Расположение в Николаевке ополченцы называли дачей. Вокруг сады, огороды. В окна заглядывает черешня. Утром - как в раю: солнце мягко будит, славно греет. Птички щебечут, бабочки бьются в стёкла, пчёлки жужжат - покой и умиротворение. "На даче" они уже больше месяца, обжились и даже немного хозяйствуют. Насколько позволяется командирами. Практичность востребована обстоятельствами. Это поначалу еды было хоть отбавляй. И лавочки давали продукты, и горожане делились запасами. "За так" позволялось брать данное от щедрот или души. А прежде рассчитывались деньгами, теперь - расписками от "Первого". С печатью. Простенькой, без герба.
Назвались гарнизоном - командиры торопятся соответствовать "новому формализму". Атрибутики "Русской весны" уже мало. Да, и вера коммерсантов в обеспеченность предлагаемых векселей тает с каждым днём осады. Власть - валюта конвертируемая, когда сама в силе. Оружие, конечно, власть, но на долго ли? Оно должно стрелять. И не абы куда - в злодеев. Очевидных, однозначных. И без лишних процедур. Иначе право на оружие бледнеет, хиреет и оспаривается.
Славянск почти окружен. Войдут укропы в Северск, прикрывающий "дорогу жизни", и - всё: гарнизон в блокаде. А в нём почти вся "русская сила". В Северске только взвод, в соседнем Ямполе - две неполные роты, поди-ка повоюй со второй армией Европы. Хотя, как знать, если не начать? Может, только самоназвание.
Да ещё тылы требуют внимания. Власть должна признаваться всеми, быть авторитетной, решительной, решающей. Поддержка местных теперь единственный ресурс гарнизона. Вера в РФ стремится к нолю. Потерять доверие людей - всё потерять. Оттого политика в гарнизоне - с пониманием момента: мародёра - к стенке.
Война не обходится без жертв. Кто, что может. Но когда нуждающийся с "калашом" на плече, пойди - разбери: насколько искренен тот же жертвователь. А надо! Не разобрался - трибунал. Тот разберётся. По-военному быстро. Особо не раздумывая. Вон командиров ополчения, позарившихся на коллекционное оружие местного бизнесмена, недавно расстреляли. Потому как - не трофейное взяли, а цену имеющее! Может - большую. Проверить не успели. За трофеи бы полагались почести и награда. А так - пуля! Переоценка всему. После расстрелов психика бойца ополчения должна была принять простую установку: в тылу автомат - лишь груз на плече. О всех солдатских нуждах думают командиры. Ну, о почти всех. "Обогащайтесь!", это - в банду.
Тылы надо крепить. Особенно сейчас, когда укропы обложили Славянск со всех сторон и подрывают авторитет ополчения каждым выстрелом по городским кварталам. Поскольку, солдат, только обороняющийся - не вдохновляет обывателя.
"На даче" много черешни. Больше красной, есть и белая. После небольшого дождика, налитая сочной мякотью, она кажется поданной на блюдце - рука сама тянется. Но Иртыш сдерживается, крутит головой - вдруг кто видит. Вроде - никого, и он обрывает ближнюю к лицу гроздь ягод, изображая неловкость: эх, досада-то какая! Рука картинно описала дугу и остановилась у рта: не пропадать же добру! Косточки сплюнул подальше, в траву - так надёжнее будет. Командиры, хоть и нечастые гости, но лучше не оставлять улику "мародёрства".
Кому скажи, засмеют! Опасный русский! Пожиратель черешни! Да, дрозды тут проворней будут. Но они Иртышу - не конкуренты. Деревья высокие - под семь метров. Кому - вершки, кому - корешки. Верхушки черешен уже изрядно прорежены пикирующими клювами. Нижние ветки куда целее: ягоды созрели и уже осыпаются. Гниют под ногами. Командиров этим аргументом не пронять. Сказано - нельзя! Солдат живет чужой волей. А так, пока никто не видит - наверное, можно - и своей. Только с небес виден грех черешневого волюнтаризма. Прощается. С командирами сложнее: если что не так, грозят трибуналом. С недавнего времени мародёр - тот же укроп, даже хуже. "Какие ваши доказательства?" - вспомнилось ему возмущение советского уголовника из американского фильма начала девяностых. Выглядел тот, конечно, не убедительно и даже комично. Станиславский бы кадр вырезал. Фальшиво. Но заговоривший в нём адвокат с каждой сплюнутой косточкой набирается наглости. "Вот корову сожрать, это да, на мародёрство, может, и потянет. Да и то - как посмотреть! Если всё мясо в одно горло - это одно. А вот рота? Может считаться за мародера? - Иртыш разжевал, вопрошая, очередную гроздь. - Рота - сила! С коллективом считаются даже крутые командиры, он то может и отнять авторитет. Без оного командир уже и не командир вовсе: враз теряет и твердость взгляда, и металл в голосе", - Иртыш сплюнул уже открыто, демонстративно, будто кислинка местной черешни добавила в его жизнь новых смыслов; проверить бы надо.
