Голубев-Курильский Александр : другие произведения.

Шура Опейка

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Колька, опершись о подоконник, смотрел на бухту. Вода была синей и гладкой, в ней отражался вулкан, сопки, и рыбацкие сейнеры на рейде.
  Мимо них затаенно скользила подлодка, длинная и черная, с закругленной, похожей на плавник рубкой и узким изогнутым хвостом на корме.
  
  Интересно, когда с рейса придет отец?
  Его пароход с красивым названием "Алаид" даст длинный гудок, здороваясь со всем рыбацким поселком, и пришвартуется к причалу, отец сойдет по трапу, а там уже они с мамой стоят, такой красивой и нарядной, с цветами, и народу кругом, и все что-то кричат, и улыбаются.
  В прошлый раз отец привез живого краба. Это был камчатский краб, коричневый, огромный, не то, что волосатики или стригуны, которые попадались в ловушки под причалом.
  
  Краб ползал по двору их дома и угрожающе шевелил своими клешнями, одна, самая большая, была с Колькин кулак, и Колька все боялся, что этой клешней тот оттяпает ему палец.
  Через час изо рта краба пошла пена, очень похожая на мыльную, он залез под куст смородины и умер.
  
  Колька хотел его там и похоронить, но отец сказал, что краба он принес совсем не для этого, отрубил топором ему лапы и сварил в их кастрюле. Потом он с хрустом разрезал лапы ножницами, доставая из них розово-белое мясо, и подсовывал Кольке самые аппетитные куски.
  
  А останки с торчащими культями Колька все же похоронил, только не под кустом, а в подвале.
  Несколько дней к Кольке шли знакомые с его улицы, а потом с дальних улиц, и всех он водил на могилу краба, и разводил руками, показывая, какой он был огромный, и все с уважением смотрели на бугорок за бетонным порогом, и спрашивали, а может такой краб перекусить железную трубу от водопровода, и хотя Кольке в этом не хотелось сознаваться, он честно говорил, что трубу не может, а вот палец откусить - запросто.
  
  Пришел даже Шура Опейка, местный дурачок.
  Шура остановился у входа в подвал, заглянул внутрь и промычал:
  - Краб? Где?
  Колька, отчетливо и громко выговаривая слова, показал пальцем:
  - Умер краб. Вот здесь могила!
  
  Шура кивнул, и, вытащив из кармана своих солдатских галифе пригоршню сухо позвякивающих раковин от мидий, выбрал одну, и затолкал ее в грязь, будто посадил в огороде семя какого-то странного растения.
  
  Закончив, он обтряс ладони одна о другую и сообщил:
  - Теперь хорошо! Кладбище!
  Протянув Кольке кедрачовую шишку, он гортанно гыкнул и ушел, по-кавалерийски косолапо ступая кирзовыми сапогами сорок шестого размера.
  
   Шура Опейка был в их поселке человеком известным, про которого взрослые говорили - вот не будешь учиться, станешь таким же, и обязательно изображали при этом Шуру:
  - Покупайте фыфки! Пять фыфек - три опейки, десять фыфек - пять опеек!
  
  У Шуры были толстые мокрые губы, и когда он говорил, слова вылетали вперемежку с брызгами, а его вывороченные в разные стороны глаза жили сами по себе, рассматривая то ли парящих в небе чаек, то ли еще что-то выше, за облаками.
  
  Шура обычно торчал на крохотном поселковом рыночке, возле перевернутого дощатого ящика с разложенными на нем гроздьями шишек, похожими на пятерни каких-то лесных чудищ, и монотонно повторял свое бесконечное:
  - Покупайте фыфки! Пять фыфек - три опейки, десять фыфек - пять опеек!
  
  Длинный и сутулый, в кирзачах со стоптанными набок каблуками, он всегда был одет одинаково - линялые галифе, подпоясанные бельевой веревкой, и драный пиджак, под которым пузырилась солдатская нательная рубаха.
  
  И еще армейская фуражка защитного цвета, выгоревшая от солнца и державшаяся только на его огромных, будто ошпаренных кипятком красных ушах. Обруч из фуражки был вынут, и тулья превратилась в какой-то высохший капустный лист, грустно свисающий на оттопыренные Шуркины уши.
  
