Аннотация: Мечты... Цветной мир, окутанный туманом наших снов и сотканный из потаенных грез. Каким бы замечательным и привлекательным он ни был, в нем нет места реальности. Гоняться за мечтой - самая большая человеческая слабость. Ведь грезы поглощают без остатка, заставляя человека пойти на все, лишь бы мечта исполнилась. Этого нельзя допускать. И мы не допускаем. Мы следим, чтобы люди жили в спокойствии и благополучии, чтобы у них было все, о чем можно было бы помечтать. Неустанно, шажок за шажком, мы наносим удары по этому миру скверны и порчи. И мы побеждаем. Грезы вскоре навсегда исчезнут, и тогда люди освободятся от этой погибельной зависимости, заложенной в нас природой. Что же тогда останется?
Пролог.
Мечты... Цветной мир, окутанный туманом наших снов и сотканный из потаенных грез. Каким бы замечательным и привлекательным он ни был, в нем нет места реальности. Гоняться за мечтой - самая большая человеческая слабость. Ведь грезы поглощают без остатка, заставляя человека пойти на все, лишь бы мечта исполнилась.
Этого нельзя допускать. И мы не допускаем. Мы следим, чтобы люди жили в спокойствии и благополучии, чтобы у них было все, о чем можно было бы помечтать. Неустанно, шажок за шажком, мы наносим удары по этому миру скверны и порчи. И мы побеждаем.
Грезы вскоре навсегда исчезнут, и тогда люди освободятся от этой погибельной зависимости, заложенной в нас природой. Что же тогда останется?
Мир.
Часть 1.
- Он в сто тридцать девятом, вестник, - низким басом задумчиво проговорил полный мужчина в цилиндре и твидовом костюме в клетку, еще раз сверяясь с невероятно огромной книгой, лежащей на его коленях. И когда управляющий поднял глаза, я уловил в них искорку страха.
- Скажи, что тревожит, - просто заметил я, поправив очки. В зале было слишком темно, чтобы разглядеть что-то дальше нескольких шагов, и мои очки лишь добавляли окружающей тьме плотности, но, честно говоря, я давно перестал полагаться на свои глаза. Внешним слишком легко обмануться.
- Н-ничего, - я остался весьма недоволен таким ответом, и вид мой это слишком ясно показывал, поэтому управляющий, сглотнув, пробурчал:
- Просто, знаете, мой господин, он использовал бабочек!
- Бабочек? - я мог сейчас поверить чему угодно, но только не своим ушам. Мысли перестали слушаться и плясали в голове, словно на адском карнавале, и я уже было бегом помчался к двери сто тридцать девятого, как вдруг на полпути разум-таки взял верх, напомнив мне, что бабочки в черте города все давно уничтожены, а в леса ходить строго запрещено.
Этажный коридор этой дешевой гостиницы в выселках выглядел даже хуже, чем холл; по стенам здесь текла вода, и тусклые безвкусные розоватые обои в полоску лишь кое-где закрывали высеченные сквозняком дыры и трещины в штукатурке. Тяжелый запах плесени бил из-за покосившихся деревянных дверок высотой в полтора метра; сквозь узкие щели пробивался дневной свет. Впрочем, эти световые царапины были единственным источником света в длинном коридоре. И, конечно, иссиня-черное стекло моих очков только добавляло и без того безобразному окружению особенно отторгающей мрачности.
И вдруг мне показалось... Нет, конечно, только показалось, но я видел бабочку. Мирно махая изумрудными крыльями со странным рисунком лазурных глаз, она пролетела прямо напротив меня.
Я снял очки, чтобы протереть стекла. Давно заученным движением я достал из кармана джинсов мягкий шелковый платочек и, нащупав обод, легко протер сначала одно, затем другое стекло. Бабочки не было. Зато сто тридцать девятый номер оказался прямо напротив. Видимо, я машинально прошел какое-то расстояние, пока закрывал глаза.
Решив, что бабочка мне действительно померещилась на почве внезапных мыслей, вызванных глупыми страхами управляющего, я постучал. И мне открыли. Ветер невероятной силы ударил мне в лицо, откинув назад; дверь соседнего номера не выдержала удара и с треском раскололась на щепки. Я упал на пол, а все, что я помню дальше, была бесконечная чернота, уступающая яркому свету лазурного солнца.
