Алексеев Иван Алексеевич. День за днем и вся жизнь (окончание)

Иван А. Алексеев

День за днём и вся жизнь

(Окончание)

И проходит жизнь

Спина после вчерашней поездки ноет и ноет - спасибо моему упрямству. Говорил мне друг Миша: не поднимай ты плитку, ставь её себе на коленочки и перебирай ножками как крокодильчик. А я его не слушал, по-молодецки упёрся и на третьей плитке уже понял, что спине завтра будет нехорошо. Зачем было выделываться?

Безлошадный Миша тоже хорош. Захотелось нам с женой сделать доброе дело, подкинуть по пути его с мамой на дачу, а он попросил завернуть по дороге на кладбище. Давай, говорит, плиточек завезём папе по-быстрому.

Плиточки оказались тротуарными плитами в полквадрата, каждую из которых Миша засунул в мешок и распихал по машине, сколько влезло. С его сообразительностью в машину их влезло с десяток. Было бы штуки по две на нос - неси плитки как хочешь, а пяток надо было, конечно, носить на полусогнутых. Прав был друг Миша, ничего не скажешь.

На жизнь Миша зарабатывает ремонтом машин. Машинами его на работе достали, поэтому своя Мише не нужна. Лучше он пешком лишний раз пройдёт, хоть из одного конца города в другой. Или такси вызовет, чтобы доставить на дачу в сезон старенькую маму. Или подвезёт их с мамой кто-нибудь, вроде меня.

Плитку, которую мы загрузили, Миша уже пытался завезти на неделе, но машину не пустила охрана. Охрана на кладбище новая, москвичи, требуют пропуск. Нас-то пропустят. Наш пропуск - старушечья палочка Катерины Дмитриевны, Мишиной мамы.

Мама Миши - замечательная старушка. И Миша замечательный, неординарный человек. Скромные они люди. Таким помогать в удовольствие. Про папу его мало что могу сказать. Видел папу пару раз, когда заходил в их трёхкомнатную панельную квартиру, жал крепкую папину руку, ловил на себе хитрый папин взгляд, но пообщаться не довелось, о чём жалею. Теперь поговорить уже не получится. Папа Мишин упал со стула, когда вывинчивал пробки на даче. Месяц тому назад упал. Полежал после падения недельку и ушёл потихоньку.

Стул, с которого папа упал, Миша потом порубил на щепки. И полки полированные, из-за которых папе к счётчику приходилось тянуться, разобрал и сжёг...

Очищенная от стройных сосен кладбищенская земля легка, практически песок. Этим песком мы с Мишей подсыпали сначала землю вокруг свежеокрашенной чёрной железной ограды. Песок навезли мешками со свободного пока от захоронений места. Тоже тяжёлая работа: насыпь, загрузи в машину, выгрузи, рассыпь. Вчера бы ещё спине каюк пришёл, если бы я и мешки с песком поднимал, а не на коленочках их подтаскивал.

Задававший темп Миша работал споро. В полчаса мы управились и с песком, и с плиткой, которая широкой серой лентой окружила ограду со всех сторон. За оградой остались обязательный временный крест, начавшие выцветать венки на могиле и воткнутое рядом с крестом древко с блестящим на солнце острым стальным набалдашником. Нарядное красное знамя Миша припрятал дома, чтобы не спёрли, а пустое древко оставил отцу.

Папа Миши был последним директором почившего в бозе рыночных свобод известного когда-то в городе авторемонтного завода. Заводу этому стоит у нас памятник - полуторка "ГАЗ-51" на постаменте при въезде в город с окружной дороги. А Почётным знаменем, с каким Мишин папа покинул директорский кабинет, завод в конце девяностых наградило министерство обороны - за отчаянные попытки выжить на ремонте военного автохлама, что позволило оттянуть заводскую агонию лет на десять.

Пристроившись после краха завода универсальным рабочим в один из бывших цехов, Миша наблюдал, как рушилось дело отца, как цеха превратились в частные автосервисы, сдавшие в металлолом прецессионные советские станки.