Мысли о говядине и командирском авторитете были связаны. На днях ополченцы приволокли на "дачу" тушу убитой осколком коровы. При этом галдели, будто вороны на богатой помойке. Как же - подарок бога войны. Свежей говядиной тут уже не кормили. В Славянске давно не было ни света, ни воды. Привозное мясо получалось жёстко-резиновым, и командирского позволения пожарить свежатины "дачники" Николаевки ожидали в приподнятом настроении, верили, что оно будет здравым. В критических ситуациях - условности по боку! Фронт надо крепить не хуже тыла - бои на носу. Укропы нагнали сюда столько танков, что тесно наступать будет.
После отмашки командира коптильня заработала на всю свою скромную мощность. По дощечке разобрали дальний от дороги забор, приглядывались уже к придорожному, но перспективы "предприятия" изо дня в день становились туманнее. Миномёты укропов, отработав по склону холма, перестали гонять стадо и подобрались к позициям ополчения в лесополосе. Туда, на позиции и шла бастурма из коптильни - минуя столовую - прямо с колёс. Вот и сейчас, заслышав клаксон столовского "уазика", Иртыш вспомнил о делах насущных. "Что-то рано", - стрелки "Востока" с небесными часами. Час назад засыпал опилки. Дымит коптильня. Поспешать никак не получится.
- Строиться! - разнеслось за забором. Прозвучавшая команда заставила Иртыша взглянуть на мир шире: "уазик" не к нему. Он всё же толкнул задвижку агрегата туда-сюда, и не торопясь пошёл за калитку.
Дорога оживала. Самые расторопные ополченцы уже изобразили нечто похожее на строй. Взводный со склоненной перед Политруком головой что-то выслушивает. Явно построение не его затея. О чём разговор меж командирами Иртышу не слышно, но по жестикуляции их рук понимает: наград сегодня не будет.
Иртыш из Сибири. На Донбассе он родился. Давно, когда тот ещё был в Советской Украине. Потом Украина перестала быть советской, а вместе с тем - и Россией. Впрочем, Иртыш украинскую государственность всегда воспринимал как условность, этакую расширенную автономию СССР. Обновление страны он не принял, но молчал, как бы ожидая подведения итогов. Только после объявления Киевом Бандеры народным героем в душе созрел протест: какой-такой герой? Когда же малая родина позвала на помощь, он не долго раздумывая поехал бить нациков. Так и начался его путь добровольца.
Приехал поначалу в Луганск. На Донбассе уже стреляли. "Можно и так", - встретил Иртыш известие о вооруженных стычках с фашиствующими украинцами. Прибывший из Славянска за пополнением забрал его и ещё троих ополченцев на передовую "русской весны". В беседе рекрутер источал уверенность в скорой победе. Только предупредил: за неисполнение приказа - пуля. Либо в голову, либо - в ногу. Угрозу не поняли, сочтя за шутку. Плохую, конечно. Разве в своих стреляют? Иртыш меж новых товарищей назвал рекрутера "Барабаном", хотя луганские представили того Политруком. Иртыш оценил "погоняло" неудачным, надуманным. Какой-такой политрук? Говорит тот хотя и негромко, но звучно - барабан и есть!
