В праведной школе изысканных манер мы все были послушными учениками судьбы. Жизненные уроки с ангельской заботой формировали нашу индивидуальную и межчеловеческую сущность. Страхи переплетались с амбициями в соусе самоутверждения под аурой чужих подвигов. Каждый шаг в будущее был следующей нотой звука или паузой среди целого оркестра, в котором мы являемся композитором мелодии собственной скрипки. Наш дирижер балансирует музыку мира, в котором у каждого есть свой барабан, по которому можно бить смычком, или скрипкой. Или играть мелодию своей красивой пьесы, в которой есть палитра эмоций и чувств. В мировом спектакле всегда можно остаться в тени под шезлонгом темноты, где время становится тишиной твоей скрипки, а твой барабан бестолковой жизнью в утробе общего театра. И лишь огонь свободы играет теплом среди льда твоего разочарования. Детский взгляд на жизнь тускнеет со временем в динамической скупости старости, в которой рецепторы переполнены лживой мудростью. И вина вся в относительности, потому что лживость заключается не в самой мудрости, а в том, что нет детской радости в понимании того что свыше нас. Наши мысли все больше осознают неизбежность будильника смерти, который в желаниях превращает секунды в вечность, в осмыслениях, но тратятся попусту в действиях. Весы значимости балансируют в туманных отгадках смысла, оставляя разум обнаженным среди колкости собственного осознания обыденности жизни. Трепет слабости во власти страха переплетается с чувством веры во спасение, превращаясь в кашу общей бестолковости и ощущения позора. Ведь грех невозможно смыть с чаши весов, лишь можно наполнить другую чашу, склоняя свою гордость к правдивой самооценке. Но, что есть праведность в череде соблазнов, которая могла бы наполнить правильную чашу. Есть клетка, которая слилась собой с твоей сущностью, в которой еще долго сидеть на горшке пустоты, в ожидании мимолетного чувства любви. Хотя любовь может быть вечной, как и смерть, без страсти, огня в глазах, и уходящей в глубину боли, в которой мученья тешат жизнь за мечтательные иллюзии. Бодрость следующего дня догоняет восходящее солнце в своем полете к зениту тех сил, которые есть внутри для благих дел по шкале собственных интересов. Каждый шаг осмыслен или предопределен, но он утонет в омуте прошлой вечности, и ласкает мнимость крохотных подвигов, которые еще предстоит свершить. Ненависть и зло стали частью эволюционного соуса на кухне, где пища готовится из смерти. А блюда становятся искусством. Наши потребности возникли от сути нашего строения и фантазий, в которых заложена ниша борьбы за выживание. Совесть стала регулирующим механизмом в правилах борьбы среди хамства и беспорядка. Плавающая оценка действительности приносит зыбкость в твердость нашей непоколебимой уверенности. От чего Мир балансирует в судорогах точечных импульсов человеческих открытий, которые меняют свою промежуточную форму уверенности, заявляя аксиомой о текущем положении сознания. Каждый шаг делается в прошлое, в будущее делается история. Философия мотивации действий заложена в информационную структуру твоей жизненной позиции, которая на полных парусах свободы плаванья, покоряет просторы радости. И лишь якорь грусти становится осмыслением того, что плыть дальше некуда. Море как марионетка плещется само по себе. Иногда хочется примерить на себя костюмчик Бога, и решить свои проблемы обычной молнией в нужное место, и для успокоения сверкнуть несколько раз. И станет все прекрасно, в этой радужной красоте, под которой далеко не театр плавности комфорта и воображаемых переживаний. Уродство тел и отклонения от богемы, страшное зрелище, твари схожие с нами, которые сгниют в помойке нашей добродетели, смотрят на нас, так же как и мы смотрим. Тварь, это существо, которое выделяется из общего принципа в негативную сторону. Но, у каждого свой взгляд на общие принципы, так что каждый находит себе тварь по жизни, что является продолжением рода. Желание позабавится в ковчеге, может быть игрушкой жизненной манипуляции. Терпимость к более низкой ступени в социальной архитектуре есть практическое занятие, в котором просматриваются инерционные шаги наверх. А безотносительность счастья в данном раскладе заставляет задуматься о настоящей цели в жизни, которая, безусловно, имеет противоречия в сформированном механизме существующей жизни. Человек живет в качественной абстракции своего отрезка времени. Ожидание счастья порой перерастает в само счастье вынужденного компромисса. Что совсем не наполняет человека, который не осознает стратегию своего будущего. Из пункта Рожденья в пункт Смерти стартовало тело со скоростью времени, которое стало смыслом отрезка в его