Аюпов Олег Рифкатович : другие произведения.

Путь заповедный

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   Олег Аюпов
  
  
  
   Историческая повесть
  
  
  
  
  
  
  
   Путь заповедный
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Предисловие.
  
  
  
  
   У каждого человека, живущего на территории необъятной и многонациональной России, есть своя маленькая родина - это место, где родился и вырос. Родной город или деревенька навсегда остаются в сердце и памяти, куда бы ни бросала судьба. Для меня такой Родиной является старинный городок в низовьях Оби - Салехард. Основанный в 16 веке, более трех столетий он назывался Обдорск и все эти годы был центром обширного края в низовьях великой сибирской реки Оби...
   Где бы ни приходилось жить в зрелые годы: в военных гарнизонах Прибалтики или заполярном Североморске, сердце всегда рвалось в единственный город, расположенный на Полярном круге -Салехард (Обдорск). Поначалу я любил город детства, даже не зная исторических корней, просто за то, что он есть - неказистый, деревянный, долгими зимними месяцами занесенный снегом.
     Со временем все чаще возникало желание узнать о прошлом Салехарда, ведь ему более 400 лет. Тем более, что практика краеведческой работы свидетельствовала - подрастающее поколение мало что знает об истории своего города. Поэтому захотелось донести её до читателей, в основном юношеского возраста, не просто как изложение определенных фактов, а в виде увлекательного историко-художественного повествования. Тем более, что исторической художественной литературы о нашем крае, в частности, о периоде гражданской войны, фактически нет. Так возник замысел этой повести. Её основные герои, конечно же, вымышленные. Безусловно, никогда не существовало Владимира Кураева, Маймы Яунгада, полковника Путилина... Никогда не проезжал Собским ущельем французский офицер Барбье... Правда, исторический вымысел в повести сочетается с описанием реальных историко-бытовых деталей начала ХХ века.
   В сюжет повести введены и реальные персонажи, присутствие которых необходимо для исторической достоверности -это адмирал Колчак, адмирал Кетлинский, березовский исправник Ямзин и т.д. Многие факты достоверны, а "белые пятна" истории Ямала тех лет дополнены авторским воображением. Верить или не верить в вымысел автора, пусть каждый читатель решает сам.
   В повести рассказывается и об участии в гражданской войне коренных жителей тундры - ненцев. Считаю, что ненцы не только последний великий кочевой народ, ведь они расселились на просторах Севера от Таймыра до Кольского полуострова, но и народ-воин. В фольклоре северных народов, например, ханты, эвенков много говорится о набегах и воинских походах ненцев. А история покорения Севера русскими, начиная от новгородцев, свидетельствует о воинственности и непокорности "самояди". Да и факты недавней истории - известная "мандала", подтверждают высокий воинский дух аборигенов тундры. Активная же роль ненцев в гражданской войне до сих пор оставалась вне поля зрения историков.
   Гражданская война в низовьях Оби - тема действительно почти не изученная. Мало документальных свидетельств о том, как происходили в окрестностях Обдорска и северной тундре боевые действия между белыми и красными. Скорее всего, они были очень кровавыми и ожесточенными.     Поэтому, описывая отдельные боевые эпизоды, я намеренно допустил определенный художественный вымысел.  Что же касается всего остального - истории освоения низовьев Оби, изучения Арктики, основных вех гражданской войны на Севере, все это соответствуют сохранившимся документам.
  
   Автор
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Часть I
  
  
   Огни на взгорье.
  
   (Январь. 1914 года)
  
  
   -Глянь вперед, Обдорск! - старик-зырянин обернулся со своих нарт к Майме и ткнул хореем в сторону темнеющего горизонта.
   -Что там? - переспросил Майма, хотя сразу понял смысл сказанного.
   Их оленьи упряжки мчались рядом, благо укатанный первыми зимними буранами наст на льду Оби позволял аргишу развернуться достаточно широко. Олени еще раньше людей почуяли жилье и близкий отдых, поэтому заметно ускорили бег. Вечерело, справа, по движению оленьих упряжек, еще видна была желто-зеленая полоска заката, а слева, над черными силуэтами прибрежных елей и лиственниц, полная луна уже озаряла свою часть небосвода. В этой чужой местности лишь ночное светило, напоминающая хорошо начищенное серебряное шаманское блюдо, знакомыми с детства раковинами на ярком диске напоминало и ободряло юношу: не волнуйся, я с тобой в этой долгой дороге. Далеко впереди, на фоне темного высокого берега замерцали огоньки большого села.
   Майма в свои четырнадцать лет впервые оказался так далеко от родовых тундровых угодий на севере полуострова Ямал. На пути в Обдорск, в районе фактории купца Трофимова у речки Малая Юмба, к аргишу его дяди, спешившему на ярмарку, присоединился старик-зырянин. Он каждый год бывал в Обдорске, чего не скажешь о сородичах Маймы и хорошо знал дорогу к волостному селу.
   Старинное село Обдорск удобно расположилось на высоком песчаном взгорье между двумя реками, весной соединяющимися протоками с великой Обью и оттого напоминающее в июне сказочную деревеньку. Ту самую, придуманную тобольским сказочником Ершовым и целиком уместившуюся на спине чуда-юда, а попросту, кита. Китом в данном случае являлось взгорье, заканчивавшееся речным мысом. Кочующие мимо ненцы именовали его Сале-Хард, то есть мыс с расположенным на нем селением. Сибирские казаки, соратники Ермака, достигшие в летние месяцы конца 18 века низовьев Оби, не стали мудрить, выбирая место для ясачного городка. Впрочем, высокий удобный берег не пустовал с древних времен. Здесь селились и белолицые рыжебородые металлурги, выпаривавшие железо из мутной болотной жижи, и скуластые рыбаки, выходившие за морским зверем в губу. Охотники на лесное зверье также надолго задерживались на заросших тальником берегах. Народ ханты еще задолго до прихода русских воинов основал в этих местах Пулноват-Вош или городок в устье реки Пулноват, являвшийся центром небольшого, но воинственного хантыйского княжества.
   Майме все было вновь в этой поездке. На фактории купца Трофимова удивился большому деревянному чуму, в котором могло уместиться все его стойбище. Здесь же впервые встретил лошадь в упряжке. Это животное своим крупным телом чем-то напоминало быка-хора, но рогов Майма не обнаружил, хотя тайком от работника купца попытался ощупать то место между лошадиными ушами, где могли быть пеньки спиленных рогов.
   Обдорск давно манил его своими диковинами, манил так же, как в свое время дальний морской берег, о котором рассказывали взрослые сородичи. С моря привозили красивые ракушки, морского зверя, жир которого шел на приманки для песцов, а из шкуры вырезали крепкие ремни. Из Обдорска же везли в тундру красивую металлическую посуду, ружья, разноцветное сукно и бисер для украшения национальной одежды.
   До поездки в волостное село Майма лишь два раза встречал луци - русских людей. Первый раз это были пришедшие с моря матросы небольшого военного корабля, занимавшегося гидрографическими исследованиями в проливе Малыгина, отделяющим остров Белый от материка. Впрочем, чем они занимались, Майма даже не представлял, тогда его интересовала одежда и диковинные лица пришлых людей: круглые глаза, длинные носы, чистая белая кожа. А в одежде более всего привлекли блестящие, цвета летнего солнца пуговицы и того же цвета дощечки на плечах некоторых луци. Юноша знал, что земля белого царя находится на темной стороне - там, где заходит солнце, а сторона эта была не совсем хорошей. Именно оттуда приходили всяческие напасти. Некоторые старики вообще считали, что до прихода луци тундра была чистой, здесь не было многих болезней и эпидемий.
   Вторая встреча с русскими произошла во время осеннего забоя оленей. Тогда до их стойбища добрался купец из Обдорска. В тот раз Майму удивило количество потребляемой гостем огненной воды. Огромный рыжебородый луци выпивал в день по большой бутыли водки, смачно закусывая оленьей и муксуньей строганиной. При этом он не терял ясности ума и умудрился выгодно закупить много-много оленьих туш. Несколькими аргишами их потом вывезли в Обдорск.
   В начале двадцатого века от рождества Христова Обдорск уже крепко стоял на высоком яру. Русские мужики, обосновавшись в этом северном краю, рубили на вечной мерзлоте избы и амбары, а в перерывах между трудом, поднимали глаза от топора и изумлялись: красота-то какая вокруг - необъятные пространства, свежие краски природы. И звенел топор, и росли деревянные, украшенные резным кружевом строения. Как эту землю не уважать. Тем более, что рекам и урочищам оставляли исконные вековые имена, чтобы не уходила добрая колдовская сила инородческих богов, авось и они пригодятся.
   Инородческое население не посчитало возникшее русское селение чуждым образованием на их земле. Оно и само не было однородным. Ханты, ненцы, наведывавшиеся в эти края сибирские татары и позже обосновавшиеся зыряне достаточно терпимо относились друг к другу, хотя вооруженные стычки между ними и случались. Поэтому приход еще одного большого народа, к тому же не отличавшейся особой воинственностью и жестокостью к аборигенам был воспринят в этих краях без озлобления.
   Майма с раннего детства привык к тому, что средоточием высшей власти в низовьях Оби являлся именно Обдорск. Правда, где-то далеко на закатной стороне находилось большое селение Белого Царя, самого могущественного на земле, где живут луци (русские) и подвластные им племена и народы. Говорили, что в верховьях Оби есть и другие большие селения, но редко кто из жителей тундры бывал в них. Поэтому Обдорск являлся для окрестных инородцев и торговым, и административным, и религиозным центром обширного северного края.
  
