руке наращенным титанойдным лезвием. С дикой торжествующей улыбкой, почти не чувствуя боли, Сефир смотрел, как края разрубленной кожи слипаются друг с другом, наподобие кусков горячего масла. Организм закрыл ранение так же просто, как одежду, когда её застегивают на молнию. Никакой регенерат, никакая омолаживающая сыворотка не смогла бы дать такого эффекта.

     Дрожа от восторга, все еще до конца не веря в дарованную ему милость, Сефир вскинув руки в распахнутом религиозном приветствии, вскричал остервенело и победоносно:

     - Повелитель! Твой раб, я щедро отплачу Тебе за этот Дар! Я превращу этот корабль в огромный алтарь и каждую пролитую каплю крови посвящу Тебе Господи! Непокорные умрут! Сомневающиеся преисполнятся страха! Жрецов их я поставлю на колени, и если не присягнут Тебе на верность…

     Сефир сжал перед собой кулаки:

     - Умрут так страшно, что проклянут день, когда пришли на этот свет!

     Почувствовав одобрительную волну энергии, прокатившуюся по Пушпане, Сефир мысленно приказал кораблю идти на стыковку с тараном. После легкого толчка, Сефир мысленно осмотрел место стыковки за пределами корабля, дал команду, и черный борт перед ним вскрылся круглым проходом.

     Теперь, он не боялся покидать безопасное чрево Пушпаны. Он нес черную материю с собой – в своей крови, мышцах, нервах и клетках – защищенных невидимым непреодолимым щитом. Голос из прошлого все еще продолжал звать хийла, заглушено и слабо, пытаясь запугать его давно пережитым, мертвым страхом…

     Но это было уже далеко и не важно. Ощущая на себе десятки восхищенно испуганных взглядов, Карающая Длань уверенно шагнул на палубу тарана, оставив позади тёмный отсек черного корабля.

      * * *

     На стыковочной палубе 4-го тарана было тесно. Стоя скомканными рядами – затылок в затылок, хийлы боевого легиона напряженно ожидали команды к прорыву. Громады дисковых шамиров за толстыми перегородками дополнительных бортов, резали обшивку вайтмана уже около 15 минут. Низкий гул наполнял отсек, пол подрагивал от непрекращающейся вибрации. У стыковочных ворот, несясь по скрытым в бортах отводящим трубам – шумели, клокоча потоки охладителей.

     Шэах стоял позади нескольких боевых групп низшего ранга – прямо напротив стыковочных ворот. Достаточно далеко, чтобы в случае нестандартного течения боя не быть убитым сразу же, но при этом достаточно близко, чтобы хорошо видеть происходящее и быстро сориентироваться. В случае чего. Шэах хотел бы надеяться на то, чтобы того самого «случая» не представилось бы.

     «Бы». «В случае чего»…, - слова не очень-то подходящие к лексикону боевого локхема, но в данных обстоятельствах за этими шаткими фразочками грозно стояло определение «БЕЛЫЕ». Таранная установка в этот раз присосалась не к транспортнику из каравана, принадлежащему конкурирующему с Господином Сефиром Владыке, и ни к лхаисткому кораблю…

     Локхем глубоко беззвучно вздохнул, едва заметно оглядел стоящих по обе стороны от него двоих таких же «вечных гверемов» и с высоты своего трехметрового роста стал смотреть на стоящее перед ним многотуловищное и многоголовое пушечное мясо.

     Боевые группы низшего ранга всегда шли на прорыв первыми. Задача у них была простая – принять на себя первую волну обороны, по возможности не сдохнуть сразу же, вымотать и обескровить противника и после дать дорогу усиленным спецподразделениям. Разумеется, само пушечное мясо, в основной своей массе полагало, что ему, будучи первому брошенному в бой, - оказывалось высокое доверие. Хотя, если смотреть по-простому, бойцам групп низшего ранга после удачного окончания операции полагались хорошие барыши. Выжившим бойцам. Таких от первоначального, брошенного в бой количества, оставалось 20-30%, иногда, при нерасторопности противника – чуть больше.

     Вслушиваясь в мерный гул, издаваемый «пилами» шамира, Шэах без интереса продолжал смотреть на копошащуюся где-то под ним живую массу. Один из мелких бойцов, оттеснённый назад впереди стоящими хийлами, случайно наступил Шэаху на ногу, и, почувствовав это, резко оглянулся. Злобный затравленный взгляд скользнул по широкой груди локхема – вверх. Черные немигающие глаза на секунды остановились, разглядывая каменную черноглазую маску лица, и тут же испуганно вперились в пол.

     - Ихаш (виноват), - сквозь зубы процедил хийл, и, приметив для себя клочок свободного пространства – в ближайшем ряду хийлов, протиснулся туда, под недовольное ворчание соплеменников.

     - Тупое мясо – шепнул Шэаху на ухо его сосед справа, - такой же локхем, и довольный, клацнул зубами, - Сдохнет одним из первых, готов пари держать.

     - Я готов поставить на то, что ты ляжешь следом, - ухмыляясь, сказал локхем, стоящий от Шэаха по левую сторону.