общей сути. Шаги жизни в бесславных днях по пути к тщеславному Олимпу каждый раз тонули в оправданиях ленивой слабости. Поэтому понимание лестницы стало ограничиваться восприятием существующей планки возможных достижений, что даже не определяет координаты направления. Размытость осознания собственной сути еще более усугубляется в отсутствии стационарных внешних ориентиров, которые бы могли помочь в формировании русла развития. Изменчивость собственной позиции в динамике развития всего окружающего, есть адекватное интегрирование в суть баланса мысли. И все это песня, в которой есть самый простой припев, который звучит всегда, и это вопрос. Не самый длинный, но всегда понятный. Кто я есть, и кто думает о себе самом.
Зеркало всегда может четко отразить то, что шевелится перед ним, но тот вампир, что питается духовностью, лишь смотрит себе в глаза, пытаясь уловить скрытое отражение далеко в глубине окутанных мыслей, подергивая веревочками кукольного театра выразительностью взгляда. Лишь улыбка сопровождает лирический формат происходящего, что перетекает в повседневность с осознанием духовного наполнения. Но гильотина реальности падшим острием на время приводит голову в порядок от лишних фантазий. Жизнь это дилижанс, в котором воля недовольна, что ее везут против желания ее самой, но самой не хватает себя, что бы отказаться от этого комфорта. И лишь кучер бьет лошадь, что бы она неслась с ветерком в пункт смерти. И кучер не дурак, ведь это твое желания, а лошадь это ты. И лишь гангстеры прерий нападают на повозку и показывают реальность кучеру, после чего на повозку залезает другой кучер, а лошадь как бежала, так и бежит. А следующее сено как лакомство успеха в пути, в котором твоя остановка это лишь приятная передышка, где все сопутствующее облагораживает весь механизм твоей сущности. Оковы чувств звенят своими цепями в дилемме той легкости, в которой дается поверхностность твоего пути. В один момент кучер начнет понимать, что не важно, куда скачет лошадь, а лошадь поймет, что скачает по сцене к зрителям, которые живут в фантазиях желаемого признания. И каждый день солнечного восхода и заката, переплетается с оркестровой ямой, откуда доносятся жалобные звуки собственной слабости, или оркестр иллюзорной гордости. Переполненный зал ангелами предопределяет формат театра в божественную забегаловку, где лишь ты смотришь на чистоту представления с полным ощущением лошади. Пьяные ангелы немного спят в своем не дьявольском пренебрежении к лучезарности моей улыбки творческого повествования. Эмоции в трепете чувств переливаются в родник несущей воды течения слов, которые своей чистотой несут со сцены некоторую правду. Донести своей жизнью некоторый смысл в копилку непонятной вечности, своей безмерной крохотной ценностью. Лживые амбиции вносят свою корректировку в предназначенность, уводя нужную сосредоточенность в сторону бестолкового подражания. Сцена жизни это колыбель для искорки, которая своим сиянием, перерастет в огненную ауру теплоты неоткуда. Лошадь будет бежать еще долго, лишь бы не побеспокоила ангелов, которые смотрят на твою миниатюру всей твоей жизни в полной скуке. И лишь суть твоего прыжка жизненного выбора, позволит покинуть сцену и своей фантазией пробежаться по залу, будоража всплеск внимания. Где сотрется барьер коммуникации в ее одностороннем проявлении, и в относительной правде раскроется горькая составляющая. Это не будет прикосновение какой-либо плоти в текущем понимании самоощущения, скорее это будет воображение, где ангельская плоть будет чувствовать себя на своей сцене. Лошадь своим смелым прыжком, колыхнет весы, которые должны не балансировать в раздельной динамике грузиков интриги перевеса, а стать мерой настоящей обоюдности. Весы безрассудства не должны кренить планку мудрого равновесия, которое конечно позволяет некоторое эмоциональное отклонение, но достаточно осмысленно реагирует на возможность превышения граничных условий. Общий дуэт с ангелом может в целом не складываться, не смотря на успешное театральное представление жизненных удач. Шагающая воля по тернистой непредсказуемости обычно замыкается в собственном контуре безопасности. От чего ангельский театр умиротворенно засыпает в безбоязненном состоянии спокойствия. Лишь твой занавес смерти немного будоражит мысли о смене обстановки, напоминая о том, что спектакль продолжается. Мягкая снисходительность пикантной приправой может украсить вкус сиюминутно ощущения, которое текущей простотой имеет неудержимый взрыв чувств. Безудержная тоска просыпается в печали осознания, пустоты прошлого, что тешится мечами гордых амбиций самооценки. Ангелы, скачущие на лошадях людских душ, лишь зрители, которые