Мы не просто имеем историю ХХ века исковерканной, у нас её вообще нет. Окончательно освободить эту научную дисциплину от влияния той или иной идеологии, по-видимому, уже невозможно, но абсурдно и нелепо довольствоваться только лишь идеологией.
Одним из главных стереотипов о Гражданской войне до сих пор остаётся пресловутый "белый террор". Однако это представление лишено какой-либо конкретики. В чём вообще он выражался? Это белые жгли пленным ноги в огне, сдирали кожу, выкалывали глаза или это пленных белых пытали всеми известными видами пыток? Прибивание погон гвоздями, закапывание ещё живых людей в землю, взятие семей в заложники, осквернение тел погибших, морение городов голодом. Разве что-либо подобное было у белых? Могло ли такое у них быть? Можно ли употреблять выражение "белый террор", если единственным реальным репрессивно-карательным органом у белых была контрразведка? Советский агитпроп раздул её до неописуемых размеров, когда в реальности её отделения никогда не превышали нескольких десятков человек, большинство из которых составляли те, кто с помощью этой службы желал ускользнуть от фронта и любой активной деятельности. ЧК же насчитывала десятки тысяч и отнюдь не малодушных бездельников. Историк спецслужб Симбирцев писал по этому поводу: "Даже самые жестокие в плане методов работы контрразведки белых проигрывают террору ЧК, и уж точно проигрывают в том плане, что никоим образом не ставили никакой "белый террор" на поток".
Гуляющая по энциклопедиям и справочникам цифра в 300 тысяч жертв "белого террора" малодостоверна, поскольку сюда относят и погибших непосредственно во время боевых действий и убитых махновцами, григорьевцами, петлюровцами и самими красными (к примеру красными партизанами), оперировавшими на номинально белых территориях. А вот ни у кого не вызывающие сомнения масштабы Красного террора в два миллиона трупов, вполне могут быть и должны быть увеличены, ибо при этом не учитываются первая волна расказачивания на Дону (не менее 800 тысяч) и умершие от искусственно вызванного голода (их вообще никто не считал). В то время как общеизвестны декреты, телеграммы, резолюции и приказы большевистских вождей, предписывающие уничтожение людей по классовому признаку (как то требования "массовидности террора" Ленина, декрет о расказачивании Свердлова, статьи Лациса и богатое литературное наследие Троцкого, который один из своих опусов так и озаглавил "Терроризм и коммунизм"), нет ни одного официального приказа или частного поручения с белой стороны о преследовании непричастных к войне людей. Апологеты равной ответственности постоянно цитируют приказ генерала Розанова (бывшего эсера) о заложниках, забывая добавлять, что на практике это никогда не было реализовано. Приказ вскорости был отменён по распоряжению министра юстиции Старынкевича, между прочим оппозиционера Колчаку, члена той же партии эсеров. У белых всё-таки доминировали соображения законности. Генерал Зуев отмечал: "Все жестокости, имевшие место в белых армиях носили случайный характер. Гуманный дух законов Белых Правительств стремился смягчить самочинные расправы и ввести их в русло беспристрастной Фемиды". Красные арестовывали, расстреливали, основываясь лишь на факторе классовой принадлежности, гос. служащих, офицеров, дворян, священников, купцов. На пике этой волны достаточным поводом для обвинения служила интеллигентная внешность. Белое руководство в принципе не могло применять такие меры, из моральных и юридических соображений. При том что матросы и рабочие были опорой большевиков, никаких репрессий и даже дискриминации к ним не применялось. Лучшие части в армии Колчака состояли из рабочих, Ижевского и Воткинского заводов. Каппель безоружным в одиночку посещал митинги рабочих. Шахтёры Донецкого района, отличавшиеся большевистскими настроениями, наравне со старыми добровольцами были влиты в ряды Дроздовских полков, главной ударной силы ВСЮР (после того как в дозоре несколько новобранцев сбежали, убив офицера, оставшихся солдат-шахтёров всего лишь погоняли строевой). Белоэмигранты деятельно помогали восставшим матросам Кронштадта, своим недавним ярым противникам (при чём связистом к ним пробирался морской офицер Вилькен).