     - Не надейся, - всё так же довольно отрезал правый, - Во мне пол-литра регенерата. Какими бы бешенными не были эти белые, я убью их раньше того, как они всадят в меня достаточно зарядов для «безвозвратки».

     - Лучше бы, в тебе было бы на пол-литра больше мозгов, - усмехнулся левый и тут же получил от Шэаха сильный толчок в бок.

     - Закрыли пасти! - прорычал Шэах, чуть наморщив горбатый нос.

     На какое-то время разговор прекратился.

     Пол все так же вибрировал и трясся под ногами. На уши давил низкий гул. Жужжали, переговариваясь, у запасных стыковочных ворот двое мефкадов.

     - Что-то он долго не идет, - будто сам себе сказал правый локхем и немного выждав, добавил, - 10 минут уже как подлетел.

     - Не «он», а Владыка Сефир! – Шэах угрожающе глянул на соседа и оскалился. Зубы у него были превосходные, крупные, кипенно-белые, сильно отличные от того мелкого гороха, который носило во ртах, в большинстве своём, хилийское общество. Особенно хороши были клыки – конические, резко сужающиеся к концу.

     Сильная дифференциация зубов у некоторых вечных гверемов, вызывалась гормональными перестройками и непрекращающейся мужской фазой. Из-за биологической корректировки у локхемов наружу вылезали разнообразные, как их в шутку называли ассимиляторы, - «самцовские» черты, будь то крупный размер зубов, плечистость, увеличенный объем грудной клетки, широкие кости и т.д. Иногда, правда, бесцеремонно и непрошено организм локхемов выдавал признаки иного рода, спровоцированные насильственным вмешательством в развитие организма. Так, например, у правого соседа Шэаха, по имени Аввих, спустя год после начала корректировки вырос рудиментарный хвост, который быстро и весьма успешно удалили хирургически. У левого соседа, которого звали Тев, на пятый год после начала корректировки внезапно стало расти третье веко на обоих глазах, и если бы не усилия ассимиляторов – оно полностью закрыло бы собой глазные яблоки, приведя к слепоте.

     Организм Шэаха подобных сюрпризов не выдавал. Локхем хорошо сформировался, обладал безупречным телосложением, был необходимо силен физически. Эти, и многие другие свойства его тела были причиной повышенного внимания со стороны ишемов, постоянно напрашивающихся к Шэаху в партнеры, и выбирающих его из десятков других локхемов. Так же эти свойства были причиной заискивающего поведения со стороны других вечных гверемов и инстинктивного подчинительства, даже у старших вечиков стоящих чуточку выше Шэаха по иерархии. Не обходилось так же и без партнерских предложений внутри самого локхемского сообщества.

     Даже у полностью «откорректированных» вечных гверемов, порой возникали ишемские инстинкты. Возникали они крайне редко и спонтанно, но с утроенной силой, и, к сожалению, чаще всего в дальних перелетах и в ограниченном пространстве, когда от обезумевших от «ишемской дури» коллег было просто негде спрятаться.

     Страдающих подобным изъяном локхемов сразу ставили на особый учет, и при чрезмерно частом повторении «инцидентов» - «списывали». Каждый локхем знал, куда «списывали» и как, и поэтому своих, даже слишком надоедливо страдающих «ишемской дурью» коллег старались не выдавать. Разумеется, не из-за большой любви или солидарности, а из-за простого правила – «Сегодня ты, завтра тебя». Крысятничество в среде локхемов не приживалось по простым причинам. Вечные гверемы легко убивали, и после не несли за убийство никакой ответственности.

     Шэах неоднократно становился свидетелем расправ над чересчур болтливыми молодыми локхемами, в нескольких принимал участие, и в узком кругу заработал себе хорошую репутацию молчуна начисто лишенного «ишемской дури». У хийла действительно хорошо удалось подавить ишемскую тягу. Ассимиляторы часто ставили его в пример как идеальный эксперимент, но порой, Шэах завидовал своим менее идеальным собратьям, у которых женская фаза «выходила» наружу физически.

     Раз в два месяца, в дни смены пола, Шэах лишенный своей женской сути - лез на стену. Где-то внутри себя, в узких закоулках обрезанной психики, он выворачивался наизнанку от невозможности пережить то, что полагалось ему по рождению. Чёрная первородная тьма окутывала хийла и ввергала в бездну неукротимой ярости. Разумеется, эта ярость была направлена не на общество, которое позволяло лишить его ишема (женской фазы), ни на ассимиляторов, которые старательно обкалывая стимуляторами юное не сформированное тело, превратили его в боевую машину. И конечно, ни в коем случае ни на Господина…спасителя, благодетеля… Виноваты были только белые. Только они! Из-за них хилийское общество нуждалось в локхемах как в защите. Владыка нуждался…Вся ярость, вся обида полагалась только белой мрази.