  Но стоял он на рынке не только для того, чтобы продавать свои шишки, их почти и не покупали, ведь стоило лишь пройти за две улицы, и там, на сопке начинались такие заросли кедрача, в которых шишек этих было, хоть завались.
  
  Нет, у Шуры Опейки было кое-что свое, чем мог заниматься лишь он один во всем поселке.
  Потому что только у Шуры был дар - он мог угадывать, хотя угадыванием это даже и не назовешь, он просто знал, и все. Никто не мог этого понять, и тем более, объяснить, все просто привыкли к этому, и даже не удивлялись, когда это происходило вновь и вновь, как не удивляются дождю или восходу солнца - это было естественно, и ни в каких объяснениях не нуждалось.
  
  Обычно возле Шуры толклась парочка пацанов, Костян и Пашка, по - прозвищу Крокодил Гена, они и помогали ему в этом деле, не бесплатно, а за свою долю, конечно.
  Происходило это обычно так. Углядев бегущего с авоськой в магазин мальчишку, они окликали его и предлагали:
  
  - Слышь, пацанчик! Десь копеек есть?
  - Ну, есть...
  - А хочешь, чтобы не десять, а двадцать было?
  - Ну, хочу!
  - Тогда клади свой десюнчик на руку орлом вверх. Если Шура не угадает, какого он года, тогда ты выиграл, и мы тебе платим, а если угадает, то мы десюн твой забираем. Согласен?
  
  И, хотя все знали, чем это кончится, многие почему-то соглашались. Наверное, надеялись на чудо.
  Но чуда не происходило, вернее оно было в том, что Шура никогда не ошибался.
  Он смотрел на монету всего несколько мгновений, и называл год. Именно тот, в котором монету отчеканили.
  
  Если не оказывалось десятикопеечной монеты, он не брезговал и пятачком, да даже и копейкой. Говорят, Шуру потому так и прозвали - Опейкой.
  
  Иногда и взрослые пытались выиграть у Шуры деньги, они специально меняли серебро на медяки, чтобы угадывать приходилось много и часто, и было легче ошибиться, но уже через несколько минут отходили в сторону, и лица у них были такие же, как у проигравших малолеток - растерянные и недовольные.
  
  Однажды на глазах у Кольки заезжий дядька проиграл целый рубль, он все вытягивал из кармана то копейку, то две, где уж он их насобирал, непонятно, и до самого конца все никак не мог поверить, что Шура не ошибется.
  
  Отдав последнюю копейку, он пошарил по карманам, но ничего не найдя, обвел азартным взглядом галдящий рынок и сбежавшихся на зрелище пацанов, нервно засмеялся и сказал непонятно:
  - Ну, елочки пушистые!..
  
  Колька отошел от окна. Часы на стене показывали четверть десятого, тикая по-утреннему неторопливо, как бывает только летом, в самой середине каникул, когда желание с утра до вечера бегать по улице схлынуло, и уже хочется заняться чем-то другим, более интересным, вот только чем - непонятно.
  
  Колька подошел к столу и вслух прочитал записку на тетрадном листе:
  
  "Коля, на кухне омлет и молоко, на обед разогрей борщ. Мама."
  
  Сходить на бухту, насобирать раков-отшельников под камнями? Пойти во двор пострелять из лука? Или найти у гаражей старый аккумулятор, разбить его и отлить грузило?
  Посмотреть бы телевизор, только его у них нет, да и на всю улицу их всего несколько штук. Вот вернется отец из рейса, может, тогда и купит.
  
  Хотя соседский телевизор все равно показывает с шести вечера и только областную программу.
  Сначала идут местные новости, потом какие-нибудь документальные фильмы о покорении севера, или про то, как выплавляют сталь, и еще спектакли из городского театра, где актеры так важно и так смешно разговаривают друг с другом, и уж после всего этого всего один-единственный мультик для детей.
  
  В самом конце начинается художественный фильм, но Кольку в это время всегда отправляют спать.
  
  Вот в их клубе мультики показывают целый час, но только по воскресеньям.
  Сегодня вторник, значит, надо ждать еще почти всю неделю.
  А омлет этот он есть не будет. Надо скормить его дырке в заборе, там их уже много валяется. Неужели мама не понимает, что омлет - это так невкусно?
  
