Аннотация: Выпив молча две-три небольшие рюмочки, Славик заговорил.
В начале 60-х годов прошлого столетия я отдыхал в одном из подмосковных домов отдыха. Сосед по комнате у меня был высокий человек средних лет, обходительный, не причинявший неудобств, в меру контактный и разговорчивый. Представился он: "Вячеслав, а лучше - Славик". Славик так Славик. Работал он инженером ОТК в каком-то режимном институте. Рассказывал всякие смешные истории, сальные анекдоты про женщин. Был неравнодушен к ним. Некоторые отвечали взаимностью, но он не увлекался. "Развлекся и хватит", - говорил он.
Однажды он рассказал пару смешных анекдотов на еврейскую тему, а потом, вдруг спохватившись, посмотрел на меня и спросил: "Ты еврей?". Видимо, что-то уловил в моем взгляде. Я ответил: "Да, я еврей". Он сказал, что ничего против евреев не имеет, люди как люди, и попросил у меня прощения, если обидел анекдотами или своим бестактным вопросом. Я ответил, что на анекдоты не обижаюсь, да и на вопрос тоже.
Незаметно пролетели две недели, и мы решили вдвоем отметить окончание отдыха. Купили по бутылке хорошего коньяка, закуски и расположились на балконе нашей комнаты.
Выпив молча две-три небольшие рюмочки, Славик заговорил. Он поведал мне, что имел в свое время много дел с евреями и работал с ними. Я полюбопытствовал: "Где, если не секрет, в каком-нибудь НИИ?". Славик криво усмехнулся и ответил: "Да, скорее всего, это - НИИ".
Выпили мы с ним еще по стопочке, и у него развязался язык.
Во время войны Славик служил в личной охране Сталина, в ближайшем окружении вождя. В конце войны и после ее окончания он работал на Лубянке в СМЕРШе, ведомстве генерал-полковника Абакумова. Подобные службы существуют во всех странах, и, естественно, там должен кто-то работать.
Когда его шефа в начале 50х годов арестовали, Славик отделался легким испугом, сумев навсегда, по состоянию здоровья, покинуть Лубянку. Рассказав мне все это, он предложил пропустить еще по одной, после чего всю ночь и утро рассказывал мне удивительную историю двух людей со страшным трагическим концом, непосредственным свидетелем и участником которой на завершающем этапе был сам Славик.
Не знаю, почему он рассказал мне именно эту историю. В его запасе было много и других. Возможно, потому что перед ним сидел еврей.
Итак, ранняя весна 1942 года. Фашистские армии отброшены от Москвы на 200-250км, но угроза катастрофы для страны не миновала. До конца еще очень далеко. В железной блокаде вымирает Ленинград, в Волховских болотах, истекая кровью, гибнет 2-я ударная армия, скоро падут Севастополь и Керчь, стальные армады вермахта, сметая все на своем пути, стремятся к Волге, на северный Кавказ к бакинской нефти и кавказским перевалам, и только западнее Твери фашист больше никогда не пройдет ни на километр к Москве. В этих бескрайних среднерусских лесах и болотах, протянувшихся на тысячи верст от Вологодских лесов через Тверскую, Смоленскую , Брянскую области, Белоруссию до украинского Полесья, провалился гитлеровский "блицкриг".
Здесь, под Ржевом, шли жесточайшие бои, о которых сводки писали - "бои местного значения". В этих "местных" боях стояли насмерть и гибли целые армии, в том числе Гвардейская 20-я и 3-я ударная. Фронт то вытягивался как тугонатянутая струна, то, как чешуйчатая змея, начинал дышать, изгибаясь на несколько километров то в одну, то в другую сторону. 2 миллиона 500 тысяч советских воинов, только убитыми, остались навсегда в этих лесах и болотах, не пустив больше врага к Москве.
