Соколов Алексей : другие произведения.

Исправить чужие ошибки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.14*6  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Можно мгновенно перечеркнуть всю прошлую жизнь... Но она всё-равно вернётся и напомнит о себе.


Исправить чужие ошибки

- Предисловие -

  
   Тот, кто отдыхал последний раз тогда, когда уже и вспомнить не мог, прекрасно поймёт меня. Я устал от работы, от дома, от постоянной необходимости действовать и показывать свою заинтересованность. Устал от общения с теми, кто был мне неинтересен, от вымученных бесед с необходимыми людьми, да и просто от общения. От постоянной сверки своих действий, дабы убедиться, что они идут в соответствии с избранным планом. Устал от всего и от ничего. Мне нужен был отдых, пара недель в тишине и покое, в наслаждении от собственной никчемности. Я нуждался в транжирстве времени, хотел найти такое место, где ни одна душа не сможет найти меня, скрыться от назойливых глаз, в бесконечном потоке масс. И мне удалось найти такое место, про которое никто не смог бы даже подумать. Конечно, моё окружение предпочитало престижные курорты иноземных государств, а я спрятался на Украине, в Крыму, в Феодосии. Уезжая из пыльной Москвы, я бросил сотовый телефон, расстался с ноутбуком, с которым за последнее время буквально породнился, поставил на стоянку автомобиль и уехал в аэропорт на такси.
   Отныне и на грядущие четырнадцать дней ничто не связывало меня с моим прошлым, с работой, со знакомыми и близкими. Я был одинок, и это доставляло мне удовольствие. Я снял номер в гостинице и то, что, войдя в него, я, как будто окунулся в советскую эпоху, а тараканы дополнили первое впечатление, нисколько не смутило меня. Я был счастлив, душа радовалась и взлетала к небесам, особенно когда ранним утром или поздним вечером я выходил к морю. Мне нравилось приходить на пляж именно в это время, когда жаркое солнце ещё не начинало или уже прекращало своё ежедневное издевательство над открытыми участками кожного покрова. Освежающий ветерок и мягкая прохлада остывающей волны - вот и всё, что я хотел получить. Люди, приезжающие в эти благословенные места лишь для того, чтобы пролежать под солнцем весь отведённый на отдых срок, к этому времени уползали под зонтики многочисленных кафе. Прибрежная зона погружалась в полумрак и море, уставшее за долгий день от игривой ребятни, отдувалось, лаская мелкий гравий, как бы выбрасывая на него все свои заботы и тревоги.
   Старые деревянные топчаны, потерявшие краску ещё во времена моего детства, в большинстве своём полностью разломанные, помогали мне расслабиться в полной мере, ощутить блаженное единение с южной природой. Море рассказывало мне обо всех своих проблемах, песок и гравий недовольно шипели, когда вода трогала их гладкие спины, а я закрывал глаза и оставлял этот бренный мир, возносясь мыслями в другие миры. Днями я спал в своём душном номере, где даже распахнутая настежь дверь балкона и ласковый ветер с моря не приносили облегчения. Зато, приходя вечером к нестройным рядам деревянных лежанок, я предвкушал величественный отдых.
   Дни проносились незаметно, наметившийся было животик, который никак не удавалось уничтожить в спортзалах, сам собой растворился. Кожа, даже, несмотря на мою нелюбовь к загару и прогулки исключительно в тёмное время суток, приобрела бронзовый оттенок. Я наполнялся силами, как насыщается вкусовыми оттенками бутылка благородного вина, получившая надлежащие условия хранения. Чувствовалась готовность к новым свершениям, люди вокруг более не раздражали. Исчезло неукротимое желание рычать на каждого, кто оказывался в радиусе пяти метров от моей персоны. Обозначилась любовь и сочувствие к ближнему.
   Именно в такой благостный момент состояния моей души, в самом начале наметившегося заката, я увидел смутно знакомую фигуру. Молодой мужчина, атлетически сложенный, с безупречной осанкой уверенного в себе человека стоял невдалеке от меня и солнце, освещавшее его силуэт, рисовало божественное свечение, как ореол праведника. Являясь поклонником женской красоты, я, тем не менее, залюбовался грацией и статью этого человека, в тайне завидуя этой природной естественности. Как старшеклассница невольно замирает перед статуей Аполлона, я не мог оторвать взгляда от его тела. Конечно же, я знал этого человека, не мог вспомнить, при каких обстоятельствах мы познакомились, но знал. Тонкий проблеск воспоминания услужливо подбросил красочную картинку, где я стоял на крыше отеля, рядом с бассейном, а он, разбежавшись, прыгнул в голубую бездну. Что же это я, расслабленная память отказывалась воспроизводить прошлое, но этот мужчина действительно сыграл в моей жизни определённую роль.
   Когда же это было? Пять или больше лет назад. Развивая коммерческие связи с азиатским регионом, я вынужден был лично лететь в Сирию, где открывалась хорошая перспектива. Мои американские партнёры, привыкшие решать все вопросы руками и мозгами своих доверенных людей, прислали мне в поддержку юного, подающего надежды русского парня. Может быть, мои мозговые извилины и расслабились под воздействием живительной морской среды, но его имя не потерялось в череде подобных, промелькнувших в моей жизни лиц. Виктор Горин, именно так он назвался, обозначив еле заметный акцент, свойственный русским, долгое время живущим вдали от дома в англоязычной среде. Моя мать, коренная русская москвичка привила мне любовь к своему языку, я свободно общался на нём и, знающие люди говорили, что у меня полностью отсутствует акцент.
   Представившуюся мне возможность общаться на любимом языке я использовал в полной мере, хотя и вызывал неудовольствие моего собеседника, который надеялся на обратное - с моей помощью усовершенствовать свои познания в английском. Придя к взаимопониманию, мы стали чередовать языки, что устроило обоих. Приятный, интеллектуально развитый юноша, умственно явно превосходящий свои двадцать с хвостиком лет, таким он запомнился мне. Через пару месяцев жесткие рабочие рамки развели нас в разные части света, а область деятельности не позволяла надеяться на продолжение отношений. Всё же, в тот период времени он являлся представителем хотя и дружественной, но конкурирующей стороны.
   Теперь, углядев запомнившийся по единственному совместному дню отдыха торс, я не удержался от соблазна окликнуть его. Подошедший мужчина сильно изменился и мало чем напоминал того безусого юнца, что жарился под солнцем Дамаска. Я уже упоминал гордую осанку человека уверенного в своих действиях, под стать был и взгляд, прямой и дерзкий. Только, увидев меня, он немедленно улыбнулся, превратившись в милого мальчишку-подростка. Исчезли жесткие скулы, несколько угрюмый лоб и поза, гарантирующая мгновенную отдачу, в случае попытки насильственных действий, направленных в его сторону. Виктор времени зря не терял, совершенствуя себя всесторонне.
   - Здравствуй Алекс, - пожал он мне руку, - какими судьбами в этих краях?
   - Захотелось родного воздуха, - прищурился я. - В моём возрасте уже пора задумываться о вечности, а вот, что тебя заставило вернуться? Ты же, насколько я помню, питал острую неприязнь к этим местам.
   - Так сложилось, долго рассказывать, а в двух словах всего не объяснишь.
   - Понимаю, - я вспомнил, что в последнее время он работал на хорошо знакомого мне китайца, - как поживает Ли Дин? Всё ещё грезит о мировом господстве его техники? Я ценю питаемые им надежды встать в один ряд с крупными брэндами.
   - Вполне возможно, - согласно кивнул Виктор, - я ушёл от него больше года назад.
   - Ого, оставить такое многообещающее предприятие - шаг серьёзный, - эта мысль была истинной правдой, Ли Дин, владелец торговой марки "Sinco" развивался во всех направлениях, смело вторгаясь в те области рынка, где ещё совсем недавно безраздельно царствовали более сильные конкуренты. Уйти из этого индустриального гиганта было невозможно, хотя бы потому что, это самое перспективное место. - Где же ты теперь?
   - Работаю на самого себя.
   - Поразительно, - присвистнул я. - Чем же занимаешься?
   - В основном благотворительностью.
   - Не понимаю, - удивлённо уставился я на него. - Нет, насчёт благотворительности было понятно, но ведь на этом не заработаешь себе на жизнь.
   - Понимаешь, очень долго объяснять. Мы же с тобой не виделись лет шесть, насколько я помню. За это время многое изменилось, в моей жизни произошло немало того, что способствовало пересмотру актуальных ценностей и стремлений. Я стал другим.
   - Если это касается тела, то тут ты не прав, - сострил я, - оно, как и прежде пышет здоровьем.
   - Спасибо, могу отнести это к разряду комплиментов, - вновь улыбнулся Горин, - но, на самом деле всё гораздо серьёзнее. Я нашёл своё признание в России.
   - Подожди, - перебил я, - ты же ненавидел эту страну. Я как вспомню твои злобные проклятия в этот адрес, до сих пор покрываюсь мурашками.
   - Ну, да, так оно и было. Я вернулся, чтобы опять уехать. А потом понял, что мне надо в этой жизни, к чему стремиться и чем дышать. Ты не представляешь, насколько я сейчас счастлив, хотя и добился этого счастья многими лишениями.
   - Ты интригуешь меня всё сильнее, - заметил я. - И если ты надеешься благополучно смотаться, то зря. Это тебе уже не удастся.
   - Почему это? - Нагло прищурился он.
   - Потому что, - я указал на рядом стоящий топчан, - вот на этой древесине ты поведаешь мне всё, что только имеешь сказать. И меня не волнует, насколько ты занят, и куда тебе надо спешить.
   - Ладно, ладно, - в знак согласия Виктор поднял руки над головой, - Из твоих сетей невозможно выбраться. Только учти, это не развлекательная история, а жестокая быль.
   - Вот только пугать меня не надо, - я шутливо нахмурил брови, - и не такое слышали. Давай, трави помалу.
   Мы уютно расположились на щербатых досках друг напротив друга. Виктор повернул лицо в сторону уходящего солнца, которое было готово коснуться водной глади своим нижним кончиком диска. Я почувствовал, как атмосфера вокруг нас сгустилась, стало темнее, словно лёгкая пелена отгородила эти две лежанки от остального мира. Куда-то ушёл шелест волны и мягкое трепетание ветра. Вместе с тем изменилось и лицо моего собеседника, проступили морщинки, глаза стали влажными. Воспоминания давались ему с трудом, скорее всего, он бросил бы это занятие, но, памятуя о наших с ним хороших отношениях, наконец, решился.
  

- 1 -

  
   Грязь и промозглая сырость. Кучи грязного мокрого снега, оставленного умирать на обочине. Вот чем встретила меня такая желанная и столь же ненавистная Москва. Двенадцать лет я скучал и тосковал по родному городу, но даже, ещё не оказавшись в его черте, я уже возненавидел эту убогую серость. Греясь на ласковом песке калифорнийских пляжей, плавясь под обжигающими золотыми лучами полуденного солнца Бразилии, удивлённо взирая на немецкую чистоту и веселясь на Рождество в Финляндской деревне, самому близкому к той стране, где я родился месту, я и подумать не мог, что так лелеемая мечта о возвращении обернётся такой навязчивой неприязнью. Я не мог спать и есть, ничего не хотел делать, когда мне сказали о возможности уехать на презираемую родину, метался между согласием и отказом, а теперь, стоя на обочине у придорожного кафе, практически в полной темноте, в машине, засыпанной мокрым липким снегом, я видел вдалеке отблески огней. Яркий свет, от которого я когда-то убежал, стремясь позабыть навсегда. В нескольких километрах от меня, в жарком угаре ночной жизни тратил свои силы древний город, изменившийся до неузнаваемости, но такой родной и тёплый, как нежные, чуть грубоватые руки отца, когда я прижимался к нему, после его приезда из длительной командировки. Я прятал лицо в складках его дублёнки, увёртываясь носом от холодных капелек только что растаявшего снега, чувствовал сквозь грубую кожу дублёнки родную теплоту и биение могучего сердца. А он нежно гладил меня по коротким волосам своей тяжёлой рукой, и это было так прекрасно, что я готов был отдать всё, что у меня было за повторение этих нескольких секунд настоящей неподдельной нежности.
   Воспоминание об отце вновь заставили меня гневно, с открытой ненавистью взглянуть на позорное гнездо разврата, в которое я стремился с непреодолимым желанием, как смертник, идущий к электрическому стулу. Человек, осознавший, что уже вычеркнут из списка живых и наслаждающийся последними глотками спёртого воздуха. Не было даже надежды на звонок губернатора, который подарит помилование, дарующее существование ещё более жалкое, чем несколько позорных подёргиваний под ударами пробирающегося к самому сердцу ток, но и не имеющий сил и желания сопротивляться своему будущему. Я двигался к своей мечте так же отрешённо, осознавая, что иду по гулкому старому коридору и впереди, скорее, ради традиции, чем по необходимости кричат: "Мертвец идёт". И я шёл, медленно переставляя ноги, закованные в тяжёлые кандалы, зафиксированный с двух сторон рослыми ребятами из отряда по исполнения приговоров, вслушиваясь в их никчемную болтовню о сладкой Мэгги, что будет этим вечером петь под аккомпанемент старого рояля в забегаловке у Джо. И мне хотелось сидеть за столиком и выкрикивать какие-нибудь пошлости о её выдающихся формах, бросать крупные купюры на сцену и веселиться от всей души. Может быть даже, вот эти самые охранники, что сейчас, с тупой молчаливостью, набычившись, ведут меня к эшафоту, могли бы смеяться вместе со мной и хлопать меня по спине, утверждая, что я самый лучший приятель на свете. Но, подбадриваемый грубыми толчками своих конвоиров, я шёл к неизвестности, которая была давно предрешена, я сам всё так решил и согласился идти именно по этому коридору.
   Проехавший грузовик бросил в стекло ошмётки грязного снега и вывел меня из оцепенения. Привыкнув анализировать всё, что происходило вокруг, я заметил, что смотрю вперёд, на электрическое марево цветущего вдалеке города, удивлённо открыв рот. Господи, видели бы меня в таком состоянии мои коллеги и партнёры, вот бы они посмеялись, а, может быть, просто отказались верить своим глазам. На протяжении всей своей заграничной жизни, вдали от родины, я строил карьеру. Упорно взбираясь на пик Благополучия и Достатка, отказывая себе в самом необходимом. Ставя на кон не только собственный достаток и независимость, но и вещи, гораздо более серьёзные, я постоянно рисковал жизнью. Без капли сомнения соглашался участвовать в Южноафриканских алмазных проектах, где могли не просто обмануть, а запросто отрубить голову и показывать её потом на праздниках, одетую в невыразимую пёструю накидку из птичьих перьев. Мне довелось видеть такое представление, где участвовала голова моего, более неудачливого предшественника. Я рисковал своим здоровьем в дельте Амазонки, когда горбатая старуха с косой, вытянула билет, на котором было указано имя моего компаньона. Укус москита подарил ему недельную агонию и чудовищную смерть от лёгочного спазма. Мои свобода и достоинство были подвергнуты сомнению в Мексике, где я был принят за какого-то гангстера и принял участие в увлекательных ралли. Хорошие навыки вождения, помогли мне не только остаться на свободе, но и завершить порученное дело. Позже, укрепившись в Европе, я не получал стольких рискованных ситуаций, как на американском континенте, но и здесь приходилось рисковать своим добрым именем, репутацией и накопленным состоянием.
   Надо было решаться, крепко вздохнуть и направить свой автомобиль к Москве, но я не мог этого сделать. Меня держал необъяснимый страх перед своей мечтой, перед разрушенным детством и погубленной юностью. Мне не давала сдвинуться с места память о моём отце и его предсмертный наказ. Моя память наполнялась последними словами матери, когда она тихо уходила из жизни на несвежих простынях госпиталя для бедных в Далласе. Всё это касалось Тверской и Охотного ряда, Манежной площади и Большого театра. Всего этого города, каждой улочки, каждого человека, идущего по асфальту дорог и брусчатке площадей.
   Часы показали три часа ночи, дождь всё ещё продолжал выдавать себя за снег, а на горизонте не прекращалась вакханалия огней. Я вышел из уютного тёплого салона BMW, очередного шедевра немецких инженеров и направился к дверям невзрачного домика с вывеской "Кафе "У Арсена". Уже протянув руку, намереваясь открыть дверь в заведение, я вспомнил, что нахожусь, всё же, не в благообразной Европе, обернулся и нажал на кнопку брелка. Машина моргнула фарами, подтверждая, что сигнализация включена. Следовало не забывать, что я вернулся в сказочную Россию и постараться запомнить это. За долгие годы жизни вдали от этих краёв, я потерял все навыки, которыми меня обучила улица, какие уроки мне преподавали тёмные проходные дворы. Я слишком расслабился, даже в опасной своей природной откровенностью Африке было гораздо спокойнее. Я понял это отчётливо, случайно приметив жадный блеск горящих глаз, которые пристально наблюдали за моими манипуляциями с портмоне, когда я собирался перекусить в ресторане, после прохождения таможенного контроля. Этот урок помог мне, я вовремя нажал кнопку блокирования дверей, как раз в тот момент, когда чья-то рука дёрнула ручку, намереваясь ворваться в мой тёплый мирок салона. Пользуясь своими навыками, я без труда обошёл потрепанную "Audi", намеревавшуюся перекрыть мне движение. А уж на трассе я даже не обратил внимания на преследующий меня внедорожник, который, имея под капотом явно форсированный движок, довольно быстро скрылся позади меня. Эти первые уроки, преподанные мне моей любимой родиной, настроили меня на определённый лад, и даже короткая расслабленность, которую я позволил себе на обочине, в нескольких километрах от Москвы, ничего не изменили.
   Зал кафе оказался уютным и привлекательным. Внешне он производил достаточно отталкивающее впечатление. Слава Богу, я уже успел насмотреться на подобные заведения, пожирая километры, отделяющие пограничный столб от столицы. Только внутри оказалось красиво и чисто, белоснежные скатерти обозначали очертания маленьких столиков на две персоны. За стойкой бара у дальней стены лениво протирала стакан миловидная девушка, вероятнее всего украинка. Стены были украшены репродукциями пейзажей, удивительно подходящими к общему фону помещения. Хозяин этого заведения с любовью предавался неподражаемому декорированию, имея некоторое понятие о национальностях, я позволил себе предположить, что он, скорее всего, являлся сирийцем. На высоком стуле у барной стойки, возле пивного крана мирно дремал неопределённого возраста мужчина, явный завсегдатай и поклонник этого краника. В углу тихо переговаривались двое водителей дальнобойщиков, Их трудный маршрут, вероятно, подходил к концу, коротать ночь на месте приёма товара не хотелось, и они решили провести свободное время за шашлыком. Кстати, я оставил самые тёплые воспоминания о шашлыке, приготовленном именно в России. Не знаю, кому как, но мне милее всего был именно этот, зажаренный на углях в придорожном мангале, чем роскошный, брызжущий соком и тающий во рту, который я испробовал на рынке в Дамаске. Может быть, угли деревьев, выросших в здешних краях, придавали мясу неповторимый аромат и сочность. Или именно мясо местных бурёнок и хавроний дарило мне этот сказочный вкус.
   Хозяйка заведения заметила меня и улыбнулась. Определённо, это была украинка, только они имеют такую неподдельную, искреннюю и лучезарную улыбку во все тридцать два зуба.
   - Здравствуйте, желаете чего-нибудь покушать? - Милый голосок с неповторимым акцентом убедил меня в мыслях о её национальности.
   Некоторые лингвисты способны точно определить место происхождения того или иного диалекта, я не был силён в этих изысках, но представил её на фоне бескрайнего пшеничного поля в национальной одежде. И тут же ностальгия рванула из меня с новой силой. Ещё пять минут назад я готов был плюнуть на мокрый асфальт и развернуться, бросив свои желания. Уехать обратно, поскорее покинуть Российскую территорию и, уже на чужой мне земле позвонить Ли Дину, сообщить ему всё, что томиться у меня на душе и проклянуть его. И себя не жалеть за такое малодушие, что проявил. Нужно было быть настойчивее, показать, что меня не интересует возвращение на родную землю. Хотя, кому я пытаюсь что-то доказать, смешно врать самому себе. Я рвался сюда, грезил по этим берёзкам и по этому, грязному и мокрому асфальту.
   - Вы меня слышите? Что-нибудь хотите покушать? - Из задумчивого оцепенения меня вывел всё тот же украинский говорок.
   - Да, красавица. - Улыбнулся я. - Хотелось бы шашлык и что-нибудь попить.
   - Хорошо, а что будете пить? Пиво, вино, водка.
   - Нет, спасибо. - Усмехнулся я, кинув взгляд за её спину, где неровными рядами выстроились батареи бутылок, этикетки которых, краснея, сообщали читателю о благородности содержимого.
   К своему удовольствию, на половине пути к Москве я уже успел ознакомиться с продуктами кустарного производства дилетантов виноводочной отрасли. Меня даже передёрнуло от воспоминания моей попытки пристраститься к родным напиткам. Тот жуткий запах, что ударил мне в нос, когда я поднёс бокал ко рту не шёл ни в какое сравнение с запахами гниющих останков животных в дебрях Амазонских лесов. Даже то амбре, что я имел счастье обонять в хижине старого мексиканца, чья правая нога от ступни до бедра полностью сгнила, и куски этой гниющей плоти отпадали и тонким слоем покрывали пол его жилища, было гораздо приятнее и нежнее.
   - Я, всё же осмелюсь принести Вам пива, а Вы решите сами, пить его или нет, - вскинула чёрные брови хозяйка, - уверяю Вас, у нас очень хорошее пиво.
   - Ну что ж, давайте, - обречённо согласился я.
   - Присаживайтесь, я сейчас принесу Ваш заказ, - не теряя лучезарности в своей широкой улыбке, девушка уплыла за занавеску, отделяющую кухню от общего зала.
   Направившись к ближайшему столику, я отметил про себя, что местная достопримечательность и живая реклама крепости алкогольных напитков, тёпленький товарищ у стойки, находится в очень неудобной позиции. Каким-то, совершенно непостижимым образом, он умудрялся сидеть на стуле самым краешком своего седалища, балансируя на грани полного падения. Наблюдение за его мерными покачиваниями очень развеселило меня и позволило скоротать время в ожидании заказанного ужина.
   Лучезарная улыбка, за которой совсем потерялась её обладательница, появилась внезапно, неся впереди себя тарелку с дымящимся мясом и кружку пива. Собственно, качество пива, как мне кажется, должно не сильно отличаться от качества вина. В этом я тоже имел счастье убедиться во время своего движения к цели. Особенно остро я осознал это сразу после пересечения границы. Мне удалось попробовать алкогольную брагу с гордым названием "Клинское" и ярыми заверениями в том, что это лучшее пиво. Плывшая сейчас мне навстречу кружка имела тот же фирменный знак, чем вызвала резкую икоту. Подавив рвотные позывы в зародыше, я нашёл в себе силы улыбнуться в ответ на застывшую в нескольких сантиметрах улыбку. На стол опустилась тарелка с шашлыком, пиво, ароматный круглый лаваш и соус в миниатюрной соуснице.
   - Приятного аппетита, - ещё больше растянулись губы девушки, так что я начал опасаться, как бы не произошёл разрыв лицевых мышц.
   - Спасибо, - попробовал я улыбнуться так же широко и мгновенно ощутил резь в уголках губ. Оставив попытки показать, что я умею улыбаться гораздо шире, потерпев в этом единоборстве безоговорочное поражение, я обратил всё своё внимание на еду, благо был достаточно голоден.
   Примерно рассчитав маршрут, я планировал пересечь кольцо отчуждения, в котором томилась Москва поздней ночью. Но, увидев на горизонте огни ненавистного желания, я не смог продолжать движение, остановившись как раз напротив этого кафе. Стремясь закончить свой путь, я ехал без остановки с самого утра, ужасно устал и проголодался. Моё желание встретиться лицом к лицу с ненавистным каменным исполином было столь велико, что я не чувствовал никаких иных желаний. Теперь, прервав свою никчемную торопливость, я ощутил на себе воздействие последних часов пути.
   Не буду отрицать, возможно, я даже утробно зарычал, вгрызаясь в мякоть шашлыка. Иначе как объяснить то обстоятельство, что сидевшие недалеко от меня дальнобойщики замолчали и уставились мне в спину, я чувствовал это абсолютно точно. А завсегдатай, оправдал мои ожидания и, издав неопределённый возглас, обрушился на пол. Это обстоятельство сильно развеселило меня, особенно, когда я увидел, что он спокойно подтянув под голову полы собственного пальто, продолжил спать, мило причмокивая, как младенец, потерявший соску.
   Настроение стало подниматься, Душа обсыхала вместе с верхней одеждой, я и не заметил, как осушил добрую треть пивной кружки. Сделал это я, конечно, зря. Но что можно было поделать, если даже двенадцать лет жизни вдали от родины не выветрили из меня русского. Вряд ли я позволил бы себе такое где-нибудь в Европе, в лучшем случае, мне грозил бы крупный штраф, за вождение в нетрезвом состоянии. Здесь же меня расслабила родная земля и нежный, лелеемый в ностальгических снах запах родины. Хотя, на поверку, он оказался не таким уж и нежным, хотя об этом я уже упоминал.
   Трапеза подходила к концу. Насытившись, я откинулся на спинку стула и флегматично потягивал остатки пива, стараясь не обращать внимания на сивушный привкус. Когда пьёшь хорошее доброе пиво, будь то чешский Budweiser или английский Ale, ощущаешь теплоту в желудке и успокоение в мозгах. От родного "Клинского" гудела голова, а ноги становились чужими. Меня окутала пелена, сладкой негой укрыла дремота. Я ощущал себя абсолютно, понимал, что в любой момент могу прекратить это состояние, но не имел никакого желания. Мне было чрезвычайно приятно сидеть в этой придорожной забегаловке и, съехав со стула в положении полулёжа видеть причудливые видения, навеянные "Клинским", сытостью и усталостью.
   А видел я себя, маленьким мальчиком, весело бегающим по берегу затопленного карьера. С гиканьем и улюлюканьем я, в компании таких же малолетних сорванцов носился по песку. Хорошее было время, мне казалось, что тот песок был гораздо мягче, нежнее и бархатистее чем на Кипре. Вода была зелёная, подёрнувшаяся августовским цветением ряски, но всё равно, для нас, малолеток, она была гораздо чище и прозрачней, чем средиземноморская лазурь. И мы, этакие бесстыдники, осознав на мгновение всё величие мира и его мизерность, свёрнутую для нас в этом узком пространстве карьера, скидывали ненужную материю трусов. Блестя белыми полосками незагорелых ягодиц, с разбега, выбрасывая фонтаны водяных искр, врывались в неподатливую глубину. Доставали ногами до самого дна и выскакивали на волю, освобождаясь от плена водного удушья. Плескались и резвились, тревожа до этого спокойную гладь, заставляю ряску недовольно вертеться. И пускали в небо драгоценные блестящие на солнце искры капель воды. Даже у Tiffany я не встречал бриллиантов чище и искристее, чем те водные брызги.
   Хитрый мозг, окончательно расслабившись, продолжал услужливо подавать мне воспоминания о сладкой свободе детства. Как вспышки я вновь и вновь вспоминал тот карьер, где мы резвились, купались, катались в грязи из глины, и закапывали друг друга в песок. А после, вновь купались, вымывая из волос цепкие песчинки и, с непостижимым упорством опять валились на песок. Намаявшись, сильно устав и посинев от холода и долгого купания, с не менее непостижимым смущением прикрывали срамные места, бежали к лесной опушке где, скрываясь в зарослях орешника, приводили себя в порядок, натягивали на худые тела скромную одежду. Затем шли по лесу, в поисках грибов и ягод, щёлкая сорванные орехи, громко смеялись и ругались на червей, оказывающихся в скорлупе, вместо ожидаемой ореховой мякоти. А что это была за брань! Прошло много лет, прежде чем в порту Нью-Йорка, где я принимал груз, мне удалось услышать диалог двух русских грузчиков. По сравнению с этими словами, что долетали до моих быстро вянущих ушей, наша детская брань была лепетом. Правда, в то время мы считали себя очень крутыми, вставляя в нашу речь разнообразные грубые слова. До сих пор я храню в себе эту портовую сцену, как доказательство неподражаемости русского языка. Так красиво и замысловато загнуть и вывернуть, прихлопнуть и закрепить может только истинно русский человек.
