Была осень, и был ветер, косой свет фонарей иногда вырывал из темноты деревья, силуэты парковых построек и редких прохожих.
Их выплюнула темнота. Дело было поздним вечером, я часто возвращаюсь домой через парк. Как правило, люди на аллеях в это время еще есть, но сейчас почему- то никого рядом не было. Наверное, таких моментов и ждут. Им нужны были деньги, но не только (кошелек я отдал сразу). Люди устроены так, что ему всегда надо почувствовать себя в чем- то первым, вот и этим хотелось того же. Как можно ощутить превосходство над человеком проще всего? Правильно, сделать больно.
Странно, фонарь светил ярко, но нельзя было рассмотреть их лиц. Я подумал, что сейчас потеряю сознание, когда свет фонаря упал на одного и осветил тупую и бессмысленную морду. Там не было никаких чувств, даже злобы, морда была абсолютно застывшей. Такой же она будет, когда они станут смотреть, что же есть в моем кошельке, такой же останется, когда пойдут потом пить пиво. Интересно, это люди? Вот что такое ненависть, оказывается, я ведь действительно хочу для них смерти... Интересно, зачем, ведь мертвого уже никак не накажешь, даже отомстить ему нельзя. И в похоронах хочется участвовать, речь произнести, что, мол, подонок был, и кто там плачет? - мать, жена, ребенок- не жалко их совсем, а наоборот, все хорошо и правильно. Совсем новое ощущение.
Время остановилось, они как будто застыли, только с мордой стало происходить что- то странное. Тело в грязных джинсах и ватнике остается неподвижным, а морда поворачивается вокруг шеи, как будто она хочет рассмотреть что- то за спиной, по морде волнами идут чувства удивления, боли, страха, рот открылся в попытке что- то сказать или крикнуть, голова поворачивается и поворачивается, хрустнули позвонки, и время включилось снова. Морда вместе с телом рухнула на асфальт, оставшиеся двое оторопело смотрели на происходящее. Видимо, у них сработал инстинкт самосохранения, потому что оба бросились бежать. Теперь я успел рассмотреть лица, один- маленький и лысоватый, другой- высокий, толстый, лицо опухшее, странный взгляд исподлобья. Я их все еще ненавидел... Маленький взвизгнул, странно высоко подпрыгнул и с разбегу налетел на фонарный столб, снова разбежался, наклонил голову и опять боднул столб, потом медленно сполз на землю. Я опомнился, толстый был в ступоре, он не мог ни бежать, ни идти, ни вообще двигаться, стоял и мычал. Я поманил толстого пальцем, тот медленно подошел, смог теперь разлепить губы и сказать:
-Не убивай!
Стало холодно и страшно, пожалуй, более страшно, чем минуту назад.
-Не хочу убивать, я сам боюсь. Что это было, а?
Толстый не ответил, я взял его за руку и повел вглубь парка. Мы не заметили, как оказались сидящими на скамейке где- то среди боковых аллей. У толстого оказалась маленькая бутылка водки, он честно выпил половину, вторую отдал мне. Теперь это был просто смертельно напуганный человек, который спросил дрожащим голосом:
-Как ты это сделал?
Я поставил бутылку на землю и ответил:
-Почему я? Само сделалось. Я же снизу смотрел, мог не понять... В сущности, ничего не знаю. А ты что видел?
-Видел, видел,- он втянул голову в плечи,- как ты Рыжего уделал. Кранты Рыжему. Верно я говорил- нельзя ходить в полнолуние.- Он показал пальцем на небо.- Видишь, какая!
- Правда, что ты видел?- Похоже, у бандита инстинкт- темнить, только я ведь не следователь.- Хочешь, я расскажу, а ты дополнишь, если что не так?
Он закивал головой, потом резким движением вскочил со скамейки и побежал прочь.