Недалеко от Ржева, в трех километрах от передовой, в брезентовых палатках, наскоро вырытых землянках, под навесами, покрытыми еловыми ветками, расположился военно-полевой госпиталь, где врач, военный хирург по имени Мирьям (все ее звали доктор Мирка) с одним помощником, бывшим студентом-медиком, двумя медсестрами и тремя санитарами командовала этим хозяйством. Мирьям, молодая красивая женщина, выросла в Киеве, незадолго до войны окончила медицинский институт, прошла специализацию по военно-полевой хирургии и с первого дня войны ушла на фронт. Она на санитарном автобусе с отступающей армией вышла из Киевского окружения, вытаскивая тех, кого можно было спасти, спасала воинов практически на передовой в тяжелые дни Московской битвы.
Тяжелые дороги войны привели доктора Мирку, военного хирурга, на лесную поляну вблизи Ржева, в военно-полевой госпиталь, где день и ночь она, не снимая окровавленного халата, в белой шапочке возилась с изуродованными войной беспомощными человеческими телами. Она отрезала ноги и руки, кому-то их сшивала, заправляла в разорванные животы и груди внутренности, сшивала их, пытаясь вернуть человеку жизнь. Не всегда удавалось. Иногда ей привозили пленных немцев. Она и им оказывала помощь.
Нормальный человеческий разум не может воспринять полевой госпиталь, где сутками море крови, куски человеческих тел, дикие стоны и муки, ежеминутная смерть. И посреди этого "гомора" молодая женщина врач делает все, чтобы спасти людей. Когда воин идет в атаку, он знает - перед ним враг, его надо убить или он убьет тебя. Бой кончился, выжил, можно отдохнуть и выпить сто грамм.
В полевом госпитале перерыва нет. Там, часто под обстрелом, врач без отдыха сутками ведет постоянный бой за жизнь. Очень редко бывают минуты отдыха.
В один из теплых весенних дней в расположение госпиталя прибежала древняя старуха, нашла врача, Мирку, рыдая и крестясь, упала на колени и сказала, что в трех километрах отсюда, в деревне умирает ее 20-летняя внучка. У нее начались преждевременные роды, и она истекает кровью. "Помогите, доктор!", - молила она. Мирка быстро собрала в сумку необходимый инструмент, оставила вместо себя ассистента и в халате, с шапочкой на голове ушла со старухой в деревню. Молодой женщине она одна, без помощников, сделала "кесарево сечение" и спасла ее. Ребенка спасти не удалось. Старуха целовала Мирке руки, ноги, крестилась сама и крестила ее, благодарила. Просидев сутки возле больной, убедившись, что опасности для жизни нет, Мирка ушла. Ее на разваливающейся бричке, запряженной в старую клячу, рано утром привезла в госпиталь деревенская баба.
Ничего серьезного в ее отсутствии не произошло.
Ближе к вечеру, когда Мирка делала обычную операцию, в расположение госпиталя въехал "Виллис", из которого вышли два офицера с малиновыми петлицами. Они дождались, пока кончится операция, и тут же в окровавленном халате и белой шапочке арестовали Мирку. Ее посадили в машину, не дав даже помыть руки. В последний момент медсестра сумела кинуть ей ватную телогрейку и шерстяной платок.
Мирку привезли в расположение Особого отдела армии, находящегося за 60км от передовой в сосновом лесу, где-то в районе г.Старица. Ее посадили в бетонный бункер, а на следующий день следователь предъявил ей обвинение в самовольном уходе со своего поста, бегстве с поля боя, оставлении без помощи своих больных, то есть - в дезертирстве. Он предложил ей подписать протокол допроса, написать объяснение, раскаяться, может быть, трибунал учтет.
Мирка отказалась что-либо подписывать и тем более каяться, потому что она - врач, принимала клятву Гиппократа и обязана оказывать помощь всем тем, кто к ней обратится, даже врагам, а тем более умирающей в трех километрах деревенской русской женщине. Все это она сказала следователю. Он, не прерывая, ее выслушал и сказал: "Не хотите подписывать - это Ваше право". На этом следствие закончилось.