   Видимо, в какой-то момент я перестал себя контролировать, окончательно расслабился и углубился в сон, тело отдалось во власть забытья и медленно съехало со стула. В процессе своего падения моя рука потянула скатерть и посуда, радостно ухнув, разбилась об пол. Мгновенно проснувшись, я непонимающе огляделся, пытаясь определить своё месторасположение в пространстве, что было абсолютно невозможно. Белая клеёнка, до этого совершенно мирно лежавшая на столе, вдруг накрыла меня с головой, оказавшись довольно плотной и непрозрачной. Скудное освещение, сильная усталость и бокал "Клинского", всё ещё булькающий в моём желудке, не давали мне никакой надежды на спасение. Освобождение пришло неожиданно, чьи-то сильные руки рывком подняли меня на ноги и толкнули, благодаря чему я плюхнулся на стул. Немедленно восстановилось изображение, когда белый саван был сброшен с моих плеч. Я ещё не совсем адекватно оценивал обстановку, но уже был заключён в мощные объятия, по всему залу носился громкий радостный крик на непонятном наречии. С трудом, освободившись от цепкого захвата, я смог разглядеть в моём спасителе и душителе старого знакомого.
   Если говорить о великой американской мечте, то могу сказать определённо, что мне удалось её осуществить. А начиналось всё со скромной должности клерка в филиале набирающей обороты компании "Sinko". В то время китайская экономика медленно, но верно вторгалась во все сферы мирового бизнеса, делая упор на рынок высоких технологий. Имея в плюсе дешёвую рабочую силу и низкую стоимость продукта на выходе, можно было перекрыть недостатки и среднее качество. Со временем, квалификация сотрудников росла, а вместе с ней повышалось и доверие к новым маркам. У всех на устах были названия крупных предприятий из страны развитого коммунизма. Именно в такую компанию я и устроился на работу, о чём не жалею и по сегодняшний день. Китайцы - удивительно работоспособная нация, готовая отдавать всё, ради того, чтобы в будущем получить ещё больше. Они ценят преданность и рвение своих сотрудников, примечают тех, кто не боится трудностей и готов идти на определённый риск. Не прошло и года с момента моего трудоустройства, как мне доверили важные направления развития, поднятие филиалов и тонкие, требующие грамотного планирования и разрешения задачи. Так я получил возможность побывать в разных уголках света. Одним из пунктов назначения являлся Дамаск.
   Удивительная красота и неповторимость этой страны поразила меня до глубины души. Первое время я не мог ничего делать, посвящая всё своё время изучению древнейшего города. Я ознакомился с достопримечательностями, поражался невероятным сочетаниям, когда современные небоскрёбы из стекла и бетона мирно соседствуют со старинными постройками. Я видел христиан и мусульман, спокойно и дружелюбно общающихся между собой, совместно работающих и отдыхающих. Невероятные сочетания глубокой древности и элементов будущего, встречающиеся мне на пути неоднократно. Уже тогда я успел побывать в нескольких странах и видел вещи, поистине потрясающие, которые могли вывести из душевного равновесия любого обывателя, но Дамаск был выше всего этого, величественный и непреклонный.
   Моим компаньоном, гидом и помощником был Ваил Аль-Менди, мой ровесник. Он происходил из старого знатного рода, был умён и образован. Высшее образование он получил в Москве, естественно в институте международных отношений имени незабвенного товарища Лумумбы. Русский язык давался ему легко и хотя, после своего возвращения на родину он не имел возможности продолжать совершенствовать лингвистические навыки, с моей помощью он очень быстро добился довольно высоких результатов. Единственное, в чём я потерпел фиаско - его неподражаемый акцент. Все без исключения русские слова выходили странными и непонятными. Мне, не смотря на долгое общение с ним, порою было трудно понять, о чём он говорит, особенно если, как и все восточные люди, он начинал говорить быстро. Ваил считал, что знает русский язык достаточно хорошо, чтобы общаться на нём так же, как и на своём языке. И то, что я пытался объяснить ему особенности своей родины, в которой обычно говорят медленно, никак не влияли на него. В конце концов, я был вынужден смириться с этой его особенностью и, со временем, даже научился довольно сносно понимать, о чём в данный момент шла его речь. К моменту расставания мы были хорошими друзьями. Сирийский менталитет располагает к доверию, как и любая другая восточная нация. Они гостеприимны, открыты и всегда отвечают добром на добро. Все многочисленные члены огромного клана Аль-Менди были буквально влюблены в меня, с огромным сожалением и слезами на глазах провожая в аэропорту. Ваил, смахивая скупую слезу, долго обнимал меня и пытался сообщить на русском языке, что я стал ему братом и даже роднее родного брата, что немедленно подтверждал его старший брат, так же стараясь припасть к моему плечу. Он очень жалел о нашем расставании и обещал обязательно найти, если будет в Америке.
   Не знаю, довелось ли ему побывать в Соединённых Штатах, так как через некоторое время я поселился в Германии. Но сейчас у меня была уникальная возможность узнать у него лично об этом, если конечно мне не будет суждено быть раздавленным в его жарких объятиях. Я уже говорил что, будучи знаком с культурой Сирии, заглянув в придорожное кафе, мгновенно определил в антураже дух этой страны, о которой мало кто имеет представление, а теперь убеждался в этом воочию. Младший наследник Аль-Менди мял и тискал меня, как тесто, тёр об свой курдюком выпирающий живот, словно возжелал приготовить тесто для кунафы. В процессе моего преобразования из человека в полуфабрикат, Ваил издавал восторженные возгласы, которыми испугал водителей, и так уже изрядно напуганных моим рычанием и манипуляциями со скатертью. Возможно, они приняли сие действие за обряд людоедов, потому что, с рекордной скоростью исчезли за дверьми заведения. Даже завсегдатай, которого в процессе моего перемалывания добродушный потомок рода Аль-Менди умудрился несколько раз помять своими ботинками, открыл глаза только после высокой, переходящей в визг тирады. Сонно оглядевшись, этот гражданин даже не удивился, увидев перед собой творившееся действие, встал на четвереньки, ухватился за стул и подтянул руки, таким образом, вползая на сиденье. Все эти манипуляции были проделаны так ловко, что я даже забыл на мгновение о своей собственной неудобной позиции, наверняка, гражданин проделывал эту операцию много раз, отработав все её детали до совершенства.
   - Брат, брат мой, ти не понимаещь, как я рад тибе видить, - прорвалось в мой покорёженный мозг. - Я тиби так люблю.
   С огромной радостью я ощутил некоторое ослабление железной хватки и вовремя воспользовался этим, вынырнув из-под крепких объятий. Мощные руки, как лепестки капкана щёлкнули за моей спиной, но я был уже вне досягаемости. Тем временем нескончаемый поток речи, смешивающий сирийские и русские слова не прекращался. Сложно передать то, что слышали мои уши, но мне удалось остановить своего разговорчивого друга старым испытанным способом. Ваил был сильным и уверенным в своей силе человеком, он не упускал возможности показать свою природную мощь. Ещё на его родине, я заметил, что если мне надо отвлечь Аль-Менди от чего-то, то нужно предложить ему испытать свои силы в армрестлинге. Он никогда не упускал возможности положить мою руку, а мне ещё не разу не удавалось победить его. Несмотря на то, что он был с виду совсем не сильным человеком, а скорее напоминал добродушного толстячка, реально в нём заключалась мощная энергия разрушителя. И в существовании этой энергии мне удалось однажды убедиться, когда перед самым отъездом из Сирии, непьющий Ваил уговорил меня немного выпить. Именно тогда я узнал, что происходит с правоверными мусульманами, которым Коран запрещает употребление спиртных напитков, когда они, всё же осмеливаются эти напитки отведать.
   Да, действительно, Ваил не был пьяницей, но выпить любил и от этого страшно мучался. Огромные по своей глубине муки он испытывал и на следующее утро, громко стоная и охая. Передвигался по дому он, исключительно держась за стену, слабым голосом возносил молитвы вперемешку с руганью. Большого труда мне стоило найти на восточном базаре обыкновенный рассол, с помощью которого я и привёл в чувство бедного правоверного. Немного оклемавшись, Аль-Менди долго и с чувством благодарил меня, возносил молитвы Аллаху и проклинал все спиртные напитки сразу и те сорта, что смог вспомнить по отдельности.
   - Наташа, - Ваил повернул голову в сторону барной стойки, откуда немедленно выпорхнула украинская девушка. - Зиделай всё как надо. Это мой гость.
   Видно, гости у Ваила бывают часто, так как Наташа управилась мгновенно, хорошо зная, что от неё требуется. Хозяин не успел вновь рвануть ко мне, с твёрдым намерением вновь заключить в объятия, как на столе стали появляться самые разнообразные блюда, для русского человека бывшие в диковинку. Для Сирийца же, это обычный рацион, то, что он употребляет в пищу ежедневно. Даже живя в Дамаске, я так и не смог запомнить ни одного названия этих удивительных чудес Иорданской кухни, разложенных на тарелках. Проявляя радушие и гостеприимство, мой восточный друг, указывая пальцем на очередное блюдо, старался напомнить мне их названия, не вызывая у меня ни капли радости, от прослушивания этих, выворачивающих язык слов. Что-то подобное происходило со мной, когда Ли Дин проявлял желание накормить меня своей национальной кухней. Традиционные китайские блюда, на которые он указывал, имели в названиях удивительные сочетания букв, недоступных русскому человеку для произношения. Самое главное, что недавний шашлык уже заканчивал участие в пищеварительном процессе и желудок, получив от носа и глаз информацию о творившейся на столе вакханалии, попытался объявить голодную забастовку.
   Памятуя о правилах семьи Аль-Менди, согласно которым трапеза начинается с неспешной беседы, которая продолжается и во время еды, к тому же, заимев повод оборвать Ваила, зашедшего в своих рассуждениях о вкусной и здоровой пище чересчур далеко, я решил поинтересоваться о тех путях, что привели его на обочину подмосковного шоссе. Не смотря на годы, проведённые им в России, русский язык так и остался для него чем-то непостижимым, хотя, по его личному мнению, его стиль произношения был безупречным. Приводить весь его монолог в том виде, в котором его услышал я, было бы кощунством для нервов, вряд ли можно было продраться через эту гремучую смесь национального диалекта, родного языка и интернационального мата. В некоторых ситуациях я сам затруднялся в понимании отдельных фраз, домысливая их содержание на основе последующего рассказа.
   А сообщил он мне следующее. Как вам уже известно, после окончания МГИМО, Ваил вернулся на родину, где получил место в МИДе, став сотрудником отдела коммерческих связей. На этой почве и произошло наше знакомство, когда я приехал в Сирию. После моего отъезда, послушный сын почтенного семейства Аль-Менди выразил непокорность отцовской воле, изъявив желание отправиться покорять снежную Россию. Произошло это, отчасти из-за моих ностальгических рассказов, отчасти под впечатлением от писем земляков, успешно развивающих собственный бизнес на славянской земле. Нельзя сказать, что карьера МИДовского служащего была плоха, в перспективе можно было ожидать получения тёплого места в посольстве какой-нибудь дружественной страны, что гарантировало покойную и обеспеченную старость. К тому же, даже невеста была уже подобрана. Отец Ваила, узнав о решении любимого сына, был готов пойти стопами неизвестного ему Тараса Бульбы, но покорился судьбе и отпустил его на покорение коммерческого олимпа России.
   В загадочной снежной стране было очень трудно. На поверку всё оказалось не так легко и романтично, как виделось с тёплых песков. Российский бизнес имел свои, понятные только местному населению законы. Дела не ладились, денег оставалось мало, и надо было что-то решать: или возвращаться с позором домой, и падать на колени перед отцом, или пойти ва-банк и всю оставшуюся наличность бросить в какое-то оригинальное дело. Ваил был, человеком упёртым и рисковым, поэтому и передал все, имеющиеся средства своему земляку, получив долю в довольно оригинальном, по его мнению, бизнесе. С этой поры он стал рыбным королём, совладельцем фирмы по обработке и солению рыбы. Нет, конечно, в Сирии тоже едят рыбу, но восточный гость не мог даже и предположить, что в этой, чужой ему стране, это приносит такой доход. Очень скоро он позволил купить себе машину, потом продал её и купил более лучшую, потом ещё одну. Но, всему приходит конец. В один из дней Ваил заметил, что прибыль падает. Как грамотный торговец, он немедленно избавился от своей доли, продав её тому самому земляку, что когда-то уступил её ему. Только теперь эта доля стоила гораздо дороже. На вырученные деньги был организован уже собственный проект и тоже связанный с рыбой. Только теперь, рыба была не разделанная, а свежемороженая и доставлялась в столицу прямо с места лова, из Мурманска. Здесь, предприимчивый торговец поднимал ещё большую прибыль, и я удивлялся, как он мог вести торговлю с русскими, практически не зная их языка. Но факт имел место быть, денег было столько много, что гордый сын позволял себе ежемесячно отсылать на родину нескромные денежные переводы.
   Наступил момент, когда Ваил устал от постоянного рыбного запаха, который преследовал его везде, на работе, в машине и дома. Как грамотный и предприимчивый коммерсант, он не стал продавать набирающее вес предприятие, а заимел компаньона, который отныне следил за работой. Прибыль делилась пополам, деньги текли всё нарастающим ручейком, что позволило "новому русскому" съездить на отдых домой. Через некоторое время он вернулся с молодой женой. Традиции мусульманства в Сирии были прочны, и по этим традициям жених не должен видеть свою невесту до свадьбы. Так и Ваил, будучи помолвлен, вернувшись домой, дабы не опорочить свой род и род своей наречённой, вынужден был согласиться на свадебную церемонию. Супруга оказалось не только красивой и привлекательной, но и умной и отзывчивой, полюбившей своего мужа всем сердцем. А, через положенный срок, уже в Москве, она благополучно разрешилась милым карапузом.
   Дойдя до этого момента, Ваил вскочил из-за стола и убежал за занавеску. Вернулся он, гордо неся на руках видеокамеру. Я имел радость просмотреть на маленьком дисплее его собственный режиссерско-операторский дебют. Супруга моего восточного друга была действительно привлекательной и миловидной, а карапуз толстым, красным и громко дерущим глотку, точь-в-точь, как и его папаша. Ваил веселился и радовался, размахивая руками и, непроизвольно брызгая слюной. Благо, в этот предрассветный час в кафе никого не было. Я даже и не заметил, когда успел уползти завсегдатай барной стойки. Наташа, видимо сменилась, так как из-за занавески несколько раз появлялась упитанная женщина лет тридцати, выполняющая какие-то свои хозяйственные операции.
   Оценив мою радость и добрые слова в сторону наследника рода Аль-Менди, Ваил продолжил свой рассказ. После рождения сына, когда жена оправилась и смогла продолжить выполнять домашнюю работу, глава семьи задумался об открытии следующего коммерческого проекта. Совершенно неожиданно обнаружилось, что ещё один земляк решил покинуть гостеприимную Россию, вернувшись на родину. Земляк имел во владении небольшое придорожное кафе, которое наш рассказчик немедленно и приобрёл. Совсем немного времени потребовалось на благоустройство этого невзрачного строения. Изначально Ваил решил оставить существующее здание, занявшись внутренним переоборудованием. Таким образом, всего через год после открытия, я имел счастье войти в двери этого гостеприимного заведения.
   - А почему название у тебя такое странное? "У Арсена"? - Поинтересовался я.
   - Такое было, - беспечно отозвался Ваил, - а менять не хотелось, всё-таки люди уже привыкли к нему.
   Дальше наступил уже мой черёд, в благодарность за еду рассказывать о том, какие пути-дорожки привели меня за этот стол. А что мне было рассказывать? Конечно, после моего отъезда из Сирии, в моей жизни было многое. Но рассказывать об этом даже такому хорошему человеку как Ваил, не было никакого желания. И я сказал ему, что до сих пор работаю в корпорации "Sinko", мой любимый шеф Ли Дин открыл Московское представительство и поручил мне, как единственному русскому, которому способен доверять, руководство новым филиалом. А это означало, что через двенадцать лет скитаний по миру, я, наконец, возвращаюсь в ненавистное Отечество. Последнее я, конечно, подумал про себя, не зачем было знать Ваилу о моих тяжёлых взаимоотношениях с горячо ненавистной родиной.
   Младший Аль-Менди был очень рад моему карьерному росту, пару раз порывался вскочить и заключить меня в свои объятия прямо через стол с остатками пищи. Воздавал хвалы Аллаху, благодаря его за то, что подарил мне счастье в жизни и уверял меня в том, что в каждой молитве просил Господа о благоволении по отношении к моей персоне. Мы ещё некоторое время разговаривали, вспоминая наши приключения, обсуждали общих знакомых и критиковали политику обоих родных государств. Бросив взгляд в окно, я обнаружил рассвет, захвативший округу. Я хорошо отдохнул и согрелся, душа моя немного оттаяла под воздействием непрерывной болтовни Ваила. Показалось, что возвращение на родину и грядущая встреча с породившим меня городом выглядит не таким уж безумным прожектом.
   - Ну что ж, Ваил, спасибо за стол, но мне пора.
   - Куда пора. Зачем пора. - Засуетился сириец. - Оставайся. Живи здесь, у меня комнаты там есть. У меня хорошо, хочешь, Наташа будет к тебе приходить.
   - Что ты, мне же надо работать. - Я хорошо понимал его тоску по родине и попытку зацепиться хотя бы за такую соломинку, частичку старой жизни, которой являлся я.
   Ещё долго он рассыпался в благодарностях по поводу моего посещения его скромной закусочной. Зазывал приезжать в любое время. О деньгах за съеденные продукты не могло быть и речи, я мог кровно обидеть своего друга, ведь понятия дружбы и гостеприимства на востоке были очень сильны. Вновь мне пришлось пройти через опасную, с точки зрения целостности моих костей процедуру обнимания Ваил вцепился в меня и не хотел отпускать, стараясь надолго запомнить эту встречу. Напоследок он нацарапал мне свой сотовый телефон и московский адрес, взяв твёрдое обещание зайти в гости, как только я управлюсь с делами и устроюсь на новом месте. Наконец, я получил возможность сесть в автомобиль и продолжить свой путь. Ещё долго, до самого поворота я видел его фигуру, стоящую на обочине шоссе, такую одинокую и жалкою, всё более уменьшающуюся, по мере моего удаления. И мне кажется, что он будет стоять так ещё долго и, может быть, смахивать невидимую слезинку. Не знаю, следовало ли мне его жалеть или наоборот, завидовать. Он был оторван от родины, я же возвращался домой. Но, я не хотел возвращаться, мне было спокойнее там, откуда я уехал. Хотя там, как раз и не было тёплого очага и домашнего уюта. Я постоянно скитался, даже последнее время, став заместителем руководителя германского отделения корпорации, ездил по стране, сознательно избегая какого-либо постоянства.
   Уютное кафе скрылось за поворотом, став историей моей жизни, а впереди загорались огни бурлящего жизнью мегаполиса. Москва, окольцованная огромными транспортными потоками жила своей жизнью, даже не ожидая моего появления. И кого могло волновать то обстоятельство, что пройдёт ещё совсем немного времени, и я вольюсь в эту суету, стану частичкой бесцельной круговерти.
   Выехав из Германии на своей новой машине, я и представить себе не мог, с какими могу столкнуться трудностями. Только благодаря друзьям в Польше, я получил кое-какой урок, касательно неофициальных правил ввоза в Россию новых иностранных машин, не имеющих российские номера. Теперь у меня были установлены российские транзитные номера, что не смогло полностью избавить меня от неприятностей с сотрудниками ГАИ. Точнее, их теперь называли как-то по-другому, но я привык к этому названию и не собирался от него отказываться. Я останавливался на каждом посту, и чувствовал себя кроликом в цилиндре волшебника, который заворожено и беспрекословно выполняет все его прихоти, всего лишь, по мановению волшебной полосатой палочки. Не успев запечатлеть рисунок своих шин на московской земле, я был остановлен очередным инспектором. Пока он вдумчиво изучал мои документы и ходил вокруг машины как кот вокруг крынки со сметаной, я смотрел на просыпающийся город, зажигающий и гасящий тысячи больших и маленьких огней.
   - Значит, гражданин Горин, едете в Москву, - то ли утвердительно, то ли вопросительно пробормотал старший лейтенант.
   - Да, в Москву, - согласно кивнул я, с лёгкой улыбкой наблюдая за его броуновским движением.
   - Хорошо, а зачем? - Этот вопрос несколько удивил меня.
   - Вообще-то, я здесь буду работать.
   - Логично, а где?
   - Простите, а какое это имеет отношение к дорожной службе? - Поинтересовался я.
   - Такое Витя, что надо бы узнавать своих одноклассников, - ошарашил меня патрульный.
   Я вгляделся в его лицо, что-то знакомое проглядывало из озорно прищуренных глаз. Глаза человека - невероятная вещь, можно стать толще или похудеть, перекрасить волосы или просто сменить причёску, но яркий огонёк в глазах всё равно останется таким же, как и был в детстве. Этот хитрый прищур я видел перед собой, когда сидел в школьном классе.
   - Женька. - Крикнул я.
   - Витька, - вторил мой товарищ по всяческим проделкам. И подхватил меня, обняв и приподняв над землёй.- Вернулся.
   - Ну да, вернулся. Теперь буду здесь работать.
   - Молодец. - А он совсем не изменился. Та же полная комплекция и богатырская сила.
   - Как ты здесь, - спросил я, когда он, наконец, соизволил поставить меня. Захват у него был такой же крепкий, как и раньше, даже кости заныли. - С чего в милицию подался?
   - После армии предложили, а что было делать. Сначала попробовал найти приличную работу, да кому я был нужен. У меня образование - школа и ПТУ. Получил специальность плотника, только никому не нужен такой плотник. Устроился в метрополитен машинистом, только у них такой график работы, что я не смог долго выдержать. Вот, теперь здесь работаю. Ну, а ты как, где теперь живёшь? Надолго к нам?
   - Я теперь в Москве живу, здесь наша фирма представительство открывает, и я в качестве руководителя буду.
   - Понятно, может и для меня местечко найдётся. - Видно, действительно он испытывал трудности с работой.
   - Посмотрим. Я сам ещё ничего не знаю. - Парень он был неплохой, а мне, чтобы обжиться на бывшей родине и привыкнуть к новому ритму, нужен был близкий человек. Лучше чем Женька Треухов мне и не сыскать.
   - Ладно, езжай. Устал, наверное. Только адрес дай или телефон, чтоб я мог с тобой связаться.
   - Конечно, - я дал ему адрес своей квартиры и номер сотового.
   Попрощавшись, я поехал дальше. Надо же, как интересно складывается моё возвращение. Сначала я встретил Ваила, теперь Женьку. И оба повстречались мне там, где я никак не мог ожидать их появления. Какие ещё сюрпризы готова преподнести мне столица - тайна, покрытая мраком.
   Плотный поток машин выезжал из города. Было воскресенье и, не смотря на снег и ужасную слякоть, люди спешили на природу, вероятнее всего на свои дачные участки. Впервые, после долгой зимы, они желали увидеть свои владения, ощутить себя хозяевами маленького и невзрачного кусочка земли. В других странах ничего подобного нет, нет такой привязанности к земле, желания копаться на грядках и сажать плодовые деревья. Даже тогда, когда я был членом этого общества, меня удивляла подобная привычка. Я не понимал всего этого, хотя мои родители и имели дачный участок, использовался он исключительно для отдыха на природе. Редкие посадки, расположенные на его территории имели исключительно декоративное предназначение и не требовали постоянного ухода за собой.
   Оказавшись в черте города, я почувствовал ужасную усталость. Заболела голова, и потянуло в сон, нужно было ехать домой и как следует выспаться. Всё-таки, не напрасно я так рассчитал свой маршрут, чтобы прибыть в столицу в выходной и дать себе возможность привыкнуть хотя бы немного к здешней обстановке. Никогда не имел проблем с переездом. Если возникала необходимость срочно покинуть город, в котором я прожил долгое время, я вставал и ехал. На новом месте, обычно всегда присутствовали минимально необходимые условия для комфортного размещения. Это мог быть и номер в гостинице и съёмная квартира или даже целый дом. В некоторых случаях приходилось теснить пригласившую сторону, занимая в их квартире или доме отдельную комнату, но это было не столь часто и, в основном, в начале моей карьеры. Теперь же, если условия проживания меня не устраивали, я мог спокойно позволить себе приобрести их себе.
   Мой непосредственный начальник имел в отношении меня серьёзные планы. Увидев мою работоспособность и оценив мои способности, делая оглядку на то, что я был русским, он предложил мне руководство российским офисом корпорации "Sinko". Нельзя сказать, чтобы я был безумно рад этому предложению, но и немедленно отказываться тоже было не с руки. Я попросил сутки на обдумывание и в течении последующих двадцати четырёх часов просидел, погружённый в мыслительный процесс. С одной стороны был несомненный карьерный рост, из менеджера среднего звена, я автоматически становился руководящим работником. Хотя и раньше я был руководителем, но моя работа, в основном заключалась в оказании консультационных услуг, спасении филиалов в кризисных ситуациях, заместительное управление и прочие функции, при которых я, фактически на время становился полноправным хозяином части большого пирога. Но, с другой стороны, новая должность требовала обязательного переезда в Москву, самое ненавистное место на земле. Узнав, что я не только русский по происхождению, но и ещё москвич, Ли Дин уже не отставал от меня, буквально заставив дать согласие.
   Двенадцать лет назад, когда мои родители вынуждены были бежать из России, они избавились от всего, что их связывало с этой страной. Мебель была продана вместе с квартирой новым хозяевам, а большинство вещей роздано родственникам и знакомых. Новая жизнь начиналась практически с нуля, показывая всю красоту и пошлость Америки. Но я не был огорчён этим. В восемнадцать лет человек редко бывает чем-то вообще огорчён. Мне было интересно и необыкновенно познавательно открывать новый мир и новую жизнь. И это, даже не смотря на болезнь отца и плохое самочувствие матери.
   Находясь в Германии и согласившись на новую должность, я немедленно связался с риэлтерской компанией в Москве, которая взяла на себя заботы, по приобретению жилья. Мне хотелось, несмотря на относительную удалённость, как от центра, так и от места работы, получить квартиру в том районе, где я когда-то жил. Просто, жестокая ностальгия корёжила меня сильнее, чем обычно. Хотя, о чём это я говорю. Не было никакой ностальгии, я уже почти забыл этот город. Он мне почти не снился, я не мог вспомнить ни одного лица, которое было бы связано с той жизнью. Ну, кого я обманываю. Снилось, всё снилось. И воспоминания одолевали очень даже часто. Вечерами я вспоминал свою школу, одноклассников и учителей, хотя их лиц я действительно не помнил. Зато я помнил одно единственное лицо, которое преследовало меня все двенадцать лет, не давая спокойно спать.
   Сколько я не пытался выкинуть это лицо из своей головы, что я только не предпринимал, всё было напрасно. Я шёл в казино и проматывал всю наличность, проводил целую ночь в элитных массажных салонах, подолгу мучая себя и терзая душу. Ничего не помогало, я помнил её светлые, с тёмными вкраплениями волосы, серые глубокие глаза, нежные и влажные. Вспоминал тонкое мягкое тело и лёгкий поцелуй её губ на своих губах. И было ещё одно, как раз в ту ночь, когда произошло ужасное для всей страны происшествие. И я и весь народ наслаждались агонией, но их агония была жестокой, срывавшей старый отмирающий нарост на коже, а моя сладострастной, дарящей новые неизведанные ощущения. Волшебная агония, рождённая большой и единственной в моей жизни любовью. Такой страсти я больше не испытывал никогда, оставаясь мягким и ранимым только в своих снах, мгновенно отгораживаясь от мира бронированным панцирем, стоило мне только проснуться.
  

