На собрание ветеранов Великой Отечественной войны в честь Дня Победы дед Лапин явился при параде: полгруди - боевые награды, полгруди - юбилейные. Большой зал Дома Учёных был полон, помимо ветеранов пришли журналисты, чиновники, главари общественных организаций и ещё какие-то люди, принадлежность которых Лапин не просёк. Здороваясь со знакомыми, цепким взглядом бывшего полкового разведчика дед оглядел зал, увидел председателя ветеранской организации Привалова - бывший смершевец сидел за столом на сцене в окружении старушек -активисток с юбилейными медалями. Подошёл к ним и распорядился:
-Иван Семёныч, запиши меня. Выступать буду.
Привалов недовольно посмотрел на Лапина, на старушек. Неопределённо проговорил:
-Вообще-то у нас все выступления расписаны...
-Ну и что? - удивился Лапин. - Вычеркни какого-нибудь чиновника, всё равно никому не интересно, что он там по бумажке бубнить будет. Это наш день, нам и говорить!
-О чём ты говорить собрался?
-О войне.
-Что о ней говорить...
-Ты, Николай Фёдорович, опять что-нибудь не то скажешь! - встряла в диалог одна из старушек с медалью "За победу над Германией". - В прошлом году дали тебе слово, так ты понёс такое про Сталина, что слушать стыдно было! Будто Сталин сам ту войну затеял и сгубил полстраны! Как тебе не стыдно? Постеснялся бы хоть в такой день...
Лапин хмуро посмотрел на Привалова, на старушку, пожал плечами и отошёл. Отыскал свободное место в первом ряду, сел.
На сцене суетились устроители. Потом к трибуне со стоящим на ней микрофоном подошёл Привалов, радостно оглядел престарелую публику, и сообщил:
-Уважаемые товарищи! Торжественное собрание, посвящённое Дню Победы над фашистской Германией, разрешите считать открытым!
Зал одобрительно прогудел. Блеснули фотовспышки репортёров, телеоператоры сделали стойку.
Шумно, с аплодисментами, выбрали президиум.
И начались выступления. Сменяющиеся на трибуне ораторы говорили о трудных испытаниях, выпавших на долю советского народа, о доблести и геройстве советских воинов, ценой своей жизни и здоровья отстоявших свободу и независимость родины и спасших мир от коричневой чумы, про смертный подвиг двадцати восьми панфиловцев, про Брестскую крепость, про лётчика-смертника Гастелло, про героическую гибель Александра Матросова, оборону Сталинграда, штурм Рейхстага...
Зал благодарно внимал. Аплодировал. Старческие лица ветеранов светились внутренним светом, радость и гордость читалась в глазах. Пафос нарастал, на глазах у многих заблестели слёзы, а когда, откуда ни возьмись, зазвучала мелодия "Вставай страна огромная, вставай на смертный бой!.." зал встал и, не сговариваясь, запел:
-С фашистской силой тёмною, с проклятою ордой!..
Один дед Лапин не встал. И не запел. Он и в аплодисментах не участвовал. По мере нарастания пафоса лик деда Лапина мрачнел всё больше и больше. Насупленно смотрел, как после песнопения на сцене образовались дети с букетами и стали произносить речёвки о том, что готовы повторить подвиги своих предков, про "ветераны, болят ваши раны...", о "празднике со слезами на глазах..."...
Когда в ходе действа возникла пауза, Лапин поднялся, подошёл к трибуне и сказал в микрофон:
-Нечего праздновать.
Зал онемел.
-День Победы не праздник, а день скорби. Памяти. - Мрачно пояснил Лапин. - Погибли зря тридцать миллионов наших людей. Народ нахлебался горя. Всё - по подлости собственных правителей! Так что нечему радоваться. Тогда нам мозги пудрили насчёт того, как фашисты на нас напали, и мы встали на защиту родины! Теперь известно, что в сорок первом Сталин готовил страну для нападения на Германию! Чтобы следом захватить всю Европу! Нам предстояло стать захватчиками! Оккупантами! А немцы упредили нас. Четыре года страна выкарабкивалась из той катастрофы!.. Этот позор должны повторить наши потомки? Чтоб снова полстраны было угроблено по дури своих правителей!? Сцепились два людоеда, Сталин и Гитлер, ввергли свои народы в кровавую бойню, а вы празднуете победу одного людоеда над другим!
В зале поднялся шум, ветераны застучали клюшками об пол, затопали ногами, закричали. Несколько человек в президиуме встали и кинулись к Лапину, но он оттолкнул их и зычно рявкнул в микрофон:
-Тихо!!!
И зал снова онемел.
-Я ушёл на войну семнадцатилетним добровольцем в сорок первом! Подвиги грезились! Боялся, что без меня немцев побъют. Успел. Нагеройствовался... - Дед сделал паузу, отпил воды из стакана и продолжил. - Воевал в пехоте, в полковой разведке, закончил войну в сорок четвёртом в Польше. Одиннадцать ранений. Четыре тяжёлых. Семнадцать боевых наград. Инвалид второй группы... Что я видел? Всё что угодно, только не то, о чём здесь только что говорили. Наверно мы были на разных войнах. На моей войне были кровь, смерть, спереди в нас стреляли немцы, сзади нам в спину стреляли наши заградительные отряды! Пулемётными очередями на подвиги взбадривали! И по десять убитых наших солдат на одного убитого немца! И - грязь, голод, холод, вши, окопы, госпиталя, снова окопы, мучения, вши...
-Не ври-и-и!!! - Взвился пронзительный визг из дальних рядов. - Какие вши!?.. Какие вши могут быть на фронте!?..
