Аннотация: Нефантастический рассказ о фантастическом персонаже.
Труба
"Если бы Юрий Сергеевич не попросил за него, никогда бы не принял", - думал Патриарх, разглядывая лежащий перед ним открытый саквояж и свой стол, заполненный содержимым этого саквояжа.
В центре стола поверх остальных бумаг находилась копия перевода с одной лишь подписью переводчика и его адресом. Чуть в стороне, на куске мягкой ткани покоилась глиняная табличка. Рядом с ней в открытом футляре лежала небольшая медная труба, почерневшая от времени и совершенно дырявая в районе раструба. Первое впечатление о возрасте трубы, впрочем, не было неверным. Труба была очень и очень стара. Около 6 тысяч лет, как следовало из сопроводительных документов, сваленных в беспорядке на самом краю стола.
"Даже примерная цена нигде не указана, - удивлялся Патриарх, - Сколько же она может стоить?"
Но гораздо более трубы его внимание привлекала бумага с переводом текста глиняной таблички. Он читал ее уже несколько раз, и все возвращался к ней глазами, чтобы перечитать вновь. Перевод наполнял его удивлением и возмущением от наглости человека, принесшего это ему.
"Я должен в нее дунуть у него на глазах, и он мне ее отдаст просто так! Ну каков наглец! И даже через секретаря не постеснялся это передать" - негодование просто переполняло Патриарха.
Впрочем, он быстро отвлекался от отрицательных эмоций, чтобы снова вернуться к тексту перевода. Текст был совсем небольшой, но его смысл просто не позволял оторваться от него.
"Если первосвященник подует в трубу ангела, то явится владелец", - Патриарх на этот раз прочитал текст вслух.
"Просто-то как, - улыбнулся он про себя после этого, - Дунул, и вопрос веры, то есть повсеместного неверия решен. Даже в то время были уже шутники".
Он снова перевел взгляд на трубу. Невзрачный кусок металла, не на чем глаз остановить. Обладай он воображением побогаче, он бы представил себе более отчетливо, какой она была сразу же после создания. Но воображение почти покинуло его. Трудно даже сказать, когда это случилось.
Во время его юности, когда он сам проводил свои собственные службы, оно еще было с ним. Как он представлял тогда свой жизненный путь! Он чувствовал вдохновение, когда только прикасался своим разумом к чему-то несоразмерно великому и удивительно прекрасному. Ему было ничто не страшно, даже чувство одиночества избегало его.
Он помнил, как слушала его соседская девочка, которая была чуть моложе его, когда он начинал рассказывать ей о некоторых своих мыслях. Даже сейчас иногда, помимо его воли, ему вспоминались ее удивленные и сияющие глаза. Она стояла около зеленого забора, слегка облокачиваясь на него плечом, а он нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, говорил, говорил и говорил. Сколько было ему тогда? Лет десять, пожалуй. Да, точно десять лет. Еще до паломничества в тот монастырь с родителями, когда он познакомился с прекрасным и глубоким монахом...
Интересно, как бы он оценил этого монаха сейчас? Детство слишком прямолинейно и наивно, но также и слишком запоминаемо. Чтобы понять того монаха до конца, он должен был бы теперь встретиться с ним. Задать несколько вопросов, понаблюдать несколько минут и все. Опыт - важная вещь. Но сейчас тот монах остается в памяти таким же, как и тогда. Многознающим, мудрым и очень добрым. Так ведь не бывает просто!
А сколько бы ошибок ему удалось избежать, обладай он сегодняшним опытом. Он мог бы лавировать более гибко, быть более политичным, не нажить столько врагов... Но цель-то все равно достигнута!
Патриарх поморщился. Ему не нравилось думать о цели. Где-то в глубине души его не покидала мысль, что это все того не стоило. Нет, он действовал верно. Почти всегда во благо церкви. По крайней мере, почти всегда он мог объяснить самому себе свои поступки именно с этой точки зрения. Пусть он шел на компромиссы... нельзя было не идти. Но мысль о цели, ради которой можно делать все, наводила его на мысль о другом человеке, который действовал точно так же. Тот человек ему не нравился. Возможно, как раз потому, что в чем-то был слишком похож на него, хотя Патриарх и родился через несколько лет после смерти того. Конечно же, он не предавал Родину, не уничтожал тысячи людей, не мстил всем подряд, как делал тот человек. По сути, он и предал-то всего одного. Мальчика, который рассказывал что-то девочке с сияющими глазами и играл в собственные службы.
