У судьбы странное чувство юмора. Одних она держит в узде от колыбели до могилы. Другими играет, давая возможность выбора. Что лучше? Не знаю. Всегда был "другим", игроком и игрушкой. Всегда выбирал, или думал, что выбираю. Дорогу, оружие, женщину, сюзерена и смерть.
Для младшего сына в роду - убогий приход и сутана, единственный выход. И вход в лабиринт, где живет Минотавр по имени Бедность-и-скука. Я выбрал побег на край света. Впрочем, если совсем уж быть честным, то в спину весьма ощутимо толкнула любовь. В шестнадцать лет мир прост и коварен. Мне сватали Мери - овечку с повадками мышки. Я сох по Мадлен, и красавица - дочь баронета, клялась, что дождется, пока я вернусь овеянный славой. Она подождала... весны и вышла замуж за моего старшего брата, как раз в тот момент, когда я шагнул на трап "Непобедимого". Наверное, тоже решила, что может рискнуть, играя в орлянку с судьбой. Весть об их свадьбе нагнала меня на Карибах, вместе с известьем о знакомстве обеих семейств со "старушкой Луизой". Я был опечален, настолько, насколько возможно грустить, когда половину команды косит цинга, а другая бунтует. Время было шальное. Мы меняли знамена, как ветер. Но и карьера, зависела только от крепости нервов и вовремя выбитой стали из рук нападавшего. Я стал офицером, пока мы гоняли испанцев, а где-то на твердой земле, насмешница уже села за прялку, готовя сюрприз.
Корсиканец. Его называли и бесом и новым мессией. Мне трудно судить - лично не был знаком. Я выбрал себе сюзерена за дерзость. За то, что вместо торговли рабами, он предложил хорошую драку. Что ж - не прогадал. С его легкой руки, мне довелось увидеть застывшую вечность, и где-то на стенах Карнакского храма осталась хвастливая подпись: Антуан де Бриньи. Тогда у меня было имя, потом, только номер и право еще раз подбросить монетку.
- Шестьсот сорок третий.
Я шагнул, выбирая, как умереть. Над тюремным двором - бледное солнце, такое, пожалуй, висело над Ватерлоо. Но у тех, кто сражался, был шанс в отличье от нас. Зажимая платком нос, комендант гнусаво кричал. Эхо билось о стены, пугая ворон. Я наблюдал за черными крыльями. Город был мертв уже пятые сутки. Стихли звуки церковных набатов, мольбы и проклятья. По улицам, звеня колокольчиком, бродила чума. Пила из фонтанов, садилась вздремнуть на ступени дворцов, без стука входила в дома и лачуги.
От голода у меня кружилась голова, и тянуло пофилософствовать. Любопытно, какими стихами опишут поэты этот зловонный кошмар?
- Вам будет даровано помилование! - Комендант сорвал голос, но притихшей толпе было довольно шепота. - Выбирайте!
Королевская щедрость. Подагрик Луи обещал эшафот, а этот толстяк предлагал стать кормчим Харона и каторгу вместо петли. Если выживу. Вряд ли. Скорее всего, все закончится сточной канавой. Орел или решка? Я засмеялся, шагая навстречу судьбе. Ну, здравствуй, лукавая!
До города вели под охраной. Забавно было наблюдать, как стражники жались к колоне, пугливо шарахаясь собственных теней. В предместьях смерть пряталась за изгороди, жалобно выла и скалила зубы сворой обнаглевших собак. Чем ближе к торговым кварталам, тем ярче контрасты. Следы мародерства, а рядом чистенький дом буржуа и черный лоскут будто знамя. Запомнился первый покойник. Старуха лежала возле обочины. Кто-то вложил в ее руки свечу, подле ног сидела холеная, рыжая кошка и умывалась, встречая гостей. Печальное зрелище. Потом я уже не оглядывался, только на площади, невольно попятился от телег, груженых телами.
Работа нехитрая: иди, подбирай и тащи. Кого от порога, кого из удобной постели. Лишь изредка слезы и горестный вопль, но чаще, живые молчали, забившись в углы. Следили за нами из окон пустыми глазами.