Часть 2.
- А дальше? - Белла такая нетерпеливая, впрочем, как и всегда, - Что было дальше, Джош? Это и правда были бабочки?
- Ну, вообще-то я не знаю, - мне совсем не хотелось говорить Белле о том, что я видел, когда очнулся и, открыв глаза, понял, что очков на мне нет, поэтому пришлось срочно придумывать правдоподобную и очень убедительную концовку.
- Как сказали мне после, я вырубился, ударился о стол в гостиной номера напротив, а когда прибыли другие, сто тридцать девятый давно пустовал. Меня нашли, ну, и мои очки тоже... то, что от них осталось.
- Жалко, что ты не видел бабочек, Джош, - похоже, она была немного разочарована столь простым окончанием истории, но так было нужно. Впутывать в серьезные неприятности свою лучшую подругу - дело последнее. А они у меня были на близком горизонте, если хоть кто-то узнает, что я...
- Ты знаешь, Белла, бабочки очень опасны, я мог потерять реальность, и тогда стал бы преступником, с которыми мы боремся всеми силами. Нельзя позволять миражам брать верх над нашей прекрасной жизнью, - сам себе не верю, как же тогда могу убедить ее поверить мне?! И все же Белла, похоже, успокоилась.
- Конечно, ты прав, - она опустила глаза, и под темно-малахитовыми стеклами ее очков с серебристыми ободками сверкнула слезка, маленькая и еле заметная. На душе мне стало так отвратительно, что я отвернулся. Дожил. Лгу.
Я знал, что для Беллы это было очень тяжело. Невозможно не коснуться мечты, пусть и самого ее краешка, когда ты одинок; слишком одинок, чтобы стать циничным и равнодушным. Она никогда не хотела этого, но отлично понимала, что постепенно ее осторожные страхи становятся привычками, а дорогие и близкие люди -- манекенами в театре теней. Ей безумно хотелось вырваться из круга невидимости, созданного ей когда-то давно для защиты от всего, что могло бы причинить ей вред, но прошло чересчур много времени. Белла спряталась так надежно, что уже не могла отыскать даже саму себя.
Конечно, в какой-то момент в ее жизни появился Джошуа, "рыцарь в сияющих доспехах", чтобы спасти ее от одиночества и привнести в потерявшееся в темноте сердце толику света. Но пришел я тогда, когда она уже перестала ждать. Оправа ее очков с каждым годом тускнела и осыпалась, позолота облезала комками стружки, а стекла становились все темнее и темнее. И все же я старался изо всех сил, чтобы поддерживать немногие оставшиеся искорки в ее душе.
А теперь я лгу ей, потому что, похоже, сам начинаю терять рассудок.
- Я должна идти, Джош, - Белла изобразила улыбку и обняла меня. Я почувствовал, что она дрожит. Но спрашивать не стал. Я понимал и сам, что Белла вдруг осознала, как далеко я от нее и ее мира. - До встречи утром, - я пожелал ей спокойной ночи и проводил до комнаты. Пятая комната, восьмой этаж.
Часть 3.
Когда я вернулся, сквозь занавески на пол лился серебристый лунный свет. Я бросил взгляд в окно и уже собирался уходить в спальню, как вдруг заметил голубоватый отблеск вдалеке. Что это было? Я подошел к окну, поправив очки, присмотрелся.
Серые мрачные тучи заволокли небо, и в темных стеклах они отражались черными холмами тернистого шиповника, розовых колючек и репея. Облака будто шли на меня, надвигаясь в своем неудержимом порыве, но все, что могли они, - это предостеречь. И если б я только мог, я, несомненно, пошел бы им на встречу и с облегчающей радостью окунулся с головой в море острых шипов терний; они звали меня, слезно просили и умоляли приблизиться, словно дальние друзья из позабытого некогда прошлого.
Довольно давно уже я вижу эту тропу, витиеватую, запутанную серебристую дорогу в небесах, на которой столь легко заплутать. Изо всех сил я борюсь со своим желанием уйти, так неожиданно проявившемся в моей голове. Уйти, убежать, улететь в неведомую страну и никогда не возвращаться...