  В коридоре загрохотало, и в комнату ворвался Женька Тачкин, с которым в школе он сидел за одной партой.
  - Колька, побежали, там, у магазина очередь, наверное, мороженое привезли!
  Женька был маленьким и толстым, в синих шортах с лямками, перекрещенными на груди, за которые его дразнили Карлсоном, но Женьке это даже нравилось.
  
  - Я самый лучший в мире Карлсон! - орал он на всю улицу, тыкал пальцем в воображаемую кнопку на животе и, зажужжав, раскидывал в стороны руки, изображая полет.
  Сейчас Женька никого не изображал, он тяжело дышал и нетерпеливо смотрел на Кольку:
  
  - Ну, чего стоишь? Глухой, что ли?
  - Мороженое?
  - Да, мороженое, погнали быстрей, а то все разберут, пока ты тут соображаешь!
  
  Мороженое в их поселке было редкостью. Совсем недавно на молокозаводе начали делать пломбир, помалу и нерегулярно, двенадцать копеек за пачку в бумажной обертке с бегущими по тундре оленями. Обертка была белая, а тундра и олени синие.
  Мороженое шло нарасхват, и разбирали его влет, за час, а то и быстрее.
  
  От дома до магазина десять минут ходьбы, но гораздо интереснее было изо всех сил бежать вниз по склону, когда кажется - еще немного, и ты оттолкнешься от кромки обрыва и взлетишь над сверкающей синевой бухты.
  
  Но до обрыва Колька не добегал, высота была страшенная, даже от мимолетного взгляда вниз сосало под ложечкой.
  
  Возле продмага - трехэтажного жилого дома из почерневшего от времени бруса замерла очередь. Она тревожно гудела, как обычно гудит длинная очередь у поселкового магазина, когда открытие задерживается слишком долго.
  
  - Баб Валь, мороженое привезли, не знаете? - спросил Колька.
  - Ишь, ты, мороженое ему! Огурцы маринованные будут давать, болгарские, а он - мороженое. Очередь на час, не меньше. Не достоитесь ведь, шли бы отсюда, не путались под ногами.
  - Достоимся! - сказал Женька, - подумаешь, час. Я за черешневым компотом еще дольше стоял, зато три ящика дали, маме, сестренке и мне.
  
  Колька и Женька сидели на лавочке за углом магазина, напротив входа в клуб.
  - Ну, как мороженое?- спросил Женька, облизывая край обертки.
  - Нормальное. Но эскимо лучше. Я на ВДНХ когда был...
  - Знаю, знаю,- перебил Женька.- Ты его там килограмм целый съел, и у тебя заболело горло.
  
  - Что, думаешь, вру? - обиженно спросил Колька.
  - Может, и врешь. Стала бы тебе мать целый килограмм покупать.
  - Да ты у нее сам спроси, если мне не веришь! Ну, может не килограмм, а полкило точно.
  - Полкило! Полкило, это другое дело. Говорят, когда гланды вырезают, тоже полкило мороженого дают.
  
  - Фигня,- убежденно ответил Колька.- Зинке вырезали недавно, ну, Каблуковой, которая в город переехала... Ничего ей не давали, в горло шприцом укололи, и все.
  - Да не у нас дают, а в Москве.
  - Ну, в Москве. В Москве конечно дают. Там этого мороженого знаешь, сколько!
  
  - Гляди, автобус! - вдруг сказал Колька.
  - Что я, автобусов не видал?
  - Это тот, в котором мультики показывают. Помнишь, в начале лета приезжал?
  
  Колька посмотрел на недоеденный пломбир и вздохнул.
  - И зачем мы это мороженое покупали? Знали бы, что автобус приедет, лучше бы билеты купили.
  - Кто ж знал?
  - Кто ж знал...- передразнил Колька.- А все ты! Прибежал, разорался - давай быстрее, пока все не расхватали! Вот тебе и быстрее. Ладно, пошли хоть на автобус посмотрим, раз на билеты денег нет. Может, он и показывать ничего не будет, просто так заехал.
  