Через два дня, в ясный весенний день, после полудня, в течение трех часов заседал Военный трибунал, состоящий из 5 человек во главе с пожилым военным прокурором - полковником. Мирка предстала перед ними в том, что было на ней во время ареста: гимнастерка с теперь уже споротыми знаками отличия, юбка, хромовые сапожки и халат. На голове была шапочка.
Она по требованию трибунала рассказала о своей довоенной жизни, родителях, братьях, сестрах, о своем участии в войне с первого ее дня. По существу предъявленного ей обвинения слово в слово повторила то, что сказала следователю, и заявила, что больше на эту тему ей сказать нечего. Члены трибунала ее молча слушали, а потом, посовещавшись, вынесли приговор - расстрел за дезертирство. Мирка отказалась от последнего слова и молча, не прося пощады, выслушала приговор. У нее отобрали одежду, выдали старые гимнастерку, галифе и ботинки без шнурков. Почему-то оставили халат и шапочку и под усиленной охраной посадили в бетонный бункер.
Один член Военного трибунала был категорически против расстрела. Это был капитан - контрразведчик по имени Сергей. Он предложил заменить расстрел передовой, на что председатель трибунала "резонно" возразил: "Она уже была на передовой и сбежала оттуда". Председатель трибунала именно Сергею приказал взять двух солдат, вырыть в лесу хорошую могилу и утром в присутствии врача привести приговор в исполнение, о чем лично ему представить соответствующий акт. Поручив капитану роль палача, они назначили его на эту ночь дежурным по расположению Особого отдела, который отвечал за посты, систему охраны, в общем, за все хозяйство.
Протестовало все нутро Сергея, он весь сжался. Каждый его нерв, каждый мускул был против. Перед его глазами все время стояла гордая красивая молодая женщина - военный хирург с чуть заметной горбинкой на носу, копной черных волос, непонятного цвета глазами, в которых затаилась вековая печаль, и с красивыми длинными "стальными" пальцами на руках, которые возвращали людям жизнь. За эти два дня капитан, наблюдая за Миркой, почувствовал в этой хрупкой на вид, красивой женщине огромную, непонятную, покоряющую силу, огромную внутреннюю волю.
Капитан Сухов вырос на Тверской земле, в г.Осташкове, окончил школу, и его взяли в специальное закрытое учебное заведение. Он успешно окончил его, в совершенстве владел немецким и польским языками, участвовал в Финской войне и в "освободительных" походах Красной Армии. Его учили, и он в это свято верил, что перед ним классовый враг, которого надо уничтожать, и он твердой рукой уничтожал белофиннов и белополяков.
Здесь ему приказали своими руками расстрелять беззащитную молодую женщину - военного врача, полевого хирурга, только за то, что она спасла жизнь другой женщине. Его учили многому, но этому его не учили. И Сергей принял твердое решение: не выполнять этот преступный, на его взгляд, приказ. Капитан Сергей Сухов решил уйти и увести Мирку.
Все благоприятствовало осуществлению его замысла. К вечеру похолодало, шумел лес, моросил мелкий весенний дождь. Сергей проверил посты и систему охраны, вытащил из-под навеса мощный мотоцикл "Харлей", принадлежащий Особому отделу, положил в небольшой багажник все, на его взгляд, необходимое, и поставил машину в редком кустарнике.
Незадолго до полуночи Сергей пришел к бункеру, где Мирка ожидала смерти, и приказал часовым открыть его, после чего без особого труда он надолго "отключил" их, забрав оружие. Сергей вошел к Мирке. Она в полузабытье сидела на деревянном топчане. Он приказал ей встать. "Отключенных" часовых капитан затащил в бункер и уложил на топчан.
Сергей принес с собой одежду, которую у Мирки отобрали, и приказал ей быстро переодеться. Она не понимала, что происходит, и вдруг с каким-то вызовом и ехидцей в голосе сказала: "Капитан, не делай глупостей, выполняй приказ. Может, могила еще не готова, и ты решил развлечься со мной перед тем, как убить?". Он рассвирепел, вытащил пистолет, снял предохранитель, приставил оружие к ее спине и сказал: "Заткнись, дура, закрой свой рот, прикуси язык и делай то, что тебе приказывают". Она подчинилась. Так, под конвоем, неся за спиной оружие часовых, он привел Мирку к мотоциклу, отдал ей один автомат, второй взял себе, а пистолет спрятал за ремень брюк.