     Оскалившись на правого соседа, переполненный злобой Шэах ждал капитуляции. Именно эта злоба, неизбежно, как и всегда, подействовала на Аввиха, который увидев крупные, снежно белые клыки и ярость в черных глазах медленно моргнул и повторил с покорностью:

     - Разумеется, Владыка Сефир…Я хотел сказать…Хозяин долго не покидает свой корабль. Может он пере…может Господин передумал?

     - Могу его понять, - стоящий слева Тев вмешался в разговор, - Если бы мне можно было не лезть внутрь, я бы не полез.

     Шэах недобро покосился на соседа. К горлу подступило неприятное давящее ощущение, желание выплеснуть свой гнев…но цели были не те, а шамиры пока еще пилят…

     «Действительно, Господина долго нет», - Шэах ощутил легкое волнение, - Владыка сегодня так много говорил со мной. Он так много мне доверил. Господь Всеведущий, почему я так хочу услышать его голос».

     За последний месяц Шэах имел общение с Владыкой Сефиром и вообще с элитаром больше, чем за всю свою жизнь. Локхемов для операции подбирали тщательнейшим образом, и Шэах прошёл этот отбор одним из первых, что сильно вскормило его гордость. Обладающий наилучшими физическими и ментальными показателями, он на отлично прошёл все тесты и был назначен старшиной локхемских боевых групп.

     Самое оригинальное и тяжелое испытание для локхема устроила сама Владыка Сефир. Будучи в женской фазе, она посреди отбоя вызвала Шэаха в свои личные апартаменты и несколько часов к ряду проверяла того на психическую устойчивость. Стоя в круге света посреди шикарной обстановки, Шэах подвергался сильнейшим психическим атакам. На него направлялись волны ужаса, паники, разнообразного по силе и природе страха. От такого воздействия любой неподготовленный хийл сбежал бы сразу же, или, вероятнее, умер бы от стресса. Приказ был один – «Стоять на месте!». Приказ был исполнен.

     «Что ж, я вижу, что не зря тратила на твоё обучение такие деньги», - так после многочасовой проверки Госпожа выразила похвалу, - «На минимум ты способен, пока что этого достаточно».

     Долгие часы пребывающая в полумраке и выдающая себя только поблескиванием чёрных глаз, Хозяйка вышла на свет. Она обошла локхема кругом, как покупатель обходит торгуемую скотину и одобрительно оскалилась. Лишь в тот момент Шэах увидел, что Сефир практически раздета, так как до этого смотрел только на лицо Госпожи. В смятении, локхем начал прятать глаза. Госпожа же, великодушно этого не замечала.

     «Я буду помногу говорить с тобой ментально, привыкай. В любое время дня и ночи ты должен быть готов». - Хозяйка отдала последний мысленный приказ и, отвернувшись, сказала кому-то по внутренней связи:

     - Да, годиться. Только давайте ему ублажателей побольше. Мне нужно чтобы он о деле думал, а не …

     Дальше, неделя за неделей связь с Владыкой крепла. Порой Шэах помимо воли подключался к Сефир и делал, говорил все, что она прикажет. Смысла некоторых действий и вопросов Госпожи Шэах не понимал, да этого и не требовалось. Он делал все как нужно – Владыка была довольна – этого было достаточно. С переходом в мужскую фазу, внимание Господина к Шэаху поуменьшилось, а «экзамены» стали проводиться мефкадами. Уже тогда локхем явственно ощутил, что хочет слышать в голове тот самый голос и перед его глазами периодически возникали обнажённые плечи Госпожи и едва выглядывающее из-под одеяния серое бедро.

     - Что подвальник? Запахло самочкой?

     Шэах сначала не понял, кому принадлежит низковатый, чуть измененный голос. Когда же он узнал говорящего, Тев уже косил в его сторону, смешливо прищурив один глаз.

     - Мы с тобой в одной боевой категории. Если Владыка проявляет к тебе повышенное внимание, то это не значит, что ты можешь безнаказанно распускать хвост.

     Тев перестал улыбаться и прищурил второй глаз:

     - Особенно со мной.

     Шэах исподлобья посмотрел на него:

     - Ты забыл с кем разговариваешь, поц поганый?

     Тев оценив ментальную угрозу, осклабился:

     - Поц у тебя между ног. На понт меня не бери. Мне локхемскую бадягу кололи, когда ты в своих подвалах малогодником крыс жрал.

     Шэаху тут же захотелось врезать Теву по черноглазой морде, но он во время сдержался, припомнив, что Тев старше него и лишь мысленно бросил в ответ:

     - Не зазнавайся богхер (одна из форм слова «старший», применяемая в уничижительной форме), пару крыс, я думаю, ты тоже сжевал, когда твой родитель издох, а тебя бедолажечкой выкинули на улицу. Всегда было интересно, перед тем, как тебя рассмотрели кандидатом для корректировки, сколько раз тебя попробовали сзади?

     Ухмыльнувшись, Тев болезненно парировал:

     - Не больше чем тебя. Твое личико, ну правда, для этих целей больше подходит.

     - Слушай ты! Кодла!

     - Шэах…, - Тэв остерегающе осмотрелся, - Я хочу, чтобы ты знал, что со мной ссорится не надо. После белых никто не будет разбираться, кто конкретно тебя убил. Свои или чужие.