  
  
   Авторское отступление. В исторических документах, свидетельствующих о возникновении острога, позднее названного Обдорским, значится, что заложил его воевода Никифор Траханиотов. Случилось это в завершающие годы правления царя Федора Иоанновича, сына Ивана Грозного, последнего царя из легендарной династии Рюриковичей. Год этот в мировой истории примечателен первой публикацией знаменитой карты Меркатора, экспедицией английского мореплавателя Френсиса Дрейка в Вест-Индию, появлением первых пьес Шекспира. На южной границе Руси в том же году был возведен город-крепость Белгород, а шурин царя -Борис Годунов заложил первый камень в башню Смоленского кремля.
   Свидетельств о личности основателя Обдорска (Салехарда) воеводы Траханиотова очень мало, известно лишь то, что был он в тот период Березовским воеводой. Поэтому пришлось буквально по крупицам воссоздать биографию официального основателя нынешнего Салехарда.
     Считается, что род российских Траханиотовых является продолжателем древнегреческой династии Траханиотисов, пришедших на Русь в 1473 году в свите царевны Софии Палеолог, выходившей замуж за Великого князя Иоанна Третьего. Тогда Великий князь и пожаловал боярским званием братьев Дмитрия и Юрия Мануиловичей и "велел им себе служить". В 1506 году Юрий Траханиотов значился печатником при Великом князе Василии Ивановиче. Сыну Юрия Траханиотова - Василию была пожалована вотчина на реке Клязьма в Московском уезде. Он упоминается в документах как первый ее владелец. Никифор Васильевич Траханиотов, внук царского печатника, поначалу стал стольником, затем исполнял воеводские должности в Сибири и активно участвовал в покорении бывшей вотчины Кучума.
   В начале 1593 года развернулось наступление против враждебного России пелымского князька Аблагирима. Для этой цели в Чердыни началось комплектование отряда, одним из двух воевод которого был назначен Никифор Траханиотов. Сопротивление Аблагирима было сломлено, подвластная ему территория вошла в состав России. Летом 1593 года участники отряда начали строительство Пелымского городка на берегу реки Тавды. Затем Траханиотов должен был следовать на "Березов остров", где выстроить город. В том же году Никифор Траханиотов заложил Березовский острог.
   В 1595 году, уже в качестве Березовского воеводы, Никифор Траханиотов закладывает Обдорский острог. Заслуги воеводы были отмечены и его переводят в центральные районы страны. В боярских списках 1606-1607 годов Траханиотов уже упоминается воеводой в Вологде.
   На склоне лет воевода Траханиотов возвратился в свою вотчину на речке Клязьме под Москвой, куда входило до десятка деревень. Любопытно, что ближайшим соседом Никифора Васильевича являлся юный князь Юрий Сулешов, позже, в 20-х годах 17 века исполнявший должность Тобольского воеводы. По моему мнению, именно Сулешов приказал заложить Собскую заставу в устье реки Соби, контролирующую торговый "чрезкаменный путь" через Полярный Урал. По всему видать, долго служивший в Сибири сосед много рассказывал юному князю о бескрайних, суровых и таинственных сибирских просторах, потому что через несколько лет Сулешов отправился справлять службу царскую в Западную Сибирь и во время своего воеводства велевший заложить заставу напротив Обдорского острога. Что касается рода Траханиотовых, то сегодня только один населенный пункт Московской области - село Траханеево напоминает о древнем роде, да в истории нынешнего Салехарда упоминается, что острог на высоком берегу реки Полуй, впадающей через полтора километра в Обь, был заложен воеводой Никифором Траханиотовым.
  
  
  
