Утро началось с головной боли. Олег поднял меня ни свет, ни заря. Я проспал в общей сложности не больше трёх часов, и это давало о себе знать.
Холодный душ несколько поправил положение. Он выгнал из тела остатки сонливости и поунял головную боль. Я снова был в хорошей форме. Растираясь полотенцем, я чувствовал, как покалывает мышцы от вливавшейся в них бодрой энергии. Нам бы ещё только немного удачи, Костовский, и тогда посмотрим, кто кого.
Переться на Спартановку в такую рань, конечно, вряд ли могло показаться кому-нибудь приятным времяпровождением. Но Олег к девяти утра должен быть на работе, а одного меня отпускать он не хотел. Всё-таки, пока он не сдал удостоверение работника милиции, и его статус представителя власти может оказаться очень кстати. Там, где нужно потрясти "корочкой", чтобы развязать кое-кому язычок.
Дверь нам открыл молодой парень в спортивном костюме. Двадцать два - двадцать три года, на глазок прикинул я его возраст. Густые чёрные волосы спутаны, на лице нагловатое, снисходительное выражение.
- Да? Чего вам? - довольно хамским голосом вопросил он, не пригласив нас внутрь.
- Вы - Сиверин Дмитрий Сергеевич? - словно декламатор на репетиции, отчеканил Олег.
- Ну. А в чём дело-то?
Мой напарник представился и предъявил в раскрытом виде удостоверение.
- Вы позволите, Сергей Дмитриевич?
- Да, разумеется, проходите. - С самоуверенного нахала моментально слетела вся его напыщенность и спесь. - Только... никак в толк не возьму, зачем это я понадобился нашим доблестным органам?
Он семенил за нами мелкими шажками и, похоже, порядком струхнул. Хотя и пытался спрятать свой страх за наигранным, этаким бесшабашным безразличием. Но актёр из него был тот ещё!
Диван жалобно заскрипел, когда мы уселись на него.
- Я слушаю вас, - с заискивающей полуулыбкой обратился к нам молодой человек, которого, в сущности, можно было бы назвать даже красавчиком, если бы не эта палитра отвратительных мин - от грубого превосходства до гаденькой льстивости, - искажающих в целом симпатичное лицо.
- Так, значит, Сиверин... Дмитрий Сергеевич?.. - Олег намеренно нагнетал обстановку, и, как я хорошо знал, этот психологический приём подчастую оправдывал себя, выбивая допрашиваемого из колеи и ломая его сопротивление. - Ага... Дмитрий Сергеевич... - Олег вытащил из "дипломата" целую кипу незаполненных бланков протоколов следственных действий и стал с глубокомысленной физиономией перебирать их. - Дмитрий Сергеевич... ага...
- Ну да... А... в чём, собственно?.. - Трюк удался на славу. Сиверин с опаской поглядывал на ворох бумаг в руках лейтенанта милиции, и от меня не скрылось то обстоятельство, что его затрясло, как при шикарном ознобе.
- Уверяю вас... я ничего... это недоразумение. Я всегда... никогда не нарушал законы и...
Поплыл, голубчик! Ну-ну.
- А это мы установим. Обязательно! - Олег продолжал целенаправленно "давить на психику" Сиверина.
- Но... но в чём вы, собственно, меня обвиняете?
- А сами за собой ничего не ведаете? Не желаете повиниться?
- В чём?
- Вам лучше знать!
- Что за нелепость... дикость какая-то. Ничего я не совершал... И вообще, откуда у вас такие сведения и ... вообще?..
Так, повторяться начал. Лепечет. Можно переходить и к содержательной части.
- Значит, Сиверин Дмитрий Сергеевич... Скажите-ка, Дмитрий Сергеевич, - Олег резко сменил темп и тональность допроса, - вам принадлежит машина с этим государственным номером?
Олег передал Сиверину лист бумаги.
- А что?
- Я спрашиваю, вам или не вам?
- Ну, мне. И что из этого?
- Что это за машина?
- В каком смысле?
- Опишите её: цвет, модель, год выпуска.
Сиверин описал. Всё совпало тютелька в тютельку.
- Будьте любезны, покажите документы на неё.
Парень хмыкнул и через некоторое время, покопавшись в тумбе письменного стола, принёс требуемое.
Олег минуты две изучал их, чуть ли не принюхиваясь к типографской краске и не просматривая бумагу на свет.
- Ну что ж, вроде всё в порядке.
- Вот видите. Я же говорил, что...
- Дмитрий Сергеевич, а где сейчас ваша машина? - Это уже я вступил в разговор.
- Как - где? - Сиверин заметно опешил, но тут же овладел собой. - Там, где ей и положено быть.
- Отвечайте, пожалуйста, прямо на поставленный вопрос.
- Да в гараже, господи, где же ещё!
- Уверены?
- Больше ей быть негде.
- Вы нас не проводите туда, Дмитрий Сергеевич?
- Зачем? - Сиверин снова сорвался, и я чётко услышал, как у него застучали зубы.
- Так, проводите или нет? Мы должны убедиться, что вы говорите нам правду.
- Вы мне объясните, наконец, в чём дело?
- Давайте пройдём в гараж, Дмитрий Сергеевич. Там мы вам всё и объясним.
Но Сиверин внезапно заартачился:
- Вы не имеете права вот так вот, без объяснений врываться в дом, в чём-то меня подозревать, при этом не сообщив даже, в чём, по-вашему, моя вина! Мой адвокат это так не оставит. Я буду жаловаться прокурору.