     Шэах изумился:

     - Это угроза!?

     - Предупреждение. Когда войдем внутрь лучше быть заодно. Белых поодиночке не перебьешь.

     Шэаху были противны слова Тева, но в данной ситуации он не мог с ними не согласится. Шамиры уже срезали последний метр обшивки вайтмана. Обиды должны были остаться позади.

     Локхем ничего не ответил, а лишь еле заметно кивнул головой. Этого жеста было достаточно для заключения временного перемирия.

     - Он не говорил с тобой?

     - После того, как сошли на таран, - нет.

     - Долго не выходит.

     - Ну и что? Тебе какое дело?

     - Да так. А вдруг она его съела?

     -Пушпана? - Шэах вспомнил, что мысленно произнёс божественное имя и спешно сложил руки в молитвенном жесте, - Не неси чушь.

     - Чушь? А ты разве не видео, как она сожрала штук 20 наших? Одна из её этих…лап, прострелила точно рядом со мной и уволокла Хез, - локхем громко сглотнул, - В ту минуту, мне казалось, я видел лицо самой смерти.

     - Чёрный Бог и есть смерть для всех усомнившихся. Если их убил черный корабль, значит, они виноваты. У Владыки с Всеведущим особые отношения. Хватит думать о нём глупости.

     - Глупости?

     Шэаху показалось, что Тев мысленно над ним смеется.

     - Я - то знаю, о каких глупостях Ты думаешь. «Невинных» и прелестных.

     - Ты мне надоел, Тев. Перед боем тебя вечно пробирает на болтовню, как взмокшую обновленку после полной Луны.

     - Чуешь, чуешь запах самочки, бр-р-ратиш-шка.

     Шэах наморщив нос, хотел было ответить, но ему снова прошлись по ногам. В этот раз, не церемонясь с нарушителем спокойствия, локхем поймал мелкое гверемское мясо за шиворот и несколько раз хорошо встряхнул. Хийл не во время попавший под руку, испытал на себе всю злобу Шэаха, кипевшую в том во время разговора. Покачиваясь от внезапной взбучки, обалдевший хийл приткнулся к одному из крайних рядов. Пару раз он испуганно оглянулся на тройку стоящих позади локхемов под ехидное хихиканье близстоящих бойцов.

     - Т-тупоое мясо, - зло процедил Шэах сквозь зубы. Некоторое время они стояли молча. Шэах ожидал, что в голове вот - вот раздастся голос Тева, но тот лишь еле заметно улыбался краешками тонкого рта. Мучимый любопытством, локхем задал мысленный вопрос:

     - Так о чём ты?

     Тев сильнее растянув рот в усмешке, покосился на Шэаха:

     - А ты не догадываешься?

     Шэах, разозленный затянувшимся разговором, и еще больше разозленный тем, что не понимает его смысла, снова ткнул Тева в бок. Аввих всё это время стоявший рядом, чуть наклонился вперед и пристально посмотрел на соседей. Его взгляд устремлялся то на Шэаха, то на Тэва, но на Шэахе задерживался чуть дольше.

     - Всё в порядке, - Тев благодушно похлопал мрачного Шэаха по плечу, давая Аввиху понять, что беспокоится не о чем, - Мы так…шутим.

     Аввих недоверчиво оглядев Шэаха, вернулся на своё место и напомнил:

     - Броню проверьте, - он посмотрел на круглый циферблат, вмонтированный в наруч, - До пробития 8 минут осталось. Он проверил мощность силовых щитов и на всякий случай заряды на оружии.

     - Проверим, - пообещал вслух Тев, и тут же мысленно сказал Шэаху:

     - Толку то от этой брони, если с белыми дерешься…

     - Пару лишних процентов к вероятности выживания. А так можешь хоть голым драться, тебе этого никто не запретит, - хмыкнул Шэах.

     Тев никак не ответил на это замечание и сразу перевел разговор в прежнее русло:

     - Я говорил о Госпоже Сефир и её женской фазе.

     Шэах пока до конца не мог понять, к чему клонит его локхемский собрат, но почувствовал, как в желудке заворочалось колкое холодящее ощущение, какое бывает от сильного возбуждения или от страха.

     - Я готов поставить все свои годовые накопления на то, что после смены фазы, Госпожа сделает тебя одним из своих временных партнеров,- Тев глубоко мечтательно вздохнул, прислонившись затылком к обшивке:

      - Господин ооочень голоден. Я чувствую это даже сейчас.

     - Допустим, - слегка опешив, но стараясь держаться невозмутимо ответил Шэах, - Тебе – то, что до этого?

     - А то, что Госпожа редко отдыхает лишь с одним партнером, особенно после смены фазы.

     - Ты у Хозяина сам это спрашивал? – язвительно и с недоверием в голосе заметил Шэах. Тев недобро усмехнулся:

     - Попробовал бы я. Один локхем рассказывал. Так вот, я хочу попасть в ублаженческий круг, и ты мне в этом поможешь.