- 2 -

   Так хорошо осознавать себя свободным от каких-либо обязанностей. Да и какие обязанности могут быть у школьника, не обременённого проблемами. Даже у вчерашнего школьника. Отгремели экзаменационные передряги и, можно было отдаться сладкому ничегонеделанью. Мои родители, образованные и добрые люди смотрели на мир широко, идя по жизни весело и непринуждённо, в воспитании они исповедовали принцип открытости и дружеской поддержки, всегда были готовы дать мне совет и оказать посильную помощь. Я не чувствовал их влияния на себе, обладал возможностью самостоятельно выбирать свой жизненный путь и имел волю в своих стремлениях. Может быть, именно поэтому мой переходный возраст прошёл незаметно и для них и для меня. Я не скандалил, не закатывал истерик и не требовал личной свободы, так как она у меня была всегда. Так получилось, что, будучи единственным ребёнком в семье, повышенное внимание и чрезмерная опека не проявляли себя на мне. Если что-то было нужно, я не просил, а искал возможность получить это самостоятельно.
   Окончив школу, я сообщил родителям о своём желании идти учиться на юриста, меня увлекала профессия следователя. Мне хотелось раскрывать преступления, участвовать в разгадывании хитроумных и запутанных комбинаций. Но, моим единственным условием было то, что я подам экзамены в институт не сразу, а через год. Мне хотелось не только отдохнуть от учёбы, но и подготовиться к будущим вступительным экзаменам полно и ответственно. Родители поддержали мою инициативу, а отец сообщил, что имеет хорошего знакомого в МГУ, который сможет стать мне репетитором. На том и порешили.
   Я ещё не успел отгулять своеобразные летние каникулы, как произошло происшествие, перевернувшее всю мою жизнь. Но не только я стал жертвой этого, погибла целая страна, огромная империя, существовавшая семьдесят с лишним лет. В конце лета 1991 года Государственный комитет по чрезвычайному положению или, ГКЧП, как он вошёл в историю, ввергнул всю страну в неописуемый хаос. Всего несколько дней члены ГКЧП находились у власти, но за это короткое время успели уничтожить всё, до чего смогли дотянуться. В гражданских митингах и на баррикадах люди готовы были стоять насмерть ради спасения существующего строя. Они не могли и неспособны были понять, что это уже конец, это последняя агония и Ельцин, взявший на себя управление этой стихией, сделал всё, что от него могло зависеть. Восстание было сломлено, члены ГКЧП отлучены от власти. По официальным данным, во время проведения актов гражданского сопротивления погибло трое. Мне отчётливо запомнился один из них, молодой человек, ещё мальчишка, которому было в ту пору не на много больше лет, чем мне. После него остались только стихи, красивые и наивные, в которых было очень много доброты и тепла и, на фоне его гроба они читались особенно трагически.
   Официально погибло трое, не считая Пуго - застрелившегося члена ГКЧП. Но никто не задумался о том, сколько этот путч убил морально. Тех, кто по служебной обязанности или необходимости вынужден был идти против народного мнения, против той зарождающейся силы, которая потом назовётся демократией и станет у руля обновлённой страны. Мой отец был всю жизнь военным, беспрекословно выполнял приказы вышестоящего командования и, никогда не шёл наперекор своей совести. За это его и ценили, ему всегда поручали самые ответственные задания, зная, что он их выполнит, на него можно было положиться. Так и получилось, те, кто отдавал ему приказ идти против людей на улице, отстаивающих своё право на новую честную жизнь знали, что свои тылы надёжно прикрыты. Если путч удаётся, то они становятся героями, если провалится, то окажутся не при чём. Против людей на улице шёл мой отец.
   Вынужденный отъезд из страны он не мог понять, постоянно спрашивал в пустоту - за что, и не находил ответа. Но выбора уже не было, те люди, что не испугались гонении на своего друга, предупредили его о том, что правильней в этой ситуации будет покинуть страну и переждать где-нибудь вдалеке, пока всё не успокоится. Они говорили, что новая власть, от радости за то, что получила управление в свои руки, обязательно сжалится и простит всех своих врагов. Но отец не мог согласиться с этим, он привык отвечать за свои слова и поступки, он не мог иначе.
   И без родины он не мог. Через три месяца после нашего отъезда в Америку, он скончался. Врачи так и не смогли объяснить причину его внезапной смерти, но я и мама хорошо всё понимали, и нам не надо было никаких объяснений. Отец не смог пережить того позора, что упал на его плечи, крепкие и всегда прямые, но неспособные выдержать такой тяжкий груз. Мама пережила его всего на полгода.
   Господи, неужели это я спал? Не пойму, сколько сейчас времени. Сон был таким отчётливым и реальным, словно я на некоторое время вернулся в своё прошлое, хотя это прошлое и не было счастливым. Приподнявшись, я осмотрелся вокруг, квартира мне очень понравилась, риэлтеры не зря затребовали такую большую сумму за свои услуги. Трёхкомнатное великолепие в новом, недавно построенном, но уже обжитом доме, стильное оформление (большое привет неизвестному дизайнеру), продуманное до мелочей. Даже в туалете была продолжена смелая дизайнерская мысль. Новая мебель подобрана столь же идеально и с изысканным вкусом. И здесь не было никакой аляповатой пошлости, что я часто встречал в специализированных журналах и в домах богатых выскочек. Ну, вы меня понимаете, когда закупается всё, что стоит больше тысячи долларов, и имеет бирку "антиквариат". Минимализм несравненно глубже подчёркивает красоту, нежели непоследовательность.
   К дому я приехал в десятом часу утра, чувствуя себя уставшим и разбитым, так же как и всегда после долгой дороги. Поставив машину во дворе, я поднялся в квартиру и нашёл в себе силы только на её беглый осмотр. Да и осмотр этот заключался только в поиске кровати, обнаружив её, я немедленно упал на мягкие простыни (между прочим, даже это предусмотрели, я уже и не говорю о мыле в ванной комнате и полотенцах на кухне), забывшись в тяжёлом сне. Спал я не долго, слишком сильны были мои чувства в отношении возвращения в город детства. Часы лениво высказали своё мнение о четвёртом часе дня, мой желудок немедленно подтвердил этот факт, сигнализировав о своём мировоззрении насчёт моего безалаберного отношения к его персоне.
   Ну что ж, всё-таки, единственный изъян продавцов этой квартиры я обнаружил на кухне. Холодильник был девственно чист и, в подтверждении своей пустоты откинул руки-створки на стену, оголяя своё вместительное нутро. Хотя, это было вполне объяснимо, я не сообщал точной даты своего приезда и закупленные впрок продукты, скорее всего, превратились бы в идеальное удобрение и рассадник болезней. В связи с последним препятствием, возник насущный вопрос, касающийся утоления голода. В начале моей новой жизни, в Америке, я научился сдерживать настойчивые требования желудка о немедленном его заполнении. Если в течение долгого времени я не мог нигде поесть, из-за занятости или отсутствия средств, я обходился очень крепким и сладким чаем, который на продолжительное время снимал чувство голода, хотя оставлял в животе неприятные ощущения. Мне и в голову не могло прийти, что когда-нибудь ещё я смогу испытать неповторимое урчание желудка, готового, казалось, начать пожирать меня самого изнутри. Тем более, прошлой ночью я довольно плотно поужинал, а скорее позавтракал у Ваила, до отказа забив свои закрома восточной снедью. Так или иначе, но надо было идти на улицу в поисках пропитания.
   Москва, как всегда нарядная и обыденно грязная, к этим двум полярным её состояниям я привык давно. И во времена моего проживания в этих магических кольцах, видел я нарядные проспекты и грязные переулки. Пыль и вечный тополиный пух, две вещи подвластные только дождю портили жизнь москвичей на протяжении лета. Зимой всё менялось удивительно полярно, чистый искристый снег струился невесомой накидкой, укутывая землю. Падая, он ещё некоторое время лежал девственным и непорочным, особенно если это случалось ночью. Но, с наступлением рассвета тысячи ног и шин топтали и вымарывали его, превращая в бесформенную жижу, удивительно мерзкую субстанцию.
   Мой новый дом располагался на окраине, в так называемом спальном районе, хотя это, ни в какое сравнение не шло с настоящими спальными районами американских городов, где в больших кварталах было тихо и покойно. Редкая машина позволяла себе сворачивать на эти улочки и, понимая, что нарушает сложившуюся ауру, стремилась ехать медленно и бесшумно. Тем не менее, в Москве, в таких районах было гораздо спокойнее и тише, чем ближе к центру. Жители занимались своими обычными делами, куда-то спешили с сумками наперевес или просто гуляли с детьми и животными. Всё это создавало иллюзию успокоения и отрешённости, но я знал, что на самом деле всё совсем не так, в этом городе скрыта ужасная сила, которую я почувствовал, едва переступив его черту. Возможно, это всего лишь своеобразная форма паранойи, но я физически осязал боль, страх и ненависть, проистекавшие из каждого угла, из каждого подъезда и окна. Зябко поёживаясь, скорее от непонятного испуга, чем от холода, я ускорил свой ход, бравурным шагом проследовав к ближайшей станции метро.
   В Америке, как и во всём мире, очень простое отношение к жизни, люди не делают из каждой бытовой мелочи грандиозного события, нет, конечно, какая-то домохозяйка из Техаса может и раздуть всемирную сенсацию из-за своей засорившейся кухонной мойки, представив это, скажем, как происки инопланетян или агентов иностранной разведки. Но, если человек вышел из офиса на обеденный перерыв, он, скорее всего, перекусит в ближайшем кафе или, что ещё более вероятно, просто купит хот-дог у уличного продавца. Это будет и дёшево и сердито. За время моей жизни на западе я тоже пристрастился к такой привычке и хотя, вечером как раз принято ходить в более приличные заведения и питаться обстоятельнее, я предпочёл на данный момент небольшое кафе со скромным названием "Минутка". Когда-то таких вот "Минуток" наставили по всему городу в изрядном количестве, здесь можно было перекусить, попить кофе и купить домой кулёк свежих пышных ароматных пончиков. Сегодня подавали сосиски, те самые молочные, что навсегда отпечатались у меня в памяти, как лучшая утренняя еда. А к ним ещё чашечку кофе и сладкую сдобу, что и являлось пределом моих мечтаний. Расположившись за угловым столиком в самой глубине помещения, я смаковал пищу, обнаруживая, что бунтарь желудок, наконец, снял с повестки дня свои претензии.
   Сытость настраивает мысли на философский лад, моя противоречивая натура всегда обожала подвести под какие-либо события научную подоплеку. А может быть, и не зря я приехал в Москву, может быть, это движение вперёд не только в плане карьеры и материального обеспечения, но и шанс восстановить что-то из моей прежней жизни, от которой у меня сохранилось много светлого и чистого. Совершенно некстати я вспомнил своих школьных приятелей, как и все юноши этого возраста, мы находили сотни приключений на свои буйные головы, пускаясь в нереальные авантюры. Нам казалось, что всё, вытворяемое нами, имеет огромную важность, будет оценено грядущим поколением и останется в анналах истории. Хотя, на самом деле, это были обычные хулиганские выходки, робкие и неуверенные шаги к славе и известности. Удивительно осознавать сейчас, по прошествии двенадцати лет, как это было всё смешно и наивно.
   Интересно, кто сейчас кем стал. Вряд ли, хоть у кого-нибудь из моих приятелей мечты воплотились в реальность, не было таких условий и возможностей. Вон, Женька Треухов мечтатель и романтик, можно было бесконечно восторгаться его фантазиями. Кем он только не хотел стать, а в результате оказался в прямом смысле на обочине. Можно найти ещё множество примеров. Согласитесь, что из упитанного, любящего вкусно и много поесть боровичка не сможет родиться великий космонавт. Его вес не смог бы поднять ни один ракетоноситель, так же, как ещё не создали таких вместительных пилотируемых модулей. Конечно, он мог бы, будучи, обуреваем своей идеей, пойти на такую фантастическую вещь, как диета, изнурять себя физическими нагрузками и добиться таки своей цели но, зная его, я не смогу в это ни за что поверить.
   Жизнь никогда не складывается так, как мы этого желаем. Мы надеемся на что-то, создаём мечту, которой живём и, только благодаря этой надежде, нереальной мечте о бесконечно прекрасном завтра движемся вперёд. Не будь этого движка, не было бы и самого движения, прогрессирующего только благодаря нашим фантазиям. Нет, конечно, я не говорю, что мечты не сбываются. Обязательно сбываются, но только не все, потому что та, единственная и лелеемая, самая важная в жизни, всегда остаётся только мечтой. И в преклонном возрасте, влажными глазами смотря на своих внуков, человек думает, что уж у них то всё сбудется, их то мечта обязательно обретёт физическую форму. Потому что наука и техника шагнула далеко вперёд и то, что он не смог осуществить в своё время, было непременно связано с отсутствием технических возможностей. Человеку даже в голову не может прийти, что виной его несбывшихся фантазий является лишь его собственная лень, имея желание и настойчивость можно достигнуть многого. Жаль, что не все имеют это.
   Судьба - вещь противоречивая. Эта злодейка неуступчива к своим клиентам. Вот как, интересно, могла сложиться моя жизнь, если бы я воспротивился воле своего отца и остался в стране. Может быть, я был бы счастливее, может быть, стал известной личностью в юриспруденции. Или, вопреки мнению, что сын за отца не отвечает, получил по голове за чужие ошибки, за то, что кто-то отмывал грязь со своих рук кровью невинных людей. Никто не знает, как могло всё получится.
   Совершенно внезапно меня дёрнула шальная мысль. А как сейчас живёт ОНА. Пока я мучался и пробивал себе путь заграницей, я всегда вспоминал её, лелеял воспоминания о ней и засыпал с её именем на устах. Звучит это банально, как в любовном романе. Ещё банальнее было бы встать сейчас из-за стола и направиться во двор, к тому самому дому. Наплевать, что сейчас она уже наверняка замужем и стирает пелёнки своим малышам. У неё должна сложиться потрясающая жизнь, в которой я занимал совсем немного места. Я уверен, что некоторое время она помнила меня столь же напряжённо, как и я её, но, со временем боль притупилась, и наступили серые будни. Во всяком случае, у неё, у меня этой серости не было никогда. Пробивая себе путь, я забыл обо всём на свете, кроме карьеры. Но она, должна была думать обо мне больше и дольше, в её жизни серость была всегда, хотя она не стала её частью, являясь цветком, раскинувшим свои хрупкие лепестки посреди навозной кучи. И имя у неё было цветочное, лёгкое и парящее - Маргарита. Сколько производных рождало это имя, невозможно было посчитать. Были и оскорбительные Марфа, Маруся, терзающие её слух, особенно когда мы с ней мило ссорились, а были и возвышенные, мягкие и светлые, такие как Рита, Марго, Мага, Тата. Мне нравилось выдумывать разные причудливые имена для неё. При каждой встрече, при каждом телефонном звонке, я называл её по-разному, стараясь повторяться как можно реже.
   Если возвращаться к размышлениям о судьбе, то Рите досталась не самая лучшая доля. Её родители были типичными алкоголиками, со всеми вытекающими из этого последствиями. Затяжные пьянки, недельные загулы, происходившие с редкими перерывами. Несмотря на своё не просыхающее состояние, они старались воспитывать свою дочь, правда, в особой манере, так как они понимали само понятие воспитания. Жестокая ругань по поводу и без повода, исключительно для того, чтобы дочь понимала, что родители принимают участие в её жизни. И, именно в такой навозной куче и расцвёл бесподобный цветок.
   Мы учились в одном классе, будучи малолетками, не обращали внимания друг на друга, балуясь теми самыми детскими шалостями, что свойственны всем девочкам и мальчикам в этом возрасте, подколками, жестокими издевательствами. Дети жестоки по своей сути, познавая мир, они стараются осознать низменное начало наравне с возвышенным. В какой-то момент вдруг, мы увидели друг друга. Не помню, как это произошло, но мы стали общаться, сначала помогали друг другу в учёбе, каждый из нас, в общем, учился не плохо, но некоторые предметы не совсем принимались. Я не имел склонности к математике и геометрии, она не принимала историю и географию, соответственно, я обожал ненавистные ей предметы, а она выполняла за меня домашние задания по точным наукам, так и происходило наше сближение.
   У некоторых взаимные чувства возникают с первого взгляда, по крайней мере, люди так говорят, я не верю в подобные вещи, мне просто не приходилось испытывать ничего подобного. Наши отношения с Ритой были не похожими ни на что, наверное, книжными. О такой любви писал Островский, отождествляя само слово как не имеющее аналогов в земной жизни. На чужбине подобные волнения меня не доставали, надо было делать карьеру, выбираться из этой глубокой ямы. Половой инстинкт имелся в наличии, куда же ему деться из молодого, пышущего здоровьем тела. Сначала я не позволял себе никаких желаний, вкладывая всю нерастраченную энергию в осуществление своих планов, а позднее, я уже мог себе позволить дорогих женщин из тех, что не стоят на улице, а приходят к тебе домой исключительно по звонку. Но это общение было непостоянным, я не хотел ни к кому привязываться. Иногда, время от времени, я вспоминал о Тате и, эти воспоминания ещё больше укрепляли меня, дарили силы для дальнейшего развития.
   В первые годы я ещё был охвачен мечтаниями о своём будущем возвращении. Я думал, что приеду домой и заберу свою маленькую Маргаритку, увезу её из страшного города, возьму весь мир и брошу его к её ногам. Действительность, как всегда оказалась совсем не такой, как мы себе обычно представляем, да иначе и быть не может. Я понимал, что мой побег был быстрым и внезапным, вероятнее всего, кроме самых близких нашей семье людей, которые и обеспечили нам такой скорый отъезд, никто и не догадывался, куда вдруг пропали эти люди, проживавшие до этого в сто тридцать второй квартире. А те несколько мгновений телесной близости, что мы испытали наедине друг с другом, остались в моём сердце на долгое время.
   Нахлынувшие воспоминания совсем меня расслабили, я растаял под палящими лучами памяти, раскис и потёк, как снеговик, обжёгшийся солнечным светом и осознавший, что зима вдруг прошла. Но, в отличие от этого снеговика, я не был расстроен уходящей зимой, наслаждаясь первыми робкими признаками тепла. Это было тем более символично, что, выйдя из кафе, я утонул в солнце и луже, которая смело и широко раскинулась прямо перед входом.
   Весна пришла. Нигде в целом свете я не встречал такого, когда робкие первые признаки воскрешения природы, резко проявляют себя и вновь исчезают за февральскими морозами. А потом, когда уже теряешь надежду на то, что тепло когда-нибудь наступит, лужи заменяют собой снежные сугробы и тепло заставляет население обнажаться, скидывать тёплые одежды и подставлять бледную кожу первому робкому загару. Что же, весною не только природа оживает, наливается силой и соком, человек тоже обновляется, ищет новизны и свежести. А куда, от предчувствия наступающей смены времени года было деться мне, всегда подмечающему первое тёплое дуновение ветра, осознающему робкую и застенчивую весну, которая кралась по проспектам и бульварам, заставляя солнечную мать-и-мачеху подставлять свои золотые бутоны небу.
   Выйдя из кафе, как метущийся зверь в брачный период, я осматривался вокруг, тщетно пытаясь воссоздать обстановку, что была здесь раньше, многое изменилось, стало непохожим на то, что было раньше. Появились новые дома, исчезли старые, коммерческие палатки, облеплявшие раньше метро плотным кольцом, теперь сменились двумя массивными торговыми комплексами. Не осталось никаких мелочей, милых моему глазу, которые я видел изо дня в день и уже привык не замечать, считая их обыденным явлением. Но, постепенно вглядываясь, я отмечал небольшие элементы окружения, что ещё хранила моя память, взявшая эти картинки из прошлой жизни. Я замечал старую бойлерную, в которую мы мальчишками любили залазить, чтобы поиграть в войну и покурить, раскидистый тополь, постаревший и увядающий, но такой же родной, как и прежде.
   Дальше - больше. Я шёл по улице, а воспоминания набрасывались на меня как голодные пираньи, с каждым шагом открывая новые подробности старого пейзажа. Ещё одно мгновение и я рассчитал своё месторасположение. Свернув во двор, окунулся в своё прошлое, старое и близкое. Из млечной дымки выскользнули ржавые качели, всегда гневно скрипевшие, если кто-то решался покататься на них. С замиранием сердца я дотронулся до частички своего детства и упал в объятия того неземного ощущения, когда делаешь первый толчок, изгибаешься всем телом, улавливая ритм, и взлетаешь над землёй, покоряясь идущей из глубины сердца колючей волне. А потом скользишь вниз, но ненадолго, опять взметаешься к небесам, откидываешь голову назад, чтобы захватило дыхание и, провисев долю секунды на грани, ухаешь и стонешь от лёгкого головокружения. Забываешь обо всём, ритмично меняется картинка: небо - земля - опять небо и снова земля.
   - Дяденька, можно мне покататься? - Рядом со мной стояла милая девочка и, удивительно большими глубокими глазами умоляюще смотрела на меня.
   - Что ты говоришь? - Переспросил я, всё ещё находясь во власти вернувшихся из далёкого прошлого ощущений.
   - Разрешите мне покататься на качелях, пожалуйста, - вновь вскинула на меня свои ресницы девочка.
   - Да, конечно, малышка, - очнулся я и понял, что стою, крепко вцепившись в перекладины качелей, - катайся, милая.
   Отойдя в сторону, я некоторое время смотрел на детскую безмятежность. Вполне вероятно, что когда-то давно, кто-то точно так же смотрел на меня, когда я упивался невероятным ощущением полёта, и ничто вокруг в тот миг меня не волновало. Детство - лучшая часть жизни, полная удивительных открытий и подарков, радости и счастья, которые возникали ниоткуда, из-за любой мелочи. Тогда мы умели радоваться, радоваться мелочам, по пустякам, которые взрослые не могли понять, они злились и огорчались, когда дети смеялись, встречая новый день, веселились над какой-нибудь глупостью или заходились от смеха просто так, потому что смешно. Взрослые не понимали, почему это происходит, и одёргивали своих детей, строго приказывали им молчать и вести себя правильно. Но, что значит правильно? Так же как они себя вели? Тогда почему они решили, что именно так вести себя правильно, а смеяться и хохотать, кувыркаться до упада - нет?
   Может быть мы, становясь взрослее, теряем что-то, забываем какие-то тайны, что известны детям. И благодаря этим знаниям дети всегда находят что-то радостное в том, в чём мы находим только обыденность, жестокую реальность происходящего. Я редко общался с детьми, мой бизнес далёк от детства и, в тоже время, невероятно близок. Наша компания занимается производством бытовой техники и электроники. С недавних пор мы вывели на рынок новую линию наших продуктов и вторглись в сферу высоких технологий, освоив и наладив выпуск комплектующих для компьютеров и периферии. А ведь компьютер, это наилучшая детская забава, позволяющая и играть и развиваться посредством обучающих программ. Идея освоения этого производства принадлежала мне, и мистер Ли Дин сильно заинтересовался моей идеей. Мощная армия специалистов некоторое время исследовала возможности и последствия нашего начинания и вынесла вердикт. Согласно их заключению, новая отрасль должна была быть. Вот тогда и закрутился механизм созидания, в котором я был ключевой шестерёнкой. Следуя мнению наших исследователей, первый завод и офис нового брэнда было решено открыть в России. И не нашлось в целом мире кандидатуры более подходящей, чем ваш покорный слуга.
   Что-то я совсем замечтался, уютно расположившись на отсыревшей скамейке во дворе. Весёлая девочка, так резво оккупировавшая качели, давно убежала, а я, поддавшись очередной волне своих глубинных мыслей, позволил себе непростительную глупость мягкой посадки на жёсткую мокрую древесину. В последнее время я стал философом, особенно ярко это проявлялось после моего назначения московским боссом. Не свойственно мне было такое поведение. Люди знали меня, как человека жёсткого, целенаправленного, не знающего компромиссов. Сидеть и размышлять о прошлом - не в моих правилах. Или это старость подступает, или я чрезмерно расслабился под воздействием Московского воздуха. Смешно мне сделалось от мыслей о старости, глупо вспоминать об этом на пороге тридцатилетия, когда ещё бодр и полон сил. А я был ещё бодрее и сильнее, чем мои сверстники, стремился ко многому, имел свою цель в жизни. Правда, сидя вот на этой скамейке в старом дворе я понимал, что все мои цели и стремления, все идеалы, которых я ровнялся - ничто, абсолютный ноль, по сравнению со счастьем того ребёнка, что только что с гиканьем спрыгнула со скрипучих качелей и умчалась прочь. Нет, что бы кто ни говорил, а я удивительный человек. Пора заводить собственных детей, а то меня постоянно клонит не в ту сторону. Надо создавать семью - здоровую ячейку общества. Кстати, быть может в этом доме как раз и ждёт меня, определившегося в своём решении та, которая способна мне в этом помочь.
   Подъезд, хотя и был отремонтирован, но сохранил в себе детали, присущие только российским подъездам. Здешние жители, вероятно, не замечали этих подробностей, но мне, человеку постороннему, только что оторванному от западных благ, остро бросались в глаза эти несущественные, в сущности детали. В список этих подробностей можно было включить много вещей, но некоторые были достойны отдельного упоминания. Это грязные лестничные пролёты, со стенами, расписанными ужаснее, чем в афроамериканских кварталах, и потемневшие от времени и несносной жизни окна. Несомненно, стоит упомянуть и покорёженные, местами, вырванные с корнем письменные ящики. А что стоит многообразие дверных обшивок, в палитре от дорогого дерматина, до дешёвых материалов, которым и название дать невозможно.
   Какое-то нехорошее предчувствие кольнуло меня, когда я взошёл на площадку пятого этажа и приблизился к заветной квартире. Я не питал никаких иллюзий относительно свободы Маргариты. Я даже был уверен почти наверняка, что она давно и счастливо замужем и после звонка, меня встретит гомон перекрикивающих друг друга детских голосов. Помню, она очень любила детей и всегда находила подход ко всем, даже самым непослушным и озорным представителям маленького народца. Всё-таки, в глубине души я надеялся, что она по-прежнему одинока и ждёт своего принца в моём лице. А даже, если и не так, то я желал убедиться в этом, чтобы уже с чистой совестью искать себе спутницу жизни. Зная, что её мысли устремлены к другому, мне будет легче идти по жизни, хотя идти далеко я не собирался.
   Москва мне ненавистна, она искалечила мою жизнь, изувечила всю судьбу, но я благодарен ей за то время, что провёл в её объятьях. Я вырос среди этих стен, на этой траве, взращенной родной землёй, и пропитался этим воздухом. Но, город и эта страна отняли у меня всё, взамен подарив надежду, я уже не был против того, что приехал сюда, что уже завтра зайду в офис и познакомлюсь с моими будущими сотрудниками. Хотелось работы, кипучей деятельности, хотелось творить и созидать. Радость накатила внезапно, освещая сам смысл моего присутствия в этом доме. Даже подступавшие сумерки не мешали светлячкам внутри меня освещать ярким ровным светом всё вокруг.
   Дверь её квартиры была самой ужасной из всех, когда-либо виденных мною, а дверей открывать мне приходилось немало. Я помню эту дверь с некачественной драпировкой цвета мокрого асфальта, заляпанную и грязную, какой она являлась в былые годы. Оказывается, тогда это была просто цветущая и благоухающая дверь. Теперь от обивки не осталось и следа. Ржавые гвозди и куски тонкой проволоки, которые раньше держали материал, безнадёжно впились в массив, осознавая конец своей карьеры. Дверная коробка была щербатой и заляпанной тысячами отпечатков пальцев. На полу под дверью лежало нечто невообразимое, что нельзя было назвать половой тряпкой по определению. К тому же жутко воняло, странный гнилостный запах струился из-за двери. Точно такой же аромат мне довелось почувствовать в джунглях Амазонки, где никогда не прекращается гниение опавшей листвы и мёртвых животных, но тогда к этому амбре примешивались и тонкие вкрапления от цветения экзотических растений.
   Испытывая некоторое отвращение, я надавил на кнопку звонка и ничего не услышал, было так же тихо и покойно, только внизу хлопнули дверью. Повторив попытку, я понял, что звонок не работает. Приблизившись к двери на максимально возможное расстояние, я стукнул по ней костяшками пальцев. С тихим шорохом и лёгким скрипов дверь поддалась, приоткрыв тонкую мрачную щель. Сильно робея, я надавил на неё сильнее, заставляя отвориться настежь. Внутри было тихо, на улице только наметилась грядущая ночь, но здесь было темно так, словно свет покинул эти места сотни лет назад. Запинаясь и стараясь дышать неглубоко, я шагнул внутрь, наступив на что-то мягкое, почувствовал шевеление в волосах по всему телу. Такого я не испытывал никогда, хотя доводилось попадать в холодящие кровь передряги, нервы, натянутые до предела тихо звякнули и лопнули как струны, одна за другой. И я взвизгнул. Так нелепо и на высокой ноте, как визжит пилорама, разгрызая деревянный брус, даже забыв об отвращении, я нагнулся и ухватил то, на что наступила моя нога. Вглядевшись, позволил себе облегчённо выдохнуть и прислониться спиной к стене, это была меховая шапка.
   Я могу себе представить лёгочный спазм, когда не можешь вдохнуть, невидимый обруч сковывает горло, перекрывая доступ кислорода, и ты бьёшься в агонии, пытаясь схватить ртом хоть немного воздуха. Но мне и в мыслях не могло прийти, что я испытаю подобные ощущения на себе, последние флюиды покидали мои лёгкие, потревоженные мощным выдохом облегчения, как в недрах квартиры что-то щёлкнуло, и по потолку забегали зловещие тени. Вдали за углом зашевелилось и зашуршало, я не видел источника звуков, но мне и без этого было жутко. Тонкая полоска света вырвалась, затрепетала и коснулась моих ног, скрипнул паркет и из комнаты кто-то вышел. Я не видел появившегося человека, моим глазам был доступен только силуэт, свеча, которую незнакомец держал в руке, мешала мне разглядеть его лицо, что не добавляло спокойствия. Вновь я поймал себя на мысли, что хочу рвануть в сторону, уходя с траектории движения неизвестного призрака со свечёй. Хотелось, громко ругаясь и издавая нечленораздельный вопль, скатиться по ступеням, выбив дверь любой частью тела, оказавшейся в тот момент ближе всего к оной и навсегда покинуть не только этот подъезд, но и город, страну и, до кучи, планету.
   Тем не менее, я не сдвинулся с места, продолжая заворожено смотреть на трепет потревоженного огня. До меня донёсся запах перегара, столь сильный и яркий, что приходилось только удивляться, почему свеча, на которую постоянно дышал незнакомец, ещё не подожгла это мощное амбре. Человек был пьющий и пил, скорее всего, совсем недавно, в довольно больших количествах и напитки далеко не лучшего качества. Я совершенно равнодушен к алкоголю, на меня он не производил должного впечатления, если и удавалось напиться, как это было после смерти матери, то никаких приятных последствий, кроме головной боли, это не приносило. Впрочем, вряд ли головную боль можно считать приятным последствием, выпил я тогда довольно много, но чувствовал себя в полном сознании, хорошо ориентировался в пространстве и осознавал себя, как личность. Правда, почему-то все в баре вели себя как-то странно, раскачивались из стороны в сторону, словно мы находились не на земле, а в открытом море во время сильной качки. Если бы это условие имело место, тогда понятным было бы и то, что вмести с людьми, качались и неодушевлённые предметы. Проводя испытания работоспособности своего вестибулярного аппарата, я совершенно спокойно дошёл до дома, не вызвав ни малейшего подозрения у полицейских, встречавшихся мне по пути. Но вот на следующее утро я в полной мере осознал, отчего такое состояние души как похмелье, является постоянным источником шуток. Голова болела нещадно, и весь организм отказывался нормально функционировать. С тех пор я стал контролировать дозы приёма алкоголя, хотя и повода для проведения новых испытаний у меня уже не находилось. Зато меня всегда удивляло желание окружающих напиться, как будто это могло как-то решить их проблемы. Отнюдь, лишь трезвая голова и ясность мысли - две составляющие успеха, имеющие возможность что-то изменить в текущем положении, а пьяный человек к принятию решений не склонен.
   Силуэт со свечёй остановился невдалеке и поднёс огонь к моему носу. Несколько минут я, испытывая неприятное жжение на самом кончике моего органа обоняния, терпел эту муку, понимая, что неизвестной особе необходимо было не только сфотографировать мой портрет, но и постараться идентифицировать его с теми изображениями, что находятся у неё в памяти. На эти процедуры ушло довольно много времени. Видно, товарищ пил долго и со знанием дела, так как мозги просто не могли настроиться на нужную волну. Наконец, свеча отодвинулась, и послышалось странное шипение, я не сразу понял, что это не шипение, а слова, которые человек произносит своими прокуренными голосовыми связками.
   - Слышь, я тебя знаю, - прошипело создание, - сгоняй в ларёк, а то трубы горят.
   - Простите, - обезоруживающее своей прямолинейностью требование лишило меня способности соображать, я как-то сразу поддался под влияние и растерялся, - я сейчас, минуточку, не уходите. Скажите, а здесь раньше жила Маргарита Терехова, Вы не знаете, где она?
   - Эй, ты слышишь, давай в ларёк, я пока закусь сооружу, тогда и побеседуем. - Ответило мне существо, отворачиваясь и удаляясь в глубь квартиры.
   Всё ещё потрясённый, я вышел из дома и направился в ближайший супермаркет. Сам я употреблять спиртное не собирался, но, чтобы угодить своему грядущему собеседнику, купил лучшее, что мог найти из алкогольной продукции. Не остались незамеченными и самые дорогие деликатесы, я справедливо полагал, что из имеющихся в квартире запасов съестного, хозяин сможет приготовить только отраву для тараканов. Закончив шопинг и уже поднявшись на нужный этаж, я столкнулся с женщиной, выходящей из соседней квартиры. Усмотрев в объёмном пакете кулинарные чудеса и предметы заслуженной гордости мастеров из французской провинции Коньяк, она подняла на меня глаза, оценив по пути и мою внешность.
   - К кому Вы, мужчина? - Поинтересовалась она.
   - Я к Вашему соседу.
   - К какому соседу? К Ритке, что ли? - Несказанно удивилась хозяйка - С чего бы это? Уж, не в женихи ли.
   - Простите, а Рита ещё здесь живёт? - Обрадовано спросил я.
   - Конечно здесь, куда ж её деться. Одна и живёт, когда собутыльников выгоняем.
   Я ещё не совсем понимал, о чём говорит эта женщина. Если Тата всё ещё живёт в этой квартире, почему там такой беспорядок. Непохоже это было на неё. Я помню, что даже во время беспробудных загулов своих родителей, она умудрялась прибирать за ними, следила за их внешним видом, убиралась в квартире, да и сама старалась быть безупречной.
   - Вы хотите сказать, что она сдаёт квартиру? - Нашёлся я, так как не видел другого объяснения. Действительно, она сдаёт квартиру, а эти безответственные квартиросъёмщики творят здесь полный беспредел.
   - Нет, - невесело усмехнулась моя собеседница, - не хочу сказать. Она сама здесь живёт. Хотя раньше, несколько раз сдавала одну комнату, когда совсем уж прижимало. Но это давно было, когда она совсем другая была.
   - Простите, а Вы не Настасья Васильевна будете? - спросил я, после того как основательно покопался в своих мозгах.
   - Настасья Валентиновна я, - простодушно ответила женщина, - а ты-то кто, вроде лицо знакомое.
   - Я Виктор, - Сообщил я, и уточнил - Виктор Горин.
   Женщина изменилась в лице. Вновь тщательно вгляделась в меня и вздохнула:
   - Что ж, Витя, сильно ты изменился, прямо и не узнать тебя. Где же ты пропадал то?
   - Я, тётя Настя жил заграницей. Вот только вчера вернулся. Так, где Рита, Вы не знаете? Мне бы хотелось повидаться с ней.
   - Я, Витя, собиралась за хлебом в магазин сходить, ну да ладно. Заходи ко мне, я тебе всё расскажу.
   Нигде в целом мире нет такой тёплой и уютной атмосферы, что хранят и лелеют в своих квартирах пожилые люди. Вроде бы, вся обстановка создана из дешёвой и некрасивой мебели, из старых полинялых ковров и вырезок из журналов "Огонёк" с репродукциями картин великих мастеров, а каким родным и близким становятся эти стены. Ну, поставьте этот комод в дом среднестатистического американца, будет нечто аляповатое и невразумительное, портящее всё впечатление, а здесь, среди подобных вещей всё выглядит даже стильно, в духе советской моды. И мне нравился этот стиль, в котором я родился и вырос.
   - Не разувайся, я завтра всё равно буду убираться, - замахала руками Настасья Валентиновна.
   - Ни в коем случае, - своенравно отрезал я, снимая свои ботинки и проходя за ней на кухню.
   - Чай будешь? - Скорее утвердительно, чем вопросительно поинтересовалась старушка.
   - Спасибо, не откажусь, - я осматривался вокруг, наслаждаясь обстановкой, сохранившейся в моей памяти.
   - Я человек посторонний, - сообщила женщина, колдуя над плитой, - расскажу тебе всё, как есть. А ты уж сам думай.
   То, что я услышал из уст Ритиной соседки, ужаснуло меня. Никогда, даже в самом страшном своём сне не мог я представить, что такое могло бы случиться. Случиться вообще, а не то, что в моей жизни. С начала и до конца её повествования я не проронил ни слова. Сперва, виной тому был вкусный чай и пряники, а потом осознание того, о чём она рассказывала.
   Ранней осенью моя семья покинула эту страну, чтобы постараться забыть о ней навсегда. У нас не было другого пути, если бы мы остались, то отца, скорее всего, обвинили во всех грехах, выставив едва ли не главным виновником произошедшей трагедии. Так нам удалось сберечь и свои жизни и репутацию. Друзья отца, что посоветовали ему уехать и, не смотря на сгущавшиеся над его головой тучи, оставшиеся с нами до самого отъезда, некоторое время продолжали держать нас в курсе о происходящих событиях и на чужбине. Позже отец умер, мы с матерью уже никому не были нужны и про двух бывших соотечественников благополучно забыли. Со смертью матери для меня обрывалась единственная ниточка, которая как-то ещё могла связать с родиной. После её похорон я решил забыть о том, что на свете существует такая страна как Россия и начать устраивать свою жизнь в чуждом обществе. Настасья Валентиновна ничего не знала о моей тяжёлой жизни в Америке, но имела представление о том, что происходило здесь.
   Уезжая, мы не могли, да и не хотели брать с собой много вещей, взяли только самое необходимое. Надежда на возвращение ещё оставалась, призрачная и зыбкая, но всё же существовавшая. Попечительство за нашей квартирой было доверено соседям и некоторым папиным друзьям. От одного из них, оказавшегося каким-то её дальним родственником Ритина соседка и узнала что, через несколько дней после нашего отъезда, у нас производили обыск. Даже не обыск, а откровенное надругательство, ломалась мебель, рвалась одежда, и резались картины, дошли даже до того, что срывали обои со стен. Ничего, естественно не нашли, да и не могли найти, этот обыск был актом мести тех, кто стоял за всем этим и не мог поквитаться с живыми людьми. Как была осуществлена операция по нашему выселению, я не знаю, но вышло так, что совсем скоро наша квартира была продана посторонним людям. Меня этот вопрос нисколько не волновал, через пять лет, я получил гражданство и стал полноправным американцем, а улучшающееся материальное положение позволяло не сожалеть об утраченной жилплощади, что косвенно доказала приобретённая новая квартира.
   Через полгода о том, что в этом городе когда-то жила семья Гориных все позабыли. Так думал я, но на самом деле забыли не все, конкретно обо мне постоянно думал один человек, и человеком этим была Рита. Наша единственная ночь подарила нам не только избавление от девственности, но и даровала жизнь маленькому человечку. Девочка забеременела и узнала об этом уже после моего отъезда. Мы не оставили никаких координат, да и не могли этого сделать, это было бы очень опасно. Моя Тата попыталась найти меня, что было совершенно невероятно, она наивно думала, что я уехал в другой город, даже не подозревая, что этот город находится на противоположной стороне земного шара. Когда молчать уже было нельзя, а выдающийся живот невозможно было ничем скрыть, она решилась признаться родителям.
   Признание далось ей тяжело, пьяные отец с матерью, хотя сами и не являлись морально чистоплотными, в воспитании дочери придерживались пуританских взглядов. В результате недолгой беседы, она получила несколько пинков и убежала из дома. В этой квартире, в которой сейчас находился я, она прожила несколько дней, скрываясь от своих близких родственников. Удивительно, но ровно через две недели после случившегося скандала, Ритины родители приобрели некачественную водку и вдвоём благополучно отравились. Медики сообщили, что их вполне можно было спасти, если бы кто-нибудь вовремя пришёл им на помощь. Вот таким образом они получили по заслугам за изгнание своей дочери, если бы она осталась, то наверняка, они продолжали бы жить. Ну, если только пережили бы несколько неприятных минут от процедуры промывания желудка.
   Маргарита осталась одна и без средств к существованию. Смышлёная девочка, даже с крупным своим животом нашла себе надомную работу и до самых родов что-то там вышивала. Настасья Валентиновна не знала всех подробностей, но сообщила, что роды были тяжёлыми. Мальчик появился на свет слабым, и мама тоже чувствовала себя неважно. Они пролежали в больнице два месяца, Рита перенесла несколько операций по женской части и, в конце концов, была выписана вместе с ребёнком. Жить в России того времени было трудно, а жить одной с маленьким ребёнком на руках, ещё сложнее. Можно сказать, даже невозможно. Но она жила, перебивалась случайными заработками, умея хорошо шить, принимала заказы, но этих денег было мало и хватало в обрез. Когда мальчик, которого она в мою честь назвала Виктором подрос, Рита отдала его в ясли и смогла найти работу в службе социального обеспечения. Помогая старушкам, ухаживая за ними, она могла не только получать довольно сносную зарплату, но и общаться, чего до этого момента была лишена.
   Вскоре ребёнка пришлось забрать из яслей, он часто болел, а надеяться на должное внимание воспитательницы не приходилось. Молодая мама нашла выход в том, что стала брать мальчика с собой, что очень нравилось её старушкам, некоторые из них с удовольствием нянчились со смышленым малышом целый день, несмотря на его весёлый и любознательный характер. Получившееся таким образом свободное время, Рита потратила на учёбу, поступив на заочное отделение в экономический институт. Жизнь постепенно входила в размеренное русло, появились призрачные надежды на светлое будущее.
   Так прошло четыре года. Всё это время Рита не оставляла попыток найти меня, но моих следов нигде не было, оно и очевидно, в то время я кормил аллигаторов в дельте Амазонки. Хотя я и не сменил фамилию, но она теперь существовала в английской транскрипции - Gorin. В четырёхлетнем возрасте Виктор младший заболел. Настасья Валентиновна затруднялась в отношении названия болезни, могла сообщить только, что это связанно с кровью. Состояние мальчика было тяжёлым, и его вынуждены были положить в больницу. Маргарита бросила работу, чтобы иметь возможность постоянно находится рядом с сыном, потребовались деньги на лекарство, и пришлось сдавать комнату.
   В какой-то момент мальчику стало лучше, доктора понадеялись на дальнейшее улучшение состояния его здоровья и разрешили забрать его домой. Рита была счастлива, после продолжительной полосы трудностей и лишений намечалась нормальная жизнь. Так оно, в сущности, и произошло, Витя не выздоровел, но и состояние его было стабильным, каждую неделю он посещал врача и раз в полгода ложился на обследование. Когда наступило время, он пошёл в школу, хотя учителя и советовали отдать его в специальный интернат. Учёба давалась ему легко, так же как и мне в своё время. И всё было хорошо, так хорошо как быть просто не могло.
   Первый звоночек прозвенел, когда мальчику исполнилось девять лет, прямо на уроке у него пошла носом кровь. Дома состояние ухудшилось, хотя врачи и не обнаружили никаких проблем. Через несколько дней его температура поднялась до тридцати девяти градусов, начался сильный жар. Витя бился на кровати в бреду и стонал, в редкие минуты возвращения в сознание, он шептал матери о том, что с ним всё в порядке и всё будет нормально. Он очень любил маму и боялся, что сделает ей больно.
   Он умер под утро, когда Рита, уставшая после бессонной ночи, забылась в беспокойном сне. Открыв глаза, она увидела своего сына, раскинувшегося на остывающей кровати в последней агонии. Именно тогда она и лишилась рассудка. На протяжении всего процесса похорон, она оставалась безмятежной, словно не понимала, что же произошло. Позднее, Рита ходила по соседям и интересовалась, не у них ли сейчас её сын. Она посетила всех своих бывших подопечных бабушек, заглянула в ясли и школу, в попытке отыскать своего мальчика. Когда кто-то пытался объяснить ей, что Вити больше нет в живых, Маргарита смеялась в ответ, требуя прекратить эти бессмысленные неуместные шутки.
   Но люди, бесконечные в своей жестокости, всё же смогли убедить её в смерти своего ребёнка. Тогда безутешная мать попыталась свести счёты с жизнью, её успели спасти и поместили в психиатрическую лечебницу. Поскольку, вела она себя тихо, не буйствовала и добровольно соглашалась проходить курс лечения, очень скоро Маргарита вновь вернулась домой и продолжила поиски сына. Так и протекала её жизнь, несколько недель подряд она искала Витю, потом осознавала, что он умер, и пыталась покончить жизнь самоубийством и оказывалась на больничной койке. Затем вновь возвращалась домой, и всё повторялось с ужасающей регулярностью.
   Изменение в её смертоносном цикле, который когда-нибудь обязательно закончился её победой, победой смерти над жизнью, случилось внезапно. Вместе с ней из больницы была выписана женщина, известная всей округе поклонница зелёного змея. Эта искусительница и приучила Маргариту заливать своё горе спиртосодержащими жидкостями. Девушка опустилась на самое дно, если раньше она как-то ухаживала за собой, убиралась дома и стирала бельё, особенно усердствуя с детскими вещами, перестирывая одежду мёртвого мальчика по несколько раз в день, то теперь просто забыла о том, что в доме есть вода. После этого от неё отвернулись все, кто ещё проявлял хоть какую-то заботу и сочувствие. В попытках уйти от реальности, она продала всё, что было в доме, даже своё нижнее бельё. Впрочем, одно оставалось у неё в неприкосновенности - детские вещи, хотя она и перестала их стирать.
   Таким образом, я имел сегодня возможность воочию наблюдать за последней стадией падения моей, некогда любимой и обожаемой Риты. Некоторое время назад, устав требовать плату, ДЭЗ прислал хмурого электрика, который обрезал провода, лишив квартиру электричества.
   Я вышел из квартиры Настасьи Валентиновны с непереносимой горечью в душе, сердце ныло от невиданной раньше боли. Ни смерть отца, ни уход из жизни матери не принесли мне таких душевных страданий, что испытал я за прошедший час. Я считался среди всех моих знакомых крепким парнем, способным адекватно воспринимать самые разнообразные, пусть и глубоко трагические ситуации. Но здесь я был сражён наповал, не находил слов и только бессмысленно промычал нечто невразумительное в ответ на прощальные слова милой старушки.
   На площадке я обнаружил у себя в руках те самые пакеты с продуктами, что купил по просьбе Риты. Надо было занести их ей, но заходить в эту ужасную квартиру, где когда-то освободилась от тяжких уз земной жизни душа моего ребёнка, я не мог. Прислонившись к стенке, медленно съехал вниз, сев на грязный пол и обхватив голову руками. Бешеное вращение мыслей и нестерпимое жжение в глазах от готовых вырваться на волю слёз лишали меня всяческой воли. У меня есть сын, нет, у меня был сын, которого я потерял. И всё, что произошло с этим невинным младенцем, есть только моя вина. Я ужасный зверь, грязная сволочь, неспособная на сострадание. Теперь я был в этом уверен и ненавидел себя. Если бы мне удалось освободить душу из тела, я бы избил сам себя, бил бы профессионально, со знанием дела, калеча и лишая малейшей надежды на будущее выздоровление.
   Немного успокоившись, сумев удержать, готовые излиться слёзы, я поднялся с заплёванного пола и вошёл в квартиру Риты. Мне хотелось отдать ей купленные продукты, принять хоть какое-то участие. А скорее увидеть её нынешнее лицо, попытаться вспомнить тот мысленный портрет, что я носил в себе эти долгие годы. Она ждала меня, на столе горело несколько свечей, огонь колыхался в предвкушении праздника. Маргарита сидела за столом, уставившись на пакеты, что были у меня в руках, и жадно облизывалась, неотрывно следя за колыханием прозрачной жидкости в бутылке, горлышко которой выглядывало наружу.
   Я поставил сумки на почерневшую рваную скатерть и отошёл в сторону, наблюдая, как жадно набросилась эта, теперь уже чужая мне женщина на продукты, разрывая обёртки, свинчивая пробки и запихивая в рот всё подряд, что оказывалось у неё под рукой. Это зрелище было невыносимым и я, взяв свечу, вышел в другую комнату. Из мебели здесь был только старый израненный шкаф со сломанными ножками. За щербатым стеклом я увидел фотографию и взял её, чтобы разглядеть внимательней. На меня, с яркой цветной фотографии смотрел я сам, только на двадцать лет моложе. Те же волосы, непослушными волнами ложившиеся на лоб, вздёрнутый носик со смешными веснушками, карие бездонные глаза, в которых спрятались все тайны мироздания и озорная, светлая и чистая улыбка. Точно такая же, только не цветная фотография стояла на тумбочке, у изголовья кровати моей матери, на той был я, а на этой мой сын.
   Я ударил кулаком в стекло и осколки, звонко протестуя против такого обращения с ними, обрушились на пол. Достав фотографию, я прижал её к груди и вышел в коридор.
   - Так ты пить будешь? - Донёсся до меня незнакомый хрип, но я его уже не слушал, вышел из квартиры и пошёл вниз по лестнице. Вниз падали крупные капли слёз, смешиваясь с кровью, которая текла из пораненной осколками руки.
  