Я выжидал. Уж очень не хотелось, ко всем этим прелестям, получить еще пулю в затылок и место в телеге. Солдаты так нервно цеплялись за ружья, что риск был не шуточный, а в кандалах не больно побегаешь. Выручил случай. Безумный и дикий. В трактире под лавкой нашли мужика. Едва дотащили до двери, и вдруг покойник ожил, да так, что чертям стало тошно от перегара и брани. Пока этот живчик месил мою стражу, я тихо ушел через заднюю дверь. Благо, ключ оказался в замке, и тыл был прикрыт дубовыми досками. Пусть постреляют, когда оклемаются.
Полночи сбивал кандалы, наплевав на грохот. У меня был надежный союзник - мистический ужас. Умирающий город боялся темноты, как ребенок. По улицам шастали крысы и ветер. Ни огонька, ни души. Опьянев от свободы, я немного свихнулся, иначе, зачем полез в драку. Но женский крик всегда выводил из себя, толкая на глупость. Кричала девица отчаянно отбиваясь от похотливых ласк. Двое держали, третий торопливо рвал на ней платье. Нашли тоже время! Судя по выбитым окнам, они вломились в дом, а бедняжка решилась бежать. Не сумела. Даже при свете луны, хватило секунды, узнать бывших товарищей. Не одному мне пришла в голову мудрая мысль. Особо не рассуждая, нарушил веселье. Девица прожогом кинулась в дом. Лязгнул засов, и я остался лицом к лицу с тремя смертниками. Было б время, я б взвыл. У одного в руке палаш, у другого топор, а третий, вставая с колен, схватился за нож. Прекрасно!
Насмешка судьбы. Никогда не любил бегать, но умирать не любил еще больше. Квартал закончился тупиком. Когда-то здесь был монастырь. Глухие высокие стены, ворота окованы медью. И одинокое дерево с жалкой увядшей листвой. Не знаю как, но допрыгнул до ветки, дальше сноровка, по вантам сложнее ходить. Представил, что станут рубить тонкий ствол, и я шлепнусь на землю доспевшим кокосом. Немного расстроился от такой перспективы. Край стены щербато темнел на фоне неба. Была не была. Но год в кандалах сыграл злую шутку. Последние силы ушли на рывок, я пошатнулся и рухнул во двор, лишь чудом не сломав себе ноги. Выпрямился, скуля от боли и в то же мгновенье, ослеп и оглох. Стреляли с расстояния в пару шагов. Пуля обожгла висок, стеганув каменной крошкой. Я вжался в стену, понимая, что проиграл. Еще один выстрел и все будет кончено.
Это было похоже на сказку. Волшебную, нереальную, будто бы сон. Видение ангела, который упал мне на грудь, заслоняя от смерти крылами. Сквозь гул прорывались обрывки чужих голосов.
- Мадмуазель Беатрикс, отойдите!
И звонкий ответ:
- Я его не отдам никому!
Тонкие руки обвили мне шею. Спасительница. Ангел прекрасный. Я моргнул, стараясь прогнать слепоту. Губки сердечком, глаза в обрамленьи пушистых ресниц - ребенок. Нет - женщина. Я чувствовал это ладонью. Округлые нежные формы. Вдохнул задыхаясь. От нее пахло морем. Проклятье!
Кто-то грубо отбросил ее от меня. И ангел мгновенно стал бесом. Она зашипела:
- Ты пожалеешь, Жермен. Я тебя отравлю, как мерзкую крысу.
Мужчина раздраженно тряхнул головой. К тому моменту я окончательно пришел в себя. Рядом с ним стоял еще один, неуклюже целясь из пистолета мне в грудь, а на балконе, как зрители в ложе, старик и монашка. Двор освещали факелы. Эффектная сцена.
Старик наклонился через перила, крикнул визгливым дискантом:
- Беа, ты так хочешь этого проходимца? Тогда забирай. Я его тебе подарю.
Тот, кого мой ангел назвала Жерменом, зарычал:
- Но господин? Это же каторжник, смертник!