     Шэах самую малость оробев, с непониманием вытаращился на Тева:

     - Зачем тебе это надо? У тебя 10-15 постоянных партнеров. Тебе дают любых ублажетелей на выбор. Ты…

     - Шэах, - назидательно перебил собеседника локхем, и презрительно повторил – Ублажателей…Мне уже много годов по нашей мерке. До списания осталось мало времени, а у меня чувство, что я еще и не жил вовсе.

     Тев взглянул на Шэаха. Его глаза жадно заблестели:

     -Я хочу попробовать, хотя бы раз…хотя бы издали. Даже так. Говорят ощущения при этом такие, что ты будто сразу улетаешь в божественную обитель!

     - Ммм, - неопределенно протянул Шэах вспоминая, - Я тоже, что - то такое слышал, но…

     - Потом правда ходишь с неделю ватный, и голова не соображает, но это мелочи.

     Мыслительная речь Тева стала вдруг неожиданно горяча, эмоциональна и быстра. Шэаха он будто бы вовсе не слышал, поглощенный исключительно своими переживаниями.

     - Если сегодня не сдохнем, я хочу, чтобы ты это сделал для меня. У меня достаточно сил, я смогу удержать поток.

     Шэах замялся. Ощущение резей в желудке усилилось.

     - Ты же понимаешь, что от меня это не зависит?

     - Понимаю, - Тев весело подмигнул, - Но ты постарайся, бр-р-ратиш-ш-ка. Иначе у белых сегодня будет на одну закуску больше.

     Увидев, как лицо Шэаха исказила злобная гримаса, Тев заржал на весь отсек, привлекая к себе всеобщее внимание.

     - Хотя может, в суматохе удастся подмять под себя симпатичную белую самочку. Экспрессом до рая, первый класс! – не переставая подсмеиваться, Тев окликнул Аввиха, внимательно изучавшего цельность своего снаряжения:

     - Да? Аввих?

     - А? Чё?

     -Ни чё! – Тев гадливо сплюнул в сторону, - Как тебя вытащили из твоей колонии, так нормально говорить и не научился.

     Аввих неопределенно хмыкнул и буркнул себе под нос:

     - Куда уж нам, до вашей центрально-системной хевры (компании, сборища).

     - Ра-а-с-с-с-ту-упись!

     Впереди, между рядами раздался повелительный окрик. Под ногами грохнуло, и у края палубы тут же смялись и прижались к противоположной стене отсека с десятка два хийлов. Створка напольного люка – ведущая на нижнюю палубу тарана, уже наполовину отъехавшая в сторону пропускала через себя что-то большое и мохнатое. Отсек наполнился шумом мощного дыхания и утробного ворчания, похожего на собачье. С каждой секундой этого ворчания становилось все больше. Шэах рассмотрел мелькнувшую между фигурами бойцов, задранную кверху, как щетка, гриву и массивный полосатый бок. Пахнуло характерным звериным запахом.

     - Я так и знал, - довольно скалясь, подтвердил свои предположения Тев, - Без «пёсиков» в этот раз не обойдутся.

     Между бойцами начали гулять недовольные фразы:

     - Сюда-то их зачем?

     - И так развернутся негде!

     - Сейчас как клацнет, без пальцев останемся!

     Шэаха не особенно волновало происходящее, тем более что внезапная перестановка сил на таране его не касалась. Но, тем не менее, когда несколько бойцов перед ним чуть потеснились, открывая узкую щель между рядами, локхем не без интереса стал наблюдать за одним из зверей, появившихся на палубе.

     Это был молодой гиенособ, типично снаряженный для ведения абордажного боя. Юность зверя выдавал его чрезмерный щенячий интерес к окружающей обстановке, чистая буроватая шкура, практически не отмеченная шрамами и наличие на метровых челюстях почти всех зубов. Зверь сидел рядом со своим оператором, широко распахнув пасть и вывалив наружу длинный лиловый язык. Оператор, находящийся в стадии ишем, была с сидящим зверем почти одного роста. Она крепко держала животное за шейную перевязь одной рукой, а другой налаживала на голове зверя датчики менто-управления.

     Гиенособы, или как их еще называли тхевы (псы) были порождением природы земли, на которой ныне обосновался Владыка Сефир. А если говорить точнее, они являлись остатками этой природы – сметенной, вырубленной, иссушенной, продырявленной гигантскими зевами карьеров, простреленной и отравленной. Хийлов мало интересовала тонкая живая оболочка миров, которые они брали в разработку. Ценно было лишь нутро Земель – каменная утроба, полная металлами, ценными породами камня и приятными безделицами типа драгоценных минералов. Леса, если таковые имелись на Землях, взятых в освоение – сразу же шли на продажу, если древесина обладала сносными качествами. Если же представители местной флоры, обладающие одресневевшими стволами не могли пойти на промышленные нужды – они сжигались, взрывались и уничтожались любыми доступными средствами, подобно мусору.

