Аннотация: Женский текст. Фантастика в виде "магического реализма"
Александр Акулов
НАПАРНИЦА
Двести сорок восемь перпендикулярных лет назад Вера Петровна Ветлицкая была белой лабораторной мышью, впрочем, не совсем белой: кто-то из прапрадедушек этой ее ипостаси имел на спине легкие крапины. Потому к чистой линии Веру Петровну, мышь, не относили, отбраковывали и использовали только для сугубо варварских прикидочных экспериментов. В результате Ветлицкая в собственном мышином бытии пережила сотоварищей, а не оказалась забитой, вскрытой и брошенной в морозильник-накопитель.
Правда, внешность у Веры Петровны (в мышиный период) отличалась чрезвычайными изъянами: уши были надорваны и висели, бока - безобразно раздуты, а шерсть во многих местах не росла.
Теперь, вдругорядь став человеком, Ветлицкая сама колола и резала мышей, забивала их и бросала в морозильник. Бока у нее отнюдь не раздувало, уши не висели, а шерсть (Как ее деликатнее назвать? Волосами, может быть? Но тогда тему вообще нужно прекращать и детёнышам нашим сказки про мышей или, наоборот, про людей не рассказывать!). Так вот, шерсть у нее выглядела вполне обычной, человеческой. Приходилось сожалеть об одном досадном промахе сверхземных сил: Вере Петровне в период людской жизни - читатель вскоре поймет, в чем дело - не доставало настоящего хвоста. А бесхвостое существо не совсем нормально. И Вера Петровна орудовала чуждым ей сторонним хвостом. Лучше бы она его не прицепляла! Абсолютно не то! Зато усы у Ветлицкой - опять мы извиняемся перед ранимым, впечатлительным или нетерпеливым читателем - зато усы у Веры Петровны, в ее бытность человеком, поражали необыкновенной рыжиной и коммуникабельностью. Из-за последней Ветлицкой даже не хотелось пенять на судьбу.
Так-то оно так, но с недавней поры Вере Петровне стало казаться: сама она не кто иная, как лабораторная мышь, ныне проживающая в институте, очень знакомая, по кличке "Та Мышь". И, конечно, были у этой мыши надорванные уши, свалянная шерсть, раздутые бока. Наступило время, когда Вере Петровне пришлось часто видеть Ту Мышь и снаружи, и сразу изнутри Той Мыши, а нет-нет - и себя, большую, страшную, вблизи стоящую. А определяла Вера Петровна себя не по лицу, но - по дырочкам, которые химические реактивы прожгли на рукавах рабочего халата, реже - по ажурным фигуркам на колготках.
Двойное, тройное, четверное восприятие не из приятных. Задавала Вера Петровна вопрос: "А где я нахожусь в данный момент?" - и не могла ответить, и голова кружилась у Веры Петровны.
Дома Ветлицкую попеременно мучили или нелюдские воспоминания о том, чего вроде бы с ней не случалось, или кошмарные сновидения с беспрерывной мышиной возней, писком и довольно чувствительными укусами. А по утрам она нередко замечала на себе синяки. Синяки слабые, быстро исчезали, но если вначале для этого требовалось десять - пятнадцать минут, то позже кожа восстанавливалась только - за тридцать - сорок.
Верочка Петровна терпела, терпела. Но однажды, в два часа ночи, вскочила с кровати и в припадке помешательства принялась энергично грызть край приоткрытой дверцы шкафа, после чего накинулась на обивку дивана. В сознании Веры Петровны четко нарисовалась мысль: она учиняет не то, а надо совершать другое: наперекор всему срочно прогрызать туннель на кухню! Безотлагательно! Почему раньше не догадалась!
Стремясь попасть на кухню сквозь стену, Вера Петровна устроила дикий шум, сшибла картину, с полки посыпались книги.
- Ты чего? - рыкнул привставший с кровати заспанный Вася - дружочек-хвосточек, любовник-половник, коего Вера Петровна держала за отсутствием приличного. Привела рыжеусого когда-то из гаража себе на беду. Ни интеллекта у него, ни образования, ни воспитания, а культуры - ноль сотых, ноль тысячных. Хвостом искусственным смотрелся Вася, устройством для удовлетворения, э-э-э, тихих и громких дамских нужд, но, увы, далеко не всех. Много раз за-мыш-ля-ла Вера Петровна от него отделаться, да как-то не получалось. Коллегам такой хвост стыдно показать, подруг из-за него потеряла.