- Значит, Дмитрий Сергеевич, вы утверждаете, что в данный момент ваша машина находится в гараже?! - голос Олега звенел официальными нотками, и это окончательно добило съёжившегося Сиверина.
- Да... - почти прошептал тот. - Но вы не имеете права...
- И вы отказываетесь проводить нас туда?
- Да... - еле различимое бормотание.
- Что ж, мы шли вам навстречу, Дмитрий Сергеевич. Вы сами отвергаете руку помощи.
Олег опять заманипулировал пустыми бланками. Затем, выдернув из толстенной кипы какой-то листок, с ледяной бесстрастностью он "зачитал":
- В таком случае уведомляю вас, гражданин Сиверин. Вчера, девятнадцатого июня сего года, в результате грубого нарушения правил дорожного движения, на пересечении улиц Академическая и Рабоче-Крестьянская произошёл наезд на пешехода. Мальчик девяти лет доставлен в реанимацию, где, не приходя в сознание, и скончался. Водитель, бросив машину, скрылся с места совершения преступления.... Машина... номерной знак... номер двигателя... все данные совпадают с теми, что указаны в документах на ваш автомобиль, Сиверин. Всё понятно?
Но того словно хватил паралич. Глаза у него полезли на лоб, он давился воздухом и весь посинел.
- Вы - убийца, Сиверин!!! - Олег был безжалостен. - Вы надеялись уклониться от справедливого возмездия, но вам это не удалось!
- Нет!!! Нет, это не я!!! - теперь Сиверин, проглотив комок в горле, верещал, как резаный.
- Как же не вы, Дмитрий Сергеевич? - я с трудом сдерживался, чтоб не расхохотаться. Блестящая разводка, просто блестящая. Он сейчас сам всё на блюдечке выложит. Надо ковать железо, пока горячо. - Машина ведь ваша. Не будете же вы отрицать этот факт.
- Да не моя она!!! - со стоном исторгнул из себя мнимый владелец "Опеля".
- Как же, не ваша? Вот и документики на ваше имя. А вы говорите, не ваша. Не отвертитесь теперь, дорогой Дмитрий Сергеевич. - Смесь ёрничества и скептицизма в устах Олега должна была без остатка уничтожить дрожащего, раздавленного человечка.
- Это не я погубил мальчишку! - всхлипывая, с пузырящейся пеной на губах, заявил Сиверин.
- Кто же?! Прилетел инопланетянин с Марса, сел в вашу машину, надрался вдрызг и совершил наезд, отправив малолетнего ребёнка в мир иной? Так, что ли, получается, Сиверин?!
- Я всё расскажу! Всё, абсолютно! Больно мне надо - отдуваться за чужие грехи!
- Ну-ну, - сам чуть не задрожав от нетерпения, я всё же продолжал играть роль недоверчивого следователя, - и что вы, Сиверин, нам поведаете, любопытно?
Перекрёстный допрос, проведённый с разумным нажимом, всегда даёт хорошие результаты. Лишний раз в этом убедился.
- Это не моя машина. Она только числится за мной. На самом деле, принадлежит она другому человеку. Сами подумайте, откуда у меня бабки на эту тачку? Мне не оставил наследство папашка-миллионер. Да и нефтью я не торгую. Мной просто воспользовались, вернее, моим именем. А я тут ни при чём!
- Но ведь это делалось с вашего согласия.
- Да, разумеется! - Сиверин как-то быстро, почти молниеносно перешёл с жалостливого тона на негодующий. - Я и не отрицаю. Но мне платили не за то, вовсе не за то, что на меня будут вешать трупы сбитых "Опелем" пешеходов. Тем более, детей!
Всё! Он был готов. Если поначалу этому субчику взбрело на ум запираться и отнекиваться, то теперь он просто сыпал во все стороны торопливыми скороговорками, как крупнокалиберный пулемёт длинными очередями. Теперь он вовсе не походил ни на Сиверина-наглеца, встретившего нас в дверях, ни на Северина-угодника, трепетавшего в кресле и стучавшего зубами. Теперь он был совсем иной. Теперь он открылся в новой ипостаси. Теперь он с горячечной поспешностью спасал свою шкуру от обвинения в серьёзнейшем преступлении. Правда, преступления-то никакого не было, но откуда ж ему это было знать. Превосходно разыгранный психологический этюд - впрочем, если хотите, можете назвать это и блефом - и цель достигнута. И не нужно часами беседовать с этим ублюдком, с призрачной надеждой уговорами попытаться "расколоть" его. Не нужно обламывать от него кулаки, тем более, что путь насилия - последний из путей, и вставать на него я предпочитал только в самом крайнем случае. Когда совсем нет выбора. Сиверин - не тот крепкий орешек, о который все зубы искрошишь! Всё очень просто и очень необременительно. И попробуйте попрекнуть меня незаконностью и произволом. В отношении преступников у меня свой закон, и ещё неизвестно, какой "кодекс" показался бы им солонее.
Уже через пять минут, выслушав гневливую исповедь разошедшегося Сиверина, мы с Олегом дружно рванулись к выходу.
На прощание я посоветовал Сиверину не пересекать черту города. Он что-то проблеял в ответ, но мы уже мчались по лестнице.
Выскочив из подъезда, мы быстрым шагом, чуть ли не вприпрыжку, направились к следующему дому.
Именно в нём проживал некий Ганкин Вячеслав, который с доверенностью от липового владельца "рассекал" на собственном "Опеле" по улицам Волграда.
