Все еще началось в детском садике, когда родители спросили, меня кем бы я хотел быть на утреннике. Они смотрели на меня так пристально, словно хотели понять, что у меня в голове. Я уже ходил в последнюю группу и можно сказать знал толк в жизни. Честно говоря, я бы вообще не ходил на этот утренник, детки пляшут под удары родительских ладошек, а мы словно клоуны изображаем радость, может быть на утреннике, в прошлом году мне это казалось сборищем прикольных скоморохов, но сейчас я на жизнь смотрю совсем по-другому. Кем я хочу быть на утреннике, вопрос для меня был вполне банальным, и ответ не то что бы оригинальным. Конечно, моя мама немного присела на стульчик, так как в моих словах и взгляде она прочитала мою суровую серьезность. Папа отнесся волне нормально, и даже скорее я его озадачил в большей степени технической стороной исполнения моего желания. После небольшого молчания, я предложил вернуться к прошлогоднему костюму, тогда я был Лешим, и по сценарию должен был пугать ромашки и васильки, в которые одевались девочки и некоторые мальчики. Мне так нравилось, как они верещали, разбегаясь в стороны, открою небольшой секрет, мне даже очень хотелось так же разогнать всех родителей. У меня была пышная борода, хороший парик, и я чувствовал на этом празднике себя главным. Хотя по сценарию в конце представления меня прогнал мифический герой и защитил свою клумбу цветочков, но это мой приятель, у него, кстати, родители даже расплакались, такой герой. Но, в этом году нет представления, дети должны реализоваться в своих желаниях и проявить выдумку. В общем, я своим родителям сказал, что хочу быть маленьким священником. Не знаю, шутил ли папа, когда спрашивал нужно ли мне кадило, может быть это и был его технический вопрос, может быть, он думал, что если я маленький священник, то и кадило у меня должно быть маленькое. Я сказал, что борода и парик у меня уже есть, мне нужна ряса, крест и вот это с дымом, к сожалению, плохо помнил это слово. Я даже сразу представил, как иду по садику в зале, машу на цепочке дымящейся кастрюлькой, и брызгаю на всех водой. Кстати у меня есть одна особа, которая не очень мне нравится, я ведь при случае обрызгивания, могу ее веничком немного по щекам похлестать, мол, благодать на тебя дурра свалилась. Ох уж как мне приятно было представлять свое шествие. Я бы даже по родителям прошелся, они такие трепещут от моего взгляда, а я смотрю на них, будто в душу заглядываю, что бы они чувствовали, что виноваты, а если плохо чувствовали, то я как нахмурю брови, да как посмотрю посерьезней, а в конце отпущу всем грехи, ведь праздник же, утренник. Я ведь добрый, это не то что быть лешим, пугать огород, точнее садик васильков и ромашек. В итоге, родители сказали, что подумают, мне предложили идти спать, а сами, наверное, пошли обсуждать состояние моей психики.
Спалось мне в эту ночь интересно, мне приснился изумительный сон. Может быть, потому что про лешего вспомнил, или просто стечение обстоятельств. Иду я по лесу с палкой, расчищаю себе путь, ветки разные, кусты, наступаю на следы животных. Было немного мрачно вначале, но чем дальше я шел, тем становилось интересней. Кроны деревьев, так низко спускались, что порой казалось, они живые, словно переговаривались друг с другом. Сказочный лес, без васильков всяких и ромашек, настоящий волшебный лес. Трава по колено, звуки, шорохи. У меня возникло ощущение настороженности, каждый шаг давался и легко и страшно, впереди кроны деревьев смыкались все сильней, шорохи усиливались. Но больше всего я напугался, когда услышал рычанье, даже где-то внутри я почувствовал дыхание зверя. Я остановился, дыхание усиливалось. Мои нервы превращались в натянутые струны. Дальше было необыкновенно, рычанье доносилось с другой стороны. Т.е. дыхание и рычание издавали разные звери. Вот это сон, подумало мое подсознание. И тут раздался дикий крик, мне на встречу бежала девочка. Она была изранена, и за ней кто-то гнался, она бежала с большим страхом в глазах. Раны ее были не глубокие, скорее она поранилась об ветки, которые своим коварством цепляли ее, но эти ветки не виноваты. Меня заворожило то, кто бежал за ней, я никогда не думал, что могу увидеть это во сне. Сказать, что я испугался больше чем девочка, нет, не больше. Когда я увидел это чудовище, меня уже не интересовали ни вздохи, ни рычанье, я смотрел на него и видел, как оно приближается ко мне. Что я думал о девочке, исцарапанной кустами, наверное, она все равно от него убежит. Наверное, интересно, почему я не побежал? Я не бегаю за девочками. Чудовище приближалось, и сон становился интересней, и я его стал смотреть со стороны, словно мой взгляд переместился в пространстве. И на мое удивление я узнал, что это за чудовище, страшное конечно, не всякому выдержать его взгляд. Но, мне удалось, и не потому, что мои нервы крепче стальных тросов, просто это чудовище был я в костюме лешего. Вот такой изумительный сон.