Резня офицеров в Гельсингфорсе, Кронштадте, Киеве и Севастополе, расправа над юнкерами в Москве, обстрел из орудий Ярославля, казни заложников в Петрограде в отместку за покушения на Урицкого и Ленина, казни заложников в Пятигорске, беспрецедентная жестокость чрезвычаек в Одессе и Харькове, расстрелы семей восставших рабочих в Ижевске и Воткинске, расстрелы тысяч рабочих в Астрахани, сжигание станиц донских, кубанских, оренбургских и уральских казаков, массовые убийства мирных жителей в Щеглове и Николаевске-на-Амуре в конце Гражданской войны, кровавая зачистка Крыма и травля газом тамбовских крестьян уже после её официального окончания, но едва ли сыщется хоть один населённый пункт, который бы "залили кровью" белогвардейцы.
Красный террор наглядно подтверждают десятки, если не сотни фотографий трупов со следами пыток, фотографии переживших пытки людей, фотографии непосредственно самого процесса пытки (есть и такие). Красный террор подробно описывается в сотнях, если не тысячах воспоминаниях очевидцев и прямых его жертв. О нём свидетельствовали люди разных национальностей, разных вероисповеданий, разных классов (от дворян до крестьян), разных политических взглядов (от монархистов до эсеров), разных стран (от американцев до японцев). Красный террор зафиксирован официальными представителями международной миссии Красного Креста и сотрудниками посольств ряда европейских государств. Деятельность ЧК расследовали профессиональные юристы. По поводу Красного террора в 1919-м году заседала комиссия Сената США. Красный террор официально осуждён швейцарским судом во время процесса над Конради и Полуниным. У советской власти было семьдесят лет, чтобы собрать богатый материал по "белому террору", если он в самом деле существовал - да ещё в таких ужасающих масштабах, как о том писали пролетарские историки. Но ничего нет. При внимательном изучении все предъявляемые обвинения рассыпаются. Миф о семёновском застенке, где, якобы, сотнями морили людей, убедительно опровергнут местным краеведом Карабановым. Жестокость "анненковщины" опровергли сами большевики. Сейфуллин, судя по его воспоминаниям, прекрасно пережил и белую тюрьму, и "вагоны смерти", где его и других заключённых не пытали и не убивали. Все прочие "злодеяния" Анненкова опроверг Гольцев. Бывший штатный политрук и глубоко советский человек, при подробном разборе биографии этого атамана он пришёл к убеждению о его полной непричастности ко всем приписываемым ему преступлениям. "Пыточные" Унгерна ещё во время Гражданской войны специально искал, но так и не нашёл генерал Молчанов, не нашли их и красные. Если барон и применял "террор", то против своих же собственных подчинённых. Во время похода на Троицкосавск Унгерн даже запретил просто заходить в дома местных жителей. А ведь это самые одиозные или пользующиеся такой славой белые. Но и они по сравнению с Землячкой, лично расстрелявшей сотни людей, или Саенко, сдиравшим "перчатки", выглядят невинными овечками. Где же "террор"?
Советская пропаганда любила приписывать свои преступления другим. Подобно тому, как убитые полицейские и жандармы стали "павшими борцами за революцию", тела замученных каппелевцев выставили в Иркутске напоказ как "жертв кровавой колчаковщины", позже в такие же "жертвы" превращали казнённых самими китайцами хунхузов. Главный страдалец от "белого террора" в Сибири Лазо был вообще казнён японцами, а не белыми, и, по свидетельству итальянского журналиста Клемпаско, его расстреляли, но не сжигали. Советские источники в принципе не могут служить доказательством чего-либо. В тоталитарном государстве, где любая антисоветская критика является уголовно наказуемым деянием, история как наука не существует, и даже мемуары в такой обстановке пишутся с оглядкой на "большого брата". К эмигрантской критике белых тоже стоит относиться осторожно. Во всех ссылках, статьях и книгах о Первом Кубанском походе, фигурируют воспоминания Гуля, увлекавшегося более тыловой стороной, чем описанием боевых действий. Подразумевается, что это взгляд изнутри, но