Поражение Сефир Часть 2.2

      (Гермафродит 4)

     

     Школьные учителя обладают властью, о которой премьер - министры могут только мечтать

     Уинстон Черчиль

     По мнению учителей, яйца курицу не учат, по мнению учеников, курица не птица.

     Александр Ботвинников

     Нха сидела за своим персональным столом и уныло ковыряла двузубой вилкой кусок варёной рыбы. С каждым новым движением острых зубчиков вилки – белое мягкое мясо на тарелке всё больше расползалось, превращаясь в склизкую аморфную массу. Становилось ещё более неаппетитным. Хотя не аппетитнее, кажется, было некуда. Детей Владык кормили хорошо. Нха не на что было жаловаться. Рацион утверждался лично прислугой Владыки, которая курировала проходящих воспитание у смотрителей чад Господина. Одного не доложенного в завтрак зерна, или грамма мяса, было достаточно, чтобы полетели с должностей не только смотрители, но и головы с их плеч.

     «Потянувшись за икринкой барракуды, не ропщи, если останешься без руки».

     Объедать детей Владык, или предлагать им пищу не надлежащего качества никто не собирался. Напротив, - стол Нха был одним из лучших и часто представал предметом зависти, но иногда сыну Шахаба казалось, что прислуга родителя, утвердив для него почти сплошь мясное меню, решила за какие-то грехи сжить его со свету. Нха не могла есть мясо. Нет, её пищеварительная система была в порядке, и желудок, получая блюда из свежей, прекрасно приготовленной плоти удовлетворённо урчал и ухал, но ум Нха, видя на тарелке кусок жаренного, варёного или копчёного куска чьего-то тела, почему-то яростно протестовал против его поедания. Сейчас эта борьба стала правда более сдержанной и контролируемой, чем во времена не осознанного младенчества, когда кормильцы впихивали в Нха питательную смесь чуть ли не силой. Но от этого она не стала менее тяжёлой.

     Нха тянула время, и очень надеялась, что на этот раз (как и много раз до этого), ей удастся миновать неприятный процесс проглатывания ненавистной пищи. Зал был уже почти пуст. Лишь за несколькими столами ещё сидели юные хийлы, доедая свои утренние нормы, да ёщё несколько воспитанников стояли в дальнем углу и о чём-то оживлённо болтали, иногда посмеиваясь. Нха покосилась в их сторону, оставив на весу руку с вилкой, воткнутой в то, что когда то было прямоугольным куском рыбы…и, услышав знакомый, быстрый чеканящий шаг, чертыхнулась про себя.

     - Нха?

     Нха виновато подняла взгляд. Перед её столом стоял смотритель Фъех и строго разглядывал свою подопечную.

     - Нха?

     - Да, смотритель…

     - Ты опять не доела рыбу?

     - Да,..но…мне не хочется, - сбивчиво проговорила Нха, пряча взгляд.

     - Не хочется? – сухо переспросил Фъех.

     Нха отрицательно покачала головой:

     - М-м…м-м..

     - Тебе не хотелось и позавчера утром, и вчера вечером, а теперь не хочется и сегодня?

     - Да…то е-есть…нет. – Нха начинала путаться в словах, в эмоциях и в том, что вообще говорит. Она меликом глянула на Фъеха, и снова потупилась.

     Этот строгий на вид хийл, среднего роста и такого же среднего возраста был вторым смотрителем Нха. Холодный, безэмоциональный, расчётливый – он не вызывал у Нха ничего, кроме страха и всегда каким-то неведомым образом умудрялся подчинить себе своего подопечного, еще до того, как тот вздумает сопротивляться.

     Фъех был большим специалистом по воспитанию детей смешанных кровей, поговаривали, что и вовсе одним из лучших. Нха не знала всех подробностей, но Фъех стал её смотрителем еще тогда, когда Шахаб находилась на 4-ом месяце вынашивания. Вечно Жаждущий хотел выжать из своего двухпородного чада максимальную пользу, и заблаговременно позаботился о выборе правильной давильни, способной извлечь из этого экзотического «плода» его лучшие соки.

     Фъех не отличался ни несправедливостью, ни жестокостью, ни даже грубостью. Он действовал методично, чётко и отлажено – дрессируя Нха и умело подгоняя её под приятые шаблоны воспитания. Второй смотритель не слишком явно, но всё же упорно выжигал в Нха любые отклонения, вне хилийские проявления характера или умонастроения противоречащие правилам. С небольшими огрехами, но всё же у него это получалось хорошо. Если Иасех для Нха был медовым пряником, но Фъех железным кнутом. Но кнутом, который не бил, а лишь угрожающе полёживал рядом в критические моменты непослушания.

     Второй смотритель внимательно осмотрел Нха:

     - Потеря аппетита является последствием физиологических, либо же психологических проблем, - Словно читая лекцию, отчеканил Фъех.

     Нха с отчаянием подумала про себя: «Начинается…»

     - Проблемы подлежат обнаружению и устранению. Итак. Нха, ты чем-то расстроена? У тебя плохое настроение?

     - Нет, смотритель…- ответила Нха, потупив глаза в стол.

     - Следовательно, имеют место проблемы физиологического характера, а значит, я вынужден показать тебя врачу.

     Фъех протянул руку и попытался взять Нха за лежащее на столе запястье, но она резко спрятала руку под стол и испуганно посмотрела на смотрителя:

     - Не надо! Всё хорошо! Я доем!

     Медленно заложив руки за спину, Фъех прищурился:

     - Уверена?

     - Да, да! – Нха активно закивала.

     - Ну что ж, - поднеся к глазам запястье, туго опоясанное несколькими циферблатами, Фъех предупредил:

     - Я вернусь через 15 минут. Надеюсь, мы поняли друг друга?

     Нха понуро кивнула.

     - Приятного аппетита, - бесцветно пожелал Фъех и, заложив руку за спину направился, к выходу из зала. Он шёл почти как автомат, чёткими рывками ставя ноги, и почти не раскачиваясь при ходьбе. И это несмотря на наличие высоких конических каблуков, которые должны были делать походку смотрителя как минимум осторожной.

     Будучи представителем одной из древних хилийских линий, Фъех имел соответствующую анатомию. Короткое туловище, почти без талии, длинные узловатые конечности, крупная голова, посаженная на тонкой шее. Хотя Фъех возрастом во много раз превосходил Нха – ему было 75 годов, он был не многим выше своего воспитанника. Небольшой рост так же являлся особенностью его линии, и Нха одно время думал, что каблуки – чисто ишемское ножное украшение, которое Фъех носил, будучи и в мужской фазе – служат ему удлинителями роста. Как оказалось впоследствии (и в смотрительской об этом знали далеко не все) – ношение подобной обуви было для Фъеха вынужденной необходимостью.

     До того как примерить на себя форму воспитателя, Фъех прошёл боевую подготовку, участвовал в так называемых «лхаистких чистках», и несколько раз даже выдвигался на кандидатуру телохранителя в личную охрану нескольких именитых Владык. Но то ли из-за возраста, то ли из-за многочисленных травм, карьера «цепного пса» для Фъеха не сложилась, и он, просидев 10 годов на месте особого консультанта, переквалифицировался в смотрителя со специализацией на детях «смешанной крови». Доподлинно никто не знал, кто и при каких обстоятельствах перебил Фъеху ноги, но его лютая ненависть к лхаийцам и белым говорила сама за себя. Она гремела в каждом шаге его изуродованных ног. Сапоги, которые носил Фъех, на самом деле были физиотерапевтическими коконами, стилизованными под обувь. По всей поверхности, оборудованные нейростимуляторами, они поддерживали ткани тела в живом, активном состоянии, препятствуя некрозу. Фъеху запросто могли установить кибернетические протезы, или даже вырастить новые ноги, но он наотрез отказывался. Он будто не желал расставаться с болью, которую когда-то ему причинили.

     В связи с насыщенной необычными событиями жизнью Фъеха, его личность в смотрительской обросла многочисленными легендами. Поговаривали, что, несмотря на увечья, он был способен одним ударом ноги проломить противнику грудь, даже защищённую бронированным щитком. Что яко бы его одетые в особую терапевтическую материю ноги, представляли собой смертельное оружие. Что он околачивается в смотрительской, выполняя особое задание Владыки, и был, чуть ли не секретным агентом, и что даже однажды собственноручно…то - есть практически голыми руками укокошил настоящего белого кшатра.

     Разумеется, ни подтвердить, ни опровергнуть подобные слухи уже давно перешедшие в разряд баек не мог никто. У самого Фъеха подобные, касающиеся его жизни разговоры, не вызывали никаких эмоций – он просто делал свою работу.