Несколько раз менялись Мишины хозяева, несколько зим в цехе не было отопления, часто рабочим не платили зарплату, старых кадров не осталось совсем - за исключением Миши, который не пил, ходил на работу, что бы ни случилось, и всегда был при деле, научившись работать хоть по дереву, хоть по металлу и выживать в студеных стенах как таракан.

Говорливый Миша отягощён хорошим образованием и самообразованием, читал книги, которых многие не читали, отчего его многотемный разговор большинству не понятен, а сам говорун кажется странен. Мне Миша странным не кажется потому, что, не читая Шопенгауэра, я хотя бы читал про него. Ещё знаю, что Солнце выписывает на небе любимую Мишей аналемму в форме знака бесконечности. Предполагаю, в какой стороне ночного неба искать Юпитер, Марс, Венеру, и когда виден летящий крест созвездия Лебедя с яркой главной звездой Денебом. А кроме того, я знаком с некоторыми учёными терминами, математическими хитростями, сленгом старых программистов и прочими ненужными сегодня понятиями. И потому распознаю половину Мишиного потока рассуждений, на чём мы и сошлись.

Точно не знаю, где Миша учился. Из проскакивающих фраз понял, что закончил он хороший столичный институт, после чего учился в аспирантуре, был завсегдатаем московских библиотек, ездил с докладами на конференции молодых советских учёных. Катерина Дмитриевна помянула осторожно, что Миша перетрудился, отчего у него случился срыв. Расспрашивать дальше было неудобно. Возможно, причиной срыва был алкоголь, потому что Миша любит в бане позубоскалить над простотой жизни пьющих, вспомнить загульную общежитскую житуху и вообще поговорить о питие со знанием дела, но сам в рот не берёт - как говорят в его случае, "от слова совсем".

Катерина Дмитриевна довольна, что мы с Мишей "нашлись". Ещё больше она была бы довольна, женив сына. Рассказала нам с супругой, как сводила его с хорошей девочкой. Девочка эта осталась в итоге незамужней, заглядывает к ним до сих пор, и Катерине Дмитриевне, чувствующей толику собственной вины в людском неустройстве, жалко её и жалко сына.

Мудрые старые женщины. Всем вы готовы подсказать, как жить. Но никто вас не слушает...

- Не хочешь прочитать? - удивила меня Катерина Дмитриевна, достав из шкафа книжку супруга в патриотичном красном переплёте. - Это ему товарищ из "Городской жизни" помог напечататься к юбилею.

- Давайте-давайте, с удовольствием посмотрю, - как и положено безвестному любителю русской словесности, другие неизвестные милы моему сердцу.

- О чём муж писал?

- Больше о войне. Его ведь, узнав отчество и фамилию, многие записывали в сыновья знаменитого маршала, а он и рад стараться, не спешил перечить.

Ободрённая бабушка снова полезла в свой шкаф и вытащила целую стопку переплетённых брошюр.

- Что-то из них есть в его книге, чего-то нет. Тут всё, что он написал. Это он дочь попросил распечатать на компьютере и переплести, чтобы ничего не пропало. Они, говорил, вам ещё понадобится. Ты ещё, говорил, Катя, обо мне услышишь.

Бабушкины слова елеем смазывали невостребованную мою писательскую душу.

Книжку и брошюры я добросовестно прочитал и вернул на место. Говорить бабе Кате, что о супруге, как о писателе, она не услышит, не стал. Она это понимает и без меня.

- Не понравилось, Иван Алексеевич?

- Кое-что есть интересное. Подходящее для своего времени. Рассуждения о гибельности реформ. Боль за будущее... А вот про подвиги военных героев не цепляет. Видно, что он пересказывает прочитанное. Лучше бы о себе написал. О вас. Ведь вы с супругом интересную жизнь прожили!

- А я ему так и говорила: пиши, что знаешь. Это он из-за Карпова уклонился. Карпов-то его радушно принял. Тоже считал поначалу маршальским сыном.

