Лето 1855 года было обычным, урожайным. Из земли выжимали всё, что было можно. Крестьяне работали с подъемом, с юморком и огромным желанием к концу страды сыграть долгожданные свадьбы. Село Глазок, с его чистой и живописной рекой Лесной Воронеж, Тамбовской губернии, Козловского уезда, центр Черноземья России. Именно здесь начинается род Фурсовых. Работящие, прижимистые, но в тоже время и любящие погулять широко, как только позволяет русская душа. Мой предок, Михаил - хлебороб, без образования, хваткий, вспыльчивый. Он всегда был забиякой среди соседей, и топор, торчащий у него из-за пояса, напоминал остальным, что трогать его не стоит. Взял в аренду через знакомого писаря при Дьяке небольшой надел, чтобы обрабатывать землю и кормиться этим. Любил поработать и погулять всласть, а ещё любил баб. Не раз мужики лупили его за эти два порока прилюдно и жестоко. Однако никто из них не забывал о постоянно торчащем топоре за кушаком Михаила. У Михаила было два сына Панкрат и Василий и ещё несколько дочерей. Михаил всё больше стал пить, девок поразобрали замуж, Панкрат продолжал работать на отцовском наделе, а Василий перебивался случайными заработками у людей более зажиточных. Однажды Василия к себе пригласил в услужение на вид совсем невзрачный мужичок, но как оказалось потом, имел он несметное богатство. Вот тут и начали копиться грязные деньги Василия. Его хозяин, изощрённый хохмач, садист и придурок, садился на горшок и справлял нужду, а после кликал:
- Васька, теперь твоя очередь становиться богатым!
И Василий из мочевины, что ещё не самое страшное, а то и из кала доставал золотые монеты губами, под смех своего благодетеля, после чего быстро ополаскивал рот, и вот уже три, а то и шесть полновесных золотых монет были его неприкасаемой собственностью. Дневная выручка, дурно пахнущих денег, росла с каждым днём.
Василий управлялся с хозяйством один. Женщин в доме не было. Да и того двухэтажного особняка, что после революции станет сельсоветом, тоже пока ещё не было. Была хорошая добротная изба, ладное подворье и много денег хозяина, которые он скрывал от чужих глаз и даже носил не совсем новые порты. И только Василий знал как крепок и богат его хозяин. Когда приезжали "государственные люди", обходя с осмотром дворы, хозяин подобострастно убеждал их, что очень болен и, наверное, до урожая не доживёт. С поклоном провожал до калитки, желал всяческих благ и всего, всего, что может дать Господь. Но когда "люди" уходили, он материл их, лез на полати, вынимал из заначки кулак полный золотых монет, бросал их к двери и кричал:
- Васька, прибери это дерьмо, оно тебе ещё пригодится!
И ругался матом долго, со злобой и остервенением. Быстро подобрав разбросанные монеты, Василий становился на двадцать - тридцать штук этих жёлтых монеток богаче. Потом хозяин моментально засыпал, казалось, что встреча с урядником, приставом или ещё каким - то наделённым властью чиновником отнимало у него столько сил, что только крепкий сон и мог восстановить его силы. Пил хозяин редко и мало, голова его всегда была ясная, действия продуманы. Василию шёл двадцать седьмой год. Пора бы жениться, но хозяин не отпускал его от себя, одним лишь предложением:
-Уйдёшь от меня, потеряешь всё, дождешься, когда я отпущу тебя, то богаче тебя в этом крае человека не будет. И самое главное, ты сможешь тратить эти деньги не для баловства, а на любые нужды, красавицу жену, детей. И наконец, купи ты все эти земли, которые как ломоть хлеба нарезаны вокруг, а хозяина не имеют, вот ты и станешь этим хозяином и наконец, узнаешь, что такое настоящая жизнь. Впрочем, мужик ты толковый, и даже как я заметил добрый. Никогда не будь добрым, будь рачительным, прижимистым, но, а кое- когда и великодушным. Ну, вот покажи мне какой ты не жадный, много золота у тебя скопилось, выбрось хоть пять монеток в форточку, на улицу.
Василий не знал, что это просьба или очередная забава, или приказ. Он лез в свой закуток, где стояла его лавка и трясущимися руками доставал пять монеток а, подойдя к окну, которое выходит во двор, бросал в форточку.
-Ай да Васька! Ну и молодец, ни себе, но и ни врагу. Ну, в общем, молодчина. А сейчас, дуй - ка во двор, принеси мне все пять монеток - и засмеялся.