     Единственное, что о втором воспитателе Нха было известно доподлинно, и не раз проверено на практике многочисленными смотрителями – так это его невероятная, даже чрезмерная половая потенция, свойственная, впрочем, всем представителям его линии, так же, как и чудовищная плодовитость. За 20 с лишним годов работы смотрителем, Фъех успел побывать в отношениях почти с половиной воспитательского штата, треть которого после разрывов связи с ним, подавала на увольнение или перевод. Почти все партнеры Фъеха, пострадавшие от его природной любвеобильности, говорили о втором смотрителе Нха примерно следующее:

     «Он поставил себе усилитель не только на ноги»;

     «Ему в маточник видимо мини ядерный реактор засунули»;

     «Чёрный Бог создал его линию, видимо, что бы её представители затрахивали лхаийцев и белых до смерти».

     Фъех на подобные обидные выпады в свой адрес никак не реагировал. Особенности своей натуры, он рассматривал как естественные проявления и никогда не принуждал никого вступать с ним в связь, или же оставаться с ним в партнёрстве.

     Несмотря на дурную славу, ходящую за Фъехом по пятам, партнёры у него были постоянно. Таковы были особенности его линии, обладающей особой природной притягательностью.

     Проводив взглядом быстро удаляющуюся фигуру Фъеха, Нха откинулась на спинку сидения и, поморщившись, посмотрела на белую массу, развезённую по тарелке. Несколько раз, переложив из руки в руку вилку, она собиралась с духом. Проглотить мерзкий кусок мяса, было всё же лучше, чем снова тащится на унизительный осмотр.

      Едва Нха смирилась с неизбежным, и кусок рыбы был поднесён ею ко рту. Как в зале раздался шум. Из подсветлённого беловатыми трубками люминисцетов овала входа, один за другим появилось несколько хийлов. Судя по форме и росту – это были представители взрослой возрастной категории - старше 18, 20 годов. Такие подопечные находились на последней стадии обучения и готовились покинуть смотрителей, после возвратившись либо под опеку родителей, либо поступив на работу или дополнительное обучение в заведения специализированного образования.

     Общение подопечных различных возрастных категорий в смотрительской не возбранялось, но и не приветствовалось. Тем не менее, контакты между разногодовалыми группами были крайне редки. В основном из-за большой удалённости жилых блоков, разницы в расписании и не официальных стараний смотрителей, стремящихся предотвратить у подростковой группы появление таких неприятностей, как ранняя беременность, ну или же такое же раннее отцовство, а у юношеской – проблем с родителями совращённых…точнее инициированных ими малолеток. К слову, несмотря на старания, проблемы эти возникали с завидной периодичностью. От кураторов, посланных к смотрителям от лица занятых родителей не было отбоя, абортарии практически никогда не стояли без дела, а воспитатели ходили с чугунными головами, от количества сыплющихся на них жалоб, угроз и повесток в высшие судебные органы со специализацией «добрачных разбирательств».

     Засмотревшись на старших подопечных, которые, едва войдя в зал, сразу оккупировали стойку с легким разрешённым спиртным, Нха не сразу заметила, как сама стала объектом пристального внимания. Рассматривая поджарые, сформировавшиеся фигуры старших, наблюдая за непринуждённой манерой их общения и за тем, как некоторые из них с большой охотой начинают поглощать свои алкогольные нормы, Нха упустила момент, когда один из воспитанников отделился от «стаи», и начал приближаться к её столу. Нха видела подопечных старшей возрастной категории всего несколько раз и в разном возрасте. В младшие годы, вызывали у неё лишь детское любопытство и лёгкую опаску. Чуть позже – простой интерес. Сейчас же, Нха испытывала что-то вроде грусти. Готовые выйти во взрослую жизнь хийлы напоминали ей о грядущем переходе, о потере чего-то важного, о забвении, которое неминуемо настанет, и перекроит её жизнь на две разорванные половины. Горделивые юнцы без колебаний были готовы полоснуть острой бритвой по этому шву. Нха же представляла, с какой болью и тяжестью ей придётся ослаблять каждый «стежок», сшивающий её с невинной юностью. За стойкой – непринуждённое, напыщенное и наивное, перед Нха стояло её собственное будущее, и она так до конца и не знала – жаждать его, или страшиться.

     Тоня в размышлениях, как в бездонном озере, Нха так же ощущала не явственные, но упрямые позывы собственного тела. При взгляде на свежих юных гверемов, которых в группе посетившей зал было большинство, Нха ощущала странные перекатывающиеся ощущения в паху и разливающееся по животу тепло. Стремясь приструнить свои разбушевавшиеся органы, Нха с силой сжала бёдра, вся залилась краской, и с сожалением поняла, что приём принёс с собой прямо противоположные результаты. Глубоко вдохнув, слыша в ушах гулкое бумканье сердечного ритма, Нха, подняв глаза, замерла. Сбоку от неё, совершенно неожиданно вырос силуэт. Резко посмотрев в сторону и на секунды зафиксировав взгляд на приближающимся к её столу незнакомце, Нха тут же отвела глаза, и уставилась в свою тарелку. Её ладони с силой вжались в поверхность стола, спина выпрямилась. Нха хотелось сорваться с места и убежать, куда глаза глядят, но вбитые в голову нормы общения и приличия надёжно удерживали её от такой глупости.

     Приходящее вместе с женским циклом желание спрятаться от посторонних глаз продолжало преследовать Нха. С каждой новой сменой пола, оно, увы, не трансформировалось, не уходило (как надеялся юный хийл), а только возрастало и ширилось – вместе с потребностью организма юного ишема к размножению.

     Просыпаясь утром – обновлённой, с полным перестроением психики, с посветлевшей кожей и втянувшимися в брюшную полость мужскими половыми органами, Нха ощущала себя как будто в бреду. Это был ещё один сон – только хуже того, в котором и так пребывал Нха, явившись на свет из утробы Шахаба. Женское тело было для Нха чем-то немыслимым, невозможным…настолько невозможным, что в первые несколько дней после обновления – Нха щипала сама себя, чтобы удостоверится в реальности происходящего.

     «А точно ли это я…или не я? И как понять, где заканчиваюсь я, и начинается вот это?».

      Подобный клубок мыслей катался и катался в уме юного ишема до тех пор, пока не приобретал настолько гигантские размеры, что у Нха начинала кружиться голова, и она спешно старалась чем-нибудь себя занять. Пару раз Нха натуральным образом падала в обморок, и, приходя в себя уже в ассимиляторской, выдумывала любые, самые невероятные причины произошедшего, ведь расскажи она правду, кроме физиологической, ей пришлось бы проходить ещё и психиатрическую проверку.

     Реализовывать «норное» желание к уединению во время женского цикла, со временем становилось всё сложнее. Смотрителей явно не устраивал периодически повторяющийся период замкнутости, в который входила Нха, меняя пол. Они медленно, но уверенно, сантиметр за сантиметром, вытягивали дочь Шахаба из созданного ею вокруг себя защитного кокона. Если Иасех еще прислушивался к просьбам своей подопечной, например – оставить её одну в жилом блоке подольше, позволить пропустить одно, два занятия, или отложить очередной медосмотр, то у других смотрителей положительные отклики на подобные просьбы, со временем находились всё реже. Двое остальных смотрителей (особенно Фъех), упрямо гнали Нха в аудитории, всячески настаивали на её общении со сверстниками. Они разворачивали её психику, как свернувшегося, ощетинившегося иглами фыркающего ежа. И хотя Нха сложно было упрекнуть в мягкотелости, - она, несмотря на свой юный возраст, являла пример довольно крепкого упрямства, но под стальными рукавицами системы воспитания и старательным напором смотрителей, - ёж, свёрнутый в шар, всё сильнее обнажал своё мягкое, незащищённое брюшко.

     Оставшись без присмотра воспитателя, наедине со своим обновлённым, чужим телом, которое порой вовсе отказывалось слушаться, Нха, при приближении незнакомого хийла испытала смертельный ужас. Ужас из-за беспомощности перед своей внутренней тягой, из-за ощущения потери контроля, которое могло нахлынуть в любой момент.

     «Подкравшись» сбоку, незнакомый гверем почтительно обошёл стол и обратился к Нха бархатным, скорее всего чуть изменённым голосом:

     - Приветствую.

     Не поднимая взгляда выше груди собеседника, Нха продолжала молчать, и оставалась неподвижной.

     - Я тебе не помешаю?

