Ключом может бить не только жизнь. И не обязательно по голове или еще какому жизненноважному органу.
Мой неизбывный сосед Кеша Дроботов в дремучей молодости служил на какой-то военно-морской посудине боцманом. Название той посудины мне ни о чем не говорило, а экс-боцмана я звал просто и доходчиво -- Бося.
Судьба свела нас в ревущие семидесятые двадцатого века нашей эры в одном "холерном" бараке на дюжину коммуналок, и с таким отчаянным народонаселением, что участковый его "в упор не видел". Двухэтажная деревянная халабудина обязана была развалиться еще в пятилетку качества, но по невыясненным обстоятельствам дотянула до усиленной пятилетки, потом до ударной, потом еще до какой-то там...
Развалили халабудину насильственно с помощью бульдозера. Бесноватый прораб с обмороженными глазами утверждал, что держался дом исключительно на многослойных обоях, сцементированных мучным клейстером.
Судьба не развела нас с Босей: на последнем этаже новой девятиэтажки, куда нас переселили, мы стали соседями дверь-в-дверь; когда Кешина Зинка брала верхнее "ре" на своей пятидесятистрочной нотной зебре, моя Дуся спешила к двери послушать -- что там нового у соседей, и за что бьют Босю нынче.
А били Босю часто. Хотя не понятно за что: по хозяйству в доме Бося мог делать все. Бося был фанат благоустройства, и если его способности слабо могли проявиться в прошлой трущобе, то теперь ему было где развернуться. Ну, кто бы, например, стал шлифовать стены и потолки мелкозернистой наждачкой? А Бося мусолил их, как Бобик старую мосолыгу, и при этом не требовал компенсаций ни за вредность производства, ни за Зинкину вредность. Однажды он мелодично позвенел в мою дверь:
-- Шкап, -- сказал мне Бося, -- дай пылесос ненадолго, мой сдох...
Я удивился: если бы он попросил пару червонцев с гарантией возврата после четвертой получки, это еще куда бы ни шло. А пылесос... Перед кем он собирался устраивать "парад-алле", если свою тигроподобную супружницу и дочь сослал на курорт всего неделю назад? Бося просветил: он в их отсутствие затеял капитальный ремонт новой квартиры. Он уже сделал больше, чем ремстроевская артель, и осталось окропить стены и потолки нежнейшего колера известкой, ну а там останется лишь мелочь кой-какая. Стенки и потолки отшлифованы до блеска, раствор известковый -- сам бы ел! Как раз к Дню Военно-морского флота все будет -- шик, блеск, тру-ля-ля!
-- Отшлифованы!? Стены!?.. -- обомлел я. -- И потолки!?
-- Зайди, глянь, -- усмехнулся Бося.
И я зашел, и глянул. Да уж... В моем представлении шлифовка стен и потолков до сих пор могла выглядеть, ну... как полировка дров, что ли...
-- На кой уж так-то? -- посмотрел я на Босю больными глазами.
-- Шкап ты и есть Шкап! -- похлопал он меня татуированной клешней по подтяжке. -- Ты хоть знаешь, что такое настоящий флотский шик? Ты хоть раз видел, как морячки свой кораблик к смотру драят?
-- Насчет морей не знаю, а у нас в речпорту баржи от мусора драют просто: ставят плавкраном с берега на баржу небольшенький бульдозер, тот рыск-рыск по палубе -- все концы в воду, и "чешите грудь!", как говаривает наш бугор Леха.
-- Эх вы, чесатели, -- наипрезрительнейше хмыкнул Бося, -- не понять тебе, затемненному, самой идеи флотского шика!.. Посмотрел бы ты на мою посудину, за которую после смотра мне сам адмирал благодарность объявил!.. Ладно, катись. К военно-морскому Дню покличу, глянешь на флотский шик.
