Брать клюкву около поселка Степан считал дурным тоном. Ползать на карачках, склевывая поштучно -- до китайской пасхи ведро не наберешь. Надо было искать козырное место, где хоть лопатой греби ягодку. И оно нашлось.
За двадцать пятым "кустом", который только-только начали разбуривать, было нетронутое болото, откуда Петюнчик Брыкин вчера приволок полный, под завязку, шестиведерный куль отборной ягоды!
Но! Но Петюнчик сообщил, что возвращаясь назад, видел на тропе растерзанную телогрейку, мятое ведро и рассыпанную клюкву... Подозрение о близости бурого туземца так взбодрило Петюнчика, что он до сих пор не помнит, как долетел до буровой и почему не оторвался от мешка, привязанного к спине гнилой веревкой. Пер через бурелом, срезая углы, строго на рокот бурового станка. Ягода сильная, сообщений о потерях еще не поступало, но больше Петюнчик туда -- ни ногой!
Степан справедливо рассудил, что "бурая гипотеза" в петюнчиковом исполнении -- еще не аргумент. Тем более -- болото с никем не тронутой клюквой...
Степан пересказал петюнчиковы страдания электросварщику Шуре, уроженцу вольного города Юрги, где, как известно, происходит все то же самое, что и в Одессе, плюс еще много такого, чего не бывает и в самой Одессе.
Тот вдохновился мгновенно:
-- Да я этого бурого на шампур насажу! Заточу пику под шило и -- ха! -- Шура сделал выпад всем корпусом, наглядно показав, как это делается в вольном городе: ха!.. Ха!.. Два удара -- восемь дыр! Пику четырехрожковую сварю! Как с пулемета садану!.. Идем!..
До двадцать пятого куста скважин добрались на перекладных. Дальше в лес убегала малоприметная тропка. Первым двигался Шура с четырехрожковым копьем наперевес. Вещь получилась тяжеловатой, зато надежной. Пики уроженец присобачил к пожарному багру, сообразив, что, если медведь сорвется с пик, то зацепится за крюк и уже никак не смоется.
Степан топал сзади, размышляя о том, что петюнчиковы видения на слепую веру принимать нельзя, но... береженого бог бережет.
Следов трагедии на тропе не было. Вышли на заветное болото и ахнули: рубиновые россыпи клюквы возлежали на чистом мху сплошным ковром. Никогда ничего подобного не видевший Шура с перепугу чуть было не вякнул, что такого, пожалуй, и в Юрге не увидишь... Но вовремя одумался и затоптал крамолу в зародыше. Только руки сами собой стали хватать хорошую находку так, словно она плохо лежит. Трясина шевелилась...
Рационалист Степан достал из мешка ведро и эмалированную кружку величиной с детский горшок.
-- Смотри, копьеносец, как надо брать ягоду в век дуста и акселерации! -- Степан принялся сметать россыпи кружкой в круглую пасть ведра. Дело пошло лихо: через пару часов он нагреб полный куль и помог добрать Шуре. Приделали к мешкам веревочные лямки, впряглись.
Маленького Шуру вдавило в мох и согнуло буквой "г". И еще "четырехстволка" тянула вниз. Шагнуть он не мог, как ни силился.
-- Брось вилы! -- потребовал Степан.
Шура бросил орудие, но шагнуть все равно не смог: приподнял одну ногу -- вторая утонула во мху. Трясина заволновалась.
-- Вставай на четыре кости! -- крикнул Степан. -- Ползи до тверди!..
Шура пал на передок -- руки до локтей утопли... Стоял, как собака в сугробе.
Степан осторожно добрался до Шуры, помог выбраться на поверхность болота, и они, держась друг за друга, двумя буквами "г" заковыляли через трясину к лесной гриве.
Оба "в мыле" выдрались из болота, выбрались на твердь и упали под дерево, дыша тяжело и часто. Пот капал с бровей горячими дробинками, но, когда справа в кустах затрещал ломаемый тяжкой поступью валежник, враз стало холодно: привязанных к мешкам, их можно было брать голыми руками, а не то что когтями...
Невероятное, но очевидное: Шура вбежал на березу бурундуком. Вместе с мешком. Еще невероятней, но Степан при таком же вознесении не уронил и ведро с кружкой! И только когда, не успев тормознуть, Степан ткнулся головой в шурин зад, тот нехорошо закричал. К чести уроженца вольного города, солировал он недолго: взвыл от непонимания причины воя и Степан. И оба разом смолкли, как умерли. Не сговариваясь...
Неизвестный шел к березе...
При ближайшем рассмотрении во все глаза сквозь золотистую листву, ничего неизвестного в неизвестном не оказалось: на тропу вышел электрик Женька Фокин. Остановился, поозирался по сторонам, пожал плечами и полез назад в чащу.
Шура со Степаном голоса ему не подали. Подождали, тихонько слезли вниз и крадучись засеменили дальше... Возле буровой легли в траву, отдышались.
На тропе показался Женька с ведром.
-- Шура! -- значительно начал Степан. -- Неизвестно, как бы это выглядело в твоей чертовой Юрге, но если ты сейчас при Женьке хоть слово вякнешь про березу...
-- Я покажу тебе, что делают в таких случаях в Юрге, если ты сам сейчас еще хоть слово об этом каркнешь! -- продолжил Шура.
И они смолкли.
-- Привет, орлы! -- поприветствовал их подошедший Женька и сел рядом.
-- Здорово, дядя, -- поприветствовал Шура.
Степан смолчал.
-- Ох, натопался, -- сказал Женька, -- клюкву брали? Я тоже вчера клюквы урвал, две ходки пришлось делать, мешок вынес полный, да еще за вторым неполным пришлось возвращаться -- язык на плечо!..
-- И Петюнчик Брыкин вчера куль надрал, -- поделился Шура, -- да говорит, медведь, вроде, на тропе рвал кого-то: телогрейка, ведро, ягоды там валялись...
--
Да я это оставлял! -- засмеялся Женька. -- Второй ходкой забрал после. Как мы с ним не встретились? Ну, да болото большое... И сейчас, голубику собираю, вдруг кто-то как заорет рядом! Глядел-глядел, никого не выглядел... Шляется народишко...