не первый раз смотрят очередной спектакль. Противоречивые чувства стыда иногда возникают в этой сумбурном клубке расстановке всех героев на холсте живописной судьбы сцены и зрителей. Актеры, молча, делают выразительность мимики, будоража иллюзорные эмоции переживаний скоротечного наполнения эмоциями. Вживание в роль и восхищение есть продолжение оркестровой ямы, где тонет суть, но донесется музыка. Смычек, разрушающий пустоту звука, подвластен скрипачу, который ненавидит музыку, и в раздражительной гамме играет совсем другую мелодию, которая слышна лишь искушенным ценителям данной скрипки. Но, воля, как инструмент собственной власти, смотрит весь этот аттракцион с позиции строгого порицателя, выискивая жертву для своей роли игры мускулами. Все эти эмоции текут от занавеса к пробуждению, или от сна к занавесу среди подводных камней трепещущей души в потоке волн и водоворотах времени. Батискаф стабильности ослабевает в стабильную условность, которая сохранят кислород внутри как условие в красивой доброжелательности с намеком на безысходность. И лишь игривые ангелы в желаемых надеждах вдохнут помощь из прошлых мечтаний, теплом любви со стержнем детского упорства общей каши. Богатыри силы выдуманной, и просторы непонимания так же едины, как и есть в нас недостаток гордыни, что скрыто под пеленой самолюбия. Омерзительная игра скрипки, иногда портит всю оркестровую яму, что вызывает большое негодование у всего зала слушателей, которые совсем не учли, что это именно твоя скрипка. Потому что зрители просто хотели слушать другое исполнение, и это не их вина, что ты можешь нарисовать всякое оправдание, которое они не приемлют и твоя обида станет вендеттой раненой гордости. Можно совсем не любить театр, и ненавидеть музыку, стать гондольером для которого труд это восхищение, а вода это жизнь. Каждое утро это разлука, в которой мы покидаем гавань сна, и лишь плавные волны как колыбель раскачивают лодку реальности. Враги будильники словно гипер -инфекция травят нас своим присутствием. Лишь иммунитет понимания балансирует с надобностью и приемлемой неизбежностью, в тактике согласия с жизнью. И все, что нравится из того что очень дорого, не должно размениваться на пустые суждения. Доверие, которое мы испытываем, не понимая к чему, есть проявление безразличия, что провоцирует попустительство. Мусор в шелухе отбросов таит в себе пустоту надобности и подноготную сути собственной приватности. Было бы желательно задуматься над тем, что считать мусором и избирательно отнестись к его дальнейшей судьбе. На примете есть один мусорщик, который не видать каких кровей, но уберет все дерьмо так деликатно, что даже изысканность не поперхнется. Человек, который умрет завтра, смотрит на жизнь открыто, и нужно понять, что это не взгляд человека, скорее это сцена его ощущения, в которой оставшаяся жизнь уже давно не удовлетворяет динамике полноценного заблуждения, что ты это человек. Вера лишь может помочь, и она спасет. Кукла, которая думает, что отрезав нити, сможет убежать, должна имеет другие нити в кукольном спектакле. Ступая ногой в тину неизвестности, нужно держать ногу твердой, потому что, прикасаясь к живо бурлящей интриги, в которой смерть дружно улыбается и холодно отводит взгляд. Новый день, есть пропасть после сна, или инерция сильного течения интереса пронзающего ощущения в череде понимания собственной отдаленности от той пропасти, что формирует белоснежные воротнички этикета должного пробуждения. Открывая глаза, свет в формате своей перины мягко приветствует первые доли секунд восприятия. Мифическое противоборство склонно видеть настоящего гладиатора, который своей силой лишь может взяться за рычаги своих мышц. Арена начинает становиться подиумом показа, где за происходящим смотрит собственная гордость, которая тешит того зверя, что мчится по жизни по кругу, завоевывая первенство. Гонки с тенью собственных амбиций чреваты победой над своей фантазией, или они обречены на бесконечность. И лишь лабиринты блуждающих суждений, в которых ты человек, который умрет завтра, ищешь бескорыстность в глубине чистоты, о которой ты мечтал в прошлом, сгорает сейчас зыбкой надеждой. Мы уязвимы, и это середина между полноценным пониманием того, что слабость, и правда, даже, внутри тебя окутана грехами в дилижансе собственного стыда. Лошади скачут временем, где остановки это отставание, поэтому быть страшным, это лишь остановка в гонке к победе. Быть более прытким в шкурке запасного игрока, значит рулить машиной настоящего времени. Обман впитанных лозунгов, адреналином маячит красной тряпкой на взвешенный взгляд на жизнь. Смерть, забирающая из памяти живых людей, стрелкой щекочет