автора с большой натяжкой можно назвать "белым". По окончании похода он покинул ряды армии и больше в неё не возвращался. А ведь Гражданская война продолжалась ещё два года. Для офицера поведение довольно сомнительное. Ко всему этому Гуль был большим почитателем Керенского и, следовательно, с белыми у него было идеологическое расхождение. Не сгущал ли он вольно или невольно краски? Другой "свидетель" ужасных расправ - Венус неизменно всплывает при любом упоминании о дроздовцах. Хотя, строго говоря, дроздовцем не был. В походе Яссы-Дон не участвовал, к белым присоединился лишь в середине 19-го года. А книгу свою писал в Советском Союзе в 26-м году. Советским гражданином Венус стал уже с 25-го года, хотя на это время приходился пик борьбы белой эмиграции с советской властью. Ещё Врангель был жив, РОВС был действенной силой, боевая организация Кутепова совершала вылазки. В 27-м в Крыму белые "недобитки" угоняют судно в Болгарию. Поскольку жестокости красных Венус не касался, возникают оправданные подозрения в выполнении идеологического заказа. Известный обличитель "врангелевщины" Калинин (в армии не служивший) в том же году и там же написал свою книгу-приговор. В последних изданиях это учли, уведомляя, что "обличительно-уничижительная лексика" была "попыткой дистанцироваться от своего недавнего контрреволюционного прошлого". К сожалению, не всегда и не все это понимают. Врангелевский период не обходится также без Раковского. Но его даже далёкий от российских реалий английский журналист Бекхофер уличал в "политической предвзятости". Белая "атаманщина", в адрес которой и раздаётся больше всего обвинений, из мемуаристов главного противника имеет в лице генерала Будберга. Хотя от этих самых атаманов его отделяли сотни километров. Слухами он не брезговал и критиковал всё и всех, начиная с Колчака. При этом сам ничего не делал. На передовой вообще не появлялся. Будберг очень возмущался устоявшейся в Гражданскую войну традиции, когда командир находится на поле боя со своими войсками, а не в штабе. Насколько надёжен такой свидетель? Огромной популярностью в просоветской среде пользуются цитаты из Грейвса. Якобы, тоже как взгляд изнутри. Да ещё и интервент, он по определению должен быть объективен. Но Грейвс в Сибири прославился не столько своим нейтралитетом, сколько явной поддержкой большевиков в ущерб белым, в чём его обвиняли генералы Семёнов, Сахаров и Молчанов. Последний даже собрал множество доказывающих это документов, которые погибли во время "случайного" пожара. О том, что Грейвс работает на руку красным прямо говорил и другой представитель интервентов, генерал Нокс. Учитывая все эти подробности, какая вообще может быть объективность?
К слову сказать, все вышеперечисленные источники без соответствующих комментариев и без малейшей попытки анализа содержатся в недавно вышедшей "Хронике белого террора". Помимо них, присутствует платный агент ОГПУ Достовалов, помогавший убивать Кутепова; перебежчик Слащов, алкоголик и наркоман; Раевский, который умудрился перепутать внешний портрет Манштейна с Бабиевым и у которого Врангель "по слухам" в Константинополе торговал вином. Белыми в этой "хронике" становятся японцы, турки, чехи и петлюровцы. Жертвами "террора" выступают убийцы десятков людей, палачи Немичи и др, а также убитые с оружием в руках, т. е. в бою, красноармейцы и чекисты. Собраны все советские штампы и мифы, включая пресловутых бакинских комиссаров. Историк Д. Соколов, сообразуясь с этими нелепостями, свою рецензию на данную книгу так и озаглавил "Белый террор глазами большевиков". Ещё точнее было бы назвать "Хроникой советской пропаганды". Хотя при поверхностном взгляде требования объективности соблюдены. Есть белые, есть красные свидетельства. Только белые представлены, зачастую, перебежчиками, штатными и нештатными агентами советских спецслужб, а о правдивости красных источников, писавшихся под жёстким партийным надзором, и говорить не приходится. Такая изначально предвзятая "объективность" вполне в русле советской исторической традиции.