Я быстро снял очки и протер глаза фалангами пальцев. Мрачное ночное небо россыпью звездной пыли озаряло гостиную. Поднявшись с потертого плотно обтянутого шениллом кресла в заплатах, я несколько раз моргнул, и размытая поначалу комната обрела свой обычный вид. Конечно, я просто уснул. Похоже, это случилось чересчур внезапно для меня, потому-то я и принял сон за какую-то жутко прелестную манящую реальность.
Я помню, тогда я лишь тяжело вздохнул и просто опустился обратно в кресло. Я закрыл глаза и, сняв очки, положил их на кофейный столик позади кресла. Пальцы коснулись трещин на стекле, но я не придал им внимания. Все, чего я хотел, вновь уснуть и предаться этому прекрасному сну, так резко разорванному жесткой реальностью. Да, я прекрасно осознавал уже тогда, что неосторожно стал преступником, таким, за охоту на которых принес в жертву всю свою жизнь.
Сны видят только мечтатели.
Яркая серебристая бабочка тихо порхала рядом с окном, своими крыльями отражая голубоватый лунный свет. И хоть я закрыл глаза, я отчетливо видел и ее, и семьдесят четыре ее сестры.
Часть 4.
Нежданное утро пришло ко мне слишком скоро. Я обернулся и, кое-как сориентировавшись в пространстве, нащупал край столика. Очков на нем не оказалось.
- Никак не возьму в толк, зачем они тебе? - голос был очень звонким и красивым, но совсем незнакомым. Он мог принадлежать девушке или даже девочке, но что она делала в моем номере?
- Верни их, я даже не спрошу, кто ты, просто верни и уходи, - мне не было никакого дела до нее и ее розыгрышей. Без очков я не мог видеть.
- И правда не можешь? - я был просто поражен и застыл в изумлении. Она что, только что прочитала мои... Мои мысли? - А ты когда-нибудь, ну, хоть разочек, пробовал?
А ведь и правда. Настоятели приюта с раннего детства строго наказали носить очки и никогда, ни при каких обстоятельствах, не снимать их. История говорила о сложных еще совсем неизученных вспышках на солнце, отразившихся на зрении людей почти четырнадцать лет назад, и теперь мы вынуждены носить темные очки, дабы хоть как-то иметь возможность видеть. Те же, кто не согласился с этим решением тогда, через несколько часов впали в дрему, чем-то похожую на состояние наркотического опьянения. Они широко улыбались, неотрывно глядя на солнце, взывали к нему и восславляли его.
Анализ выявил, что все они потерялись в мире своих самых сокровенных грез и безнадежно застряли в глубине особого, незримого мира, не имея возможности вернуться назад. Треть человечества за два-три часа полностью потеряла рассудок, а остальные, готовые сражаться, объявили миру мечты войну. Монастыри вестников войны, людей, готовых отречься от всего, что держало их в этом мире, во имя вечного поиска возможности полного сокрушения мира снов, открывались по всей Земле.
Одним из них был я. Конечно, краем глаза я заметил то, что открывал солнечный свет, на долю секунды, пока настоятель плотно не завязал мне глаза черным шерстяным шарфом, я видел лазурные дома, высеченные в темно-сапфировых скалах, огромных стрекоз, везущих на своей спине счастливых детей, бабочек и бескрайние серебристо-хвойные леса. Это мир, которого я коснулся столь давно, всю жизнь звал меня, каждую ночь во снах я слышал свое имя и зов, нескончаемый и невероятно заманчивый.
Конечно, со временем, я научился его подавлять, и вскоре сны покинули меня, мечты больше ничего не значили, а реальный мир, оклемавшись от необычной катастрофы, вновь обрел свое обыденное великолепие.
- А он реален? - девушка не прекращала задавать именно те вопросы, что уже около года каждый день задаю себе сам.
- Откуда мне знать? - я вновь и вновь пытался нащупать очки на столике, но пальцы хватали лишь воздух. Отчаяние начинало давить все сильнее, а пред глазами то и дело из темноты выплывали неясные очертания, почти мгновенно исчезающие обратно во вспышках черных искр.
- Действительно, откуда? Когда ты в последний раз видел мир своими глазами? - я услышал вздох, тихие шаги кружили предо мной в беззвучном танце, и вдруг что-то легко ударилось о стекло, - Держи!