   А местные племена продолжали возить ясак к взгорью, где вместо челяди хантыйского князя теперь принимали соболиную и песцовую рухлядь тобольские и березовские целовальники. Со временем ясачный городок менял названия, статус, одно время его даже собирались упразднить, но начавшаяся в низовьях Оби промышленная добыча сиговых пород, так называемой "царской" рыбы способствовала тому, что старинный городок получил в губернских списках статус волостного села Березовского уезда.
   Ненцы, ханты, да и позже пришедшие на эту землю ижемские зыряне считали, что Всевышний, как бы его не называли разные народы и племена, сам насыпал и освятил песчаный холм между реками. По крайней мере, за тысячелетия речная стремнина не сумела его срыть и покорно огибала высокий берег. Бог и сейчас оберегал село. Издалека приезжий мог видеть купола Петропавловской и миссионерской православных церквей, а мыс Лух - Авт в окрестностях села таил в своих чащобах святое место народа ханты.
   Жители села -в основном русские и зыряне, жили в мире с суровой северной природой, окружающим миром. Чтили домашних существ и обитателей, населяющих темноту и заповедные таежные урочища.. Они наделяли их чертами характера, похожими на человеческие. Их имена и способы бытия сохранились с древних времен в народных поверьях и были принесены сюда, на берега Оби, из среднерусских равнин, а может еще откуда-то. Это были существа потусторонние, живущие рядом с человеком и активно участвующие в его жизни -- Домовой, Леший, Водяной... Их сущность была связана с игрою ума, а больше - с игрой воображения.
   Домовой в иерархии потусторонних сил для обдорян являлся главным, как хранитель очага и добрый дух дома. Ниже всех находился Водяной -- похожий на скользкую жабу старик, имеющий привычку топить купающихся в холодное северное лето. У жителей села существовало множество жизненно важных примет, на которые оглядывается человек, дабы уберечься от нечисти. Например, строя дом, нельзя было ставить ворота на север, потому что северная сторона называется полночью и сопряжена с ночным мраком и в дом может попасть с севера нечистая сила. А ведра с питьевой водой следовало всегда прикрывать крышкой или двумя лучинами, положенными крест-накрест, чтобы в воду не влез черт. Своеобразной магией обладали и самые обыденные предметы обихода. У вещей обнаруживается своя тайная жизнь, скрытая от глаз. У жителей северного села сохранялось и много других примет, связанных с вещами -- солью, ключами, посудой. В основе всего этого -- представление о великом божественном единстве мира, благодаря которому одна форма легко и мгновенно переходила в другую. Это касалось и человеческого общения. Наверное поэтому не было у коренных и пришлых народов большой вражды.
   Аргиш остановился на ночь в подгорной части села, выходящей на речку Шайтанку. Омдю -дядя Маймы, сразу же поспешил в гости к знакомому зырянину Попову, его изба стояла под самым берегом.
   -Айда чай пить, -на ходу позвал племянника, в нетерпении топтавшегося у нарт.
   Изба показалась Майме тесноватой. Наверное потому, что была разделена большой русской печью на две половины. С некоторой растерянностью он огляделся. Избяной побеленный потолок оказался значительно ниже средней части ненецкого чума. Многие вещи: закопченный медный чайник, самовар, посуда были знакомы юноше. Но вот красный угол с божницей, лавки, чугунный утюг, настенные часы с маятником сразу же привлекли внимание.
   -Проходи паря. Малицу скидывать не предлагаю, знаю, не разоблачишься, -подтолкнул Майму хозяин.
   Утром мужчины отправились в миссионерскую или, как её называли обдоряне, инородческую церковь. В отличие от главной приходской церкви села -Петропавловской, она была деревянной, стояла на самой окраине высокого мыса Сале-Хард и истово почиталась окрестными северными народами. Каменную церковь святых Петра и Павла, построенную в конце девятнадцатого века архитектором немецкого происхождения Готлитбом Цинке, посещали местные русские и зыряне. Люди они были зажиточные, одевались богато, пользовались французским парфюмом и на случайного инородца, забредшего к заутрене и источавшего все разнообразие запахов чума, посматривали строго и неодобрительно. Поэтому приехавшие из тундры самоеды и остяки предпочитали свою особливую церковушку.
   Утренняя служба началась задолго до зимнего рассвета. В слабо освещенной церкви было прохладно, пахло ладаном и свечным нагаром. Худощавый священник с раскосыми глазами, видать в его предках было немало инородцев, службу вел споро и несколько отрешенно. Но для тундровиков все казалось торжественным и значимым.
   "Молод годами русский шаман, но видать силой великой обладает",- думал Майма, наблюдая за тем, как священник помахивая кадилом, читает молитву. Он уже хорошо знал, что шумное камлание и яркие зрительские эффекты присущи только молодым начинающим шаманам.
   Посещение инородческой церкви являлось для тундровиков своеобразным ритуалом перед началом торгов на Обдорской ярмарке. Они, по примеру русских и зырян, покупали и ставили свечки, считая это своеобразной жертвой православному божеству, чей седобородый многоликий облик глядел на них с порядком закопченых икон.
  
  
  
  
   ХХХ
  
  
   В Обдорск юноша с северной окраины полуострова Ямал приехал не только с целью увидеть своими глазами большое русское селение и принять участие в ярмарке. Он выполнял обет погибшего после поединка с белым медведем отца - привезти в тундру иконку Николая Угодника, святого покровителя людей, живущих на Севере.
   В последние часы жизни отца, до стойбища дошли охотники-поморы, промышлявшие морского зверя на побережье Карского моря. Осмотрев раны на теле тундровика, нанесенную когтями зверя, пожилой помор посетовал, что нет под рукой иконки святого Николы. Осталась она на борту поморского шняка, в двух сутках пути от стойбища. А иконка эта, по словам луци, примечательна тем, что оберегает северных охотников от разных напастей, в том числе и способствует заживлению ран, полученных от хищников северных морей.
   -Власть над темными силами, обитающими в бездне морской и во льдах окияна, дана Святому Николе, - заключил помор, с видимой печалью взглянув на мальчишку-тундровика.
   Слова эти запали в душу Маймы. А отец, умирая, прошептал:
   -Вырастешь, побывай в Обдорске. Привези личину русского сядая Николы. Пусть оберегает охотников нашего рода...
   Похоронили отца на родовом хальмере. Обряд проходил спокойно, без слез и суеты. Тело, облаченное в праздничную малицу, уложили в деревянный прямоугольный ящик, головой на запад. Задушили оленей, которые везли нарту с покойным, сломали и оставили у хальмера все немудреные предметы, принадлежавшие умершему при жизни. Они, восстановив прежний вид, еще должны послужить хозяину в потустороннем мире. Рядом с ящиком, в котором покоилось тело усопшего, воткнули в землю хорей с привязанными к нему колокольчиком, его звон будет долго отгонять злых духов. Возвратившись с хальмера, все участники похорон прошли ритуал очищения, окурив себя дымом от сожженного на костре оленьего жира .
     Смерть в тундре, впрочем, как и везде, имела свой лик и со временем превращалась почти в явление природы. Бывало и так: провалишься зимой в полынью, не успеешь вскрикнуть и - нет тебя. Сразу, мгновенно. А ведь минуту назад и не думал о кончине, был полон надежд и мечтаний.
        Иногда смерть являлась постепенно, как старуха, которая дряхлеет на глазах и все знают, когда её везти на хальмер. Эта старуха в струпьях и болячках. В облезлой ягушке. За плечами мешок, набитый снадобьями. Она до тех пор не может умереть, пока не выпьет по капелькам весь мешок снадобий. Потом вытянет ноги - и все...
        Бывала смерть на людях. К ней обычно тоже не готовятся. Вдруг во время ярмарки вспыхивает драка, в голову ударяет невесть откуда взявшаяся удаль. Подобная смерть долго пересказывается и обсуждается.
        А бывает, живет человек, ест много, куражится и пьянствует, донимает родичей. И все ему сходит - крепок, как сказочный богатырь. Кажется, что он бессмертен. Но вот он неожиданно начинает слабеть, как будто сглазили его. Утром проснулись, а его уже нет в этом мире.
        Но нет страшней смерти в гробу, под тяжелой землей, когда спящий покойник вдруг проснется и почувствует великий страх, великую муку себе и неизбежность новой смерти. Наверное поэтому самоеды не хоронят своих покойников в земле, а оставляют на вершинах продуваемых сопок.
       После погребального обряда Майма ушел в тундру. Ушел один, в сторону далекого моря. Юноши не было три дня и три ночи...
  
  
  
  
  
   ххх
  
   Иконки продавались в притворе церкви, вместе со свечками, нательными крестиками ладанками и прочей утварью, необходимой православному человеку. Иконка Святого Николая Чудотворца, писаная золотистой краской на тонкой дощечке, была куплена за шкурку чернобурки. Холодок прошел по спине Маймы, когда он взял в руки изображение могущественного русского сядая с солнечным нимбом вокруг седовласой головы. Юношу даже не смущал акт покупки, ведь он просто принес жертву шкуркой песца.
   Сухонькая старушка, продававшая иконки, промолвила на прощание:
   -Знай, в начале декабря, шестого числа, сходит Святой Николай Чудотворец на землю и шествует по всем землям полуденным. И убегают от него все духи тьмы...
   Вернувшись из церкви, Майма с дядей помогли женщинам поставить чумы на берегу Шайтанки. Пребывание на ярмарке считалось делом несуетным, поэтому устраивались надолго.
  