Сергей приказал Мирке садиться в мотоцикл и крепко держаться. Она тихо спросила, можно ли держаться за него. Он ответил: "Держись за что хочешь" и, включив двигатель на очень маленьких оборотах, почти не слышно, одному ему известным способом, подобно дикой кошке, тихо, без шума выполз из расположения Особого отдела и, отъехав на почтительное расстояние, включил двигатель на полную мощь и умчался, растворившись в ночи.
На следующий день побег обнаружился, и все были подняты на ноги. Их искала военная разведка, агентура, был поднят в воздух даже самолет-"кукурузник". Результатов никаких. Исчезли. Правда, через год армейские разведчики где-то километрах в 80 южнее Ржева, в районе г.Белый, на лесной дороге нашли обгорелый мотоцикл "Харлей" с хорошо сохранившимися номерными знаками. Рядом на большом осиновом пне лежала, прикрытая еловыми ветками, телогрейка, в которой был завернут некогда белый халат в ржавых пятнах и шапочка. Разведчики по команде доложили о своей находке. На этом все и кончилось. Тогда было не до этого.
Поздней осенью 1942г. в Брянских лесах разведчики одного из партизанских соединений задержали вооруженного немецкого обер-лейтенанта с фрау, закутанной в шерстяной платок так, что лица ее почти не было видно, лишь челка черных волос прикрывала ее лоб. Женщина говорила на украинском языке. Вместе с ними была задержана вооруженная группа русских в форме немецкой полевой жандармерии. Задержанные, не оказав никакого сопротивления, сложили оружие и были доставлены в отряд.
В отряде обер-лейтенанта отделили от остальных и увели. Его попутчиков, в том числе и женщину, заперли в большой землянке.
Наутро появился обер-лейтенант в партизанской одежде с командиром соединения. Из землянки всех выпустили.
Так, через полгода после исчезновения появились Сергей и Мирка с группой людей, желавших кровью искупить свою вину перед Родиной. Людей не хватало, и после проверки в бою их оставили искупать вину.
Сергей и Мирка появились под другими именами с хорошо продуманной "легендой". Где они были эти полгода, на кого работали, чем занимались, кто разработал им "легенду" и снабдил необходимыми документами - никто никогда не узнает. Эту тайну они навсегда унесут с собой в могилу.
Партизанское соединение успешно действовало на Брянщине и в Белоруссии. Вскоре после их прихода удалось захватить большой склад с оружием. В г.Лепель на воздух взлетела огромная псарня с хорошо обученными овчарками и инструкторами, летели под откос поезда, взрывались мосты.
Вскоре Сергей стал заместителем командира соединения, выполняя специальные, мало кому известные, задания.
Мирка делала свое дело. Однажды она вынимала пулю из ноги молодого парнишки. Посмотрев на пулю и в глаза парню, она сказала: "Хлопец, никогда больше не делай глупости, а то получишь пулю от своих".
В 1943г. на Брянщину пришла Советская Армия, и партизанское соединение влилось в одну из ее частей. Сергей получил звание майора и был направлен в армию генерала Москаленко, наступающую на Киев, в качестве командира отдельного штурмового батальона. Мирка была с ним. Он был тяжело ранен в бедро. Мирка практически в полевых условиях сделала ему операцию, выходила его и быстро поставила на ноги. С тех пор Андрей стал немного хромать.
Со своим батальоном в ноябре 1943г. он одним из первых ворвался в Киев. Генерал Москаленко лично вручил ему звезду Героя, но в списках героев вы его фамилию никогда не найдете. Мирку наградили орденом Красной Звезды. Она в Киеве никого из родных не нашла. Все были убиты. Она подошла к своему дому на Печерах, квартира была разграблена и пуста. Украинцы, которые жили там после гибели родителей, бежали вместе с немцами. Постояла и ушла навсегда.
