Пятьдесят лет - возраст зрелый, но далеко не безнадёжный. Если достигнуты служебные высоты, это ещё не итоги жизни. Если здоров и полон любопытства в этом мире, то всё многообещающее впереди. Если же седина в бороду, а душа не смущена возрастом совершенно, то это хирург поселковой больницы Павел Алексеевич.
Народ в селе его уважал всегда. Валом к нему на приём. И просится именно к хирургу Павлику. Конечно, дистанция отношений в больнице возникала, и величали его не иначе как Павлом Лексеичем. Но в сельском социуме: на рыбалке или на пирушке он был только Павликом, "своим в доску", что называется. Сельчанок хирург завораживал. Ежели повод приспел, то перед больницей женщины тщательно готовили себя у зеркала. Губки, глазки, причёска, парфюм и лучшее бельё - всё под контролем. Павел Лексеич, ау! ... Мужья хмуро наблюдали эту картину и строили смутные прогнозы.
Однако повода для кривотолков Павлик не давал, хотя чёрт сидел в нём видимым явно. Только не облизывался интриган, оценивая женскую аппетитность. Посмотрит коротко на смущённую мадам и та сразу понимает, что раздета напрочь самым бессовестным образом. Но чтобы события прирастали амуром, так это хронике сельской жизни известно не было.
На ночное дежурство в больнице с ним всегда была определена графиком сестрица Алёна. Ох уж этот Павлик! Ох уж эта Алёнушка! На тридцать лет моложе босса! Понимает его с короткого взгляда, исполнительная во всём. Что там у них в больничных стенах происходит, когда сами больные спят? Это одному Богу известно и радостное личико прелестницы после ночного дежурства ни о чём говорить не должно. Работа - есть работа, поэтому парни на селе ревновали Алёну молча.
Юбилей Павла Лексеича отмечался в сельской столовой. Столы сбили струночкой. Накрыли скатёрочками. Выставили весь праздничный арсенал. Приглашённые граждане расселись согласно ритуалу. Орава эта была большой, поэтому Павел Лексеич обговорил накануне и этот момент. Подарком юбиляру будут почётные грамоты и хорошее настроение в народе. Пусть говорят красивые слова, а пьют и закусывают на собственные деньги. Демократично и без претензий к нему!
И вот процесс пошёл! ... Поздравление заведующего больницей приняли с уважением. На лицах слушателей пропечаталось умиление. ... Выпили. Закусили. ... Павел Лексеич начал хмелеть от рюмки и внимания к себе. Оглядывал аудиторию, томил взглядами поодаль от него Алёну. Некоторые ревнивцы по этому поводу хмурили брови, но дисциплинированно молчали.
По солнцу от заведующего сидел главный врач, и следующее слово было за ним. Он углубился до упора в статистику лечебной практики юбиляра. В связи с этим делал глобальные выводы о здоровье нации вообще и уже подходить начал к понятной всем беде в больнице, засилью тараканов. Одна беда, ему мешало выпитое остановиться. За столом глумливо пробасил аноним, что "долго не кончать - достоинство мужчины, а не оратора". Народ захихикал. Никому не хотелось нарушать традицию, "между первой и второй промежуток небольшой".
Оратора потянула жена за рукав на место. ... Выпили. Закусили. ... Павлик почуял крылья за спиной и желание взмахнуть ими. Алёна рдела под его настырным оком и готова была отправиться в совместный полёт.
Но протокол оставался в силе. Следующим по солнцу был профорг больницы. Он стал зачитывать грамоты от райздравотдела, от поссовета, от главы администрации и от себя лично. Увы, не был он краснобаем, а народ имел настрой без всякого регламента оправдать внесённый пай на вечеринку. Если бы не старшая медсестра. ... Поднялась и с выражением искренней скорби произнесла: "Давайте выпьем за упокой моей коровы Зорьки. Не чокаясь!" ... Предложение оказалось интересным. У всех была живность в хозяйстве, были и безвременно ушедшие со двора в мир иной: собаки, кошки, свиньи, хомячки. Жизнь за столом потекла по своему естественному руслу. Вспоминали. Горевали. Радовались. Пили. Закусывали.
Молодёжь врубила музыку на все возможные децибелы. Наступал момент для Павлика распускать хвост веером. Его праздник, имеет право!
Застолье превратилось в фуршет, танцы и кулуарные азарты. Мужики хлопали Павлика по спине, обнимали и лезли целоваться. Юбиляр был в фаворе, но вся эмоциональная суть его требовала изюминки. Женщины кокетливо улыбались ему, а он им. Танцевал напропалую со всеми. Скалил зубы в щедрых улыбках и руки его были дружелюбно-шаловливыми. Алёна замерла за тарелкой с оливье. Глупышка! Конечно же, главным объектом была она сама и это стало очевидным. В танцевальном ритме Павлик улыбался и шептал на ушко ей приятные гадости. Рука лежала на девичьей талии и норовила заблудиться в окрестностях. Алёна льнула к любовнику сама и это было опять подмечено ревнивцами.
За столом только сельские мудрецы оставались сидеть. Рассуждали о смысле жизни, курили и бросали окурки уже не в пепельницы, а прямиком под стол. Парни, распаренные танцами, хватали со стола бутылки с вином, запечатанные наглухо пробками. Зубами горлышко отгрызть, или кулаком по донышку?! Чем открыть? На то и мудрецы рядом, чтобы направлять их на истинный ход мысли:
- Ш-штопором можно.
Круговерть азартов выплеснулась и на тёмную улицу. Как без драки?! Всё в российских традициях! ... Кто? Кого? За что? Сопение. Кряхтение. В клубке страстей искрили имена Павлика и Алёны. Одни махали кулаками, другие увещевали их. Всё как обычно.
Настал момент, народ разбредаться начал по-английски. Никто не искал юбиляра в прощальном рукопожатии, да его и не видно было, затерялся в круговерти.
Нашёлся Павел Лексеич сам на следующий день. Пришёл в ординатуру с синяком под глазом. Был одержим работой, в ночь ему предстояло дежурство по графику, о чём не преминул напомнить сестрице Алёнушке.