Он мыслил в логике недавней жизни: не подхожу - обходной на руки; и воюйте сами, а я смотреть буду. А то - пулю! За какой-такой приказ! Иртыш и к законам то относился без особого почтения. Однако ни сам Иртыш, ни его спутники открыто не возмущались, перетерли меж собой "тупую тему" и на том успокоились. Иртыш тогда лишь чуток принюхался. Отчего-то считая, что неприятности можно учуять носом. Своим глазам и ушам веры меньше - какое кино только не покажут! И вот перед ним какой-то рыбак с кобурой. Упитанный, и вид жизнелюбивый, со здоровым румянцем на щеках под седой щетиной. Представить такого твоим убийцей трудно. Иртыш внутренне хохотнул: во, мужик загнул! Тоже мне - приказчик! С тем и уехал на помощь Славянску.
Война входила в мир Иртыша неспешно. Выдали "калаш", поселили с товарищами в домик, окружённом черешневым садом. Несмотря на сезон хозяева "дачи", бывали тут редко, опасаясь набирающего силы конфликта. Нацики шли за спиной армии, подгоняя её. Новый тип заградотряда, так сказать демократический.
Мир победившего майдана наступал всё увереннее. Если кто и появлялся, наберёт чуток урожая и - обратно -в свою панельку. За имущество особо не волновались, да и добра "на даче" не так много. А известие о безжалостном трибунале обошло каждый дом в округе. Есть куда и кому пожаловаться. И жалуются, если что. Легитимность трибунала - граждан заслуга. "Первый" знает толк в политике.
В мае-июне уже было много смертей. Гибли и ополченцы, и обыватели. Про мародёров и прочих несознательных элементов почти не вспоминают. Укропы собирают урожай до пяти душ в день. Будто соревнуются меж собой. "Сепаров" убивать легко! Особенно - мирных, те и ховаются плохо, и такие же вороги вольному украинству, как москали. А смерти "за горизонтом" очень абстрактны, точно игровые, компьютерные. "Геймер-на охоте". Обнуление чьих-то жизней.
Война идей: украинской с русской, или - наоборот. Подразделение Иртыша воюет пока условно, бывает бомбят, но без особых успехов. Потери - в стаде. Ополчение в плюсе!
Но тоскливо. Сказывается неустроенность быта: помыться, постирать, просушиться - в этом бойцам нет помощников. Дома остались матери, жёны. Теперь припоминают навыки стирки и штопки. Если вообще был такой опыт. Иртыш, как и многие, свой скудный капитал уже потратил на носки по 20 гривен. Цена неплохих сигарет. Хорошо, что не все лавки закрылись. Свежесть - это важно. Сигареты приходят с гуманитаркой. Спроси - не откажут, сами предложат. А носки, трусы? Этого в посылках человечности очень мало, шлют отчего-то в избытке женские прокладки.
Коптильня Иртыша быстро набрала популярности. И не только из-за своего мясного профиля. Соседи "по даче" поначалу "заглядывали на огонёк" с намерением просушить свои тряпки. Иртыш с таким подходом не церемонился: каждую попытку использовать "аппарат" встречал матом. Его мозг вскипал при виде пристроенных у "аппарата" мокрых тряпок. Возмущался нарочито громко - на всю округу: "Мясо провоняет! Тут, балда, бастурма готовится!" "Бастурма", - звучало особенно чётко и с интонацией большой значимости. Рота быстро усвоила: культуру этого места задаёт только он, Иртыш. А приходить к нему в гости можно с чаем и хорошей историей, а не с трусами. Так что несознательный утилитаризм бойцов он придушил в зародыше, и насадил свой, сознательный. Коптильню теперь именуют чайханой. Восточное название коптильне Иртыш дал сам, оно за ней и закрепилось. Ополченцы теперь назначают встречи в чайхане, будто в популярной "на районе" забегаловке.
Бойцы приносят печенье с чаем, реже - кофе. Спиртное - под запретом. Но содержимое кружек командирами не отслеживается, и, бывает, бойцы неестественно откидывают назад свои головы. В сумерках это выглядит ритуально.
Иртыш набирался в чайхане авторитета и чужого опыта. Его даже кто-то назвал аксакалом, но оставаясь верным идее казачества, он поправил польстившего: "У нас старики!". Посиделки приносили "на круг" истории из жизни гарнизона. Иртыш напитывался новой жизнью, её нравами: что хорошо, а что - плохо...
Недавно вспоминали Медведя - товарища Политрука: мол, есть настоящие герои. Тот один воевал против наседавших укропов, стоя на перекрестке селения с ручным пулеметом под прикрытием единственного бетонного столба, и поливал тех свинцом пока не упал. К раненому Медведю долго не могли отправить помощь. Трусость? К единому мнению тут идут долго, второй месяц уже. Это с героями яснее ясного: погиб - герой! Выжил, как говорится," будем посмотреть".