Хлопнула дверь, и комната вновь умерла. Прежнее застывшее безмолвие вернулось и с новой силой ударило по мне, заставив поежиться от внезапного холодка, пробежавшего в этот миг по телу. Желание открыть глаза казалось совершенно непреодолимым, но ужас осознания того, что мог я увидеть, давил и не позволял сделать это. Внутри меня шла битва, и все же страхи мои оказались сильнее. Содрогнувшись, я схватил очки и, нацепив их, открыл, наконец, глаза.
Комната и вправду была абсолютно пуста. Тлеющие солнечные лучи плясали по полу, пробуждая что-то глубоко внутри. Воспоминания о давно позабытой мечте, с которой мне пришлось сразиться и, победив, заточить в самом центре лабиринта своего сердца.
Голова будто раскололась надвое, а боль острейшей стрелой пронзила грудь; пробудившиеся воспоминания призраками прошлого выстроились предо мной, застыв в невероятных позах, словно актеры за кулисами, ожидающие начала пьесы...
Часть 5.
- Ты не мог поступить иначе, это было бы.. неправильно, что ли? - Белла приобняла его и мягко провела по волосам. Она будто бы всей кожей ощущала его боль, жгучую, режущую, неусыпную. Но Белла не могла ничего поделать, лишь утешить своего близкого друга.
- Ты так... - она запнулась, пытаясь подобрать подходящие слова, но комок застрял в горле и не позволял ей продолжать. Белла посмотрела в его глаза, ища поддержки, но все, что там отражалось, - это страдание. Он мог бы сказать, что на самом деле чувствует, и, возможно, она бы поняла. Но парень боялся. Боялся, что если скажет это вслух, то признает, что это правда произошло. Он подавлял слезы, совсем расстроенный, но был достаточно сильным, чтобы не поддаться своей грусти и держаться. Пусть и изо всех сил.
- Да, Белла, но, - с огромным трудом Джош подавлял в себе желание просто подняться и убежать куда-нибудь как можно дальше. Убежать от всего, что его окружало, от своей жизни, от своей...
- От любви не скроешься, да, дорогая? - он попытался улыбнуться, но получилось неважно. На секунду Белла было заметила блеск в его глазах, но он быстро угас. Все же Джош сильный, подумала она.
- Я принесу чай, - девушка поднялась с небольшого старого диванчика, стоявшего почему-то прямо напротив огромной пустой стены, и медленно направилась на кухню. В полутьме найти путь в огромных лабиринтах из книг, листов и мебели было непросто, но она уже давно выучила этот сложный путь. Все же Джош был знатным неряхой. Он всегда называл это "творческим беспорядком"... Хм, пожалуй, красивая отговорка, подумала она и ухмыльнулась.
Все это время Джош прокручивал в памяти моменты столь въевшегося в сознание некоего разговора. Вспоминая, он постепенно осознавал, что беспорядок у него не только в квартире, но и в отношениях. Как он мог быть таким бестолковым слепцом? Пожалуй, он винил себя. Но эта вина была ничем по сравнению с тем насмешливым взглядом, который испытал Джош всего несколько часов назад. Уходя, он не понимал даже, зачем открыл сердце человеку, которому это никогда не было нужно.
- Даже в моем собственном мире грез ничего не меняется!
Джош все время смотрел в потолок, пытаясь сдержать бушующий океан чувств внутри себя. Он мечтал, и был сейчас где-то далеко, и каждая его мечта была смелее предыдущей. Джошуа наслаждался тем, что видел, а потом конвульсивно вздрагивал и начинал мотать головой, осматривая комнату. Некоторое время он будто искал что-то, а затем вновь погружался в грезы. Так продолжалось довольно долгое время, и исход всегда был одним: мечты не дарили ему того, что он хотел от них получить. Красивая ложь, которую Джош так старательно создавал в своем сознании, так и не появилась, и парень все больше отрекался от реальности, и все глубже погружался в свои сны.