- 3 -

   Какая мерзкая погода! Невероятно, как люди могут жить в таком климате. Сырость залезла под моё пальто и проникла в сердце, я задыхался и тонул во мраке, даже и не пытаясь принять хоть какие-нибудь меры к своему спасению. Тяжёлый снег падал за воротник, когда я сел на ступеньки подъезда и опустил голову, обняв её руками. Было очень неприятно и одиноко, хотя мимо проходили люди. Для меня эти прохожие били лишь бездушными машинами, не способными на сострадание. Внутри не осталось ничего, я чувствовал это абсолютно определённо, понимал свою мелочность и низменность и не имел сил для того, чтобы хоть что-то изменить. Колючие слезинки проложили дорожки по моим щекам и застывали на холоде, превращаясь в лёд. Я был холодным и безжизненным, лишённым надежды на будущее. Рука болела, нужно было промыть и перебинтовать её, но отсутствовало желание двигаться. Мрачное существование, недостойная света моя жизнь, зачем возвратился в этот город, желая обрести счастье, но вновь попав в лапы беды.
   Крупинка понимания происходящего проникла в мозг и коснулась нервных окончаний, я вскочил, бросился к машине, мгновенно завёл её и рванул с места, оставляя за собой едкий запах палёной резины. Выехав на шоссе, я вжал педаль газа до упора, стараясь в безумной попытке обогнать время, вернуть всё назад и изменить, потерять связь с пространством и оказаться сейчас, немедленно, как можно дальше отсюда. Зачем я приехал в этот город, ведь знал же, что ничего хорошего он не мог мне подарить, ещё на границе я понял, что еду в эту страну только лишь ради возможности получить очередную порцию несчастья. И ехал, словно мазохист, предвкушая это опьяняющее чувство рвущей тело и душу боли. Судьбе было угодно вспомнить о том, что я довольно долгое время поднимался, рос и увеличивал своё благосостояние, счастливо огибая все преграды и забыв о том, что на свете существует такое понятие, как проблемы. Может быть, у меня и не было личной жизни, что спасало меня от многих неприятных ситуаций, но работа, в которой я находил своё призвание, которая являлась для меня смыслом жизни, преподносила мне много сюрпризов. Складывались ситуации, из которых я просто никак не мог выйти победителем. Или, хотя бы, выйти без существенных потерь, отдав лишь то, что планировал отдать.
   Но нет, мне было мало спокойной жизни, захотелось приключений, душевных потрясений и моральных испытаний. Пожалуйста, я с лихвой получил всё то, к чему стремился непосредственно в первый же день моего пребывания в столице. От таких ударов на сердце всегда остаются шрамы, тяжёлые рваные раны, кровоточащие и заживающие крайне медленно. Человек со шрамом на сердце испытывает дикую боль, от которой невозможно избавиться, так как она не имеет физического воплощения. Она духовна и, хотя, я не причислял себя ни к одной религии, находясь в стороне от самого понятия, моя вера в высшие силы базировалась на собственном жизненном опыте. Вполне вероятно, что за все грехи, за жертвы во имя собственного счастья, за попустительство и лицемерие, я сейчас и получал возмездие. Кредит доверия исчерпан, я сполна насладился безнаказанностью и должен понести суровое наказание.
   А зачем мне это надо, если всё можно легко избежать. Проскочив мимо сонного поста, я даже не обернулся, хотя заметил слабые попытки постового прекратить моё движение. Желание пожирать километры, видеть перед собой бег разделительной полосы переполняло меня, и свист ветра через тонкую щель ветрового стекла освежал меня, дарил силу и отгонял прочь скорбные мысли. Я уже выработал в голове план действий; надо покончить с этой ситуацией, прекратить эту боль, оставить ненавистный город гнить дальше, а самому вернуться в сказку и продолжить считать себя самым счастливым человеком на земле. Конечно, первое время сердечная рана ещё будет давать о себе знать, но со временем, увлекаясь жизнью, я забуду об этом коротком происшествии. И, я это ощущал довольно отчётливо, моя ностальгия испарилась без следа. Я знал определённо, что она больше не вернётся никогда, так как такие потрясения, которые мне довелось испытать, не способствуют зарождению подобных чувств.
   Выскочив за границы города, я освободился от его цепких уз, сковывающих моё тело и парализующих сознание, я почувствовал себя свободным и дерзким. Осознание того, что совсем скоро я пересеку черту, которая вернёт меня обратно в тот мир, где я привык, где гораздо легче жить, опьяняло меня. Хотелось ехать ещё быстрее, приближая этот миг, трепетать, в предвкушении желанного мига встречи, так же, как и несколько часов назад, только теперь всё изменилось, перевернулось и стало с ног на голову.
   Позади исчезали огни машин, которые я только что обходил, давно уже растаяли фонари грешного города, в злобном оскале которого я видел отражение собственной смерти и душеное рабство. Теперь я был окончательно свободен и полон сил, которые мог потратить на созидание мира. Я казался себе титаном, обладающим волей и силой, мощности которых, хватило бы, чтобы разрушить и построить заново целую вселенную, а не то, что какую-то маленькую собственную жизнь. Всё, что от меня требовалось на данном отрезке времени - жать на педаль газа и наслаждаться скоростью. Скоростью, с которой я убегал от ужаса, способного проглотить и переварить миллионы судеб. Смешно, но я избежал участи тех бедолаг, став сильным исключением из дьявольского правила.
   Что-то блеснуло, ослепив на мгновенье, тёмная тень метнулась из-под колёс, и я вывернул руль, избегая столкновения с неизвестностью. Машина вильнула и выскочила на уходящую в лес дорогу. Справившись с управлением, не снижая скорости, я продолжал движение по новому маршруту. В конце концов, какая разница, в какую сторону ехать. Я был готов двигаться в любом направлении, лишь бы удаляться от презираемого мегаполиса.
   Новая дорога была ужасной, старой и не знавшей ремонта уже многие десятки лет. Скорее всего, и ездили по этой дороге не так уж и часто. Возможно, стоило бы проявить частичку здравого смысла и снизить скорость, но мне не хотелось терять чувство полёта, которое властвовало надо мной во время всего пути. К тому же, ветер пел так красиво, а пролетающие за окном ветви деревьев шелестели исключительно мелодично. Я заслушался их ночным концертом, проник душой в самую глубину мотива и замер, наслаждаясь удивительным простором. Словно взлетел над землёй, вспорхнул над верхушками вековых гигантов и закружился в лучах восходящего солнца.
   Переднее колесо попало в ямку, машина вздрогнула, и я очнулся от сна. Передо мной мелькнули чёрные тени, лопнули фары от соприкосновения с воротами ада и, в полнейшей тьме я разглядел надвигающуюся на меня грозную махину. Вновь тряхнуло, дёрнуло, на секунду обожгло огнём всё тело, и я взлетел. Точно так, как хотел мгновенье назад представлял себя во сне. Только сейчас летело не тело, а моя душа. Ласковый ветер трепал мои волосы, преисполненный мастерства, создавая причудливую причёску. Было интересно парить на грани горизонта и жмуриться перед лучами нового солнца. Но, что-то неестественное было в этом полёты, хотя знакомые ощущения, родом из детства, подсказывали, что я действительно поднялся выше всех проблем. Конечно, выше проблем, но они никуда не исчезли, а остались подо мной и, вернувшись на землю, я должен буду столкнуться с ними лицом к лицу. Разбить лоб об их острые края.
   Осознав это, я открыл глаза. Был полумрак и белый потолок, на котором суетились отблески света. Странно, я хорошо помнил, что совсем недавно находился за рулём своего автомобиля, несущегося сквозь бескрайние просторы. Куда же я приехал, как оказался под белыми сводами. Память возвращалась маленькими кусками, не принося понимания общей картинки. Что-то огорчило меня и я, гнетущийся этим огорчением, поехал на машине, стремясь покинуть эти места. Удалось ли мне это или нет, вот что было главным вопросом на данный момент.
   И тут вернулась боль. Заломило сразу всё тело и, невозможно было определить источник этой боли, каждая клеточка кричала, вопила и звала на помощь. Я был мгновенно подавлен этой болью и растворился в её бескрайних просторах даже слабая попытка пошевелить пальцами, не принесла никаких плодов, я был парализован. Тело отказывалось подчиняться мне, превратив в заложника воли неизвестности. Рывком вернулась память, обдав меня невыносимым смрадом реальности, ошарашив пониманием неизбежности. Неужели я получил ожидаемую расплату за свои прегрешения, настигнутый врасплох, когда находился во власти безумия, несясь навстречу своей судьбе. Я вспомнил себя за рулём, бездумно жмущим на педаль газа, решётку ворот, которую мощный радиатор чуда немецкой автомобильной промышленности снёс в мгновенье. А так же, отчётливо увидел за лобовым стеклом толстый ствол векового дуба, как раз за мгновенье до того, как взлетел над простирающимся до горизонта лесом, взмахнув внезапно выросшими серебряными крыльями.
   Я попал в аварию, это определённо. Моя импульсивность, которой я не давал проявлять себя, наконец, вырвалась из плена моей воли, вырвалась быстро, сметая на пути все преграды, и вовлекла меня в очередное происшествие. Следует признаться себе в том, что с первого мгновенья моего пребывания на родной земле, чёрная птица неудачи следует по моим следам.
   Вернулся слух. Странно, я думал, что лежу в полной тишине, а оказалось, что я просто не мог слышать того, что происходит вокруг меня. А была возня, шуршание и жаркий шепот. С трудом повернув голову, я понял, что нахожусь в больничной палате. Рядом со мной стояло несколько железных кроватей, заправленных белоснежным бельём. На тумбочке, у изголовья уместилось несколько пузырьков и стакан воды. Приподнявшись на локтях, я успел заметить, как от стеклянных рам двери бросились врассыпную, спасаясь за толстыми стенами маленькие тени. Интересно, где это я, если в больнице, о чём говорило всё вокруг, откуда здесь дети. Или теперь такая форма лечения, или зрение ещё не до конца вернулось ко мне. В любом случае следовало подняться и всё узнать.
   Спустив ноги на пол, я внимательно понюхал стакан, опасаясь наткнуться на лекарство и, признав в содержимом обыкновенную воду, с жадностью выпил. Жидкость приятно освежила высохший рот, в голове стало чище и я, позволил себе оглядеть окружающую меня обстановку. Я находился в небольшой палате на шесть человек, кроме моей, все остальные кровати стояли заправленными. У каждой кровати примостились пустые тумбочки, на моей же, были лекарства и стакан с водой. Стены отдавали лазурью, переходящей в белизну ближе к потолку. За окном предрассветные сумерки медленно отступали от чёрного шелестящего леса, уплывающего вдаль, за горизонт. Я находился на втором этаже здания, это я определил, подойдя к окну. Под моими ногами расстилалась поляна, посередине которой стоял старый дуб с толстым стволом, обёрнутым в сморщенную старческой кожей кору.
   За спиной опять послышался приглушённый шепот, и я резко обернулся. Шея заныла, в глазах поплыли круги, но я успел заметить тени, вновь метнувшиеся в разные стороны. Коридор за дверью был освещён и я увидел одного из моих ночных визитёров, не успевшего отпрыгнуть в сторону и сжавшегося под дверью. За стеклом блестели яркие бусинки глаз, увенчанные тёмным ёжиком волос.
   - Зайди, не бойся, - тихо проговорил я. Голос был хриплым и тяжёлым. Пришлось прокашляться и вновь повторить своё предложение.
   Дверь зашуршала и слегка скрипнула, пропуская маленького гостя внутрь. На пороге стоял мальчик, лет восьми. Скромно потупившись, из-под невидимых ресниц он взирал на меня с интересом и любопытством. Я тоже смотрел на него, силясь понять, где я мог видеть это нежное личико, что-то знакомое было в его образе. Мальчик был одет в пижаму невообразимого цвета, какая-то смесь зелёного и грязно-серого, создающая цвет, не имеющий названия. Взгляд на его одежду подвигнул меня на интерес к собственному одеянию. Оказывается, я был облачён в махровый халат небесного цвета, белые кляксы создавали впечатление плывущих облаков. Интересно, а где же тогда находится моя одежда. Нужно будет, потом подумать над этим вопросом, а пока следует уделить внимание этому молодому человеку.
   За свою жизнь я имел мало контактов с детьми, вынуждено отдавая предпочтения суровой действительности, необходимости работать и общению с не самыми лучшими представителями человечества. Будь то Бразилия, Мексика или Сирия, везде было всё, что угодно, но только не топот маленьких ног и заливистый звонкий смех. Только тогда, когда я поселился в Германии, соседи осчастливили меня наличием двух близнецов. Германский менталитет присутствовал в них в изобилии, что сказывалось на играх и проказах этих маленьких разбойников. Им удалось выпить из меня не мало крови, что, всё же не повлияло на моё к ним добродушное отношение.
   - Как тебя зовут? - Задал я банальный вопрос, чувствуя неопределённую фальшивость и дрожание в голосе. Отчего это я так разволновался, интересно.
   - Витя, - в уши полился мелодичный звон колокольчиков. Его голос был высоким и очень тихим, каким-то неестественно нежным.
   Я не понимал, почему посчитал этот голос неестественным, но мне показалось, что это именно так. Или я слишком долго находился под воздействием грубых резонансов, очерствевших от алкоголя и никотина, сломавшихся под воздействием лени и невоздержанности. А ещё, наверняка, на мой слух повлияла рассветная тишина, которая приглушила басы и усилила природную звонкость его голоса.
   - Витя, а что произошло?
   - Ты решил снести наше старое дерево, - мальчик деловито прошёл вглубь палаты и с ногами забрался на мою кровать, не забыв предварительно снять тапочки. Разместившись поудобнее, и спрятав ноги в складках одеяла, он продолжал вводить меня в курс дела, явно повторяя услышанные от взрослых слова. - Ночью ты сбил ворота и ударился об дерево. У нас во дворе растёт старый большой дуб, мы летом водим вокруг него хоровод, а Петька недавно влез на него и упал. У него до сих пор несколько царапин и их ему мажут зелёнкой. А у меня тоже есть царапина,- он закатал правый рукав и продемонстрировал моему взору небольшую ссадину, - только мне её зелёнкой не мажут, потому что я никому о ней, кроме тебя не говорю. - Удивительно легко и сразу он перешёл в общении со мной на "ты", но меня это нисколько не коробило, а скорее наоборот, даже согревало что-то внутри.
   - Значит, я врезался в дерево? - Подтолкнул я его к продолжению рассказа.
   - Ага, сильно врезался, хотел, наверное, его снести и помочь Сергею Петровичу. Он давно имеет зуб на это дерево и мечтает его выкр..., вкыр..., вырко..., - Витя запутался в буквах, - ну, когда из земли выдёргивают.
   - Выкорчевать, наверное, - подсказал я.
   - Ну да, - согласился мальчик. - Вот, ты ударился об дерево своей машиной и она уже не подлежит восстановлению.
   - Хорошие новости, - пробормотал я. - Интересно, как мне теперь ехать. Придётся покупать новую машину. Вот так, а я и к старой ещё не успел до конца привыкнуть, так как являлся её владельцем довольно короткий срок.
   - А доктор сказал, что новости плохие. У тебя повреждён позвоночник и сломана шея. Скорее всего, ты никогда не сможешь ходить и останешься на всю жизнь парализованным.
   Удивительно, что-то я не ощущал нежелание своей шеи держать голову, ноги слушались меня, собственно говоря, точно так же как и руки, что, несомненно, говорило об отсутствии паралича хотя бы одной конечности. Хороши же местные коновалы, что способны поставить такие серьёзные диагнозы. Мне сделалось смешно, от вспомнившейся по случаю шутке о том, как больной на каталке слёзно умолял сестру везти его в реанимацию, а не в морг, на что, невозмутимая представительница медицины твёрдо заявляла: "Врач сказал в морг, значит в морг".
   - А, дядя милиционер сказал, что ему очень жалко, но кажется, что ты крупно попал и ему придётся сильно постараться, чтобы замять это дело. - Маленькие бусинки глаз неотрывно изучали меня. При этом мальчик спокойно и по-хозяйски разместился на кровати. Мне показалось это несколько удивительным, насколько я понимаю, дети должны быть хотя бы немного стеснительными, особенно с незнакомыми людьми. Витя же, общался со мной так, словно давно меня знал и готов был доверить все свои секреты.
   Мне казалось необычным, вот так спокойно стоять перед маленьким рассказчиком, который вглядывался в мои глаза своим доверительным взглядом, верил мне и, считая меня если и не своим другом, то близким человеком, с которым можно говорить откровенно, не вдумываясь в смысл сказанного. Или это так и должно происходить с детьми? Я не знал, потому что слишком мало общался с подрастающим поколением. Сейчас я понимал, что потерял очень много, будучи лишён такого общения. Это удивительное чувство, которое невозможно было описать словами, это надо чувствовать, чтобы понять и осознать.
   - Слушай, - я решил выяснить дополнительные факты, касающиеся моего настоящего местопребывания, - а где мы сейчас находимся?
   - Мы в больничной палате.
   - Понятно, а где она находится?
   - На втором этаже.
   Я усмехнулся, в таком ключе разговор мог продолжаться довольно долгое время, следовало конкретизировать вопрос.
   - Витя, а что это за учреждение?
   Мальчик едва открыл рот, как дверь распахнулась и тихая тёмная палата наполнилась электрическим светом и гомоном голосов. Я даже и не понял вначале, что произошло. Маленький зайчик мгновенно исчез с кровати, а меня подхватили сильные руки и, буквально, отнесли в кровать. Я не худой, при росте сто восемьдесят сантиметров вешу семьдесят пять килограмм, но это нисколько не помешало поднявшему меня человеку перенести меня на кровать и уложить в неё, не забыв накрыть одеялом. Среди раскатистого грома голосов отчётливо солировал густой бас полного мужчины в белом халате.
   - Как такое возможно. Вы сошли с ума - разорялся, по всей видимости, доктор. - Вы смертельно больны, Вам запрещено вставать.
   Я готов был сопротивляться, но не имел никакой возможности, будучи спеленатым и напичканным горстью таблеток. Вода в стакане была выпита мною до этого и присутствующие, которых я не мог видеть, находясь под ослепительными лучами электрического света, засуетились, пытаясь экстренно добыть хоть что-нибудь, чем я смогу запить лекарство. Во время этого действа я держал во рту расплывающиеся таблетки, которые обжигали мой язык нестерпимой горечью. Наконец, вода была доставлена, в меня насильно влили целый стакан, благодаря чему, я смог, наконец, смыть с языка таблеточную массу.
   - Эй, остыньте, - пришёл я в себя, - что всё это значит? Прекратите немедленно. - Мне пришлось повысить голос, чтобы присутствующие услышали меня.
   Мгновенно наступила тишина, и шевеление прекратилось. Я смог различить некоторые лица, нависшие надо мной. Все эти лики были мне совершенно незнакомы, но не это поразило меня. Абсолютно все смотрели на меня с удивлением и настороженностью, словно готовы были по одному моему шевелению ринуться гурьбой из комнаты. По степени безумности взгляда на первом месте находился тот самый полный доктор, вглядывающийся в меня с какой-то необъяснимой настороженностью, как студент мединститута, впервые присутствующий при вскрытии.
   - Простите, молодой человек, - осторожно придвинулся ко мне медицинский работник, - как Вы себя чувствуете?
   - Совершенно ненормально, - зло отозвался я. - А как бы Вы чувствовали себя, оказавшись на койке в незнакомом помещении, узнав, что недавно попали в жуткую аварию и не имеете право двигаться и говорить?
   - Но, это же действительно так, - изумился доктор, присаживаясь на стоящую рядом кровать. - Мы Вас выпиливали из останков машины, у Вас сломана шея и есть подозрения на повреждения спины. Вы должны лишиться вообще какого-либо движения.
   - Но, свершилось чудо, и я прыгаю и скачу, как молодой оленёнок, - глупо сострил я. - Вы же видите, что я совершенно здоров.
   - Это удивительно, но Вы действительно выглядите здоровым, - поражённо проговорил доктор. - Кстати, у Вас что-нибудь болит?
   - Только голова.
   - Так с тобой всё в порядке? - Раздался ликующий возглас и, расталкивая собравшуюся толпу, на передний план выскочил Женька Треухов. - Я так волновался.
   - Женёк, ты единственный из присутствующих, кого я могу считать разумным и последовательным человеком. Объясни мне, что произошло и где нахожусь.
   - Ну, ты даёшь, - захохотал школьный приятель, а его ликование и смех робко подхватили все остальные. - Нет, я всегда считал тебя несколько чудаковатым, но сейчас ты бьёшь все рекорды.
   - Хватит прикалываться, давай рассказывай по порядку. По крайней мере, я осознаю, что попал в аварию и лежу в больничной палате с подозрением на полный паралич всего тела, включая волоски на ногах. Дополни моё мнение или опровергни его.
   - Да, да, всё так и есть, - всё ещё находясь во власти смеха, мой друг пытался взять себя в руки и обрести объективность. - Ты пролетел мимо моего поста как на реактивном самолёте. Я и не понял вначале, что это ты был, рванул за тобой. А ты вдруг пропал из виду, мне уже позднее сообщили об аварии. Я приехал сюда, а тебя уже вытаскивают из машины.
   - Ага, понятно. Значит, я слетел с трассы, это я помню, потом погнал по дороге. Помню, что снёс ворота и, последнее, что увидел перед собой, это дерево.
   - Да, ты снёс ворота и врезался в дуб, машина в гармошку, тебя спасла подушка безопасности, сломанное кресло и невероятное везение. Вон, доктор Арбенин сразу предположил наличие перелома шейных позвонков и вероятность повреждения спины. Было принято решение оставить тебя здесь до прибытия специальной бригады на вертолёте.
   - Так, я не в больнице? - Оригинально, но я сразу почувствовал что-то неладное, слишком непохожа была эта палата на обычный больничный покой.
   - Нет, ты влетел на территорию детского интерната. Кстати, тебе придётся решать вопрос о возмещении убытков в связи с повреждением ограды и дерева.
   - Да, это не проблема. Только в том случае, если мне вернут мою одежду.
   - Мы можем вернуть Вам вашу одежду, - вперёд выступила женщина средних лет, - но боюсь, что Вы не сможете её надеть.
   - Это почему?
   - Она вся грязная и порванная. А Ваши вещи, обнаруженные нами в машине и в карманах, находятся в кладовой и, Вы сможете получить их, если пожелаете.
   - Да, уж, - вздохнул я, - потрясающее положение. Господа, может быть, Вы все перестанете на меня пялиться и выйдете. Я благодарю всех за оказанную мне помощь.
   Толпа зашевелилась, затряслась и загудела как потревоженный улей, люди подались назад, выдавливая друг друга за распахнутые двери. Неистребимо в массах любопытство, вышедшие не спешили пропадать из поля зрения, толкаясь в коридоре и всем своим видом, давали понять, что всё происходящее в палате их не интересует абсолютно.
   Доктор Арбенин внимательно осмотрел меня и пришёл к выводу о моём удовлетворительном состоянии. Больше всего его поразила моя целостность, в том смысле, что я не имел переломов и моя шея, так же как и спина, находились в полном порядке. Несколько синяков и ссадин были не в счёт, хотя, в конце обследования, доктор принялся настаивать на немедленной обработке этих повреждений, в целях предотвращения занесения инфекции. Я хорошо понимал бедного медика, расстроенного отсутствием на моём теле значительных ран, представляющих для него профессиональный интерес, но помочь в его благом деле не мог, да и не собирался.
   Следующим на моём пути оказался завхоз. Им оказалась та самая дородная женщина, доходчиво объяснившая мне состояние моей одежды. В подтверждение своих слов она продемонстрировала жалкие лоскутки и ошмётки, носившие когда-то громкое звание моделей известных фирм. Хорошо, что коллеги Треухова имели в своём активе один комплект верхней одежды, которую согласились предоставить мне на время. Вернув казённый халат и облачившись в милицейские брюки и рубашку, я получил от завхоза те вещи, что были в моих карманах и в бардачке машины. Чтобы не чувствовать себя обязанным, я положил под пачку листов, лежащую на столе у женщины, несколько купюр. Собственно говоря, меня уже ничего не держало в этом заведении, я вышел в коридор и огляделся вокруг.
   - Жень, в какой стороне находится дверь, способная вывести меня на свежий воздух? - Поинтересовался я у своего друга, в надежде покинуть здание.
   - Подожди, - остановил меня одноклассник, - ты собираешься уходить?
   - Конечно, по-моему, здесь больше делать нечего.
   - Зря ты так думаешь, - печально покачал головой Треухов. - Скоро придёт директор, узнает о том, что ты здесь натворил и будет обязан подать на тебя заявление. Ты же снёс ограду и повредил дерево. Да и сам двор выглядит непривлекательно. Заметь, останки твоей машины тоже ему красоты не прибавляют.
   - И что ты предлагаешь? - Удивлённо взглянул на него я. - Я должен сидеть здесь и ждать начала его рабочего дня? В мои планы не входит задержка в этой стране на продолжительное время. Если моя машина вышла из строя, то я рвану в аэропорт и заплачу любые деньги за то, чтобы улететь ближайшим рейсом. Понимаешь, меня не привлекает необходимость увязнуть в этой громоздкой действительности. Я понял свою огромную ошибку, поддавшись влиянию отвратительного чувства, именующегося ностальгией, когда согласился работать в российском филиале. Не позднее, чем через два дня, я собираюсь показаться перед очами своего любимого начальника, пасть на колени и покаяться во всех смертных грехах. Пусть он носится по своему кабинету и портит дорогой ковёр собственной ядовитой слюной, но я окажусь непреклонен. В конце концов, он поймёт меня, он всегда понимал меня. И я буду продолжать спокойную жизнь в Европе, на крайний случай, поеду в Америку, да куда угодно, лишь бы не оставаться в этом мраке.
   В течение всего монолога, Треухов не проронил ни слова. Он спокойно смотрел на то, как я бесился и нервничал, прохаживаясь по коридору, лишь поворачивая голову, чтобы не потерять меня из виду. Высказав наболевшее, я остановился и посмотрел на него взглядом, в котором ещё искрились молнии, и гремел гром. Под его невозмутимым взором я успокоился и был готов к адекватному восприятию действительности.
   - Я тебя хорошо понимаю, да и может ли быть иначе, если ты перенёс такой шок. После подобной аварии мало кто может быть невозмутимым. Но, это понимаю я, другим будет наплевать на тебя и твои проблемы. Надо дождаться директора и обсудить с ним возможность решения вопроса мирным путём.
   - Хорошо, я сделаю именно так.
   - Ну и славно. Я тебе ещё нужен?
   - Наверное, нет. Твой телефон у меня есть, если что-то потребуется - я позвоню.
   - Договорились. - Евгений пожал мою руку. - Побегу, у меня ещё смена не кончилась, я хочу замять это дело по своим каналам. А если за время моего отсутствия нагрянет какая-нибудь проверка, то напарник должен будет обо всём сообщить и мне не удастся отмазать тебя.
   Я остался один. Шаги стихли и, окружающее меня пространство погрузилось в тишину. Вероятно, я находился в учебном секторе. Слева, в углублениях прятались двери, а справа, рядком выстроились окна. Природа не остановила жизненный цикл и дарила земле рассвет, сквозь верхушки деревьев пробивались первые лучи солнца. Охватившая меня тишина давила на уши и удручала, вдобавок к этому накатило одиночество и, какой-то детский, липкий и скользкий страх. Захотелось к людям, почувствовать себя частью общества. Если это интернат, то где-то должны быть дети и их воспитатели, понятно же, что интернат - это когда оставляют ребят на ночь. Нужно было найти их или хотя бы кого-нибудь, с кем можно было поговорить, перекинуться парой слов. Поддавшись этой слабости, забыв о том, как я боролся со своими страхами и фобиями, сумев перебороть себя тогда, сейчас я, мелкой рысью бросился в сторону лестницы, здраво предположив, что в учебном секторе наличие людей в столь ранний час маловероятно.
   Бродить по незнакомому, плохо освещённому зданию, где в окна заглядывала лишь сизая дымка туманного рассвета и не заблудиться? Конечно же, несколько минут скитаний, и я не могу понять, где нахожусь, какой это этаж и, в сторону какой двери мне надо идти. Потерявшись в пространстве, я принял за основу единственную в моём понимании правильную идею: ломиться во все подряд двери. В начале это не принесло ощутимых плодов, все кабинеты были заперты. Удивительное единодушие местных сотрудников. Я почувствовал себя примерно так же, как герой Семёна Фарады в фильме "Чародеи". В моём мозгу слагались призывные слова, которые, могли бы помочь людям, участвующим в моих поисках услышать мой скорбный возглас. Стоило покориться судьбе, упасть на пол и забыться тяжёлым сном, но я решил предпринять последнюю попытку, финальный рывок, чтобы не чувствовать себя окончательно побеждённым. Очутившись в холе, соединяющим четыре коридора, лучами уходившие в разные стороны, я плюнул и направился по коридору, что находился впереди меня.
   Дёрнув первую же дверь и, ожидая обыденной закрытости, я не смог удержаться на ногах, когда она, повинуясь моему напору - открылась. Вцепившись в ручку, как в единственную опору и скользя ботинками по скользкому линолеуму, я пытался удержать равновесие. Ноги то сплетались, то разъезжались в стороны. С трудом, ценой неимоверных усилий, мне удалось остановить движение двери и моих собственных конечностей. Поставив тело вертикально, я собирался воздать смачное ругательство, от которого дверь, несомненно, приобрела бы пурпурный оттенок, но поднял взгляд и увидел моего недавнего знакомого. Мальчик стоял у противоположной стены, облачённый всё в тот же ночной костюмчик и смотрел на меня своими удивительными бусинками, часто хлопая восхитительными ресничками. Вернувшись в действительность, я смог осмотреться и понять, что эта дверь вела в туалетную комнату. Передо мной стройным рядком тянулись раковины, а напротив, полу-присев в ожидании клиентов - унитазы.
   Я замер в ступоре, скорее даже не потому, что только что готов был упасть на холодный пол, а из-за того, что наконец-то нашёл живого человека. Витя напротив, пребывал в замешательстве лишь несколько мгновений, зато бурно выплеснул на меня свою радость, узнав во мне того самого дяденьку, с которым довелось познакомиться в больничной палате.
   - Здравствуйте, - возликовало юное создание, - вы больше не парализованный? Доктор разрешил Вам ходить?
   Я не смог ответить ему, так как всё ещё находился во власти удивления, да и что я мог ответить на его вопрос.
   - А здесь у нас туалет, - продолжал наивный ребёнок. - Если вы хотите, то можете сходить, я не буду Вам мешать. Мне, вообще-то надо идти спать, а то Вера Степановна будет ругаться, но я могу постоять с Вами, если хотите. А у нас скоро подъём и надо будет идти умываться и делать зарядку. После того, как Вы врезались в наше дерево, я уже не захотел спать и решил сразу умыться, чтобы потом не ждать своей очереди. А то, сначала всегда умываются старшие мальчишки и нас не пускают.
   - Однако в этом заведении дедовщина процветает, - подумал я, а в слух сказал, - Витя, ты не мог бы показать мне, где находится кабинет директора?
   - Конечно, могу, - мальчик даже подпрыгнул от радости, - пойдёмте, отсюда недалеко. А Вы у нас работать будете?
   - Нет, я только с директором поговорю и уеду.
   - Плохо, - погрустнел мой проводник.
   - Почему же плохо? Я же вам ничего хорошего не сделал, вон даже ограду сломал и в дерево врезался. - Мне захотелось пошутить, - а представляешь, что будет, если я останусь. Я же здесь всё развалю.
   - Жалко, - совсем по взрослому вздохнул ребёнок, - ты такой хороший. Мне без тебя будет скучно.
   Бедный малыш, наверняка родители не принимают в его воспитании должного участия, а добиться необходимого внимания от приставленных для этого воспитателей бывает очень трудно. Я воспитывался в обычном детском саду, и ещё помнил трудности этого возраста. Мне захотелось пожалеть это милое темноглазое создание. Я повернулся к нему и присел на корточки. Мальчик, казалось, понял, что я хочу, так же повернулся ко мне, распахнул объятия и упал на мою грудь. Сколько нежности и нерастраченной любви было в этих жестах, какими неуклюжими, но искренними они ощущались. Моё сердце дрогнуло, и необъяснимая волна прокатилась от груди к горлу, заставив меня всхлипнуть. Под напором нахлынувших чувств, я прижал это худенькое дрожащее тельце к себе. Бедный мальчик был всеми забыт и заброшен, что неудивительно в современном мире, да ещё и в этой стране. Детям нужна ласка и внимание, но многие бывают лишены этого, родители и люди, отвечающие за их воспитание, относятся к своим обязанностях крайне пренебрежительно, что не может не дать отрицательные результаты. Чёрствая охладевшая душа ребёнка, недополучившая свою порцию тепла и внимания, не может развиваться в правильном направлении. И я чувствовал себя добродетелем, дарующим этому мальчику частичку тепла и внимания, так необходимые ему чувства. Чувства, нужные каждому человеку независимо от возраста, социального положения и достатка
   Мы разорвали наши объятья только тогда, когда в туалет вошёл ещё один ученик, уставившись на нас с удивлением и настороженностью. Я улыбнулся ему в ответ, но эта улыбка произвела на него, скорее отталкивающее впечатление, нисколько не способствуя потеплению отношений. Мальчик был готов сорваться с места и пуститься наутёк, сделай я хоть одно движение в его сторону.
   - Чего ты, Денис, - спросил Витя, отходя от меня и впуская в моё сердце колючий холодок. - Это хороший дядя.
   - Он не хороший, - как-то плаксиво сообщил новый знакомый, - он в дерево врезался.
   - Он же это сделал не специально, а ты разбил горшок и выбросил цветок в окно, чтобы никто не узнал, - разговор перешёл в плоскость личных взаимоотношений и я посчитал необходимым вмешаться.
   - Ребята, не надо ругаться, а ты, Витя, обещал проводить меня к директору.
   Произошло мгновенное потепление в отношениях, возможно магическое имя директора этого заведения сыграло свою роль. Мы оставили нашего знакомого, и пошли по длинным коридорам, в которых началась возня и беготня. Спустившись на этаж вниз, я оказался у двери с надписью "Администрация", вежливо постучался, но приглашения не услышал.
   - Дяденька, мне надо идти, - сообщил Витя. - Сейчас будет зарядка, а меня будут ругать, если я не приду.
   - Беги, малыш, спасибо за помощь.
   Он отбежал к лестнице и обернулся, я ждал этого взгляда и помахал ему рукой, он улыбнулся и тоже весело замахал своей ладошкой, развернулся и унёсся вверх. Я смотрел ему вслед и вновь, необъяснимое щемящее чувство закрутилось в моей груди. Стало холодно и одиноко. Чтобы избавиться от неприятных ощущений, я толкнул дверь.
   Здесь было продолжение коридора, стены выкрашены в другой цвет и казалось, что здесь не такая казённая атмосфера, как во всём здании. Несколько гобеленов, ужасно безвкусных и даже отвратительных, сочетались с цветами в горшочках. Засмотревшись на невыразимое сочетание рисунка на одном из гобеленов, я даже и не заметил, как дверь позади меня открылась и, с жалобным извиняющимся звоном ударила меня в спину. Удар был несильный, но ощутимый и меня отбросило на чистый палас. Сгруппировавшись, я сделал кувырок и вскочил на ноги. Обернувшись, я встретил взгляд, которому трудно дать какое-то определение, скорее всего, могут подойти слова "ошеломленный" и "ошарашенный", да и то не совсем точно. В этом взгляде смешались удивление, гнев, боль, страх, сочувствие и веселье, причём веселье, как бы выплывало из-за всех остальных чувств постепенно, но всеобъемлюще. Виновником моего падения оказался немолодой мужчина, с седыми островками волос на голове, одетый прилично, но без роскоши. Он смотрел на меня и весёлости в его глазах, становилось всё больше и больше. Наконец, он не выдержал и улыбнулся.
   Конечно, смешно, когда ударяешь кого-то дверью и, этот кто-то падает и делает потрясающий кульбит, но ведь здесь не цирк, и клоунский номер никто исполнять не собирался. Во мне заклокотала злость, я был готов сказать что-то обидное и резкое, чтобы поставить этого хохочущего гражданина на место. И я бы обязательно это сделал, если бы не взгляд, брошенный на себя: я стоял на четвереньках, в какой-то замысловатой позиции с перекошенным лицом, не выражающим никаких эмоций. Даже сам прыснул от смеха при виде этой картины, а что же тогда можно было говорить об этом человеке, ставшем невольным виновником моего теперешнего положения.
   Приняв естественную позицию и сохраняя улыбку на губах, я подошёл к мужчине, который всё ещё улыбался и представился:
   - Виктор Горин.
   - Семён Михальчук, - пожал мою руку собеседник.
   - Простите, не подскажете, как мне найти директора этого заведения?
   - Не надо его искать, - усмехнулся мужчина, - это я и есть.
   - Очень приятно, - порадовался я, - мне хотелось бы поговорить с Вами.
   - Давайте пройдём в мой кабинет, а то этот коридор вызывает у меня приступы дикого веселья, - Михальчук ещё раз усмехнулся и потянул меня к одной из дверей. - Вы уж простите мою глупую улыбку, но я не мог удержаться, как-то всё это было неожиданно и смешно.
   - Ничего страшного, это я виноват, не стоило замирать с открытым ртом прямо у двери. Знаете, эти гобелены на стенах довольно удивительны и ужасны.
   - Понимаю, но вы видели далеко не всё, здесь я повесил всё самое худшее. Не люблю роскоши, но надо как-то выделять администраторский уголок от всего остального.
   - Я не заметил, что здесь самое худшее. Очень хорошие гобелены.
   - Это фабричное производство, у нас в спонсорах местная ткацкая фабрика, которая периодически снабжает нас шедеврами собственно исполнения. Почему они решили, что нам будет гораздо интереснее и полезнее получить от них эти ковры, занавески и прочие чудеса дизайнерской мысли, мне не понятно, но и отказываться неудобно. А, чтобы не прививать детям дурной вкус, пришлось всё это великолепие развесить в непосредственной близости от себя, так и применение им нашлось и наши спонсоры не в обиде. Но, Вы же ко мне не по этому вопросу.
   - Да, конечно, я совсем с другой темой. Видите ли, я тот самый грозный уничтожитель собственности, покусившийся прошлой ночью на ограду Вашего заведения и пытавшийся протаранить почтенное дерево. - Пришлось мне скорбно потупить взор, дабы показать, насколько искренне и глубоко я раскаиваюсь в содеянном. - Готов понести заслуженное наказание.
   - Ну! - Восхитился Михальчук. - Когда мне сообщили об этом, я первым делом захотел встретиться с неизвестным мне злобным террористом, с одной целью: узнать, как же это его занесло в наши глухие места. Вот теперь я и получил такую возможность.
   - Это очень долгая и личная история, поэтому я не могу поведать Вам всех нюансов, но скажу коротко: так получилось.
   - Понимаю, не буду бередить Ваши раны, а для успокоения нервной системы могу предложить отменный чай.
   - Не могу отказаться от такого предложения, - Бодро воскликнул я.
   Только сейчас я обратил внимание на сильную жажду, мучавшую меня. Да ещё накатила усталость, прошедшие приключения не прошли для организма даром. Я растянулся на уютном кресле и, впитывая теплоту помещения, прикрыл глаза и погрузился в лёгкую дремоту. Директор навис над кофейным столиком, колдуя с чайником и кружками, за окном посветлело и хмурое небо, не предвещавшее хорошей погоды, мрачно нависало над землёй. Зачем всё это, к чему суета и бесцельная гонка, в попытке уйти от действительности. Я ехал на родину, испытывая чувства ребёнка, с нетерпением ожидающего новогодний праздник, тем чаще заглядывающего под ёлку, чем ближе подходила стрелка к заветным цифрам. Я ругал на себя, скрипел, как несмазанная дверная петля, но ехал вперёд, в слепой уверенности в счастье и с надеждой на изменения к лучшему. А ничего этого не произошло. Чёрная птица, пролетая над моей головой, обдала меня смрадным воздухом от своих крыльев. Я задохнулся от вони и стал беззащитным и мягким, податливым, как тёплый воск. Из этой ситуации был выход, и не один. Как дикий зверь, стоящий на краю поляны и смотрящий в глаза охотнику, навёдшему на него прицел, я раздумывал, прыгнуть ли мне на этого самодовольного чванливого героя или броситься в спасительный лес, убежать, показать спину, но остаться живым, может быть. Но, убегая, я подставляю своему врагу беззащитные тылы, а, прыгая вперёд, рискую быть остановленным пулей.
   Чаша весов колебалась, я вообще-то нерешительный человек. К чёрту все упражнения по воспитанию силы воли, я был жалким и трусливым, боящимся сделать какой-то ответственный шаг. Изгнание из страны и смерть близких людей укрепили меня, дали необходимый толчок, но не более. Далее я карабкался сам, черпая энергию из источника, который именовался - "Необходимость". Стоило замереть и камень, на который я упирался, мог сорваться, унося и меня с собою в пропасть. А я хотел добиться многого, быть сильным и независимым. Поэтому и шёл по болоту, царапая ноги о крокодилью кожу, и соревновался в скорости снятия скальпа с полудикими племенами. А сейчас, став богатым и независимым, почувствовав собственную значимость, во мне открылись дремавшие слабости и пороки. Я же, не сопротивлялся, жалел себя, но пропускал все свои нечистоты в глубину души.
   Бегство, вот и всё, что мне теперь осталось, ни на что я больше не способен. Теперь мне нигде не будет покоя, так как даже в самой далёкой стране, в которой никогда не слышали о России, если бы даже и довелось мне найти таковую, я всё равно буду вспоминать этот единственный день. Всего несколько часов, а меня уже раздавил мощный каток реальности, поставив на своё законное место, с которого я когда-то посмел сорваться. Всё возвращается на круги своя, и я не был исключением.
   Передо мной встала дымящаяся кружка, обогащающая окружающую атмосферу дивным ароматом. Я задвигал ноздрями, втянул воздух и открыл глаза. Какой странный сон, больше похожий на забытьё, на потерю сознания, я только что увидел. Раньше я любил мечтать, особенно перед сном, завернувшись до кончика носа в потрепанное одеяло, я сворачивался калачиком и представлял, как совсем скоро, может быть даже завтра, стану великим и знаменитым, мною будут восторгаться, и ставить в пример. Потом, попав в водоворот работы, уже не имея свободного времени, я перестал наслаждаться своими грёзами. А сейчас мечтательная натура вновь проявила себя.
   - Удивительный аромат, что это за чай? - В попытке отвлечься от грустных мыслей поинтересовался я.
   - Это лечебный настой, собираемый в Китае и готовящийся особым способом. - Михальчук расположился в своём рабочем кресле напротив меня с таким же бокалом. - С огромным трудом получил этот рецепт от знакомого знатока китайских обычаев.
   - Знаете, Семён, я работаю с китайцами, но ни разу мне не удавалось попробовать подобное, хотя и приходилось бывать в ресторанах с традиционной кухней.
   - Да, тут Вы правы, к сожалению, в Москве очень сложно найти ресторан, предлагающий своим посетителям настоящую китайскую еду, в большинстве своём, это фальшивки.
   - Замечу, что такое положение сложилось не только здесь, а по всему миру. - Мы нашли с Михальчуком общие интересы.
   - Вполне естественно, когда что-то популярное ставится на поток. - Резюмировал мой собеседник, - но мы отошли от основной темы. Вы пришли ко мне с покаянием?
   - Вообще-то да. Готов выслушать нелестные слова в мой адрес и понести заслуженное наказание. - В подтверждение своих слов я низко наклонил голову, обнажая шею.
   - Не надо лишних жертв, это сейчас не в моде. - Михальчук широко улыбнулся. - Я всё никак не могу забыть картину. Вхожу я административную часть и сшибаю человека в милицейской форме. Это потом я понял, кто передо мной на самом деле, а в начале я даже струхнул. Повяжут меня за попытку убийства представителя власти, тогда придётся сухари грызть на нарах.
   Мы некоторое время развлекались, выдумывая разные положения, в которые могли попасть как он, так и я. У меня сложилось благообразное впечатление об этом человеке. Совершенно не заметив, мы перешли на "ты".
   - Семён, на самом деле, я готов искупить свою вину. Скажи, сколько потребуется денег на восстановление всего, что я тут у тебя порушил.
   - Нет, Витя, денег я у тебя взять не могу.
   - Но, почему? - Удивился я. - Я же виноват, должен оплатить причинённый ущерб. Для меня это не представляет проблем. И не смотри на мой нынешний наряд, я не скован в финансовом плане.
   - Ну, если так, - задумался на несколько мгновений Михальчук, - тогда давай сделаем вот каким образом. Оформим спонсорский взнос. Если тебе средства позволяют, как ты говоришь, значит, ты человек не бедный. Что, собственно говоря, видно по твоей манере держать себя. Да и по общению заметно. Вот и станешь меценатом.
   - А я не против этого, - воскликнул я. - Пусть я и не олигарх, хапающий деньги, а человек, честно зарабатывающий, но помогать надо.
   - Вот именно, тем более, помогать детям. Кто, кроме нас с тобой поможет бедным сиротам. Я тут кручусь как белка в колесе, выискиваю лишнюю копеечку, чтобы сделать им на завтрак вкусную кашу с маслом, а государство уверено, что в этой области никаких проблем не существует. Знаешь, сколько выделяется в месяц на одного ребёнка? И не скажу, даже не проси. Потому что стыдно. Бедные дети и так обездоленны, лишены крова и родственной теплоты. Так их ещё и заставляют осознавать это, втаптывают в грязь, указывают на их одиночество.
   В процессе этого монолога, я ошарашено смотрел на него, пытаясь сообразить, правильно ли я понял смысл сказанного.
   - Ты хочешь сказать, что это детский дом? - Переспросил я, чтобы окончательно утвердиться в своём мнении. - Это сиротский приют?
   - Мы называемся интернатом, - невесело усмехнулся Семён, - хотя смысл ты уловил правильно, но не совсем верно. У нас восемьдесят процентов детей имеют живых родителей или близких родственников. От некоторых отказались в роддоме, а у остальных, родителей лишили родительских прав. Вот и думай после этого, зачем они вообще идут на роды. Может быть, надо вести профилактику родов, ещё на стадии беременности выдавать разрешение. Хотя, и это не решит всех проблем.
   Я не слушал его, меня охватили собственные мысли. Значит, это приют и дети, которых видел здесь, включая и Витю - сироты, лишённые родительской ласки и тепла домашнего очага. Возможно, именно из-за этого, хотя и не осознанно, я почувствовал безбрежную жалость к этому малышу. Что-то толкнуло меня в глубине души, и я засунул руку во внутренний карман и вытащил на свет фотографию моего сына. Одного взгляда на запечатлённое лицо было достаточно. Заметив моё неестественное выражение лица, Михальчук приподнялся со своего кресла и навис надо мной, потом вытащил из онемевших рук фотографию и вгляделся в неё.
   - Я знаю этого мальчика, он во втором классе учится, кажется, - задумчиво произнёс директор, - Рощин, если не ошибаюсь. А откуда у тебя его фотография?
   Я не только не ответил на его вопрос, но даже не подал вида, что услышал его. В моём мозгу творилось форменное безобразие, мысли летали с неимоверной скоростью, среди которых можно было увидеть вспышки идей. Неужели это мистика и душа моего сына вселилась в это хрупкое тело. Или это был мой сын, каким-то образом не умерший, а попавший в приют, хотя обе эти теории не стоили и ломаного гроша. Встреченный мною ребёнок не мог иметь никакого отношения к моему сыну, хотя и был на него чертовски похож. И даже имя имел одно и тоже.
   - Нет, это не он, - услышал я, - у моего воспитанника глазки потемнее будут и он не такой упитанный, хотя на таком довольствии особенно не разъешься. Может быть, на домашних харчах, он был бы и поупитаннее этого. А кто это, кстати?
   У меня не было не малейшего желания рассказывать ему то, что я сам узнал недавно, но в этом была необходимость, так как в моей голове выстраивался ещё призрачный, но уже оформляющийся план. В нескольких фразах я описал свои собственные мытарства, затем перешёл к главному, стараясь максимально точно пересказать то, что услышал от Настасьи Валентиновны. Михальчук слушал меня внимательно и перестал улыбаться буквально на второй фразе моего повествования. Чем дальше продвигался рассказ, тем больше он мрачнел. Видимо, сострадание в нём было неиссякаемо. Закончил я краткое изложение своей жизни рассказом о том, как встретился и познакомился с его подопечным.
   - Вот такая история, - пропечатал я последнюю фразу, - а теперь я хочу усыновить этого ребёнка.
  

