>Алексей, спасибо за ответ на прямой вопрос. Начинаю Вас понимать. Если нетрудно и интересует - прокомментируйте это:
>
>"Говоря публично, не обращайтесь ни к слуху, ни к уму слушателей, а говорите так, чтобы они, слушая Вас, не слышали Ваших слов, а видели Ваш предмет и чувствовали Ваш момент, воображение и сердце слушателей без Вас и лучше Вас сладят с их умом"...
> В. Ключевский.
Очевидно, это суждение Ключевского характеризует его позицию в отношении древнего спора о сущности и назначении ораторского искусства (с оговорками можно говорить и о литературе в целом). В период своего зарождения теория публичных выступлений понималась как наука убеждения. Говорящий ставил перед собой цель внушить свое мнение присутствующим. Истинность самого мнения при этом не имела значения. Это может показаться абсурдным, но для политического и судебного красноречия такая практика была вполне пригодна. Такой подход соответствовал и некоторым философским тенденциям античности. Иллюзорность реальности, субъективность любых мнений подчеркивались элеатами. Горгий, софист и один из основателей риторики, утверждал, что ничто не существует, а если бы и существовало, то не могло бы быть познано, а если бы кто-то и мог нечто познать, он не сумел бы передать своего знания другим. Этот гносеологический (с долей иронии) пессимизм развивался на фоне бурной общественной жизни греческих полисов, основанной на взаимодействии индивидов, кланов, партий. Публичная речь была инструментом демократии и демагогии. От слушателей не добивались ничего, кроме поддержки соответствующего решения, одобрения чьих либо действий и т.п. (Собственно, демократия представляет собой систему отчуждения власти, отстранения от нее индивида, тогда как при монархическом устройстве это принимается как данное). Истина оказывалась слишком ненадежным основанием для убеждения сограждан в своей правоте. Это и повлекло за собой становление науки о психологическом и эстетическом воздействии на человека посредством слова. Были классифицированы приемы красноречия, риторические фигуры, появились также исследования о грамматике.
Эту, если угодно, продажность, беспринципность риторики подверг критике Платон, называвший софистическое красноречие "чародейством". По его мнению, только истинное знание, не приукрашенное ничем должно было быть предметом публичной речи. Как таковую гносеологию Платона лучше здесь оставить за скобками. Достаточно лишь помнить, что реальность и непреложность истины не вызывали у него сомнения.
Таковы два полюса античного понимания риторики. Политические перемены постепенно свели на нет ее практический аспект, но теория красноречия заложила основу филологии как науки.
Отголоски древней контроверзы можно найти и в окололитературной полемике нашего времени. Отчасти это можно наблюдать в столкновении постмодернистких и постструктуралистких концепций с "традиционными" теориями и представлениями об этической стороне художественного творчества. (Осмелюсь сказать, что последним бастионом "традиционализма" мне представляется структурализм в некоторых своих аспектах.) Литературный текст постмодернисткой теории лишен самой способности рассматриваться как этический объект (это подразумевается концепцией "смерти автора"), он более не высказывается об истине, он не принимает на себя никакой ответственности, не претендует на серьезность, даже не побуждает к действию, как красноречие софистов. Изыски стиля занимают первое место в списке достоинств образцовых произведений, как во времена упадка риторики когда утратив общественное значение она переместилась в школьные учебники.
Вот в таком контексте, мне кажется, и нужно воспринимать слова Ключевского. Мне самому, как нетрудно догадаться, близка позиция Платона. Кстати, он сам был все-таки прекрасным стилистом.
Есть еще немало смежных проблем, но их в таком небольшом тексте просто нельзя охватить..