     Нха чуть повела головой и едва заметно отклонилась назад. В ответ послышался одобрительный смешок. Гверем выдвинул из-за соседнего, пустующего стола сидение и, усевшись напротив Нха, сложил перед собой руки. Наступило затяжное молчание. Нха несколько раз переставляла под столом ноги, бралась за вилку, и снова клала её на тарелку, поправляла волосы, и чувствовала себя так, будто под её седалищем кто - то нахальный, с крайне злыми намерениями разогревает большую жаровню. Наконец, осмелев, она подняла на гостя взгляд, и осёкшись, тут же его опустила. Перед Нха сидел не воспитанник. Это был взрослый хийл, много старше 25-годового возраста и не известного Нха общественного положения. Позолоченные нашивки на плечах и груди, говорили о принадлежности незнакомца к среднему знатному звену…

     «Среднему? Одно полоса – 1-ое подразделение, две – 4-оё, а три…это пятое? Или уже шестое? Забыл…забыла…

     - Я тебя тут раньше не видел.

     Лихорадочные размышления Нха снова прервал бархатистый голос. Поддавшись какому-то странному внутреннему порыву, Нха подняла взгляд.

     - Впрочем, я бываю тут редко, но даже если бы было иначе, меня бы не удивило, если бы смотрители тщательно прятали от посторонних глаз такое сокровище как ты.

     Нха с непониманием таращилась, в надо сказать вполне приятное улыбчивое лицо незнакомца, выделяющееся, пожалуй, лишь чрезмерной горбатостью носовой кости. Надо было что-то сказать, возможно, поприветствовать, но Нха совершенно потерялась и не знала, как правильно вести себя в этой ситуации. Это был первый подобный опыт в её жизни – общение с абсолютно незнакомым ей хийлом, имеющим к тому же интерес личного толка.

     - Мне, надо было бы извинится. Я забыл представиться, - гверем протянул Нха ладонь, - Шэхом.

     Нха, чуть помедлив, было протянула руку навстречу для рукопожатия, но благоразумно остановилась, в последний момент поняв, что ладонь незнакомца повёрнута тыльной стороной вверх. С видимым опасением, она быстро спрятала руку под стол. Гверем понимающе улыбнулся. В его чёрных глазах промелькнуло сожаление.

     - Похоже, я несколько поспешен.

     Лёгким движением, он перевернул ладонь. На его пальцах коротко блеснули ободки золотых колец.

     Наука приветствий в хилийском обществе была до того запутанна и многогранна, что Нха до сих пор не могла разобраться во всех её тонкостях. Предлагаемый жест рукопожатия мог толковаться по-разному, в зависимости от ситуации и социального положения приветствующих, но, в общем и целом всегда обозначал две противоположные позиции – подчинение либо превосходство. Главенствующая роль в этой тактильной игре всегда отводилась большому пальцу, имеющему под собой не явный, но всё же основополагающий фаллический символизм. Первоприветствующий, то есть подчиняющийся предлагал ладонь внутренней стороной вверх – это касалось как ишемов, так и гверемов. Разница была лишь в том, что мужефазный хийл оставлял большой палец поднятым, а женофазный прижимал его к фаланге указательного, либо к внутренней стороне ладони. Это было весьма удобно, так как при встрече субъекты сразу могли распознать месячную ориентацию друг друга, если она по каким-то причинам не выявилась сразу по внешним признакам (анатомические отличия, пигментация кожи, стиль одежды, вид украшений и т.д.).

     Второприветствующий, то есть доминант имел право либо ответить на жест определённым образом, либо не отвечать вообще. Второй случай был показателем полнейшего пренебрежения, и являлся тягчайшим оскорблением, поэтому примеры подобной безответности в хилийском обществе (по крайней мере, в средних и высших слоях) входили в разряд «редкость» и «большая редкость».

      Не желая давать «авансов» второприветствующий обхватывал лишь кончики пальцев предлагающего. После следовала так называемая «тряска». Один взмах руки – безразличие, два – лёгкий интерес, три – ощутимый интерес.

     В случае более близкого взаимодействия сторон, или желания к такому взаимодействию – как на деловом, так и на интимном плане (что, в сущности, было одним и тем же), вотороприветствующий особым образом перехватывал большой палец предлагающего.

     Захват двумя пальцами, или «ножницы» – расположение к общению; плотный перехват ладоней, или «замок» – расположение к сотрудничеству; захват большого пальца в кулак – полное расположение и предложение покровительства – «уд». Последним видом рукопожатия обычно ставилась точка при заключении брачных договоров. И именно он чаще всего запечатлевался в новостных голограммах.

     О рукопожатиях близкого взаимодействия, Нха знала очень поверхностно, и, разумеется, еще ни разу не применяла их на практике, в силу возраста. Хийл до 20 годов не имел права принимать никаких серьёзных решений без ведома родителя, или куратора. Между воспитанниками же, и при их общении со смотрителями рукопожатия не использовались. Они просто не имели делового смысла, ибо роли в смотрительской были чётко распределены – и изменению или отмене не подлежали.

     И всё же, имея довольно приблизительное представление о ручных приветствиях, Нха во время среагировала – увидев в протянутой ей незнакомым гверемом ладони – четвёртый, крайне редкий тип тактильного взаимодействия. Его называли «покров второприветствующего» или попросту – «крыша» или «крышка». Он означал крайнюю заинтересованность более высокопоставленного хийла в объекте приветствия и предложение им последнему своего покровительства. Объекту следовало лишь вложить под покров свою раскрытую ладонь, после чего пальцы покровителя крепко сжимались, подтверждая акт совершённой общественной сделки – «делали крышу». Иногда второприветствующий, для верности, еще и накладывал сверху вторую руку – давая окружающим понять, что не желает конкуренции и будет очень настойчиво (то есть любыми методами) с ней бороться. Таким же способом, кстати, некоторые хийлы высшего знатного звена скрывали действительное состояние своих отношений от общественности, закрывая верхней рукой тип перехвата. Но такие прецеденты случались редко, ибо отношения, тем более делового толка в хилийском обществе было принято всячески демонстрировать, а не прятать.

     Осознав суть предложения незнакомца, и ответив отказом, Нха была обескуражена невероятно быстрой «сдачей» собеседника. Поначалу, предложив покровительство и выказывая явный интерес, он быстро изменил позицию и принял сторону подчинения – ища в Нха одобрения и участия. Палец на руке был уверенно и прямо поднят, а значит сомневаться в мужефазности хийла не приходилось. Гверем продолжал приветливо улыбаться, настойчиво протягивая руку, при этом, не выказывая мимикой никаких чрезмерных (вполне могущих возникнуть в подобной ситуации) сигналов.

     Совершенно потерявшись, Нха несколько раз переводила взгляд то на лицо гверема, то на его протянутую руку, пытаясь принять правильное решение и опасаясь наломать дров. В итоге, она молнейносным движением выбросила из-под стола руку, едва коснувшись пальцами фаланг гверема и сделав два лёгких взмаха, так же молнейносно спрятала руку обратно. С милой улыбкой наблюдая за её манипуляциями, гверем негромко рассмеялся:

     - Даже так? Ха ха! Что ж,…похоже шансы у меня всё - таки есть.

     Подбоченившись, гверем еще сильнее налёг на стол локтями и чуть вывернув шею, исподлобья посмотрел на Нха. Тут же со стороны оставленной им компании раздался окрик:

     - Шэхом! Бросай это! Она со своим средним пальцем ещё обращаться не умеет!

     Тут же послышалось одобрительное гоготание. Гверем, не оборачиваясь, махнул рукой в сторону шума.

     - Не обращай внимания, - благодушно произнёс хийл, - Уверен, ты сама иногда не прочь пошутить.

     Он выпрямился, чуть выпятив грудь, и как бы невзначай упомянул:

     - Я прилетел сюда к брату, он скоро выпускается из смотрительской, - Шэхом положил перед собой на стол ладонь, и затем, приподняв ее, сделал вид, что разглядывает поблёскивающие на пальцах кольца.

     - У моего родителя совершенно нет на это времени. Несколько Земель во владении, дела, заботы знаешь..., - он устало вздохнул, - А кураторам не всё можно доверить…

     Нха, выслушав, лишь опустила взгляд.

     - Слушай, я понимаю, возможно, это слегка поспешно и несвоевременно, - Гверем украдкой заглянул в глаза Нха, - В конце концов, что тебе здесь делать? Эти старые заскорузлые надсмотрщики не научат тебя ничему полезному. К чему тратить еще несколько годов? Я всё устрою. Поехали со мной?