- 4 -

   Видно, в этой стране мне не суждено будет нормально выспаться. Единственный раз, когда мне повезло провести в постели довольно продолжительное время, была первая ночь в Москве. Дальше всё завертелось с неимоверной скоростью, утянув меня в водоворот событий. Заведение, оказавшееся сосредоточением боли и несбывшихся детских грёз я покинул на автомобиле моего сотрудника. После утомительного и долгого разговора с директором детского дома Михальчуком, я связался с новым местом работы по телефону, который получил ещё в Германии и наткнулся на приятный женский голос. Как оказалось, это была моя предполагаемая будущая секретарша, которая, выслушав сбивчивый рассказ о моих приключениях, не слова не говоря, перевела звонок на одного из руководителей, исполняющего начальственные функции в моё отсутствие.
   За мной заехали и увезли обратно в Москву, из которой мне так и не удалось сбежать. Да и не было уже такого желания. Оказывается, на этих бескрайних просторах существуют не только продажные индивидуумы, готовые только на подлость и предательство, но и честные ответственные люди, болеющие душой и сердцем за свою работу, за тех, кого они должны оберегать. Что здесь есть те, кто заботится, и им доверяют, им вверяют свою жизнь и своё здоровье. И были те, кто нуждался в помощи; не имея возможности помочь самим себе, они покорно смотрели на всех остальных жалобным взглядом, взирая снизу вверх.
   Михальчук рассказал мне о бедственном положении своего заведения, какие проблемы терзают его воспитанников и сотрудников, как приходится отдавать свой кровный заработок на то, чтобы кому-то из этих маленьких беззащитных существ стало веселее и теплее. Нет, государство не отказывается от содержания сирот, но делает это своеобразно, считая, что тех мизерных средств, выделяемых на детей, может хватить на полноценное существование. Случаются и спонсоры, некоторые даже хорошо понимают нужды подшефной организации, а некоторые, как текстильная фабрика, регулярно посылающая детскому дому гобелены собственного производства, считают, что им и так живётся хорошо и сытно. Ведь, что самое смешное в данной грустной истории, эти гобелены никто не соглашается покупать, вот они и висят в коридоре.
   Я уехал с тяжёлым щемящим душу чувством чего-то незавершённого, хотя успел обсудить с Семёном много насущных вопросов. От наличных денег Михальчук отказался наотрез, предложив как альтернативу любую имущественную поддержку. Поскольку мой филиал распространял в России бытовую и офисную технику, я заверил директора, что в ближайшее время предоставлю в его распоряжение несколько комплектов новейшего оборудования. Пока это всё, что я мог сделать, следовало оценить рабочую обстановку, влиться в новый рабочий график, обвыкнуться на новом месте и тогда, хотя бы немного став своим в этом городе, предпринимать какие-то шаги.
   Моё желание немедленно и безоговорочно усыновить маленького Витю, было принято благосклонно. Михальчук понимал моё желание, был готов дать добро, предоставить любые рекомендации и сделать те шаги, которые могут от него потребоваться. Но, всё было не так уж и просто. Он был всего лишь руководителем интерната и не мог принимать решения об усыновлении. В его власти было отказать соискателю, но применять эту меру по отношению ко мне ему не хотелось. Для того чтобы забрать ребёнка, требовалась куча бумаг, прохождение по ряду инстанций и, самое проблематичное - моё гражданство. Я ведь был американским подданным, следовательно, это обстоятельство сильно затрудняло достижение поставленной цели. Хотя нет, это было не самым тяжёлым, было ещё одно непреодолимое препятствие, которое в купе со всем остальным, делало мою задумку абсолютно невыполнимой. У Вити были родственники.
   Мальчик не был сиротой в прямом понимании, его мать, конечно, лишили родительских прав, но была бабушка, которая, хоть и не стремилась брать на себя бремя в виде маленького ребёнка, юридически являлась родственницей и претендовала на право опекунства.
   На всём протяжении поездки до офиса, я размышлял над сложившейся ситуацией. Следовало как-то выходить из этого лабиринта, прорваться сквозь толстые стены бюрократизма и традиционного российского пофигизма. Мой тяжёлый мыслительный процесс, вероятно, отразился на лице так глубоко, что новоявленный заместитель, любезно согласившийся доставить начальственное тело до рабочего кабинета, не выдержал и поинтересовался причинами такой задумчивости.
   - Виктор Сергеевич, если у Вас возникли какие-либо трудности, давайте попробуем решить их вместе. Всё-таки, в России Вы недавно и мало знакомы со здешней системой.
   - Ты знаешь, Роман, вероятно, ты слышал о том, что я родился в этой стране.
   - Да, конечно, только Ваши родители уехали.
   - Ну да, но я то был уже не сопляком, мне семнадцатый год тогда шёл. Поэтому, я достаточно хорошо знаю здешние порядки и обычаи. К тому же, с тех времён поменялись только вожди и приоритеты, а деньги так и остались средством решения всех проблем. Или я что-то не так понял?
   - Нет, нет, если подумать, то, так и есть, - согласился Роман, - стремлюсь согласиться с Вами, хотя и не безоговорочно.
   - Всегда делаешь ссылку на сомнения? - Прищурился я, поймав его взгляд в зеркале заднего вида.
   - Ага, - улыбнулся он на мою хитрую физиономию. - Но, всё-таки, если что, мы всегда готовы помочь.
   - Спасибо, приму к сведению. - А, почему, собственно и нет? - Ты знаешь, Роман, есть у меня одна проблема, может быть ты, сможешь помочь мне её решить.
   - Постараюсь.
   - Для начала найди мне машину, чтобы иметь колёса под рукой. Только постарайся сделать это так, чтобы необходимости в моём присутствии не возникало. Сможешь это устроить?
   - Вам нужна машина срочно?
   - Да, Рома, да. Очень срочно. К сожалению, как истинный европеец и гражданин американских штатов, я привык ходить своими ногами только по резиновой дорожке тренажёра в оздоровительном центре. Прогресс, знаешь ли.
   - Понимаю, - усмехнулся заместитель. - Думаю, эту проблему можно решить. Мы оформим доверенность на одну из машин, принадлежащих фирме на Ваше имя, чтобы Вы были при транспортном средстве, а позднее я заеду в салон и куплю что-нибудь. Какую марку предпочитаете?
   - Ту же самую, что и была.
   - Хорошо, что-то ещё?
   - Я провёл ночь в детском доме и познакомился там с одним замечательным ребёнком, которого хочу усыновить. С российскими законами я знаком плохо, где, что и как сейчас действует в этой стране я тоже не в курсе. Поэтому, хочу попросить тебя о помощи в этом деликатном деле.
   - Ого, - вскинул брови водитель, - это серьёзно, надо подумать. Как-то никогда раньше не сталкивался с подобными вопросами. Давайте поинтересуемся у нашего юриста, он более осведомлён в этом вопросе.
   Правильная мысль, почему-то я не принял во внимание наличие в штате фирмы юриста. Идею Романа я воплотил в жизнь по приезде в офис. Переодевшись в свою обычную одежду и приведя себя в порядок, насколько это было возможно в рабочих условиях, я вызвал в кабинет правоведа. Знатоком мира судов и тюрем оказалась приятная женщина тридцати лет, брюнетка с недлинными распущенными волосами, носившая элегантные очки в тонкой оправе. Её внешность была безукоризненна, мне не удалось найти ни единого изъяна, хотя я и не старался делать этого. Глаза говорили о готовности действовать, такой строгий прямой взгляд, смягчавшийся тонкой сеткой морщинок и слегка вздёрнутым носиком.
   - Доброе утро, Виктор Сергеевич, - сильной внешности соответствовал сильный голос, - Я Ольга Иргинова, юрист компании. Роман Ираклиевич сообщил мне о Вашей проблеме. Я успела подготовить несколько своих мыслей, которыми хочу поделиться с Вами.
   - Да, с удовольствием выслушаю Вас. - Она была профессионалом в своей области, это было ясно. А я чувствовал себя в роли руководителя неважно.
   Я привык действовать, двигаться и рисковать. Сидение в мягком кресле перед девушкой, которая оказывает мне услугу, хотя и соответствующую её профессиональным навыкам, но не являющуюся рабочей необходимостью. Это была моя прихоть, блажь, хотя и облачённая нравственным величием. Дабы не чувствовать себя отрицательно, я встал и подошёл к своей собеседнице, склонившись над разложенными ею на моём столе бумагами. Нужно было детально вникнуть в этот вопрос, чтобы определиться в дальнейших действиях, я старался не упустить ни одного её слова. Ольга, казалось, сама была заинтересована моей идеей, рассказывала о будущих шагах с интересом и жаром, пытаясь, как показалось, убедить меня в необходимости того, что я, и не отказывался делать.
   Как выяснилось, передо мной, за тёмными водами реальности скрывались кучи подводных камней, которые невозможно было обойти. Их надо было брать на таран, идти по прямой, надеясь на то, что твой корпус не треснет под таким чудовищным натиском. Главная проблема, стоящая на пути к удаче скрывалась в родственниках, которые имели довольно широкие права, не смотря на отсутствие желания этими правами обладать. При разрешении этого вопроса, все остальные становились прозрачными и представляли чисто технические сложности. Материальная часть даже не ставилась на обсуждение, так как в моих возможностях можно было быть уверенным.
   - Следовательно, - заключила Ольга, - Вам необходимо встретиться с его родственниками и получить от них бумаги, свидетельствующие о том, что они не имеют ничего против того, что Вы усыновите их малолетнего родственника. Обратитесь в детский дом, узнайте все подробности лишения родительских прав, особенно интересна позиция родственников в этом вопросе. Бывает так, что бабушка, например, готова была взять внука под опеку, но по состоянию здоровья или материальному положению не могла этого сделать. Это даёт нам определённое преимущество. Ознакомьтесь с протоколом судебного заседания, на котором было принято решение о лишении родительских прав, постарайтесь поговорить с судьёй. Не лишним будет знакомство с работниками социальных служб по месту бывшего проживания ребёнка.
   - Спасибо, - моей благодарности не было предела, - Значит, мне необходимо ехать туда, где жил Витя?
   - Обязательно.
   Вечером я заехал домой к Треухову, чтобы отдать взятую в долг форму. Меня встретила его жена и, не смотря на отказы, накормила домашней пищей. Пока я ел, мои носки обслюнявливал вислоухий щенок кавказской овчарки. Женька сидел за столом, напротив меня, внимательно слушая сбивчивый рассказ о моём желании ехать к родственникам маленького Вити.
   - Не буду тебе ничего советовать, - рассудительно заметил он, - это твоя жизнь и ты волен распоряжаться ею так, как тебе заблагорассудится. Но, это тяжёлый крест, большая ответственность. К тому же это не твой родной ребёнок, он чужой тебе человек, от которого ты можешь очень скоро устать. Понимаешь, это для тебя сейчас игрушка, на то время, пока ты устроишься в стране, привыкнешь к новому ритму жизни. А потом найдётся девушка, которая захочет стать обладательницей твоего сердца. И ты будешь не против этого, а ребёнок будет только преградой. Хотя, наверное, это романтично, иметь такого благородного мужа, который не пожалел собственных сил на воспитание сироты. Настя, ты бы гордилась мной в случае, если бы я усыновил ребёнка?
   - Я бы тебе рога обломала, - прыснула женская половина семьи, - ты кобель на такое не способен. Вот Виктор, это другой разговор. Сразу видно, что это сильный и волевой мужчина.
   - Настя, вы меня смущаете, - зарделся я, скромно опуская глаза.
   - Ты мне друга не порть, - цыкнул на жену глава семьи. - Это будущий олигарх, ему положено быть жёстким и бессердечным.
   - Это ты загнул, - изумился я, - как раз олигархом я становиться не собирался. Олигарх, по определению личность нечеловечная, если ему быть душевным, то можно и богатства свои растерять. А я довольствуюсь уже полученным, и сильно не стремлюсь к богатству и власти.
   - Хорошая позиция, - похвалил Женька, - только не применимая в здешних условиях. В этой стране балом правят деньги, которые дают власть. Или наоборот, власть, которая приносит деньги. Тебя спасает только могущество покровителей, стоящих за твоей спиной. Всё-таки, как я понимаю, это большая корпорация с мировым именем, на неё наехать не рискнут, хотя, помяни мои слова, попытки будут.
   - Похоже на запугивание, - усмехнулся я, - хотя то, что ты говоришь, полностью соответствует тому, что пишут в иностранных газетах. И даже хуже. Любимая тема - ужасы российской действительности. Но никогда я в эти россказни не верил. Человек всегда был хозяином своей судьбы, даже во время беспредельного царствования Гитлера, находились люди, которые высказывали своё мнение, боролись, отдавали свои жизни за свободу. А другие, как стадо баранов, безропотно шли в газовые печи. Нужно не смотреть и шептать на кухне, жалуясь на плохую жизнь, нужно действовать.
   - Говорить так легко, - набычился приятель, - особенно когда карман приятно оттягивает звонкая монета.
   - А что тебе мешает? Ты же башковитый парень, способный, просто боишься изменить что-то в своей жизни. Сидишь тут и думаешь, пусть всё плохо, я уже привык, а менять что-то страшно, вдруг, не получится или не так пойдёт, как надо.
   - Конечно, зачем мне рисковать. Я на государственной службе, получаю стабильную зарплату, хоть и маленькую. Есть перспективы роста, множество других возможностей для создания карьеры.
   - Ну да, может быть, ты и генералом стать мечтаешь? Меня можешь обманывать, ты себя не обманывай. Это же глупо.
   - Глупо. - Потупился Женька. - Только другого выхода нет. Куда я пойду, в охранники? Не хочу быть цепным псом, лающим за миску похлёбки.
   - Брось, столько возможностей, да и охранник не такая уж и плохая специальность. И денег больше платят и рост в карьере тоже возможен. А что, давай ко мне, будешь моим телохранителем, пока я не подыщу тебе более тёплое местечко.
   - К тебе? - Недоверчиво покосился Треухов.
   - Ко мне, Женька, ко мне. И не смотри на меня как на империалистического агрессора. Я не агрессор, а спаситель. Мессия, сошедший на землю, ради спасения заблудших душ. И ты в моих глазах являешься не просто рядовым сотрудником, а другом, на которого можно положиться. Поэтому я и доверяю в твои руки свою жизнь.
   - Спасибо, конечно. - Поражённо пробормотал приятель.
   - Не за что. Ты когда сможешь рассчитаться и приступить к своим обязанностям?
   - Да хоть завтра. Тока подожди. А зарплата?
   - Вот, уже чувствуется хватка, - улыбнулся я. - Теперь вижу прежнего Женьку. Не бойся, с зарплатой не обижу. Давай поступим так, ты с женой посоветуйся, посчитайте вместе, сколько вам надо на нормальную жизнь. А завтра позвонишь мне и скажешь. Только не особенно крути, я хоть и имею крупные банковские вклады, миллионером называться могу только в рублёвом эквиваленте.
   - От такого предложения невозможно отказаться, - засмеялся Женька, - ты не боишься, что я затребую на радостях слишком большую сумму. Я так понимаю, тебе нужна моя помощь, так что ты не сможешь отказать мне в этом маленьком капризе?
   - Тут ты берёшь меня за горло, - сделал я страшную физиономию, - поэтому придётся подержать тебя до выполнения всего задуманного, а потом избавиться, не выплатив положенного жалования.
   - А я затребую задаток, - попытался вывернуться Треухов.
   - Ничего страшного, задаток выплатить легче, чем всю сумму. Ладно, от смеха переходим к делу. Ты устраивай дела с увольнением, а я пока смотаюсь в детский дом и узнаю адреса родственников.
   Эта ночь пролетела мгновенно, едва коснувшись щекой подушки, я моментально провалился в сон. Сновидения посещали меня редко, но если появлялись, то дарили настоящие чудеса. Иногда я даже летал, испытывая неповторимое удивительное чувство отрыва от земли, лёгкого парения и наслаждения полётом. С самого детства я не испытывал ничего подобного, но сейчас это ощущение вернулось вновь. Я висел в воздухе, слегка покачиваясь, смотрел на землю с вышины и видел там тонкие золотые буквы, слагающиеся в строчки. Проснувшись утром, я ещё держал в своей голове эти стихи и, взяв лист бумаги, записал творенье сновидений. Получившееся стихотворение было странным, может быть даже указывающим на что-то, но я не мог сейчас понять, о чём оно говорило или, может быть, предупреждало меня.
  
   Мне кажется, сегодня вечером
   За звёздным множеством огней
   К нам приближается со святым трепетом
   Блик тонких ангельских теней.
  
   Набухла зелень в предвечерней темени,
   Блестит облитая дождём листва,
   Бежит неуловимо река времени,
   Жизнь разбивается о лист календаря.
  
   Мне кажется, сегодня вечером,
   Когда врата закрылись в райский сад,
   Мы сделали гигантский шаг из вечности
   В кровавый мрачный чёрный ад.
  