- А ты у нас божья коровка? - захихикал старик. Я с интересом взглянул на слугу. С такими плечами ему и оружие не понадобится, чтоб отправить меня на тот свет. Занятный образчик. Второй из мужчин был типичным сынком богатого дома. Лощеный и нервный. Опустил бы скорей пистолет, не ровен час, выстрелит. Жермен упрямо по-бычьи ревел:
- Господин, этих тварей выпустили убирать мертвецов. Мы живы потому, что ни разу не вышли в город и никого не впустили. Пусть убирается.
Мягкий воркующий голос донесся с балкона:
- И Беатрикс вместе с ним? - Монашка спокойно поправила платье. - Наша глупышка успела сорвать поцелуй?
Находчивый ангел в мгновение ока повисла на моей шее. Поцеловала неумело, но жарко.
- Ну что, теперь вы не сможете его выгнать!
Я мысленно поклонился доброй сестре за подсказку.
Быть может, судьбе надоели жестокие игры? Лукавая подмигнула пламенем факелов и дернула нить. Лощеный юнец подал реплику:
- Дядя, а если он вор? Пришел, чтоб убить и ограбить! Зачем рисковать?
Старик заскрипел ядовито и злобно:
- Мой милый Патрик, а ты приехал сюда не за этим? Дождаться, пока я умру и ограбить. - Он поманил меня.
- Эй ты, подойди.
Я осторожно высвободился из объятий. Прихрамывая, подошел ближе к дому, затылком чувствуя мрачные взгляды мужчин.
- Кто ты такой?
- Человек.
- Вижу, что не макака, - хмыкнул старик. - За что осужден? Если солжешь, велю пристрелить.
Задрав голову, я оценивал шансы. Он явно не глуп и, судя по язвительной дерзости, сильно напуган. Немощный, дряхлый, зависимый от слуги, которому хватит двух пальцев, чтобы сдавить его горло. Досадно живучий, для юного родича. Ему был нужен кто-то, чтоб отвлечь их вниманье.
- Я офицер. Служил Императору. Не повезло, оказался в плену.
- Бонапартист?
- Дворянин.
- Даже так?
- Колыбель и родню трудно выбрать.
Старик нашел мою шутку удачной. Довольно хихикнул.
- Жить хочешь?
- Если поесть и помыться то - да. Умирать надоело.
Он выдержал паузу. Изучая меня, как мальчишка разглядывает мотылька, протыкая булавкой. Усталость нахлынула, не дождавшись развязки. Хотелось улечься на камни и просто уснуть.
- Можешь остаться. Я подумаю, что с тобой делать.
Кажется, я слышал радостный визг и гневные вопли. Из апатии вывел спокойный с холодными нотками голос.
- До рассвета, в дом не пущу.
Монашка стояла на верхней ступени. Откуда взялась, ведь была на балконе? В какой-то момент показалось, что я ее знаю. И тут же прозренье - такие вот лица любили художники прошлого века. Смиренье и сила. Опасная, дивная смесь.
- Беатрикс, покажи ему, где колодец.
Мой ангелочек закружилась смеющимся вихрем. Вцепилась в рукав, бормоча:
- Я знала.
Предрассветная сырость ползла по двору, оседая на камни. Дом, а скорее уж крепость с бойницами стрельчатых окон, окутал туман. Центр мира, для пятерых осажденных чумой и теперь, для меня. Как странно сплетаются нити. Девочка села напротив. Подперла ладошками щеки. Совсем же дитя, белокурый взъерошенный ангел.
- Мне тебя обещала дева Мария. Сказала, чтоб я не спала. Я старалась, хоть призрак аббата и пел колыбельную.
Она, покачнувшись, запела. У меня по спине побежали мурашки. Не от песни, от взгляда с густой поволокой. От кукольных жестов. И вспомнилась пьеса. Безумная там собирала цветы в подарок несчастному принцу. К чертям все короны!
А солнце упрямо боролось с туманом, сжигая таинственность ночи. Я растерянно поднялся навстречу той женщине, которую счел за Христову невесту. Строгое платье и черные волосы в гладкой прическе, ввели в заблужденье. Монашка? Увольте! Скорее богиня.
- Беатрикс, ступай в мастерские там чистое платье. Умойся.
Она повернулась ко мне.