Мысленно к этой фамилии я приплюсовал приставку "по". Она пришлась как нельзя кстати! Этому Ганкину следовало родиться Поганкиным, честное слово!
Около двери его квартиры мы остановились, чтобы перевести дух. Я взмок, по мне ручьями катился пот. Но не от энергичной ходьбы, а от возбуждения, которое овладело мной от корней волос до кончиков пальцев. Слишком много вопросов накопилось у меня к этому пижонистому молодчику, и мне не терпелось задать их.
Я, конечно, постараюсь быть предельно выдержанным, но за точность такого прогноза поручиться не могу. Во мне всё кипело и бурлило, и не разрядись я чуточку, я взорвался бы, как паровой котёл.
Но, может, здесь прячут Оксану? Если мы будем действовать неосторожно, напрямик, её могут использовать в качестве живого щита. Прикрываясь заложницей, всегда имеешь козырь на руках. Или - просто её убьют. Тоже ведь не исключено. Меня не устраивал ни один вариант.
Отдышавшись, мы расположились по уже привычной схеме. Олег встал прямо напротив двери, приготовив своё удостоверение и легенду о дорожном происшествии. Я притаился сбоку и снял с предохранителя пистолет.
В который раз пожалел, что не обзавёлся глушителем. Придётся немного попугать мирных граждан, если возникнет необходимость стрелять.
Лучше бы такая необходимость не возникла.
Олег уже протянул руку к звонку, но затем внимательно пригляделся и прошептал:
- Не заперто. Дверь неплотно прилегает к косяку.
Мне понадобилось не больше двух секунд, чтобы удостовериться в этом. Вот так петрушка! Открытая дверь ранним утром в наше неспокойное время поневоле наталкивает на размышления.
Впрочем, особо размышлять было некогда, и потому мы тихонечко, на цыпочках прокрались внутрь.
В прихожей было темно, но включить освещение я не решился. Слишком удобной мишенью можно стать в погоне за комфортом.
Коридорчик вёл к двум комнатам, направо виднелась кухня, и там вовсю тарахтел холодильник.
Первым делом мы проверили комнаты. Но в комнатах никого не оказалось. Зато на кухне...
Ганкин, скрючившись в нелепой позе, лежал на полу. Застывшая маска мучительной агонии исказила черты его лица до такой степени, что я сначала даже не признал в нём своего похитителя. И если бы на Ганкине и сейчас не был надет этот его щеголеватый, с иголочки костюм, я бы подумал, что мы пошли по неверному следу.
Холодильник, фыркнув напоследок и затрясшись в припадочной дрожи, наконец, затих. И эта тишина была ещё страшнее.
Олег нагнулся и с заметным усилием высвободил из судорожно стиснутой пятерни мертвеца зажатую в ней коньячную рюмку. Принюхавшись к ней, он слегка провёл ободком по верхней губе, а затем, едва касаясь, потрогал это место языком. Таким образом можно было определить вкус яда, если тот, конечно, вообще имел вкус, и вместе с тем столь мизерное количество вещества не причинило бы "дегустатору" вреда.
Впрочем, я бы на себе проводить такие эксперименты не стал ни за какие блага в этом подлунном мире.
- Мгновенный яд, - констатировал Олег, продолжая вертеть в руках злосчастную рюмку. - Насколько берусь судить, без запаха и вкуса. О цвете ничего сказать не могу - образец здесь мы вряд ли отыщем. Так... добавлен в коньяк... что тут у нас за коньячок... ага, "Хеннесси".
Ну, об этом он мог мне и не говорить. Я хоть и не развил у себя дьявольскую чувствительность всевозможных рецепторов, но ведь и не ослеп, и был ещё в состоянии рассмотреть стоящую на столике початую бутылку.
Однако, больше моё внимание привлекала кучка битого стекла неподалёку от холодильника. Похоже, это раздавленная каблуком пара к той рюмке, из которой хлебнул коньячку бедняга Ганкин.
Что ж, я и не сомневался в преднамеренном отравлении. Убийца уничтожил, почти развеял в пыль, видимо, единственный предмет, на котором могли сохраниться отпечатки его пальчиков. Он сработал чисто. Это либо профессионал, либо слишком уж подкованный чтением детективов любитель.
В любом случае, он был хорошо знаком пострадавшему. Они по приятельски выпивали, вот только Ганкин вряд ли мог предположить, какую свинью подбросит ему собутыльник.
Олег тщательно протёр носовым платком рюмку и, чтобы не нарушать общей картины преступления, вложил её в окоченевшую кисть Ганкина.
Тот уже ничего не мог сказать нам. К сожалению, не был он и великим охотником вести записи и оставлять деловые пометки. В этом мы убедились после кропотливого обыска. В нашем активе в результате появился лишь один блокнот. Да и в нём, кроме женских имен типа Наташа, Нина, Оля и телефонных номеров этих особ, ничего любопытного не значилось. Вряд ли у Ганкина хватило бы ума зашифровать этими именами своих деловых партнёров. На всякий пожарный, я прихватил блокнот с собой. Очень может быть, что, использовав девиц по прямому назначению, Ганкин поставлял их Петру Петровичу для вполне конкретных целей. Иными словами, совмещал приятное с полезным: секс и бизнес.
Не обнаружили мы и мобильника, в памяти которого могли быть забиты наиболее часто набираемые "контакты". Наверняка, его прихватил отравитель. И уже утопил в Волге.
