Аннотация: По чайной ложке продолжается третья часть "Нуара". Раскрывается, что "труп" (дважды труп!), которого позвал ученый в конце предыдущего микроэпизода - все же не тот, о ком можно было подумать, а так же то, что быть "сырьем" этого ученого - значит невольно принимать участие в спектаклях. Ну и цинизм, цинизм, цинизм. Мертвецам дозволено (с)
В глубине лаборатории что-то упало, после чего к Виелле стали с шарканьем приближаться неврастенически быстрые шаги.
На зов руководителя и бывшего наставника явился человек потрясающе отталкивающей внешности. Причем отторжение вызывало не столько удивительная нескладность его тела, не органическая худоба или дерганное бледное лицо под промышленными очками-консервами и глухой хирургической маской, сколько все его существо в целом! Каждый его флюид, всякое движение-тик, неконтролируемый звук, любое мелкое, и от этого жутчайше навязчивое проявление мизофобии, каждый и всякий фрагмент его поведения - все стабильно генерировало у окружающих приступ неприятия, неудержимый как рвота. Любой, кто с этим человеком виделся хоть самую малость, стремился как можно скорее его забыть и никогда больше не встречать. А тот в свою очередь воспринимал каждый подобный эпизод болезненно, переживал измождающе, от чего симптомы-родители такого отношения к нему усиливались, накручивая спираль его автоизоляции до бесконечности. Виелле сравнивал это с тем, как иммунитет стремиться раздавить бракованную клетку во избежание рака.
Не дойдя полкоридора до ученого, двуногая "клетка" стала дергано рыться в поясной сумке, откуда в итоге извлекла маленькую грифельную дощечку с надписью без запятых: "Доброй ночи господин Виелле". После этого Густав Таргэ, - ассистент ученого и последний живой сын-близнец из широко известной в определенных кругах семейки - распластался в таком низком поклоне, что мог бы сломать себе длинный хребет. А руки он расставил так, будто изображал камбалу - очень высокую, тощую и уродливую камбалу.
Виелле, не страдающий любовью к заискиваниям, даже таким чистосердечным, прошел мимо, и Густав предано поплелся за ним, вперив в него линзы очков.
- Что у нас с текущей серией? Доложи, - убирая папиросу от губ, сухо потребовал ученый.
Та старательность, с которой его ассистент запечатывал лицо, походила на акт взаимности по отношению к миру. Спрятав физиономию под тканью и зеркальным стеклом, он оставил снаружи только пятнистый лоб с гуттаперчевой кожей, над которым топорщились вечно недомытые клочковатые волосы, оттенком напоминающие химический ожог. Ободками очков он успел продавить вокруг глаз лиловые борозды, но при этом без них - очков - ученый видел его совсем не часто. Без второй детали - маски, закрывающей лицо от носа до горла, - Виелле не видел его с тех пор, как встретил его в Нуаре, вообще ни разу. И если Трагэ слишком торопился, куда-то бежал или поднимал что-то тяжелее реторты номер четыре, и как следствие начинал страдать одышкой, то из-под нее ритмично исходили хрипы и мокрое хлюпанье открытой язвы. Ученый подозревал, что под тканью прячется зрелище не для брезгливых и беременных, и хоть никоим образом себя к ним не относил, желания узреть сокрытое в нем не горело. Причиной гипотетической язвы он предполагал сифилис, однако не мог представить, может ли жить ли на свете настолько конченая шлюха, что способна дать такому экспонату кунсткамеры.
Не дождавшись реакции на недавний вопрос, Виелле заметил, что его помощник пялится на дымящую папиросу. То, что глаза за зеркальными линзами были сальными, ученый почувствовал очень отчетливо, а пошевелив самой папиросой, еще и убедился, что Трагэ в трансе отслеживает каждое движение ее тлеющего пепелка. В еще более улучшившемся настроении Виелле смял и выкинул ее, уволакивая ассистента прочь.
В главной лаборатории их встретило яркое отдающее в синеву химическое освещение, вызывающее странноватое ощущение укачивания. Этот засранец Трагэ умудрялся разжечь факела так, чтобы они мерцали в противофазе, и видимая вибрация света пропадала, но что-то сразу начинало незаметно давить на мозги. И если на общем поведении Густава, понятно каком, это серьезно не сказывалось, то ученый на своем рабочем месте все же предпочел газ.
Под потолком висели остатки транспортной системы бывшего здесь цеха, ее цепи и крюки. На них Трагэ развесил трубки перегонных аппаратов, реакционные колбы, требующие притока воздуха, и материалы для просушки. Производимый ими аромат забирала принудительная вентиляция, которая потом по мрачной иронии прогоняла напитавшиеся потоки через помещения, где собирали сырье перед обработкой. Виелле ему не завидовал. Сырью.
- Статус текущей партии! - раздраженно напомнил ученый, когда тени от оборудования сплелись вокруг них в черные щупальца.
Проснувшийся ассистент покопался в сумке, достал незаполненную табличку и начал быстро чиркать. Виелле авансом поморщился, так как ожидал, что грифель заскрипит о доску, но с облегчением этого не дождался.
"Второй этап завершен Две единицы в брак Сменил реагенты Происшествий нет". Свежая надпись доказала, что кругленький женский почерк на табличках таки действительно принадлежит Густаву, а традиция не пользоваться знаками препинания у него семейная.