  Тупомордый ЛИАЗ вырулил на площадку перед магазином, и остановился у ржавой трансформаторной будки.
  
  Сверкающий, словно жар-птица, автобус манил в свое загадочное нутро. Стекла были закрашены картинами из мульфильмов - Незнайка в синей шляпе с огромными полями, перепуганный бегемот, провалившийся в болото, улыбающийся Емеля на печи, Буратино с золотым ключиком в руках, Самоделкин на крошечной гоночной машине, и смеющийся Чипполино рядом с обозленным сеньором Помидором.
  
  Водитель вылез из кабины и захлопнул за собой дверь. Он достал пачку "Казбека", прикурил и с наслаждение затянулся.
  Колька посмотрел в его усталое лицо, и ему сразу стало ясно, что крутить баранку такого автобуса - дело нелегкое.
  
  - Дяденька, сколько билет стоит?
  - Десять копеек, как обычно.
  - А когда будете мультики показывать?
  - Скоро. Как зрители соберутся, сразу и начнем.
  
  Слух об автобусе промчался по поселку быстрее, чем Юрка-гонщик на своем спортивном велике, и через десять минут вокруг уже собралась толпа.
  Водитель, он же киномеханик, он же и билетер, пропускал в салон счастливчиков, оказавшихся ближе к двери, выдавая каждому по билету.
  
  Потом он залез в свою кабину, задернул ее черными плотными шторами, и запустил киноаппарат.
  - Вот если бы я был киномехаником, я бы сто раз смотрел, и мне не надоело,- сказал Женька.
  
  К автобусу подошел Шура Опейка, а за ним, как всегда, Костян и Пашка.
  Шура заворожено слушал обрывки мелодий, верещанье мультяшек и смех зрителей за дверями, а Костян и Пашка внимательно разглядывали сбившуюся в стайку очередь.
  
  - Эй, пацанчик,- наконец определился Костян.- Хочешь два раза мультики посмотреть?
  - У меня всего десять копеек.
  - А ты выиграй. Будет двадцать.
  - Как же, у вас выиграешь.
  - Чудак человек, да все по-честному. Ты нам монету в руки даже не дашь, издалека покажешь, и все. Шура и ошибиться может.
  
  - Когда это он ошибался?
  - Ошибался. Недавно сорок копеек проиграл. Пашка, скажи!
  - Проиграл, факт. Он вообще часто стал проигрывать. Скоро, наверное, вообще перестанет играть. Он у меня уже в долг брал. Ну, че, слабо сыграть?
  - Кому слабо?
  - Тебе.
  - Мне слабо?
  - Конечно тебе, кому же еще.
  
  - Эй, парни, хватит мальчишку на слабо брать, - подошел к ним водитель, вылезший из кабины покурить.
  - Он пришел мультики посмотреть, а вы у него деньги вымогаете. Нехорошо это.
  - Кто это вымогает? Ты, дядя, чего? Угадал - получил, не угадал - значит, не повезло. Никакого жульничества. Все по-честному.
  
  - По-честному? - покачал головой водитель.
  - Честность и игры на деньги вместе не водятся. Либо первое, либо второе.
  - Может, ты и доказать можешь, что мы дурим? И объяснить, как мы это делаем? - переглянулись Пашка и Костян.- Тогда сыграй с нами. Докажи.
  - Ладно,- вдруг согласился тот.- И как вы играете?
  - Да очень просто. Шура будет угадывать, какого года у тебя монета. В руки ты ее нам не даешь. Решкой не показываешь. Вот такая игра!
  
  Водитель достал десять копеек и положил ее на ладонь.
  Колька стоял рядом и зачарованно вглядывался в блестящий на солнце герб с колосьями пшеницы и крохотным земным шаром.
  Ему было жалко доброго дядьку-киномеханика, заступившегося за совершенно незнакомого пацана, но он знал, что выиграть у Шуры не может никто.
  
  Шура Опейка задумался, шевеля губами, и глухо пробормотал:
  - Шестьдесят первый.
  Водитель перевернул монету и насмешливо посмотрел на Костяна.
  - Шестьдесят пятый. Вы проиграли. Платите.
  