Недалеко ушли от неё и приверженцы концепции, что террор был и с той, и с другой стороны. Эта псевдо-демократическая риторика заключает в себе старые советские нарративы. Равная ответственность, на которой настаивают претендующие на "объективное изучение истории", как они это понимают, служит оправданию большевистских методов. Во-первых, тезис о неизбежной жестокости Гражданской войны подводит к мысли о неизбежности Красного террора. Во-вторых, изображение противников большевиков в самых негативных красках, убеждает, что они были не лучше, следовательно, сами большевики были не так уж и плохи. В том то и дело, террор был только с одной стороны, а с другой была попытка этому террору помешать, попытка невиданно самоотверженная и беспримерно благородная. Если в условиях Гражданской войны, когда речь шла о полном уничтожении целых классов и слоёв общества, а что к этому всё идёт, сомнений быть не могло, если в таких условиях расстреливались часто без суда и следствия проповедовавшие массовые убийства, либо сами этим промышлявшие комиссары и чекисты, как можно называть эту даже необходимую меру "террором"? Журналист, эмигрант Суворин так комментировал этот момент: "Все суждения досужих людей о ненужной жестокости во время гражданской войны рассыпаются как пыль перед страшной действительностью. Этого можно добиваться у себя в кабинете за письменным столом, а не в казачьей степи. Положить конец этому ужасающему самоуничтожению можно только лишь утопив в их собственной крови главных виновников небывалой смуты".
Всё время Гражданской войны жестокость шла по нарастающей только у красной стороны. С белой как раз происходило обратное. В Первом Кубанском походе добровольцы пленных не брали, чем историки невежественные и бессовестные пеняют. Правда, и белых в плен не брали (если и брали то, чтобы поиздеваться: как то было с забитыми лопатами раненными в Елизаветинской и сожжённым живьём Жебраком). Пленных тогда негде было содержать и некем охранять. Добровольческая Армия не стояла на месте, постоянно дралась и таяла из-за убыли ранеными и больными. Впрочем, и эта жестокость была относительной, никак не выходя за рамки законов военного времени. Участник похода, корниловец Левитов вспоминал: "Действительно в половине 1-го Кубанского похода в плен не брали. Это на деле выражалось в том только, что мы проходили, не пристреливая, мимо тех, кто лежал, быть может симулируя, но в бегущих от нас велась стрельба". Да и можно ли ожидать гуманности у тех, кто, "без сучка, без задоринки" прослужив пять, десять и более лет, вдруг вынужден был бежать с фронта без формы, пряча заслуженные награды? Можно ли требовать гуманности у тех, кто находил трупы своих сослуживцев с выколотыми глазами, содранной кожей и порой оторванными половыми органами? Гуманность тут неуместна и, если уж говорить о справедливости, то вообще преступна. Убийцу надо остановить любой ценой. Можно ли было удержать от решительных действий молодых мужчин, воевавших и дорожащих честью (а офицеры дореволюционной армии ею дорожили), если их честь нарушали и оскверняли всё самое святое для них?
Как можно говорить о каком-то "терроре", когда все армии Белого движения минимум на треть, а к концу войны более чем наполовину, состояли из пленных красноармейцев, что нередко оборачивалось случаями, когда солдаты убивали своих офицеров и перебегали к врагу? В наших замечательных, лучших в мире фильмах мы о этом периоде слышим и видим, как бедны, как нищи были красноармейцы, как они, бедные, недоедали, как они, сердечные, плохо были одеты. На самом то деле это белые воевали так. Представьте себе армию, лишённую материальной базы - обмундирования, питания, боеприпасов, но при этом сражающуюся. Потом, конечно, белое командование добилось поставок причитавшегося ещё по обязательствам Первой Мировой войны, а поначалу то патроны и снаряды доставать могли только в бою. В начале был лишь голый энтузиазм, на котором держались армии. К услугам красных же с самого начала противостояния были материальные ресурсы всей страны.
Уравнивание белых и красных недопустимо потому, что никогда ещё так явно не разделялись качество и количество, благородство и подлость, добро и зло. Начать с того, что саму войну (гражданскую) развязали большевики. Даже если забыть свержение действующего и вполне законного правительства, убийства офицеров, даже если оправдать Брестский мир и открытое сотрудничество с воюющем против России противником, будущие белые генералы всего лишь не подчинились преступным по форме и по сути приказам, которым и не должны были подчиняться (они присягали Временному Правительству, а приказывать им взялись Советы). Красные же в ответ на этот демарш сразу прибегли к карательным мерам. Зверская расправа над Духониным даже вошла у большевиков в поговорку: "Отправить в штаб Духонина". Можно ли в таком случае обвинять боевых офицеров, что они не стали всовывать голову в уготованную им петлю, а предпочли защищать с оружием в руках свою жизнь (что является неотъемлемым правом любого человека) и своё Отечество (в чём и состоит долг офицера)? Журналист-эмигрант, князь Щербатов давал доходчивое объяснение сути этой борьбы: "Белое движение было реакцией духовно здоровых сил страны на национальное, государственное, политическое и культурное разложение и падение, связанное с революцией и насильственным захватом власти большевиками, развязавшими в России Гражданскую войну".