     С фауной, дети Чёрного Бога так же особо не церемонились. Более – менее безобидная фауна (типа травоядных видов), использовалась в качестве подножного корма для рабочих низшего класса. Это было очень выгодно, ведь поставки продовольствия, даже синтетического к дальним системам и его закупка обходились не дешево. Фауна же более серьезная, обладающая внушительными размерами, буйными повадками и пристрастиями (хищные виды), чаще всего истреблялась сразу же и подчистую и после шла на продажу в виде шкур, когтей, зубастых черепов и прочей черно рыночной мелочи.

     Некоторым редким представителям фауны чужих миров, обладающих какими-либо привлекательными качествами, будь то красивое оперение, мерцающая чешуя, невероятно сильный яд или токсин, приятная для уха брачная песня или вкусное мясо – таким видам «везло» больше. Их изучали, культивировали, селекционировали, скрещивали друг с другом, возводя на месте каждого успешного эксперимента целую индустрию,- фармакологическую ли, развлекательную, или пищевую.

     Гиенособы служили одним из редких примеров боевого применения вида. Обитатели степей и прерий, которыми принадлежащая Владыке Сефиру Земля была когда-то покрыта почти на четверть, эти хищники доставляли бригадам освоения ощутимые неудобства. Будучи стайными охотниками, они наваливались на зазевавшиеся отряды разведки, резали колонистов как скотину, портили оборудование, на ручное оружие типа лучеметов не реагировали. Самые крупные из них достигали в длину 5 метров и имели в теле пол тонны веса. За одновременное сходство с собакой и гиеной, были прозваны гиенособами и после 500-1000 случаев нападения за пару годов, начали целенаправленно истребляться с воздуха. Несколько подвидов этих степных псов были навсегда уничтожены. Выжило только два самых распространенных вида, но и они, лишенные корма, оттесняемые с привычных мест обитания, оказались на грани вымирания. Скорее всего, как и тысячи и тысячи других животных до них – ползающих, летающих, плавающих и прыгающих, - неугодных Чёрному Богу живых детей живых Земель – гиенособы исчезли бы в пучине времени. Но вмешался его величество случай.

      На одной из баз, курирующих крупную выработку, стали наблюдать частое появление больших групп гиенособов и их новое, нестандартное поведение. Истощенные животные не проявляли агрессии, после нескольких попыток стали охотно брать предлагаемый корм и показали способность к дрессуре. Вызванные по такому случаю зоопсихологи установили, что близкая работа с видом возможна – животные обучаемы при правильном подборе средств и системы поощрения. Дальнейшее наблюдение и изучение показало, что тхевы имели в стаях сложные социальные отношения, построенные на матриархате, и что, приручив главную особь, можно было работать со всей стаей.

     Поначалу, история с гиенособами бывшая не более чем местечковой диковинкой, вскоре дошла до самого Владыки Сефира. Скучающе просмотрев материалы, выслушав информацию о нравах и бойцовских качествах вида, Владыка не проявлял ощутимого интереса к степным тварям до тех пор, пока старший зоолог не затронул тему матриархата. Часть доклада, касающуюся социального устройства и взаимоотношений в стаях тхевов, Сефир выслушал с предельным вниманием и сказав:

     «Матриархат? Что ж, эти твари мне определенно нравятся! В разработку!»

      - поставил подпись на электронном бланке, разрешающим проведение экспериментальных мероприятий.

     Спустя 15 годов селекции, изучения, жесткой беспощадной дрессуры, различных гормональных и химических воздействий, - гиенособы превратились в один из видов оружия, используемого Владыкой Сефиром при борьбе с конкурентами. Практически не изменившись внешне, гиенособы, тем не менее, стали кардинально не похожи на своих природных предков внутренне. Кровь животных стала приспособлена для совсем иной атмосферы, - такой же, в которой обитали и их хозяева. На родной планете, без особых инъекций или дыхательных аппаратов тхевам было теперь не выжить. Животные, некогда свободно промышлявшие добычу на огромных пространствах степей, жили в общих загонах, под искусственным освещением, редко выпускаемые на длительные прогулки. Их приучили носить на себе тяжелое защитное снаряжение, щенкам, достигшим оптимальных размеров – удаляли все зубы и заменяли их на стальные. Непокорных зверей после рождения, еще помнящих свои дикие корни нещадно били, приручая к покорности и безоговорочному послушанию. Испорченных сразу пускали под нож.

     В бою каждый тхев находился под надзором так называемого «оператора», - хийла, который следил за действиями животного и направлял его, в зависимости от ситуации с помощью датчиков менто - управления. Среди самих операторов это устройство называлось «сбруей». Посредством сбруи оператор входил со зверем в телепатическую связь, подавлял, если это было необходимо, сопротивление животного и побуждал его совершать те или иные действия. Под началом одного оператора могло находиться большое количество животных, но сам гиенособ был привязан исключительно к одному хийлу. Гиенособы были социально ориентированными животными и имели прочные привязанности, как друг с другом, так и с хозяевами, подобно собакам.