Катерина Дмитриевна раскрыла семейный альбом с фотографиями, где её супруг был рядом с известным советским писателем, командовавшим одно время Союзом писателей.

Вот старички-мужички на фото выпятили грудь после награждения их Сажи Умалатовой орденами маршала Жукова. Вот Катерина Дмитриевна с мужем на банкете по этому поводу. Она с мужем и Карпов с супругой в квартире писателя. Они же вчетвером около дома Карпова, гуляют вместе по столичным улицам.

Супруг Катерины Дмитриевны покрупнее известного писателя. Он осанист, у него волевое лицо с крупными чертами и гордый взгляд приобщения к сильным мира сего. Трудненько - подумалось - жилось с ним домочадцам.

А как хорошо могло получиться, если бы Мишин папа живописал то, что наблюдал сам, к чему сам приложил руки и что сегодня непонятно уже его внукам!

Написал бы о том, как крестьянский мальчишка сумел поступить в ленинградский институт и его закончить. Как удалась его инженерная карьера. Как получилось пройти заводские ступеньки карьерной лестницы. Как было видеть потом, что дело жизни идёт прахом. И не уметь придумать ничего другого, как выйти на улицу в старый советский праздник с развернутым на ветру наградным заводским знаменем, на пару с сыном - как в рукопашную с последним верным солдатом, - да писать патриотические тексты, надеясь, что их будут читать...

Или рассказал бы он нам, как познакомился в студенческом общежитии с маленькой черноглазой гречанкой с Донбасса. Которая не трактор выбрала, как одноплеменница Паша Ангелина, а воспитание детей, став в нашем городе главной пионервожатой. Как считал работу жены баловством сравнительно со своей. Как молчал, видя плодящийся и поднимающий голову подлый класс советских бюрократов. Как нашёл отдушину в даче, построил дом своими руками и приобщил к ремеслу сына. Как договаривался с шоферами приезжать на завод ремонтироваться не пустыми, а гружёными землёй. Как засыпал привозимой ими землёй прирезанный за дачами болотистый огород. И как в напряжённой борьбе трудолюбивых людей с болотом победило болото: из-за построенной рядом автомагистрали вода заполонила обводную канаву, огороды замокли и их в итоге пришлось бросить, а налоги за них продолжать платить ...

Или вспомнил бы про местную интеллигенцию, с которой ладил. Какими они были - художники, артисты, журналисты областного масштаба? И почему нам так мало от них осталось? Подаренные художниками и словно сопротивляющиеся давлению невысоких потолков привольные русские пейзажи на стенах квартиры, пожелтевшие газетные вырезки о старых спектаклях, выставках и концертах, бережно собранные Катериной Дмитриевной в потёртые папочки, - как по ним представить пытавшихся подниматься людей?

Оставленные без ответов бесконечные вопросы кружили во мне, как сбивавшие когда-то с пути тропинки на Лысой горе, - то ли дразнили, то ли утешали тем, что не получилось у Мишиного папы, не смог, не поднялся. А хотел. И мог, раз хотел ...

Все эти и другие разные вопросы припомнились мне на очищенных от леса замерших кладбищенских кварталах, где так всегда тихо и покойно, - под огромным открытым небом, голубым, полным солнечного света и беспечно плывущими над головой, меняющими очертания своевольными белыми облаками, - среди нескончаемых рядов оградок и памятников безвестным людям, от которых, как от Мишиного папы, остались мало что говорящие не родственникам имена, даты жизни, фотографии или даже популярные теперь скульптуры.

Вопросы, вопросы. О смысле бега по жизни. О нереализованных возможностях подняться. Вопросы без радости, без счастья, молчаливо одобренные лежащими со всех сторон незнакомцами, разрешающими не искать на них ответов, а поддаться светлой грусти, очарованию тишины и желанию направиться за облаками, чтобы узнать, куда и зачем гонит их лёгкий ветерок...

С кладбища мы уехали не сразу. Миша попросил остановить на центральной аллее, где положили недотянувшего до шестидесяти героя-афганца, с которым он работал. Я тоже вышел из машины, но пошёл в противоположном направлении, назад, подчиняясь неосознанному поначалу желанию.