- Вам придется раздеться. Лохмотья сожжете. Это вещи Патрика, думаю, будут вам впору.
Я кивнул, предвкушая, как смою тюремную грязь, но две красавицы не шелохнулись. Язык был врагом и врагом он остался.
- Хотите, чтоб я это сделал при вас?
У старшей пунцовыми пятнами вспыхнули щеки, а младшая снова уселась на землю и засмеялась:
- Конечно.
- Сейчас же ступай, Беатрикс. Вести себя так - непристойно. Твой отец может и передумать, узнав.
- Вы злая маман, - огрызнулся бесенком мой ангел.
Я же опешил. Если сморщенный карлик, одной был отцом, то другая - жена старика?
- Мадам Элинор. - Из тени шагнул к нам Жермен. Он все это время не спускал с меня глаз. - Прикажете, я уведу Беа силой.
- Ты мерзкая крыса! - От злобы у девочки лязгнули зубы, и почти в тоже мгновенье, она усмехнулась. - Я уже ухожу.
Приличье она соблюла, но я мог поклясться, что видел плутовку в окне.
Елинор нахмурила брови.
- Раздевайтесь. Я знаю признак болезни и должна убедиться. - Она говорила так мягко, как будто читала молитву.
- Не подчинитесь - Жермен вас застрелит.
Нет, это уж слишком! Ханжою я не был, но просто безумье, раздеться средь белого дня на виду у двух женщин. К чертям все на свете! Я подчинился.
Когда этот бред, наконец, завершился, мне дали поесть. За кусок пирога я простил им любые безумства. А, оказавшись в маленькой комнате, рухнул в постель и уснул, как убитый. Приснился кошмар. За прялкой - судьба с лицом Элинор и шальными глазами Беа. Точеные, бледные пальцы, туман и кровавая нить с узелками. Кто-то страшно кричал. Истошно, надрывно. Я слышал такое не раз, в пылу схватки. Вскочил, содрогаясь, и понял, что это не сон. Крики стихали. Последний всплеск хриплого воя и тишина, от которой сдавило виски. Темно. Неужели, я спал почти сутки? По лестнице звук торопливых шагов, шорох платья. Вошла Элинор, в лице ни кровинки, точеные пальцы сжимают свечу, и пламя трепещет в зрачках.
- Мне нужна ваша помощь.
Я пошел за ней следом, оставив вопросы. На смятом ковре лежал мертвый Жермен. Громадный, скорченный, с пеной у губ. Яркий свет канделябров лился на книжные полки, и медный Сократ равнодушно взирал с высоты. Такой же зеленый, как грек, только тихо скулящий, стоял на коленях Патрик. Его дядя забился в глубокое кресло, а Беатрикс болтала ногами, оседлав край стола.
- Это чума. Мы погибли, - взвизгнул племянник.
- Не думаю. - Я наклонился и поднял бутылку. Сквозь стекло был отчетливо виден осадок. - Отличный коньяк. Сколько он выпил?
Беатрикс засмеялась:
- Почти все. И умер как крыса. Я знала! Я видела белую даму.
Старик заскрипел задыхаясь:
- Мой коньяк?
- Да папа, он часто так делал. - Она со стола подхватила блестящие камешки. Только тогда я заметил на бархате россыпь брильянтов. Старик дико взвыл и ударил наотмашь. Сверкающий дождь застучал по паркету. Меня затошнило. Этот немощный карлик, с неожиданной прытью, пополз собирать, не гнушаясь еще не остывшего тела. Племянник хотел, было тоже помочь, но старик заорал, так что звякнули стекла:
- Не смей! Получишь их только когда я подохну.
Разумный совет и главное очень уж к месту. В глазах у Патрика мелькнул огонек. Беатрикс отвлекла мои мысли, едва не сбив с ног.
- Ты пожалеешь, папа. - Она хлопнула дверью.
Старик протянул мне ладонь. На пергаментной коже - холодные искры.
- Они тебе нравятся?
- Нет. - Я брезгливо отвел его руку. - Предпочел бы монеты.