С боями они прошли Украину, Карпатские перевалы, Венгрию и Чехословакию. Победу Сергей и Мирка встретили в столице Словакии - Братиславе.
Она была на шестом месяце беременности, в звании капитана медицинской службы заведовала хирургическим отделением в госпитале. Сергей часто исчезал на несколько дней, выполняя какие-то задания. Говорил, что отлавливают остатки Украинской повстанческой армии и бандеровцев, сумевших небольшими группами проникнуть в Словацкие леса и горы. Они мечтали вскоре уйти из армии, поселиться в Твери, на берегу Волги, растить детей.
Бывают в жизни трагедии. Люди гибнут, умирают, теряют родных и близких. Но то, что постигло этих двух людей, не укладывается в мозгу и сознании нормального человека - их перемололо безжалостное, беспощадное чудовище.
Славик выпил еще стопочку и продолжал свой рассказ. Все, что он говорил, до мельчайших подробностей, за исключением полугодового провала, отражено было в их деле. Я не спросил его роль и в каком качестве он принимал участие в этом.
Наступал первый послевоенный Новый год, который они хотели встретить вдвоем. В комнате уже стояла словацкая голубая елочка.
Перед Новым годом, уходя с работы, Мирка по каким-то делам зашла в приемный покой госпиталя. Уходя, она обратила внимание - на нее в упор смотрел младший лейтенант в погонах интендантской службы. Она посмотрела ему в глаза и вздрогнула. Она быстро ушла. Мирка его узнала. Это был один из солдат, охранявший ее, приговоренную к растрелу, которого "отключил" Сергей. Солдатик выжил, дослужился до младшего лейтенанта и был адъютантом у какого-то большого начальника из Главного медицинского управления. Его шеф по своим делам заскочил в госпиталь. Вернулся Сергей. Новый год они встретили вместе.
Мирка ничего ему не сказала, чтобы не омрачать праздник. Не сказала и в следующие дни. Решила - обойдется.
Эх, Мирка, Мирка! Что же ты натворила? Сергей без особого труда мог бы нейтрализовать, вторично "отключить" этого типа, а если потребовалось бы - и его шефа. В конце концов, можно было уйти совсем. Границы тогда были в тех краях "прозрачны".
Через неделю Сергея арестовали прямо на работе, сорвав с него погоны, звезду Героя и все ордена. Мирка ждала его дома и заснула, сидя в кресле. За ней пришли утром и беременную увели.
Их под усиленной охраной содержали вместе, они рядом сидели в самолете, когда летели в Москву, вместе их привезли в большой закрытой машине на Лубянку.
Беременную на восьмом месяце Мирку положили в отдельную палату родильного блока Лубянской больницы (там есть и это), Сергея отправили в тюремную камеру.
Мирка лежала в хороших условиях, ей даже дали свидание с Сергеем, которого привели к ней в палату. Она родила здоровую девочку, назвала ее Ольгой в память о своей близкой подруге, погибшей в первые недели войны.
Несколько месяцев, пока Мирка кормила грудью, ее не трогали. В одну из ночей пришли, забрали ребенка, а Мирку посадили в тюремную камеру. Эта публика все свои "мокрые дела" делала по ночам. Боялись они дневного света. Очень боялись.
В довольно приличной камере стояли две кровати. На одной из них сидела не первой свежести дама, которая все время жалела Мирку, пыталась ее разговорить, проклинала Советскую власть и лично товарища Сталина. Мирка за все время соседства с этой мадам не произнесла ни слова. Через несколько дней, поняв откровенную грубость такой работы, дамочку увели, и Мирка осталась одна в этой камере, где она просидит до конца.