   Не утруждая себя принятием завтрака, я спешно оделся и отправился в интернат. Офисная машина марки "Volvo" была настоящей рабочей лошадкой. Неказистая снаружи, внутри она имела приличный салон, а под капотом резвился мощный движок, который поверг в трепет даже меня, повидавшего за свою долгую кочевую жизнь немало средств передвижения. Самое сложное в предпринятом мною путешествии было вспомнить нужный поворот, за которым и располагалось нужное мне заведение. Как оказалось, это было действительно сложным делом. Посчитав один из увиденных мною съездов с магистрали нужной мне дорогой, я свернул на разбитый асфальт и поехал, преисполненный светлых мыслей о встрече с маленьким Витей.
   Конечно же, я ошибся дорогой. Старый потрескавшийся асфальт вывел меня к небольшому посёлку. Несколько старых покосившихся домов, хозяйственные постройки и ржавый экскаватор, стоящий на краю неглубокой ямы. Во всём чувствовалось запустение и заброшенность, какая-то удивительная безжизненность. Я вышел из машины и окунулся в тишину, какой не слышал, до сей поры ни разу. Ни птицы, ни ветер не волновали атмосферу, стало как-то жутко и противно, словно оказался один на целой планете. В ближайшей ко мне избе скрипнула дверь и на пороге возникла древняя старушка. Старая женщина, словно вышедшая из моих представлений о крестьянах девятнадцатого века, одетая в неописуемый ватник и валенки, смотрела на меня из-под съехавшего на лоб шерстяного платка.
   - Здравствуйте, бабушка, - приветствовал я местную жительницу, подходя поближе.
   - Здравствуй, мил человек, - голос был тихий и добрый. Именно такой, какой должен быть у любимой бабушки. Такой, каким она рассказывает внучкам сказки.
   - Простите, я заблудился и заехал к вам.
   - Давно сюда никто не заезжал. Вот с тех пор, как решили здесь строить посёлок для господ, да что-то не сложилось, так никого и не было. - Говоря это, старушка кивнула в сторону котлована, над которым в немом поклоне навис экскаватор. Судя по ржавчине, он простоял тут лет пять, не меньше.
   - А вы что же? Одна здесь живёте?
   - Нет, милок, тут нас осталось пять дворов. А вон и председатель идёт. - Действительно, со стороны экскаватора показалась мужская фигура.
   - Здравствуйте, - к нам подошёл немолодой мужчина, лет сорока, одетый в ватные брюки и телогрейку, в точно таких же, как и у старушки валенках. - Я председатель колхоза "Народный путь" Сергеев Сергей Михайлович. Вы к нам по делу или как?
   - Я заблудился, вероятно, не там свернул. Может быть, Вы не знаете, здесь где-то должен быть детский дом?
   - Конечно, вон там, километрах в пяти, - указал рукой на виднеющийся справа лес председатель. - На него поворот дальше по шоссе.
   - Я так и понял. - Оканчивать разговор так резко мне не хотелось. Пришлось подыскивать какой-нибудь вопрос, подходящий к настоящей обстановке. - А что, много ли жителей в Вашем посёлке?
   - Шесть душ, - спокойно ответил Сергеев, доставая из нагрудного кармана папиросу, - Я самый молодой, а это старейший житель, - он указал на удаляющуюся от нас старушку. - Мария Ульяновна, девять десятков уже откашляла и теперь вековой рекорд бить собралась.
   - Как же вы здесь живёте? - Меня терзало любопытство, как могут такие старые люди жить и работать, получается, даже кормиться с земли.
   - Вот так и выживаем. Старики мои пенсией перебиваются, а я как председатель получаю оклад.
   - То есть, - не поверил я, - у вас здесь даже натурального хозяйства нет?
   - Ну, почему нет, конечно, есть. Только уже мало что осталось. Старикам сложно уже за живностью ухаживать, последнюю корову ещё три года назад продали. Остались у кого куры, кто даже овцу держит. Да огород спасает, особенно, что касается зимних запасов.
   Я смотрел на моего собеседника и, в который уже раз не мог понять, правильно ли я расслышал его слова. Я русский, большую часть своей жизни проживший в этих местах, дышавший этим воздухом и ходивший по этой земле. Я проклял свою родину, после того, как она вынудила меня уехать на чужбину, проклял людей, что довели моих родителей до могилы, но стремился сюда, всем сердцем желал вернуться назад. Моя душа любила и ненавидела эти просторы. И никогда я не мог даже подумать, насколько бедственно положение людей, живущих на земле моих предков. Как тяжело существовать тем, кто не смог или не захотел идти в бизнес, портить своё доброе имя и пачкать руки.
   Я не мог и не хотел поверить в то, что большинство жителей России находятся в таком положении. Находясь за рубежом, я привык слышать слова восторга по отношению к своей родины, считать её самой большой, самой богатой, самой красивой и удивительной. Я постоянно слышал лестные отзывы о политической и финансовой ситуации в России, надежды и пожелания на скорейшее наступление светлого будущего. Весь мир радовался изменениям, происходившим в стране, и сочувствовал случавшимся ошибкам. Но, никто, даже я, не мог представить, насколько реальность отличалась от её описания, как взгляд изнутри мог составить совершенно противоположное мнение.
   И, ещё я подумал, сколько таких деревень разбросано по всей стране, сколько таких безвестных председателей пекутся о здоровье и покое доживающих свой век стариков и старух, ветеранов прошедших войн, героев трудовых подвигов. Грустные и мрачные мысли роились в моём мозгу, пока я покидал посёлок, возвращался на шоссе и искал нужный мне поворот. Совсем не так я представлял себе возвращение на родину, не такими красками рисовало моё воображение картину здешней жизни. Логическая цепочка размышлений привела меня к вопросу о том, что я сам могу сделать для того, чтобы хоть как-то исправить сложившееся положение, как я могу помочь людям, оказавшимся в ситуации, подобной той, что я только что наблюдал. Ведь это страшно и жутко, в конце жизненного пути оказаться выброшенным на обочину, оказаться забытым, немощным и бедным. Наверное, нечто подобное испытывал и мой отец, вынужденный отказаться от своей страны, представленный предателем и подлецом. Он не мог смириться с повешенными на его грудь ярлыками и ушёл из жизни с тяжёлым осадком на сердце. Этот осадок и погубил его.
   Интернат встретил меня угрюмым молчанием, было самое время для производства учебного процесса. Михальчук, как оказалось, тоже преподавал, и я вынужден был бесцельно слоняться по пустым коридорам. Выйдя в просторную рекреацию, я встал у окна, рассматривая уличный пейзаж. Как удивительно и мгновенно складывался мой жизненный путь, насколько причудливо всё переворачивалось. Некоторое время назад я получил предложение возглавить российский филиал компании. И до последнего момента находился в состоянии смятения, не зная, правильно ли я поступил, дав согласие на переезд. Может быть, мне чего-то не хватало в доброй старой Европе, что-то мешало жить размеренной и сложившейся жизнью? Наверное, это было так, я не имел семьи и не нуждался в ней, меня устраивало моё положение, а бытовые проблемы решала приходящая домработница. Я был здоровым мужчиной, следовательно, мне нужна была сексуальная разрядка, имея хорошую репутацию и приличный доход, я мог позволить себе иметь не только приходящую домработницу, но и приходящую девушку, которая за определённую плату помогала мне избавиться от напряжения прошедшего дня. Меня это вполне устраивало, так как ничто не заставляло брать на себя ответственность за чью-то жизнь и благополучие. Я боялся этого, а ещё боялся потерять всё так же, как мой отец. Когда от тебя зависит жизнь и существование кого-то, особенно если этот кто-то беззащитен и нуждается в твоей помощи, ты должен проявлять обеспокоенность, постоянно стремиться к поддержке и защите этого человека. Мой страх не давал мне возможности идти по пути поиска своего счастья, останавливая меня каждый раз, когда я был готов на решительные действия. Я не был трусом и робости не испытывал, общение с женщиной всего лишь общение с человеком, которому ты осознанно или нет, но стремишься понравиться. Но, все мои приятельницы уходили ни с чем, я не мог перебороть себя и сделать кому-нибудь из них предложение. Правда, один раз я почти решился, даже купил колечко, чтобы в вечерней тишине бульвара, когда мы выйдем из ресторана после доброго ужина, я мог протянуть ей футляр, в котором блестело бы золото, и искрился жгучими красками бриллиант. Я не сделал этого, испугавшись определённости, которая должна была последовать за этим. Неделя, может быть месяц или два это было бы в новинку, занимательно и интересно, но потом, отношения бы приелись и я не смог быть искренен, говоря ей слова любви. Зная себя, я, наверное, не смог изображать из себя пылкого влюблённого, честно признавшись в изменениях моих чувств. Это разбило бы её сердце, нанесло непоправимый ущерб моей и без того израненной душе.
   Вот так я и жил, в искусственном комфорте, личном мирке, в который не пускал никого. Между прочим, именно этой замкнутостью я и заинтересовал моего нынешнего начальника Ли Дина. Ему импонировало моё отношение к исполняемой работе, ведь я был готов отдавать себя всего ради того, чтобы добиться положительного результата, а независимость, которая казалась моей сильной стороной в его глазах, помогала мне в этом. На самом деле, я был одинок и подавлен постоянной необходимостью замыкаться в себе при приближении чужих людей. А людей, с которыми я был бы откровенен, просто не существовало.
   Почему же сейчас, испытывая такую боль, я стремлюсь к поиску какой либо гармонии. Я и сам прекрасно вижу, что делаю всё не так, стою на обочине, не имея сил сдвинуться с места и въехать в город, заворожено смотрю на далёкие огни, пытаясь услышать свой внутренний голос, который обязательно подскажет мне дальнейшую программу. Или несусь прочь, потеряв голову и рассудок, обезумев от собственных же ошибок. Совсем не похоже это непостоянство было на мою обычную расчётливость, не такой я был в глазах окружающих до недавнего момента. А вдруг это на меня так действует Родина, знакомый с детства воздух и шелест голых ветвей. Я ничего не понимал, но чувствовал, что должен довести до конца начатое мероприятие, я должен подарить радость и надежду хотя бы одному человеку на этой земле. И пускай этот человек, которому я подарю надежду, не перекроет всего зла, что я натворил за свою, в сущности, такую короткую жизнь, но для себя я буду знать, что не совсем конченный я человек и душа моя ещё не испорчена гнилью и крылья не покрылись сажей от адских костров.
   - Виктор, что ты здесь делаешь? - Опять я задремал, теперь уже стоя на ногах и не услышал, как прозвенел звонок, и рекреация наполнилась размеренным шумом. Ко мне подошёл Михальчук, протянув руку для приветствия.
   - Заехал узнать некоторые вещи, - я крепко пожал его руку. - Ты, наверняка должен знать адреса проживания бывших и нынешних родственников Вити, я бы хотел съездить туда и поговорить с ними.
   - Здравый подход, вижу твою сильную заинтересованность, - похвалил директор. - Сначала я подумал, что это прихоти богатого человека, к тому же стукнувшегося об довольно крепкий ствол дерева. Но, теперь убеждаюсь, что тебя действительно сильно зацепило. Ты же понимаешь, для меня главное - благополучие детей, хотя я и не могу дать им всё необходимое.
   - Дядя Витя! - По коридору разнёсся звонкий возглас, мальчишка стремглав подлетел ко мне и, как резвая кошка взвился вверх, обняв меня за шею и обхватив ногами мою талию. - Я так рад, что ты приехал.
   Я и не знал, что у меня такое крепкое сердце, способное выдерживать такие чудовищные нагрузки. Надо было идти в космонавты, непременно бы сейчас летал по орбите. Ребёнок прижимался ко мне, обняв за шею, я же обнимал его в свою очередь, пытаясь шептать что-то членораздельное. Кажется, я пытался сказать ему что-то тёплое на английском языке. Чувства переполняли меня: доброта, жалость и сочувствие атаковали мою душу, глаза щипало от навёртывающихся слёз. Господи, дай мне силы вытерпеть всё это.
   - Семён, - обратился я к директору, смотрящему на происходящее с умильной улыбкой на лице. - Можешь даже не пытаться говорить что-то против, но этот мальчик сегодня поедет со мной. Я не могу отпустить его. Вечером я привезу его в целости и сохранности, сытого, накормленного и уставшего от развлечений.
   - Н-да, - крякнул Михальчук, - По всем правилам я должен не просто отказать тебе, а даже вызвать охрану, чтобы избавить помещение от твоего присутствия, но, ты мне нравишься, не знаю почему, но мне импонирует твоя внешность и манера общения. Я вижу в тебе серьёзного человека, вижу твою привязанность к ребёнку, любовь. Короче, через пять секунд я должен потерять вас обоих из вида. Учитывай, что до лестницы идти четыре секунды.
   - Спасибо, - только и смог сказать я в ответ, эмоции переполняли меня. Не было никакой возможности добавить хоть что-то.
   - Давай, отчаливай, если что я возьму всё на себя, главное, доставь мне ребёнка в целости и сохранности к десяти часам вечера. Можешь кормить, только не переусердствуй в этом. С собой ему ничего давать не нужно. И одежду не вздумай покупать. Всё равно придётся отбирать или старшие дети отнимут. Я всё сказал и заметь, не смотря ни на что, я доверяю тебе. Хотя конечно, это глупо. - Михальчук усмехнулся и пошёл прочь.
   Прозвенел звонок, рекреация опустела, ученики втянулись в двери классов. Мы с Витей остались вдвоём, и ничто не могло удержать нас от того, чтобы немного не побезумствовать сегодня. У меня было чувство, что этот день превратиться в самый лучший, день приключений для этого мальчика. И я имел всё, что для этого было необходимо. Витя не хотел разжимать объятий, крепко вцепившись в мою шею, пришлось уговаривать его, предложив даже, хотя это и было противозаконно, устроиться на переднем сидении.
   Дальнейшее было трудно описать. Я сбросил пару десятков лет и превратился в такого же, как он мальчишку, открытого к развлечениям, сладостям и наслаждениям. Первым пунктом нашей остановки оказалось детское кафе, где подавали изумительное мороженое. В этом я смог убедится, когда мой малолетний шалун испачкал им всё моё лицо, я не остался в долгу и ответил тем же. Мороженое было холодным и стягивало кожу но, тем не менее, быстро нагревалось и стекало вниз на одежду. Чтобы окончательно не измазаться, нужно было избавляться от этих продуктов на собственном теле, и Витя придумал оригинальный способ проделать это. Он вскочил со своего стула, подбежал ко мне и стал слизывать сладкие капли прямо с меня. Разве мог я устоять перед таким искушением? Я тоже стал облизывать его мордочку. Ему было щекотно, он хохотал, извивался и пытался вырваться. Смею заверить, что официанты кафе надолго запомнили наш визит и не выперли нас на улицу только благодаря своей природной выдержке и необходимости хранить репутацию заведения.
   Выйдя из кафе, немного грязные и ужасно липкие, мы не придумали ничего более умного, как рвануть в парк аттракционов. Билетёрша даже высунулась из своей будки, чтобы иметь возможность как следует разглядеть двух приближающихся к ней клоунов. Ещё большее удивление она испытала, когда я на корню скупил у неё целый рулон билетов. Конечно, меня не волновало её мнение о наших чудачествах, но смею заверить, что этот день был самым удивительным во всей её жизни, потому что за билетами к ней я подходил ещё не раз.
   Такого безумного зажигательного смеха в этом парке ещё не слышали. А на американских горках мы кричали так, что рельсы гудели. Самое интересное, что ещё надо было поспорить, кто из нас двоих визжал громче. Устав от экстремальных развлечений, приглаживая всё ещё стоявшие дыбом волосы, принявшие такое положение после посещения комнаты ужасов, мы прокатились на колесе обозрения, на котором поспорили, можно ли увидеть с самой верхней точки аттракциона Эйфелеву башню, причём я утверждал, что это пара пустяков.
   Дальше всё продолжилось в том же ключе, я наменял кучу монет и пытался вытащить для паренька понравившуюся ему игрушку. Это продолжалось до тех пор, пока оператор, поняв, что я не отступлю, сжалилась надо мной и помогла завершить процесс. Я и не знал, что ещё могу так веселиться, отдаваясь этому чувству без остатка. Уставшие, но чрезвычайно довольные, мы покинули парк, когда уже начинало темнеть. Памятуя о слове, данном Михальчуку, я решил отправляться в обратный путь.
   - Дядя Витя, я кушать хочу, - сообщил мой тёзка, когда я выруливал на кольцевую дорогу.
   - Опаньки, - присвистнул я, надо же, это как-то не пришло мне в голову. - Сейчас что-нибудь придумаем. Голодным я тебя не оставлю.
   Свернув на нужное шоссе, я вспомнил о прекрасном заведении, в котором хозяйничал Ваил. Безусловно, это было то, что надо. Припарковавшись на небольшой стоянке перед входом, мы проникли внутрь. Было то самое время, когда народ, уставший после трудового дня, расслабляется в подобных местах, все столики заняты, помещение окутывало плотное облако табачного дыма. Вперемешку с отвратительным запахом сигарет, витали флюиды перегара и пота. Оставаться с мальчиком в этой обстановке не хотелось и я собрался развернуться и уйти, с твёрдой целью поискать что-нибудь поприличнее. В это мгновенье из-за занавески показался сам хозяин. Узрев меня, он вынес в зал своё тучное тело и повис на моей и без того измученной шее.
   - Как я рад тебя видеть, брат, - стал рассыпаться он в комплиментах, - мир твоему дому, счастье тебе и твоим близким. Спасибо, что зашёл к бедному Ваилу. Сейчас всё сделаем как надо, пока располагайся.
   - Без проблем, - усмехнулся я и демонстративно обвёл взглядом окружающую обстановку.
   - Не беспокойся, брат, - сириец поймал мой красноречивый взгляд, вернулся в действительность и понял свою ошибку. - Проходи сюда, здесь у меня отдельный кабинет есть.
   Он отдёрнул занавеску, и мы прошли в подсобку. Длинный коридор делил помещение на две части, с одной стороны разместилась кухня, где кашеварил повар в мятом нестиранном фартуке, а с другой ряд дверей. Ваил открыл первую дверь, и я встретился с удивлённым взглядом усатого кавказца, который как раз в этот момент начал атаку на юбку своей спутницы, вторая рука уже завладела выдающимися формами. Девица утробно хохотала, явно получая удовольствие. Мне пришлось мгновенно дёрнуться в сторону, чтобы Витя не смог увидеть творившееся в комнате действо.
   - Э, прости, брат, - засмущался Ваил, закрыл дверь и перешёл к другой.
   На этот раз он решил подстраховаться и, слегка приоткрыв её, просунул внутрь голову.
   - Заходи, брат, - широким жестом приятель распахнул створку, заодно показывая, что дважды на одни грабли он не наступает. - Располагайся, я сейчас всё сделаю.
   Комнатка была приличной, вероятно, предназначенной для особых клиентов. На стенах висели старинные фрески, оригиналы которых я встречал в сирийских музеях. Резной стол с гнутыми ножками не был продукцией ширпотреба и куплен не на распродаже. В тон ему были и стулья, а вдоль дальней стены протянулась лавка, словно перенесённая сюда из деревенской избы. За небольшой решёткой работал кондиционер, что меня так же порадовало. Я усадил Витю за стол и присел сам, в ожидании ужина, мы рассматривали настенные украшения.
   - А знаешь, что человек, которого ты только что видел из Сирии? - Поинтересовался я у мальчика, стараясь разбудить в нём любопытство. Да и просто хотелось поговорить с ним, постараться ещё больше сблизиться.
   - Правда? - Хлопнул глазёнками малыш. - А ты там был?
   - Да, - подтвердил я, - я во многих странах был. Хочешь, расскажу?
   - Конечно, - подпрыгнул он.
   - Хорошо, иди сюда, - Я усадил мальчика к себе на колени. - Устраивайся поудобнее и слушай.
   - Я слушаю, рассказывай, - Витя поёрзал попкой, занимая подходящую позицию, а глаза неотрывно следили за мной, чтобы не пропустить начало рассказа.
   И я рассказал. Вспомнилось сразу всё, пустыни и бескрайние саванны, глубокие лазурные озёра и полноводные реки. Перед глазами, как и прежде, зашелестели ветви непроходимых зарослей и белое снежное поле с тонкой ниточкой следов посередине. Моё воображение рисовало грандиозные картины из истории Сирии, где было много крови, боли, ненужных жертв, крестовые походы и порабощение целых народов. Величие Римской империи и её падение от рук варваров, блеск Византии, с её неповторимой культурой и бытом, с удивительной красотой обрядов. Османская империя, творившая под знаменем полумесяца, насаждавшая свою религию, славящая пророка Мухаммеда и строившая мечети столь прекрасные, что они способны были затмить своим великолепием всё то, что было создано человеческими руками. Никогда, до этого момента я ни с кем не делился своими впечатлениями от путешествий по миру, не пытался сравнивать места и вещи, которые принципиально невозможно был сравнить. Но сейчас, даже не осознавая того, я творил причудливую паутину повествования, вплетая в неё историю человечества, всё то, что создали руки живущих на этой планете существ, наделённых разумом и волей, чтобы воплотить самые удивительные желания этого разума.
   - Многие тысячи лет назад древние люди пришли на благодатные и суровые земли нынешней Сирии, чтобы возделывать их, строить жилища и вести хозяйство. Множество трудностей вставало на их пути, много болезней пришлось перенести. Но, жизнь в этих краях того стоила.
   Мальчик смотрел мне прямо в рот, схватывая на лету каждое слово, едва только его хвостик выскакивал на поверхность. Ему было безумно интересно, а мне было приятно, что мои знания могут быть кому-то полезны. Он никогда не слышал о том, что мне довелось увидеть, не видел те места, в которых я побывал, и которые надоели мне своим постоянством. Ему всё было в новинку, всё казалось диковинным, все грани мира внезапно открылись перед его воображением, и он замер в немом изумлении, силясь понять это, пытаясь разгадать сразу все загадки мироздания, охватить необъятный простор, который открывается взору, если встать на краю океанского утёса.
   Я даже и не заметил, что в дверях уже довольно продолжительное время стоит мой сирийский друг. Ваил, как и Витя смотрел на меня не отрываясь, поражённый знаниями о своей родине, удивлённый осознанием того, что я знал историю его страны даже больше, чем её знал он сам.
   - Подожди, друг, - очнулся он, - дай, поставлю поднос и обниму тебя. Я знал, что ты хороший человек, но не знал насколько.
   - Нет, нет - затормозил я его суетливые движения, - как раз этого мне и не хотелось бы. Давай, лучше, присядь с нами и помоги расправиться с этой горой еды. Нам вдвоём её не осилить.
   - Дорогой, с удовольствием побуду рядом с вами, только кушать не буду, только немного, чтобы не обидеть. Сам понимаешь, - и сириец демонстративно подёргал пряжку ремня, над которым заколыхался внушительный живот. Дальнейшие комментарии были излишними.
   Несколько раз в кабинет заглядывала Наташа, сменяя тарелки и принося новые блюда, от которых исходил потрясающий аромат. Большинство яств мне доводилось пробовать, некоторые я ел впервые, но всё было вкусно и приготовлено с любовью. Не знаю, кто был поваром у Ваила, но золотые руки были у него от Бога. Хозяин заведения, не смотря на обещания и опасность разрыва от переедания, всё же присоединился к трапезе, не выдержав нашего с Витькой дружного чавканья. Втроём, мы гораздо быстрее справились с имеющимися на столе продуктами и, довольные откинулись на спинки лавок.
   В животе приятно урчало и тянуло в сон. Что-то важное мне необходимо было вспомнить, какая-то необходимость куда-то спешить терзала меня. Я не мог собраться с мыслями, в голове шумела приятная нега. Бросив взгляд на руку, где висели часы, я обнаружил, что наступил одиннадцатый час и немедленно вскочил. Как же я мог забыть об обещании, данном Михальчуку.
   - Витя, немедленно подъём, - суетливо вскрикнул я, - тебе надо возвращаться в интернат.
   - Не хочу, - всхлипнул мальчик, и его глаза наполнились слезами.
   - Ты понимаешь, надо обязательно ехать, я обещал директору вернуть тебя вовремя, а мы уже опаздываем, - я попытался облагоразумить его.
   - Не хочу, - ещё горше и слезливее простонал ребёнок, судорожно вцепившись в края лавки.
   Выполнить обещание оказалось затруднительным делом. Я обессилено плюхнулся на твёрдое сидение, не в силах что-то изменить. На самом деле мне и не хотелось никаких изменений, было очень приятно сидеть вместе с мальчиком, видеть его удивление от моей осведомлённости, чувствовать его надежду, понимать, что я нужен ему как никто другой. Я сам испытал подобную боль, правда, в более зрелом возрасте. Я понимал, что значит - остаться один на один с жестким бессердечным миром, готовым растоптать тебя, едва ты проявишь слабину. Мне приходилось бороться за место под солнцем, рвать зубами и царапать когтями неподатливую плоть, дабы показать, насколько я силён и независим. Внутри же меня, постоянно горел маленький огонёк, искавший такой же нежный и ранимый оттенок своего отблеска. Сейчас, когда я нашёл подобный горящий фитилёк свечи, готовый потухнуть в любое мгновение, мне меньше всего хотелось лишать его поддержки.
   - Ласковый мой, сладкий, - я притянул к себе всхлипывающего малыша и обнял, поглаживая вздрагивающую спину, - понимаешь, солнышко, я тебя никогда не брошу. Ты будешь моим, и я обязательно заберу тебя оттуда. Только, не всё так просто, как тебе кажется, я не могу взять тебя без разрешения некоторых людей. Ты должен сегодня вернуться в интернат, а я поеду разговаривать с этими людьми. Они разрешат мне взять тебя и тогда, я уже никогда тебя не брошу. Что бы ни случилось, мы будем вместе. Навсегда.
   - Правда? - Грустные заплаканные глазёнки поднялись, разглядывая меня в упор. Я не мог устоять перед этим взглядом и молча кивнул. Мальчик улыбнулся и прижался ко мне, обхватив руками. - Я люблю тебя, папа.
   После этих слов я уже не имел право на ошибку. Маленький человечек, осознанно или нет, но назвал меня единственным словом, которое может быть дорогим и близким. Не знаю, каким было его отношение к этому слову, но я знал, что оно значит для меня. Отец любил меня очень сильно, и я отвечал ему взаимностью, наша незримая связь продолжалась и после его смерти. Он руководил мною, подсказывая в самые трудные минуты. Конечно, я не видел и не слышал его, но то, что возникало в моей голове, подсказки к решениям задач, могли исходить только от него. Для меня не было нежнее и теплее слова, чем слово папа.
   Ночь упала на землю внезапно, утопив солнце в безнадёжной топи горизонта. Или это мне только показалось, прошло не так уж много времени с того момента, как мы приехали в гости к Ваилу. Набирающая обороты весна ещё не до конца окрепла, чтобы дать бой по всем фронтам. Заморосил мелкий дождь, но сейчас он не мог испортить мне настроение, отлично проведённый день в обществе мальчика, ещё больше укрепил меня в мыслях об его усыновлении. Сейчас, уставший и сытый, он вольготно развалился на заднем сиденье, для него это была самая мягкая постель во всей его жизни.
   Часы отсчитали десять часов вечера и перекинули стрелки в одиннадцатый час. Нельзя было нарушать данное обещание, но и быстро ехать я не мог. Теперь у меня был драгоценный пассажир, которого надо было доставить в целости и сохранности. Сейчас меня особенно поражало то, как сильно я сблизился с этим ребёнком, найдя в нём близкую душу человека одинокого, обречённого на душевные страдания. Меня подкупили его невероятные глаза, в которых можно было прочитать столько всего, такую мощную гамму чувств, отражавшую такие бурные эмоции, что находились выше моего понимания. А нежное, сказанное тихим голосом слово - "папа", заставляло меня идти на безумные поступки.
   В половине одиннадцатого я взбежал по ступенькам, ведущим к дверям интерната, неся на руках обмякшее тело спящего мальчика. Он прижался к моей груди щекой, забавно щекоча кончиком носа, а рукой подпёр собственный подбородок, засунув один палец в рот. Так бы и стоял до конца света, любовался на эту слезливую картинку, похоже, наконец-то меня поймали в сети отцовские чувства. Ничего подобного за мной раньше не замечалось, как-то атрофировались подобные ощущения в борьбе за место под солнцем.
   За дверью меня встретил угрюмый взгляд Михальчука. Сведённые на переносице брови источали громы и молнии, глаза готовы были исторгнуть проклятья и отправить меня в бездну, что он с большим удовольствием и сделал бы, не будь у меня на руках ребёнок. Приняв из моих рук погружённое в страну грёз сокровище, директор обдал меня волной презрения, которая заставила меня застыть соляным столбом, и ушёл в глубину здания. До его возвращения я не пошевельнул ни одной конечностью, настолько сильно было выражение всеобъемлющего гнева.
   - Ты опоздал, - просто сказал Семён, возвращаясь обратно в одиночестве.
   - Извини, - я был готов упасть на колени в глубочайшем раскаянии, биться головой об пол, посыпая свою голову пеплом. - Знаю, что полностью виновен в содеянном и не могу ничего с собой поделать. На самом деле, прости, я не хотел.
   - А я тебя и не виню. В конце концов, во всём виноват я. Не надо было идти на такое безумство. Значит так, как бы ни была сильна моя симпатия к тебе, но ты не увидишь больше мальчика до тех пор, пока у тебя на руках не окажется разрешения от соответствующих служб. Даже не возражай, - махнул он рукой в ответ на мою попытку как-то объясниться. - Я своё слово сказал, у меня нет никакого желания видеть глаза этого ребёнка, после того, как ты, наигравшись, уедешь отсюда или просто больше не появишься в наших краях. Он будет сидеть у окна, забудет об уроках и обязанностях. Только вздохи, огорчения и слёзы, хватит, насмотрелся я на таких отказников.
   - Ты же понимаешь, я не такой, - встрепенулась вся моя сущность.
   - Понимаю, - мгновенно парировал Михальчук, - только не могу доверять. Работа у меня такая, в каждом встречном видеть маньяка, способного идти на любые хитрости, ради получения собственного наслаждения. Откуда я знаю, зачем ты приехал в эту страну, может, ты возжелал заполучить ребёнка для каких-нибудь научных опытов. Или на органы порезать.
   - Да ладно, смешно тебя слушать.
   - Смешно, это когда в сказке на ночь пугают, а здесь реальная жизнь. Такое сплошь и рядом случается. И ваш брат иностранец занимает здесь не последнее место. Даже не буду упоминать о том, что и среди своих, много разного добра нечистоплотного.
   - Ладно тебе, я действительно не хотел опаздывать, так получилось.
   - Я тебя и не виню, говорю же, просто здесь, в твоё отсутствие комиссия приезжала, знаешь, сколького я натерпелся, пока они шарили по всем углам. Хорошо, что не решились детей поголовно посчитать, хотя и были такие мыслишки. Тогда бы с этого места слетел бы мгновенно, а то и дело завели бы. В общем, не проси, не уламывай, а езжай в его родной город и там добивайся нужных документов. Сейчас я тебе адрес дам.
  