Проснулся я в хорошем расположении духа. Первым делом спросил у родителей, смогут ли они мне найти рясу маленького священника. Они пообещали узнать и приложить усилия. После обеда и многочисленных звонков мои родители не понимали кто в этой ситуации сумасшедшие, они или те, кто не может продать костюм маленького священника с хорошим кадилом. Я им пытался поддакивать, что и крест не мешало бы, но теперь моя затея под вопросом. Они согласились, что бы я остался в костюме лешего. Наверно это был знаковый сон, но все равно изумительный. Вообще мне нравится радоваться жизни, и снам, а еще в костюме лешего тоже не плохо.
До праздника было еще время, но я уже смерился со своим героем, к тому, же была вероятность, что прошлогодние ромашки и васильки тоже появятся, будет, кого попугать, они разбегутся по инерции реакции. Знаете, в старшей группе на жизнь смотришь совсем по-другому. Ты уже начинаешь понимать, что у родителей свои дела, и тебе нужно думать о будущем, формировать его в себе. Что даст этот утренник, мимолетное событие знаковой радости, глупые нелепые танцы. Конечно, нельзя забывать, что это праздник, но и нельзя забывать, что праздник это не когда утренник, а когда душа танцует в этом мире. Родители, может быть, думают, что я уже вырос, но это не так, ведь я хочу таким казаться, поэтому я понимаю их волнение и постараюсь не нарушать их спокойствие.
Дни шли как опадающие листья с деревьев, они уносились в прошлое, падали в корзину памяти. В нашей семье случилось горе, умер родственник мамы. Для меня это скорее было разделение общего настроения, а не душевное переживание. И самое странное, что он был священник. Может быть общение с ним, у меня вызвало такие мысли о персонаже на утреннике. Это был достойный мой дядя, умный и образованный. Он, мне говорил, что ряса скорее нужна не Богу, а людям, которые ее надевают. Они сами себя дисциплинируют. Он был искренним человеком, не хотел шагать по человеческой лестнице развития, ему важна была вера. Было время, он сажал меня на колени и говорил, что Бог все видит, но иногда мы не понимаем его, и становимся лешими. Ему очень нравился лес, его дыхание и простота. Мы уходим в наш любимый мир, ведь вера это не отдых, а труд. После похорон, Мама забрала эту кастрюльку для дыма и в своих чувствах бросила мне ее на кровать. Она сказала, что я могу взять ее на утренник, она думала, что ..... на самом деле ей было просто очень плохо. Папа больше переживал за маму, поэтому не заметил, как я сразу же развел костер в кастрюльке. Дым наполнил всю квартиру. Я стоял в бороде и парике с дымящей кастрюлькой. Папа посмотрел мне в глаза, они даже немного слезились от дыма. А, я не махал совсем этим делом. Я замер как статуя, искоса взглядом пытаясь остановить дым. Но, дым шел все сильнее. Внутри я понимал, что это мой провал, что после этого меня с кастрюлькой точно не пустят в садик. Папа залил водой огонь, дым постепенно растворился в воздухе, и я снова лег спать. То, что думали обо мне родители, не подстегивало совсем стыда, а лишь были планы новых действий. Ведь, я еще не настолько стар, что бы морочится о всякой ерунде.
