- Ненавижу лето, - это карма. Это рок, это судьба. Стоит только выйти покурить, и тут же напорешься на того, кому что-то от тебя да понадобится. Сигарету ли, общения ли. За эти три дня в незнакомом городе я замучился отвечать на вопросы о том, как пройти к Красному костелу и парку Победителей. Люди тянутся ко мне, словно мотыльки к включенной электролампочке, и нет в мире силы, способной внушить им мысль о том, что со мной не стоит, и более того, опасно заговаривать.
- Вам прикурить? - человек смотрит на меня изумленно, словно я предложил ему нечто принципиально невозможное, нечто сродни постройке вечного двигателя второго рода из спичечного коробка.
- Нет... нет, что вы. У меня сердце, нельзя мне курить, - платочек в нагрудном кармане, галстук на полтона темнее пиджака. Лысина, подобная Большой пустыне Виктория, если на мгновение представить голову моего собеседника австралийским континентом. Очки в пластиковой оправе еле держатся на мясистом носу. Бухгалтер, милый мой бухгалтер... - Я так. Я поговорить. А то жарко, и до поезда еще полчаса...
Затягиваюсь, выдыхаю. Горько внутри, дым ест глаза. Парадокс на парадоксе - решительно все утверждают, что я должен расслабляться от этой вот горечи и от этого дыма. А оно просто полынью где-то там на дне меня, слезами в глубине и никакого расслабления.
- А чего его ненавидеть. Жара, но оно лучше, чем когда минус тридцать. Зелень опять же. Цветы, фрукты всякие, - чем меньше говоришь, тем больше горечи удается сохранить в себе, тем прохладнее стоять под палящим солнцем. Вот и рвутся наружу рубленые слова, не отражающие и десятой доли внутреннего их, слов, запаса.
- Поверьте, у меня есть на то причины. Я понимаю, что оно глупо - вот так вот, с бухты-барахты выкладывать незнакомцу что-то из личного. Но до поезда полчаса, а держать это в себе я просто не могу больше. Я писатель, понимаете ли... Книжки пишу. Детские. Про Буля и БульБуля. Читали? - он заглядывает мне в лицо, этот странный писатель с абсолютно бухгалтерской внешностью. Он ждет от меня узнавания, а еще больше ждет просто какой-то реакции. Сознание того, что тебя не только слушают, но и слышат, пьянит порой почище иного вина.
- Увы. Я мало читаю. И детей у меня нет.
- Жаль... хотя, неважно. Просто из-за этого я, наверное все так неправильно переношу. Все кругом говорят: "Ну, ты ж мужик, не раскисай, все будет пучком, все наладится". А я только и могу, что кивать головой и ненавидеть лето. У меня жена умирает, понимаете... - солнце смотрится в его лысину, солнце больно режет мои глаза. Черт бы подрал людскую словоохотливость и дырки в железнодорожном расписании. Черт бы побрал этого галстучника и его душевные метания. Не будите во мне зверя, пусть память моя подольше поспит.
- Оно так всегда было, с самого детства. Как лето, так жди неприятностей. До смешного доходило: все мальчишки ждут каникул, а я хожу за директором и прошу оставить меня на дополнительные, чтоб лето не наступало. Словно это могло хоть чем-то помочь. И добро бы со мной случалось все это - я ничего, я привык бы, притерпелся. Когда с тобой беда - это как-то проще. А тут оно все так... то мама заболеет, то отец прогорит... Иногда наоборот. Я и книжки свои писать начал, чтобы хоть как-то обмануть чертово лето. Вроде как занят чем-то, вроде как поздняя весна, и не время ему приходить. Ничего, естественно, не выходило, но книжки-то никуда не делись, - пепел сыплется на мои кроссовки, песчинки в часах ползут медленно, медленно, и не ускорить их никак. Говори, смешной человек, говори - я знаю все, что ты скажешь, но не замолкай, прошу.
- Потом вроде как попустило. Университет закончил, защитился худо-бедно. Писать, правда, не бросил, более того, начал издаваться. Квартирку купил, отцу на ноги подняться помог, жизнь вроде как наладилась... Мама зимой умерла. Все плачут, а я улыбаюсь, как дурак. Зимой, вы понимаете, зимой - не летом! - человек почти кричит, он плачет и смеется одновременно. И будь я кем-то иным, я бежал бы отсюда без оглядки, - а ну как набросится? Закуриваю следующую. Бог даст, дотяну на этой пачке до прихода поезда.
- А потом я встретил Сай... жену свою. Летом встретил, в июле. Это-то меня и расслабило окончательно. Все, подумал. Судьбу избыл, подумал. Ребенка ждали, специально подгадывали к августу, чтоб в тепло родился... - не набросится. Весь водой вытечет, ничего не останется. Я бы пожалел тебя, маленький мягкий человек, потому как жалость и понимание, они часто идут рядом. Но вот беда - не умею я больше жалеть.
- А ребенок так и не родился. Говорили, что плод перестал развиваться, причем еще немного, и можно было бы недоношенного, в боксик, под аппараты... А может и можно было уже, да только июнь начался, лето. Сай горевала сильно. Ее порезали, и больше детей у нас не будет. Она же столько всего нашила-навязала: и ботиночки маленькие, и кучу рубашек. Игрушки - и те сама сделала. А я написал ему сказку. Самую лучшую, все, что смог. Но против лета не попрешь, - полдень. До нужного поезда в нужную сторону осталось десять минут. Если ты успеешь рассказать свою историю, то я могу успеть помочь тебе.
- И вот теперь они говорят, что Сай умрет. Что рак - это болезнь роста, и лечить ее они не умеют. Вы ведь помните, какое сегодня число?
- Тридцать первое мая, - если б даже я старался невероятно, и прикладывал недюжинные услилия, или упился бы вусмерть - я не смог бы забыть, что сегодня тридцать первое мая. Пять минут.
- И вот я подумал... знаете, такие мысли иногда приходят, когда ты совсем уж отчаялся, и когда не видишь, что бы сделать такого, чтобы избежать беды, - я подумал, что это как болезнь, что я несу ее в себе. И что больных изолируют. Подумал, что если меня не будет рядом с Сай, если я ее брошу - судьба отвернется от нее, и будет следовать за мной в скором поезде. Глупо, правда?
- Не поможет. Судьба не обманется обычным скорым поездом, - последняя сигарета падает на чистенький вокзальный асфальт. Грузный лысеющий человек падает рядом с ней. Рыбы, вытащенные на берег злой людской волей, позавидовали бы его умению хватать ртом воздух. Мне слишком часто говорили, что я неоправданно жесток. - Знаете, я придумал в свое время куда как более изощренный способ обмануть лето. Я езжу в Австралию. Каждый год, на три месяца я лечу на другой край земли, потому, что на календаре там самая что ни на есть зима. Декабрь, январь и февраль линой в 31 день. И верите, нет - помогает. И до сего дня я думал, что я - единственный в мире человек, для которого лета быть не должно.
Помогаю ему подняться, отряхиваю песчинки с пиджака. Двенадцать ноль пять.
- Это не благотворительность. Это не жалость. Просто мне нужен компаньон. Тот факт, что я не могу взять никого с собой, крайне меня утомляет. Сейчас придет поезд до Оченце. Два часа - и аэропорт. Через двенадцать часов - аэропорт Сиднея. Вы идете со мной?
Рыба окунулась в живительную влагу. Семафор сменил зелень на багрянец. Две судьбы, накрепко завязанные на лето. Две реальности в которых и духу этого лета быть не должно. И черно-белый поезд где-то на самом краю видимости...