- 5 -

   Рощево - небольшой городок, затерявшийся на границе Московской области, не отличался от тысяч точно таких же, разбросанных по всей России. Все они, создававшиеся казалось по единому шаблону, почти не отличались друг от друга, в каждом из них была какая-то определённая достопримечательность, которая делала именно этот город непохожим на все остальные. Словно играешь в игру "Найди десять отличий", заранее зная, что стать победителем практически нереально. Одинаковые дома, причудливо сочетающие стиль дореволюционной архитектуры с мрачными коробками типовых многоэтажек. А что говорить об однотипных, шаблонных культурных и общественных центрах, когда кинотеатр или "Победа" или "Рассвет". Ну, в крайнем случае "Стрела" или "Ракета". Клуб обязательно называли в честь малоизвестного революционера, первым вскинувшего красное знамя в этом городе, с редкими исключениями в сторону товарища Ленина. Говорить о центральной улице вообще не приходилось, Это либо Советская, либо имени Ленина, других вариантов не существовало. А в кривых переулках затерялись имена Маркса, Энгельса и лейтенанта Шмидта.
   Чувствуя себя обязанным, не переставая думать о маленьком Вите, как человек, заболевший и теряющий последние силы день ото дня, я не мог нормально есть и спать, постоянно вспоминая, что маленькое существо, которому я подарил надежду - верит и ждёт моего возвращения. Возвращения со щитом, триумфального, под гром салюта. В таких условиях думать о чём-то кроме этого, было совершенно невозможно. Особенно трудно было втягиваться в работу, принимать какое-то участие в жизни коллектива, долгая жизнь вдали от родины и её быта приучила меня думать по-иному, совсем не так, как текли мысли здешних граждан. Да и не было у меня особенного желания вникать в реалии российского капитализма благо, каждый сотрудник и сам хорошо знал свои обязанности, а необходимые насущные вопросы решал мой заместитель Роман Меридашвили.
   Такое положение дел меня вполне устраивало, позволяя отдать все силы на достижение поставленного результата. На следующий день я заехал к Треухову, который превратился из бывшего служителя закона в действующего телохранителя. Дабы пресечь будущие вероятные трения с пенсионным фондом, который мог быть недоволен большими пробелами в его трудовой книжке, я поручил Роману придумать подходящую для Женьки должность. Это устраивало нас обоих. Треухов получал официальную работу с официальной и неофициальной зарплатой, а я полноценного кадрового охранника, которого мог распекать на законных основаниях.
   А сегодня, с раннего утра мы сели в мою машину и поехали в город, где находился сотрудник социальной службы, направивший Витю в этот интернат. От него можно было добиться адреса родственников мальчика и узнать иные насущные вопросы. Приехав на место и убедившись, что этот населённый пункт полностью соответствует названным выше правилам я, исходя из ещё одной закономерности, направил автомобиль на центральную площадь. Эта закономерность гласила, что в подобных городках все административные органы должны находиться на одном, ограниченном пространстве. Таким пространством обычно являлся центр города или центральная площадь, что фактически было одно и тоже. Именно так всё и оказалось, мы остановились около старинного особнячка, в котором наверняка когда-то жил основатель этого города и нашли интересующую нас табличку.
   Дама, как принято говорить, бальзаковского возраста, приняла меня весьма неприветливо, ограничившись коротким цепким взглядом и лёгким кивком головы на мои разветвлённые приветствия. Собственно, чего-то подобного я и ожидал, на что мог рассчитывать подобный мне городской сноб, прикативший в этот умиротворённо спящий город на красивой машине, который, ко всему прочему, высказывал какие-то претензии. Претензий, впрочем, было мало, и сводились они к одной единственной просьбе.
   - Прошу прощения, что отрываю вас, - продолжал расшаркиваться я, хотя прекрасно понимал, что мог оторвать её разве что от разгадывания кроссворда или внепланового чаепития. - Я приехал из Москвы, а точнее, из детского интерната, в который из вашего района был направлен ребёнок, после лишения его родителей родительских прав.
   Еле заметный кивок дал понять, что меня всё же слушают, хотя я стал укрепляться в обратном мнении. Дама, казалось, совсем не обращала внимания на мою исповедь, что-то записывая мелким каллиграфическим почерком в ежедневник. Ободрённый своим открытием, я продолжил с новой силой.
   - Его зовут Рощин Витя, восемь лет. Когда ему было шесть лет, его перевели в интернат, а до этого, насколько я знаю, содержали в детском доме. Так вот, у меня возникло желание усыновить этого ребёнка, но для этого нужно получить подтверждение его родственников о том, что они не имеют никаких претензий. Насколько я понимаю, Вы можете оказать мне содействие в решении этой проблемы.
   - Значит, у Вас возникло желание? - Глаза под очками налились красной краской, лицо исказила невероятная гримаса. - А Вам известно, что такие вещи не могут быть прихотью, это не просто мимолётное сожаление и сочувствие при виде страдающих детских глаз. Такое решение может возникнуть только после тщательного взвешивания, обдумывания множества последствий, которые появятся после того, как этот ребёнок окажется в вашем доме, в вашей семье. - Да, сегодня она проснулась явно не в духе. Приподнявшись из-за стола, она нависала надо мной, хотя я тоже стоял и был выше её. Под этим железным напором я сжался, став ниже и незаметнее. Вот что может сделать с людьми гнев, мне даже стало немного страшно, и я заробел, как школьник, стоящий у доски, и знающий, что его сейчас спросят как раз о том, что он не учил. - Вы приходите сюда, говорите о тёплых чувствах, потом берёте ребёнка и оказывается, что он не подходит Вам. Вдруг, Вы замечаете, что у него не тот оттенок глаз или смуглая кожа, а может быть, он говорит с небольшим акцентом или его поведение не соответствует вашим представлениям о порядке и чистоплотности. Хуже всего, если взятые в семью дети, оказываются больными, тогда это уже настоящий шок для приёмных родителей, если их, конечно, можно назвать родителями. Это изверги, в которых нет, и не было ничего святого, готовые ради своих мимолётных прихотей сломать всю жизнь маленького человечка, разрушить его психику, разбить все надежды на будущее. Такой ребёнок, после возвращения в детский дом уже не способен полюбить это общество, он становиться его врагом.
   Общение, протекающее таким образом, не может окончиться положительно. Социальная работница, хотя и говорила несколько сумбурно, смогла донести до меня главный вопрос, а зачем мне это надо. Действительно, задумался я, зачем мне нужно было идти на такие жертвы, ехать в этот город, пытаться поговорить с родственниками мальчика. Чем хуже был мир, в котором я жил до этого? Что может измениться в нём с приходом Вити, что он может привнести в мою размеренную жизнь? Ещё месяц назад я не представлял, что в моей душе могут роиться такие нешуточные вопросы. Я жил, просто жил, не ставя перед собой какой-то определённой цели, кроме обогащения. Стремился пополнить свой расчётный счёт, не гнушаясь пыльной или мерзкой работы, от которой отворачивались чистоплюи. Какие-то моральные принципы никогда не проявлялись во мне. Я с лёгкостью расставался с людьми, так же как и сходился с ними, позволял себе многое из того, что считалось запретным или гнусным. Но никогда не мог даже подумать о том, что буду бороться за судьбу какого-то ребёнка, о котором толком ничего и не знаю. В чём-то эта женщина была права, а вдруг мне не понравиться его характер или поведение, он может быть мерзким мальчишкой или очень больным. Я не уверен, что смогу обеспечить надлежащий уход, что смогу сидеть у его постели, поправлять подушку и кормить с ложечки. Да о чём я говорю! Какой-то бред, конечно же, я смогу ухаживать за ним, буду самой лучшей няней и сиделкой. А его болезни, если такие появятся, будут мгновенно уничтожены лучшими докторами. Я не пожалею денег ради него. Ради того, чтобы ещё раз встретиться с этим нежным взглядом, чтобы увидеть задорную улыбку и почувствовать, насколько он рад и счастлив. За это я готов отдать всё. Я сверну горы, чтобы он сказал мне спасибо и прижался своим маленьким худеньким тельцем.
   Господи, неужели я проговорил всё это вслух? Треухов стоял рядом со мной, удивлённо взирая на меня. Он знал меня давно и догадывался, что к робкому десятку я не причислялся, но чтобы вот так в лоб сказать всё, что я думаю - не реально. Я и сам от себя такого не ожидал. У женщины очки съехали на край переносицы, глаза выражали сложную гамму чувств, но удивления там не было. Было согласие и одобрение всего услышанного.
   - Молодой человек, - голос ответственной работницы заметно дрожал, впрочем, так же как и руки, которыми она пыталась поправить очки. - Я потрясена и не могу найти слов. Поверьте, мне никогда не приходилось слышать ничего подобного. Я вижу, что это крик души, крик отчаяния, которым вы хотите показать все чувства, что испытываете в данный момент. Это поразительно. Разрешите пожать Вашу руку.
   Женщина подскочила ко мне, ухватилась за мою ладонь и принялась трясти её, пытаясь заглянуть в самую глубину глаз, сквозь стёкла очков. Роман стоял рядом, не понимая до конца всего происходящего и не зная, что ему нужно предпринять. С трудом мне удалось освободить руку из горячего захвата и уговорить хозяйку кабинета сесть на своё рабочее место. Отдышавшись немного, она вновь вскочила, заставив меня нервно вздрогнуть и отскочить в сторону. К счастью, её неуёмная энергия была направлена на этот раз не во вред, а во благо. Женщина схватилась за створки шкафа, распахнула их и, роняя на пол папки с документами, стала копошиться внутри.
   - Простите, простите меня, - скороговоркой забормотала она, - я и подумать не могла, какие чувства Вы испытываете к ребёнку. Сейчас я всё сделаю и обещаю, что с моей стороны Вы можете рассчитывать на всестороннюю поддержку.
   Отрадно было осознавать, что мне удалось разогреть холодное сердце этой женщины, показать свои искренние чувства. Даже для меня самого это было диковинным событием. Скрытность - моё призвание и единственная форма общения с окружающим миром, не давала возможности быть с кем-то откровенным. Моим коньком всегда была внешность, безупречная даже в самые трудные времена. Объединяя высокий стиль с непроницаемым выражением лица, я добивался невероятных успехов, особенно если иногда мои черты лица видоизменялись, обозначая улыбку или сочувствие.
   Как сильно я изменился, приехав в эту страну, стало заметно, только сейчас, новые знакомые и старые друзья, вхождение в новый порядок существования и Витя в первую очередь - всё это повлияло на меня. Собираясь в Россию, я постоянно задумывался над тем, чем я буду заниматься в свободное время, предполагая, что дела по затачиванию существующего бизнеса под мои стандарты не займёт много времени. Рестораны и клубы прозападного стиля меня интересовали мало, не было в них изюминки, присущей оригиналам. Дискотечный угар я благополучно преодолел ещё в своей прошлой московской жизни. Еженедельные походы в спортзал, к которым я привык в Германии, можно было отложить на некоторый период. Если бы не случайность и "доброе" дерево, доживающее свои дни на территории детского дома, я бы загнулся от скуки. А теперь у меня была цель, насущная необходимость стремиться к определённым результатам, развиваться, придумывать и воплощать комбинации.
   Из кабинета специалиста органа опеки я вышел с адресами места проживания имеющихся у Вити родственников. Собственно говоря, таковых имелось только двое: лишённая родительских прав мать и бабушка-пенсионерка. Предстоящий разговор казался лёгким и ненапряжённым, я был уверен, что обоим гражданам нечего будет противопоставить моим возможностям и желаниям. Трудности показали свой далёкий образ ещё на подходе к дому биологической матери. Сам город, как и большинство подобных городков не отличался чистотой и изысканностью, сравнивать с германскими поселениями, больше похожими на картинки из детской книжки, было невозможно. Впрочем, это можно было пережить, в конце концов, если человек не хочет мыться, значит, он будет ходить грязным, винить его в этом было бы абсурдно, каждый живёт так, как считает нужным.
   Стоило мне только свернуть с главной улицы, стрелой перерезающей город на две половины, старую и новую, как я оказался в совершенно иной реальности. Было впечатление, что вернулся на несколько десятилетий назад в уездное захолустье, далёкое от губернского центра. Люди ставили свои дома, как только получится, сами строения не отличались изысканностью и разнообразием. Повсеместная грязь и лужи, заменяли снег, а там, где он всё же присутствовал, небольшими шапками укрывая низкорослые кустарники, выглядел слабо и неубедительно. Всё вокруг говорило о нищенском существовании местных жителей, о крайней нужде и невыносимой тяжести бытия.
   Такого положения я не понимал. Попав в подобную ситуацию, усложнённую к тому же чужбиной и плохим знанием языка, я вывернулся, перешагнул через себя и показал всё, на что был способен. Но, согласиться со своим проигрышем, отказаться от дальнейшей борьбы и сдаться на милость случая, это было не моим правилом. Из того, что было вокруг, можно было сделать вывод, о творившемся подобном по всей стране. Люди плюют на свою честь, забывают о достоинстве, отдаваясь на милость своих низменных желаний. И если, в крупных городах это бывает менее заметно, то в таких небольших посёлках раскрывается во всей своей безобразной красоте. Тем более, ужасным оказалось понимание того обстоятельства, что маленькая деревня, недалеко от Москвы, в которую я попал, случайно свернув не туда, не единичный случай. Горько было осознавать, что такой основополагающий класс как крестьянство или фермерство, который во всём мире является опорой государства, в России окончательно уничтожен.
   Неужели, те бескрайние колосящиеся нивы, склонившиеся к земле под тяжестью впитавших силу земли и солнца зёрен колосья, амбары, до крыши набитые зерном, неустанно работающие мельницы и добродушные пекари, бережно держащие в руках горячий ароматный хлеб. Всё, что воспевалось годами, что меня и моё поколение учили уважать и беречь, ушло из этой действительности. Ушли в небытие коровники и свинарники, "Будни механизатора" и "Сельский час". Мне, выросшему на понимании значимости этого, было трудно принять такую, кажущуюся фантазией реальность. Меня не интересовал вопрос о том, кто виноват, поиск виновного вообще, неблагодарное занятие, мне хотелось понять, как такое можно исправить.
   Треухов, напрочь отказался двигаться дальше, опасаясь того, что придётся выталкивать машину из глубоких луж. Предложение проследовать со мной, было так же отринуто.
   - Ты давай иди, - сообщил он с некоторым сочувствием, - а я, пока посмотрю, можно ли как-нибудь развернуться.
   Необходимый мне дом выглядел среди общей убогости особенно выдающимся. Грязная продавленная крыша, усыпанная толстым слоем листвы и снега, мрачные давно не крашенные стены. Запущенный двор, на котором особенно вольготно себя чувствовали заросли неведомых сорняков, дружественно переплетающихся с толстыми палками голых кустов. Как таковой, забор отсутствовал, делегировав на ограду свои редкие доски. Не было ничего столь же мрачного и запущенного, что могло бы пойти на сравнение с данным домом. Как-то даже расхотелось заходить в гости к людям, ведущим подобный образ жизни.
   Испытывая острое отвращение, я прошёл к дому по тонкой тропинке редких следов на мокром снегу. В непосредственной близости здание выглядело ещё более мерзко. Входная дверь покосилась и висела на одной петле, о том, что её можно закрывать и запирать на замок она, вероятно, забыла навсегда. Стёкла в окнах покрылись толстым слоем грязи и паутины, некоторые были разбиты и наспех заткнуты ветошью. Из глубины внутренних помещений слышалось пение и крики. Веселье было в самом разгаре и продолжалось уже довольно долгое время, по крайней мере, мне так показалось, когда я взошёл на порог и окунулся в непередаваемый смрад, состоящий из смеси алкогольного перегара, пота и табака.
   - Э, ты кто? - мне навстречу вынесло потрёпанного мужика. Не успев вовремя остановиться, он, по инерции пронёсся мимо меня и вывалился за дверь. Послышался всплеск, свидетельствующий о его соприкосновении с родной землёй, дополнил картину отборный мат, захлебнувшийся в звуках, которые я идентифицировал как рвотные позывы. Человеку было хорошо. Единение с природой получилось у него легко и непринуждённо, вероятно и неоднократно, за прошедшие сутки.
   - Ваня, ты где? - из комнаты возникло существо, менее всего похожее на человека. Тем не менее, судя по некоторым чертам, я сумел опознать в этом нечто женщину. Заметив меня, она несколько удивилась, - Подожди, а где Ваня?
   Вначале я хотел обрадовать её тем обстоятельством, что Ваня, после долгих лет блужданий, наконец, смог выбраться из заколдованного дома и теперь всецело поглощён освобождению от токсинов но, поразмыслив, пришёл к выводу, что мой каламбур не найдёт понимания.
   - Простите, я ищу госпожу Рощину, вероятно, она должна ещё жить здесь. - Интеллигентность переливалась через край. Я ощущал себя островком чистоты и образованности и понимал ощущения Колумба, впервые вступившего на американский берег. Аборигены, смотрящие на дивных пришельцев, говорящих вычурно и смешно, должны были выглядеть почти так же, как и та, что встретила меня в прихожей. Хотя, наверное, они были чище.
   - Ты это, чего сказал то? - брови непонимающе запрыгнули на лоб, скрывшись в спутанных локонах волос.
   - Чего-чего, того, блин. - Мне пришлось сильно напрячься, чтобы вспомнить стиль общения, принятый в этой среде. - Товарка где, тля.
   - Сашка, что ли? Так её же два дня назад забрали. Ты чё, не знаешь? У неё же белочка. - Всё это говорилось с такой непосредственностью, словно подобные случаи происходят с возрастающей регулярностью. - Но, если ты за самогонкой, то мы и без неё тебя обслужим. Аппарат-то остался.
   - Нет, нет, спасибо, - Поспешно отказался я, не рискнув даже представить себе картину своего вливания в дружественный коллектив, расположившийся в соседней комнате.
   Выскочив из вертепа разврата, я полной грудью вдохнул предвесенний воздух, наслаждаясь непревзойдённой чистотой и свежестью. Совершенно не понимаю удовольствия, получаемого людьми от употребления спиртных напитков, тем более в таком количестве. Можно было согласиться с принятием небольшой дозы, в расчёте на то, что это помогает расслаблению и отвлечению от насущных проблем. Особенно, если человек настроен на такое отвлечение, не занят умственным или физическим трудом и, в ближайшие несколько часов собирается посвятить смакованию аромата, вкуса и послевкусия напитка. Всё остальное, переходящее грань цивилизованного употребления спиртного, не может быть оправдано никакой целью, кроме как желанием навредить своему здоровью и спокойствию окружающих.
   Тем не менее, посещение этого дома дало мне несомненное преимущество. В списке родственников числилось два человека, одной из них была родная мать Вити. Лишение родительских прав, не всегда может означать окончательное расставание с ребёнком, российский закон гуманен к таким родителям и способен подарить им второй шанс, в случае если возникнет в нём необходимость. Выходя из дома, я был полностью уверен, что никакого второго шанса быть не может. Такие люди не подвержены перевоспитанию и, без надлежащего толчка не смогут перевернуть свою жизнь. А такового толчка ожидать не было смысла, женщина была направлена на курс лечения, который подразумевает всего лишь возвращение биологическому существу нормального состояния. Следовательно, оказавшись в родных стенах, в окружении постоянной компании, всё встанет на очередной круг. Надеяться на изменения и мгновенно возникшие материнские чувства было глупо.
   Задело меня только одно. Большинство из тех людей, чьи голоса доносились до меня из соседней комнаты, были рядовыми рабочими и служащими. Они находили своё призвание в работе и семье, лишившись первого, они теряли и второе. Отчуждение, хаос, постигший человека в подобном случае, выплёскивает на волю сдерживаемые желания. Необходимость общения толкает к таким же обездоленным и обречённым, мечущимся во мраке неизвестности. Цепочка замыкается тогда, когда находится один, знающий выход из создавшегося положения. Поскольку, рассчитывать на положительное влияние не приходится, остаётся только вливание в широкие массы приверженцев зелёного змея. По всей стране раскидано множество городов, построенных для проживания сотрудников больших и маленьких комбинатов, заводов и фабрик. В уверенности, что система вечна и ничего не может измениться, люди создавали семьи, устраивали свой быт и надеялись на будущее, может быть и не такое светлое, как обещали ответственные лица, но, несомненно, хорошее и счастливое. Когда в одночасье всё рухнуло, предприятия не справились с реалиями нового времени, производства закрывались, сотрудники оказывались без работы и средств существования. Никаких надежд не оставалось, светлое оказалось тёмным, повергая в пучину безысходности.
   Прыгая по ледяным кочкам, выглядывающим из бескрайней лужи, я выбрался к ожидающей меня машине и, с наслаждением окунулся в уютный мирок салона.
   - Что там, - отрешённо полюбопытствовал телохранитель, уменьшая громкость магнитолы.
   - Да ничего, сборище бухариков. - Я подставил руки под тёплую струю воздуха, идущую из печки. - Поехали дальше, посмотрим, что из себя представляет второй фигурант нашего дела. Совсем не удивлюсь, если застану нечто подобное.
   Вопреки ожиданиям, жилой массив оказался современным и комфортабельным. Несколько микрорайонов плотной застройки с многоэтажными домами. Здесь чувствовалась культура и доброжелательность, своеобразная аура, попадая под влияние которой, чувствуешь себя рядом с приятными и уважаемыми людьми. Яркий контраст, не шедший ни в какое сравнение с тем, что я совсем недавно видел. Когда-то, ещё будучи вихрастым школьником, я не мог себе представить значение капиталистического контраста. На уроках политинформации нам говорили, что в западных городах шикарные особняки соседствуют с трущобами. Оказавшись на этом "загнивающем" западе, я не нашёл ничего подобного, хотя, честно признаться, искал. Я не мог представить даже в страшном сне, что смогу увидеть эту картинку в родной стране. Из настоящих трущоб, именно таких, какими я их представлял, внимательно слушая школьного докладчика, я попал в урбанистический рай местного разлива. Москвич или житель другого крупного российского города, обязательно скривит нос, увидев эти кварталы, но, в сравнении с недавними видами, здесь было действительно шикарно.
   Треухов вновь не выразил желания составить мне компанию, можно было закатить скандал, определив его должностные обязанности, но это не входило в мои планы. Не таким был я человеком, не хотелось даже намекать ему на зависимость от меня. Сейчас я сам скорее зависел от него, мне была необходима его поддержка и понимание, цель, которой я добивался, не являлась обычной, ничего подобного ранее я не делал, опыта не имел и делал робкие шаги по непроторенной дорожке. Если вновь вернуться мысленно к западной жизни, то стоит признать, что институт усыновления там развит не в пример лучше. Само понятие усыновления не является чем-то удивительным и выходящим за рамки обыденного. Подобные шаги вызывают понимание и всеобщую поддержку, что не было заметно в этой стране. Приходилось напрягаться, преодолевать непонимание и простое безразличие, понять которое было невозможно, ведь то, что я делал, с социальной точки зрения было правильным и достойным похвалы.
   Снаружи рай, хоть и выглядел несколько потрёпанно, являл собой довольно благообразный вид. Войдя в подъезд, я понял всю глубину своей ошибки. Острый запах нечистот, гораздо более мерзкий, нежели тот, что я имел счастье вдыхать в последнем посещаемом помещении, был настолько плотным, что резал глаза. Пол был заплёванным и грязным, стены исписаны лозунгами и воззваниями, в которых мат явно превосходил все остальные слова. Потолок больше всего напоминал стену пещеры, в которой жили доисторические люди, что, определялось следами копоти и фрагментами наскальной живописи. В нише у лестничного пролёта кучковалась компания подростков, видимо, окружающая обстановка и запах были для них привычным и необходимым дополнением к действительности. При моём появлении обозначилась некоторая активность, на меня уставилось несколько пар глаз, подёрнутых пеленой забытья. Или наркотики или алкоголь, ничего иного ожидать не приходилось. На самом деле, не от чрезмерного же изучения классической литературы появляется такой взгляд.
   - Брат, мелочи не найдётся, - на передний план выступил плотный низкорослый юноша, - на опохмелку не хватает.
   - Извините, нет, - общение с подрастающим поколением не входило в мои планы. А, оказывать содействие в дальнейшем разложении несозревших личностей не хотелось тем более.
   - Ну, ты это, пошурши по карманам, - из полумрака проступило ещё одно лицо, ни интеллектом, ни строением не уступающее первому моему собеседнику.
   - Прошу прощения, не имею желания продолжать общение, - я демонстративно повернулся к ним спиной и нажал на кнопку вызова лифта.
   Это и было моей ошибкой. Я успел понять, что что-то ударило меня по голове, и провалился в темноту.
   Бой с собственными слабостями всегда неравен. Скользкое желание овладевает нами, как только мы решаем бороться с нехорошими привычками. Именно так я бросал курить. Одним утром, когда настроение было особенно поганым, а руки по привычке потянулись к неизменной утренней сигарете, захотелось выбросить пачку в окно и вновь упасть на мокрые простыни, в которых я копошился всю ночь. Следом за сигаретами, взметнувшимися в воздух и рассыпавшимися по округе, полетела и зажигалка, гулко ударившаяся об асфальт. Когда я понял, что в доме не осталось ни одной сигареты, что в лучшем случае мне придётся идти через два квартала, чтобы добраться до табачной лавки, тогда и появилась эта мерзкая субстанция, ломающая меня, заставляющая и требующая. Я отчётливо представлял себе сладкий вкус фильтра, терпкий запах табака и первую утреннюю затяжку. Играя на самых низменных инстинктах, желание продавливало меня, требуя повиновения. Лишь только тогда, когда я вспомнил, что сигаретный фильтр безвкусный, а сладость появляется за счёт нанесения определённого материала, а мокрый фильтр вообще ужасен. Содрогнувшись в первый раз, я почувствовал ослабление хватки, что придало мне колоссальные силы. Я немедленно вспомнил, что табак кислый, запах никотина ужасен и въедлив, выкуренная утром сигарета всегда приводит к кашлю и дикой сухости во рту. Я вспомнил постоянный кашель и простуду, потрясающие воображение суммы денег, выброшенных на ветер, в прямом смысле ушедших в дым. Встряхнув головой и оторвав от себя ослабевшие щупальца порочного желания, я надел спортивные штаны и совершил пробежку. Несколько дней, когда никотиновая зависимость ещё как-то проявляла себя, были забиты физическими упражнениями и работой. Когда становилось особенно тяжело, я брал под язык карамельку и пил крепкий чай. А дальше пропало само желание, оставив меня без предупреждения. Откровенно говоря, я ожидал какого-то знака, ощущения, которое подскажет мне, что с этого момента я уже не курю. Но нет, ничего подобного не возникло, казалось, что я могу взять и выкурить сигарету прямо сейчас, настолько всё было просто и бесхитростно. А ведь именно так я и бросил курить.
   Но, я не мог представить, что придётся бороться с желанием оставаться лежать на холодном грязном кафельном полу и дальше. Боль притупилась, сквозняк, дувший мне прямо в ухо, не беспокоил, можно было продолжать валяться. Что-то в этом было неестественное, не подобающее и следующее вразрез моей миссии. Пошевелившись, я нашёл точку опоры и сел. В голове гудело, ныл правый бок и рука. Выглядел я отвратительно, настолько ужасно, что даже не вписывался в окружающую обстановку, казавшуюся сейчас красивой и романтичной. Уцепившись за перила, я попытался подтянуться и встать на ноги. Всё тело обожгло острыми уколами боли, ноги ватными столбами пытались удержать опухшую многотонную голову. Произошедшие события медленно выплывали из тумана, возвращая меня в действительность.
   Подъездная дверь громыхнула, и на площадку выскочил Треухов. Его плащ был изодран, левый рукав болтался на нескольких ниточках. Лицо источало едкую злобу, которая проступала даже через плотный слой грязи, наверное, он хорошо приложился, обмакнувшись в луже. Он остановился напротив меня, тяжело дыша и подпрыгивая на пружинистых ногах, словно собирался упрыгать дальше вверх. Рот кривился, открывался и закрывался в попытке произнести хотя бы одно слово.
   - Ты... Это... Как сам? - Отдышавшись, Женька смог сложить словосочетание.
   - Нормально, - я говорил тихо, почти шёпотом. - Что произошло?
   - Это у тебя надо спросить, что здесь произошло. - Вскрикнул Треухов. - Сижу в машине, смотрю, из подъезда вылетает стайка молодняка и в разные стороны. Я приметил самого борзого и за ним. Еле догнал, так он вытаскивает нож и на меня кидается. Заломал с большими трудностями и ущербом для собственной внешности.
   - Они меня чем-то по голове шарахнули, - признался я, - даже не смог ничего поделать.
   - А что же ты, брат, хотел, - это тебе не благополучная Европа. Добро пожаловать в Россию.
   - Ты на Европу не гони, там и такое и чего похуже встречается.
   - Ладно, давай приведём тебя в порядок, а то сейчас милиция приедет. - Треухов обхватил меня за талию и помог выйти на улицу.
   Пока мой телохранитель сдавал пойманного юнца в руки представителей закона, я осматривал полученные повреждения. Одежда оказалась целой не нуждающейся в ремонте и грязь непреодолимым препятствием не являлась. Досмотр материальных ценностей показал, что пропала дорогая перьевая ручка, ежедневник и портмоне. Все эти вещи вернули мне практически немедленно, так как они оказались в карманах у задержанного тинэйджера. От медицинской помощи я отказался, так как, проведя некоторое время на воздухе, стал чувствовать себя вполне прилично.
   Из-за зарешечённого окошка милицейского автомобиля на меня смотрела пара глаз, в которых уже не читалось превосходство и наглость. Скорее всего, в них был страх и жалость к самому себе. Мне стало жаль этого подростка, оказавшегося в неволе по собственной глупости. В конце концов, он не был виноват в том, что с ним происходило.
   - Я хотел бы отказаться от поддержки обвинения, - сообщил я следователю, который старательно водил ручкой по листу бумаги. - Возможно ли, обойтись как-нибудь без моего присутствия.
   - В каком смысле, - удивлённо вскинул брови мой собеседник.
   - В том смысле, что я отказываюсь от всех претензий и не имею ничего против, если Вы отпустите задержанного мальчика.
   - А, - кивнул он, - понимаю. Только можете не напрягаться. По закону я должен получить с вас подписи на протоколах, после чего Вы можете быть свободны. А этого деятеля мы не сможем отпустить в любом случае, кроме Вашего эпизода, на нём ещё около сотни правонарушений.
   - Сколько? - Переспросил я, отказываясь верить его словам.
   - Не удивляйтесь, мы за ним охотимся уже несколько месяцев. Уж больно прыткий юноша, утром в одном конце города в квартиру залезет, днём машину угонит, вечером в магазин залезет, ночью прохожего убьёт. Если Вы за него так болеете, можете не приходить на судебное заседание, а ему и без того светит по максимуму.
   Поднимаясь на нужный этаж, я не переставал удивляться, поражаясь, как может только вступивший во взрослую жизнь человек, ещё не наигравшийся в детские игры так спокойно производить на свет действия, которые позднее станут основой для пухлых томов уголовных дел. Как грубо и неестественно выглядел он в подъезде, насколько был уверен в собственной силе, правоте и значимости. Какие глобальные перемены произошли в нём, после того как закрылась дверца, отделяющая его от свободы, изменив и стать и взгляд. И вновь я подумал, неужели такое твориться по всей стране. Заброшенные деревни, где остались никому не нужные старики, поросшие сорняками поля, позабывшие корни пшеницы и остывшие от жарких пахот, богачи, что плевали на развалившееся сельское хозяйство, предпочитая вкладывать деньги в аляповатые и пошлые коттеджи. Сироты и беспризорники, бегущие из дома, согласные ночевать на вокзалах и чердаках, лишь бы не подле своих родных, ставших за короткое время чуждыми обществу. Разве могли они подумать что, убегая от этой бесчеловечности, они окажутся никому не нужными, заброшенными. Мимо таких детей легче всего было пройти, в крайнем случае, бросить в протянутую руку мелкую монету и, с чувством причастности, следовать дальше.
   Увлечённый собственными мыслями, я нажал кнопку звонка и, заметив возникший проём, не произнеся ни слова, вошёл в квартиру. Только споткнувшись о высокие дамские сапоги, я пришёл в себя и осознал совершённую бестактность. У двери, глядя на меня, удивлённо и растеряно, стояла худая женщина. Я затруднялся определить её возраст, хотя с уверенностью мог сказать, что пенсионный порог давно преодолён. Мне нравился подобный тип людей, которые никогда не теряют своего лица. Их невозможно застать врасплох, они всегда великолепно одеты и выглядят безупречно. Из головы напрочь вышибло все словосочетания, что я готовил для этой встречи, остались только ничего не значащие междометья, в которых я немедленно запутался. Они мешали мне вспомнить суть темы, ради которой я приехал, начать красивую сложную речь, в которой она должна будет найти разумное зерно. Больше всего я опасался встретить подобие Витиной матери, напороться на глухую стену отсутствия присутствия в этом мире. В таком случае все мои попытки были бы заранее обречены на провал, можно было бы только биться головой об стену, пытаясь доказать хоть что-то. И очень сомневаюсь, что мне удалось бы вбить в их погибающие мозги хоть каплю разума и понимания.
   - Простите, можно увидеть Зинаиду Архиповну? - В моих словах сквозили нотки извинения. Мне действительно было стыдно за свою оплошность.
   - Я Вас слушаю, молодой человек, - женщина поправила очки и продолжала в упор разглядывать меня.
   - Меня зовут Горин, Виктор Горин, - кроме представления я не знал ничего более стоящего, что могло послужить началом разговора.
   - Превосходно, - моя собеседница смогла, наконец, взять себя в руки, - если это всё, для чего Вы вломились в мою квартиру, то я попросила бы Вас покинуть её.
   - Нет, что Вы, я пришёл совершенно по другому делу. Простите мою бестактность, я задумался.
   - Это заметно, Вы парите в иных сферах. Но, что же потребовалось Вам от меня? Если Вы пришли проводить агитацию, то смею Вас уверить, что это абсолютно бесцельное занятие. Я уже давно не хожу на выборы, потому что тех славных буфетов, что бывали там раньше, давно нет, а более там делать нечего.
   - Я совершенно по другому делу. Я приехал из Москвы, точнее из Дюссельдорфа, нет, всё-таки из Москвы. - Я растерялся, не зная как себя вести, что говорить, как действовать. Перед её строгим взором я забыл свою коронную речь, что готовил во время поездки.
   - Я надеюсь, Вы сможете всё же определиться с пунктом отправления когда-нибудь. Но, в любом случае, я так понимаю, путь Ваш был неблизким, поэтому можете пройти. К тому же, Вы и так уже вошли.
   Зинаида Архиповна посторонилась, пропуская меня внутрь своего жилища. Я скинул туфли и с интересом огляделся по сторонам, от такой сильной женщины можно было ожидать чего-то подобного. Квартира была убрана со вкусом, в стиле шестидесятых годов, с непременным наличием ковров, слоников на полочке и роскошной библиотекой медицинской литературы.
   - Мой муж был врачом, - пояснила она, поймав мой взгляд. - Сейчас эти книги никому не нужны, но я храню на память. Он их очень любил.
   На стенах были нейтральные обои с цветочным орнаментом, по-моему, точно такие же висели на стенах квартиры моей бабушки. Находясь здесь, я словно окунулся в своё детство, налетели родные запахи, отпечатавшиеся с давних времён: кислые щи, ароматные булочки и пышный неподражаемый яблочный пирог. Я закрыл глаза, упиваясь воспоминаниями.
   - Итак, я, всё же, имею смутную надежду, что Вы пришли ко мне не разглядывать библиотеку и орнамент обоев, - несколько строго спросила хозяйка.
   - Да, конечно, простите меня. Я пришёл к Вам по поводу Вашего внука Вити. - Сказал и замер, наблюдая её реакцию.
   Реакции, можно сказать, и не было, лёгкий кивок головы и искорка в глазах. Наверное, именно такая реакция и должна была быть у человека, который позволил своему наследнику, расти в детском доме. Мне было интересно понять мысли и чувства своей собеседницы, узнать причины, по которым она оставила внука на попечение государства.
   - Интересно, - Зинаида Архиповна села в кресло, жестом предлагая мне последовать её примеру, - я не думала, что кто-нибудь заинтересуется им. Но, если Вам это интересно, в противном случае, Вы бы не пришли сюда, я расскажу эту историю. Когда моя дочь оказалась беременной, я строжайшим образом запретила ей рожать. Я знала, кто отец этого ребёнка и это меня пугало больше всего. Связаться с самым ужасным индивидуумом в этом городе было, по меньшей мере, глупо, но она вела безрассудную жизнь и перестала слушать меня довольно давно. У моей сестры, её тёти был собственный дом в старом городе, где я и поселила её, чтобы не быть свидетелем постоянных гулянок и дебошей. Видимо, там организовалось что-то типа малины, или как там это у них называется, другими словами - сборище, где она и познакомилась с ним. Через некоторое время его забрали и, насколько мне известно, посадили в тюрьму, с тех пор я его не видела и ничего не слышала. Одно время ходили слухи, что его там убили, по другим данным наоборот, он стал очень крутым и заимел такие связи, с помощью которых устроился в Москве. Ни о моей дочери, ни о том, что она была беременна от него, он не знал, да и ни к чему ему это было.
   - Не хочется Вас перебивать, - вторгся я в её слаженный рассказ, - но эта история не кажется мне интересной. Я приехал к Вам просить разрешения на усыновление Вити.
   - Я понимаю, молодой человек, но, тем не менее, Вы должны выслушать меня до конца. Ребёнок выходил тяжело и вначале, у врачей не было уверенности в том, что он выживет, слишком тяжёлая наследственность. Жить вместе с матерью ему было сложно, она обращала на него мало внимания, забывала кормить, купать, да и со временем вообще полностью охладела к своим материнским обязанностям. Алкоголь для неё был важнее собственного сына. Однажды, заглянув в гости, я обнаружила мальчика, почти что синим, он умирал. Единственно верным решением в этом случае было обращение в милицию, которая забрала ребёнка и направила в суд запрос о лишении моей дочери родительских прав. Так Витя оказался в детском доме, а я могла быть спокойна за его жизнь, хотя и не соглашалась с его существованием. Он был копией своего отца, такой же характер, хитрый и расчётливый, готовый вцепиться в спину, если вы отвернётесь от него.
   - Не могу с Вами согласиться, - пробормотал я, - не скажу, что разбираюсь в людях достаточно хорошо, но этот мальчик настоящий ангел, добрый и нежный, отзывчивый на ласку.
   - Это заблуждение. Вы одиноки, я так понимаю, обделены женским вниманием и, в силу возраста уже стремитесь иметь собственных детей. Вам нужен этот ребёнок в качестве удовлетворения собственных амбиций, внушения самому себе, что Вы на что-то ещё способны. Смею заверить, что через небольшой промежуток времени он Вам надоест, наскучит или, проявив свою истинную сущность, открыв отцовские гены, неприятно поразит своим характером.
   - Я люблю этого ребёнка, он мне нравится, мне импонирует его характер и манера общения, открытость, обычно не свойственная детям, воспитывающимся в приютах. К тому же, - я вытащил из внутреннего кармана пиджака фотографию, - он очень похож на моего сына.
   - Ага, теперь точно всё становиться понятно, - Зинаида Архиповна внимательно вглядывалась в карточку, - Вы надеетесь, что мой внук сможет заменить Вам сына. Даже и не пытайтесь, у Вас из этого ничего не получится. Двух одинаковых детей не бывает, как не бывает двух идентичных личностей.
   - Я не хочу никого заменять, я никогда не видел своего сына, он умер, не увидев меня.
   - Это ещё хуже. - Старушка посмотрела на меня, - Вам не на что рассчитывать, я не дам своего согласия.
   Я долго стоял на открытом воздухе, стараясь успокоиться. Злость и отчаяние от неудачи сжимали сердце стальным обручем. В глазах потемнело или наступал вечер, это было не важно, я страдал от крупного поражения, от невозможности что-то изменить. Напрасные старания, попытки добиться желаемого ни к чему не привели. Дальше можно было расстаться с иллюзиями, сесть в машину и тупо смотреть в окно на грязный снег, сжимавшийся под первым весенним теплом. Прямой и безоговорочный отказ, который я получил от Зинаиды Архиповны не оставлял ни единого шанса на победу, что мне было делать дальше, к кому ехать, что предпринять, чтобы избавиться от ощущения подступающей пустоты. К Михальчуку не стоило и соваться, ещё при последней нашей встрече он ясно дал понять, что больше не разрешит мне видеться с Витей, по крайней мере, до тех пор, пока у меня на руках не окажется разрешение. Нужного документа у меня не было и надежды на его появление, растаяли стремительно и внезапно. Я потерял мальчика, потерял смысл жизни, оказался в одиночестве, неспособный хотя бы что-то изменить.
   Треухов всё понял по моему лицу, поэтому разумно не полез с расспросами, когда я усаживался на заднее сидение автомобиля. Он, только с сочувствием посмотрел на меня через зеркало заднего вида, завёл мотор и плавно направил машину на выезд со двора. Я расправил плащ и откинул голову назад, стараясь унять лёгкую дрожь в коленях и спазмы, охватившие горло. Меня душили невидимые слёзы. В полном молчании мы преодолели расстояние до Москвы и въехали во двор моего дома.
   - Всё, приехали. - С наигранной бодростью сообщил Женька, - как ты?
   - Как солёный огурец, который оставили на подоконнике, - огрызнулся я. - Лежу и думаю: или засохну, или съедят.
   - Да брось ты, чего заводишься. - Треухов повернулся ко мне вполоборота. - Это же ещё не конец, можно найти другие пути, что-то придумать новое.
   - Нечего больше придумывать, всё кончено, - зарычал я, - сегодня меня ударили ниже пояса, оставили без поддержки, вообще без надежды на будущее. Я устал, устал от всего. Надоело.
   Я открыл дверь и вышел из машины на улицу, обогащающуюся холодом подступающей ночи. Воздух вырывался из ноздрей, превращаясь в облачко пара, как у рассерженного дракона, собирающегося пустить огненную струю и разогревающегося перед этим действием. Мерзкое ощущение безысходности не покидало мне, заставляя ёжиться, плотнее запахивая полы плаща.
   - Ну, ты чего? - Женька выглянул из машины, - Прекращай, не всё ещё потеряно, надо бороться.
   - Не хочу, надоело. Всё, ладно, пока.
   Вбежав в квартиру, я с силой захлопнул входную дверь, заставив воздух дрожать и вибрировать. Ярость застилала мне мозг, не давала различать свет и тьму, заставляла отрешаться от действительности. Я толкнул журнальный столик, который заскрипел маленькими колёсиками и отъехал к противоположной стене. Симпатичная вазочка с цветами зашаталась и, немного поразмыслив, падать ей или нет, завалилась на бок, прокатилась по столешнице и ударилась об пол. Брызги хрусталя разлетелись по комнате, блестя острыми боками. Жалобный стон стекла не отрезвил, я замахал руками, сбрасывая на пол всё, что только оказывалось в пределах досягаемости. Вниз летели, взмахивая страницами как крыльями толстые фолианты и компактные брошюры. Негодующе шурша, тяжело опустилась на палас старая газета, а на неё спикировала целая семья бокалов, которые я смахнул с полки.
   Что теперь делать, как заставить окружающих поверить мне, на какие ещё жертвы стоило идти? Сотня вопросов и ни одного ответа, мир рушился на глазах. Тонкая плёнка надежды, затянувшая глубокие раны, разорвалась на маленькие кусочки, обнажая глубоко въевшиеся язвы. Зачем встречать грядущий рассвет, если я вновь окажусь перед его лицом в одиночестве, не способный на любовь и не рассчитывающий на поддержку. Спасительная мысль возникла внезапно, стоило мне только посмотреть за окно, встретившись глазами с непроглядным мраком, плотным и до осязаемости жутким. Что-что, а издеваться над собой я не позволю никому, если уж мне суждено пройти это испытание, я пройду его до конца, не требуя пощады, не скуля, как слепой щенок, понимающий, что его несут к озеру чтобы утопить в холодной воде. Стекло жалобно зазвенело, когда я с сило рванул на себя оконную раму, впуская в пыльную комнату свежий мартовский ветер. Всё вокруг, повинуясь порывам воздуха, пришло в движение, пространство завертелось и заплясало в безумном танце. Я почувствовал ледяное дыхание смерти, которая стояла сейчас у стены моего дома, ожидая, когда я приду в её объятия. Перегнувшись через подоконник, я увидел её жадные глаза, которыми она смотрела на меня в упор, эгоистически и завистливо. Так смотрит на тарелку голодный гурман, предвкушая обильную и сытную трапезу. Она подняла свою крючковатую руку и поманила меня тонким отвратительным пальцем, приглашая разделить эту ночь на двоих. Действительно, вот спасение от одиночества, единственный выход из положения. Ветер резко дёрнулся, как бы подталкивая меня, утверждая в своём решении, не давая времени передумать, уйти в пагубное раздумье над последствиями совершаемого поступка.
   Глубоко вздохнув, я поставил ногу на батарею и сгруппировался, перенося центр тяжести, чтобы закончить всё одним движением. Когда руки уцепились в край, за которым властвовала ночь, а нога, стоящая на полу оттолкнулась, намереваясь перемахнуть через подоконник, что-то сильно толкнуло в правый бок, траектория полёта сместилась, и я ударился головой об угол оконного проёма, упав внутрь комнаты. Снаружи послышался вой, оставшейся без жертвы смерти. Я поднялся на четвереньки, встал на колени и поднял лицо. Передо мной стоял Треухов, оскалив зубы и тяжело дыша, он смотрел на меня гневным и испепеляющим взглядом.
   - Ты сума сошёл? - Выкрикнул он мне в лицо.
   - Не кричи, - тихо ответил я, поднимаясь на ноги.
   - Я сейчас тебя стукну, - пообещал приятель и его выражение лица не оставляло сомнения в истинности этих намерений.
   - Всё, всё, - я примиряющее поднял руки. - Никаких проблем, просто секундная расслабленность. Я в порядке и можешь успокоиться.
   - Успокоиться? - Выкрикнул Женька, всё ещё взбешённый, - я не нахожу себе места, болею за него, а эта бездушная скотина не желает ничего большего, кроме как вывалиться из окна. Если ты считаешь, что это решение всех проблем, то смею огорчить тебя - это только иллюзия. Подумай: ты выпрыгнул на открытый воздух и, даже если тебе так несказанно повезло, что ты скончался сразу при падении, в чём я лично сильно сомневаюсь, то ни мне, не Вите уже ничем помочь будет нельзя. Я то ладно, всегда можно найти работу и как-то выкрутиться из создавшегося положения, это всё мелочи, только вспомню тебя нехорошими словами и смогу наладить порушенную жизнь. А мальчик, что он будет делать? Как ему пережить такую утрату. Или ты думаешь, я не видел, как он смотрел на тебя, как говорил, как слушал, когда ты ему что-то рассказывал?
   - Ладно, - я тяжело упал в кресло и потянулся рукой к столику с напитками. - Осознал и раскаялся в содеянном. На самом деле, даже и не знаю, что на меня нашло, не понимал, что делаю. Такое отчаяние сковало, что невозможно было его преодолеть. Ты понимаешь, я подумал, что дальше уже ничего не будет, сказка кончилась, а после неё осталось горькое разочарование, что ты вышел из неё и вернулся в этот жестокий мир. Волшебную палочку отобрали, мантия превратилась в замызганный халат, а королевский замок оказался заброшенным сараем.
   - С таким отношением к жизни, - сообщил Треухов, присаживаясь на соседнее кресло, - тебе лучше всего было бы остаться в джунглях, или где ты там находился? В лесах Амазонки? Вот там такие ситуации не появляются, всё предельно просто и понятно, обычная борьба за жизнь, без всяческих психологических выкрутасов. Ты отвык от эмоций, твоя душевность атрофировалась и при попытке её реанимировать, ответила жестокой болью. Всё что у тебя было до этого времени, чем ты подпитывал себя - ненависть, а сейчас, когда в этом нет необходимости, ты потерялся, сник и мечешься от безысходности.
   - Что же ты предлагаешь? - Я скривился, ощутив горечь выпитого напитка, посмотрев на стол, обнаружил, что налил себе в бокал водку вместо содовой.
   - Я предлагаю бороться, - усмехнулся Женька, наблюдая, как я судорожными глотками пью воду, пытаясь сбить вкус водки во рту. - Ты же всегда был умным и расчётливым, находил выход из самых запутанных ситуаций, вот и сейчас напряги извилины, придумай что-нибудь такое, что поможет решить проблему.
   - Даже и не знаю, - задумчиво пробормотал я, - ни с чем подобным я раньше не сталкивался. Одно дело, насолить оппонентам или провернуть рискованную операцию, за которую никто не хотел браться. Но это совсем другое, нынешняя ситуация лежит абсолютно в иной плоскости, мне не понятно, что я могу тут сделать.
   - Господи, я не узнаю своего одноклассника, - удивлённо вскинул брови Треухов, - разве ты говорил что-либо подобное раньше? Наверное, ты уже ни на что не годен, выработал свой потенциал. Думаю, нам лучше расстаться. Когда я встретил тебя там, на посту, я подумал что, наконец, обрету какую-то надежду на нормальное будущее. Я всегда верил в тебя, и ты оправдывал надежды, и не только мои. А сейчас, ты сидишь здесь и ноешь, что не знаешь, что можно сделать.
   - Подожди, - вскрикнул я, когда Женька поднялся со своего кресла, намереваясь уйти. - Ну-ка, быстро сядь и слушай меня, - Злоба, в первую очередь на себя самого захлестнула меня, - Можно всё понять, но твоё обращение, все эти твои действия и слова меня жестоко оскорбляют.
   - А что ты хотел? Чтобы я сюсюкался с тобой? Ты же не маленький, сам должен понимать, что добровольно сунулся в пасть ко льву. Тебя никто не заставлял приезжать сюда. Только не надо, - протестующее вскинул реку Треухов, когда я открыл рот, чтобы выразить своё "против". - Не надо говорить сейчас, что это связано с твоей карьерой. Ты знаешь лучше меня, что ценный сотрудник и, даже твой отказ не повлияет на твою репутацию. Тебе захотелось неприятностей, захотелось душевных мук и страданий, вот ты и рванул в Россию, не понимая, к чему это приведёт. А когда, тебя ударила по голове действительность, ты заскулил и удираешь в кусты, оставляя на поле боя немощных, которым до этого собирался оказывать всестороннюю поддержку.
   - Но, я же не святой...
   - Конечно, ты, скорее всего, прячешь рожки. Но, даже это накладывает на тебя определённые обязанности. В общем, Или ты сейчас предлагаешь выход из создавшейся ситуации, какое-то оригинальное решение, что всегда было свойственно тебе, или я ухожу и забываю о твоём существовании. Можешь делать что хочешь, но я даже не обращу на тебя внимания после этого.
   Разбитый и потрясённый, жалеющий и ненавидящий сам себя, желающий провалиться сквозь землю или растаять перед жарким огнём, как беззащитный кусок воска, мне было ужасно стыдно и горько за себя, за свои поступки, за то, что я приехал сюда на свою погибель, за то, что я уехал отсюда когда-то. За избитую покорёженную жизнь, которая была настолько жестоко разбита, что гнулась и ломалась в самых неожиданных местах, когда этого ожидаешь меньше всего. Дальше можно было не жить, но и Женька, чёрт возьми - прав. Что же можно было предложить, что придумать, чтобы искупить свою вину, загладить вред от совершённых ошибок.
   - Знаешь, - сказал я, глядя снизу вверх на Треухова, - ты прав и я во многом виноват. Тебе может показаться, что я стал безответственным, но я потерял себя, потерял нить жизни, смысл своего существования. Мне не следовало сюда приезжать, это я понял ещё до того, как пересёк границу. Но, раз уж я здесь, ничего другого не остаётся, как бороться за свою правду. Поэтому, я хочу создать организацию, занимающуюся проблемами обездоленных детей. Не знаю, как такое может называться в этой стране.
   - Это уже интересно, - Женька вернулся в кресло, - продолжай развивать мысль.
   - Наверное, я сделаю фонд, который будет финансировать разнообразные программы помощи сиротам, детским домам и беспризорникам. У меня нет опыта создания подобных вещей но, я думаю, мы сможем найти заинтересованных людей, знающих в этом толк.
   - Ну вот, а жаловался на трудную судьбу, - Треухов расправил полы плаща. - Слушай, открой окно, а то что-то душно стало.
   До самого утра мы обсуждали возникшую идею. С рассветом, исписав три блокнота и прилегающую к месту обсуждения бумагу, до которой только смогли дотянуться, родилась точная, облачённая вдохновением идея. Мы решили делать некоммерческий фонд помощи сиротам и обездоленным, всем, кто мог нуждаться в помощи. Первоначальные финансовые вложения брал на себя я, в дальнейшем мы планировали подключение других людей, имеющих возможность оказывать нам денежную помощь. Но, самым главным, для реализации нашей идеи, было привлечение людей, имеющих возможность оказывать нам содействие не деньгами, а любым другим способом. Главным образом, мы рассчитывали на поддержку тех, кто мог бы предоставить одиноким детям проживание, хотя бы временное, возможность почувствовать себя в семье. В будущем, мы надеялись построить собственный детский дом, по принципу организации, отличающемуся от всех существующих аналогов.
   Дело пошло споро, уже через две недели мы владели всеми необходимыми документами, требующимися при открытии подобных организаций и везде, где бы мы ни говорили о задуманном мероприятии, на нас смотрели, в лучшем случае, как на сумасшедших. Но, ничего уже не могло сбить нас с пути, особенно это можно было отнести на мой счёт. После той жуткой ночи, Треухову удалось вселить в меня такую уверенность, что я не мог остановиться, продолжая совершенствовать воплощаемое. Я являлся отличным примером для тех, кто ещё проявлял колебания, раздумывал над тем, стоило ли присоединяться к нам. Теперь уже можно было не сомневаться, что всё это стало делом всей моей жизни.
   Только, с наступлением настоящей весны, полноправной хозяйкой захватившей окружающее пространство, я всё чаще вспоминал о маленьком Вите, который, обретя на миг надежду, повстречав в своей короткой, но уже такой несчастной жизни близкого и родного человека, вновь потерял его. Я очень надеялся, что эта потеря будет для него не навсегда, но сейчас, в сложившейся ситуации я был не в силах что-то исправить. Каждую ночь, когда я вымотанный и выжатый возвращался домой, предпочитая отдавать себя всецело избранному делу, чтобы как можно реже вспоминать о дорогом моему сердцу человечке, я падал на заправленную кровать и засыпал прямо в одежде. И в этих отрывистых снах, наполненных цветом и объёмом, я видел, как у нас с ним всё будет прекрасно и замечательно.
   Можно было сопротивляться, бороться убеждать, но это всё казалось бессмысленным и ненужным, наполненным бесцельностью. Можно было ехать к Зинаиде Архиповне и сидеть перед дверью её квартиры, вымаливая разрешение, ожидая, что она проникнется пониманием и сочувствием, хотя бы не ради меня, а ради своего внука. Но, я не поддавался на ненужные провокации, утопая в работе, к тому же, дел было действительно много. И только ночью меня терзали счастливые кошмары.
  