Начались изнурительные ежедневные допросы. Вначале с ними обращались вполне корректно. Предлагали чай, папиросы. Сергей и Мирка, будто сговорившись, медленно, обстоятельно рассказывали им - как она спасла роженицу, как ее арестовали, как они бежали. Говорили до того момента, когда бросили мотоцикл. А дальше - не помним, забыли, не знаем. Рассказывали, как пришли к партизанам, как и где воевали, где и как спали, как Сергей был ранен и как она его выхаживала, как пришли в Братиславу и как их там арестовали. Сергей очень скупо рассказывал об операциях против УПА и бандеровцев.
Мирка рассказала даже, что взяла на себя грех и совершила еще одно преступление - спасла от своей партизанской пули молодого хлопчика.
Мирка давала показания с достоинством, мягким интеллигентным голосом. Сергей говорил убедительно, но резко. Все, что они говорили, на Лубянке было известно. Их интересовали полгода. Где, у кого, в каком качестве и как они провели эти полгода лета 1942 года. Сергей и Мирка молчали. "Не помним, не знаем". Наконец, терпение следователей лопнуло, и начались другие допросы - страшные побои и пытки без следов на теле. Мирку пороли специальными кожаными плетками-шомполами, которые причиняли дикую боль, не оставляя следов, били по пяткам. Мирка сжималась и выносила все молча, без единого стона и звука. Сергея пытали еще сильней, чем Мирку. Его подвешивали к потолку, пытали электротоком, но он молчал. Славик мне пояснил, что такое бывает. Есть люди, которые в состоянии отключать болевые точки, управлять своим телом и нервами и не чувствовать боль. Сергей - это понятно. Но Мирка.... Откуда у нее это? Скорее всего, в ее жилах, организме и душе в комок собрались все вековые страдания ее народа, и прах миллионов загубленных и заживо сожженных жил в ней, в ее сознании.
Этого Славик не говорил. Это говорю я.
Как-то после очередного изнурительного допроса Сергей во сне пробормотал несколько слов по-немецки, в том числе два слова: "Я - Вагнер". Все, что говорил он и Мирка в камере, на допросах записывалось на бобины. Возможно, это был намек, а может быть, пароль.
Лубянские костоломы не поняли или не хотели понять, решив, что это еще одно доказательство того, что перед ними немецкие шпионы. Тем более, что у них со времен войны было агентурное донесение разведки СМЕРШ, что летом 1942г.в г.Локтя, на оккупированной Брянщине, среди большого немецкого и "русского" начальства вертелся с черноволосой украинкой немецкий обер-лейтенант, владеющий русским и польским языками, который внезапно исчез из поля их зрения.
Допросы с пристрастием продолжались. Тянуть время Сергею и Мирке больше почти не удавалось.
Во время одного из допросов озверевший следователь сорвал с Мирки одежду, затащил в боковую комнату и надругался над ней. Мирка и это испытание приняла достойно. Не сопротивлялась, не кричала. Отключившись, молчала, плотно сжав губы. Садист вызвал врача, и Мирке сделали внутривенное вливание психотропного препарата. После этого она перестала вообще отвечать на какие-либо вопросы и перестала говорить по-русски. Целыми днями и ночами она что-то шептала на одном ей понятном языке.
Пригласили специалиста по иудаике, чтобы он разобрался в ее лепете. Несколько раз прослушав внимательно запись, специалист сказал, что ничего не понимает. Она все время восхваляет и превозносит какого-то большого Господина, просит его сжалиться и помочь Сергею, Оленьке и ей. Она все время просит, чтобы этот Господин простил ее и всех их.
Мирка лежала и дремала после очередного допроса. В камере ее не трогали. Ни подъема, ни отбоя. Открылась дверь, и вошли две женщины из охраны, а посередине молодая девушка в белом халате, совсем как у нее когда-то, только без пятен крови, в белой шапочке и с детской коляской впереди, которую она вкатила в камеру. В коляске сидела и махала ручонками ее Оленька.
Мирка вся изменилась. Лицо ее почернело, глаза налились кровью. Она вскочила с кровати и, как пантера, вытянула вперед руки и с криком: "Звери! Уберите ребенка!" бросилась на охранниц. Коляску с ребенком тут же увезли, Мирку избили, связали по рукам и ногам и бросили на кровать.
