Аннотация к разделу: Русский Дальний Восток - край людей-перекати-поле. Переселенцы ехали сюда со всей России и попадали в прекрасный, но суровый мир. Прижиться здесь удалось не каждому. Несколько волн переселенцев сменили друг друга: эпоха заселения 19 века, столыпинское переселение, последнее было - советское переселение 1950-60-х гг. - по оргнабору, по комсомольской путевке, по вербовке, по зову сердца. За туманом и за запахом тайги…
Именно так попала на Дальний Восток Тамара Алёшина, молодой девчонкой сбежав из ситцевой, лоскутной Рязани в романтический край моряков и рыбаков - Приморье. Владивосток поразил ее сразу и навсегда - город у моря, анархично разбросанный по сопкам, с духом свободы и чувством предпутешествия. Она решила, что это - ее город и осталась здесь насовсем.Владивосток стал ее городом не только по прописке. Кем она только здесь не работала: грузчицей на Мельзаводе, рыбообработчицей на плавбазе, маляром на стройке, номерной на пассажирском лайнере, затем много лет работала художником-декоратором на Приморском телевидении. Она строила первые хрущевки на Столетии, красила Дальрыбу и новенький Морвокзал, работала в крупнейшей судоходной компании мира - ДВМП, лично участвуя и наблюдая за тем, как растет и изменяется Владивосток. Именно поэтому она с полным правом может сказать: 'Это - мой город!' Судьба Тамары Алешиной похожа на тысячи других и не похожа ни на одну другую. Богатый материал, который дала ей жизнь, она не смогла похоронить внутри себя, решив однажды поделиться им с другими. Ее первая книга рассказов 'Жизнь удалась!' вышла в 2001 году и сразу обратила на себя внимание читающей публики. Вторая книга 'Несекретная жизнь' лишь подтвердила мнение литературоведа Александра Лобычева, что Тамара Алёшина 'полностью состоялась как прозаик'. Вы держите в руках третью книгу Тамары Алешиной, что несомненно является знаком, ведь - 'Бог любит троицу'. В ней вы найдете ее новые рассказы и повесть 'От Рязани до Гонконга', которая является квинтэссенцией всего ее творчества - автобиографический, глубоко личный и в то же время философский рассказ об удивительных перипетиях судьбы, которую подарила ей жизнь. Письмо Тамары Алешиной отличается тонким стилем, изысканными, но точными художественными образами, насыщено юмором и самоиронией, как всякая большая литература, имеет второе дно. Читая о ее жизни на Дальнем Востоке, невольно экстраполируешь все на себя и сравниваешь со своими впечатлениями о тех же самых местах, событиях, людях. Конечно, читать это интереснее всего именно дальневосточникам, но думается, что творчество Тамары Алешиной не оставит равнодушным любого ценителя слова, даже никогда на бывавшего на берегах Тихого океана. Сопереживание - это самое ценное, что может подарить нам талантливая проза, и автор дарит нам его в полной мере. Культурный мир Приморья и Владивостока чрезвычайно тонок (150 лет существования русского Дальнего Востока - слишком малый срок для того, чтобы родить собственных гениев), и больших писателей у нас можно пересчитать по пальцам. Может быть, Тамара Алёшина - одна из них. (Сергей Корнилов)
Был апрель. Моя пятая весна на Дальнем Востоке. Руки превратиґлись в крылья, и я полетела на трамвае второго маршрута в центр Владивостока, на Алеутскую, где, мне рассказали, стоит Отдел кадров Дальневосточного морского пароходства.
Друзья! Народ! Современники! А вдруг - мы же не знаем точно - больше ничего не будет: ни этих развесистых деревьев, ни балкона, с которого видно море, ни бокалов с вином, ни улыбок, ни слёз, вдруг попадём куда-то в виде чего-то, с чем-то вместо мыслей и чувств? Или вы думаете, мы живём по тыще лет, меняем лишь изношенные тела и уставшие души?
Он живёт, будто на коне скачет, жизнь мелькает по сторонам, мельтешит хаотичными разноцветными волнами, на конских губах пена, причём сам Колька и есть тот конь.
Чего у нас дома в детстве не было, так это самого духа мужского. Отец умер, когда мне было одиннадцать. Мужчины казались таинственными существами, которые есть лишь у немногих, особых. А нам не положено. Единственным мужчиной в доме был Николай-угодник на иконе. И лампадка под ним, в праздники мама ее зажигала, и лик святого за колышущимся дымом казался живым. Я так счастлива, что могу сейчас умереть. Мы едем вместе, он и я. Мы общими глазами смотрим на пустые осенние поля, на черную грязь дороги, на холодное осеннее небо. Я хочу, чтоб этой дороге не было ни конца, ни края.
Проснуться, глянуть в окно, как на икону, а там деревья, те же, что вчера, позавчера и десять лет назад. Совсем не изменились, в отличие от тебя. Тянут голые ручки к небу, уже упругие, с бродящим соком внутри, машут облакам и птицам.
- Тебе письмо, - сказал кто-то, - из Америки! Щас почтальонку встретила, идёт к тебе. Общежитская девчонка-оторва глядела на в меня с уважением. И я дрожащей рукой расписалась за конверт, обклеенный иностранными марками. Это было похоже на фокус или розыгрыш. Но это было правдой.
Как он вздрогнул-то - как живое разумное существо, вдруг все понял своим электрическим сердцем, нервами проводов, глазами окон, этот плацкартный поезд дальнего следования. И что стояло за поцелуями отъезжающих - "Куда угодно! Куда угодно, лишь бы прочь из этого мира!"
Прежде чем стать на всю мою жизнь памятником с бледным, как бумага, алебастровым лицом и нежной, грустной улыбкой, какой у живых не бывает, она еще с вечера 30 апреля отыскала в ящике комода мой выходной наряд и тщательно выгладила чугунным утюгом, раскалив его на примусе.