  
  
  
   Невский проспект (Санкт-Петербург. Июнь 1914 года)
   Неторопливо развернувшись, низко сидящий паровой катер ткнулся черным бортом к набережной Невы, напротив фасада Морского корпуса. Порядком продрогшие гардемарины тотчас же покинули запорошенное угольной пылью суденышко и, без обычной суеты, построились на мостовой. -Господа, кто желает в город, увольнительные билеты у дежурного офицера,- зычно объявил командир роты старший лейтенант Порошин. -Унтер-офицер Краузе, отведите гардемаринов в корпус. И, нарочито сурово оглядев румяные физиономии подчиненных, махнул перчаткой проезжавшему извозчику. Накануне, старший лейтенант узнал, что его рапорту о переводе на линейный корабль "Ростислав" Черноморского флота дали ход и, по этой веской причине, к отдельным береговым условностям стал относиться со снисходительностью бывалого корабельного офицера. Практические уроки на верфях казенного Балтийского судостроительного завода, где гардемарины старшего курса Морского корпуса знакомились с водоотливными, пожарными и иными важными системами новостроящихся линкоров, выдались довольно утомительными, поэтому юноши спешили отвлечься от заводских впечатлений. Церемония увольнения в город отняла немного времени. Лишь для младшего курса она напоминала аутодафе. В эти часы в сводчатых коридоре у помещения дежурного офицера можно было услышать: -Поворот отвратителен! -Бескозырка криво сидит! И ядовитое замечание напоследок: -Гардемарин, вы напоминаете тифлисского кадета на майдане. Потрудитесь исправиться в следующий раз... ххх Гардемарин Владимир Кураев - невысокий, но подтянутый и гимнастически сложенный старшекурсник, придерживая рукой парадный палаш, весьма неудобный, но обожаемый молоденькими гимназистками, с достоинством прошествовал к выходу.
   Палаш - холодное оружие с прямым клинком, был введен на флоте еще во времена Петра I. После 1905 года у матросов палаши заменили тесаками. Лишь гардемарины Морского корпуса продолжали носить с парадной формой эти достаточно длинные и неудобные клинки. Изготовляли их на Златоустовском заводе и кроме Морского корпуса палаши носили гардемарины Морского инженерного училища имени императора Николая I и Отдельных гардемаринских классов.
   Уже на лестнице Кураев перешел на легкомысленный бег, с намерением догнать долговязого унтер-офицера Краузе, своего однокашника и доброго друга. -Павел, вы слышали, экспедиция капитана 2 ранга Вилькицкого уже вышла из Владивостока. Представьте, они, наконец, намерены пройти всеми полярными морями... Кстати, обратили внимание на форштевни новых линкоров. Ведь они заимствованы у ледокола "Ермак". Значит учитывается возможность плавания во льдах... -Не дает покоя студеный океан, -иронично заметил спешивший Краузе, -по мне лучше пальмы, кокосы и полуобнаженные туземки южных широт. Кураев же был в своей стихии. Внук потомственного тобольского шкипера, не раз ходившего в низовья великой Оби, к полярному Обдорску, где в старину предки - сибирские казаки, сторожили торговые пути в златокипящую Мангазею, он буквально бредил арктическими морями. После смерти отца - поручика корпуса штурманов, погибшего на крейсере "Громобой" во время жестокого боя с японской эскадрой в августе 1904 года, мальчик был принят в Морской корпус и уже видел себя знаменитым полярным исследователем. Не сомневался, что вскоре увидит устье великой Оби, но только уже с моря. Вот закончит учебу, выйдет в мичманы российского императорского флота... И шагая нынче по Невскому, рядом с титулованным однокашником, Краузе был из отзейских баронов, Владимир с увлечением объяснял другу важность предпринятой Вилькицким экспедиции. Краузе не спорил. Он был из тех прибалтийских немцев, богатство которых состояло из единственной мызы в курляндских болотах, а баронский титул давал лишь возможность выйти офицером во флот или в кавалерию. Поэтому, за небольшим исключением, они ревностно и честно умножали воинскую славу России. Для тех же немецких баронов, кто попал в Морской корпус, звезда Крузенштерна и Литке действительно являлась путеводной. Юноши в строгой матросской форме легко и уверенно шли среди разряженной столичной публики. Руки привычно давали легкую отмашку в такт шагу, голова поднята, плечи расправлены, но тело лишено напряженности. Они будто лавировали в толпе, как легкие яхты среди торговых судов. Даже походка гардемаринов отличала их от юнкеров пехотных училищ. Моряки скорее демонстрировали воинское начало, давая понять, что, в сущности, строевая подготовка для них не главное, главное - свобода и безупречность движения.
   Будто впопыхах, у выхода на Невский проспект, гардемарины дружно проигнорировали вышедшего из ресторации франтоватого ротмистра гвардейской кавалерии, чтобы через пару шагов подчеркнуто вежливо откозырять скромному пехотному поручику. Тот, поспешно ответив на приветствие, которого никак не ожидал от флотских гардемаринов, недоуменно проводил взглядом юношей. Невский в этот предвечерний час блистал модными нарядами дам и яркими вывесками дорогих магазинов. Из многочисленных рестораций доносились страстные мелодии популярных в этом сезоне румынских оркестров. У парадных теснились лакированные фаэтоны на резиновом ходу. Простая, но элегантная форма гардемаринов Морского корпуса не терялась в этой пестрой толчее и юноши частенько ловили на себе заинтересованные взгляды не только гимназисток, но и явно замужних дам. -Обратите внимание, Володя, на того господина с красавицей в лиловом,- вдруг оживился Краузе. Неподалеку, высокий и молодцеватый мужчина с аккуратной бородкой, помогал нарядно одетой даме сойти с экипажа. -Знаете, ведь это князь Тимашев, бывший офицер гвардейского морского экипажа. Блестящий моряк, умница. Но имение заложил, кредиторы судом грозили... Поэтому вынужден был жениться на миллионерше, дочери купца иудейского вероисповедания. После ушел в отставку. Сослуживцы брак не одобрили... Нет, я бы на такие миллионы не польстился. А вы, Кураев? Владимир промолчал. Признаться, дама ему понравилась. Она походила на испанку или итальянку, и если к этим глазам прилагались еще и миллионы... Хотя, службу оставить...Нет, это слишком, даже за такие чудные глазки. У Литейного гардемарины расстались. Краузе направился в известное всем гардемаринам старших классов заведение мадам Кардель, где веселые молоденькие барышни с удовольствием принимали будущих офицеров флота его Императорского величества. Кураев же свернул в темную подворотню доходного дома. Здесь, в одном из угловых корпсов, проживал бывший сослуживец отца Володи, полковник корпуса гидрографов Константин Митрофанович Путилин. Много лет и здоровья отдал полковник исследованиям полярных морей и сибирских рек, знавал и деда нынешнего гардемарина - вместе составляли лоцию Обской губы. Сейчас, в меру сил и здоровья, Путилин покровительствовал сыну погибшего товарища. Пройдя полутемной аркой, Кураев оказался в глухом дворике. Несколько чахлых деревьев не придавали уюта творению казенного архитектора, тем более, что в сырой колодец двора солнце не проникало даже в день летнего солнцестояния. В ближнем углу двора, перед входом в полуподвальное помещение, валялся пьяный мастеровой в разодранной косоворотке. Рядом молча ползал чумазый рахитичный малыш. -Здравия желаю, гаспадын маряк! -громко приветствовал невесть откуда появившийся дворник-татарин. В форменном картузе, при бляхе и гремящем фартуке из чертовой кожи, он олицетворял собой того представителя низшего сословия, который благополучно вписавшийся в тыльную сторону Невского проспекта и получая свою выгоду на задворках, ждет своего часа, чтобы прочно обосноваться и с фасада. -Панимать не магу, зачем маряк сабля носит? Джигиту сабля нужен. Маряку савсем сабля не нужен... -Для абордажного бою, дядя,- с ходу нашелся гардемарин, поминая недобрым словом свой парадный палаш. -Константин Митрофанович дома ли? -Дома, дома гаспадын палковник. Потом скажешь Рахматулле, что такой абарташ...
   ххх
  