Вскоре, после их ухода, Мирка успокоилась, лицо и глаза приняли прежний вид. Она начала шепотом говорить с Господином. Палачи поняли, что такие "эксперименты" здесь не пройдут, и через несколько часов ее развязали.
Около трех лет они пытались от Сергея и Мирки узнать про эти полгода. Зачем-то им это было очень надо. На Лубянке работают люди умные, изобретательные. Дураков там не держат. Не зря Славик сказал, что это похоже на НИИ. Они сделали еще одну попытку.
Сергея привели к Мирке и на две недели их оставили вдвоем, в покое. Хорошо кормили. Они надеялись, очень надеялись, что они расслабятся и между собой заговорят, и они по-своему были правы. Люди есть люди, и никто бы не посмел бросить камень в сторону Сергея и Мирки.
Сергей и Мирка лежали на одной узкой кровати, прижавшись друг к другу, и действительно говорили. Вернее, говорила она, а он слово в слово повторял за ней. Она наизусть читала Псалмы, Песнь песней, прославляла Господина и просила, просила его помочь им и покарать врагов. Он, русский парень, на ее языке, понимая все, повторял за ней. Больше следователи от них ничего не услышали и не добились.
В один из поздних вечеров их привели в кабинет генерал-полковника. Славик там присутствовал. Генерал похвалив их за стойкость и мужество, особенно Мирку, предложил кончать эту "комедию" и все рассказать ему лично, прямо здесь, в его кабинете. Он обещал, что завтра же они будут на свободе с ребенком, получат любые документы и "...на все четыре стороны". Мирка все время тихо что-то шептала на своем языке, а Сергей очень вежливо, с большим почтением к званию и погонам большого начальника, поблагодарил за внимание, заботу и заманчивые предложения. К сожалению, добавить к тому, что он говорил раньше, ничего не может и считает дальнейший разговор на эту тему бесполезным и пустой тратой времени. Говорил Сергей "Я", от своего имени. Мирке он дал свободу выбора.
Генерал-полковник встал и подошел вплотную к Мирке. Он сказал ей: "Кончай бубнить свои еврейские притчи. Хочешь жить?". Она молчала и продолжала шептать. Генерал резко спросил: "Будешь говорить?" Она продолжала шептать, отрицательно махнув головой. Генерал прокричал: "Кончай, сука, бубнить!", схватил за волосы, приподнял подбородок и очень сильно ударил ладонью по правой щеке. Сергей вскочил, но вбежал охранник и сильнейшим ударом под дых повалил его на пол. Я подумал - не Славик ли этот охранник? Мирка выдержала удар, подняла голову и, глядя генералу прямо в глаза, по-русски, с улыбкой, чеканя каждое слово, сказала: "Тебе, генерал-полковник, и твоим холопам недолго жить осталось. Ох, недолго!". Генерал рассвирепел. Он подскочил к Мирке, нагнул ее голову и нанес ей сильнейший удар ребром ладони в шею. У Мирки из носа брызнула кровь, и она потеряла сознание.
Наверняка вспомнил генерал-полковник Миркины слова через некоторое время, когда его вместе с подручными волокли в расстрельный подвал.
Генерал скомандовал: "Увести!" и тихо добавил: "Пора их кончать".
Как ни странно, Сергея и Мирку опять посадили вместе в одну камеру. Палачи надеялись до последней минуты, что перед смертью они, находясь рядом, заговорят. Хоршие психологи работают в НИИ под названием " Лубянка".
Через неделю Сергея и Мирку, в сопровождении усиленной охраны, привели в большую комнату, где трое военных сидели за большим столом. Один из них встал и торжественным голосом объявил, что "за дезертирство, побег из-под стражи, нападение на часового, хищение военного имущества, повторное дезертирство и переход на сторону врага Сергей и Мирка приговариваются к смертной казни через повешение. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит". Надеясь хоть что то услышать от обреченных на смерть, их опять посадили в одну камеру и 10 дней не трогали. Старшина, который носил им пищу, даже намекнул, что все может измениться, если они одумаются и заговорят. А Мирка и Сергей никого не слышали. Они теперь уже вместе на ее языке говорили днем и ночью с большим Господином, восхваляя его и прося, прося.