     Наиболее опытные операторы могли брать под начало одну самку – матриарха и с помощью неё руководить действиями стаи в 10-15 голов. Но таких специалистов было немного, в виду того, что для подобного уровня дрессуры требовалось огромное количество времени и труда, а так же плотного общения с прирученным зверем. Труд для хийлов был занятием мучительным и противоестественным, а длительное общение с животными порицалось и ставило хийлов, ведущих подобный образ жизни в сомнительное общественное положение.

     Все дело было в том, что животные в хилийском мире, а если смотреть уже – в религии, считались нечистыми существами. Культуры содержания и приручения их у хийлов не существовало как таковой. Единственные группы животных, вызывающие у детей Черного Бога более менее ощутимый интерес принадлежали к водоплавающим и чешуйчатым, обладающим красивым окрасом, плавностью в движениях и неприхотливостью в содержании. Чаще всего под такие характеристики попадали многочисленные виды рыб, амфибий, и рептилий, способных всю свою жизнь провести в небольшом аквариуме, радовать глаз и не слишком напрягать своего владельца с затратами.

     Остальные представители животного мира, не подходящие под эти характеристики, рассматривались исключительно как пища или источник того или иного сырья. Бывали, конечно, и исключения в виде гиенособов, но этих исключений было настолько мало, что их никто не воспринимал всерьез. Кроме того к животным, в таких случаях относились не более как к живым механизмам, выполняющим определенную задачу. Учитывая бессознательное, марионеточное поведение тхевов во время боя, по сути, это было практически так. Только сами гниенособы, одурманенные, нашпигованные имплантами, - об этом не догадывались. Могучие хищники, некогда бывшие грозой обширных диких угодий, даже не знали о том, что были запатентованы и закреплены за Владыкой Сефиром, как вид личной собственности. Их никто не имел права разводить и использовать, а тем более проводить над ними видоизменяющие эксперименты. Однажды, украденные ищейками Владыки Асмадина шестеро тхевов, были спустя месяц постыдно возвращены Сефиру вместе с извинениями и внушительными судебными издержками.

     Разумеется, генетики Асмадина успели собрать необходимые для клонирования и выращивания образцы, но вскоре с неудовольствием констатировали, что материал не пригоден и проект по «заимствованию» (попросту краже) боевых псов, пришлось свернуть едва начавши. Тогда же Асмадин был вынужден окончательно признать что Сефир, - «Тварь такая, не дурак, и хорошо натаскал свои исследовательские отделы, чтоб им всем пусто было».

     Шэах продолжал наблюдать за тхевом, прокручивая в голове недавние события и представляя общий план захвата вайтмана.

     Вскоре к молодому гиенособу присоединилось еще несколько таких же – но чуть более крупных. Животные с нижней палубы, сопровождаемые операторами, продолжали пребывать. Недовольный гомон среди хийлов усиливался, где-то угрожающе щелкали затворы, и слышалась резкая брань. Жужжание, как в большом осином рою нарастало, предвещая конфликт. Но тут раздался громогласный короткий скрипучий рык, словно разом захлопнулись с десяток старых ржавых дверей, и буря возмущения моментально улеглась.

     - Что? – Послышался властный ухмыляющийся голос, - Обгадились, подонки? А ну в стороны! Пока я из вас корм собачий не сделала!

     Сразу весь строй мелкого гверемского мяса расступился, поделив палубу на две равные половины. Шэах увидел, как образовавшийся проход запестрил от обилия морд, лап, полосатых бурых шкур. Клацало под когтистыми лапами покрытие, от жаркого дыхания зверья в и так душном пространстве стало жарко как в двигательном отсеке. Операторы, казавшиеся маленькими и тщедушными в этом море громадных мохнатых тел, ловко управлялись со своими подопечными, ставя тхевов ровными рядами – мордами к вайтману.

     Шэах долго не мог отвести взгляд от одной огромной матерой самки. Её метровая, вся исполосованная шрамами одноглазая морда неустанно крутилась, поворачивалась из стороны в сторону, клацала зубами, принюхивалась. Прохаживаясь между более мелких самцов, тхева угрожающе порыкивала на зазевавшихся, покусывала их в мускулистые бока, призывая к покорности, скалилась и лениво помахивала длинным хлыстом хвоста. Одна из её передних лап была искусственной и представляла из себя кибернетический протез. Наступая на него, зверь чуть припадал на бок, но это движение делало внешность тхева еще более устрашающей. Рядом с гиенособом, придерживая его за шейную перевязь, ходил оператор ишем самой самодовольной внешности. Свысока поглядывая на бойцов, опасливо косящихся на громадного тхева, хийла кругом обошла уже построившуюся для прорыва стаю, и, проходя мимо локхемов, задержалась. Её взгляд быстро скользнул по трем высоким фигурам и после ожидаемо остановился на Шэахе. Приветливо оскалившись и отпустив ненадолго свою клыкастую боевую машину, хийла подошла к вечным гверемам чуть ближе. Не сводя глаз с Шэаха, она извлекла откуда-то из недр своей грязно бурой формы блестящую пластину и, держа ее в двух вытянутых пальцах, протянула локхему. Без интереса меликом взглянув на хийлу, Шэах лениво принял пластину и не глядя, сунул ее в набедренный карман. Хийла еще раз сверкнула приветливым оскалом, еле заметно, с потаённой жадностью закусила нижнюю губу и, вернувшись к тхеву, пропала в мешанине мохнатых шкур, полос, клыков и мотающихся из стороны в сторону хвостов.