Теперь все известно: рядом с тем боем героя была трофейная БМД, но её "десантники" - числом в целое отделение - попрыгали с брони, как только прозвучала боевая задача. Позже смельчаки всё же нашлись: забрали с того перекрёстка уже истекшего кровью Медведя. Тот умер среди своих, в больнице. Героизм? Теперь тема героя и труса в чайхане не иссякает, как же - это тема любой войны, её драматургия. Война начиналась на глазах Иртыша.
Единому пониманию мешает аргумент: "А ты там был?" Это Конкретный, как Иртыш именует одного из частых гостей чайханы, вставляет каждый раз свой аргумент, как только намечается согласие по актуальной теме.
- Вот что тут судить-рядить? Попрыгали с брони всё что сбежали. Трусы, однозначно, - заявляется кем-то очередной "аргумент". Иртыш на такие измышления внимания не обращает, они его и не касаются, и ничуть не волнуют. И есть кому тут сказать - в тему.
- Не обязательно быть орлом, чтобы представить его полёт, - парирует Конкретному легкий в суждениях "дачник" - таковых пока много.
- Да-да, приснится, что герой, так герой и есть. А то как же? Представил! -
Конкретный лицом, вроде, серьёзен, но сказал, как посмеялся. В чайхане оценили дружным "га-га-га".
Когда в чайхану заходит Крым, пожилой мужик, бывший преп, обсуждаемые темы вскоре остывают. В отличии от Конкретного тот, будто нарочно, уводит беседы в какую-нибудь заумь, в абстракции. Вот и теперь: мол, скажите, человек бежит оттого, что боится, или боится, оттого что - бежит?
Иртыш на правах хозяина отвечает первым, как не поддержать "умную беседу" чайханы:
- Ясен пень: испугался - побежал!
Крым качает головой, мол, ошибаешься, и выдал лекцию: мол, некие бихевиористы доказывают, что наши страхи - суть эмоции, и они только сопровождают реакции, а не порождают их. А значит: боимся, когда бежим. Ну, а бег "запускается" инстинктом самосохранения. То есть последовательность такова: инстинкт - бег - страх. И рассказал историю ранения одного бойца, доказывающего им сказанное. У бихевиористов, разумеется, примеры были другими. Но Крым взял лучше понимаемый окружавшей его аудиторией.
Байка препа простенькая, но - в десятку. А дело было так...
Бойца подкинуло взрывом, уложило на землю; автомат рядом, но тело не слушается, будто - чужое; и не сильно вроде ранен. Слышит приближающиеся голоса, осмотрелся, до автомата меньше метра, но даже пальцем не пошевелить. При этом никакого страха, и в голове полная ясность. Из кустов появляются двое, видят раненного, направляют стволы. Хоть и в беспомощном состоянии боец, но лежит ровно - не паникует. Ну, нет в человеке страха. Всмотрелся - свои, ну и говорит им: мол, свой. Те ему: "Все тут "свои", когда здец пришёл". "В кармане корочка", - убедил тех парализованный.
Байка "дачникам" понравилась. Когда выяснилось, что "свой попал к своим", Иртыш услышал в чайхане вздох облегчения. Хотя это мог закипать чайник. Конкретный же коронного вопроса не задал, но согласился ли?
- Укропы бы такого героизировали, они это любят: у человека жизнь на волоске, а он лежит в полном расслабоне. - подытожил свою байку Крым и повторил истину бихевиористов с нажимом в голосе на отрицание, - нет рефлексов, нет и эмоций.
Вроде, складно звучит, но как убедиться в истине? Конкретный опять за своё - сомневается, поменяв тактику, развернул свою позицию на все "на 180":
- А может его парализовал страх? Бесстрашие от страха!
- Он же об автомате думал, а не о горшке, - улыбается Крым, вставив свой "пятак".
- Что-то не пойму тебя, запутал, то оправдываешь труса, то... - Иртышу захотелось конкретики теперь уже от Конкретного.
- Вот те раз! Когда это оправдывал? Только спрашивал праведников: были ли они там? Может они, те орлы, что только во снах и летают.