В какое-то мгновение он повернул голову и увидел меня. Ухмылка, появившаяся на его тонких бело-алых губах, поразила и привела меня в ужас. Он легко поднял руку, поднес ее к своим глазам и, небрежным движением будто бы сняв воображаемые очки, уставился на меня. В этот момент вернулась Белла и поставила поднос с чайником и двумя стаканами на кофейный столик за креслом у окна. Из чайника повалил приятный аромат мяты и ромашки, очень скоро заполнивший всю комнату.
- Выпей чаю, Джош, - прошептала Белла, улыбнувшись ему, - Тебе станет намного лучше!
Часть 6.
Вот как это было. Но я помню об этом совсем по-другому. Нападения, мистические ветры и бабочки. Семьдесят пять бабочек зовут меня в тот мир, а путь туда лежит в небесах. Девушка была права. Реален ли этот мир? Или это еще одна созданная мной фантазия?
Очки... Снять их значит предать свою семью, весь орден, и понести заслуженное наказание. Но разве я его уже не заслужил? Сны, мечты, надежды стали моими постоянными спутниками, и я тщательно скрываю их ото всех. Боюсь, что если кто-то узнает, нам обоим будет грозить страшная опасность. Но все же я должен увидеть все, что произошло на самом деле.
Единственное, что мне оставалось сделать, - вернуться в тот отель на окраине города и вновь посетить сто тридцать девятый. Путь неблизкий, но меня будто что-то подталкивало туда. Будто я отчетливо слышал шепот, монотонно повторяющий: "Иди, иди, иди туда!"
Дорога заняла почти три часа, и, когда я увидел шпили отеля, солнце уже медленно тонуло в кронах деревьев густого дремучего леса. Перегородки и ленты плотно облегали массивные железные ворота, перетянутые мощными цепями и запертые на несколько огромных ржавых замков. Эта дорога вела в лес, а ходить туда было строго запрещено.
Дело все в том, что в глуши это леса, где-то в его сердце, находилась деревня, в которой жили мечтатели: поэты, писатели, художники, скульпторы, музыканты. Они ваяли творения своих грез, и произведения эти могли запросто заставить мечтать любого, кто только бросит на них взгляд. Мы называли их детьми Солнца, потому как полагали, что солнечный свет, что ударил им в глаза, подарил им так же и способность вливать его во все подобно ему самому.
Сейчас я уже не был уверен, можно ли верить в это. Теперь мне казалось, что лес был совсем-совсем обычным лесом, но наши страхи сделали его местом, в котором могли родиться такие созданья.
Отель высился предо мной, еще более грязный и облезлый, чем год назад. Я собрался с силами, вздохнул и, не закрывая глаз, снял очки. Вечернее сияние вспышкой ударило в глаза, и воспоминания мгновенно вернулись, расставив все по местам.
Часть 7.
Джошуа шел по пыльной дороге, держа в руках красивый праздничный пакет. Он улыбался и чувствовал такую невероятную свободу, что казалось, будто он сейчас полетит. Начинался дождь, что только убедило парня в своей решимости сделать, наконец, то, что он должен был сделать давным-давно. Неизвестно, сколько же времени он потерял, но все просто обязано было закончиться хорошо. Ведь даже дождь идет, а это, считал Джошуа, хорошее предзнаменование.
- Дождь льется на землю слезами влюбленных, - повторял себе Джошуа, улыбаясь и совсем не обращая внимания на прохожих, которые только дивились его отличному настроению и показывали на него пальцами, пытаясь скрыться от все нарастающего ливня, - Тоскующих иль счастливых, страдающих иль раненых, - это неважно. Важно, что влюбленные в этот момент думают друг о друге.
И Джошуа верил, что о нем тоже вспоминают. Осознание этого все более придавало ему смелости, и парень чуть ли не бежал навстречу своей судьбе. Вот он, тот самый дом.
- Хм, отличный район, - подумал парень, вновь широко улыбнувшись, - Лес в двух шагах, наверное, тут только и живут искатели вдохновения. Почему я никогда не заходил в лес? Я ведь часто бывал тут и раньше. Он будто бы излучает какую-то таинственную манящую энергию, а дождь только усиливает ее!
Парень поправил солнцезащитные очки, которые зачем-то нацепил впопыхах (хоть солнца совсем не было); видимо, он посчитал, что они одарят его еще большей уверенностью в своих силах. Двери нужного подъезда были открыты, и Джошуа без проблем прошел внутрь.