   В уютной квартирке на втором этаже доходного дома пахло свежими булочками и ароматным чаем Иркутской чаеразвесочной фабрики. Путилин предпочитал только этот чай. В комнатах тускло блестели дверцы изразцовых печей. Будто духом родного тобольского дома повеяло на юношу. Когда-то, будучи кадетом младшего курса, впервые наведавшись в семью полковника, Володя удивил его домочадцев тем, что в один присест выдул пять стаканов чаю. Однако, как тогда констатировал Константин Митрофанович, для настоящего сибиряка это не предел. Семейство Путилина уже лет пять как квартировало в столице империи, но к суете большого города так и не привыкло. Разве что, дочь -Леночка, с увлечением бегала на курсы при университете, да засиживалась в литературно-артистическом кафе, расположенном в подвальчике дома у Михайловской площади. Супруга полковника, добрейшая Варвара Петровна, с недавних пор лелеяла мечту о том, что серьезный гардемарин-сибиряк заинтересует наконец дочку и она перестанет водить дружбу со столичными вертопрахами. Пока же молодые люди ограничивались легкой дружбой и страстными спорами, которые Варвара Петровна частенько прерывала, по простоте своей, увесистым шлепком по тугой попке дочери, чем вводила девицу в сильнейший конфуз. В этот раз, после обильного ужина и непременного чаепития моряки уединились в кабинете. -Нынешняя экспедиция Вилькицкого, Володенька, отнюдь не спортивное чемпионство, как пишут норвежцы, а комплексное исследование арктических морей, -рассуждал полковник. -Вот старший лейтенант Седов, с благословения царя-батюшки, отправился на поиски полюса. А зачем, спрашивается? Ведь весьма опытные полярники рекомендовали ему если не отказаться от безрассудного чемпионства, то хоть подготовиться основательно. А он торопился. Как мне докладывали, даже новых карт не удосужился захватить... -Но, Константин Митрофанович, ведь общественность его устремления горячо поддержала, - попытался возразить гардемарин. -Вот профаны, ура-патриоты и поддержали. Ну какой из газетчика Суворина арктический специалист, а ведь именно он больше всего ратовал за эту экспедицию... Отдавая дань мужеству старшего лейтенанта Седова, экспедиция которого уже год как пропала в холодных просторах Арктики, Володя не мог отрицать и свидетельств многих заслуженных преподавателей Морского корпуса. Неудачу экспедиции они прямо связывали с просчетами самого руководителя. А полковник Путилин, как раз в дни потери экспедиции, принимал посильное участие в планировании спасательных мероприятий. В те дни из Александровска-на-Мурмане готовилась выйти в Арктику судно "Герта".
   Авторское отступление. Не поддержав прожекты Седова, никак не вписывавшиеся в комплексный план всестороннего исследования российской Арктики, Главный морской штаб и Главное гидрографическое управление, тем не менее, приняли самое деятельное участие в организации поисков пропавшей экспедиции. В Норвегии было приобретено парусно-моторное судно "Герта". Его срочно отремонтировали, снабдив радиотелеграфом и приспособив к длительному полярному плаванию. Представителем морского министерства на судно назначили опытного моряка - капитана 1 ранга Исламова. Кроме того, для поисков экспедиции зафрахтовали в Архангельске пароход "Печора" и зверобойную шхуну "Андромеда", куда тоже были назначены представители Морского министерства. Летом 1914 года все эти суда вышли на поиски пропавшей экспедиции, через радиостанции Архангельска и Югорского шара поддерживая регулярную связь с Главным гидрографическим управлением.
   Подобная активность военных моряков, поначалу резко критиковавших Седова, объяснялась и корпоративными причинами. Все-таки он был офицером российского флота, а флот никогда не бросал своих моряков. После месяца напряженных поисков экипаж "Герты" обнаружил на мысе Флора, в архипелаге Земли Франца-Иосифа, гурий с записками, из которых и узнали судьбу Седова... Начальник этой экспедиции капитан 1 ранга Исламов, в знак принадлежности архипелага к российским владениям, приказал поднять на мысе Флора изготовленный из листовой стали российский флаг...
  