Изначально разный контингент пополнял ряды противоборствующих сторон. Помимо офицеров к белым стремилась учащаяся молодёжь, идеалистически настроенная, и лучшая часть интеллигенции. Простыми рядовыми (не пропагандистами, а на боевых должностях) служили профессор математики Даватц, профессор Московского университета Алексеев, учитель Земской школы Нашивочников, сын министра студент Кривошеин, сын преседателя Гос. Думы Головина, сын академика, юрист по образованию Ольденбург, сын миллионера А. Соломон, будущий советский драматург Шварц. Интеллигентные большевики Бабель и Фурманов в Красной армии занимали привилегированное положение. Определённый процент среди бойцов и возглавителей Белого движения составляли потомственные или выслужившиеся (для чего достаточно было иметь чин полковника или орден св. Владимира) дворяне, в благородство которых легче поверить, чем в идеализм революционеров, вчерашних подпольщиков, промышлявших "эксами", налётами и организацией террористических актов. Граница между уголовными и политическими преступниками была весьма зыбкой. Котовский, Тер-Петросян, Винницкий, Махно - тому пример.
Даже внешне разительно отличие белых и красных. С фотокарточек белогвардейцев на нас смотрят красивые благородные лица, с нашивками за ранения и крестами на груди. От фотографий чекистов и рядовых красноармейцев бросает в дрожь. Это либо мефистофелевского типа козлинобородые рожи с сумасшедшими глазами, либо олигофренические морды с массивными бульдожьими челюстями. Как отмечал белый офицер Апухтин: "До чего же эти самые ярые большевики были уродливы! Природа их обидела, и они были преисполнены ненавистью ко всему, что красиво и нормально".
Столь же различны были и методы командования. Сам основатель Белого движения Корнилов погиб в бою, такой же смертью пали командовавшие дивизиями генералы Марков, Дроздовский, Бабиев и командовавшие полками генерал Раден, полковники Неженцев и Гаттенбергер. Прославленный марковец генерал Тимановский умер от тифа в вагоне среди простых солдат. Главнокомандующий генерал Каппель, во время тяжёлого Сибирского Ледяного похода забывший о собственном благополучии, получил обморожение, от которого и скончался. Князь Ливен, после ранения в живот с раздроблением таза, тем не менее нашёл в себе силы, чтобы, стоя, приветствовать своих солдат, отправлявшихся в поход на Петроград. Редкий из белых военачальников не был ранен хоть раз и тяжело будет найти среди красных "вождей" того, кто бы сам непосредственно воевал и сам водил людей в атаку. Генерал Бабиев - более 14 ранений, генерал Павличенко - 17 ранений, генерал Кислицин - 14 ранений, генерал Резухин - 17 ранений, полковник Кондратьев - 19 ранений. Подобных персоналий у красных, тем более на командных должностях не было. Весьма символично, что первый Георгиевский кавалер и первый полный Георгиевский кавалер в Мировую войну Крючков и Пашнин, оба воевали за белых. Нелишним будет напомнить, что первым из офицеров эту почётную награду получил Врангель.
Разными были и методы воевания. Белые с первых дней Кубанского похода и до последних боёв в Крыму ходили в штыки на кратно большего числом и превосходящего огневой мощью врага. Без выстрелов, ровными шеренгами, "отбивая ногу как на параде", наступали белые под Лихой, Некрасовской, Ново-Дмитриевской, Томаровкой и на Перекопе. Красные этим не славились. Даже накокаиненные матросы и "железные" латыши так не дрались и так не умирали, а ведь из них состояли самые стойкие части Красной армии. Разве не показательно, что элитными частями у большевиков были латышские?