- Так, номер, номер, - он покопался в куртке в поисках мобильного телефона, а когда нашел, еще несколько минут что-то просматривал в нем.
- Сто тридцать девять, - проговорил он про себя, убирая телефон обратно в карман, - Почему никак не могу запомнить такой простой номер, - он хлопнул себя по лбу, а затем посмотрел вперед. Из-за волнения он напрочь позабыл, что на нем надеты очки, да и глаза уже привыкли к полумраку, но все же коридор был жутко темным. Одинокая лампочка мигала где-то в дальнем конце этажа, и поэтому парень по памяти прошел вперед, туда, где примерно должна была кнопка лифта, наугад нащупал ее и нажал. Ничего.
- А, точно, лифт не работает уже несколько недель, - он вновь ругал себя за свою дырявую память, но что поделаешь. Придется идти по лестнице. Тринадцатый этаж...
Подъем занял еще минут десять. Темнота в лестничных пролетах была не менее густой, кое-где лампы были разбиты, пару раз под ногами хрустнуло стекло; ступеньки были крутыми, но все же довольно скоро в свете одной из целых ламп Джошуа заметил покорёженную табличку "11", и подъем еще на два пролета закончился без происшествий.
Пред ним раскинулся длинный мрачный коридор, но он был, в отличие от того же первого этажа, довольно хорошо освещен, чем парень искренне порадовался. Но с каждым шагом ноги становились ватными, а решимость таяла подобно апрельскому снегу. Он много раз представлял этот самый момент, мгновение, когда его красивые мечты исполнятся, но всегда была вероятность, что грезы останутся грезами. И тогда... Он даже не мог представить, что будет тогда чувствовать. Ведь Джошуа изо всех сил верил в счастливый финал.
Дверь сто тридцать девятого выросла перед ним непреступным бастионом, и он уже подумывал развернуться и уйти, но все же собрал остатки сил в кулак и позвонил в дверной звонок.
- Привет!
- Привет! Что-то случилось? - услышав родной голос, Джош заметно приободрился.
- Да, знаешь, я...
Часть 8.
- Люблю тебя!
Я крикнул так громко, что не сразу понял, что стою посреди грязного заброшенного отеля, зажмурив глаза и прикрыв их руками. Очки висели на кармане джинсов так, как я когда-то давным-давно носил их, если солнце вдруг скрывалось за тучами. Сейчас же я понял, что случилось ровно обратное. Я блуждал во мгле все это время, а сейчас солнце, укутав меня своими столь теплыми успокаивающими лучами, вернуло мне каким-то образом утерянные частицы меня самого.
- Понял, наконец? - произнес кто-то у меня за спиной. Смутно знакомый голос... Ах, да! Та девушка, которая пробралась ко мне в номер утром. Это точно была она!
Я обернулся и широко распахнул глаза. Я ожидал всего, но это...
- Белла?! - это и правда была она? Что-то в этой девушке было не так, совсем не похоже на Беллу, которую я знал. Да, она выглядела точно как моя лучшая подруга, но в то же время я чувствовал, что это не она. В первую очередь, этот голос...
- Ну, можешь называть меня и так, - девушка всматривалась в мои глаза так, будто в них ей открывался какой-то тайный, невидимый для остальных, смысл, - Так вот она какая! Зачем же ты столь тщательно скрывал такую красоту?
- О чем ты говоришь? - пока мы говорили, я все пытался разобраться, что же с этой Беллой не так, но понял лишь одно: эта девушка для меня была совсем чужой.
- О тебе, конечно! Твоя душа прекрасна, а ты создал такую мощную стену, скрывающую ее. Неудивительно, что этот дом кажется тебе грязным и заброшенным, - она подмигнула мне, и только сейчас я осознал, что меня так отторгало в ней: у девушки не было очков, - На самом деле, конечно, он не такой пустой и разрушенный, только твоя мечта разбилась здесь на тысячи осколков, обратив его в место скопления боли и безнадеги.