День этот настал через несколько обычных дней. Был я у Боси, видел своими глазами и шик, и блеск, и "тру-ля-ля". Не лень же было человеку все перевернуть вверх дном, выскоблить, вылизать и вновь утвердить на донышко! И все в одиночку. Что там подвиги Геракла по очистке авгиевых конюшен! Конюшни и дебил чистить может, а вот попробуйте из конюшни, сооруженной каким-нибудь СМУ, сделать хотя бы плацкартный вагон эмпээсовского толка! А тут вся квартира была просто отделана заново, так, как не смогли бы, пожалуй, отделать и самому начальнику СМУ. Зато весь Босин отпуск -- козе под хвост. Это в моем представлении. В его -- наоборот: вот Зинка прикатит и ахнет!
Чтоб не осквернять девственную полировку пола, Бося вытряхнул меня из шлепанцев, проконвоировал по всей квартире босым и загнал на камбуз -- кухню, на человеческом языке. Но не босином!
Экс-боцман поставил на стол старорежимный ведерный самовар и два тонкостенных стакана с золотыми полосками, как на военно-морских рукавах.
-- Чаепитие в Мытищах, -- тупо сострил я.
-- Сядь, Шкап! -- властно припечатал меня Бося к синтетической табуретке и метнул на стол еще вазу с яблоками. Потом нацедил из самоварного краника в военно-морские стаканы какой-то бурды цвета общепитовского чая и встал.
-- Встань, Шкап! -- торжественно пригласил Бося и меня, а сам выпрямился так, будто лом проглотил. Я отклеился от табуретки, и понюхал содержимое стакана -- пахло старым веником.
-- На флаг и гюйс!!! -- рявкнул Боська.
-- Это что? -- не понял я. -- Вроде гальюна, что ли...
-Шкап, -- приопустил стакан Бося, -- смотри, ты не Зинка, издевательств не потерплю... за такие гадости знаешь, что бывает?
-А с твоей стороны это не гадость? -- мотнул я военно-морским стаканом. -- Какими помоями в такой день потчуешь!.. И почему ты этот сиротский чай прямо в самоваре завариваешь?
-Пей! -- приказал Бося и сам гордо кивнул головой стакану, и... как в бочку выплеснул. Я повторил трюк, хоть и без военно-морского шика. Вкус показался специфическим.
-Что за псина? -- поинтересовался я, когда мы захрустели яблоками, -- вино не вино...
-Угадай! -- ухмыльнулся Бося.
Купить вина в нашем городе было все равно, что "мерседес" по лотерее выиграть: полусухой закон настолько иссушил своей огорчительностью привыкшие к возлияниям души, что скромному Босе в километровой очереди к винным магазинам делать было нечего: удавили бы, не доводя дело до кассы, без суда и следствия... На "ходынское поле" -- к винной точке -- ходили только самые отчаянные. Остальные гнали самогон. Но самогоном выпитая сейчас влага не была. Я недоуменно пожал плечами.
-- Эх, темнота-темнота, -- блеснул тремя фиксами Бося, -- сок это виноградный!
-- ?
-- Вот тебе и -- ?
-- А...
-- А просто залил полный самовар сока, изюму для закваски кинул, и во-он на тот шкапчик, повыше. Стоит там себе и дозревает потихоньку. И Зинка -- ни сном, ни духом -- конспирация полная; и под Указ не попадает: некриминальный продукт!
Я еще раз подивился Босиной многогранности.
-- Беру свои слова взад, -- сказа я.
-- Какие слова?
-- Ну, насчет псины...
-- Бери, куда хочешь... -- отмахнулся Бося, -- что с тебя взять, пехтура ты серо-буро-малиновая! Что ты видел, кроме кирзачей и барабана? Что ты вообще умеешь?
-- Не скажи, -- мотнул головой я, -- наш каптер в огнетушителях бражку заводил!
-- А-а!.. -- махнул рукой Бося. -- Я и говорю -- серость, убогость... давай-ка еще по одной...
И он вновь наполнил стаканы до золотых шевронов. Потом еще... потом еще...