Мысли приобрели совсем ненужное направление. Патриарх усилием воли подавил их и вновь вернулся к переводу.
Труба ангела... Если вдруг это правда... Он вновь усмехнулся. Его опыт подсказывал, что это не может быть правдой. Было, конечно, несколько совпадений в его жизни, которые можно было объяснить с трудом, но память о них была не очень четкой. Словно вся остальная жизнь вычеркивала их.
Труба ангела... Какая нелепость. Злая шутка, жестокая. Даже слишком жестокая. Он всегда смотрел фильмы о них с легкой улыбкой. Какие они были в них заботливые, добрые... человечные. Улыбка была потому, что он точно знал, кем они являются или являлись, если существовали когда-нибудь. Интересно, читали ли режиссеры первоисточник? Есть ли мозги в головах у сценаристов, если они даже ни разу не спросили себя, зачем, ну зачем нужен тем, о ком они пишут пасхальные истории, огненный меч? По сути, это ведь их почти единственное предназначение - забирать тех, кто... не вполне был прав в своем выборе пути. Патриарх уже не скрывал улыбку. Интересно, а меч как бы выглядел на самом деле? Наверняка просто казался мечом... или слова не было другого, чтобы его назвать правильно... Нет, если бы он существовал, то все-таки не хотелось бы его сейчас увидеть.
Хотя, какая разница, сейчас или потом? Патриарх задумался.
Есть разница. Еще лет десять, может быть, больше... На самой вершине почти. И там, кто знает, что случится. Может быть, произойдет что-то, что позволит искупить... Нет, ну какая ерунда приходит в голову. Хорошо, секретарь звонит...
- Ваше Святейшество, Петр Васильевич здесь. По поводу саквояжа.
- Пусть заходит.
Вошедший человек казался очень застенчивым. Этого чувства нельзя было избежать, даже глядя на его безусловно дорогой костюм и ухоженное лицо. Он вошел как-то бочком, стеснительно улыбаясь и глядя куда-то под стол.
- Я прошу прощения, Ваше Святейшество, совсем не знаком с церковными обычаями. Хочу просто сразу на всякий случай предупредить, что я - неверующий, и со мной нужно именно так обращаться.
- Присаживайтесь, - радушным жестом Патриарх указал на ближайший к его столу стул.
Когда гость сел, Патриарх выдержал паузу.
- Подлинность, конечно, сомнений не вызывает?
- Ну что вы, Ваше Святейшество! Вот все документы там. Эксперты даже подтверждают, что все в порядке. Да и сам я всегда покупаю у этого человека... Не вполне легально, так сказать. Подозреваю, что мимо государственного учета через него проходит множество вещей, добытых как раз официальным путем.
- Ее стоимость, должно быть, велика. Древняя вещь, - заметил Патриарх.
Посетитель вздохнул:
- Да, она мне дороговато обошлась. Но любопытство гораздо сильнее экономии.
- Вы все еще настаиваете именно на этом условии передачи?
- Ну да, это же такая мелочь - просто дунуть в нее, - голос Петра Васильевича был абсолютно невинный.
- Не такая уж и мелочь, - ответил Патриарх, - Напоминает сказку о свинопасе и принцессе, которая его поцеловала, чтобы получить играющий горшок. Что-то мне не хочется оказываться в такой вот роли.
Посетитель вздохнул и развел руками.
- Но я именно с этой целью выложил столько денег. Чтобы убедиться...
Патриарх взял бережно трубу и, стараясь не дышать на нее, положил обратно в футляр, который столь же осторожно поместил в саквояж. Туда же легли глиняная табличка, завернутая в материю, и множество бумаг.
- Боюсь, что эта сделка не состоится.
- Очень жаль, Ваше Святейшество, - вздохнул человек, - Я очень надеялся на обратное.
- Можете назвать сумму. Впрочем, любой музей ее охотно купит у вас.
Петр Васильевич взял саквояж со стола.
- Благодарю вас, Ваше святейшество, за ваше время, потраченное на меня.
- Право же, не стоит. До свидания.
Посетитель медленно побрел к двери.
- Куда же вы потом, в Рим? - с улыбкой спросил Патриарх.
- Да нет, я уже был там, - просто ответил гость, и, увидев удивленный взгляд Патриарха, добавил, - Он тоже отказался.