Перед тем, как уйти, Олег протёр платком все поверхности, с которыми мы могли контактировать. Ещё не хватало - угодить в число подозреваемых из-за такого подонка, как этот Ганкин Вячеслав. У меня не было и тени сострадания к нему: он получил сполна, всё, чего заслуживал. Но и в историю попадать с подачи упокоенного терпилы тоже мне не улыбалось.
Входную дверь мы распахнули настежь. Это, безусловно, должно было заинтересовать жильцов дома. Привлечь их внимание. Как известно, соседи чаще всех обнаруживают трупы. Вот пусть и обнаружат. Пусть сунутся сюда, и сами вызывают милицию. А то через неделю здесь будет такое амбре, что нужно будет проводить санитарную обработку всего подъезда.
А мы - останемся в стороне. Мне не с руки, резона нет светиться на жмуре, а Олег лично сообщить о преступлении также не может. Как бы он объяснил факт своего присутствия в "нехорошей" квартире? Квартире со свеженьким мертвяком! Ему бы поневоле пришлось посвятить коллег во все перипетии этого дела. А это было бы равнозначно единственному варианту: неизбежная огласка и, как следствие, смерть Оксаны. Преступники уже доказали свою решимость и безжалостность. Так стоило ли ворошить вражеский улей и напрашиваться на ответные действия? Нет, атакой в лоб тут не возьмёшь! Требуется более гибкая и хитрая тактика. И уж конечно, абсолютная секретность. Только при таком подходе мы могли рассчитывать на успех. Только так мы не отнимали у Оксаны последний шанс выйти живой из этой передряги...
Утреннее солнце подсушивало вчерашние лужицы и играло бликами в окнах серых многоэтажек. Автомобильные гудки органично вписывались в симфонию пробуждающегося города. Люди, радостные и счастливые оттого, что ненастная погода кончилась и больше ничто не омрачает их настроение, торопились на работу и улыбались встречным прохожим. Тепло и сверкающие в лучах солнца витрины магазинов словно объединили их, связали какой-то прочной невидимой нитью, и они забыли, что жизнь тяжела и в ней так мало праздников. Они просто шли и улыбались, и в их глазах отражались весёлые, резвящиеся солнечные зайчики.
ГЛАВА 8
Итак, нас с Олегом кто-то опережал. Смерть Ганкина могла быть обусловлена двумя причинами. Либо его устранили, чтобы перестраховаться: как-никак, я знал красавчика в лицо, а его роль в организации была не так уж и грандиозна. Смазливых пареньков немало шастает по городу, и приманить их крутой деньгой не так уж и сложно. Либо, и это гораздо хуже, преступники что-то пронюхали о моих планах. Не имея возможности непосредственно достать пронырливого Костовского (я ведь дома и на работе показываться пока не собираюсь), они убирают тех, кто может вывести его к верхушке их пирамиды. Или, хотя бы, к среднему звену.
Но у меня в запасе был ещё и Сыромятников, которому, якобы, принадлежал особняк. Он, наверняка, человек посторонний в этой комбинации, но ему может быть знаком кто-нибудь из членов шайки. В самом деле, ведь кто-то с ним договаривался о подобного рода услуге. Да ещё, поди, и заплатил прилично. За конспирацию! Задарма-то нынче и собака не почешется.
Однако, следовало торопиться. Я уже нарвался на одного жмурика. Как бы их не стало больше. Не исключено, что кое-кто усиленно заметает следы, а потому даже малейшее промедление могло привести к новым, невосполнимым потерям. Невосполнимым не потому, что мне жалко этих подонков. Но в их лице исчезают бесценные свидетели.
Олег подбросил меня в центр, и отправился на службу. Но прежде попросил меня понапрасну не рисковать, пока он не освободится. Без подстраховки, сказал он, работай только по сбору сведений.
Я обещал. А что мне оставалось?
Не знаю, смогу ли сдержать это своё обещание. Как пойдёт!
Стоя на обочине дороги, я голосовал, в надежде поймать попутку. Когда около меня скрипнуло тормозами такси, я без излишних разговоров плюхнулся на переднее сиденье и безапелляционно скомандовал:
- На Руднева. Только побыстрее, пожалуйста!
Водитель с неодобрением глянул на меня, и с кислой физиономией ощерился:
- А, может, я еду в парк, умник.
- Чего ж остановился тогда?
- Моя машина: хочу - останавливаюсь.
- Сколько? - вздохнул я.
Водила задрал цену ровно вдвое больше той, что в это время запрашивали обычные бомбилы и "попутчики".
Ох, и жадные же твари, эти таксисты. Вечно норовят ободрать клиента, как липку.
Ну да ничего не поделаешь. Время дороже денег - сейчас эта истина стала для меня как никогда актуальной.
- Поехали. Но только - чтобы мигом!
Домчались мы, и правда, довольно скоро. Водила был, хоть и жадный, но весьма умелый.
Неудачи, однако, в этот день, как назло, упорно преследовали меня. Они гнались за мной по пятам, подставляли ножку и нагло хохотали, когда я, по их милости, оказывался с носом.
Вот и теперь я стоял около квартиры Сыромятникова и давил на кнопку звонка, но меня или не слышали, или не хотели слышать. Впрочем, следовало учитывать и ещё один вариант: за дверью могло никого не быть.
Я бросил взгляд на часы и нахмурился: половина десятого, немудрено, что обитатели квартиры разбежались по своим делам. Кто-то на работу, кто-то ещё куда.
Я уже прекрасно осознал бесполезность дальнейших попыток, и если не перестал ещё звонить, то только от досады за очередную задержку.