Когда шевроны стали мельтешить и как лампасы -- переходя из горизонтального положения в вертикальное -- Бося добил меня длинной, как иноземная сигарета, тирадой:
-- Настоящий боцман, многоуважаемый товарищ Шкап, умеет все! И даже больше. Скомандуй мне: разобрать корабль до последней заклепки, сложить аккуратно на пирсе, все осмотреть, исправить, все изломать собственноручно, опять исправить, все собрать, как было, на самой дальней сопке и своим же ходом, своим, Шкап, добраться до якорной стоянки! На все -- два часа сорок четыре минуты, исполнение доложить... Да, Шкапчик, все на судне я мог сделать своими руками! Даже фикус индонезийский вырастил чуть не до клотика!.. Да что там фикус... А холодец? Боже мой, Шкап, как я забыл про холодец! Это же мой конек!.. Какой холодец я варил... кок от зависти вены резал! Вся команда во главе с капитаном ходила за мной и умоляла: боцман, не губи! Сваргань холодец! Не можем уже есть казенные еды! Только ты, боцман, можешь все! Уважь команду... Э-э-эх!!!...
Тут Бося чуть не заплакал:
-- Море, море... осамоварь, Шкап...
Осамоварились.
-- Море... -- тихо всхлипнул Бося, -- попробовал бы ты мой холодец, Шкап...
-- Бося! -- заплакал и я. -- Друг и чуть не брат! Вари! Сейчас вари свой холодец! Хоть из меня!..
-- И сварю! -- грохнул Боська по столешнице татуированным кулаком. -- Засекай время!..
Он оторвался от табуретки, упал на холодильник, но не сбил его, только потряс. Рывком распахнул белоснежную калитку и уставился в прохладное чрево, забитое всякой всячиной. Затем уверенно выдернул оттуда две скотские ноги и часть какого-то рыла. Когда он загремел кастрюлями, я его тормознул:
-- Постой! Сейчас я скороварку приволоку.
-- Тащи, -- не кивнул, а весь кивнулся Бося, -- живо!
Мы вколотили мослы в скороварку, добавили к ним воды и задраили люк. Бося грохнул агрегат на электроплиту и врубил конфорку на "полный вперед!".
-- Мигом допрёт! -- заверил я.
-- Я этих штук вообще-то не признаю, -- строго сказал Бося, -- но в честь такого дня и скороварку тебе прощаю... Сейчас ты будешь у меня пальцы облизывать...
Уровень сока в самоваре понизился еще на высоту военно-морского стакана, когда скороварка злобно зашипела, отбивая ритм грузиком-клапаном.
-- Зверь - машина, -- заверил я друга и чуть не брата, -- как часы работает...
-- Ку-да ей до флотских машин! -- возразил Бося. -- Вот на нашем камбузе...
И он понес все о том же, и нес бы до самого самоварного дна, если бы его не остановила скороварка: она пошипела еще, похрюкала, а потом вдруг сплюнула грузик в сторону и фыркнула в потолок таким ароматным гейзером, что свет померк в тучах пара и черт знает чего еще...
--
Хватай! -- взвыл я и кинулся к плите.
Бося отбил меня в сторону, ухватил скороварку за ручку-дышло и замахал ею, как бы сбивая пламя, хотя из проклятой дыры-дудки хлестало не пламя, а вонючий кипяток.
-- А-а! Стерва!.. -- взревел Бося и побежал через всю квартиру на балкон. Я за ним.
-- Стой! Стой! Не туда!.. -- вопил я.
-- За борт! -- крикнул Боська.
Он выскочил на балкон, завертелся со скороваркой вокруг себя самого, как собака за собственным хвостом, и... кинул посудину "за борт"...
-- Дура... -- сказал я, хотя можно было уже ничего не говорить: скороварка описала длинную дугу и грохнулась о чью-то голубятню.
Из голубятни во все стороны сразу порскнули птицы и, как ошпаренные, бросились врассыпную, забирая все выше и выше, удаляясь, кто куда, все дальше и дальше.
Этажами пятью ниже раздался нездоровый детский крик, и к нему тотчас присоединились визгливый женский с мужским прокуренным. Трио откричало что-то неразборчиво и захлебнулось. Скоро три фигуры выскочили из-за угла здания и наперегонки побежали к голубятне. Они бегали вокруг нее, помахивая руками...