- Ну, так человеку молчать остаётся, раз не был в чьей-то шкуре. О чём тогда говорить?! Мне так в твоей шкуре однозначно не бывать - Иртышу захотелось выставить Конкретного за калитку, но вовремя осознал, что мир и согласие в ополчении - залог процветания его чайханы; сдержался с большим трудом - ради успеха "предприятия". "Хотя таких гнать надо!", - недовольно шепнул он своему альтер-эго, вступившемуся за свободу мнений.
- Да, лучше молчать, молчание - золото, говори, когда молчать не можешь.
-Ты сейчас не смог промолчать? - раздражаясь, Иртыш уже был готов пересмотреть "политику заведения".
- Отвечать, когда спрашивают - надо, это вежливо и культурно, - продолжил бесить оппонента Конкретный.
- Чудак-человек! Тебя о чём спросил то? О чём прикажешь нам тут общаться? Сидим, пьём чаёк, отдуваемся: мол, хорошо. Это общение?
- "Хорошо", очень содержательное слово. - смотрит Конкретный вызывающе.
- А мат? Тут каждый второй матом орёт! Общение?! - Иртыш и сам уже переходит на крик - Сука, это общение?
-Да, общение, - опять встревает Крым со своими размышлизмами. - Вот кто такая эта сука, упоминаемая часто хохлами? Поведенческая характеристика, и только. Кто погладит, к тому и ластится. А вы, россияне, как представляете поведение тех, кого ругаете пидорасами? Ваше же слово - исконное, у других, вроде, и не встречается. Какое же? Польская "курва", местным понятнее будет. Вот чех приехал - и у него там своя "курва", наверное, есть. Кстати, он уже ругался? - Крым оглядел чайхану, мол, как тут с лингвистикой. - Так вот, если русский скажет кому пидорас, он этим хочет отнять право называться мужиком. Это не ругательство, это приглашение на драку! Любое насилие, даже на словах - это установление права, другого смысла оно не имеет. Вспомните Достоевского: "Тварь я дрожащая, или право имею?!" О том же, только культурно, литературно.
Похоже, "дачникам" тема русского ругательства в тот день была ближе. Кто-то даже назвал его ордынским с ноткой гордости, будто та историческая Орда ещё в силе и она - такая же наша, как Сибирь. Но Иртыш не любит "переписывать историю", какую усвоил в юности с той и намерен жить. Да, и вёрткий этот Крым оказался, вот как ловко с "сучьей" темы соскочил!
- Лады, Крым, вопрос не для филолоха: бежит человек в атаку, ногами перебирает, вот какая у него эмоция? - Иртыш смотрит испытующе, не всё тебе вопрошать!
- Ну, эмоция тут не в быстроте ног и направлении бега, она - в крике "Ура". Это эмоциональная солянка Намешано так, что разобрать её на составляющие крайне трудно, особенно, когда "ура" орёт целая рота. И воодушевление, и отчаяние. И агрессия, и страх. Много чего. Но у роты разом, скорее, восторг победы. А инстинкт тот же - самосохранение. С поправкой: с ощущением своего превосходства. Есть или нет его, как знать? Пропаганда должна озаботиться тем, чтобы было. Сам скоро узнаешь. Хотя - нет, другое время. Другая война. Тут и "Мама!" не кричать, не успевают. Смерть по твою душу далеко мыслится. Но ты готовься к любому бою, как штыковому. И не забывай, что будешь кричать, такими и эмоции выйдут.
- Было дело, убегал как-то от толпы с сельских танцев, давно, школу только закончил. Мало что помню. Мат орался. Но кем? Может, ими, может - мной! Про маму не вспоминали. Никак.
- Мат - тот же рефлекс. И "Мама!" Не у такого, конечно, парня, как ты. Но - чистый рефлекс, речевой. Хотя в ошмётки разорванный товарищ, наверное, пострашнее деревенских с дубинами будет. Так что, ещё не то может выдать твой мозг. Он всё про тебя знает. Заматеришься в бою, молодец! К драке готов. Будешь в пример тем "десантникам" в Семёновке. Да, не только им. Политрук вон после Ямполя, серый ходит, видно, расстроили его бойцы, не проявили себя как должно было. Да, когда силёнок маловато, отвага в цене. Только в ней может быть наше превосходство, рождающее победоносное "ура"." Герои, вот как нужны! - жестом ладони Крым как бы рубанул себе горло.