-Стой!- крикнул я. Толстый остановился и стал причитать:
-Отпусти меня, ведь натешился! Рыжего нет, а Лысый долго будет голову лечить, на что я тебе нужен? Хочешь бить- бей, только мучить перестань!
-Молчи и слушай. Мне кажется, что все выглядело так.- Толстый стоял не двигаясь.- Слышишь?
Он встрепенулся, зачем- то поправил смешную кепку и сказал, что слышит. Я продолжил:
-Вы меня били, и в какой- то момент у Рыжего стала поворачиваться голова, как если бы кто- то хотел сломать ему шею, так?
-Так, наверное, я видел, только когда Рыжий уже упал, и голова из спины смотрела. Потом мы побежали, Лысый повернул и побежал к столбу, я кричал, кричал. Он вроде не слышал.
- А у Рыжего твоего болезни какой- нибудь не было? Ну там эпилепсия, падучая в смысле, или еще что?
Толстый неожиданно хихикнул.
-Я знаю, что такое эпилепсия. Проходил когда- то. Не было у него болезней. Бугай здоровый...
-Ты что же, врач?
-Вот уж нет. Прокурор я был... Прокурор районный!- Он посмотрел на меня так, как будто ожидал, что я встану и отдам честь.- Все было, было... Уволили.- Он тяжело ссутулился.- За что, спрашивается?
- А действительно, за что?- Я не знал тогда, зачем начал его расспрашивать.- Ты не ври, я, может быть, могу твои мысли читать. В случае чего, будет, как с Рыжим. И поподробнее, пожалуйста.
- Ну... Да, взял, взял. А кто не берет? Что, наш городской не берет? Или областной? Короче, так. Помнишь, метро строили? Новая станция, "Зеленые сады" называется. Мэр наш с губернатором тогда крупную аферу сделали, деньги в банке взяли под большой процент, а банк им откат заплатил. Вобщем, я в доле был, прикрывал кое- что по своей части. Рыжего видел? Он у мэра тогда правая рука был, собственно идея с банком была его. Видишь, чем кончилось? А я бы и адвокатом мог, и администратором каким- нибудь... Ну почему так?! Пять лет, от звонка до звонка...
Я вспомнил этого прокурора. Передо мной был не кто иной, как знаменитый Миллер, действительно, в старые времена- прокурор Столичного района. Он прославился сначала активной борьбой с проституцией, за что удостоился от местных девочек массы неприличных прозвищ, намекающих на нетрадиционную сексуальную ориентацию стража порядка, по слухам- получил конкретные разъяснения от их руководства и успокоился, потом пытался извести под корень уличные базарчики, но местные бабушки оказались еще хуже девушек, они развернули активную правозащитную деятельность под патронатом свежеизбранного депутата парламента, который нутром не переносил слова "прокурор" со времен собственных ходок. Потом Миллер куда- то исчез... Вот значит как. Прокурор хмуро молчал, я спросил:
-А Лысый- это кто? Может, тоже известная личность?
- Как же - известная. Мой же следователь бывший, Лоф его зовут. Он к нашим делам отношения не имел, рылом не вышел.- Прокурор злорадно хихикнул.- За пьянку выгнали.
...
...- Сюда, сюда!- Толстый заходился криком и тянул за собой сонного сержанта.- Вот он, далеко уйти не мог, быстро найдем!- Сержант не проявлял активности, но по старой памяти не мог так сразу и уйти, кто знает, вдруг завтра Толстый опять прокурором будет.
Идет сержант ночной аллеей, по сторонам смотрит. В кустах никого нет, и скамейки пустые, бутылки из- под пива только стоят, и фонари качаются. Двое милиционеров тоже недовольные, гуськом за сержантом следуют, Толстый сзади подгоняет, дрожит все время и за милиционеров прячется. Сержанту не впервой, конечно, но что- то в ночи странное, тревожное, и чувство такое, вроде крепко выпил сержант.