     Не сразу, но на лице Нха промелькнуло удивление. Хотя она была младшим 123 сыном, в иерархии воспитанников в смотрительской дочь Шахаба занимала место очень близкое к вершине. Её могли потеснить лишь двое, трое детей более состоятельных Владык, которые, несмотря на объёмы накоплений, имели далеко не такое обширное влияние как Шахаб.

     Зная о своём статусе и положении, Нха, тем не менее, не имела привычки кичиться ими, чем часто удивляла окружающих. Но одно дело было проявлять снисходительную (хотя не очень поощряемую) скромность, и совсем другое – принимать, точнее, выслушивать предложения сомнительного характера от представителя низшей по положению общественной категории.

     Нха коротко взглянула на гверема, продолжавшего в заманчивых фразах описывать привилегированность своей линии, и начала осознавать, что весь этот разговор является результатом большой ошибки. Какой ошибки, Нха не понимала, но чувствовала, что если её общение с незнакомцем продолжится в том же русле, может пострадать…ладно её репутация, но главным образом репутация родителя. Нха совсем не знала Шахаба – но чётко понимала, что подобных вещей он никому не прощает. Доказательством тому были два мёртвых жертвователя, обезглавленными телами застывшие на мраморном полу приёмного зала. Это зрелище вот уже многие месяцы преследовало Нха. И назидательное «Помни», и кровь большими голубыми каплями падающая из отсечённых от торса шей.

      Стряхнув с себя груз воспоминаний, и желая закончить, видимо по недоразумению возникшую беседу, Нха потянулась к золотому обручу, прицепленному к её поясу и говорившему о её положении красноречивее любых родословных. Скрытый поверхностью стола обруч, был невидим для собеседника Нха, который, к слову, продолжал в подробностях расписывать достоинства своей линии, и, судя по всему всё больше проникался интересом к своей молчаливой цели.

     Нха уже коснулась прохладной гладкой поверхности обруча, но тут что-то остановило её. Какой-то странный внутренний порыв поднялся и мягко как волна опустился в разуме и теле юного ишема. Рука Нха, вместо того, чтобы вскрыть магнитный замок, удерживающий обруч на поясе, легла на поверхность стола и медленно поползла к руке гверема. На глаза будто опустилась пелена. Не прошло и секунды, как ладони Нха и гверема едва соприкоснувшись, сцепились в крепкий замок – спутанный, с лихорадочным переплетением пальцев и до боли вонзёнными в кожу ногтями. Весь страх, вся неуверенность мигом покинули Нха – она больше не боялась смотреть гверему в глаза. В них, до этого наполненных самодовольством и уверенностью, а теперь полу закатанных, наводнённых чистой первородной похотью – Нха увидела свою собственную власть. Это была живая, осознанная власть. Заговорившая внутри, долгие годы взращиваемая природа – до этого ограниченная, а теперь смело выпускаемая на свободу. Хищная, голодная, требующая и огромная, как древний заброшенный монолит. Нха чудилось, что в её теле засел ещё кто-то, что себе она больше не хозяйка. Чьи-то сильные ласковые руки покровительственно легли ей на плечи и Нха, будто открылась изнутри. Она начала пить гверема – его мужефазную суть, и получала от этого процесса несказанное удовольствие. С большой ясностью она ощутила перетекающую в своё тело горячую энергию и тот жгут, который вогнался в руку гверему, как копьё, едва они сцепили кисти. Гверем млел и растекался, как смола на полуденном солнце, но Нха было мало – процесс захватывал её всё больше и больше. Волны удовольствия поднимались и опускались в её теле, из маленьких пенных гребешков превращаясь в многометровые водяные валы. Дыхание её участилось – сердце колотилось как бешенное.

     Неожиданно во всей этой сладострастной мути Нха почудилось… вернее она увидела, как замечают краем глаза быстро промелькнувшую тень – образ родителя. Шахаб стояла за спиной Нха, одетая в чёрное, будто вросшее в пол сплошное одеяние, и победоносно улыбаясь, осеняла дочь древним ритуальным знамением. Видение было настолько ярким и взаправдашним, что Нха резко выпала из своего «воткнутого» в гверема потока и, испугавшись, очнулась. Окончательно придя в себя, Нха поняла, что её ладонь крепко сжатая в кулак – лежит на её коленях. Гверем же, мокрый как мышь, с восхищением и невыразимым подобострастием смотрел на свою новоиспечённую знакомую. Ошарашено тряхнув головой и трясущейся ладонью потерев лоб, он, задыхаясь, констатировал:

     - Ошибиться один раз в такой … ф-ф-у-у-х-х, ситуации ещё простительно, - гверем аккуратно сжал и разжал пальцы, разглядывая глубокие полукруглые следы ногтей, оставленные на коже:

     - Но дважды…, - он с восхищением покачал головой:

     - Скольких же ты можешь удерживать за раз прелестница? – гверем попытался заглянуть в сгорающее от стыда лицо Нха, - От предложений партнёрства, наверное, нет отбоя?

     Не дождавшись ответа, он потянулся через стол и коснулся предплечья Нха. Она, резко вывернувшись, чуть отодвинулась назад и спрятала лицо за плечо, сильно ссутулившись.

     - О-о-о, - умилился гверем, - Ну брось!

     Заигрывающее улыбаясь, он сильно вытянул шею, пытаясь рассмотреть лицо Нха. Та в ответ сгорбилась ещё больше. Задумавшись, Шэхом вдруг просиял:

     - Я понимаю, авансы просто так не раздают. Что я могу сделать для тебя?

     Нха понуро молчала, оставаясь всё в той же позе.

     - Ска-а-а-ж-и-и, - настойчиво упрашивая, протянул Шэхом, - Все, что в моих силах! Ну же!

     Казалось. Нха так и останется безответной, но неожиданно её ссутулившееся тело чуть распрямилось. Воровато оглядевшись по сторонам, она в пол оборота повернулась к столу, и одной рукой пододвинув к собеседнику свою тарелку, наклонилась к гверему и тихонько произнесла:

     - Съешь рыбу!

     Недоумённо сдвинув брови, Шэхом уставился на остатки затяжной трапезы и тут со стороны входа в зал послышались быстрые чеканящие шаги.

     - Что здесь происходит?

     Со сдержанной торопливостью к столу подошёл смотритель Фъех. С достоинством заложив за спину руки, он внимательно посмотрел на Нха. Судя по всему моментально сделав выводы, Фъех свысока воззрился на Шэхома. Гверем чуть морщась, с явным неудовольствием приподнялся с сидения и еле заметным кивком головы «поприветствовал» смотрителя. Он уже было открыл рот, чтобы заговорить, но Фъех резко перебил его, потребовав:

     - Потрудитесь объясниться.

     - Приветствую…смотритель…

     - Вы не ответили на мой вопрос.

     Фъех был невозмутимо жёсток и, глядя на Шэхома уже снизу вверх, упрямо ждал объяснений. Гверем мрачнел на глазах. Еле сдерживая себя в рамках приличия, он членораздельно произнёс:

     - Я – общался – с – вашей - подопечной.

     Глаза Фъеха сузились. Он переспросил:

     - Общались?

     - Разговоры в смотрительской между представителями разновозрастных категорий не запрещены. Я знаю правила.

     - Вы совершенно правы, - подтвердил Фъех, и уточнил, - Разговоры. Манипуляции иного характера без согласования с соответствующими представительствами, могут нести за собой довольно…, - Фъех многозначительно кашлянул, - Плачевные последствия.

     Шэхом устало поморщился, изображая непонимание:

     - Какие последствия?

     Фъех смерил оппонента холодным взглядом, подошёл к нему почти вплотную и, вытянув шею, предупредил вполголоса:

     - Пожалуйста, не вынуждайте меня проверять камеры слежения.

     Шэхом, продолжал надменно смотреть в лицо воспитателя, но в его позе промелькнула едва заметная неуверенность. Невысокий смотритель будто давил на гверема своей железной непоколебимостью. В его малорослом худощавом теле чудилась огромная сила. Не дождавшись ответа, Фъех заговорил первым – чётко, монотонно, беспристрастно, впрочем, как и всегда.

     - Разумеется, любые попытки заключить что-либо здесь, за этим столом с несовершенновозрастным воспитанником – не будут приняты в счёт, и в случае обжалования, будут немедленно аннулированы.

     Фъех сделал небольшую паузу, и придирчиво оглядев Шэхома с головы до ног, констатировал:

     - У моего нанимателя совершенно иные планы относительно судьбы данного воспитанника. Ему бы не хотелось заключать союзы с представителями среднего знатного звена. Насколько я знаю, у вашего достопочтенного родителя сейчас финансовые трудности?