Разные были и методы управления захваченной или освобождённой территорией. Несмотря на реквизиции, хоть один человек у белых умер с голода, будь то холодная Сибирь или нищий Крым? У красных в самой их столице стоял настоящий полномасштабный голод (достаточно привести хотя бы воспоминания далёкой от политики поэтессы Одоевцевой), о том, что происходило в масштабах страны можно прочесть у родоначальника советской литературы Мариенгофа. Спасавшиеся у белых Куприн, Бунин, Тэффи, Аверченко как-то ни одного голодающего не заметили, как собственно и террора.
Расхожий штамп "пришли белые, грабят, пришли красные, грабят" так же фальшив, как вся советская история. Продотрядов в белых армиях не было. Ещё Корнилов нещадно вешал мародёров, не взирая на заслуги. Деникин отпустил вожжи управления, хотя на местах находились офицеры и командиры, строго относившиеся к соблюдению законности. "Солдатский генерал" Туркул (выслужившийся из вольноопределяющихся) приводил яркий эпизод, как он приговорил двух солдат за украденную шаль. Жёсткой дисциплины придерживался Кутепов. Преемник Деникина на посту Главнокомандующего барон Врангель первым делом взялся за наведение порядка. Потворствовавшие низменным инстинктам подчинённых Шкуро и Покровский порицались своими же белыми соратниками, потому при Врангеле сразу получили отставку. Казаки вообще традиционно не считали зазорным пограбить в походе. Нельзя забывать о антагонизме между казаками и крестьянами. Крестьяне, когда предоставлялась возможность, с таким же энтузиазмом грабили казаков. Бывали эпизоды обратных проявлений: мамантовцы во время своего знаменитого рейда, напротив, в больших количествах раздавали крестьянам захваченное на красных складах. Широко применявшиеся белыми реквизиции были вынужденной мерой. При возможности их старались оплачивать, если не сразу деньгами, то выдавая квитанции. Белогвардейцы Оношкович-Яцына и Волков-Муромцев упоминали о подобной практике - существовали специальные комиссии, возмещавшие крестьянам их убытки. У красных же грабёж начальством практически не пресекался, иногда даже влиял на стратегию: так Будённый вместо преследования отступавших белых повернул на богатый добычей Ростов. Война - это насилие над чужой жизнью, при котором насилие над чужой собственностью куда менее страшный проступок. Грабители были и с той, и с другой стороны. Грабили все. Но грабители бывают разные. Лучше всего эту разницу высветил генерал из соловьёвских "Трёх разговоров". Одни разбойники зарятся на чужие карманы, а другие изжаривают младенцев на глазах матерей, чем красные и занимались (порой буквально). Были и среди белых закоренелые мародёры и отъявленные преступники, но не они определяли лицо Белого движения. Были, наверняка, и у красных порядочные люди (насколько можно быть порядочным в глубоко непорядочной среде), но не они формировали облик Красной армии.
С религиозной точки зрения, которая и должна отвечать за определение добра и зла, различие между белыми и красными ещё более контрастно. Красные с самого начала ставили в своих планах низвержение христианства, подтверждая эти планы осквернением церквей, арестами и казнями духовенства. Философ Болдырев видел в этом "систему утончённого сатанизма, рассчитанную на искоренение в народной душе всех христианских ростков". Белые в официальных приказах и на своих знамёнах провозглашали защиту христианства и вообще веры в Бога: и мусульмане (черкесы и татары), и буддисты (калмыки) активно воевали за белых.
Где у белых хоть один убитый ребёнок, тысячи трупов которых на "совести"-счету у красных? Если уж ставить мерилом справедливости слезу и страдания ребёнка, то дети в то время были за белых. Только благодаря советской литературе один реальный Голиков и один вымышленный фальшивый Кибальчиш смогли затмить сотни воевавших и погибавших белых мальчишек: юнкеров, кадет, гимназистов. Именно дети первыми оказали сопротивление большевикам. Зимний защищали кадеты, в Москве поднялись юнкера, на Дону были чернецовцы.
Ложь и то, что у сражавшихся в рядах Красной армии была какая-то идея. У татаро-монгол тоже, должно быть, была объединительная сверхидея. Но только лучше бы её у них не было. Потому что всё сводилось, в основном, к тому, чтобы свободно грабить, насиловать и убивать.