Я не ответил. Но знал, что она вновь была права. Она вообще всегда подозрительно права. Я лишь кивнул и кинул взгляд на покосившуюся дверь сто тридцать девятого. На мгновение мне показалось, что дверь ожила и зашевелилась в дверном проеме сама собой. Но потом я осознал: я увидел то, что скрывала от меня дымка лжи, которую я все же отыскал. Я превратил это место в томный мрачный особняк несбывшихся надежд, и воспоминания о том роковом дне преобразовались сами собой. Конечно, не было никакой войны, никаких солнечных вспышек и убийственных снов. Весь этот мир, некое извращенное отражение истинной реальности, был создан мной от начала и до конца. Но тогда...
- Я помню, что после в этот день я вернулся домой, - я говорил тихо и медленно, одновременно пытаясь связать все нити воедино, но все же чего-то еще не хватало, - Ты утешала и отпаивала меня настоем ромашки. Именно тогда я и создал этот мир, но?..
- Ты ошибаешься, - просто ответила Белла, ни на секунду не отводя от меня взгляд, - Этот мир - лишь один из многих, но он оказался единственным, в котором ты захотел остаться. Создание их потребовало времени.
- Сколько же их? - я был просто поражен; ноги подкосились столь неожиданно, что я два удержал равновесие.
- Ты скоро узнаешь, - ответ мне совсем не понравился, - Просто продолжай двигаться вперед.
- Куда? - возразил я. Впереди была лишь разодранная кирпичная стена, - Это воспоминание последнее.
- Просто постарайся еще немного, и в этот раз я буду рядом, чтобы помочь.
Я осторожно огляделся, а затем представил тот самый момент, на котором это воспоминание оборвалось. Стены ожили, покрывшись аккуратным слоем белой краски, в красивые чистые окна пробивался белый темный свет дождливого дня. Я повернулся спиной к номеру сто тридцать девять. Очки, висевшие на поясе все это время, вновь оказались на моих глазах.
Часть 9.
Джошуа вышел, закрыв за собой двери подъезда. Скрип и скрежет заставил его вздрогнуть, но он не придал этому никакого внимания. Все его мысли поглотила черная тень, проклятием нависшая над ним всего несколько минут назад. Узкие улочки города обращались в его глазах в темные зловещие переулки, а дождь, превратившийся в сильный ливень, хлестал его лицо, смешиваясь со слезами.
Парень не знал, что дальше делать. Он чувствовал себя преданным своими мечтами, в которые он так сильно верил. Но они навсегда останутся только грезами. Быстро темнело, но домой идти Джошуа совсем не хотел. Напротив, дождь так сильно успокаивал его, что он решил идти и идти вперед до тех пор, пока не устанет, а потом... Потом будет потом. Сейчас это не имело ровным счетом никакого значения.
Тут Джош заметил, что стоит у ворот лесной дороги. Он никогда не был там, так почему бы ни сходить? Так начался его путь по чуть видимой в темноте проторенной тропке. Очки все еще были на нем, но теперь они служили символом защиты от окружающего мира. Надев их, он словно бы отгородился от всего, что беспокоило его, и просто шел вперед. Долго ли он шел, и куда вела тропка, Джошуа не знал.
Луна взошла, пробившись сквозь густые сине-черные тучи, но дорога, петляя меж деревьев и кустиков, все вела его вперед. Вдруг он почувствовал, что что-то не так. Время замедлилось или вовсе остановилось, тьма раскрыла свою пасть, готовая проглотить парня, земля приближалась к нему, пусть очень медленно, но неумолимо. Ветер выл, бил по лицу и всей своей мощью толкал Джоша назад, но тот неумолимо падал, обхватив грудь руками.
И я услышал глухой удар, треск деревьев и разбитого стекла.
Часть 10.
Мы были на том самом месте. Сейчас, в свете солнца, я отчетливо видел этот крутой обрыв, образовавшийся после падения веревочного моста, но в той тьме я просто не мог его видеть.
- Значит, я упал, - сказать это было много сложнее, чем казалось. Я чувствовал себя совсем опустошенным.
- Твои воспоминания превратили это падение в красивую ложь, как и ты и хотел, но ты... - Белла запнулась и отвела свои красивые глаза.
- Что со мной? - этот вопрос остался единственным звеном невиданно длинной серебряной цепочки созданной мною лжи, - Что со мной случилось?
- Пойдем, сейчас ты все увидишь.