     Услышав это, Шэхом оторопело вытаращил на Фъеха глаза и нерешительно, но гневно выпалил:

     - Да…да как ты смеешь?!

     Фъех спокойно утихомирил оппонента, оборвав его негодование поднятой раскрытой ладонью, и подытожил:

     - Я одобряю, и где-то даже поддерживаю вашу решимость, и уверен, что как только материальное положение вашего родителя станет устойчивым, впрочем, как и ваше собственное, мой наниматель обязательно рассмотрит вашу кандидатуру для брачного соглашения…, - Фъех загадочно улыбнулся, - Возможно, рассмотрит.

     Ошарашенный такой прямотой и откровенной наглостью смотрителя, Шэхом несколько мгновений стоял как вкопанный, а потом, будто встрепенувшись, ткнул во Фъеха пальцем. Разумеется, жест был символичным, ибо гверем старался держаться от воспитателя на почтительной дистанции:

     - Смотритель, вы отдаёте себе отчет КОМУ вы это говорите?!

     Фъех сдержанно улыбнулся:

     - Разумеется, - и скучающе перечислил:

     - Шэхом, 46 сын Владыки Ихе, система Нэрдан. В этом заведении у вас обучается брат, который, насколько мне известно, покинет нас через несколько дней. Как я понимаю, группа поддержки, разглядывающая нас во-о-от от туда, собралась в этом зале как раз по этому торжественному поводу.

     Фъех указал глазами на сборище воспитанников, взволнованно переговаривающихся около стойки и опасливо поглядывающих в его сторону. Увидев замешательство, овладевшее гверемом, Фъех великодушно объяснил:

     - Прошу вас не беспокоится. Такая подробная осведомлённость никак не связана с вашим прибытием. Это всего лишь часть моей работы. Ваш родитель может быть абсолютно уверен в лояльности нашего смотрительского штата.

     Между тем как сын Владыки Ихе, пытался наладить общение с возникшей перед ним преградой в виде недовольного смотрителя, Нха не теряла времени даром. Она в оперативном порядке расправилась с остатками своего завтрака, спешно проглатывая куски варёного рыбного мяса. Смотритель Фъех сегодня и так был не в духе, а после встречи с молодым настырным гверемом мог «расстроиться» окончательно. Злить его еще больше, означало бы собственноручно подписать себе пропуск не только на дополнительный медосмотр, но и на пару-тройку занятий по гигиенологии и секс-воспитанию. А хуже этого сложно было себе что-либо представить.

     Закончив с рыбой, Нха осторожно огляделась. Несколько её соседей по столам испарились со своих мест и теперь наблюдали за происходящим стоя в дальнем конце зала. Некоторые (наиболее предусмотрительные) воспитанники, аккуратно выглядывая из-за входных арок, зажимая рты руками и хохоча, тыкали в дочь Шахаба пальцами. Это был яркий пример «разумной» и скоординированной хилийской солидарности.

     Шэхом же, тем временем более внимательно рассмотрев Фъеха, и видимо осознав то, что многократно упускалось им из вида до этого момента, с презрением поморщился:

     - Да, да…теперь я понимаю. У нас тут переквалифицировавшейся сторожевой пёс.

     Он бросил взгляд на Нха и сухо ухмыльнулся:

     - Видимо, на этот лакомый кусочек кто-то имеет большие виды.

     Поймав на себе этот взгляд и услышав наполненную цинизмом фразу, Нха почувствовала, как у неё внутри всё холодеет. Перед ней была уже совершенно другая личность – расчётливая, хитрая и беспринципная. Шэхом даже говорил уже совершенно другим голосом. Из него ушла мягкость, бархатистость, и сейчас его смело можно было назвать высоковатым, и натянуто – противным. Движения и жестикуляция гверема участились – стали резкими. Сын Ихе, как-то сразу утратил всю свою горделивую аристократическую неспешность. Но самое главное – сейчас, он смотрел на Нха, как на вещь. На прелестную побрякушку, за которую продавец назначил слишком высокую цену. Торг не клеился, и покупатель всё больше распаляясь, начинал показательно разочаровываться в своём выборе, ища в товаре всевозможные недостатки.

     От осознания происходящего, Нха стало невероятно мерзко. И то ли из-за впопыхах съеденной рыбы, то ли из-за глубокого разочарования к горлу юного ишема подступило тягучее ощущение тошноты.

     - Я вот чего не могу понять, пёс. Почему ублажатель, пусть и такой свежий, ещё в смотрительской обеспечен охраной? Это не по закону.

     Мило улыбнувшись, Фъех тактично переспросил:

     - Простите…, ублажатель?

     - Да! Чёрт подери…Тебе похоже пора на покой, сторож. У тебя явные проблемы со слухом.

     Нха, молча сидя за столом, нахмурилась. Наверное, впервые в жизни она была на стороне Фъеха и чувствовала к нему нечто, напоминающее благодарность.

     - В таком случае у вас явные проблемы с глазами, Шэхом, раз в данном воспитаннике вы не смогли рассмотреть дочь представителя высшего знатного звена.

     - Что? Высшего звена!? – Шэхом прыснул, - С каких это пор полукровки стали принадлежать к высшему звену? Или её родитель выжил из ума? Посмотри на её лицо! Смотритель, ты издеваешься?

     Выслушав, и не сказав ни слова. Фъех развернулся, схватил Нха за руку и рывком поднял её с сидения. Отщёлкнув от пояса её обруч, он показал его Шэхому на вытянутой руке.

     - Надеюсь, ЭТО будет для вас весомым доказательством!?

     Дождавшись, пока первая волна удивления схлынет с лица гверема, Фъех грозно объявил:

     - Перед вами 123 сын Владыки Шахаба! – и затем, сыпя железобетонными фактами как из рога изобилия, второй смотритель бесстрастно продолжил:

     - Как представитель среднего знатного звена, не состоящий в смотрительском штате, вы не имели права приближаться к воспитаннику без особого разрешения. Нарушив правило, вы, тем не менее, пошли дальше и попытались самолично заключить с воспитанником договор, прибегая к явным провоцирующим методам. Затем, вы оскорбили прикреплённого к воспитаннику смотрителя, выражая явную агрессию, не согласие, и отказываясь подчинится. Всё это будет чревато для вас последствиями. А именно: запретом посещения данной базы, - срок ограничения – 6 месяцев; жалобой, которая будет передана лично вашему родителю; выговором, который будет направлен вашему выпускному воспитателю. Как представитель родителя данного подопечного, наделённый полномочиями оценки, и принятия решения на месте, за прямое оскорбление потомства Владыки и его самого, в косвенной форме, я имею право убить вас на месте.

     На последней фразе Фъех молнейносно выхватил из-за пояса короткое лезвие, и, шагнув к Шэхому, приставил оружие к горлу сына Владыки Ихе. Со стороны стойки со спиртным раздались сдавленные вопли. Некоторые воспитанники завизжали, и видимо, уже оповещённые о происходящем в зал вбежали несколько смотрителей. Кинувшиеся было к столу Нха, они были остановлены властно поднятой рукой Фъеха. Его кисть, крепко сжимающая лезвие всё так же была плотно прижата к горлу Шэхома.

     Уже осознав свою ошибку, гверем трясся всем телом, обильно потел и часто нервно моргал. Получив нужную ему реакцию, Фъех, чуть помедлив, и ослабив нажим лезвия на горло Шэхома, сказал:

     - Я бы незамедлительно воспользовался своими полномочиями, но моему нанимателю не хотелось бы портить отношения с вашим родителем. Вы должны будете незамедлительно принести извинения (на этой фразе Шэхом активно закивал) и выплатить штраф. У вас будет изъято всё ценное имущество и сняты все средства с ваших личных счетов. В течении года 20% от суммы вашего месячного дохода будут издержаны в пользу оскорблённого лица. Работники финансовой службы будут присланы к вам позднее, для урегулирования деталей. Прямо сейчас вы должны будете отдать одно из ваших семейных украшений в качестве залога и согласия с предъявленными к вам мерами.

     Нервно сглотнув, Шэхом трясущимися пальцами снял с себя одно из колец и протянул его Фъеху. Тот категорично покачал головой и, отступив в сторону, указал на стоящую позади него Нха.

     - Оскорблённому лицу, вместе с извинениями, - для верности Фъех похлопал себя по бедру, напоминая, и чуть приободрил гверема, - Процедура будет зафиксирована на камеры. Копию вы получите сегодня же. Срок хранения три года, начиная с сегодняшнего дня.