На том вся тема рефлексов вся вышла, но не труса. Эта, вроде, как прописана на войнах, в ней вся драматургия.
- Нет, ну не сдрейфили мы тогда, в Семёновке - возразил Гагарин, один из самых молчаливых в чайхане, - так вышло, что все разом попрыгали с брони, будто по команде. Ну, а если и шугануло нас, то всех разом! Да и как представить: кто-то из нас колотит водиле по броне: давай - вперёд! После стакана водки - разве что. Испуга не было, поверьте.
- Мы тут уже час - о страхе. - Крым взял со стола обломок карандаша, постучал им, будто недовольный учеником. - Скажу тебе проще. Ваш "спецназ" тогда надо было довезти до того перекрестка, стряхнуть с брони, и - пинком под зад - прямо в бой! А вам: задание, вроде как думать дозволили. Мышление, брат, трусливо в своей рассудочности: взвешивает "за" и "против". Умереть, рассуждая, трудно. Мозг оберегает тебя. На то вам и командиры даны. Это им думать и можно, и нужно. Вот Политрук изобразил на днях поднимающегося в атаку политрука той войны со снимка всем известного. По мне так не очень похоже вышло. Превосходства не заметил. Но всё равно сильный образ, работающий. Вдохновляет. Победить труса должен командир. Лучше - своим примером. Были тогда и приказы, и заградотряды. Но быстро дошло: без героизма не победить. Хотя сегодня, говорят, пришла другая эпоха. Героев не очень любят, мешают жить Так что - как знать? Повезёт - узнаем. У нас, вроде, прогресс запаздывать должен.
Гагарин закивал стриженной "под ноль" головой. Предложенное понимание трусости, похоже, пришлось ему по душе.
После лекции Крыма прошло больше недели. Случаев оставления позиций стало больше. Для реабилитации "попрыгунчиков" хватило новых историй Ямполя, Красного Лимана. Атаманы так вообще в заслугу ставят сбережение жизней своих казачков. Ментальность не та. Русский солдат должен возвышаться над другими своей жертвенностью. Сколько об этом писано-переписано. Теперь востребована эта жертвенность. В ожидании боёв, это хорошо понимают командиры. Пока их считали "передовым отрядом" Москвы, превосходство было на их стороне, теперь противопоставить "укропам" можно только беспримерный героизм. Идейный боец и сам голову сложит, и командира оправдает, если тот покарает прижимистых до своих душ бойцов. Таким теперь видится хороший солдат. "Батяня-комбат" тут совсем не звучит - сопли для русской глубинки, но там - мир.
Иртыш, кажется, это начинает понимать, и куда серьёзнее воспринимает оброненную раньше угрозу Политрука. Припомнилось и то, что слова о пуле произносились тогда обыденно, будто рецептом нового блюда делится - не жалейте перца, он придаст мясу особый вкус. Эмоциональное же "убью", которое доводилось слышать раньше - это просто сотрясение воздуха! Условный рефлекс. Речевая агрессия - боязливая, если верить Крыму.
Иртышу приятны их неспешные беседы: окружающий их хаос отступает и мир предстает другим, чуточку лучше, понятнее. Образ Политрука как крутого пустобреха давно дал трещину, и Иртыш уже допускает право за Политруком "стрелять" в своего для дисциплины: а как, прикажете, бороться с плохими рефлексами? Может, это та необходимость, что во благо. Хуже, если все начнут рассуждать, умничать как этот Крым. А так ещё поживём. Иртыш, хоть и из казачьего племени. но "Любо!" ему тут никто не крикнет. Так что будь по-вашему, товарищ Политрук. Это "будь по-вашему" он пробормотал себе под нос, засыпая. Но в тишине сумеречной комнаты согласие вышло громким
- Что? - отозвался из своего угла сосед.
- Спи. Это себе говорю.
Смирившись с неограниченной властью командира, Иртышу вдруг почудилось, будто бы тот стоит за спиной и ковыряет берцем траву на его участке: "Что, черешню жрёшь?". Даже затылком ощутил пристальный взгляд говорившего. "Только совсем гнилую", - оправдался он, с тем и заснул. Политрук же ещё раз потревожил бойца под самое утро. "Ладно, - сказал тот уже в лицо, - доедай свою гнилую черешню, но если сдрефишь в бою- хана и тебе, и твоей чайхане".