А что теперь было махать? Птицы помаячили у горизонта и растаяли в дымке. Хозяева посуетились еще немного вокруг да около голубятни, выволокли на свет божий скороварку, пробившую хилую крышу и стали зачем-то смотреть вверх. А что они могли увидеть там интересного? Видели и нас, конечно, а что за невидаль-то?
-- Нихт форштейн! Ты б еще по-чукоцки вякнул, в три господа...твою!..-- выругался Боська, -- пшли вон отсюда, Шкап.
Только мы угнездились у самовара, в дверь постучали и одновременно зазвонили.
-- Телеграмма! -- догадался Бося. -- От Зинки!
Но в дверь ломились не почтовики -- все то же трио и еще кто-то. Все говорили хором, и поэтому Бося прервал переговоры, поставив ходоков, как Троцкий, перед фактом -- ни войны, ни мира: захлопнул дверь. Там долго еще не могли угомониться: митинговали и митинговали. Даже били в дверь чем-то тупым тяжелым.
-- Пусть выступают, -- сказал Бося и снова наполнил стаканы, -- вот я и говорю, Шкап, -- продолжил он, -- у нас на флотах так задраили бы тот люк, что не только мосолыги не выскочили, молекула не просочилась бы! Понимаешь? -- и он постучал по моей голове.
-- Весь флот взорвался бы тогда! -- сказал я и тоже постукал его по темечку.
Лучше бы я этого не делал: Бося откинулся спиной на холодильник и замер в строгой позе -- сидел задумчивым Буддой и задумчиво-прищуренно смотрел перед собой.
-- Боська, -- потормошил я его, когда мне наскучило ждать его расцепенения, -- Боська!..
Бося молчал и сопел, почти как скороварка. "Злится, что ль?" -- подумал я. -- А чем тогда его тушить? Тоже "за борт?" Но Бося сопел и сопел, не шевелясь.
Я прошел в комнату и притулился на диване, незаметно уснул, как в воду погрузился.
Очнулся в темноте. Полежал, чувствуя непривычность обстановки, восстановил в памяти картины былого и встал. Когда зажег свет, предстала комната босиной квартиры с неопрятными пятнами на стенах. С потолка свисали какие-то мелкие лохмы, маслянились на чистейшей поверхности странные пятна, которых не было накануне.
Прошел на кухню и тоже зажег свет. За столом все в той же позе сидел Бося и все так же сопел, глядя прямо перед собой. Я поразился этому его качеству: так шикарно спать я не смог бы и под гипнозом.
-- Очнись! -- толкнул я экс-морячка.
-- А!? -- встрепенулся Бося. -- А... так вот я и говорю, Шкап, что у нас на флотах... погоди, -- посмотрел он на меня, -- на чем я остановился?
-- На кранике, -- пощелкал я по самоварному крану.
Бося снял с самовара крышку, строго посмотрел в медную утробу и подтвердил не без сожаления:
-- Мда...
И тут в дверь позвонили.
На этот раз, действительно, принесли телеграмму: "Поздравляем днем военно-морского флота целуем соскучились скоро будем..."
Но первыми прибыли не жена и дочь, а участковый с понятыми. Составили протокол. Установили обстоятельства. Взяли подписку о невыезде.
Судить Босю не стали: судья оказался бывшим моряком и квалифицировал действия экс-боцмана как в целом правильные, только не соответствующие конкретной обстановке. Обошлось замирением, возмещением...
Бося все еще драит квартиру наждачкой: сквозь новые и новые побелки опять проступают знакомые пятна, но зачем он это делает? Ведь и на солнце есть пятна, но никому же не приходит в голову драить солнце...
А моей скороварке хоть бы что -- ни вмятины, ни забоины. Как не крути, а скороваркой пользоваться -- это тебе не дебаркадер перед парадом драить... или на чем там Бося служил? Уточнять не стану, скоро еще один День Военно-морского флота, потолкуем за "чашечкой сакэ" -- теперь в моей скороварке дозревает кое-что... Это будет мой подарок Босе к его празднику.