     На негнущихся ногах, Шэхом медленно подошёл к Нха. Он смотрел куда-то вниз, боясь поднять на неё взгляд и с силой сжав в кулак ладонь, на которой ещё виднелись следы ногтей дочери Шахаба. Опустившись перед Нха на одно колено, Шэхом протянул ей кольцо на раскрытой ладони. Оторопев Нха машинально попятилась назад и, наткнувшись на жёсткую грудь Фъеха (который уже успел обойти её сзади), растеряно смотрела на своего недавнего собеседника, а теперь…Нха ещё не знала таких определений.

     - Нха-а-а? - напоминающее обратился к воспитаннице Фъех. Его подопечная находилась в нерешительности уже больше минуты. Окружающие действо смотрители начали нетерпеливо перешёптываться, а вытянутая рука Шэхома уже явственно подрагивала от усталости.

     - Нха, если ты не примешь извинения, у твоего родителя возникнут проблемы, вплоть до ведения боевых действий. И связанные с этим о-о-очень большие расходы. Ты должна знать об этом, - шепнув это Нха на ухо, Фъех помедлил, а затем спокойно добавил:

     - Впрочем, если ты не готова, и оскорбление было чрезмерным, ты можешь не принимать извинений. Лёгкого осуждения будет не избежать, но пара лишних Земель Владыке Шахабу не помешает.

     Выйдя из ступора Нха встрепенулась, и, сглотнув образовавшийся в горле ком, закивала головой.

     - Да, да! Конечно! Я принимаю извинения!

     Чуть обернувшись, она вопросительно посмотрела на Фъеха. Тот, одними губами прошептал:

     - Возьми кольцо и надень на средний палец левой руки.

     Испытывая смешанные чувства, подгоняемая образовавшейся вокруг неё обстановкой, и желая чтобы всё поскорее закончилось, Нха сделала так, как сказал ей смотритель. Кольцо – золотое, с изящной гравировкой и увесистым красным рубином, показалось ей невероятно тяжёлым. Едва она продела в него палец, как на его поверхности образовались мельчайшие пазы, сразу же вошедшие друг в друга. Ободок украшения сузился, подстроившись под новый размер и плотно сел на фалангу.

     - Замечательно. – Объявил Фъех, - Теперь последняя завершающая формальность, и недоразумение можно считать разрешённым.

     - Какая формальность!? – испуганно выпалила Нха, но Фъех резко цыкнул на неё и очень больно ткнул пальцем между лопаток.

     - Выстави вперёд левое колено.

     - Зачем!?

     - Нха! Делай! – злобно зашипел Фъех, - Кому сказал, ну!

     Уже готовая зареветь, Нха нерешительно выставила вперёд ногу, чуть приподняла её на носок и с горечью посмотрела на Шэхома. Гверем привычными движениями приблизился и, прислонившись щекой к синтетической ткани, облегающей ногу Нха, приложился губами к её дрожащему колену. На секунды из-под надбровий мелькнули его блестящие, полные…нет, не ненавистью, а восхищением глаза, сочащиеся всё той же первородной похотью.

     - Приношу извинения линии и родителю и чаду. Признаю совершённую ошибку и прошу простить за неё, как нам прощает проступки Чёрный Бог, - громко, уверенно и как-то помпезно произнёс Шэхом, не поднимая головы. Потом он украдкой взглянул на Фъеха и, получив в ответ одобрительный кивок, встал.

     - И линия, и родитель и чадо принимают. И забудут обиду, и простят, как Чёрный Бог прощает нам наши проступки.

     Фъех торжественно обхватил Шэхома за плечи и медленно с расстановкой поцеловал его в обе щеки.

     - Передавайте вашему родителю наши наилучшие пожелания и впредь будьте аккуратнее. Да одарят вас высшие силы разумом.

     Сдержанно приняв пожелания второго смотрителя, Шэхом попрощался с ним поклоном, и уже уходя, бросил на Нха последний взгляд. Это уже не был взгляд, рассматривавший вожделенную побрякушку. Это был взгляд полный неутолённого голода. Сына Ихе шлепками отогнали от стола с праздничным блюдом – ароматным, аппетитнейшим, но пока недоступным. Если бы из глаз могли идти слюни…Шэхому бы пришлось сменить верхнюю часть своей формы.

      Под десятками наблюдающих взглядов, и нарастающим гулом голосов обсуждающих произошедшее, Нха чувствовала себя будто раздетой. Она бы многое отдала за то, что бы сейчас умчаться из зала – в свой блок. Спрятаться там в тёмный угол и забыть обо всём что случилось. Но ощущая рядом присутствие Фъеха, всё, что она позволила себе сделать – это опуститься обратно на своё сидение.

     - Фъех! Ты совсем озверел? Можно было не устраивать всё это здесь?

     К Фъеху подошло несколько смотрителей, державшихся во время “церемонии» на расстоянии. Самый высокий и долговязый из них недобро уставился на второго смотрителя Нха, скрестив руки на груди.

     - Можно. Можно было бы, если бы вы не пускали сюда всякую шваль. – зевнув, Фъех отставил мизинец на ладони и устало потёр им надбровье.

     - Шваль!? Сын Владыки Ихе…шваль!? - изумлённо переспросил долговязый.

     - Ты, кажется, забыл, для нашего перебитого коллеги, швалью является всё, что не имеет 70% от общего годового дохода, - Похлопав долговязого по плечу еще один смотритель, одетый в яркую форму психологической поддержки игриво подмигнул окружающим, - Фъех искушён не только во всем известной нам области. Он крайне эрудирован в финансовых вопросах.

     - Прекрати, - Цветастого пихнул в плечо ещё один воспитатель, находящийся в стадии ишема и крайне озабочено посоветовал:

     - Фъех, всё же не стоит устраивать подобное на виду у всех. Такие процедуры требуют конфиденциальности.

     - Разумеется, требуют, - согласился Фъех, - но только не в случае многократных нарушений со стороны обвинённого лица.

     - Многократных? Шэхом впервые посетил эту смотрительскую, я сама видела его лист и…

     - Если речь идёт о его официальном имени – да, - подтвердил Фъех, - Но сын Владыки Ихе наносил нам визит уже как минимум четыре раза, не считая сегодняшнего дня. Каждый раз он выкупал для доступа поддельные имена, и один чёрт знает, как это произошло, но уже шестеро воспитанников в возрасте от 15 до 18 годов прошли процедуру прерывания вынашивания плодов, зачинателем которых являлся сын Владыки Ихе.

      Взглянув на изумлённо открывшую рот воспитательницу, Фъех обрисовал:

     - Работа смотрителя, госпожа Хвел, это не только застилание постелей и проверка выполненных интеллектуальных задач. Вы должны знать принадлежность и биографию каждого, кто переступает порог этого заведения, будь то уборщик низшего звена, или самый именитый Владыка. Линия Владыки Ихе переживает не лучшие времена – у неё мало детей. В последние пять годов она потеряла три Земли и её материальное положение стремительно ухудшается. Ни с ней, ни с её детьми не хотят заключать брачных соглашений. Поэтому они пытаются заключать их сами…любыми способами.

     - Вы хотите сказать, что..?

     - Пока это не касалось моего воспитанника, я не предпринимал никаких действий. В конце концов, в мои обязанности не входит охрана всех подопечных. Но всё же родители пострадавших были предупреждены во – время и появление нежелательных…кхм недоразумений было пресечено.

     Смотрительница Хвел широко распахнув глаза, смотря куда-то в сторону и видимо, лихорадочно обдумывая слова Фъеха, произнесла:

     - Это ужасно… может пострадать наша репутация.

     Фъех тактично кашлянул:

     - Ваша репутация, Хвел, может пострадать ещё больше, если ваш воспитанник выпьет ещё хотя бы одну норму…впрочем, - Фъех сощурился и посмотрел вдаль, - Кажется, он уже выпил, и сдаётся мне, не он один.

     Воспользовавшись всеобщей суматохой, и тем, что их смотрители скучковавшись обсуждали произошедший инцидент, несколько воспитанников расположились у стойки с разрешённым спиртным и самозабвенно поглощали свои нормы. Суточные, недельные, а кое-кто уже и месячные. Ахнув, сразу трое смотрителей ринулись к своим подопечным, которые обнаружив погоню и расхрабрившись от выпитого, скрылись за аркой входа, улюлюкая и гогоча на разные лады. Вслед за ними, летя размашистым галопом, зал приёма пищи покинули и смотрители.

     - Хорошо, что у меня сегодня отгул, - скалясь вдогонку коллегам, объявил цветастый. Он игриво скользнул к Фъеху, и, заглянув ему в лицо, дёрнул надбровьями:

     - Это, если ты не понял – намёк.

     Фъех недоверчиво покосился на него и устало вздохнул:

     - Может, для начала сменишь фазу?