Мой сон, ты не представляешь, как я люблю спать. Сны, это другая жизнь, это лакомый кусочек моего подсознания, ну из того, что я понимаю. Но, сегодня сон был трогательным, немного кощунственным, и своеобразным. Мне снился мой дядя священник, которого мы хоронили. Мы идем по кладбищу, за гробом. Мое подсознание надеется, что в этом сне не появится леший, я это чувствую, и удерживаю себя. Впереди идет обычный священник с дымящейся кастрюлькой, и машет ей так, что весь дым в гроб идет. И тут поднимается дядя и на чисто церковном языке объясняет этому священнику о недостатках, я в этом деле конечно не сведущ, но мне кажется, даже сапожники в гробах поблизости перевернулись. Вот это дядя так дядя, даже гордость во сне появилась. Я бы даже в образе Лешего ему поспособствовал, прогнал бы этого бестолкового василька.
Утро было обычным, презрительные взгляды, бестолковые нравоучения. Конфискованная дымящаяся кастрюлька, и вынужденный вопрос кем я буду на утреннике. Пододвинутая еда, и желание быстрого ответа, что бы переключится на свои проблемы по работе. Ведь родителям нужно зарабатывать деньги, что бы содержать меня. Давать мне еду, водить к врачам, оплачивать обучение. Зачем они придумали себе такую обузу. Эта каша мыслей сейчас меня совсем не интересовала, я сказал, что хочу на утреннике быть дядей в честь его памяти. После этого мои родители долго переглядывались, я, допуская, что даже поссорились. Они уехали на работу, а я пошел в садик.
В предвкушении утренника всех детей только и пичкали деталями их нарядов, поэтому интересных разговоров найти было сложно. Мы сидели с моим знакомым за одним столом, рядом валялись игрушки, глупые детки ползали вокруг, и я чувствовал, что в них есть страх перед школой и азарт последних игр, серость жизни. Ну, я спросил у своего собеседника, что такое грех. Малый пацан, но знает эту тему, он сказал, что грех, это когда он не моет руки и не чистит зубы. Я смотрю на него и думаю, Да пусть это услышу только я. Хотя пацан из меньшей группы, можно простить. Но, родители, неужели они способствуют этому заблуждению. Я вот сейчас раздуваюсь в гневе и сдерживаю себя только потому, что я маленький. Путь это пройдет стороной, мы растворимся в этом мире в своих интересах, и вынужденные связи общения угаснут в прошлом. День закончился вечером, родители решали свои хитросплетенья отношений. А, я занялся игрой, мне было интересно представить настоящее так, что бы оно исполнилось, я старался думать по-взрослому
Ночь не властна над нами, она лишь обозначает распорядок дня, и собирает сны в свое лукошко.
Мой сон сегодня грустный, мне приснилось, что я в костюме василька. Ну не позор ли это на мою голову.... Я даже красоту леса не заметил во сне. Я проснулся весь в поту, к чему такие кошмары?
Но, новый день поразил меня своей позитивностью, нет худа без добра. Мама уговорила папу надеть меня в священника. После трудного сна это стало радостью, я сразу достал кастрюльку, которую отобрали у меня. Я пообещал, что ничего в ней жжешь не буду. Но внутри души было странное чувство, я не мог понять делаю я хорошо или плохо. Быть служителем веры, и изображать служителя, это ведь совсем разные вещи. Паясничать в рясе и танцевать, размахивая кастрюлькой под детские песенки. На самом деле я лишь хочу создать образ, а не подвергать суть священника какой-то клоунаде. И у нас нет сценария, поэтому наш карнавальный утренник будет в моем лице иметь маленького священника. Я надену свою бороду и парик, возьму кастрюльку. Я бы долго еще думал о том, как пройдет утренник, если бы не чувствовал горя своей Мамы. Она не показывала свою грусть, старалась улыбаться и наполнять нас вниманием. Но в ее глазах виднелась боль. Ей было все равно, кем я буду на утреннике, ее взгляд на жизнь изменился. Ее брат, мой дядя ушел, оставив и рясу и кадило. На небо с собой можно взять лишь память прожитых дней. Мы много думаем о смысле жизни, но нервничаем по всякому пустяку, разрываясь в эмоциях, задвигая тот самый смысл. Нам еще ну удается сочетать осознанный уровень жизни и свое адекватное отношение. Мы прожигаем минуты в переживаниях, которые тикают в часы и перерастают в годы. Я решил отвлечь Маму от грустных мыслей. У меня родилась классная задумка, я придумал глубокий психологический ход. Конечно, его реализация потребовала некоторой сообразительности, ведь, что бы перепилить замок на крышу, нужно было украсть у Папы пилу по металлу. Но, мое воспитание позволило это сделать технически и осознать главенство важности цели над