Куда и зачем шёл, я понял через минуту, увидев с дороги скорбное белое лицо на черной гранитной волне. Это мелькнувшее лицо я отметил боковым зрением, когда мы ехали к Мишиному папе, а теперь понял, почему к нему пришёл.

На меня смотрел Стас, только не светлый и радостный, к которому я привык, а скучный и больной, полный явленной муки, почему я и не признал его сразу.

Подходя ближе, я лихорадочно вспоминал, когда видел Стаса последний раз. Получалось, не более года назад. Неужели можно так измениться за год? Щёк нет, горестные складки вокруг рта, усталые глаза - лицо страдальца.

Когда я подошёл к могиле и прочитал, кто там лежит, сердце отпустило, а следом защемило с новой силой. Я ошибся. Там лежал Олег, радостно встретивший меня прошлой осенью на железнодорожных путях, отделяющих город от облюбованной шашлычниками рощи, сжимающейся на глазах от неуклонно наступающих на неё коттеджей и высотного новостроя.

Как будто вчера была эта встреча. Весёлый Олег в компании с супругой и незнакомой парой возвращался из рощи, а я вёл им навстречу велосипед.

"Здорово, Иван! Какими судьбами?" - счастливый мужчина заулыбался во весь рот здоровыми белыми зубами, вогнав меня в ступор.

"Я Олег Горбачёв!" - представился он, поняв, что я забыл его имя.

Мы с Олегом обнялись, вспоминая, как клеили когда-то листовки на мосту, а потом говорить нам стало не о чем, отчего мне в голову полезли детские воспоминания и цепочка физиономий, начиная с Пашкиной. Пока я собирал воспоминания в кучу, здоровый хохотун потолкал меня в бок, радуясь тому, что я переехал жить к ним в город, и успел рассказать, что он год, как на пенсии, не работает, счастлив от этого, а весной обязательно меня найдёт и заберёт с собой на охоту или рыбалку.

Высокие материи

У меня хорошая работа. На ней можно посачковать, если нужно. Сегодня я так и сделал, сославшись на больную спину. Сижу дома за компьютером, читаю, думаю, вспоминаю.

Зацепили, между прочим, статьи про бессмертие и закон всемирного тяготения с одинаковым выводом: их нет.

Возможность бессмертия исследовалась учёными на модели конкуренции клеток в нашем организме, каждая из которых решает две противоположные задачи: собственного выживания и поддержки всего организма, чтобы не погибнуть вместе с ним.

Что показало моделирование? Организм стареет из-за плохо работающих клеток. Если стимулировать среди клеток естественный отбор, то слабейшие не выживут, и организм омолодится. Но повышение уровня конкуренции клеток приводит к бесконтрольному росту наиболее агрессивных из них, и омолодившийся организм поражает рак. Получается замкнутый круг: избавление от плохо функционирующих клеток позволяет размножаться раковым клеткам, а избавление от раковых клеток позволяет накапливаться нежизнеспособным. Поэтому бессмертие недостижимо, а жизнь выбирает для организма меньшее из двух зол - старение, то есть тактику сотрудничества клеток, а не индивидуального успеха. У несогласных с природой выход один: умереть молодыми.

Казалось бы, чему тут цеплять? Вроде бы без всякого моделирования понятно, что смерть - неотъемлемое свойство жизни и наш универсальный выравниватель.

Но если задуматься и спросить: почему это понятно, например, мне?

В том числе потому, что ноющая спина возвращает меня к впечатлениям о вчерашней поездке на кладбище. Потому что плывут перед моими глазами нескончаемые упорядоченные ряды и шеренги упокоившихся, слышится особенная кладбищенская тишина, помнится сладковатый запах кладбищенского воздуха и то, как схватывало сердечко от встречи с тем, кого считал живым.

А не было бы у меня этих впечатлений?