  Шура Опейка что-то промычал, Костян, не веря глазам, вытаращился на монету, а потом заорал:
  - Мухлюешь, мужик! Ты монету подменил, Шура никогда не ошибается.
  - Никогда не ошибается только Бог. Хотя, наверное, и у него это случается. Платите, ребята.
  
  - Давай еще раз. Теперь ты нас не обдуришь.
  - Вы сначала свой проигрыш отдайте.
  - Да вот, забирай. А деньги у нас есть, не волнуйся. Играем!
  - Ну что ж, играем, так играем.
  
  Когда они спустили все подчистую, Шура что-то замычал, и схватил водителя за грудки. Тот оттолкнул его и спокойно сказал:
  - Парни, когда вам проигрывают, все по-честному? Ну, так и сейчас все по-честному. Успокойтесь, и идите домой.
  - Слушай, мужик, я не знаю, как ты это сделал, но лучше верни деньги. Ты их не мог выиграть! Облапошил нас дуриком, а мы этого не заметили. Вот Шура играет без обмана, просто он знает, и все тут. А ты не можешь знать, значит, ты нас просто наколол.
  - Идите отсюда, парни. И не играйте больше в эту игру, мой вам совет, все равно добром это не кончится.
  
  - Да пошел ты со своими советами! Не вернешь деньги? Ну, тогда пеняй на себя!
  Костян и Пашка отозвали из толпы пятерых пацанов. Колька их знал, все они учились в его школе, в шестом классе.
  Парни пошептались, и разбежались в разные стороны.
  
  Первым вернулся Витька Лебедев с отцом.
  - Вот он,- канючил Витька, семеня впереди, - это он нас в деньги обыграл, последние десять копеек забрал, как мы теперь билеты купим?
  Отец Витьки работал в порту такелажником, и в поселке у него было прозвище Мишка-грузчик.
  
  - Слышь, гражданин, деньги верни моему сыну, совесть поимей, с детьми связываться!
  - С какими детьми?- удивился водитель. - Я у вашего сына ничего не брал.
  - Брал он, брал! Выиграл у меня, выдурил мои деньги! И у остальных тоже!
  - Зачем же ты обманываешь? Я ведь к тебе даже не подходил.
  
  - А к кому подходил? - спросила Петькина мать, продавщица из школьного буфета, тоже прибежавшая заступиться за любимого сыночка.
  - К нам - сказал Костян,- сначала он у нас все деньги выиграл, а потом у них. И нам тоже пусть все вернет!
  
  - Гражданин, верни детям деньги, я тебя очень прошу - нервно сказал Витькин отец, и повел плечами,- а то ведь и нарваться можно.
  - Нарваться? На что?
  - Да на неприятности, на что же еще, - тот показал квадратный костлявый кулак. - А такой неприятности, как эта, можно и не пережить. Стоит ли рисковать?
  - Понятно. Я вам еще раз говорю, что никаких денег я не брал, и не выигрывал. По-крайней мере, у ваших детей.
  
  - Ага. А у Шуры Опейки, значит, выиграл?
  - Может быть. И какое это имеет значение?
  - Хватит изворачиваться! - заорала Петькина мать. - Стоит тут, культурным прикидывается, а сам у детей деньги отбирает! Я сейчас весь поселок соберу, мы тебе такое устроим, что дорогу сюда забудешь, крохобор! Верни деньги!
  
  Водитель обвел взглядом собравшихся и вздохнул.
  - Ну, что же. Тогда давайте решим так. Я бесплатно покажу вашим детям мультфильмы, а в виде извинения за то, что я... выиграл у них деньги, сеанс будет только для них. Сколько вас всего? Пятеро? Ну, и вас трое, - кивнул он Шуре, Костяну и Пашке.
  
  - Э, а нам ты больше должен!
  - Хорошо, - кивнул водитель. - Сразу после сеанса и рассчитаемся.
  Когда из салона вышли все зрители, он улыбнулся:
  - Ну, занимайте места. Милости прошу!
  Последними входили Пашка и Костян.
  
  Шура Опейка поднялся на нижнюю ступеньку, и вдруг спрыгнул на землю и попятился.
  - Шура, заходи, - позвал Пашка, но Шура замычал, и отошел к трансформаторной будке.
  - Шура, ты чего? - спросил Костян.
  - Ладно, не хочет, не надо! - ответил за Шуру Пашка.
  - Все зашли? - крикнул из своей кабины водитель.
  - Все! - заорали из салона. - Крути кино, кинщик!
  
