Погода была моросячья, мы шли по каким-то проулочкам где-то в районе Маросейки, куда-то в сторону Чистых Прудов. Вдохновенный молодой человек с длинными вьющимися волосами, представившийся Евгением, обращался ко мне строго на вы, улыбался и изредка ждал от меня каверзных вопросов. Его они, казалось, только больше распаляли.
― Ну какой Сартр, Алиса, какой Сартр, о чём вы говорите? Ну сами подумайте, что за глупость: абсолютная свобода при утверждении наличия фундаментального проекта, о чём речь? Я всю жизнь был художником, вы вот математик, но ведь нам обоим это совершенно не нравится, какой ещё фундаментальный проект? Фундаментальный проект быть замначальника по логистике? Ну что за глупости! Но что более важно: Сартр делает акцент на том, что каждый выбор должен быть не только за себя, но как бы и за всё человечество! Вы представляете, какая глупость, Алиса? Будто бы лично мой выбор зависит не только от меня, и касается не только меня; вот вы выбрали идти на математический, это вы, значит, должны были сделать выбор словно за всё человечество, скажите честно, Алиса, хотели ли бы вы, чтоб все шли на математику?
― Эм, точно нет.
― Вот именно! Значит, вы сделали неверный по Сартру выбор. Вы злобная буржуазная либертарьянша.
― Так уж и злобная!
― Нет, Алиса, вы очаровательная и милая буржуазная либертарьянша, ― он улыбнулся. Мы карабкались вверх по какой-то чуть ли не отвесной узкой асфальтовой дороге. ― Но ваш Сартр же совершенно неприемлем.
― Как и ваши идеи вместо всеобщего права вводить право сильного, и прочие адские гадости угнетения.
― Ну почему же адские? Почему же гадости? ― он в удивлении разводил руками и периодически потряхивал головой, отбрасывая пряди его шевелюры в сторону, ― разумное управление с учётом способностей и потребностей! Или вам нравится, что голос доктора наук по политологии равен голосу гопника, который просто не в состоянии сделать взвешенный выбор? Вы не показались мне так уж подверженной гуманистической постнацистской пропаганде!
― Ах, Евгений, оставьте эти ваши демагогические штучки. Скажите прямо: какое право вы имеете ставить свои интересы превыше интересов любого другого человека? Чем сложность или интеллектуальность ваших интересов делает их более важными?
― А почему мои интересы превыше интересов лабораторной крысы?
― Действительно, почему?
― Потому что такая у меня система ценностей.
― Но почему у вас такая система ценностей, Евгений?
― Вы считаете интересы крысы, которая бы и не родилась, превыше опытов над ними, чтобы вырабатывать лекарства?
― Ну почему же.
― А вы знаете, что Ницше писал, что нет никакого единого человечества, есть только много индивидуальностей? И вообще, что люди отличаются друг от друга сильнее, чем люди отличаются от животных?
Ну, приехали.
― Эм, что? Мы научились скрещиваться с дельфинами?
― Я имею в виду интеллект. Знаете ли, у Маяковского нашли целый отдел мозга, которого не было ни у кого, кроме него.
Взял и всё испортил.
― Эм, вы уверены в достоверности данной информации?
― Это лекции Савельева, он уважаемый биолог и говорит без обиняков то, что остальные стесняются говорить.
Звучит подозрительно. (тогда я не могла моментально нагуглить, что за Савельев, и что думает Лурка ― этот диктатор мнения Рунета ― по его поводу).
― Знаете ли Евгений, почему я пошла в математики?
― Почему, Алиса?
― Я вдруг поняла, что совершенно ничто неважно, кроме того, что мне кажется важным.
― Разумеется, ― он очаровательно улыбнулся. Впрочем, после фразы про Савельева чары работали несколько хуже.
― И единственное, что мне кажется фундаментально осмысляющим какую-либо деятельность ― это человечество, которое может быть в той или иной степени изменено в результате моей деятельности. Достаточно романтичными деятельностями, ориентированными на человечество, являются лишь искусство и наука. Поскольку искусство имеет характер выстрела слепого по спичечному коробку в трёхстах метрах, то бишь либо глубокое влияние (что маловероятно), либо никакое влияние (что очень вероятно), а наука имеет накопительный характер, то мой выбор ― научная деятельность. Видите ли, наличие человечества как единого целого необходимо мне для наличия мотива к моей деятельности. И ваша политическая идея разве не имеет собой идею реформации человечества, а значит, полагает человечество как некий единый организм?
― Нет, вовсе нет. Мы не собираемся реформировать прямо-таки всё человечество, необходима лишь реформа власти для продвижения во власть способных индивидуальностей, а до остальных нам дела нет.
― Разве это не жестоко? Пока весь мир начинает интересоваться правами не только людей, но и других похожих на нас животных, вы предлагаете забить на них. Во имя чего?
― Во имя заброшенных идей познания, колонизации космоса и прочего прогресса.
― Но почему вы цените эти идеи выше, чем счастье человеческое?
― Такая система ценностей.
― Но почему ваша система ценностей лучше гуманистической или любой другой?
― Нипочему. Просто, она наша.
Я замолчала, переваривая. Ведь фактически, любая декларация своих интересов и своего видения мира ― такого или иного, Сартром или Ницше заканчивается на этом внутреннем принятии, то есть фактически обосновывается только на хотелках того или иного человека, сумевшего оказаться в той или иной степени убедительным, задевшим те или иные необходимые струнки, надавившим на нужные эмоции.
― Зайдёмте-с в магазин? ― предложил он. ― Что-то пить хочется.
А могли бы сидеть в кафе. Я же предлагала. Но он сказал, что это деньги за воздух.
― Давайте-с.
Спустя несколько минут он пил молоко, я грызла зелёное кислое яблоко.
― Но чем вы предлагаете заниматься прямо сейчас, помимо собирания людей? ― спросила я.
Сделав глоток из пакета с молоком, он ответил:
― Ох, пока ничем, такая обстановка, знаете ли, сами понимаете-с.
― Мгм, ― и откусила ещё кусок яблока.
Мы уже совсем подошли с метро "Чистые Пруды".
― Мне переходить. Ну увидимся ещё, Алиса.
― Вероятно, ― сказала я в ответ на его улыбку и убежала по эскалатору.