Аннотация: История получилась на вечную тему: "муха шла-шла-шла, муха денежку нашла...". Или: "шел по улице, споткнулся, упал, очнулся - гипс...". Словом, идёшь себе по улице - и вдруг...
СКРИПКА
У мужичка на афише глаза были очень печальные, а вид виноватый. Обвисшие щёки пересекали глубокие морщины. Пушок вокруг лысины топорщился как у цыплёнка. К себе он испуганно прижимал скрипку. Через афишу шла неброская надпись: "П.И.Чайковский. Ноктюрн для скрипки" и ещё много строчек мелкими буквами. Но Маша не стала разглядывать. Раньше бы она, не задумываясь, прошла мимо. А тут вдруг не сумела оторваться от тревожащего душу взгляда.
Смутное убеждение, что где-то она уже видела эти круглые детские глаза на виноватом лице, приковало её к рекламному щиту. Знать дяденьку лично Маша не могла. В зал имени Чайковского, куда приглашала афиша, никогда не ходила. Музыку классическую не слушала. Но ощущение, что с фотографии на неё глядит близкий в прошлом, родной человек, не отпускало. Если б не прохожий, шарахнувший её по спине сумкой со всей мочи, она так бы и стояла столбом посреди тротуара. И мешала бы людям.
Свою курьерскую работу Маша выполняла добросовестно, дорожила ей. Где ещё в 45 лет найдешь вариант, чтобы не в конторе сидеть, а дышать свежим воздухом, и каждый день получать новые впечатления. Сегодня она впервые за много месяцев не успела отвезти нужный документ - организация закрылась. Эта была последняя запланированная поездка. После исполнения всех поручений надлежало ехать домой. Поэтому Машина оплошность осталась никем незамеченной.
С утра она к открытию уже стояла под дверями офиса, с волнением прижимая к груди папочку. Охранник расписался, совсем не глядя на Машу, будто имел дело с мебелью, а не с женщиной. Да и самой Маше плевать было на охранника. Её волновали лишь вчерашние глаза с афиши. По дороге к метро она ещё постояла возле полюбившегося образа, пока афишу не успели заклеить.
На третий день во время одной из курьерских поездок по городу, Маша заглянула в окошечко театральной кассы и, запинаясь, попросила билет в зал имени Чайковского. Этот зал с колоннами она когда-то видела по телевизору и не так сильно его боялась, как "консерваторию". Концерт состоялся в конце недели. Долгожданный дяденька со скрипкой неуверенной походкой выбрался на авансцену. Публика бешено зааплодировала. Издалека, с того места, где сидела Маша, никаких глаз видно не было. Суховатая, сгорбленная фигурка чуток расправилась, наполнилась энергией. Волосёнки затопорщились. Музыкант вдохновенно запиликал.
Элегантная дама сбоку от Маши слушала, затаив дыхание. У мадам, сидевшей с другой стороны, на лице плавала блаженная улыбка. Покосившись на них, и Маша уставилась на сцену. Она старательно прислушивалась к звукам, но голова от этого лишь сильнее болела. Скрипичные завывания лепились в витиеватый рисунок, в котором Маша ничего не понимала. Через некоторое время она заметила, что одни пассажи звучат погромче, а другие потише. И приноровилась во время тихих обдумывать домашние дела и планы на завтра.
В антракте хорошо одетые поклонницы скрипача своей гордой осанкой совсем её засмущали. Одергивая куцую кофточку, с трудом застёгнутую на расплывшейся фигуре, Маша с сомнением глянула в просторное зеркало в фойе. Одутловатая физиономия с зеленым оттенком. Мешковатая одёжка... Нет, зря, зря она решилась сюда прийти. Впустую пропало время. В руке она по-прежнему мяла несчастный цветок, который купила по дороге на концерт. Всё-таки это давало шанс подойти поближе к артисту, заглянуть в его тревожащие и печальные глаза.
Во втором отделении исполнялся уже не ноктюрн и не Чайковского, а что-то другое. Но настолько пронзительное, тоскливое, выматывающее душу, что Маша еле терпела. За вечер и без того накопилось множество неприятных ощущений. А тут эта треклятая скрипка... Теперь уже не получалось думать о делах. Внутри закипали слёзы. Понять, что же Маша сделала не так и кого ей так мучительно жалко, не было никакой возможности. Мысли не слушались, а в голове всё спуталось окончательно.
Когда скрипка затихла, все, толкаясь, ломанули к сцене с шикарными букетами, с криками "браво!". Маша не стала дарить свой истерзанный цветок. За два отделения в её потных руках он приобрел жалкий вид, и она выбросила его в ближайшую урну. Беззвучно плача и радуясь свободе от пережитых ужасов, Маша вырвалась на улицу. В лицо дохнул ароматный весенний ветер. Щеки обожгла прохлада. В ответ внутри затрепыхалось что-то немыслимо юное, задорное, едва оперившееся. И она резко вспомнила - Вовка!
Ведь это он тогда, заморозив её на апрельском ветру, держал её руку в своих, дышал и грел, смотрел снизу вверх - виновато. Вот где она видела эти глаза - круглые как у младенца. С Вовкой не встречались уже лет тридцать. Но то давнее весеннее счастье накрыло с такой осязаемостью, как будто никогда и не заканчивалось.
У входа в метро Маша увидела кривобокую девицу в курточке от спортивного костюма и джинсовой мини-юбке. В цепких руках красовалась табличка: "Умерла мама. Нас осталось 12 человек детей. Живём на вокзале". Глаза у девицы были хитрые и недобрые. Маша заторопилась прошмыгнуть мимо. Как вдруг заметила рядом с попрошайкой рыжеватую дворнягу. К грязному боку прислонена картонка с надписью "Помогите на прокорм собаке". Сложив голову на лапы, пёс задумчиво глядел в пространство.
Рука сама потянулась к сумке. Нащупав в кошельке сотню - свой дневной заработок курьера, Маша сунула её собаке.