     Цветастый растерянно почесал затылок:

     - Ну-у-у, ты же знаешь, что мы по ней не сходимся. Да мне и так в прошлый раз понравилось.

     Цветастый хихикнул и не двусмысленно облизнул языком край рта. Оставшийся стоять рядом третий смотритель пренебрежительно хмыкнул.

     - Что-то я не понял…, - цветастый в притворном удивлении уставился на него:

     - Иссу, ты что ревнуешь?

     - Ещё чего. – Буркнул среднего роста гверем с длинным тугим хвостом кудрявых волос, перекинутым через плечо, и, нахмурившись, отвернулся.

     - О-о-о. ну тогда может, присоединишься? Я буду хорошо себя вести!

     Иссу поочерёдно бросил на Фъеха и цветастого злобные взгляды, и, уходя, бросил:

     - Да пошли вы! Я и так после прошлого раза три дня сидеть не мог.

     Проводив его взглядом, цветастый с притворной горечью констатировал, процитировав одно из священных писаний:

     - Он покинул нас…и велики были наши печали.

     Обойдя Фъеха со спины, цветастый из-за плеча поинтересовался:

     - Так я могу, наедятся на вашу…эмм, лояльность сегодня?

     - Если вы не боитесь, - Фъех усмехнулся и чуть повернувшись, чмокнул собеседника в щёку. Разомлев, цветастый наигранно возмутился:

     - Как вам не стыдно! Здесь же дети!

     - Дети? Когда это дети стали тебя смущать? Все три твоих воспитанника уже испробовали на себе твою скромность, а про скольких я еще не знаю?

     - Господин смотритель высшего ранга, - Подлащиваясь мурлыкнул цветастый, бегая пальцами по спине Фъеха, - Вы же понимаете что…

     - Да…

     - Вы понимаете…

     - Да!

     Увлёкшись беседой Фъех только сейчас заметил, как на него и его коллегу смотрит Нха…во все свои два большущих чёрных глаза. Судя по выражению лица воспитанницы, она была готова или заплакать, или…

     - Идите. Детали мы обсудим позже.

     Фъех махнул на цветастого рукой, и тот, сообразив, в чём дело, вынырнул из-за спины партнёра, и, подойдя к Нха, уселся перед ней на корточках:

     - А кто тут у нас грустит? Наш самый красивый ишем, неужели Нха? – мило улыбаясь, начал подзадоривать дочь Шахаба смотритель, - Этот противный воспитатель совсем нас замучил! Ну, просто житья нет! А знаешь, что мы сделаем? – цветастый коснулся указательным пальцем кончика носа Нха и, наклонившись доверительно прошептал:

     - Мы на него нажалуемся!

     Хотя цветастый (его звали Менах), говорил в общем то тривиальные и глупые вещи, применимые больше для младшей возрастной группы воспитанников, слушая его Нха начала улыбаться. Особая жестикуляция Менаха, его мимическая игра и переливчатый успокаивающий голос – располагали, веселили и поднимали настроение. Недаром по совместительству, он был служащим психологической поддержки.

     Менах являл собой ярчайший пример естественного пассивно-подчинительского поведения. Его психологический тип в хилийском обществе встречался не часто. Хийлы попадающие под подобную эмоциональную классификацию, чаще всего встречались в профессии ублажателей, служащих 2-го или 3-го порядка, либо лиц, состоящих на чьём-то содержании. Обычно индивидуумы подгонялись под такой психологический тип искусственно, в специальных школах, обучаясь, и подвергаясь различным дисциплинирующим процедурам с малолетства. Менах был пассивен естествено.

     Роль смотрителя, казалось, была совершенно несовместима с его характером, но хийл оказывался незаменим в случаях воспитания агрессивных, или находящихся в подавленном состоянии воспитанников. Он спокойно сносил любую, даже чрезмерную враждебность и удивительно мягко выводил из депрессивных состояний подрастающих подопечных. На нём же, как на природном тренажёре многие подопечные старшего возраста впервые пробовали раскрыть своё мужское начало…порой даже без его согласия. Но жалоб от Менаха по этому поводу никогда не поступало.

     Единственной проблемой воспитателя, носящего яркую форму службы психологической поддержки, была его потребность в активном покровителе. Такой потребностью обладали все пассивы. Им жизненно необходимо было прилепиться к кому-нибудь, иметь от кого-нибудь зависимость. Долгое время, оставаясь без покровителей, пассивы теряли к жизни интерес. Иногда, в сложных случаях – заканчивали жизнь самоубийством.

     На протяжении вот уже трёх годов неизменным покровителем Менаха был Фъех. Несмотря на огромное количество постоянно меняющихся партнёров у последнего, Менах никогда не выказывал ревности, делил своего покровителя со всеми желающими и в случае конфликтных ситуаций – всегда отходил в сторону первым, что бы затем первым и вернуться. Он всегда был само дружелюбие, любезность и податливость. Подопечные его обожали, смотрители принимали как данность, а руководство ценило.

     «Порой, последнее место при должной покорности может поставить выше великих».

     Эта хилийская поговорка как нельзя точно обрисовывала жизненный путь Менаха.

     Когда Нха уже вовсю начала смеяться от ужимок и шуток Менаха, Фъех строго прервал её разбушевавшееся веселье.

     - Идём Нха. Тебе пора на занятия по математическому расчёту.

     Он подошёл к приунывшей дочери Шахаба и привычным жестом протянул ей руку. Увидев как радость разом спала с лица Нха, Менах осуждающе посмотрел на Фъеха и, взяв воспитанницу за руки сказал на подъёме:

     - Математический расчёт…это скучно. Но с помощью него очень удобно будет в будущем считать накопления - особенно чужие.

     Слабо улыбнувшись, Нха неохотно встала и протянула Фъеху руку. Пока он крепил на её пояс обруч, Менах тихо шепнул ему на ухо:

     - Будь с Нха помягче сегодня. У неё был большой стресс.

     - Если мне будет нужно твоё мнение, я тебя спрошу. – Холодно отрезал Фъех. Покорно отступив назад и застенчиво улыбнувшись, Менах кивнул:

     - Как скажешь.

     Проводив взглядом удаляющегося воспитателя и подопечного, Менах сделал им вслед ручкой и грустно, глубоко вздохнул. Совершенно так же, как женщина не вовремя расставшееся с любовником.

     Фъех проводил Нха в её блок, и, несмотря на опасения дочери Шахаба весь путь от зала приёма пищи до жилых отделений был достаточно спокоен. Вопиющий инцидент, подобные которому в смотрительской случались от силы 2-3 раза в год, похоже не вызвал у 2-го смотрителя никаких эмоций. Хотя, впрочем, эмоции у него возможно и были, но Фъех никоем образом не собирался их демонстрировать. Так же как и Иасех, он был хорошим мимикром (правда не таким выдающимся), и прочитать что-либо на его лице неопытной Нха было весьма проблематично. Лучше всего сейчас за настроение Фъеха говорили его руки, точнее рука – сжимающая запястье Нха.

     2-ой смотритель постоянно водил Нха за собой, как собаку на привязи. Любые переходы между залами, аудиториями, кабинетами ассимиляторов, начинались с того что Фъех крепко брал Нха за запястье…и вёл. Дочь Шахаба за 17 годов жизни в смотрительской могла пройти любой маршрут даже с закрытыми глазами. Остальные двое смотрителей спокойно позволяли ей прогуливаться в места, не предусмотренные расписанием, могли оставить на несколько часов одну, но только не Фъех. Его пальцы как клещи смыкались на запястье Нха и не выпускали её до тех пор, пока дочь Шахаба не достигала точки назначения. Кроме того, Фъех настаивал, что бы его подопечная всегда держалась чуть позади него. Когда Нха забывала об этой «просьбе», и опережала Фъеха при ходьбе хотя бы на полшага, он с такой силой сжимал её запястье, что Нха вскрикивала от боли. Впрочем, случалось это только два или три раза. Нха быстро усваивала уроки, а кольцевые синяки, браслетами окаймлявшие её запястье, долгие недели служили хорошим напоминанием о «просьбе» Фъеха.

     Сейчас Фъех еле придерживал Нха за запястье – и это было сигналом о его хорошем расположении духа. В противных случаях, когда Нха выказывала непослушание, или у второго смотрителя случались конфликты с коллегами, Фъех хватался за многострадальную руку дочери Шахаба так плотно, будто пытался выдавить из неё что-то.