   -Мало, очень мало у нас на арктическом побережье постоянных станций с радио, а ведь надо создавать, - высказал наболевшую мысль Константин Митрофанович, он её как раз проталкивал в Главном гидрографическом управлении, но пока безуспешно. -Будь они на побережье Ямала, Таймыра, на островах, не пропадали бы экспедиции... Между прочим, даже Нострадамус предсказывал, что нынешняя цивилизация спасется от грядущего апокалипсиса именно на Севере...
   Был у полковника грешок -увлекался сочинениями французского целителя и предсказателя. При его приверженности к точным наукам подобный интерес Константина Митрофановича воспринимался сослуживцами с недоумением, но Путилин оставался верен давнему увлечению. Порой, полковнику казалось, что и сам он способен предугадать развитие событий и, бывало, что его прогнозы сбывались, но связывал он это с накопленным за долгие годы багажом энциклопедических знаний. Как-то ему
   привидилось, что где-то на Полярном Урале есть столп, врезанный в гранитную скалу, внутри которого хранится тайна прошлого человечества и начертаны пути развития будущего, вплоть до самого апокалипсиса. Поэтому те суровые края неизменно влекли его...
   -Папочка, вы еще долго намерены занимать Володю?- заглянула в кабинет хорошенькая головка барышни. Константин Митрофанович удрученно махнул рукой, отпустив гардемарина. А Леночка, которой не терпелось восхититься новой книжкой Северянина, потащила свою жертву в гостиную. -Ах, Володя, вы ничего не понимаете в современной поэзии. Неужели у вас в Корпусе все такие, не отличающие имажинистов от машинистов... Потом Леночка вдруг оказалась за роялем. Играла то, что не забылось с детства, что-то разбирала по свежим нотам... Гардемарин стоял у печки, прислонившись спиной к холодным изразцам и откровенно любовался девушкой. -А вы бы посмели меня обнять, Володенька? Нарочитый вздох, лукавый взгляд из под ресниц... -Ага, испугались! Володе было удивительно спокойно в этой небогатой дворянской семье, где старинные, кованные узорчатым железом бабушкины сундуки соседствовали со служилыми регалиями дедов. И он как-то подумал о том, что если и доживет до старости, то хотел бы провести преклонные годы именно в таком укладе: добрая семья, заслуженный чин, уютный кабинет с истертыми лоциями далеких морей в старинном книжном шкафу карельской березы. ххх Морской министр адмирал Иван Константинович Григорович успел в тот день побывать в дачном Петергофе на высочайшей аудиенции. Государь, с вниманием выслушав доклад о ходе выполнения малой судостроительной программы, посетовал на препятствия, чинимые Думой по вопросам финансирования. Не забыл спросить адмирала, как идет поиск пропавших в Ледовитом океане моряков. Видно иконка с изображением покровителя мореходов - святого Николы Мирликийского, врученная им лейтенанту Седову накануне отплытия, обязывала. Выслушав исчерпывающие ответы адмирала, долго стоял у окна, молча наблюдая за работой садовников в опрятных белых рубахах -Да, Иван Константинович, сделайте одолжение, пришлите последнюю книжечку "Морского сборника". Ваша флотская молодежь выдвигает, знаете ли весьма любопытные проекты... Адмирал натянуто улыбнулся, ожидая подвоха. Ох уж эта флотская молодежь! Но его высочайший собеседник развивать мысль не стал. -Ваше величество, у нас и старики неплохие проекты имеют,- вспомнил вдруг Григорович. -Вот опытнейший гидрограф, полковник Путилин предлагает увеличить на арктическом побережье сеть станций с радиопередатчиками. Тем самым мы обеспечим контроль за севером империи. -Где создать? -заинтересовался царственный собеседник. -На арктических островах, Ямале, Таймыре... -Ямал, это ведь север Тобольской губернии? Старец Григорий должен знать об этих краях. -На западном побережье, у мыса Марре-Сале, -блеснул своей памятью адмирал. По крайней мере, в докладной записке полковника Путилина место закладки станции обозначалось именно так. -Следует дать ход этому полезному проекту. Спешно займитесь, Иван Константинович,- заключил государь, давая понять, что время аудиенции вышло. Ближе к вечеру, Морской министр встретился с председателем правления русского общества пароходства и торговли Молчановым. -Анатолий Евграфович, государь распорядился спешно начать оборудование новых радиометеостанций на северных окраинах империи. К сожалению, сейчас мы не располагаем свободными судами для доставки необходимых грузов на арктическое побережье. Сделайте одолжение... Памятуя о законе по военно-судовым повинностям, Молчанов не стал отказывать. -Я тотчас же справлюсь в правлении, Иван Константинович, какие из наших судов сейчас выходят в Ледовитый океан. Непременно посодействуем. Иван Константинович Григорович, еще с лейтенантских времен, когда командовал своим первым кораблем, если можно так назвать небольшое портовое судно "Колдунчик", стремился внедрять в морскую практику технические и научные достижения. Позже, находясь на дипломатической службе, в качестве морского агента в Великобритании, использовал все официальные и неофициальные способы для доставки английских технических новинок в Россию. Когда в 1909 году императорским указом Григоровича назначили товарищем морского министра. По должностным обязанностям в его ведении находились вопросы материально-технического и гидрографического обеспечения флота, кораблестроения и судоремонта. Довольно скоро технические и организаторские способности адмирала способствовали его назначению на пост морского министра. На своем высоком посту Иван Константинович не забывал о проблемах гидрографов, живо интересовался проблемами российской Арктики.
   Явное обострение противоречий между европейскими монархами и печальные итоги памятной русско-японской войны заставили Морское министерство форсировать оборудование северного пути из Атлантического в Тихий океан. Станции на побережье пришлись бы весьма кстати. Как раз в это время экспедиция на военных транспортах "Таймыр" и "Вайгач" под командованием 25-летнего капитана 2 ранга Бориса Андреевича Вилькицкого готовилась к трудному переходу через Арктику. Успех этого смелого предприятия мог способствовать быстрому стратегическому развертыванию флота в случае боевых действий.
   ххх
   Невский проспект. Полдень. Тротуары переполнены праздной публикой. Грохот колес извозчиков, вой клаксонов авто, истошные крики разносчиков, граммофонные мелодии из кафе, звонкий смех барышень... Мундиры, фраки, поддевки... И поначалу никто, среди этой суеты, не обратил внимание на необычные звуки, по первости едва слышные, но явным диссонансом звучащие на фоне разноголосицы проспекта. Откуда-то издалека со стороны набережной Невы, сначала едва различимо, затем более громче доносился ритмичный рокот. То звучал большой строевой барабан, которому глухо вторил мерный шаг еще не видимой колонны. Эти звуки пока заглушал шум проспекта, но ритмичная дробь барабана все равно прорывалась, эхом отзываясь в колоннах и лепнине окрестных зданий. -Там, там, та-та-та-там, - раздавалось все громче и громче. На проспект выходили гардемарины Морского его Императорского величества корпуса. Они шли ротными колоннами: впереди - несколько офицеров саженного роста в черных плащ-накидках, за ними -высокий, но еще по-юношески хрупкий гардемарин с древком свернутого Андреевского стяга на плече, а дальше - ровные коробки рот. Шли сыновья потомственных русских дворян, дворян по ордену и чину, сыновья погибших героев Цусимы и заслуженных архангельских поморов. Из под бескозырок выбивались льняные волосы, на щегольски застиранных форменках голубели гюйсы и гордо были вздернуты подвысь подбородки. Шли привычно держа равнение в шеренгах, крепко печатая шаг под барабан. В пятой шеренге первой роты, вторым справа шагал гардемарин Владимир Кураев - сын погибшего флотского офицера, внук обского шкипера. Уважительно притих Невский. Зачарованно приоткрыла ротик юная белошвейка, ревниво насупился студент-политехник, профессионально оценил цвет и линию пожилой художник. А когда колонна поравнялась с величественно колоннадой Казанского собора, отрывисто прозвучала команда. Подчиняясь ей, мгновенно взвилось вверх древко стяга и порыв ветра с Невы легко развернул белое полотнище с косым синим крестом. Нет, колонна гардемаринов не перешла на церемониальный шаг. Она будто не замечала окружающей суеты проспекта. Мальчишки в морской форме лишь слегка подтянулись, чуть выровнялись и от этого неуловимого изменения в строю, легкого трепета боевого стяга и жесткой монолитности шеренг вдруг повеяло такой силой и мощью, что у праздной публики перехватило дыхание. А гардемарины шли и гордились своим прославленным в морских сражениях стягом, своими молодцами-командирами, строгой формой, собой, наконец. Кто знал, что через несколько лет эти юноши, цвет русской нации, пройдя сквозь горнило мировой войны и гражданской бойни, будут, во имя классовой ненависти, беспощадно уничтожаться в подвалах чрезвычаек, топиться в прорубях северных русских рек. Ритмично рокотал барабан, заглушая шаги удаляющейся колонны и только Невский, словно не желая отпускать гардемаринов, еще долго хранил эхо мерных шагов в строгих формах русского классицизма и вычурных изгибах барокко.
  
  
  
   Марре-Сале (Западное побережье полуострова Ямал. Август 1914 года.)
  
  
   Полковник корпуса гидрографов Путилин решил тряхнуть стариной - сам отправился инспектировать обустройство радиометеостанции на западном побережье Ямала. Парусно - моторная шхуна "Онега" отошла от деревянного архангельского причала ранним утром. Пройдя Маймаксой - судоходным рукавом Северной Двины, вышли на просторы Белого моря. Константин Митрофанович вновь окунулся в знакомые корабельные звуки. Корпус и переборки чуть подрагивали от мерного рокота двигателя. Глухо бились волны о борт судна, где-то в вантах свистел свежий ветер. Все это завораживало и пленяло, превращая каждого члена экипажа, да и любого, кто находился на борту, в частицу сложного корабельного организма.
   Каждый выход в море - всегда неизвестность и ожидание какой-то тайны. Какого бы возраста не был мореход, каким бы опытом он не обладал, все равно не знает, что ему уготовит необузданная стихия океанов и морей. Поэтому, когда надежный и крепкий берег остается за кормой, под ногами начинает колыхаться неустойчивая палуба корабля, человек непроизвольно мобилизуется. Вот и Константин Митрофанович как-то помолодел и подтянулся, когда шхуна миновала горло Белого моря и повернула на восток.
   Капитан "Онеги" - пожилой бородатый помор, уступил полковнику свою опрятную каютку, сам устроившись у помощника. Отношения между ними сразу же установились добрые и уважительные. Капитан оценил знания гидрографа, тот, в свою очередь, большой практический опыт морехода.
   -Недели за две дойдем до Ямала. Ветер попутный в корму, да волнения нынче нет, -заметил капитан, когда они стояли на мостике, наблюдая за несколькими парусными поморскими судами, спешившими тем же курсом.
   Испокон веков именно в это время поморские кочи и шняки, гонимые попутным ветром, торопились в северное Лукоморье - к устью Печеры, Байдарацкую губу, в низовья Оби. Шли за морским зверем, царь- рыбой, ценной пушниной. Да и направляясь на Грумант (Шпицберген), сначала шли на восток, к Новой Земле, затем вдоль побережья острова доходили до вечных льдов и уже вдоль кромки, не теряя из виду ледяной берег, добирались до далекого арктического острова. Даже кили у судов делали широкими, похожими на полозья, чтобы в случае надобности вытаскивать их на лед и тащить волоком.
   В начале следующей недели показались сопки острова Вайгач. Здесь, на мысе Болванский Нос, как раз ставили одну из планируемых радиометеостанций. Но, спеша к Ямалу до осенних льдов, Путилин решил посетить новостройку на обратном пути. В Морском генеральном штабе существовала идея - расположить здесь же береговую артиллерийскую батарею для обороны западных подступов Северного морского пути, который, к тому времени, начал приобретать уже реальные очертания.
   Обозревая побережье заполярного острова, Путилин вспомнил версию выдающегося полярного исследователя адмирала Федора Петровича Литке о происхождении названия острова. Не будучи лингвистом, Литке все же подверг обоснованной критике бытовавшее в морской топонимической литературе мнение о происхождении названия Вайгач от западноевропейских, в частности, голландского, языков. Не поддержал он и версию о русском происхождении этого слова.
   "Вопрос этот решить столь же трудно, - писал Литке, - как и подобные о словах Колгуев, Нокуев, Кильдин, Варандей и множество других названий, которые есть, вероятно, остатки языков, истребившихся вместе с народами, которые говорили ими".
  