Из рядов выбежала согбенная старушка с юбилейными медалями на кофте, растопырилась в проходе посреди зала, и, воздев над седенькой головкой ссохшиеся руки, исступлённо прокричала:
-Я была на фронте санинструктором! И никаких вшей там не видела! Мы строго следили за чистотой! Чтоб солдаты вовремя меняли бельё и мылись!.. Стриглись!.. Дезинфицировали!..
Зал одобрительно зашумел в подтверждение свидетельств очевидицы, а когда она нырнула обратно на своё место, в адрес торчащего на трибуне деда Лапина полетели разоблачения:
-С чьего голоса поёшь, очернитель!?.. Да он на войне-то не был!.. Купил награды!.. Замастырил ранения, самострел! Видели мы таких инвалидов!.. У кумы в подполье просидел всю войну!.. Дезертир!.. Фашистский прихвостень!.. Гнать его отсюда!.. Сдать в фээсбэ, пусть с ним разберутся, как положено!.. Вон с трибуны!.. Кто дал слова этому ...!?
Дед Лапин заметно побледнел, взял в руку микрофон и поколотил им по трибуне: из динамиков на публику обрушился страшный грохот. Гвалт как оборвало.
-Спокойно. - Сказал Лапин. - Все мои ранения - осколочные. Кто был на фронте, знает: осколочных ранений у самострелов не бывает. Насчёт инвалидности: вон сидят военком и начальник госпиталя, и гебисты тут же, пусть проверят ещё раз мою инвалидность. И награды. И где воевал. А если такие смелые те, кто меня сейчас обвинял: пусть встанут и представятся. Буду знать, кому морду бить. Ну!
В зале стихло. Никто не встал.
-Смелее. - Пригласил Лапин. - Настоящие фронтовики за чужие спины не прячутся.
Зал оцепенел.
-Вот так. - Подытожил Лапин. - Фронтовиков-окопников в живых почти никого и не осталось. Поубивало. Или умерли от ран, увечий, болезней, полученных на фронте. Поэтому один я такой в этом зале. А вы - другие фронтовики: которые на передовой бывали иногда, или вовсе не бывали. Поэтому и уцелели. Повезло. Но в память о погибших постыдитесь хоть в такой день праздновать ваше везенье.
По залу прокатилась волна ропота, кто-то в задних рядах матюгнулся, но быстро установилась тишина.
-Лучше бы той войны не было, - сказал Лапин, - тогда б и этой страшной победы не понадобилось бы.
Зал молчал.
-Будто ты сам не радовался в тот день... - пробурчал кто-то из рядов.
-Радовался. - Кивнул Лапин. - Девятого мая сорок пятого. Ещё как радовался. Тому, что кончилась, наконец, та проклятая война...
В зале снова возник шум, бывший смершевец Привалов выскочил из-за стола президиума и оттолкнул Лапина от трибуны. И прокричал в микрофон:
-Вы слышали!?.. Священная отечественная война для него - проклятая война!.. Во-о-о-от!.. Во-о-о-т таких, как он, мы, контрразведчики, и разоблачали! Много их переметнулось к немцам, пособничали им!.. Да таких предателей мы к стенке ставили без раз...
"Бум " - глухо шмякнул лапинский кулак по лбу оратора. Бывший опер контрразведки СМЕРШ Привалов поперхнулся на полуслове и замер, ошалело глядя в зал.
Зал безмолствовал. Секунды полторы. Потом ветераны повскакали с мест, закричали, замахали руками, клюшками, сквозь гвалт прорывались кличи: " Бей его!.. Дави фашистского прихвостня!.. На фронтовика руку поднял, гад!.." Самые бодрые повыскакивали из рядов и кинулись к сцене...
Деда Лапина стали убивать. Мельтешение взметнувшихся над его головой карающих клюшек и кулаков было так интенсивно, что его и не видно стало. Мат, рёв, хряск раздавался на том месте, где только что стоял Лапин. Потом из толпы карателей выпал толстенькой дедок с в кровь разбитым носом, следом рухнула старушка с множеством медалей на полосатом пиджаке...
К месту побоища кинулись военком и общественные деятели, стали растаскивать карателей... Деревянная клюшка звонко чпокнула по кудрявой голове военкома и он отскочил в сторону. Чиновник по связям с общественностью согнулся пополам, получив пинок промеж ног, и мелкими скачками отпрыгал от трибуны...
Бывший командир разведвзвода сто шестьдесят четвёртого стрелкового полка дед Лапин стоял за портьерой, за которую отскочил в момент нападения, и опытным взглядом наблюдал рукопашный бой. Бывшие штабники и тыловики бились отважно и беспощадно, как гладиаторы. Старушка-медалистка, срамившая Лапина перед собранием, норовила стукнуть микрофоном невидимого ей из-за спин деда Лапина, но всё время попадала по лысине заклинившегося в толпе старикана в длинном пиджаке. Старикан ухал при каждом ударе и божился "убить гада", но не мог обернуться, потому что кто-то спереди душил его за галстук. Экс-контрразведчик Привалов оправился от сотрясения головы и ожесточённо пинал тупоносым ботинком в предполагаемое место нахождения Лапина среди человеческих тел, попадал по ногам единоверцев: то и дело кто-то из бойцов вскрикивал и, потеряв ориентировку, с возросшим остервенением принимался лупить ближайшего соседа...
В суматохе Лапин незамеченным ушёл со сцены через заднюю дверь, оделся в гардеробе, и возник в открытых дверях с тыльной стороны зала. На сцене ещё бились. Активисты-общественники растаскивали борцов за правое дело, телевизионщики метались по залу, спеша запечатлеть для потомков редкие кадры...