Проснувшись, Иртыш окликнул "дачу", хотел спросить о Политруке. Никого. Дневное солнце припекало даже через стекло, слепило. Иртыш прикрылся ладонью. Что сон, что явь... Бабочка давно в паутине. Он резко встал, прошёл в угол товарища. Кровать аккуратно заправлена новеньким одеялом. Рядом - на табурете - подушка, ещё в упаковке. Гуманитарка! А как - иначе?! Он подпрыгнул, снёс ладонью из угла паутину с крылышками бабочки и пошёл за двери, заниматься коптильней...
И вот их опять построили. Иртыш, как и все ждёт, что скажут командиры. Однако Политрук отпускает Тесака и требует из строя Гагарина. Тот делает небольшой шаг из строя и вопрошает командира взглядом: мол, что?.. Но без намёка на дерзость.
- Скажи, мил человек, ты зачем прокладки у наших поварих спёр? - мягко начинает Политрук.
Гагарин покраснел, замотал головой.
- Я, я... Это гуманитарка. Смотрю на стельки годятся. Вот и взял.По ошибке.
- А фен? Тоже гуманитарка?
- Не знаю. - мямлит тот, оглядывается назад - на стой, будто ищет поддержки. - Носки сушить, голову - тоже сгодится.
- Ну-ка, шапку долой!.. Что тут собрался сушить?!
Гагарин, словно соглашаясь, провёл ладонью по ёжику своей головы: и впрямь, сушить нечего.
В строю принято молчать - не на собрании! Гагарин не оправдывается, не объясняется. Только глупо улыбается и всё больше краснеет. Что тут скажешь? Такая вот ему досталась гуманитарка... Политрук же только жёстче смотрит поверх головы провинившегося бойца и говорит уже без наигранной мягкости:
- Ты мародер и трус! Раздевайся!
Гагарин не прекословит, раздевается, складывая стопочкой в дорожную пыль камуфляж - аккуратист. Засунул руку в берцы, но злосчастные прокладки из них не вытаскивает. Видно, дошло: они им испорчены безвозвратно. "Косяк" уже не исправить.
Иртыш понимает ситуацию так же, как и стоящий перед строем в нижнем белье боец: глупо вышло, поварих ненароком обобрал. В шеренге комментируют сцену: мол, пороть будет. "Нет, - шепчет Иртыш, - нам скажет. Ясен пень, не велик мародёр вышел. Это Политрук нам на будущее - воспитывает...".
- На колени, - вдруг приказывает командир и тянет руку к кобуре.
Иртыш было выматерился, но не успел, со слова сбил резкий звук, будто сломалась большая сухая ветка. Гагарин упал возле своего камуфляжа.
- Закопайте, эту падаль. - в голос Политрука вернулись мягкие нотки.
У дороги была канава. Туда и положили Гагарина. Набросали поверх тела земли, появился холмик. На него положили армейскую кепку, достав её из под мёртвого бойца. Вспомнили, что та ему очень нравилась. К вечеру соорудили крест. А камуфляж так и остался лежать на дороге. Не тронули и берцы, большую там ценность.
Утром Иртыш отнёс на холмик Гагарина букетик цветов со своей "дачи" и гроздь черешни.
Политруку эти почести "мародёру и трусу" не понравились. Сильно не понравились: крест из земли выдернул, дары что легли у могилки распинал. И сразу уехал. Больше его в Николаевке не видели.
Вскоре ушла в Горловку одна из рот; сама - без разрешения. Но стрелять грешников тут было уже не кому.
На разорённой могиле Иртыш встретил Конкретного, восстанавливающего крест. Спросил того его же излюбленным вопросом:
- Там был?
- Нет, перекрывал дорогу - Политрук озаботился никого не пустить на то построение. Выстрел слышал. Рефлекс курка, наверное, - неуверенно предположил Конкретный
- Рефлекс тупой, инстинкт дремучий, природа... Всё научно. Ну, а крест то, товарищ Политрук? Что?
- Так Политрука и спрашивай.
- Зачем?
На том и расстались, чайхана больше не откроется.
Иртыш оставался на своих позициях ещё три дня. Под непрекращающимся минометным обстрелом выполнял приказ не сдавать позицию. Уходил из Николаевки в числе последних, командиров рядом не было. Из его группы никто не вышел.