В общепринятой интерпретации ленинской теории монополиям отводится роль движущей силы империалистической экспансии: захватив национальные рынки, они стремятся выйти за пределы политических границ своих стран, что вынуждает государства содействовать этой экспансии и защищать интересы капиталистов за рубежом. Однако Ленин понимает монополию не только в узко экономическом смысле отсутствия конкуренции, но и как ситуацию, когда один из субъектов конкуренции - фирма или государство - обладает огромным преимуществом над всеми остальными. Именно такой дисбаланс сил имеется в виду в процитированном выше фрагменте, где Ленин говорит, что территориальная и военная монополии Российской империи компенсируют недостаток развитого финансового капитала.
Поскольку монополистический капитализм остается неравномерным, в нем постоянно будут возникать такие асимметрии, создавая структурные условия для империалистической экспансии, перерастающей в войны. Концентрации экономической власти, то есть образованию монополий в узко экономическом смысле слова, сопутствует концентрация власти политической. Так у одного субъекта появляется подавляющее преимущество над другими, причем не столь важно, будет ли этим субъектом капиталистическая корпорация с мощными лоббистскими возможностями или полупериферийная диктатура, подчинившая себе крупный бизнес.
В свою очередь бенефициары политических и экономических монополий (правящие классы "великих держав" или держав, претендующих на величие) будут стремиться конвертировать это относительное и зачастую ситуативное преимущество в долговременное отношение господства, заняв в нем роль имперского центра, господствующего над периферией. Конкретные формы имперского господства, территориальные или неформальные, могут комбинироваться или сменять друг друга в зависимости от обстоятельств, а инициатива может исходить как стороны бизнеса, так и со стороны политической элиты: успешная империалистическая экспансия в любом случае потребует взаимодействия государства и капитала. Подобно тому, как, по выражению Иммануила Валлерстайна, любой буржуа стремится стать аристократом, а любой капиталист - превратить прибыль в ренту, можно сказать, что любой монополист стремится стать империалистом.
Причины российского вторжения трудно объяснить продолжением инвестиционного империализма (как пишут Кларк и Аннис, позиции российского капитала в Украине были далеки от доминирующих). Однако РФ обладала подавляющим преимуществом в экономическом и военном потенциале, которое открывало возможность развития неформального империализма через экономическое принуждение (особенно в эпоху "газовых войн" нулевых), а с 2014 года и через военные интервенции.
Так называемая "СВО" должна была стать в строгом смысле империалистической интервенцией с целью смены режима при сохранении формальной автономии Украины как государства и не предполагала прямой контроль над территорией. В апреле 2022 года, после провала первоначального плана по захвату Киева и разгрому украинской армии, цель "СВО" были переопределена: установить контроль над территорией Донбасса. Логика территориальной империи окончательно возобладала в сентябре 2022 года, когда после успешного наступления ВСУ в Харьковской области Кремль объявил об аннексии Запорожской, Херсонской, Луганской и Донецкой областей Украины. При этом на протяжении "СВО" российское военно-политическое руководство не оставляло попыток использовать свой контроль над частью украинской территории в процессе торга с Украиной и ее союзниками - начиная с отвода войск из Киевской, Черниговской и Сумской областей, оставления Херсона, заканчивая лоббированием интересов Россельхозбанка в рамках "зерновой сделки". В этом смысле территориальные приобретения РФ, безотносительно того, считать их колониями или нет, были и остаются лишь предметами империалистического торга вопреки фантазиям русских ирредентистов.
Одно из противоречий российского политического режима РФ - сочетание демобилизации масс как инструмента господства и демократической легитимации, поэтому коллективное действие даже своих идеологических союзников представляет для него угрозу. Об этом свидетельствуют недавние репрессии в провоенной публичной сфере, разочарованной ходом "СВО". С позиций ленинской теории, антидемократический характер российской власти представляет собой проявление империализма во внутренней политике: переход к монополистическому капитализму в экономике влечет за собой политическую реакцию. В статьях времен Первой мировой Ленин называет империализм отрицанием демократии, понимая это отрицание в первоначальном смысле времен Наполеоновских войн - как военный деспотизм. Империалистическая война, по Ленину, есть тройное отрицание демократии: "а - всякая война заменяет "права" насилием; б - империализм вообще есть отрицание демократии; в - империалистская война вполне приравнивает республики к монархиям".
Отношение некоторых левых к путинскому режиму как противостоящему западному империализму упускает из вида внутриполитическое измерение империализма российского. Чаще всего они противопоставляют соображения безопасности (в путинской интерпретации) антивоенной повестке российской демократической оппозиции, которую выдают за политическую наивность городского среднего класса. Вынося за скобки деспотический характер путинской власти, симпатизирующие ей левые воспроизводят парадигму времен Холодной войны: критика империалистического лагеря возможна лишь с позиций другого лагеря, не менее, а более реакционного, чем его геополитические оппоненты. Ленин в своем анализе империализма предостерегает от такой ошибки:
"Выделять "внешнюю политику" из политики вообще или тем более противополагать внешнюю политику внутренней есть в корне неправильная, немарксистская, ненаучная мысль. И во внешней политике, и во внутренней, одинаково, империализм стремится к нарушениям демократии, к реакции. В этом смысле неоспоримо, что империализм есть "отрицание" демократии вообще, всей демократии, а вовсе не одного из требований демократии, именно: самоопределения наций"
- социолог, независимый ученый, участник коллектива ПОСЛЕ.МЕДИА.