     - Ну ну, б-р-рати-ш-шка, - подсмеиваясь, слева возник как всегда ехидный Тев и в полголоса подытожил:

     - Кто бы сомневался в выборе, трахарь хренов.

     Справа, надув щеки и изо всех сил стараясь не прыснуть и не загоготать на весь отсек на месте пританцовывал возбужденный Аввих, то и дело посматривая на циферблат.

     До прорыва оставались какие-то минуты. Пилы шамиров завизжали, потоки охладителей начали немилосердно сотрясать трубы за обшивкой. Мефкады загавкали что - то о стыковочных рукавах, и о выравнивании давления. Тут же из натыканных, кажется, через каждый метр динамиков громыхнула команда:

     - Проникающим группам вколоть стимуляторы! Проникающим группам вколоть стимуляторы! Первыми занять командные уровни! Детей и женщин брать живьем! За самовольное расхищение материальных…

     «Собаки», - с мрачной неотвратимостью подумал Шэах, расчехляя приготовленный инъектор, -

     «Все собаки, и я такой же, как и эти хвостатые. И этот справа, и слева тоже. Выкормыш интелегентненький. Господина ему захотелось…Озабоченная шелудивая погань со своими угрозами…»

     Шэах поднёс инъектор к шее:

     «М-м-м, раньше больнее было. Тоньше иглы стали делать».

     Он отшвырнул пустую капсулу, и судорожно вытянув шею, прислонился затылком к обшивке.

     «Собака, конечно, собачка. Нашли, откормили, спасли. Рассказывали, как будет потом хорошо жить. Да,- меньше жить, но зато как! Укол, еще укол, и еще и еще».

     Шэах почувствовал, как к лицу одним горячим потоком прилила кровь

     «Потом подрос, вырезали придатки. И каждый день напоминание: Помни, кто твой Господин, помни, что Он сделал для тебя. – И так каждый день, по нескольку раз. «Он Отец, Она – Мать, будь верен и предан»

     Ощущая, как с силой заколотилось в груди сердце, Шэах, забыв про всякую ментальную безопасность подумал:

     «Владыка…как я Вас люблю…как я Вас ненавижу…Вл…Владыка? Г…Госпожа!?

     Шэах встрепенулся и замер. По его телу прокатилась, захлестывая – колющая волна и засела где-то глубоко в мозгу. Жадно ловя телом струящиеся по пространству токи энергии, ласкающие, зовущие, томные, Шэах вытаращившись, посмотрел на Тева. Тот, прикрыв глаза и судорожно приоткрывая рот, то улыбался – блаженно и как то по – идиотски, то начинал гневно буравить невидящим взглядом пространство впереди себя и дико, по-звериному скалился.

     - Тев! Тев! – Шэах пихнул локхема в бок, заливаемый прелестным незнакомым ощущением, - Ты чувствуешь!?

     - Да, - неожиданно быстро отозвался Тев, не переставая менять на лице выражения – от экстатического – до озлобленного, - Госпожа идёт…

     - Госпожа? Но ведь Владыка сейчас…

     Шэах не успел договорить. Таран дрогнул. Где-то сбоку забегали и засуетились. Ворота внешнего стыковочного шлюза вспыхнули синеватыми предупреждающими люминисцетами и их округлые створки услужливо разъехались пропуская…

     Не-е-ет. Это был не Владыка Сефир, не существо из плоти и крови. Это бы сам Всеведущий Господь, Сама Первородная Тьма! Вечная и Всесильная!

     Шэах в изумлении смотрел на чёрную, неспешно идущую по палубе фигуру, жадно ловил выражение лица , ставшего вдруг невероятно прекрасным и одновременно грозным. Слабо развитым, но присутствующим тонким зрением, локхем видел плотную переливающуюся ауру, окутавшую его Господина с головы до ног. Сефир шел, будто в гигантском яйце – ртутного цвета. «Скорлупа» этого яйца струилась быстрым непрекращающимся движением в направлении от ног к голове, и в области лба Владыки начинала сверкать – остро и нестерпимо ярко – как включенный на полную мощность прожектор.

     Локхем почти не замечал, как подобострастно смотрит на Господина жалкое гверемское мясо, как поскуливая, пятятся, расступаясь перед ним громадные туши тхевов. Как замер весь мир вокруг, ожидая Его приказа…

     Господи! Как Он был прекрасен и страшен! Люблю и ненавижу… Люблю и ненавижу! Отец, мать, жизнь, опора, смысл!

     Переживая первую волну наркотического угара, Шэах напряженный, готовый к выполнению любого приказа, увидел, как Господин остановился перед уже готовыми разверзнутся во внутренности вайтмана шлюзовыми воротами и, приподняв ладонь на уровень виска произнес:

     - Начинайте.

     Продолжение следует…