     Когда Нха вошла в свой блок и Фъех, наконец, выпустил её, она направилась к стенному хранилищу, чтобы взять голографические схемы для занятий. Но внезапно двери блока пискнув, закрылись. Нха обернувшись, с непониманием посмотрела на воспитателя. Фъех категорично покачал головой.

     - Лекторы по математическому расчёту передали руководству, что у тебя есть проблемы с пониманием третичных дробей. Сегодня занятие проведу я.

     Абсолютно безразличный к реакции Нха, Фъех быстро превратил спальный блок в небольшой удобный кабинет, умело обращаясь с пультом управления. На месте опустившейся под раздвижные плиты пола кровати, выдвинулся стол с сидением. Приглушилось освещение. Достав из вскрывшегося в стене паза длинный стержень, Фъех снял с него плоский дезактивирующий замок, и подбросил стержень в воздух. Развернувшись на месте, трубка отплыла к стене и начала транслировать на её поверхность учебные диаграммы, формулы и расчёты.

     В следующие полчаса Фъех довольно терпеливо и доходчиво объяснял Нха принципы подсчёта, приводил многочисленные примеры, предлагал к решению задачи. Даже разрешил задать несколько вопросов.

     - Я не понимаю смысла. Здесь не сказано, что нужно посчитать. Я не могу представить…и…

     - Ты не должна представлять Нха. Просто выполняй условия задачи.

     - Но если задача будет приближена к естественным, жизненным условиям, она бессмысленна.

     - Ты должна понять принцип и алгоритм, выброси из головы всё лишнее.

     Кое-как осилив тему, Нха набирая условия последнего задания на виртуальной клавиатуре, не надолго остановилась, и с раздражением стянула с пальца рубиновое кольцо. Украшение было невероятно тяжёлым, будто давило на палец и постоянно напоминало о произошедшем. О том, что Нха хотела поскорее забыть. Положив кольцо рядом, Нха продолжила вбивать в окно запроса данные, но тут поймала на себе строгий взгляд Фъеха. Остановившись, Нха осторожно посмотрела на воспитателя.

     - Пожалуйста, надень кольцо обратно. – Настоятельно попросил Фъех. Нха с неприязнью посмотрела на ободок, блестящий на краю стола, и нахмурилась.

     - Нха? – напомнил Фъех, медленно подходя к столу и закладывая за спину руки.

     - Не буду. – Коротко ответила дочь Шахаба, не поднимая глаз.

     - Нха, - Вкрадчиво объяснил Фъех, - Ты должна носить это украшение, как знак заключённого соглашения, иначе…

     - Оно не моё!!! – Нха выкрикнула это с такой силой, что Фъех невольно попятился. Вскочив, она со злобой схватила кольцо и, размахнувшись, швырнула его в дальний конец блока. Звякнуло о стену и попрыгало по полу металлическое - цык – цык – цык-к-к-к.

     - Я не заключала никаких соглашений! Я не просила! Он не был виноват…это я! Это я первая! Это я виновата! Надоело! И это всё надоело!

     Нха сорвала с пояса свой обруч вместе с фиксирующим замком, и не глядя, швырнула его куда-то вперед страшно скалясь. От прямого попадания в голову, Фъеха спасла лишь его быстрая, выработанная за годы службы реакция. Обруч врезался в стену прямо за его спиной.

     Тяжело дыша и рассеяно оглядываясь, Нха вдруг устремила на своего смотрителя угрожающий, немигающий, полный слепой ненависти взгляд. Её верхняя губа поползла вверх, обнажая зубы, кулаки сжались. Ноздри широко раздувались в такт шумному, глубокому дыханию.

     На мгновения для Нха весь окружающий мир перестал существовать. Она окунулась во что-то настолько далёкое, что вся её жизнь казалась по сравнению с ним ничтожным мигом, секундой, ничем. Нха увидела руки. Это были большие крепкие руки с белой, будто светящейся кожей. Они с силой сжимали что-то…что-то серое и гадкое. Дёргающееся, доживающее, почти мёртвое. В ушах зазвучал мерзкий хруст, и на кожу полилось жидкое и горячее. И вместе с ним полилась ненависть. Страшная, заполняющая всё мироздание. Ярко-алая, грозная, необъятная.

     Такая же ненависть влилась в разум и тело Нха, в ту ночь, когда погибла Хаз. Смертельный удар, забравший сестру в царство Чёрного Бога нанесла не рука Нха - это была ненависть. Старая как мироздание и неукротимо-дикая как первичная тьма.

     Когда Нха, наконец, смогла рассмотреть перед собой Фъеха через пелену, упавшую на глаза, она не увидела ничего нового. Смотритель был как всегда невозмутимо спокоен. Но нутром дочь Шахба ощутила тонкий отголосок страха, зазвучавший в сердце Фъеха. Это было всё то же древнее знание, выпавшее из глубин безвременья. Знание о чувствах врага, спрятанных сколь угодно глубоко и скрываемых сколь угодно сильно.

     Фъех наблюдая за метаморфозами, происходящими с Нха, вёл себя опытно и корректно. Дождавшись, когда дочь Шахаба немного успокоится, он медленно поднял с пола обруч, затем пройдя в дальний угол блока, подобрал кольцо. Положив на стол перед разгневанной воспитанницей её украшения, Фъех тихо попросил:

     - Надень.

     Сощурившись, Нха категорично покачала головой.

     - Что ж, - Спокойно согласился Фъех, - Время у нас есть. Я подожду.

     Неспешно процокав каблуками к дверям Фъех встал спиной к выходу, широко расставив ноги, и заложил руки за спину.

     Не смотря на него, Нха медленно опустилась на сидение и, уставив локти в мерцающую поверхность стола, замерла, не притронувшись к украшениям. Волны гнева опускались и поднимались в её сознании как в океане, которого Нха никогда не видела. Вспыхнувшее в памяти воспоминание, то представлялось бредом, то казалось реалистичнее, чем сама жизнь. Прошёл час. Затем другой.

     У Нха заныла спина, болели седалищные кости, локти горели, но сдаваться она не собиралась. Тягаться с Фъехом в терпении было бесполезно. Нха не раз проверила это на практике. Но пока были силы – она продолжала упрямо сидеть на месте. Нха знала, если сейчас она отступит, она возненавидит себя до конца жизни. Почти развернувшийся ёж с новой силой свернулся в колючий шар и ощетинился во все стороны острыми иглами.

     Фъех, надо отдать ему должное, - был достойным противником. Он не шелохнулся, ни разу не переступил с ноги на ногу и только тактично…невероятно раздражающе покашливал. Каждый раз, слыша это вводящее в состояние бешенства «кхе – кхе», Нха хотелось вырвать из пола стол и проломить им Фъеху голову. Но поддаться на провокацию - значило проиграть.

     Спустя четыре часа немой недвижимой борьбы, трясущаяся от усталости, голода и жажды Нха, услышала тихие цокающие шаги. Фъех опустился перед подопечной, и сев на корточки аккуратно потряс её за плечо:

     - Нха, ну, ну. Всё, заканчивай.

     Еле разлепив ссохшиеся губы, Нха хрипло ответила:

     - Н..н-нет.

     - Я понял, ты не хочешь. Поговорим об этом потом. А сейчас вставай.

     - Н-н. Н-н-е буду.

     - Вставай. – Фъех подхватил Нха под руки и, приподняв, выволок её из-за стола. Облокачиваясь смотрителю на грудь, Нха сделала вперёд несколько неуверенных шагов, потом обернулась к Фъеху и слабо улыбнувшись, объявила:

     - Ты проиграл.

     Глаза её закатились, тело стало лёгким, пол ушёл из-под ног. На мгновение Нха снова, как и тогда в зале приёма пищи показалось, что она видит родителя. Шахаб выросла над дочерью высокой чёрной тенью, бросила на неё полный осуждения взгляд и растворилась в воздухе. Последнее, что услышал угасающий слух Нха, было тихое шелестение длинных одеяний родителя по плитам пола.

     Едва успев, смотритель подхватил падающее тело Нха на руки. От нервного истощения дочь Шахаба упала в обморок. Проваливаясь в небытие со славным ощущением внутренней победы, Нха уже не видела и не чувствовала того, как Фъех заботливо убрав с её лица волосы поцеловал воспитанницу в лоб и крепко прижав её к себе сказал, будто сам себе:

     - Упрямая белая кровь…не бойся девочка, мы излечим тебя от этой дряни. Обещаю.

     Взяв бесчувственное тело Нха на руки, Фъех быстрым шагом отправился в ассимиляторскую.

     В опустевшем блоке на стене остались светиться формулы третичных дробей, и на учебном столе поблёскивало как всегда виноватое во всём…золото.

     Продолжение следует…