Тоже бы мог, наверное, мечтать о бессмертии, которого нет, а так хочется, чтобы было. Откуда в нас это? Где источник наших стремлений заменить реальность выдумками? Почему так часто кривда образованности милее правды здравого смысла и опыта жизни? Почему наш путь по жизни похож на горную дорожку из моего детства? - вроде бы всё знаешь и уверен, что сумеешь взойти на вершину, а как до дела дойдёт, то с пути непременно собьёшься и умения выбраться на верную дорогу не окажется.

Вот и история с всемирным тяготением, которое придумал Ньютон с претензией на вселенский охват явлений. Заблудил нас гений. Нет у его тяготения ни всемирности, ни универсальности - не подтверждаются они опытными данными.

Хотя в школе до сих пор детей заставляют верить, что любые два кусочка вещества притягивают друг друга. Оказывается, вещество не притягивает - оно лишь подчиняется тяготению некоторых тел, которых в Солнечной системе можно пересчитать по пальцам - это Солнце, планеты, Луна и, возможно, Титан. У других же спутников планет, у комет, астероидов и прочих малых тел собственного тяготения не обнаружено.

И вещество разной плотности на Земле на отклонения отвеса и показания хитрых гравиметрических инструментов влияет одинаково - в любом месте нашей планеты всё на неё падает и к ней притягивается по местной вертикале.

Интересно узнать, как устроены в Солнечной системе области действия тяготения звезды и планет: они разграничены, в результате чего где бы ни находилось малое тело, оно притягивается только к одному обладающему тяготением телу - планете или Солнцу. За единственным исключением - окрестностей Луны, у которой, впрочем, всё аномально.

Такая организация тяготения, по сравнению с принятым на веру законом всемирного тяготения, кардинально упрощает мироустройство. А подтверждает его, например, практика межпланетных полётов.

В околоземном пространстве траектории и манёвры космических аппаратов успешно рассчитываются в геоцентрической системе отсчёта. Но при вылете за границу земной сферы тяготения, истинная гелиоцентрическая скорость аппарата, с которой он начинает движение по области солнечного тяготения, не равна рассчитанной геоцентрической скорости, с которой он подлетал к границе этой области. Вне планетарных сфер тяготения превращения энергии при полёте аппарата происходят в однозначном соответствии с его движением в гелиоцентрической системе отсчёта. А как только аппарат влетает в сферу тяготения планеты-цели, его дальнейшее движение определяется тяготением лишь в направлении к центру этой сферы, а истинной-однозначной становится скорость в планетоцентрической системе отсчёта. Поэтому для правильного расчёта межпланетного полёта следует забыть закон всемирного тяготения и использовать три различные системы отсчёта. Специалисты, которых спрашивают, почему они так поступают на практике, отшучиваются: "Делаем, как удобнее", - шутка из разряда "делаем, как удобнее, потому что по-другому не получается".

Та же картина со всемирным тяготением в океанографии: причина приливов и отливов не в притяжении Солнца и Луны, которые в земной сфере тяготения отсутствуют, а в орбитальном движении Земли, из-за которого центр тяготения нашей планеты сдвинут относительно центра масс почти на два метра, что и приводит в условиях суточного вращения Земли к образованию приливообразующих сил. Именно поэтому в открытых океанах безраздельно властвуют суточные приливы, а полусуточных, к прискорбию закона всемирного тяготения, просто нет. Известные полусуточные приливы есть только в окраинных морях, размеры большинства которых таковы, что вращение планеты с суточным периодом возбуждает в них резонансные приливные волны, вращающиеся с полусуточным периодом. В то же время есть и другие моря, небольшие, - например, Белое - где резонансный период вращения волны в силу уменьшенных размеров близок к четверти суток. Так в этих морях четвертьсуточные приливы и происходят.