возможно, немного, стыдными действиями. Я ощущал себя настоящим спасителем, я был уверен, что моя комбинация взаимодействия факторов волнения и восприятия непредсказуемости действий, создаст необходимый трамплин к прыжку в нормальное состояние моей Мамы. Залезть на крышу, было делом времени, и Папиной пилы. Идя по крыше, я чувствовал себя маленьким ангелом, который идет над квартирами дома. Я чувствовал гордость, свежий ветер обдувал мое лицо, точнее оно это ощущало наиболее внятно. Ощущение значимости моего следующего поступка было пропитано любовью и решимостью, в осознании необходимости действий. Я склонился над карнизом и стал кричать Маме, что бы она выглянула из окна, при этом размахивал пилой. Моей идей, было то, что когда она выглянет, я скажу ей, что я падаю, и она бросится меня спасать. И обняв меня, мысленно пережив потерю, поймет, что жизнь продолжается и нужно ее ценить и не впускать в себя грусть. Пусть в памяти живет уважение и любовь, а страдания растворятся во вселенной. Мои крики были пронзительны и могли убедить любого в экстремальной ситуации. И самое неприятно для меня, эта сценка из внешней экстремальности, переросла в экстремальный сценарий для моего ближайшего будущего. Из окна выглянул Папа и удивительно посмотрел на меня. Не знаю, что больше ему не понравилось, то, что я на крыше, то, что я с его пилой по металлу, или, почему я не делаю его задание, которое он мне оставил утром. Хотя, он даже не подозревает, что именно это задание я и выполняю. Кричать, что я упаду, это не просто усилить негодование, это еще и потерять уважение пред отцом. Я постарался сразу убрать пулу за спину, и невольно растянулся в улыбке. Эта была моя непроизвольная защита, так как за этим последовала фраза: здравствуй Папа. Он показал своим выражением лица, что тоже приветствует меня, хотя немного находится в замешательстве. Секунды превратились в тянущие жизненные размышления, в которых хотелось улететь в другую реальность, пока все не уляжется. Я понимал, что лучше мне быстро спуститься домой, по крайней мере, можно было придумать другую версию заимствования пилы от реальной. Пока я спускался вниз, моя голова превратилась в веретено гипотез, с неизбежной ниточкой предстоявшего разбирательства. После того, как открылась дверь в квартиру, мне казалось, что я сейчас иду в другой мир, в котором мои действия не будут восприняты как правильные, они даже не будут рассмотрены как просто плохие. Предвкушение физического уравновешивания моих проступков с балансом жизни, еще значительно усугублялось возникающим осознанием того, что идея была сырая, или даже нелепая. Я не видел взгляда Мамы, в голове моей было угасающее возбуждение, которое под благодетельными мыслями закрутило в моих действиях следствие неведомых мне пороков. Я понимал, что наказание за сегодняшний поступок было справедливым, и оставалось сетовать на свою тупость, которая открывает двери мыслям, которые принося вред. Может быть, дети даже в последней группе садика, не такие умные, как им кажется, ну для меня это философский вопрос. Я кстати не сказал Папе, что на крыше хотел выполнить его просьбу успокоить Маму. Но, я и не соврал, просто сказал, что хотел как лучше. В этот вечер Мама плакала, и у меня тоже намечались слезы, я даже было почувствовал, что они просочились. Своими пальчиками я трогал под глазами, и думал, что если не текут, то это признаки, что я уже мужик, последняя группа все-таки. Мои глаза смиренно притаились за веками, которые сомкнулись ресничками.
Ветер несет меня над землей, я чувствую полет. Подо мной леса и города, которые стремительно своей границей делятся с морем. Гладким и прозрачным, в котором видны рыбы. Я падаю в это море и погружаюсь вглубь. Сквозь суеты рыб я оказываюсь в комнате, где стоит гроб. Я пытаюсь заглянуть в него, но с каждым моим движением, он меняет свое положение, не давая понять, кто там. Холод наполняет мое сознание, чем больше я хожу за гробом, тем больше людей появляются вокруг меня. Они все в трауре, в черных костюмах. Они стали подходить ко мне, сужая круг, все ближе и ближе. Я посмотрел на себя и увидел, что я совсем раздет, мне стало стыдно. А круг сужался все ближе. Мне было неуютно, и даже невозможно находится в нем, поэтому я прыгнул в гроб. В гробу никого не было, лежали парик, борода, кастрюлька и маленькая ряса. А еще лежал крест, но он не был предметом, просто я его видел, но его там не было. Потом мне снилось, как я гуляю по лесу, в котором слышал пение птиц. Проснулся я как обычно с радостью нового дня.