В этот момент на лестничную площадку поднялась с нижнего этажа старушенция с колючими глазками и хозяйственной сумкой, из которой торчали пучки зелени.
- Вам кого?
- Мне нужен Сыромятников, - вежливо и, что немаловажно, отчётливо произнёс я, опасаясь, что бабуля может оказаться несколько глуховатой. - Вы не подскажете, когда я могу застать его?
- Вот уж не знаю, - хмыкнула старушенция.
- А вы, вообще, здесь живёте? - на всякий случай уточнил я.
Она молча ткнула пальцем в дверь, напротив которой располагалась квартира Сыромятникова.
- Ну, тогда вам должно быть известно, когда он возвращается с работы.
- Вряд ли, - неопределённо ответила зловредная карга. - Вряд ли мне это известно.
- Почему же? - настаивал я. - Ведь вы соседи.
- Это ни о чём не говорит. И совсем не означает, что он отчитывается передо мной. Или я - перед ним.
- Позвольте, если я вас правильно понял, вы не желаете мне помочь. Но почему?
Её, кажется, задел за живое мой тон, отчасти утративший первоначальную вежливость и обходительность.
- Ну вот что, молодой человек! Мне не нравится, как вы делаете свои поспешные выводы. Вы дурно воспитаны. Вас об этом никто не уведомлял?
Я едва сдержался, прикусив губу, хотя мне не терпелось заметить ей, что и сама она явно не блещет изысканность манер.
Вместо этого я приторно улыбнулся и подпустил в голос немного робости и почтения:
- Но как иначе истолковать ваше нежелание помочь мне? Совершенно необоснованное, кстати. Я ведь не прошу вас о чём-то нехорошем. Всего-навсего пытаюсь узнать, когда я могу увидеть вашего соседа.
Она ещё раз окинула меня уничтожающим взором, от которого меня потянуло поёжиться.
- Молодой человек, если я вам говорю, что мне не известно местопребывание и график увеселительных мероприятий гражданина Сыромятникова, то, значит, так оно и есть, - нравоучительно изрекла грымза, надо полагать, горячая поклонница светских раутов и прочей подобной ерундистики. Признаться, меня и раньше тошнило от всех этих идиотских условностей. Теперь же я их просто люто возненавидел.
- А что вы подразумеваете под местопребыванием? Разве Сыромятников проживает не в этой квартире?
- В этой. - Старушенция сморщила своё сухонькое личико. - В этой, в этой. Да только нынче нет его.
- И где же он? - изумился я.
- Уехал по контракту на заработки. Он ведь инженер-нефтяник.
- А куда именно?
- Молодой человек, я вам уже сказала, и ещё раз повторяю, у него нет и никогда не было обычая отчитываться передо мной. Он забрал семью, и - поминай как звали. Вроде бы навострил лыжи куда-то в Африку, но это не точно. Может, и не в Африку. Зачем в Африку, если у нас самих этой самой нефти - хоть залейся?
- Когда же он уехал?
- Больше двух месяцев назад.
- И с тех пор здесь не был?
- Дорога в Африку-то неблизкая. И билет немало стоит. Зачем ему возвращаться?
Растерянно попрощавшись, я оставил старушенцию в одиночестве размышлять о том, куда катится современная молодёжь.
В голове было пусто. Вот так вот и рушатся мосты. Они медленно, но верно оседают в тёмную, бурлящую воду и безвозвратно исчезают в таинственных глубинах.
Теперь у меня нет ни единой зацепочки. Я очутился перед монолитной стеной, имя которой достаточно ёмкое и не требующее комментариев - тупик. Стучаться в эту стену - бесполезное занятие, искать обходные пути - бесполезная трата времени. Почти бесполезная. Во всяком случае, штука это неблагодарная.
Но разве мне предоставлено право выбора? Разве я могу копаться в вариантах, брезгливо морщась от одного и безразлично пожимая плечами, оценивая второе, пятое, десятое? Боюсь, что нет. Рассматривать в качестве альтернативы сомнительный вариант с пассивным выжиданием двухнедельного срока, назначенного мне бандюгами, я и вовсе не собирался. Знаю я, что такое эти джентльменские соглашения! Если кто-то надеялся найти во мне безмозглого простачка, то этот кто-то явно облажался. Я, конечно, не отказал прямо. Не настолько же я кретин! Но и поверить в дешёвые обещания было бы свыше моего разумения.
Пусть уж потрошители считают, что я заглотил их наживку. Мне это даже на руку. Правда, их несколько собьёт с толку моя внезапная пропажа. Не исключено, что они запаникуют. Но это вряд ли послужит поводом нанести вред Оксане. Нет, если уж они не покончили с ней сразу, то она будет им полезней как средство воздействия на меня, предмет беспроигрышного шантажа. Они не убьют её, так как она единственная надёжная гарантия моего молчания. Особенно после того, как я выпал из их поля зрения. Они будут трясти этим козырем до последнего - пока не доберутся и до меня. А вот потом нас обоих с преспокойной совестью пустят на свой разделочный конвейер.
Ну нет, так просто это у вас не выйдет, досточтимые Есипов и компания. На этот раз не на того нарвались! Покорно складывать лапки - не в моих правилах.
Я позвонил Олегу, и коротко обрисовал ему ситуацию. А затем попросил подобрать мне адреса всех моргов и анатомичек (или, как их - прозекторские?) при больницах, где производят вскрытие трупов.