Такое же безобразие и с другими выдуманными на основе закона всемирного тяготения теориями: движениями Луны и Земли в паре Земля-Луна, например, включая синодическую болтанку Земли "к Солнцу-от Солнца" - прямые методы измерений их не подтверждают. Если верить не теориям, а глазам, вооружённым телескопами, то получается, что собственное тяготение Луны действует лишь в небольшой окололунной области, а в сфере тяготения Земли Луна движется как болванка, которая Землю не притягивает. Здесь Солнце не притягивает Луну, Луна не притягивает Землю, а все выкрутасы в движении пары Земля-Луна объясняются одномерными колебаниями самой Земли при движении по своей орбите.

Осталось отметить аномальное лунное тяготение, не обладающее свойствами планетарной сферы. При влёте космического аппарата в окололунную область не наблюдается пограничных эффектов: его истинная-однозначная скорость не скачет, радиосвязь с ним не пропадает. То есть в области действия тяготения Луны земное тяготение не отключено, а истинные-однозначные скорости там определяются не в селеноцентрической системе отсчёта, а в геоцентрической. Это касается Луны, истинная-однозначная скорость которой равна скорости орбитального движения вокруг Земли, а не нулю - как это было бы, имей она планетарную сферу тяготения. Это же касается и спутников Луны, обращение которых по окололунным орбитам является результатом окололунных трепыханий, наложенных на главное движение вокруг Земли.

Аномальность притяжения Луны относительно планетарного тяготения подсказывает, что тяготение можно устроить по-разному - ещё один гвоздь в крышку гроба закона всемирного тяготения и мнения умников о том, что всё в нашем мире организовалось случайным образом.

Узнать - зачем

Всё. Глаза устали от чтения.

Пока складывал очки, без которых давно уже не могу читать, ехидный внутренний голос успел уколоть напоминанием о возрасте.

Интересно, что это за хитрец во мне устроился? Чего ему надо? Без него всё понятно.

Да, старею. Да, не тот, что раньше. Спина не держит. Глаза сдают. Смогу ли сам что-то изменить к лучшему и поучаствовать в чём-то полезном - не уверен. Но пока жив, верю, что не во мне одном живёт стремление к лучшему, и хочу увидеть, что и как получится у других.

Многим из моего поколения не повезло - кто ушёл, кто пропал, кто разуверился, кто разочаровался в жизни и плюнул на всё, поняв, что самому с кривого пути, по которому нас ведут, не выбраться. Мне пока представляется, что разочаровываться рано. В интересную пору мы живем: ошибки проявляются, принятые на веру истины пересматриваются. Старое знание, казавшееся незыблемым, готовится уступить место новому. Скорее всего это - требование времени.

И хочется верить, что нам всё равно суждено забраться на спрятанную хитрецами за искусственными облаками вершину, каким бы трудным, долгим и путанным не был бы наш путь. Если не получится у меня, как не получилось в детстве пройти даже известной тропой, обязательно получится у других. Хочется уйти с этим знанием, хочется донести его до ушедших раньше. Почему-то мне кажется, им будет интересно узнать, как высоко сможем подняться мы.

Так что поползаем ещё в нашем конечном конкретном мире, да посмотрим, как ползут другие: хаотично или наперегонки; отстают от нас, нагоняют или уверенно опережают.

Невольно напрашивается сравнение людей с муравьями и огромным муравейником - но вряд ли оно правильное. Муравьи всегда знают, куда ползут, мы - нет. Мы следуем неосознанному внутреннему побуждению, зная только, что надо двигаться вперёд, надо выбираться, если ошиблись на пути, с кривых дорожек, надо суметь подняться как можно выше - насколько хватит жизненных сил.

И верить при этом, что когда мы доползём и поднимемся до последнего предела, обязательно узнаем - зачем.

Иван А. Алексеев

7 июня 2018г.

Оставить комментарий © Copyright Алексеев Иван Алексеевич (alekseev.i.a@mail.ru) Размещен: 26/09/2018, изменен: 26/09/2018. 30k. Статистика. Рассказ: Проза Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Грешным делом, подумалось, что удалось-таки ему пристроить жену, продать квартиру и приняться за обустройство своего загородного дома - ничего другого тогда мне в голову не пришло...

Алексеев Иван Алексеевич : другие произведения.

День за днем и вся жизнь (окончание)