  
   Авторское отступление. Не так давно, заинтересовался проблемой происхождения названия северного острова и автор этой повести. Сначала решил выяснить точку зрения гидрографов, занимавшихся топонимикой Арктики. Мнение знаменитого путешественника Федора Литке было известно. Почетный полярник Сергей Попов, выпустивший книгу "Названия студеных берегов" в 1990 году, так писал об острове Вайгач: "Конечно же и наше объяснение от "вайгач" -"наносный", "намывной" бесспорным считать нельзя хотя бы потому, что уже Владимир Даль в своем словаре это древнее, ныне исчезнувшее русское слово приводит со знаком вопроса, ибо сомневается в его толковании". Поэтому пошел по пути, указанному Литке. Известно, что до русских северные острова посещали угро-финские народности, проживавшие широкой полосой от Урала до Балтийского моря. Новгородцы, первые из славян общавшиеся с ними, называли племена собирательным именем "чудь". Какие из этих народов жили до славян на севере и могли бывать на Вайгаче? Прежде всего, вспоминаются вепсы. Будучи проездом в Вологде, решил покопаться в топонимике вепсов, т.к. именно они на вологодчине оставили много своих названий. И, почти сразу, наткнулся на слово "Вайгач". Есть в Вологодской области озеро с таким названием. Оказывается, на вепском языке "вайгач" означает "белый".
   Могли ли вепсы, выходившие задолго до поморов на берега Ледовитого океана, назвать заполярный остров таким названием? Конечно могли. Ведь назвали русские мореходы, чуть позже, остров у северной оконечности полуострова Ямал Белым. Может быть, называли по аналогии, так как следующий крупный арктический остров за Вайгачем, именно Белый. Действительно, на фоне темно-свинцовых вод заполярных морей заснеженные острова выделяются достаточно ярко, притягивая взгляд и заставляя поворачивать нос судна к белоснежному берегу.
  
   Через три дня подошли к западному побережью Ямала. Низкий берег как-то неожиданно появился из туманной дымки. Встали на матерой воде, где-то в трех кабельтовых от берега. Путилин знал, что Марре-Сале в переводе с самоедского означает Песчаный мыс. Действительно, в отличие от скалистых мурманских берегов, здесь, на низком берегу, преобладал песок, покрытый кое-где тонким слоем тундровой почвы. Скудная растительность и унылый пейзаж навевали столь же тоскливое настроение. Полковник вдруг вспомнил слова старой цыганки из петергофского ресторана, которая лет двадцать назад пообещала ему, что конец своей жизни он проведет в белой пустыне. Тогда, мечтая об арктических путешествиях и карьере первооткрывателя неизведанных земель, он воспринял её пророчество естественно и, даже, восторженно. Теперь же, на склоне лет, уют домашнего кабинета представлялся более желанным пристанищем. По крайней мере, в Марре-Сале Путилин не собирался задерживаться.
  
   Авторское отступление. Район мыса Марре-Сале был впервые детально исследован и картографирован русским флотским штурманом Николаем Ивановым еще в 1827 году. Восточному отряду Печерской экспедиции, которым командовал штурман, Адмиралтейским департаментом было предписано описать побережье к востоку от Югорского Шара. Перезимовав в Обдорске, отряд Иванова в мае приступил к исследованиям юго-западных и южных берегов Байдарацкой губы. Затем он направился на север, картируя западное побережье полуострова Ямал. На карту были положены остров Литке, мысы Марре-Сале, Белужий Нос, бухта Крузенштерна, река Моржовка и, наконец, мыс Головнина, к северу от которого в море лежал остров Белый - священный остров кочевавших в заполярной тундре самоедов. От северных берегов Ямала путешественники вернулись в Обдорск. В следующем году Иванов занялся исследованиями северного и восточного берегов полуострова Ямал. На карту были нанесены мысы Узкий, Белый, косы Каменная и Салепта. Иванов довел опись до мыса Сюнай, недалеко от вершины Обской губы. В сентябре 1828 года он закончил картирование Ямала и возвратился в Обдорск, а в апреле следующего года его отозвали в столицу. Продолжавшаяся более трех лет экспедиция нанесла с большой точностью северные берега России от устья Печеры до вершины Обской губы.
  