- Эпилог -

   Море побагровело, собираясь плотно поужинать заходящим солнцем. Светило сопротивлялось, пытаясь зацепиться лучами за землю, но силы его были на исходе и медленно, но верно вода скрывала свет в своей глубине. Здесь темнело быстро, только что было светло и можно подставлять подёрнувшиеся загаром плечи губительному ультрафиолету, как вдруг, без предупреждения всё погружалось во тьму. Будто неведомый электрик повернул реле, обесточивая небо и тут же, без анонсов и афиш, из ниоткуда возникали мириады звёзд. Весь небосвод освещался огоньками, как гигантская новогодняя ёлка, придавая каждому предмету на земле причудливые очертания. Именно в это время мне больше всего нравилось море, бурное и неспокойное, раздражавшееся от этого назойливого света, который невозможно было поглотить так же спокойно как солнце. Гневные буруны бились о волнорезы и облизывали песок, как преданный пёс ложились у ног и почтительно отползали назад.
   Хорошо и блаженно было наблюдать за смертью солнца, за его ежевечерним циклом, когда уверен, что завтра всё повториться вновь. Виктор замолчал, вглядываясь в последние лучи, захлёбывающиеся в воде. Я смотрел на него в упор, пытаясь угадать направление мыслей. Пережить столько лишений, чтобы в конце пути вновь оказаться одиноким в своей боли. Я хорошо понимал его, так как сам был точно таким же, мне был чужд этот мир, с его надуманной архаичностью, строгой симметрией городских стен и хаосом жизни. Бросаясь из одной крайности в другую, я искал спасения, пытался убежать от самого себя и не находил пути. Лишённый спасительной среды, как маленькая рыбка, по глупости выпрыгнувшая из аквариума, я барахтался в высыхающей луже и ловил ртом бесполезный воздух. Никто не мог, да и не хотел помочь мне, а я не нуждался в этой помощи, мне не нужно было милосердие, потому что моё сердце очерствело в этой бессмысленной битве.
   Исходя из собственного опыта, я понял, что Виктор поступил правильно, отдавая свои силы тем, кто в этом нуждался, находя понимание и сопереживание в таких же, как он страждущих. А почему, собственно, нет? Чем я хуже него, делающего добро в тот момент, когда все плюют тебе в спину, тычут в тебя пальцем и готовы закидать камнями. Это и есть самое настоящее проявление жизни; в общении, в поиске вопросов и ответов. Не это ли завещал нам Христос, не об этом ли говорил Будда и пророк Мохаммед. Лёжа на твёрдом топчане, обдуваемый мокрым ветром я принял решение идти тем же путём, стремиться к совершенству, оказывать помощь и поддержку тем людям, кто в этом нуждается. К чему деньги, если они не помогут тебе обрести покой и вечную жизнь, не подарят железное здоровье и сказочное счастье. Можно дарить радость окружающим и получать за это ответное уважение и любовь, тогда и мир станет чуточку чище и светлее.
   - Вить, я тут подумал, - хрипло пробормотал я, но тут же взял себя в руки, откашлялся и повторил. - Я говорю, хочу помочь тебе, давай вместе работать над твоим фондом.
   - Ты серьёзно? - Удивлённо вскинул брови мой собеседник. - Знаешь, рассказывая тебе всё это, я не ставил целью убедить тебя в чём-то. И уж конечно, не пытался привлечь на свою сторону. Мне просто надо было выговориться, освободить душу для того, чтобы наполнить её новыми чувствами и переживаниями. Если ты действительно хочешь помочь мне, я буду только рад, очень трудно справляться со всем этим одному, много людей не понимают моих целей. Они ищут подтверждение тому, что всё это лишь афёра, которую я затеял для личного обогащения. Все вокруг помешались на деньгах, на собственных шкурных интересах и считают, что окружающие точно такие же, как и они.
   - Надеюсь, ты понимаешь, что я не такой. Всё-таки, мы давно знакомы и многое прошли вместе, должны понимать и чувствовать друг друга. - Мои слова были какими-то заискивающими, хотя мне и не было стыдно за них. Как на исповеди, открывая душу, ты очищаешься, становишься душевно светлее.
   - Я удивлён, - улыбнулся Горин, - нет, честно, я всегда представлял тебя жестким человеком, с железным штырём вместо хребта. Тебя невозможно было переломить, ты не испытывал жалости и сострадания. А сейчас ты открыл своё настоящее лицо, и это лицо мне очень нравиться. Ты же видишь, я тоже изменился, очень сильно изменился, поменял приоритеты, нашёл цель в жизни. Я живу теперь не просто так, не набиваю свою мошну в бесцельной попытке заграбастать под себя всё, до чего могу дотянуться. Я помогаю людям и получаю от них взамен благодарность. Мне достаточно этого, мне хватит немого согласия, кивка головы в знак одобрения, чтобы я наполнялся силами для следующих подвигов. А, смотря в радостные глаза детей, которые ещё вчера казалось, потеряли всякую веру в человечество, превращаясь в таких маленьких волчат, я получаю непередаваемое наслаждение.
   - Хорошо понимаю тебя. - Кивнул я. - Можно я задам тебе некорректный вопрос?
   - Попробуй, не знаю, что может прийти тебе в голову некорректного.
   - Меня волнует только одно, неужели ты, ставший таким сильным духовно, прекратил бороться за Витю?
   - Конечно, - лёгкая улыбка вновь прокатилась по его губам. - А зачем?
   - Ну, как же, - посмотрел я на него несколько ошарашено. - Ты же столько прошёл, чтобы добиться этого. Ты и изменился только благодаря нему. Иначе, зачем всё было нужно.
   Улыбка становилась всё шире, взгляд превратился в тёплый луч, как продолжение ушедшего солнца. Я не понимал, отчего ему так радостно, пока не осознал, что он смотрит не на меня, а куда-то вдаль на то, что было за моей спиной. Обернувшись, я увидел бегущего от воды мальчика. Вздымая голыми пятками тучки песка, паренёк бежал в нашу сторону, весело подпрыгивая и размахивая руками. Что-то знакомое было в его лице, в мокрых прилизанных морем тёмных волосах и в блеске задорных глаз.
   - Пап, можно я ещё покупаюсь, - мальчик пробежал мимо меня и уткнулся в колени Горина. - Вода такая классная.
   - Хватит на сегодня, Витя, - ответил приятель, легко касаясь ладонью вихра, непокорно торчащего из самой макушки ребёнка.
   Невероятная догадка пронзила меня холодным уколом, а мурашки пробежали по спине и ногам. Неужели ему это удалось? Он смог исполнить свою главную мечту, добиться желаемого.
   - А давай, замок построим? - мальчик склонил голову набок.
   - Давай, - согласился Виктор, - начинай, я сейчас подойду.
   - Ага, - голос только начал звенеть, а заводной моторчик детства уже унёс непоседу.
   - Ты... Я... - Заикнулся я и посмотрел на него вопросительным взглядом.
   - Как вода, дорогая, - спросил меня приятель, почему-то обращаясь как к женщине.
   - Прохладная. - За моей спиной зажурчал тонкий прозрачный ручей, обдавая живительной влагой высохшие ладони.
   Я обернулся и встретился взглядом с Афродитой, только что вышедшей из морской пены. Мокрые волосы струились по плечам, обрамляя нежное точёное личико. Тонкое тело скрывалось в купальнике, который, хотя и пытался спрятать от чужих глаз некоторую часть прелестного тела, ничуть не нарушал гармонии. Захлопав ресницами и открыв рот, я смотрел, как девушка принимает из Витиных рук полотенце, взмахивает головой, стряхивая морские капли с волос и, грациозно обтирается.
   Проблеск непонимания проник в мой мозг, и я обернулся к приятелю за объяснениями. Вероятно, мои глаза выражали всё, что собиралось сорваться с языка, потому что он поднял ладонь, преграждая этот словесный ливень.
   - Ритусь, посмотри, что там Витя делает, - попросил Горин.
   Девушка повернулась, выискивая глазами мальчишку, кивнула и пошла к нему. Я приподнялся на топчане, чтобы приникнуть своим ухом к его рту, дабы не пропустить ни одного звука.
   - Чего ты задёргался? - Усмехнулся приятель, - Ничего необычного. Всё было заранее предрешено.
   - Но как!? Как тебе удалось добиться, каким образом ты получил возможность забрать мальчика? - Захлебнулся я в водовороте вопросов.
   - Да, здесь не совсем приятная история, которую мне тяжело вспоминать. Но, ради нашего будущего сотрудничества... Ладно, расскажу. Зинаида Архиповна, Витина бабушка приехала ко мне через два дня...
   - Молодой человек, я долго думала, вспоминала наш разговор и поняла, что другого пути нет. Я старый человек и не смогу помочь своему внуку. Ему нужно жить, учиться и выбиваться в люди. В том положении, в каком он находится сейчас, для него существует только одна дорога - пойти по стопам своего отца. Если бы я даже нашла в себе силы и взяла его к себе, то обрекла его на муки, гораздо более серьёзные. Я не хотела говорить вам тогда, при нашей встрече, но сейчас готова. У меня рак, очень серьёзная стадия заболевания. Сами понимаете, врачи не говорят всей правды, скрывают, обнадёживают. Только я всё чувствую и понимаю, что жить мне осталось не так и много. Что произойдёт с мальчиком, когда он, в один ужасный день потеряет меня, даже и не представляю. В этом случае, ему лучше было бы оставаться в детском доме и пусть всё будет так, как будет. Только вы, приехав ко мне, разбередили старую рану. На следующее утро я сходила к Надежде Степановне и узнала, что вы были и у неё. Услышав, как она отзывается о вас, я поняла, что нужно моему внуку. Ему нужны вы! Знаете, я и в детском доме побывала, прежде чем к вам прийти. Сначала поговорила с директором, который только укрепил меня в моих мыслях. Правда, мне, старой дуре, и этого показалось мало. Я поговорила и с Витенькой. Сильно рисковала, боялась, что он может узнать меня, сказала, что я воспитательницей буду работать у них. Очень опасалась, что он узнает меня, но он, слава Богу, не узнал. Так вот, он так говорил про вас, называл такими нежными словами, что я полностью перестала сомневаться. Подождите, - взмахнула она рукой, когда я попытался что-то сказать, - я не закончила. Когда я прощалась со своим внуком, он попросил меня наклониться и прошептал что-то. Знаете, что он сообщил мне? Да, молодой человек, после того, как я вам это сообщу, вы станете ответственным за его судьбу. Он сказал, что хочет, чтобы вы были его папой. Понимаете, молодой человек, он назвал вас папой.
   - Так, что же здесь неприятного, - поинтересовался я. - На мой взгляд, это радостная новость.
   - Подожди, - вздохнул Виктор, - не знаю, чем она действительно болела, но она потеряла сознание на пороге моего дома. Я сам хоронил её. Она умерла, не приходя в сознание. Мне кажется, она крепилась и держалась до того момента, пока не скажет мне самого главного. Потом, в её жизни было всё сделано, и можно не мучаться.
   Невероятно, жизнь преподносит сюрпризы, которые неспособно создать самое изощренное воображение. Так перевернуть всё внезапно, осветить светом надежды человека именно в ту секунду, когда он стоит на краю пропасти, готовый ринуться туда с головой. Мне сложно было понять тот вихрь действительности, сквозь который прошёл Горин. Мне довелось испытать многое, но таких душевных мук и переживаний не хотелось бы узнать никогда. Будучи человеком сильным, я не верил в свою способность противостоять такому натиску, меня могло и не хватить.
   - Значит, с Витей всё разрешилось благополучно? - Переспросил я, ещё не до конца поверив услышанному.
   - Ну да, дальнейшее уже не является сюжетом для повествования, всё слишком нудно и неинтересно. Несколько недель я потратил на сбор необходимых бумаг, оказалось что, будучи гражданином Соединённых Штатов, я имел больше прав и возможностей для усыновления, нежели гражданин России. Особенно быстро процесс пошёл после небольшой суммы внесённой в карман некоторым ответственным сотрудникам. Где-то, через месяц состоялся суд, и я стал полноправным отцом.
   - Для тебя и мальчика всё разрешилось благополучно, - немного позавидовал я. - Почему же ты решил заняться фондом?
   - Я вышел на работу через неделю, до этого брал отпуск за свой счёт. Ты себе не представляешь, что творилось в эти семь дней. Мы с мальчишкой не вылезали из парков, голова кружилась от разнообразных каруселей и аттракционов. Зайдя в офис, я увидел, что и без меня здесь хорошо справляются. Всего лишь один звонок Ли Дину и я свободный человек.
   - Чем же ты теперь зарабатываешь на жизнь?
   - Ну, я грамотно вложился, часть моих накоплений размещена в акциях и приносит стабильный доход. Все остальные деньги я отдал Ваилу и теперь он крупный ресторатор, владелец сети ресторанов, а я являюсь вице-президентом его фирмы. Почти вся прибыль идёт на развитие фонда, председателем совета попечителей которого стал Треухов. Самой крупной победой мы считаем то, что интернат, под руководством Михальчука передали в наше ведение. Мы организовали детский центр реабилитации, весной завершили строительство большого медицинского центра на территории колхоза "Новый путь". Я рассказывал тебе о деревне, неподалёку от интерната. Все жители бывшей деревни в полном составе, включая председателя, теперь наши работники. Бабушки стали нянечками, и дети их безумно любят. Ты бы слышал, какие сказки они рассказывают, даже мечтаю издать сборник старинных легенд и преданий. А мужчины сподобились по хозяйству, как раз к прилёту грачей научили малышей делать первоклассные скворечники. Да и моя супруга владеет престижным ателье и шьёт одежду под собственной маркой.
   - Я услышал, что твою жену зовут Маргарита, - мне было не просто решиться задать этот вопрос. - Извини, быть может, я затрону твою душевную рану, но это случайность или ты специально нашёл девушку с таким же именем?
   - Ты так ничего и не понял, - усмехнулся Горин. - Это не случайность и не преднамеренные поиски. Это часть невероятной действительности, логическое продолжение цепочки событий, которая началась с того самого момента, когда я приехал в страну. Понимаешь, жизнь действительно похожа на зебру, только не чёрно-белую а, скорее, серо-белую. Серые полоски являются причинами наших неверных поступков, выбором не той дороги на развилке. Только, как бы неправильно ты ни действовал, наступает период покаяния, когда надо признать, что твой путь не верен, это и есть белая полоса. Надо добровольно и искренне раскаяться, понести наказание за свои проступки. Я с лихвой расплатился за всё плохое, что совершил в своей жизни. Вставая на путь исправления, я понял, что должен не просто исправиться, но и исправить чужие ошибки, взять на себя ответственность за чужое зло, чтобы облегчить судьбу заблуждающихся, уберечь их от боли и показать верное направление. Осознав это, я приехал к Рите. Приехал вместе с Витей. Она увидела его и сразу похорошела. Появилась улыбка, та самая, которую я хранил в своей памяти все эти долгие годы.
   - Ты хочешь сказать... - больше я не мог произнести ни слова. Поверить в этот сказочный рассказ, в какой-то момент, превратившийся в реальность, у меня не было сил.
   - Да именно так, - согласно качнул головой Виктор. - Пришлось пройти серьёзный курс лечения, но теперь всё позади. Мы вместе и абсолютно счастливы. Скажу по секрету, что недавно Витя спрашивал меня, сможем ли мы подарить ему братика или сестричку. Так вот, мы решили выполнить его просьбу, и ожидаем пополнения в семье. Приглашаю тебя быть крёстным отцом нашего будущего малыша.
   - Спасибо, - заторможено поблагодарил я. Находясь под сильным воздействием от его слов, я не мог до конца вникнуть в происходящую действительность.
   - Ну, ладно, - заметив моё состояние, Горин решил дать мне время на передышку. - Я пойду, помогу сыну.
   - Ага, - сдавленно прошептал я.
   - Вот мой телефон, - он написал на клочке бумаги несколько цифр. - Мы скоро уезжаем в Москву, так что, как только выберешься - звони.
   Я смотрел как он, лёгкой пружинистой походкой удалялся от меня и не мог вернуться в реальность. Было впечатление, что я только что вышел из кинотеатра, где посмотрел тяжёлую психологическую картину, от которой мозг ещё не оправился, путая фантазию и существующую действительность. Какой восхитительно непостоянной может быть наша жизнь, даруя удивительные встречи и ситуации. Возвращаясь мыслями на пляж, к остывающему морю и мокрому песку, я понимал, что и в моей судьбе начинается новый период. Закончился серый период, и мои ноги вступили на белую, обещающую невероятные изменения в жизни полосу. Я многое испытывал, многое видел и через многое прошёл, но то, что мне предстояло, я никогда не чувствовал раньше. Что-то совершенно новое, изумительное и яркое. В этом новом существовании я понимал только одно, пришла пора покаяния, наступило время для того, чтобы исправить чужие ошибки.
  

Декабрь 2003 - февраль 2004

Москва

  
  
  
   1
  
  
  
Оценка: 6.14*6  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"