- Окно - то, дубина, прямо в крапиву смотрит, не мог, что ли в соседнее бросить.
И выталкивал Василия во двор, минут через сорок, пятьдесят Василий приходил, клал на стол перед хозяином эти пять монет, руки у него были опухшие, красные, глаза злые, как же он ненавидел в эти минуты своего хозяина.
-Ну что, ты мне теперь по морде врежешь? - изгалялся он.
-Нет - отвечал Василий - не рубят сук, на котором сидят.
-Молодец ты мой - нежно говорил хозяин и, поцеловав Василия в макушку, лез к себе на полати, а возвратившись высыпал на стол целую кучу золотых.
-Ты поступил правильно, и я так же поступил бы. Бери, заработал.
И тихо мурча себе под нос какую - то незнакомую мелодию лез к себе на полати спать. Василий выходил во двор, играл с кавказскими овчарками, проверял скотину и другую живность. Затем Василий поднимался по ступенькам на крыльцо, присаживался и надолго задумывался о своей жизни. Состояние его росло, он уже насобирал подачек от своего хозяина довольно много и стал завидным женихом на всю округу. Но слова хозяина о том, что всё, чем располагает он сам, будет и его со временем, грело душу Васьки.
- Не должен же он обмануть меня - думал Василий - захотел бы, давно бы убил или выгнал, а здесь я ему и за сына, и за мать, и за управляющего. А главное, он мне доверяет, доверяет каждый день всё больше и больше.
Василий видел, как из-под тюфяка на своей полати, хозяин берёт и с пренебрежением бросает себе под ноги золотые. Раньше он хотя бы задергивал ширму, а сейчас он этого давно не делает, но к стоящему сундуку под полатями подходить было строго запрещено. Обязательным остается только одно - двор всегда должен быть закрыт, а собаки выпущены из вольера. Два охотничьих ружья, имеющихся в избе, заряжены и готовы к отражению какой - то непонятной опасности. Василий всё это исполнял досконально. Однако и при таких близких отношениях издевательства над Васькой продолжались. Предмет "горшка" повторялся каждый день. Было конечно противно, но не до такой степени, как раньше. Уже не хотелось стукнуть своего мучителя топором по голове, а наоборот, его голова в ссадинах и рубцах внушала даже жалость. Как можно было сделать такому человеку больно, если он уже пережил эту боль и возможно неоднократно. Он мыл своего хозяина прямо в светлице избы. Все его тело было изрыто пулевыми углублениями и резаными шрамами, но Василий никогда не спрашивал о происхождении их у хозяина. После купания Василий растирал хозяина непонятной жирной жидкостью, особенно суставы коленок, локтей и плеч. Хозяин легко постанывал, боль отпускала его на время. Василий укутывал его простынёй и накрывал сверху тулупом, хозяин тот час же засыпал, иногда даже забывая брать с собой на полати заряженное ружьё. Да и от кого ему было прятаться, если первые два года, он был до такой степени насторожен, что мог просидеть с Васькой целую ночь у двери избы в ожидании незваных гостей. Утром долго разглядывал следы возможных чужаков, сейчас же было всё не так. Он перестал бояться. Васька был для него вполне подходящей фигурой, для ухода и пригляда за домашним хозяйством. Избу он справил себе новую, на имя Егора Бурыкина, отставного есаула казачьего войска. Уважение и даже страх местных, да и во всей округе по отношению к нему присутствовали всегда. В церковь он ходил только на престольные праздники, крепко угощал клир всем, чем можно было. И только Васька знал, что он очень чего-то боится, а первое время так и ждал, что по его душу, кто - то придёт с каким - то вопросом, ответом на который могли быть только выстрелы ружей, готовые в любой момент прервать подобный диалог. Васька в селе перестал хороводиться с девками, стал замкнутым, на вопросы о хозяине не отвечал. А если и отвечал, то всегда одно и то же, вдолбленное ему хозяином:
-Мужик он крепкий - бывший военный ветеран. Достатком силён. Богобоязненный, просто так не обидит, но за не сделанное спросит. А то, что сам он избегает деревенских посиделок, так за хозяином догляд нужен, раненый он весь перераненный, а если не откажусь я от него, то всё чем он владеет, моим станет и тогда возможно землицы можно будет прикупить, да и вообще барином стать.