- Отлично. Место свободно, как видишь. Мне нужен охранник. Иначе они... - он ткнул пальцем в жену и племянника, - до меня доберутся раньше, чем смерть. Я заплачу тебе золотом, а потом дам бумагу, с которой ты сможешь спокойно уйти. Беглых будут искать, даже после того, как снимут чумные посты на дорогах.
Я знал это лучше него.
- Хорошо, я согласен.
Патрик весь затрясся и выбежал вон. Мадам Элинор равнодушно пожала плечами:
- Как скажешь, Арье.
Поправила книги, положив на Галльские войны стилет для бумаг. Игрушку длиною в ладонь с насечкой по лезвию: "mors omnia solvit".
- Тело лучше зарыть. В освященной земле ему будет спокойней, чем в яме за городом.
- И ни слова о том, кто его отравил?
Муж и жена промолчали.
Влажные комья земли глухо падали в яму. Мадам Элинор держала фонарь.
- Пусть покоится с миром.
Я оперся на заступ. От нее веяло усталым смиреньем и безнадежностью. Когда сильный сдается, то рушится мир. Захотелось обнять и утешить, но я не решился. Спросил, лишь бы что-то сказать:
- Сколько лет вы замужем?
- Восемь.
- Значит Беа...?
- Дочь от первого брака Арье. Весной мне исполнилось двадцать четыре, ей - четырнадцать. Сами судите.
Я в сердцах чертыхнулся. Двадцать четыре, а выглядит будто старуха. Не лицом и фигурой - повадкой. Иные и в сорок, ну сущие дети. А эта... Проклятье! Красавица, ей бы плясать на балах и слушать сонеты, вместо брюзжания старца.
- Но зачем? Почему?
Она поняла, улыбнулась печально.
- Он меня купил у семьи. Как камею. У Арье их десятки, он любит красивые вещи.
- Однажды, все это достанется вам, как награда за годы мучений.
Элинор горько вздохнула, слезинка сползла по щеке. Вот тут я не выдержал. Она и не думала вырываться. Беззвучно рыдала, уткнувшись в плечо. Я шептал что-то нежное и вдруг спросил:
- Вы меня не боитесь?
Женщина вытерла слезы.
- Чего мне бояться, ты же здоров.
Мне стало холодно. Этому дому был нужен скорей экзорцист, чем священник. Наверно, я вздрогнул, потому что она отстранилась и быстро ушла.
Где-то около часа я любовался ночным звездным небом, решая дилемму: не лучше ли просто сбежать? Даже взобрался на стену. Услужливый ветер принес запах смерти, треск выстрелов и лай собак. Если прорываться, то сытым и небезоружным.
Мадам Елинор нагнала меня в коридоре. Я открыл дверь кабинета, впуская ее. В руках у заботливой женушки был чайный прибор и печенье. Господский цинизм - закусить там, где только что умер слуга. С трудом удержался от дерзости, узнать: кто из нас будет "грибным человеком"? Она сделала шаг и закричала, роняя поднос. Голова старика покоилась на раскрытых страницах, а пониже затылка - вонзенный стилет. Смерть решила проблему. Но чью? На крик примчался племянник, как будто ждал за углом. Юнец мог бы сделать карьеру на подмостках любого театра. Жаль, не было пепла для фарса. Пока я усаживал обмякшую Элинор в кресло, Патрик уже рылся в бумагах. Вскрыл пухлый конверт и вскрикнул:
- Мы нищие Элинор! Он все завещал Беатрикс!
- Беатрикс? - повторила вдова. - Где она?
Без стука вломились к ней в спальню. Я поднял повыше свечу и застыл. Руки девочки были в крови, на постели багровые пятна. Она бормотала невнятно:
- Опять согрешила. Я грешница, заперт навеки Эдемский сад.
Стоило к ней подойти Элинор и Патрику, забилась в истерике:
- Нет, только он меня защитит! Только он. - Потянулась ко мне с отчаянной детской мольбою.
Мне ничего не осталось, как обнять безумную.
- Ты меня защитишь? Не подпустишь белую даму?
- Обещаю.
Улыбнулась наивно, беспечно. Свернулась калачиком на постели, уснула, словно задули свечу. Я запер дверь, опустив ключ в карман. В коридоре ждала Элинор.