Темный силуэт четко обозначился на фоне парковой стены, и Толстый совсем зашелся, он, собственно, и не кричал уже, а стонал, только протягивал руку, тыкал пальцем в силуэт, потом опять руку прятал и отворачивался. Милиция рисковать не стала, без разговоров спеленала клиента и кинула в канарейку. Канарейка уехала, и в парке остался только Толстый, который уже и ходить не мог, бессильно присел на скамейку и стал смотреть на Луну.
Наряд приехал в РОВД, где по чистой случайности (отмечался день ангела заместителя начальника) заседало все руководство почти в полном составе. Начальник РОВД- лысоватый майор Петров произносил тост:
- Господа и товарищи! - Его качнуло.- Друзья! Если бы Бог хотел, чтобы мы только и делали, что думали головой, он сотворил бы нас колобками, так выпьем же за органы!- Выпить Петров не сумел, потому что подобранная около соседнего базара девушка начала хохотать, дергать его за руку и все пытаться что- то шепнуть в ухо. Петров смутился и проворчал:
- Ну чего я сказал такого? Чего? Вам бы все про одно. Я же не те органы... то есть те, которые в системе... Да ну вас всех!- Петров махнул рукой, выпил, наконец, свой стакан сразу до дна и тяжело осел в кресло. Пили с обеда, и теперь стало совсем хорошо.
Сержант вошел деликатно постучав, на немой вопрос в глазах начальника указал пальцем куда- то налево и вниз, именно там- этажом ниже- располагался обезьянник. Петров поманил сержанта рукой, тот подошел и начал что- то тихо говорить. Майор протрезвел, было у него такое свойство- трезветь при необходимости, подхватил сержанта под локоть и быстро вышел с ним на лестничную клетку, провел в конец коридора и сказал:
- Ну теперь подробнее. Рыжий, говоришь? А ведь когда -то друзьями были с ним, опустился человек, теперь завалили по пьянке, что поделаешь... Жизнь. Тело где? Все там, или отвезли уже?
Сержант зачастил в ответ:
- Не нашли мы тело! Не нашли! Нету его- а кровь на столбе есть, вроде действительно кто- то головой о столб бился. Этого мы взяли, внизу сидит. Я подумал, Рыжий все- таки, надо проверить, вдруг что...
- Значит, так,- Петров ударил рукой о подоконник.- Ты нормальный? Приволок кого- то, сам не знаешь кого, Рыжий с компанией не только кошельки тырит, они, наверное, колются там чем - то! Или допились до розовых слонов, короче, ты этого, что внизу, оформил уже?- Сержант молчал.- Не было никого, ясно? Выкинь его на улицу к чертям собачьим! И имей в виду- премии за этот месяц тебе не видать. Главной премии. Стипендии!- Он сплюнул на пол и шатаясь пошел по коридору. Петров снова был пьян.
Стипендия- это много, это больше зарплаты, это больше, чем премия. За этот месяц сержанту полагалась хорошая стипендия, теперь не будет ничего, и все из- за этого, в обезьяннике который. Какого ... ходишь ночью по парку, да еще при полной Луне?! Черт, как голова болит, ну, я тебя сейчас отпущу, так отпущу, на всю жизнь запомнишь, отпущу, сейчас... Дойду только вниз и отпущу. Но до первого этажа он не дошел, потому что на лестничном пролете между первым и вторым этажом РОВД выросла стена. Обыкновенная бетонная стена, лестница входила в нее, но двери в стене не было, получалось, что стену сложили, пока начальство гуляло наверху. Сержант точно знал, что не пил сегодня, но он готов теперь был признать, что пил, но забыл об этом- так было проще, проще, чем сказать себе: да, вот она стена, через нее не пройдешь. Ремонт? Бред, он бы знал, и потом, как можно делать ремонт так, чтобы замуровать собственное начальство. Стена выглядела крепкой, им, придется со второго этажа по веревке спускаться теперь.