Над ним смеялись:
-Да у твоего хозяина на портки новые денег нет, а ты вдруг вместо этих портков земли прикупишь, да дом добротный срубишь, блажь всё это Васька, выбирай-ка ты себе любую девку, деток нарожай, всё на земле какой след оставишь, а то ведь все мы под богом ходим. Вдруг твой полоумный казак подстрелит тебя как зайца и всё. Гляди, твой брат Панкрат семью завёл, детишки у него, хозяйство невесть какое, но своё. Баба опять же справная, глаза проглядишь от удовольствия, а ты всё ждёшь да ждёшь, когда сдохнет твой казачок. Так ты до самой старости этого ждать будешь.
Василий, молча выносил справедливые слова своих односельчан, но ухудшающееся день ото дня здоровье есаула, и лично виденное им несметное богатство, держали его около старого вояки. Он знал, что когда - нибудь, хозяин отблагодарит его за безупречную трехлетнюю службу. И наконец, это случилось. Утром Егор велел подготовить повозку для дальней поездки в Козлов. Взять с собой провианта, овса, ружья.
- Авось дотемна и управимся.
И они первый раз за три года с хозяином выехали со двора, в далёкий уездный город Козлов. Дорога была изнурительна даже для Васьки, все тридцать пять вёрст по бездорожью, то трясло, а то и просто сбрасывало с повозки. На дне телеги закрытой слоем соломы лежал тот самый заветный ящик, который не раз видел Василий и к которому никогда не подходил. В Козлов они ехали с громадными деньгами, для чего Васька не знал, а узнал бы, наверное, не поверил. Отставной есаул Егор Бурыкин ехал скупать все тамошние земли с подворьями, реками, лесами, лугами, покосами и прочим. Там же имелись две мельницы, две крупорушки, два маслобойных цеха, конезавод, винный заводик и прочее, прочее, прочее. Когда, хозяин договорился об этой сделке, Василий не знал, но сейчас в Козлове их ждали именно эти, уже бывшие хозяева, с которыми Бурыкин договорился заранее, за хорошие деньги, а сейчас собравшиеся только для того, чтобы скрепить купчую надлежащим образом в управе. Но это не самое главное. Всё, что приобретал Егор Бурыкин одномоментно переходило в руки Василия Фурсова, сына Михайлова, крестьянина того же уезда. Единственным условием сделки было то, что после смерти Егора Бурыкина, должен быть поставлен ему памятник среди будущей усадьбы, проект которого прилагался к утверждению. Его бюст с надписью: "Не забывай, кто дает, и помни о том, кто возьмёт", обязательно в Гетманском одеянии и с символом власти - булавой, купчая состоялась. По окончании дела был накрыт "стол" из блюд местного, самого дорогого Козловского трактира, прямо на траве, во дворе трактира. Были цыгане, артисты бродячего цирка, всё городское, так презираемое Егором, начальство, продажные девки и много чего такого, о чем, и подумать было страшно. За полдень Егор поднялся, поблагодарив всех, и прежде всего Ваську за службу, прилюдно поклонился ему со словами:
-Мы барин, рады Вас приветствовать на этой земле, молодого, красивого, умного, а главное справедливого и очень богатого.
В это время, из стоящей рядом невзрачной крестьянской телеги, вытащили окованный железом тот самый известный Ваське сундук, стоящие рядом два урядника стали поодаль его, с целью охраны.
- А чтобы процветала земля наша, в наследство Василия переходят деньги двести тысяч рублей золотом. Проверив все печати и обменявшись бумагами со старшим урядником, Егор Бурыкин помахал рукой удаляющейся телеге.
- А телега-то наша, когда забрать то её - забеспокоился Василий.
- Никогда - ответил Егор.
- Пусть выпьют за нашу милость служивые, ну а вы Василий Михайлович Фурсов, будете семьёй обзаводиться, усадьбу строить, дела бумажные в порядок приводить, конечно же, под моим присмотром, потому как грамотей из тебя никакой, а вот хозяин отменный уже есть. Да, а как же с братом со своим Панкратом решишь, ведь там голь перекатная, пожалуешь ему что, или как?
- Да нет батюшка Егор. За все три года службы у тебя, он меня избивал ни единожды, придурком называл, и говорил, что за кусок хлеба дело батькино почитай рушу, пусть уж теперь сам живет, как знает, а у меня своя дорога, крепкая, длинная, безбедная, а главное справедливая.
- Смотри, как знаешь, хозяин барин, кто оглядывается на кусачего пса, тот и вправду укушен будет, укушен, быть может, или самим псом, или выводком его, который похлеще этого пса покусать может.