Вчерашний поступок еще кровоточил моей раной переживаний, но мои родители не хотели поднимать снова эту тему, они надеялись, что я все понял, и в моей дальнейшей жизни будет только осмысленная полоса. Я тоже на это надеялся, хотя баланс между яркими переживаниями наказания и любопытством жизни, постепенно смещается к любопытству. Шли дни, мне снились разные сны, жизнь приобретала привычный характер. Мне сшили маленькую рясу, и разрешили на улице в присутствии взрослых пустить дымок из кастрюльки. Я ходил и махал ей над муравьями, жуками и гусеницами, думая о том, что бы у них была хорошая жизнь, невольно переживая, если случайно наступал на кого-то из них. Хотел ли я им благополучной жизни, или спасенья, меня эти букашки совсем не интересовали, мне было интересно оказаться в образе, который уже видел и немного впитал в общении. Хотелось подражать, ощутить себя там, где тебя нет, и тем, кто ты не есть. Было интересно благословить букашку и тут же ее задавить, поиграть в Бога и изобразить из себя священника. Кстати, я еще год назад, когда был юн, озадачился вопросом, что такое детское любопытство и жестокость. Тогда мне пришло в голову, что это возможно защитный и эволюционный механизм развития, заложенный в первичном формировании мозга. Я кстати сам смеялся над тем, как смог закрутить такую мысль. Рассказал своему другу, так он меня поправил, и сказал что если в голове серое вещество, то оно думает над смыслом и совершенствует его, а если коричневое, то оно вылезает и в итоге пустота. Мы долго хихикали над этим. Ну, это тот мой друг, который прогонял меня в костюме Лешего на утреннике. Вообще детство это прекрасная пора, изобилие желаний для своего будущего, насыщенное восприятие мира, наивные переживания, и выравнивание иллюзорной справедливости с реальностью жизни.
Мой Папа попросил меня примерить рясу, и надеть мои волосатые аксессуары. Я наделся и изобразил дефиле по комнате. Родители встали на колени, может быть я так попал в образ, но, по-моему, они это сделали от смеха, мне так и хотелось их треснуть кастрюлькой, ведь для меня это не было смешным мероприятием. Не нужно путать атмосферу праздника и собственное достоинство в формате мероприятия. Когда вы становитесь на колени, вы становитесь перед Богом, а не перед священником. Но, если вы это делаете с доброй душой и в шутливой форме, то я прощаю вас мои родители. Ну, вот такие мысли у меня проскользнули. Я со своей бородкой и париком как Дед мороз прошел несколько кругов по комнате, махая кастрюлькой, словно опираясь на посох. Тут меня осуждать не нужно, авторитетные люди в моей жизни после моих родителей был Дед Мороз, который появляется каждый новый год, и Леший, которого я играл на утреннике. Кстати, вполне возможно, что последний круг, я прошел не как Дед мороз, а как Леший, у меня ведь был другой взгляд. После своего выступления я подошел к зеркалу, у меня возник вопрос. Священники могут проклинать кого-нибудь, или может быть это можно сделать от себя лично, но для этого нужно снимать рясу? А еще я хотел бы спросить того человека, который это сшил, он вообще верит в Бога? Теперь я понимаю своих родителей, почему они так смеялись. Зашить рясу в шорты, я как анти атеистический образ пионера чувствую себя в другой полярности веры. И в этом есть плюс, что родители и дети воспримут мое появление на утреннике как некоторое подобие священника, в его карикатурной форме.