- Ты чего? - жмурясь от света включенной настольной лампы, опять заорал Вася. И неинтеллигентно возгласил в своем духе о том, что сдеется сейчас с Верой.
И отвлеклась Вера Петровна одной зоной мозга от пошлости, а другой - обозлилась. "Ох! Будь Вася в клетке, в лаборатории, вот бы его проучила!"
Днем Ветлицкая призадумалась о способах избавления от ниоткуда взявшейся двойницы: та должна или прекратить приставания, или умереть физиологической смертью. Не могла Ветлицкая с кондачка убить родную оборотную ипостась эфиром или хлороформом! Ничего не изобретя, ибо распоряжаться секретной стезей души - вне человеческой власти, Вера Петровна отогнула прутья у клетки для канарейки, обшила белой жестью буковое дно; без пайки и клепки вернула прутья на прежнее место, закрепила всё тонкой свин-цовой полоской и посадила в обновленный домик насылавшую страхи негодницу. Запоздало сообразив, что на работе зверя устраивать нельзя, а дома - тем паче: вопрос не для понимания глупого Васи, Вера Петровна почти машинально прибыла на стоянку междугородных автобусов, подобно сомнамбуле доехала до остановки "по требованию" с названием "Соснорки" и там выпустила мышь.
Зачем Ветлицкая освободила здесь капризную животину - недостаточно ясно! Кроме лягушек в окрестностях и подвалах домов тамошних деревенек иные твари не обитали, а населенный пункт, имя которого носила остановка, таковым не был, поскольку года четыре назад опустел.
И все же Ветлицкая поступила правильно. Не минуло и недели со времени ссылки мыши, как ночные кошмары прошли, а в сновидениях стал являться лунный свет и залитая луной водная гладь с рогозом по сторонам. Новые снофильмы дарили Вере Петровне вольный мир, наполненный великим покоем, и излучали своей нежной духовной материей под-ходящую ночному пейзажу музыку: то адажио состенуто Бетховена, то рапсодию соль-минор Брамса, а то и тарантеллу Гаврилина. Счастье, счастье! Впервые в жизни! И невдомёк было Вере Петровне, что синхронно ее феноменам тремя этажами ниже сублимируется, слушая по ночам музыку, неудачливая аспирантка, страдающая бессонницей и зубными бо-лями. Ох, вентиляционные шахты! Но в них ли суть? От зарождения земной юдоли заведено: кто-то стенает, а кто-то в этот момент наслаждается. Вера Петровна просто купалась в блаженных грезах, и упоение ее возносилось тем выше и мощнее, чем круче накатывали на невезучую малокровную аспирантку любовные, зубные и академические муки. Однако в лунно-музыкальный рай Веры Петровны вторгалась порой дисгармония. Слушает во сне Вера Петровна музыку и пение русалок, разглядывает умноженные отблески луны, полулежа в дрейфующей яхте, и вдруг ни с того ни с сего правый борт сталкивается с неуклюжим баркасом, на палубе которого дрыхнет вверх брюхом пьяный Вася и храпит.
Очнувшись таким образом после очередной лунной дорожки, Ветлицкая зажгла свет и цапнула ножницы, собираясь отрезать противному Васе длиннющие усищи, но, испугавшись утренних эксцессов, спрятала инструмент. Да! Хвост был откровенно не тот, а поменять фальшиво-искусственный хвост на хвост приятный и естественный не хватало хитрости. Но радикальная потеря Васей его коммуникабельного начала и непонятное уменьшение зарплаты в горе-институте и в чудо-гараже подогревали мысль.
Тут Вера Петровна вспомнила знаменитую сказку о лисе, захотевшей избавиться от строптивого и неловкого хвоста-предателя. Конец лисы жуток: лиса выкинула из логова хвост, собаки нагло вытащили ее наружу и разорвали. "Но я-то не лиса! - думала Вера Петровна. - Как заставить мышек съесть этот хвост? Или... Обмен? Переезд? Иммиграционная виза? А родить тройню, дабы хорошенько напугать Васю, я не способна".