интригу ожидания судьбы. Давить на газ самопожертвования, значит иметь возможность вырваться вперед, и стать гордостью своего пьедестала. Хлипкая условность иллюзорной стабильности часто порождает хамство, что является заблуждением в попытке построения гладкой структуры взаимопонимания и помощи. Тонкая нить связывает все суждения с концентрацией внимания, сближая гордыню и смысл. Радость болотной тиной оставляет шаг к смыслу в оставшейся батарейке, неисчерпанной энергии, которая подвластна только воле. Улыбка последних мгновений, осмысление последних переживаний, как коктейль теории чувств, вывернутых наизнанку. Врожденная образованность мозга является потенциалом социальной ниши. Человек, который не умрет завтра, это монстр безобидности, в собственном обольщении. Мы завязли в обмане выживания, пытаясь вдохнуть глоток свободного воздуха, который лишь дает немного сил, что бы выбраться из клетки, тонущей в былом балласте. Натянуть вожжи на себя, что бы мысль немного прибавила ходу, снова абстрагироваться, и стать кучером который счастлив, глядя на лошадей, которых нужно бить, что бы они бежали. Насилие, как оправдание безыдейной гонки эмоций, наверное, относится к низшему уровню полученной власти над живым существом. Счастье это скорее не миг радости, а отрезок инерции, в котором ты убаюкан в любовных пеленках, которые нужно менять по мере наполнения или даже переполнения. Остаемся ли мы детьми, повзрослев на всю катушку, или страхи есть невидимая забота, которая иногда ограничивается одним днем в нераскрытых пеленках с радостной сердцевиной внутри. Где та свобода настоящего наездника, который мчит лошадей своей жизни в сторону горизонта, где тот закат, что манит своим огненным прощанием в будущее. Лояльность жизни способствует лени, которая иногда тушит пыл пустых дел. Ждать последнее завтра в колыбели познанных истин, это смаковать секундами пережитых эмоций, которые сейчас еще во власти нашей части осознанной воли. Твоя душа рулит джойстиком твоего тела в той согласованности, что есть в обоюдности. Подвиги и позор ложатся деяниями в закромах общей памяти. Кладбище марионеток, которые умерли завтра, простирается до самого горизонта, где огненная надежда дает ночь для размышлений. Заглянуть в утробу собственного расклада, где чистота младенца запятналась парадным ковром в неоднозначности понимания правильности собственного пути. Покаяние перед той болью, которая возникала внутри, прощенье перед болью, что доставалась от шагов в завтра. Причащение или систематизация мыслей дает возможность пришпорить лошадей, что бы они почувствовали обоюдность и неизбежное завтра станет желанным рассветом. Вальяжно или усердно поступками, мы играем в войну некоторого божественного фронта, зарабатывая как люди очки в копилки подвигов и позора. Внутренний пыл, с топкой дров безрассудства дымом заволакивает оправданность совершаемых деяний. Лживые маски украшают театр и находят для себя в этом оправдания, поэтому очень доступны для любой правды. Шуты-демоны беснуются над этикетом собственного фундамента достоинства, балаган не подвластен джойстику. Водопад эмоций мешает плавному течению, что закручивает в клубок времени нить войны. Даже от пустоты нужны доспехи предвиденья, ведь пустота это вселенная непредсказуемости, которая уже расползается в стойкости китов суждений, из которых мы сделаны. Упрямство словно пикантный перчик, своей остротой жжет сомнения, которые могут мозаикой гармонично влиться в общее плаванье жизни, что позволяет найти общий путь. Не нужно оставлять негатив на обочине, ведь он может понадобиться в будущем. Быть размазней на вершине богатства, и ждать завтра, означает равенство того стыда, что лежит в душе младенца под покровом былой мумии, которая погребена в черствости выживания. Нужна победа, которая не заключается лишь в том, что бы тебя признали первым, скорее врата твоего скрытого самолюбия по достоинству были украшены лаврами твоего возвращения. Барахтаться в тине жизни, танцуя в социальном спектакле, не многим отличается от того, как зрителем сидеть в зале и плеваться от увиденного. Клетка, всплывающая на зависти окружающих, всплывает до тех пор, пока окружающие испытывают эту зависть, приручив зверька лакомиться вниманием. Но завтра всех нас постепенно выпустят на волю, в которой каждый своим облаком постучится в ту дверь, о которой мечтал, или где-то в глубине мечтала душа. И если она уже не открыта к твоему появлению, и гордость не позволяет стучать, задумываясь о том, что никто не откроет ее, а прыткости жизни не хватает что бы найти отмычку, а ты уже, лишь человек, который жил вчера, осознавая это сейчас, соединяешься со своим будущем в мыслях.