Олег покряхтел, затем подал голос:
- Зачем?
- Попробую выйти на Петра Петровича. Такого спеца откопали несомненно откуда-то оттуда. Из заведений подобного рода. А уж из него, из этого эскулапа мертвечинного, я извлеку кое-какие сведения.
- Хорошо. Перезвони через двадцать минут... Да, и ещё. Я освобожусь после обеда. Без меня постарайся ни во что не ввязываться: опасаюсь, что численный перевес будет не на твоей стороне. Вряд ли они не обеспечили себе отличное прикрытие.
Эти двадцать минут показались мне бесконечными. Вынужденная остановка в пути - не самый эффективный допинг, не так ли?
Но и без остановок этих порой не обойтись. Они как необходимый довесок к благам цивилизации. С ними лучше смириться, и не роптать на судьбу. Вы можете на равных бороться с отъявленными негодяями и даже со стихийными бедствиями, но вынужденные остановки вам ни за что не одолеть. Так имеет ли смысл впустую растрачивать эмоции? Нервные клетки, как известно, не восстанавливаются.
Я заскочил перекусить в кафешку. Грязь и мухи не способствовали аппетиту. А липкие разводы на пластиковом покрытии столов вызывали отвращение. Привет из советского общепита! Цены вот только совсем не советские. Никогда больше сюда не зайду. Даже под наркозом!
Но сейчас я не мог привередничать. Некогда было.
Девица, стоящая на раздаче, зевая, выслушала мои упрёки, а в финале нашей милой беседы со скучающим видом выдала мне такой коктейль из отборнейших ругательств, что я поперхнулся и молча удалился, направившись к свободному столику. Требовать администратора зала или менеджера у меня не было ни времени, ни желания.
С трудом пропихнув в себя так называемый салат, я послал ему вдогонку ничем от него не отличающийся так называемый бифштекс. Всё это улеглось в желудке бесформенным комом, некой балластной массой. Не могу сказать, что я распознал какой-либо вкус, но для насыщения эти так называемые блюда всё же годились.
Тёплый, противный компот, который здесь почему-то предпочли сокам, не далеко "ушагал" в кулинарном отношении от своих предшественников, и потому я сделал лишь один глоток. Я понял, что этот компот тоже был только так называемым. И с этим чувством озарения я гордо покинул сей пищевой пункт, твёрдо поклявшись не возвращаться более сюда. Ни ногой! Разве только замучает ностальгия по студенческим столовкам когда-нибудь в старости.
Слава богу, в Волгограде оказалось не так уж и много мест, куда свозили жмуриков. Сравнительно, конечно, немного. Я опасался, что их окажется куда как больше. А так, при среднем усердии я справлюсь с их проверкой ещё до конца рабочего дня. Ну, с учётом того, что после обеда Олег обеспечит нашу миссию колёсами. А пока я обегаю ближайшие точки. Поищу там незабвенного Петра Петровича. Авось, повезёт, всплывёт, голубчик, где-нибудь поблизости, не придётся тащиться на окраины.
И я принялся за эту нелёгкую работу. Нелёгкую потому, что близкое присутствие смерти всегда угнетает. Человек, который ещё недавно смеялся, любил, надеялся вдруг превращается в кучу тлена, в холодное, бездушное нечто. И ты становишься невольным свидетелем последствий этого превращения. Если у тебя слабые нервы, такое зрелище не для тебя.
У меня кружилась голова, а от трупного запаха, запаха разложения, горло сжимало рвотными спазмами. Я потратил несколько часов, шастая по моргам и расспрашивая о Петре Петровиче, но, увы, усилия мои не увенчались успехом. О патологоанатоме с таким именем никто не слышал. Не опознали его и по приведённым мною приметам.
Правда, один водитель труповозки, угрюмый, неразговорчивый малый с бельмом на глазу (как ему права-то выдали?), посоветовал мне смотаться в Волжский. Там, по его словам, пару лет назад он случайно познакомился с неким типом, который весьма смахивал на описываемого мною.
Водитель не ручался, что это именно Петр Петрович и есть, но ведь утопающий хватается за соломинку. Тем более, что Волжский от центра Волгограда находится едва ли не ближе, чем отдалённые южные городские районы. Я вполне допускал, что, проживая в Волжском, Пётр Петрович "на работу" мог ездить и в Волгоград. Добираться до особняка ему вряд ли приходилось более полутора часов, и то - на общественном транспорте. А на сквозной маршрутке - и вовсе чепуха. Если же у него имелась собственная машина, и он хорошо знал дороги, то здесь и обсуждать нечего. А позволить себе таковую Пётр Петрович, судя по хвастливым речам амбала в подвале об "оборотах" этой компашки, мог без особых раздумий. Бизнес на пересадке органов, в том числе, и по их "заготовке", видимо, чрезвычайно прибыльное дело. И услуги всех, кто участвовал в нём, оплачивались, надо полагать, щедро, по-королевски. К тому же, специфика этого бизнеса такова, что в особняк Пётр Петрович, скорее всего, наведывался не каждый день, как на службу, а лишь по мере поступления "товара". И "созревания" заказа. Ему звонили, предупреждали о дате, когда он должен прибыть, и он приезжал.
В общем, как ни крути, в Волжский заглянуть нужно. Быть может, это последний шанс зацепиться за Петра Петровича, а через него - и за всю организацию.
Олег должен был скоро освободиться, но ждать ещё хотя бы полчаса в бездействии для меня было невозможно.