Что мне снилось ночью перед утренником. Я лежу на земле, и смотрю в небо. Облака плывут степенно, словно наделены божественной мудростью и никуда не торопятся. А сквозь облака на землю пробивается солнечный свет, который пролезает в каждое окошечко между ними и радует меня своим небесным очарованием. Я стал мысленно играть с лучами, представляя, как им приходится лететь от солнца и ждать окошечка между облаками. Наверное, там скапливается очередь из лучей, которые летят на землю. Но, еще я задумался, о том, что взрослые не радуются так лучам, как это делают дети, они вообще не радуются жизни как мы. Может быть, они ко всему привыкли и им не интересно, ощущать себя частью этой жизни в ее прекрасных красках. Тогда я решил, что в моем будущем не будет такого промаха, я обязательно научусь ценить радость и отгонять грусть, какой бы я взрослый не был. Облака продолжали свое движение, но вокруг меня поляна, на которой я лежал, превратилась в лес. Это была та же тропа из прошлого сна, в котором бежала девочка. Я лежал прямо на дороге, и почему то тропа оказалась вверху, словно шла с неба. Пронесся ветерок, уходящий ввысь по тропе, он развеял немного облако, приоткрыв путь вниз. Силуэт взрослого человека стал спускаться ко мне. Вначале он был окутан облачной дымкой, но чем ближе ко мне подходил, тем больше проявлялись его черты. Я стал в нем узнавать настоящего лешего, который был одет в мой костюм священника. Только его шорты были порваны, рукава короткие, а шапка была с козырьком. И самое странное на его шее висела кастрюлька и дымилась, но дымилась, потому что в нее была заправлена борода. Леший подошел ко мне и немного склонился, после чего я понял кто это, лица я не видел, точнее оно было размыто, или я просто чувствовал его, наверное, я уже больше слышал. Мои ощущения в теле стали проваливаться, я словно начал падать вместе с этой тропой. Ветер усиливался, деревья начинали сильнее двигаться. Леший стал уменьшаться и тропа тоже, будто я уже падал относительно всего. Чем больше я чувствовал движение, тем больше меня вдавливало внутри тела. Когда движение остановилось, я лежал на спине прямо перед большим деревянным церковным крестом. Он был уже сильно обведшим, но в нем таилась необъяснимая сила, которую я чувствовал. Я поднялся на ноги и подошел к нему. Он был такой же высоты как мой рост. Я положил на него свою руку и сказал, что родители мне не дали крест на утренник, поэтому если ты согласишься, то я возьму тебя с собой. Последнее, что я помню, это мы начали падать вместе с ним, я уже не понимал, куда мы падаем, в какую сторону, я просто чувствовал, что мы вместе и падаем.
Когда я проснулся, то вскочил с кровати и побежал искать по квартире крест, ведь сон был такой достоверный, что я был в полной уверенности, что мы упали вместе. Я в кровать, а крест где то в квартире. Мои родители не понимали моей суматохи, и настаивали, что бы я собирался на утренник. Они хотели уже побыстрее дождаться моего окончания последней группы и помахать мне в путь школьной жизни. Поэтому смотреть, как пляшут дети, им возможно уже надоело, и их интересы вообще стухли в этой жизни. Они уже не видят окон в облаках, через которые пробиваются лучи. Наши сборы не затянулись надолго, и мы неспешно шли по улице детский садик. Внезапно я спросил у родителей, счастливы ли они. На, что я услышал положительный ответ, который не содержал в себе какой-нибудь видимой составляющей счастья. Тогда я вспомнил свой сон про лучи солнца и немного испугался, что перестану видеть их такими прекрасными. Конечно, я понимал, что нельзя всю жизнь смотреть на небо, но сохранить выразительность восприятия жизни мне очень хотелось. Мы вошли в детский садик. Я переоделся и вышел в коридор. Что я слышал пока шел в зал, где будет праздник? Это, наверное, бородатый Бэтмэн, обуглившийся Дед Мороз, прикольный человек Икс, мутант которого не было в фильме люди икс. На моем пути Васильки и Ромашки, разбегались еще быстрее, чем в прошлом году. Еще говорили, Леший 2, Гном-Шахтер, Пингвин старец с бородой, Священник велосипедист. Идей было много, я был в центре внимания, или даже в смешном эпицентре. Воспитатели смотрели на меня неоднозначно, может быть потому, что имели достаточный опыт работы и не выдавали свои настоящие эмоции. В общем, я думаю, смешно было всем. Я читал это в глазах родителей, детей и воспитателей. Священик-Шут, Священик-Клоун, это были мои мысли. Что за уродливое создание, думали другие. Праздник начался, танцы, стихи, номера жонглирования, загадки, конкурсы. Все это шло в обычном сценарии историй последних групп детского садика. Все был счастливы, или казались таковыми, детям было забавно, а родителям представлялся шанс перенестись в прошлое и разделять эмоции своих чад. Я смотрел на радостные лица родителей, которые так и хотели похлопать над успехами своих детей. Но, мне больше всего не нравилось, что они смотрели на них, как на игрушки своей ответственности собственного смысла жизни. Мне нравилось,