  Когда сеанс закончился, и в салоне стало совсем тихо, двери автобуса почему-то не открылись.
  Толпа начала шуметь сначала приглушенно, а потом все громче и громче.
  - Пойдем, в кабину постучим, - подтолкнул Колька Женьку в бок.
  - Может, он там уснул?
  
  Они постучали в дверь, но никто не отозвался.
  Колька вскарабкался на подножку.
  - Поддержи меня, попробую открыть.
  Он открыл водительскую дверь, и заглянул внутрь.
  
  Там, на высокой подставке, стоял киноаппарат. Луч света вырывался из объектива, исчезая в квадратном окошке, торопливо крутилась перемотанная бобина, хлестко щелкая концом пленки.
  Кабина была пуста.
  
  - Тут никого нет!
  Первым прибежал Мишка-грузчик. Он залез в кабину, и открыл оттуда дверь салона.
  Толпа ворвалась в автобус и тут же в страхе подалась назад.
  В салоне было пусто.
  
   - Куда он дел моего сына? - закричала Петькина мать.- Верните моего ребенка!
  - Это не автобус! - заорал кто-то,- это западня для похищения людей!
  - Милицию! Скорее вызывайте милицию!
  
  Когда приехал милицейский газик, весь поселок собрался возле автобуса, окружив его плотным кольцом.
  Из машины вылез Сан Саныч, начальник отдела милиции поселка, и старшина Стаценко.
  Они протиснулись сквозь толпу, и обшарили автобус вдоль и поперек, а старшина Стаценко даже пролез под ним, но так никого и не обнаружил.
  
  Тогда они начали опрос свидетелей. Ответы сводились к одному и тому же:
  - Сначала они всемером зашли в салон, водитель прошел в кабину, закрыл двери и начал показывать мультики. А когда мультики закончились, в автобусе никого не было.
  Последним, к кому подошел Сан Саныч, был Шура Опейка, стоящий возле своего ящика с шишками.
  
  - Ну, а ты что можешь сказать по этому делу?
  Шура, глядя по своему обыкновению на ползущие над поселком облака, молчал.
  Старшина Стаценко схватил его за подбородок:
  - Тебя спрашивают!
  - Дяденьки! Купите фыфки! Пять фыфек - три опейки, десять фыфек - пять опеек!
  
  На следующий день Колька сидел на скамейке во дворе и снимал перочинным ножом кору с ивовой ветки. Он делал стрелу для лука.
  Мать строго-настрого запретила ему выходить со двора.
  
  Весь поселок был напуган вчерашним исчезновением детей, найти которых никто уже не надеялся, да и искать их было негде, разве что в оставшемся стоять у магазина автобусе, возле которого выставили милицейский пост.
  Сзади захрустел гравий.
  Кто-то шел по тропинке.
  
  Колька обернулся, и увидел красные уши Шуры Опейки, взгляд почему-то всегда сначала цеплялся за них, а потом уже за самого Шурку.
  - Тебе чего?
  - Кладбище,- промычал Шура.
  - Какое кладбище?
  - В подвале. Надо на кладбище.
  - Зачем? - оторопев, спросил Колька.
  - Чтобы похоронить. Пошли.
  
  Шура Опейка вытащил из кармана пригоршню раковин, шевеля мокрыми губами, отсчитал семь штук. Немного подумав, он добавил еще одну, восьмую, а остальные, широко размахнувшись, выбросил на дорогу.
  Войдя в подвал, Шура Опейка встал на колени, закопал раковины в землю, и нагреб над ними маленькие холмики.
  
  Через неделю Шуру Опейку нашли на берегу бухты. Он лежал на спине, весь какой-то скомканный и изломанный после падения с обрыва, с пробитой головой, и его мертвые окровавленные глаза, казалось, все еще рассматривают то ли парящих в небе чаек, то ли еще что-то выше, за облаками.
  Рядом с ним валялась смятая фуражка, в которую кто-то бросил пригоршню медных монет.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"