Иметь двух очень старших сестер тяжело только в детстве.
Сначала они тебя воспитывают; потом посмеиваются над тобой и твоими попытками быть мужчиной; потом ты начинаешь замечать, что их младшие подруги смотрят на тебя с непонятным интересом, шутят и чему-то смеются......
Но это потом, а пока ты еще совсем карапуз, едва достающий папе до колена, а маме и тетенькам на пляже до чуть повыше, твои сестры получают практически неограниченную власть над твоим воображением. Они используют эту возможность "на все сто" и в конце концов рассказывают тебе "величайший секрет всех детей": если найти Королевскую Ракушку Исполнения Желаний, растереть ее в порошок и съесть ровно в полночь, то можно пожелать что угодно - и оно непременно сбудется. Когда ты спрашиваешь, как же ее узнать, они, давясь от смеха - но это ты понимаешь только потом, когда вспоминаешь о том дне! - говорят, что это ты увидишь сам, как только найдешь ее. А у тебя как раз есть желание, о котором ты никому не говоришь, потому что уже рассказал маме, и она посмеялась необидно, но ты все равно понимаешь, что другие будут - обидно. Ты приступаешь к поискам, не задумываясь о том, насколько мал шанс найти одну, особую ракушку, когда в твоем распоряжении только один пляж из всех, существующих в мире. Впрочем, твой мир пока еще ничтожно мал...
Мама и папа потом искренне недоумевают, отчего их малыш целыми днями занят только тем, что сперва собирает все ракушки подряд и что-то ищет среди них; потом он во внезапном прозрении просто ходит по пляжу, глядя под ноги, иногда останавливаясь около чужих взрослых, а когда те уходят, тщательно исследует их следы, перебирая и пересыпая горячий песок... Не найдя ничего интересного, малыш топает дальше...
А потом, через несколько лет, когда самая старшая сестра уже совсем взрослая и вообще только что вышла замуж, и сам ты уже понимаешь, что над тобой жестоко посмеялись, и только какой-то маленький кусочек тебя немного верит, а вдруг и правда исполнит? - вот тогда ты привозишь домой ту самую ракушку, найденную где-то под чужим небом и на чужом песке, и ждешь первой же полуночи. Привозишь, потому что тебе кажется, что желание нужно загадывать непременно дома, непременно под тяжелый бой "прадедушкиных" часов, чтобы мама и папа рядом, чтобы луна и звезды тоже свои, родные, да и вообще, дома надежнее...
И вот ты дожидаешься, когда родители, уставшие после долгой дороги, уже уснули, встаешь и босиком пробираешься на кухню, наливаешь себе воды, бережно - очень бережно! - растираешь привезенное сокровище, чтобы даже крошка не пропала, и ссыпаешь порошок в ложку. Все готово, остается только дождаться полуночи.
Но вдруг начинают дрожать руки, ноги, да и всего тебя, кажется, бьет лихорадка. Ты понимаешь, что надо успокоиться, чтобы не просыпать ни малейшей частички самого главного твоего желания, которое уже давно живет в твоем сердце... И ты уже просил родителей об этом, а они только посмеялись и сказали, что это невозможно, но не объяснили, почему. И от этого желанное становится еще более желанным, и ты упорно ищешь ту самую ракушку, понимая, что и эта надежда призрачна и занимает лишь самый уголок твоего сердца - зато самый укромный, тот, что предназначен для сокровенных желаний, и что шансы ничтожно малы. Но - капля точит камень - и твои усилия вознаграждаются, пусть и через несколько лет. И вот теперь ты никак не можешь успокоить дрожь во всем теле, тебе кажется уже, что ты дрожишь так, что начинает дрожать и весь дом, а потом и весь мир - тот, который ты знаешь, который видел своими глазами, от привычного двора до недавно еще гревшего тебя белого южного песка. Потом ты задумываешься о том мире, в котором не был, но зато читал о нем, видел его по телевизору или в кино, и эти размышления и простая мысль - считается эта часть мира за ту, что видел своими глазами, или нет? - приводят к тому, что ты расслабляешься, и тебя уже не лихорадит, зато ты вдруг вздрагиваешь, потому что часовая пружина в гостиной начинает скрипеть, готовясь к первому негромкому полуночному удару.
Сначала тебе хочется поскорее схватить ложку, потому что ты боишься опоздать, но потом ты успокаиваешь сам себя, шепча, что "еще одиннадцать ударов... еще десять...", аккуратно берешься за ложку забытым детским движением, при этом стараешься быть предельно осторожным... "девять... восемь..."
Порошок сухой и совсем невкусный, но ты стараешься жевать его, хотя рот тут же высыхает... "семь..." ты пытаешься его проглотить, он щекочет горло и лезет обратно... "шесть... пять..." в отчаянии ты повторяешь попытку, горло не выдерживает такой пытки, и ты кашляешь... "четыре... три..." глухо, изо всех сил сжав губы, глядя, как сквозь слезы на глазах расплывается кухня... "два..." твои уши горят от этого чудовищного напряжения, но ты справляешься как раз с последним ударом и хватаешь стакан с водой и жадно пьешь, пролив половину, и наконец-то кашляешь, как положено, и вздыхаешь с облегчением.
Минутой позже ты отвечаешь на вопрос заспанной мамы, которую разбудил твой кашель, что просто пришел попить воды и немного подавился. Потом ты пьешь еще стакан под ее внимательным взглядом, ставишь стакан на стол и идешь спать, но перед этим обнимаешь маму, потому что все у тебя получилось.
Через пару дней, перед ужином, папа замечает, что "прадедушкины" часы отстают на четыре минуты, подводит их и удивляется, отчего ты не принимаешь участия в этом ритуале, а ты, еле сдерживаясь, уходишь к себе и снова смотришь на жизнь, как через залитое дождем стекло. У тебя поднимается температура, и две недели ты болеешь, и доктор опасается, что это воспаление легких. И никто не догадывается, что это - гибель мечты.
И ты долго сердишься на "прадедушкины" часы, как будто это они виноваты, что ты ни на секунду не усомнился в том, что они всегда показывают точное время. И после этого ты до занудства проверяешь и проверяешь все остальные часы в своей жизни, чтобы не опоздать куда-нибудь еще.
А потом вдруг, примерно через полгода, твое желание исполняется, но как-то не так, как ты загадывал, потому что ты хотел брата, а получил племянника, но не одного, а в паре с плаксивой племянницей.