- Прошу, не бросай нас. Мне страшно.
- Мне тоже.
Вторую могилу за ночь копал, размышляя о вечном. Уже собирался прочесть эпитафию над стариком и слугой, как сверху посыпались стекла. Беатрикс стояла на подоконнике.
- Ты обещал ее не впускать. - Она обернулась к кому-то в комнате, крикнула:
- Не подходи, нет! Не надо!
Взмахнула руками. Бескрылый, безумный мой ангел. О, если б умела летать! Увы. На каменных плитах белокурые локоны быстро темнели от крови. Задрался подол. Ее нужно хоть чем-то прикрыть. Меня трясло так, что дрожали колени. Вбежал в ее комнату. Наверно безумье заразно. Что ждал там увидеть? Лунный свет на обоях и никого.
Стоял у окна, глядя вниз, и вдруг, почувствовал легкое дуновенье. Запах сырого подвала. Ногтями поддел едва видную щель на стене. Ступени вели в преисподнюю. Белая Дама на нижней оставила саван. Проклятье всем демонам Ада! Я вспомнил Патрика. Каждый жест каждый взгляд. "Мы нищие... Он все завещал Беатрикс" Не демоны - люди вершат зло под солнцем.
Вопросы сменяли ответы. Осадок в бутылке... "Я видела Белую Даму..." Подол, обнаженные бедра... У нее на руках могла быть не кровь старика, а своя. Ребенок стал женщиной. "Я согрешила..."
Я зарычал, теряя остатки рассудка.
В холле гулкое эхо.
- Все кончено. Элинор, мы свободны! Ты же знаешь, как я люблю тебя!
Патрик целовал ее руки. Увидев меня, Элинор отшатнулась.
- Оставь меня, слышишь. Я не хочу, не могу!
Я ударил его. Мой хлеб - убивать. И если в бою порой посещали сомненья, тот в этот момент я убил наслаждаясь. Отбросив весы, Немезида вручила мне меч. Три жизни в обмен на одну. Правосудье свершилось.
Элинор заперлась в своей комнате. Когда схлынул накал, я сделал то, что был должен - взялся за заступ. Четыре могилы в углу монастырского сада. Убийца и жертвы. В какой-то момент у меня началась истерика. Я смеялся, сидя в изголовье Патрика. Если вдова промолчит, никто ничего не узнает. И его и мои прегрешенья спишут на Черную Смерть. Полумертвый от усталости вполз в дом. Нашел на кухне сыр и бутылку вина. Живым нужно жить. Был почти полдень. Элинор все еще не выходила. Я постучал к ней.
- Открой. Нам нужно поговорить. Не бойся, тебя я не трону. Хочу объяснить.
Я слышал, как она ходит по комнате и плачет.
- Поздно. Я проиграла. По телу кровавые звезды. Все зря.
Она опустилась по ту сторону двери, скреблась будто мышь и тихонечко выла.
- Свободы хотела. Свободы, любою ценой. Думала, до расплаты пройдут еще годы. Не вышло. Но, почему? Они все были твари. Неужели за них такая расплата? Смерть от чумы за двух монстров, безумную и ничтожество?
Меня вырвало прямо на лестнице. Несчастный глупец и игрушка. Вернулся, хотел выбить дверь, но она пригрозила, что застрелит. Спокойно так и равнодушно, и я ей поверил. Она долго молилась потом зашептала:
- Я скоро умру. Умоляю, останься. Побудь со мной до конца. Я скажу тебе, где тайник. Уйдешь богачом.
Элинор умирала три дня. Возможно, я тоже был болен, а может, превысил предел своих сил. У меня началась лихорадка и бред. Какие-то люди ходили по дому. Меня тормошили, потом понесли.
- Осторожней. Это племянник старика ювелира. Наследник. Патрик Вуазье.
Какое дурацкое имя. И странно знакомое. Но мне было больше по вкусу другое: Антуан де Бриньи. Насмешница с прялкой склонилась ко мне и прижала к губам точеные, бледные пальцы. "Молчи" Я усмехнулся в ответ, твердо зная, что нить будет длинной.