Вслух подчиненный Поля Виелле говорить не любил, так как произнесение сознательных звуков (к коим хрипы не относились), доставляло ему гору неприятных ощущений. Да и голос у него был отнюдь не соловьиный, по-детски высокий и без лишнего повода переходивший на визг. Особенно гадким он становился, когда Трагэ приходил в состояние нервного возбуждения, а нервно возбудить его могло что угодно. Например, взгляд на табак, который он раньше потреблял в бычьих дозах. Или просто вид Поля Виелле, своего давнего учителя, вечного объекта для подражания и золотого кумира.
Да, эта особенность была самой невыносимой - Трагэ перед ученым благоговел, теряя в его присутствии остатки адекватности. В такие моменты Виелле жалел, что Густав был последним из живых братьев, а не первым из мертвых.
Выходом оказалось то, что было возможно заставить работать самостоятельно, благо способностей ему хватало. Он был одаренным химиком, не лишенным научной интуиции и врожденного чутья, особенно в плане того, что касалось органики и ее мутаций. Это, а так же животная преданность, готовность по указанию не спать сутками и не выходить из подземелий лаборатории неделями, удерживало его в ассистентах Виелле.
- Что у нас с сырьем? Каковы запасы? - спросил ученый, призывая себя к терпению.
"Новая партия прибыла В изоляторе Карантин закончен" - ему снова предстала заготовленная надпись. У Густава их было много, таких табличек. Он всегда и перед любой встречей с наставником судорожно пытался предугадать, о чем его могут спросить, и так усиленно и подолгу готовился, будто от этого зависела его самооценка. Не лучшее, по мнению Виелле, занятие для его нервов.
Терпеливо ожидая похвалу учителя, Трагэ потер маску руками в резиновых перчатках - еще одном непременном его атрибуте, который он, однако, использовал не из-за токсичности материалов, а от истерической боязни грязи и бытовых инфекций. Затем, спрошенный о подробностях, он стал дописывать к заготовке уточнения, в процессе чего задумался, отвлекся и, вдруг оборвавшись на полуслове, бросился поднимать стул, опрокинутый им еще тогда, когда он только заслышал зов наставника. После этого он зачем-то задержался у рабочего стола, где вдруг решил поправить дагерротип с изображением всех трех близнецов, хотя тот стоял и без того ровно. Сланцевым грифелем на нем были зачеркнуты Эмиль и Карл.
Остаток отчета Полю Виелле был не интересен, он узнал все, что необходимо на ближайший час, и теперь у него в планах было отправиться к изолятору, чтобы лично пообщаться с "новой партией", прочитать ей краткую приветственную речь и произвести нужное впечатление.
"Наверное, во мне умер актер", - подумал он, подбирая ключ к массивному замку на люке в полу.
Представления, спектакли, эффектные слова - у ученого была к ним тяга. Его хозяин не одобрял ее, но он вообще мало чего одобрял, а у гения все-таки должны быть мелкие странности. Самосравнение позабавило Поля, и он в улучшающемся - на этот раз по-настоящему - расположении духа провернул ключ в скважине.
Замок отперся с раскалывающим голову скрежетом, и из квадрата света, обрушившегося на пол каменного мешка, стоная, стали выползать те, кому не посчастливилось попасть в "сырье".
Грязные, запуганные, отупевшие от голода, вони, отчаяния и темноты - они, как болотная жижа, отхлынули от нестерпимой для их глаз яркости проема в потолке, от черной, как предвестник скорби, фигуры ученого в нем.
- Уважаемые господа и дамы подопытные. Меня зовут Поль Виелле, - лекторским поставленным голосом объявил тот, - Я - ваш ангел смерти. Вам несказанно не повезло удостоиться чести стать моим ресурсом, и я буду проводить над вами бесчеловечные процедуры. Смертельный исход гарантирован. Перед ним - несколько суток чудовищных мучений и горячечное сумасшествие. Как видите, я с вами откровенен.
Кое-кто не понимал, что им говорят, и тихо подскуливал в углу - эти в расчет не идут. Кто-то в суеверном ужасе, сквозь обжигающий свет и грозящую слепоту глядел на ученого.
- Но! Существует возможность, - выдержав душераздирающую паузу, продолжил Виелле, - В одиночку всем заниматься неудобно, мне нужны добровольные помощники. Зондеркоманда чтобы уносить отрезанные конечности, подносить пришиваемые конечности, убирать то, что осталось от не выдержавших, и то, что выделилось из выдержавших. Очень грязная и заразная работа. Но она гарантирует вам жизнь, а если все будете делать правильно, то не только временно. Раздумывать некогда, считаю до одного. Добровольцы? Один.
Как обычно, среди группы нашлись те, кто еще не окончательно превратился в протухший овощ. Зазвенели ржавые зазубренные цепи, робко поднялись руки. Обмороженных Виелле сразу отбраковал - они не помощники. Под конец ему приглянулась одна девка. Молоденькая, худенькая, не слишком заморенная. Отмыть, переодеть в лабораторный халатик, немного подкормить - и будет иметь вполне товарный вид, главное чтобы рот лишний раз не открывала, а то там легче сосчитать оставшиеся зубы, чем те, что не достают.
Вслед за первой партией что-то сообразила еще пара тел. Кто-то стал подползать назад к свету, в ком-то зародились проблески необоснованной надежды.
"Наивные, - усмехнулся Поль Виелле, - Верят, что действительно спасутся".