Всю имевшуюся у меня утром наличность я уже прокатал на попутках, остались сущие гроши. Мой бизнес, в отличие от того, к которому самым непосредственным образом был причастен Пётр Петрович, не приносил мне пока баснословных доходов. Осознав это, я, вздыхая, поплёлся к автобусной остановке. Маршрутки проносились мимо, набитые битком, и спасти меня в это время мог только автобус.
В салоне автобуса было душно. В спёртом воздухе витали всевозможнейшие ароматы: от водочного перегара, смешанного с едкими выделениями потных тел, до благовония тонкого французского парфюма. Велика ты, Россия-матушка! И разнообразна преизрядно!
В кресло рядом со мной втиснулся тощий доходяга. Он всю дорогу мелко трясся и икал, распространяя вокруг себя облако чесночных отрыжек. Ну не свинство ли, жрать чеснок перед поездкой в общественном транспорте?! Кроме того, он постоянно вертелся и беспокойно озирался, а зрачки его были необычно сужены. Либо психопат, либо обкололся до невменяемости, сделал я для себя вывод, и убрал руку с подлокотника кресла, дабы не касаться придурка. Ещё блеванёт на руку. Своей чесночной кашицей. Или укусит. Вот же, послало провидение соседушку!
Фу, наконец-то доехали. Та ещё поездочка!
Волжский, казалось, был покрыт белёсым налётом пыли и какой-то липкой, маслянистой сажи. Отовсюду жутко разило гарью и жжёной резиной. А с неба по-прежнему палило яростное солнце. Асфальт плавился и размягчался, деревья шелестели серыми, сморщившимися, свернувшимися в трубочку листьями. На всём лежал отпечаток странной обречённости - непонятной и неизбывной.
- Есипов? - переспросил меня молодой парень в халате и клеенчатом переднике, забрызганном кровью. - Что-то не припоминаю такого.
- Пётр Петрович. Такой - тучный мужчина лет сорока пяти-пятидесяти. Золотые коронки, - помогал я парню. - Обладает жизнерадостным нравом. Устойчивая привычка - часто потирает ладони.
- Ах, вон кто! - парень будто бы и сам обрадовался, что, наконец, догадался, о ком идёт разговор. - Что ж ты мне мозги пудришь! Говоришь - Есипов. А какой же он Есипов? Зовут его, правильно ты сказал, Пётр Петрович, а вот с фамилией ты маху дал. Терещенко - его фамилия. Пётр Петрович Терещенко.
- Ну... и где он сейчас? - Я изо всех сил пытался не проявлять нетерпение. Не знаю, удалось ли мне это. - Мне необходимо с ним встретиться.
- Э, приятель, я ведь не справочное бюро. С тех пор, как он уволился из нашей шарашки, - а меня, кстати, взяли на его место - о нём ни слуху, ни духу.
- Как давно он уволился?
- Да года полтора будет. Жаловался, что мало платят, а вкалывать приходится как папе Карло. Он похныкал мне в жилетку, а потом благословил на труд сей скорбный.
- Не сообщил, куда уходит? Может, открыл частную практику?
- Это по взрезанию трупов, что ли?! Ну, приятель, ты и загнул! Мёртвое мясо мы режем задарма, и бизнес на этом не сделаешь.
Ещё как! - ухмыльнулся я про себя. А ты, пребывай и дальше в неведении, малыш, и, может быть, ты не последуешь печальному примеру своего старшего товарища. Лучше уж вкалывай как папа Карло в этом морге, зато будешь беспробудно спать по ночам. Тебя не потревожат ни кошмары, ни стук в дверь.
- А могу я узнать его адрес?
- Что я тебе - отдел кадров? Если же ты полагаешь, что Пётр Петрович приглашал меня на вечерние чаепития, то должен тебя разочаровать. Я понятия не имею, где его берлога. Но если тебе действительно, невтерпеж, спроси у тёти Мани.
- А тётя Маня - это кто?
- Наша уборщица. Уж она-то точно тебе поможет. У них с Терещенко вроде как шуры-муры были.
- Серьёзное что-то или так?
- Знаешь, для истории осталось объято мраком, оформил он её или нет, то есть, добился ли своего. Но то, что она бывала у него дома - непреложный факт.
Тётя Маня, вопреки ожиданиям, вовсе не выглядела женщиной преклонных лет, каковою я вначале её себе вообразил. Ей едва перевалило за тридцать, кожа у неё была розовая и нежная, будто у новорождённого младенца. Глаза сверкали как отполированные агаты, а ресниц такой длины я не видел ни у кого.
С такой внешностью - и уборщица? Подобных куколок обычно содержат весьма небедные папики.
Мне не совсем было понятно, почему её наградили столь нелепым прозвищем - тётя Маня, но то, что Пётр Петрович потерял из-за неё голову не казалось мне теперь парадоксом. Тётя Маня стоила того! Я и сам бы предложил ей провести вечерок вместе, не будь так занят.
Тётя Маня вовсю шуровала шваброй, когда я застал её в покойницкой. Она бесцеремонно отодвигала в сторону каталки с наваленными на них мертвецами, и даже разок поправила - эдак небрежно - свесившуюся с тележки руку жмура, мешавшую ей производить уборку. Глядя на то, с какой безмятежностью она проделала этот трюк, я нисколько не удивился бы, узнав, что тётя Маня подсобляет "ломать" трупное окоченение.
- Ну, чего вам? - неласково обратилась она ко мне, заметив моё присутствие. - Что вы меня разглядываете? Нравлюсь?