Проблема врасплох разрешилась. На квартиру нагрянули господа в форменных фуражках, провели обыск и аккуратненько отъяли Васю. Выяснилось: сутками раньше Вася, в сговоре с охраной, обчистил находящийся на территории гаража страхолюдный киоск с запчастями. Директор гаража просил Васю всего-навсего поджечь киоск, а Вася даже не сумел правильно полить его бензином. Поэтому защищать Васю от суда никто не рискнул.
"Теперь я без хвоста! - заплакала Вера Петровна. - Почему и меня не забрали?" Её осенило: замена хвостов без дозволения звёзд небесных невозможна. И не было ей попущения, и быть не могло. Отчаяние удесятерилось тем, что двойница опять принялась за старое, но виделась отныне не только во снах, но и призраком наяву - стоило чуть отвлечься от суеты. Дома Ветлицкая роняла тарелки и чашки, на работе - пробирки и колбы. И в некий миг такой отключенности мысленному взору Верочки Петровны являлась на-парница из смутной перпендикулярной развертки мира. Не иначе в Соснорках случилась беда!
Однажды, причесываясь перед зеркалом, Вера Петровна отчетливо узрела, как отражение ее лица пересекла маленькая хвостатая тень. Послышался писк, и возникло ощущение укуса на подбородке. Больше терпеть подобное нельзя! Ветлицкая бросила важные дела, позвонила лаборантке и устремилась в Соснорки.
Остановка там уже не "по требованию", близ нее скопилась разная техника: экскаватор, грейдеры, землечерпалка, бульдозеры - с немецкими и английскими названиями на горделивых корпусах. От ясеневой аллеи, ольховоберезовой рощи, мелких озер, морошковых болот ничего не осталось - всё было искорчевано, перекопано, перевернуто. Высилась огромная куча привозного грунта. Похрустев каблуками по раскрошенному поризованному кирпичу, "полюбовавшись" на разверзнутое море грязи, Ветлицкая топнула ножкой и побежала через апокалиптически испохабленную дорогу к внезапно подошедшему обшарпанному автобусу: следующая возможность уехать в город появилась бы спустя часа три.
Казалось бы, вояж провалился, но после него сны Ветлицкой изменились. Правда, в первую ночь снились грозные махающие крыльями совы, но совы улетели, а с ними сгинули ужасы, пропала и грязевая равнина. Ясно, напарница перебралась в лучшее место, наверное, под скирду или в стог сена на каком-то хуторе, поскольку снореальность приобрела конопатость и тисненость. Пестрота действовала на нашу сновидицу успокаивающе и выглядела слегка приятной.
Вот, считай, вся тайная история Веры Петровны Ветлицкой - человека.
А той Вере Петровне, которая была мышью, удалось-таки пожить в собственной норе. Зимой она сладко спала в теплой уютной скважине рядом с набитыми доверху персональными закромами. Память предков и необходимые инстинкты восстановились в ней почти до конца. Обозначилось и нечто иное: мышь начала видеть интересные сны. Они часто наполнялись чýдными вкусами, тонкими ароматами. Хотя вкусы и ароматы периодически куда-то исчезали, и тогда к разуму прорывалась необычная новая жизнь. Она нарисовалась бы вообще идеальной при отсутствии кривых морд глупых двуногих монстров.
Только финальный сон не вспомнить без дрожи: обрушилась ужасная боль, нависли пасти монстров, обтянутые белым. Глаза огромных существ смотрели сурово и печально, звенели блестящие хваталки и режики, по-лабораторному пахнуло эфиром, накатило туманное облако... Прошло немало времени, а оно не рассеивалось. Вдруг на миг вспыхнул яркий, очень яркий огонь - и прямо во сне наступила бездонная бестелесная гулкая тьма. Всё ухнуло в нее.
Проснувшись, Вера Петровна - мышь - почему-то заплакала и, чтобы освежиться, вылезла из норы. Потыкавшись розовым носиком в снег, вернулась и нацелилась спать до весны: впадать, как полевые мыши, в анабиоз, она не научилась.