Мы долго спускались по склонам обрыва; невероятно сложно было делать каждый новый шаг, ведь холм становился все круче и круче, а внизу у его основания находилась обширная пещера. Спрыгнув, мы вошли внутрь нее. Вначале я не увидел ничего, кроме невероятного количества камней и мха. Но Белла шла вперед, и мне оставалось только следовать за ней. Постепенно, петляя многочисленными коридорами и ответвлениями, мы дошли до невероятно обширной залы. Стены ее и потолок терялись в темени, но в центре были источники ярчайшего света.
Свет исходил из хижины, стоящей чуть поодаль, и был он серебристым, и рассеивал он тьму без остатка. Мы подошли к двери и распахнули ее.
Внутри, в единственной комнате, освещаемой свечами с серебристым пламенем, чем-то походившим на вязкую ртуть, находились люди. Я просто не мог поверить своим глазам! - Итак, господа, семьдесят шестой, наконец, с нами! - провозгласила Белла, подтолкнув меня вперед.
Все эти люди... Это был я.
Часть 11.
- Семьдесят шесть, - повторила Белла, и мне стало не по себе. Свет был чересчур ярок, он давил на мои глаза, вызывая головную боль, - Именно на столько частей ты расколол себя, чтобы полностью забыть. Присмотрись! Все, что осталось от прежнего тебя, - это темные очки. Но на самом деле очков нет. Это только твои глаза.
Белла грациозно подскочила ко мне и быстрым движением скинула темные очки с моих глаз.
- Все люди порой надевают свои очки, например, когда влюблены или рассержены. Преобладая в нас, какое-то чувство может затуманить наш взор и заставить видеть вещи совсем не такими, какими они являются на самом деле. Это как водная гладь: ты видишь отражение в воде, но при кажущемся сходстве, оно все же сильно отличается от оригинала. Его размывает волнами, тиной и туманами... Знаешь, почему семьдесят шесть? - спросила она, раздавив стекла очков острым каблуком, - Это волшебное число здесь, в мире грез. Тринадцать - это переход от одного к трем. Когда ты един, ты не замечаешь, что каждая вещь на самом деле являет собой три сущности: внешность, внутренность и сердцевину. Но, раздирая свое сознание на куски, ты вдруг нехотя заметил, лишь краем глаза, Нексус, центр всего мира, и, пытаясь добраться до него, рвал воспоминания, словно листы старой книги. Скажу тебе прямо: те, кто добираются, умирают.
Я вздрогнул, и ужас подкатил к моему горлу, напрочь лишив голоса.
- Я... Погиб? - мне не хватало воздуха и, начав задыхаться, я жадно ловил его ртом, тщетно пытаясь прийти в себя.
- Нет, ты остановился, - я не знал, радоваться или плакать, но все же, сосредоточившись на разговоре, отодвинул боль в сторону и выпрямился. - Ты создал всего семьдесят шесть воспоминаний, но так и не достиг сердцевины. Очень тщательно ты оградил себя от этого. Ведь ядро находилось в сто тридцать девятом номере.
- А ты, - это все, что я мог выдавить из себя. Пусть Белла предстала загадкой для меня тогда, но теперь я прекрасно понимал, кто она.
- Всего лишь голос твоего здравого смысла, - этого момента и ждала моя память. Пройдя дрожью по всему телу, вмиг вернулись силы, и я был готов окончить, наконец, этот кошмар.
- Что теперь? Что мне, - я огляделся и вздохнул, - То есть, нам, делать?
- Все просто! - Белла подошла к двери и, распахнув ее настежь, указала куда-то вдаль, - Живите! Свое испытание вы прошли.
Серебристый путь явился предо мной, тот самый, что я так долго, пожалуй, даже слишком долго, видел в своих снах.
Я вышел за дверь и устремился вдоль серебристых линий яркого уничтожающего тьму огня. Семьдесят пять бабочек, все, как одна, устремились за мной.
Эпилог.
Белый свет ударил в глаза, и Джошуа, сощурившись, приоткрыл их. Белая чистая палата больницы была настолько светлой, что из глаз невольно потекли слезы.
Вокруг себя Джошуа увидел своих друзей, родных и близких. Они все безумно радовались: он очнулся!