то, что родители сами вспоминали себя в этих праздниках, которые уже запылились чулане памяти. Подошло время моего выступления. Родители пересматривались, воспитатели подняли шерстку на своих холках, как встревоженные собаки. Я вышел на середину зала, Ромашки и Васильки уплотнились по кроям. Все застыли в ожидании, понимая, что мое появление отличается от привычного представления утренника. Кстати, они краем глаза во множественном числе посматривали на моего Папу, так как Мама сняла с себя ответственность присутствия. Папа смотрел на жизнь философски, поэтому был рад увидеть меня главным героем момента утренника. Обстановка была необычной, но вполне нормальной. Мои слова не начинались с празднования, я сказал, что приветствую всех родителей и детишек. Я поставил кастрюльку на пол, и сел рядом. Я взмыл руками вверх, и стал пальцами изображать, как из нее выходит дым. Потом я встал, взял кастрюльку, прижал ее к груди, опустил в нее бороду и надел на шею. У меня не сразу поучилось, пришлось веревку немного подвязать. Затем я пошел к родителям, многие не скрывали свое веселье, и смех над моем представлением. Сила человека в том, что он может жить в ситуации, когда его никто не понимает, но он верит. Я достал крест, и поставил его перед собой, рядом с кастрюлькой. Я просто сказал, во имя Господня. Далее была песенка, под которую я танцевал. Мои движенья были детскими и правильными, я крестился под музыку, и делал это изящно. А еще, я в некоторых моментах своим челом прикасался к полу, я ведь не боксер что бы держать удар, я, словно художник, рисую нашу с тобой картину, правда, в таком нелепом наряде. Но, мы ведь вместе посмеемся над этим за божественным представлением, когда будем просматривать фотографии моей жизни. Немного задумавшись о жизни, я предложил родителям отпустить их грехи, за небольшие деньги. Они смотрели на меня презрительно. Интересно, что чувствовал мой Папа в этой ситуации? Я думаю, у него было двойственное чувство, в чем-то он радовался, что я могу быть необычным и смелым, где то беспокоился, что шлейф непонимания может тянуться дальше во взаимоотношениях с детьми, что, безусловно, заглаживалось тем, что я в последней старшей группе. Никто в зале не понял моего номера, и вообще с присущей сдержанностью педагогов, даже они не лестно прокомментировали мое выступление. Но оно состоялось и легло записью в историю моей жизни.
Когда я танцевал танец маленького священника, я очень хотел, что бы я в будущем мог гордиться мной, а я мог гордиться им. Я смотрел на себя сквозь время, посылал свой внутренний детский мир взрослому человеку, который уже погряз в своих заботах и перестал видеть радость мира. Мне так хотелось донести до себя самого наше общее единство. В своем танце я молился, что бы у меня все получилось, и я в будущем получил это послание и помнил себя маленького. И мне было совсем не важно, что на меня будут смотреть в осуждении или смеяться надо мной. Я был уверен в себе и своих действиях, ведь мой вчерашний сон с взрослым Лешем, это моя поддержка из моего будущего. Просто, когда я вырос, то вспоминал этот танец маленького священника с большой любовью, и нежно надевал рясу в мыслях, и возвращался в прошлое к себе. А крест, который я взял на утренник, остался от Бабушки, и лишь моя суматоха позволила его найти в квартире в запыленном месте.
Если ты можешь говорить с Богом, то прежде говори с собой. Объедини себя во времени, научись жить одновременно и прошлым и будущим. Станцуй танец маленького священника, пусть это станет маяком для всей твоей жизни, такого разного тебя. Соберитесь вместе из разных времен и ощутите вкус жизни, воссоедините детскую радость, успехи, достижения, понимания и любовь. И будь уверен, Бог присоединится, ведь он живет в тебе, и ему будет приятно, что вы такие дружные, ведь чем ты дружнее с собой, тем богаче твоя душа. Ведь ты, лишь сиюминутный командир текущего времени, а твоя прошлая и будущая жизнь, это история. Пишите историю вместе, не забывай про радость жизни детства, проблемы на работе и твое упорство, хитросплетения в личной жизни и твою рассудительность, и помни, что у тебя есть мудрость старости со своим склерозом.
Так, что командир, рули своей жизнью в командирской рясе в собственной истории.