Пришли за ними под утро. Пять вооруженных охранников, лубянский прокурор и врач сопровождали их. Сергей попытался попросить для Мирки пощады, но она так посмотрела на него, что он замолчал.
Они, окруженные охраной, вошли в узкий, хорошо освещенный, глубокий двор-"колодец", в конце которого был сооружен эшафот, представляющий собой возвышение с перекладиной, откуда спускались две тонкие петли из прочного шнура. На Лубянке не только стреляли, но и вешали. Сергей и Мирка шли рядом, вплотную друг к другу. Андрей прихрамывал. Господин, которого она, а потом и они вдвоем просили, помог им с достоинством, глядя в глаза палачам, пройти этот последний свой путь.
Сергей и Мирка взошли на эшафот. Вдруг Сергей выпрямился, вскинул руку и громко сказал: "Мирка, родная, прости меня, что я не увел тебя от них (он показал рукой на стоящих во дворе людей и обвел рукой вокруг), как увел тебя тогда из-под Старицы. Когда мы вошли в Братиславу, я мог это сделать. Нас ждали. Прости меня". Она бросилась к нему, обняла его и повисла на его шее.
Палачи только этого и ждали. Умелыми, натренированными на мокрые дела руками они прочным электрическим шнуром связали их вместе, привязав друг к другу, накинули на шею каждому петлю, крепко затянув ее, и спрыгнули на землю. Палачи быстро убрали настил, и Сергей с Миркой, как жили последние годы в одной связке, так вместе и повисли. Он дернулся и сразу умер. Мирка умирала на несколько секунд дольше, пытаясь что-то сказать.
Славик замолчал. Он вытащил из сумки припасенную на дорогу бутылку коньяка, разлил по рюмочкам. Мы выпили, закурили. Было уже утро.
Славик сказал, что вскоре к ним приехало очень большое начальство из ЦК партии, забрали много документов, в том числе и все это дело вместе с бобинами. Шеф ходил бледный, его все время трясло. Вскоре его и почти всех, причастных к этому делу, арестовали. Славик и еще несколько человек вовремя сориентировались и уцелели.
Славик высказал предположение, что, скорее всего, Сергей не шпион, а принадлежал к другому ведомству, с которым у них были очень натянутые, а порой враждебные отношения. Это ведомство - ГРУ Генерального штаба армии.
Славик пояснил, что мы очень хотели знать то, чего они очень не хотели, чтобы мы знали. Бывало и наоборот. Сергей и Мирка попали на самый пик этих разборок, и жернова преступной системы перемололи их обоих. Закончил Славик тем, что Сергей, опытный оперативник, по уши влюбился в Мирку, где-то правильно не сориентировался и сгубил ее и себя.
- Надо, как я, - сказал Славик, - развлекся и в сторону.
Я спросил Славика: "А что с девочкой?". В этот момент его лицо озарилось омерзительной улыбочкой, перекосилось, как у перенесшего инсульт, и он сказал: "Что с девочкой? Товарищ Сталин говорил, что сын за отца не отвечает, а уж дочь тем более. Девочке дадут другое имя, вырастят, воспитают нормальным советским человеком, и перед ней все дороги открыты. Ха-ха-ха". И опять эта омерзительная улыбочка и перекошенное лицо перенесшего инсульт. В нем проснулся профессиональный зэк, который долгие годы провел среди уголовников и бандитов, а через нескольких лет жизни на свободе произошел возвратный эффект, прошлое на какое-то время вновь вернулось к нему, его затрясло, и он перешел в свою привычную среду на родной бандитский блатной жаргон.
Он мне стал неприятен, и через несколько часов мы вежливо попрощались и разъехались по домам. Больше я никогда его не встречал.