- Очень, - ответил я, не покривив при этом душой ни на йоту. - Вы чертовски привлекательны.
- Правда? - Тётя Маня распрямилась и, смахнув со лба чёлку, улыбнулась.
Улыбка ещё больше преобразила её лицо. Будь сейчас на ней не серый комбинезон, а какое-нибудь бальное платье - лучшей кандидатки на звание "Миссис Вселенная" я и представить бы не мог. Хотя, замужем ли она? Впрочем, это и не важно.
- И всё-таки, что вы хотели? - тон её теперь помягчел, а суровое выражение бесследно исчезло с милой мордашки. Крохотный комплимент расположил ко мне эту красивую женщину, однако, она вовсе не собиралась демонстрировать сие.
- Мне нужно повидать Петра Петровича Терещенко.
- Он здесь больше не работает. Уволился. И уже давно.
- Да мне об этом сказали. Но... может быть, домашний адрес?..
- Ага, ясненько, откуда ветер дует. - Тётя Маня нахмурилась, в глазах ослепительно блеснули острые льдинки. - Ну, и что же ещё вам наплёл про меня этот хорёк?
Мне не трудно было догадаться, кого она помянула столь нелестным эпитетом. Видимо, между уборщицей и преемником Петра Петровича отношения складывались несколько натянуто. Учитывая неординарные внешние данные моей собеседницы, мне было проще представить паренька в роли отвергнутого поклонника. Впрочем, может, инициатором взаимной неприязни являлась и тётя Маня. Человеческая душа - потёмки, а я никогда не специализировался по части осветительского искусства. Я копаюсь в душах только до тех пор, пока это необходимо. Для работы! В предмете своего непосредственного исследования я всегда предпочитаю всего лишь одно качество - искренность. Хотя бы - в разговоре со мной.
- Наверное, я как-то не так выразился, - я поспешно кинулся исправлять ситуацию. - Просто, я думал, что... вы поможете мне...
- Да ладно вам, - тётя Маня ещё раз нахмурилась, но потом, всё-таки, улыбка снова вернулась на её лицо. - Я не обиделась. Если вы считаете, что меня задевают какие-то грязные сплетни, то это напрасно. Мне наплевать, о чём шушукаются за моей спиной злопыхатели и завистники.
Кто был этим самым злопыхателем и завистником секрета для меня не составляло. В совокупности с вышеупомянутым "хорьком" эта композиция самым убийственным и точным образом характеризовала молодого служителя морга.
- А что касается Петра Петровича, то это замечательный человек. В отличие от некоторых, - тётя Маня скосила глаза на помещение, где я пять минут назад начал сбор информации, - он не распускал свои потные лапы и не предлагал всякие мерзости. Он был джентльменом, и, уж во всяком случае со мной, галантным кавалером.
Знала бы ты, милочка, каким джентльменом был этот галантный кавалер, мелькнуло у меня в мыслях. У тебя бы волосы дыбом встали.
- Да, я была у него пару раз. Но совсем не для того, что нафантазировал себе кое-кто. Если он, этот кое-кто, судит по себе, он, может быть, и прав. Но не все же такие, как этот кое-кто!
Ничего не скажешь, логика была железной. Я даже вспотел от обилия приводимых аргументов. Хотел бы я быть таким оратором.
- А потом, после того, как Петр Петрович уволился, вы больше не встречались?
- Нет. Он названивал мне, просил о встрече, приглашал в ресторан, но я под разными предлогами увиливала.
- Почему? Ведь он же галантный кавалер... в отличие от некоторых?
- Да, он галантный кавалер. Таких ещё поискать в наш сугубо прагматичный век.
- Так по какой же причине вы отказывали ему? - настаивал я.
- Хорошо, я скажу. Тем более, никакая это не тайна. Я порвала с ним все связи потому, что он сделался слишком настойчив.
- Он домогался вашей любви?
- Пётр Петрович умолял меня выйти за него замуж. Буквально заваливал дорогими подарками и постоянно канючил: давай поженимся, давай поженимся...
- Но ведь он - джентльмен, - раньше я в себе никогда не замечал столько ехидства. - Наверняка, из него получился бы прекрасный семьянин.
- Да он же старый! - Так вот, значит, где собака зарыта. - Он даже когда изъяснялся мне в своих чувствах, хрипел от одышки. Что уж и говорить о...
И тут она покраснела. До неё внезапно дошло, что она чересчур далеко продвинулась в собственных откровениях. Но слово - не воробей, вылетело - не воротишь, а потому, немного помявшись, она присовокупила:
- Страсть как не люблю, когда у меня над ухом пыхтят и сопят!
Ну, я, допустим, тоже не в восторге, если подобные шумовые эффекты сопровождают интимные сцены. Но на данный момент больше меня волновало то, где сейчас скрывается любвеобильный патологоанатом. Он мне был нужен "до зарезу" (и в прямом и в переносном смыслах), и я исподволь подтолкнул тётю Маню к теме, которая меня сейчас занимала более всего:
- И всё же, как мне найти Петра Петровича? У меня неотложное дело, и, боюсь, если вы не посодействуете мне, я могу оказаться в незавидном положении.
- Бизнес? - коротко, с понимающей миной поинтересовалась она.
- Что-то вроде этого. Во всяком случае, очень похожее.
- А что, Пётр Петрович заделался крутым бизнесменом?
- Да-а... пожалуй. - Я старался отвечать неопределённо и расплывчато, ничего не уточняя и не конкретизируя. - Он заделался крутым бизнесменом.