   ххх
   К 1914 году почтово-телеграфное ведомство имело около 20 радиостанций, предназначенных как для общего пользования, так и для обслуживания судов, плавающих в северных морях. Часть радиостанций эксплуатировалась военным флотом.
   Путилин хорошо знал историю возникновения радиостанций на побережье Ледовитого океана. Первые арктические радиостанции решено было построить на Вайгаче, на материковом побережье восточной части пролива Югорский шар и на западном берегу Ямала - в Марре-Сале. Хотя петербургский нженер-электрик Яблоновский-Снадзский поспешил сообщить в журнале "Вестник телеграфии без проводов", что "большинство указанных станций -- маломощные (от 1 до 5 киловатт), однако были и более мощные -- Архангельская, Югорская и пять дальневосточных станций. Все мощные предназначались для сношения между собой и для связи с Императорской телеграфной сетью; для обмена же с судами они располагают также небольшими киловаттными передатчиками.
   Под строительство Вайгачской радиостанция выбрали бухту Воронова. Летом 1912 года судно "Нимрод" доставило сюда экипаж почтово-телеграфной экспедиции и радиотелеграфное оборудование. Правда, вскоре выяснилось, что место выбрано неудачное, так как отсюда было трудно наблюдать ледовую обстановку в проливе Карские Ворота. Поэтому позже здесь установили на высоте 208 метров над уровнем моря одиннадцатиметровую деревянную вышку для наблюдений за состоянием льдов, так как у Вайгачской радиостанции не было открытых морских пространств, она распологалась в широкой бухте, прикрытой с моря островами.
   Строительство радиостанции на Вайгаче продолжалось и летом 1913 года. Руководил техниками и рабочими главный механик Архангельского почтово-телеграфного округа инженер-электрик Михаил Цемлонский. Работы велись одновременно и на Вайгаче, и в Югорском Шаре. Пароход "Дан", нагруженный оборудованием и строительными материалами, обойдя западным берегом остров Вайгач, вынужден был бросить якорь вдали от берега, так как вблизи станции море оказалось забито густым льдом. Работы на Вайгаче начались так же спешно, как на Югорской станции. Техники принялись за внутренние работы на станции и за установку мачты, каменщики продолжали начатый в прошлом году жилой дом; грузчики работали по разгрузке материалов и складированию их на берегу.
   В июне 1913 года с острова Вайгач в Архангельск была успешно отправлена первая радиодепеша. Правда питерские газетчики отмечали, что обслуживание полярных радиостанций "требует больших затрат труда и средств со стороны ведомств, в распоряжении которых они находятся".
   19 июня 1914 года на радиостанцию "Вайгач" от Архангельской пристани отправились два парохода "Василий Великий" и "Николай II". Они везли рабочих и техников, которым предстояла проверка состояния станции и ремонтные работы. На борту находилось оборудование, кухонный инвентарь, продовольствие и все необходимое. За период ремонта на станции были поставлены новые кирпичные печи, которые "тепло держали хорошо". Техники тогда отметили непригодность в этих широтах бетонных зданий. "Бетон, -- писали они в отчетах, -- материал очень хрупкий, а почва, меняющаяся в зависимости от температуры воздуха, глубины оттаивания, является фундаментом подвижным... На Вайгаче почва плотная, сухая глина с крупной галькой. Здесь оттаивание неглубокое, и здания дают сравнительно незначительные трещины, но все же стены одного из зданий пришлось укрепить кирпичной кладкой. Но они, как и следовало ожидать, оказались совершенно бесполезными, и на следующее лето между домами и контрфорсами образовалась щель до сантиметра шириной, т.к. солнце, нагревая выступ контрфорсов, оттаяло под ними почву, и они отклонились от почвы".
   В августа на радиостанции "Вайгач" начались гидрометеорологические наблюдения. Из оборудования здесь были: чашечный барометр, английский, малого образца, будка с флюгером Вильда с двумя досками и дождемеры с защитой... Метеостанцию отнесли во 2-й разряд.
   Деревянное типовое здание станции Марре-Сале располагалось на высотке недалеко от берега. Гидрографическое управление заказало несколько подобных зданий в Архангельске. Там они строились, потом разбирались, бревна и столярку нумеровали и грузили на суда. Собирались здания станций уже на месте.
   До берега добрались на шлюпке. Гостей встречал сам смотритель станции Василий Петрович Кулемзин. После взаимных приветствий, он ошарашил полковника известием:
   -Не знаю, слышали ли, война с Германией началась. Объявили мобилизацию...
   -Когда началась?
   -Первого августа передали радио со станции в Царском Селе...
   Путилин от досады даже присел на ствол плавника, валявшегося на песчаном берегу. Все планы освоения арктического побережья ведь просто погибнут! Вот так было и с началом русско-японской. От скольких смелых проектов пришлось отказаться! Ведь и Северным морским путем прошли бы на десяток лет раньше. А война, несомненно, придет и на северные моря. Флот у немцев сильный, адмиралы честолюбивые, опыт плавания в арктических водах имеется. У нас же, даже приличных боевых кораблей здесь нет. Что кораблей, портов военных в незамерзающих заливах мурманского побережья не успели оборудовать.
   Полковник знал, что военная судостроительная программа России запоздала к началу войны. Специалисты Морского генерального штаба, среди которых заведующим балтийским театром был талантливый капитан 2 ранга Александр Васильевич Колчак, планировали закончить её в 1916 году. Большая судостроительная программа 1912-1916 годов предусматривала строительство миноносцев, легких крейсеров и линейных кораблей только для Балтийского и Черноморского флотов.
   Путилин с Колчаком был знаком шапочно, встречались несколько раз на научных совещаниях в географическом обществе. Тем не менее, он оценил энергию и способности молодого моряка. Военные таланты кавторанга полковник во внимание не брал, отметил широту ума и исследовательские качества. Предполагал, что из Колчака впоследствии может выйти ученый-географ примерно того же уровня, как Крузенштерн или Литке.
   На осмотр станции полковник решил отвести всего сутки. Попросил Кулемзина связаться с Главным гидрографическим управлением для получения новых инструкций. Вряд ли с началом войны инспекцию полярных станций стоило продолжать. Константин Митрофанович прошелся по жилым и служебным помещениям станции. В коридоре пахло свежим деревом и соляркой. Пол устилала домотканая дорожка - видно служащие пытались придать казенному заведению хоть какой-то домашний уют. В помещении радиостанции полковник остановился у детекторного радиоприемника производства радиотелеграфного завода морского ведомства. Большой деревянный ящик с несколькими ручками, черным лакированным громкоговорителем с рупором производил внушительное впечатление. Тяжелые и громоздкие батареи - анодная и для накала ламп, хитросплетение соединительных проводов, длинный бронзовый канатик антенны, изоляторы и многое другое, не совсем понятное старому полковнику, смотрелись как высочайшее достижение прогресса. На станции еще собирали ветряк мощностью около пяти киловатт, который должен был обеспечивать электрической энергией оборудование и помещения.
   Осмотром остался доволен. Заметив, что на станции имеется единственное плавсредство - небольшая четырехвесельная шлюпка, приказал капитану "Онеги" отдать, под свою ответственность, одну из двух больших поморских лодок, закрепленных на юте шхуны.
   -Кто его знает, когда теперь, по случаю войны, придет к ним оказия.
   У смотрителя станции поинтересовался, как складываются отношения с окрестными самоедами, заметив, что от этого может зависеть само существование станции.
   -На нашем берегу кочуют роды Окотэтто и Яптик. Самоеды достаточно зажиточные,- доложил Кулемзин, - Окотэтто так и переводится -"многооленный". Как раз сегодня кто-то из них должен сюда прибыть. Быков пригонят на мясо. Расплачиваемся сразу же, без обмана.
   -С ближайшим селением связь есть?
   -Так точно. Оленьими упряжками можем добраться до Обдорска. Пристав Тарасов из села заезжал к нам в начале июня.
   Все же, как позже показала практика, место для станции выбрали не совсем удачное. Ближайшее крупное, по меркам севера, село - Обдорск, располагалось в низовьях Оби и добраться до него, в случае чрезвычайных обстоятельств, было не так-то легко. Предстояло пересечь с запада на восток весь полуостров Ямал, затем полноводную Обь с её многочисленными протоками. Но в Главном гидрографическом управлении полагали, что все снабжение станции будет осуществляться морским путем из Архангельска, а что касается отсутствия поблизости населенных пунктов, так меньше будет соблазнов для личного состава. Правда, планировали построить в Обдорске радиостанцию для продолжения радиосвязи в глубинные районы Сибири, но это пока значилось лишь в проектах. К вечеру на станцию с гиком и шумом подкатили несколько оленьих упряжек, гнавших небольшое стадо. Самоеды приехали на санях-нартах, которые, как оказалось, легко скользили с небольшой поклажей по сырому растительному покрову тундры.
   -Ань торово, капитан!- громко поздоровался старший - молодой краснощекий парень с уверенными повадками хозяина окрестной тундры.
   В Путилине он сразу же признал старшего. Наверное, не столько по возрасту, сколько по погонам, блестящим пуговицам и военным знакам на мундире. Звали парня Едайко Окотэтто. -Здравствуйте, уважаемый.
   -Угощение давай. Оленей пригнал тебе.
   -Заходите в дом.
   Но самоеды заходить в помещения станции не стали, устроившись бивуаком на обрывистом морском берегу. Тут же на шею одного из оленей накинули сыромятную веревку и, туго затянув с двух сторон, умертвили.
   -Мясо кушать будем. Хлеб, баранки готовь, начальник, -весело сказал один из тундровиков .
   Позже, когда сотрудники и приезжие самоеды собрались на берегу на общий ужин, Путилина угостили вареным оленьим языком. Однако, полковник заметил, что многие из гостей ели мясо сырым. Вскоре самоеды начали веселиться. Веселье это было своеобразным. Они азартно состязались в прыжках. Причем, прыгали, соединив обе ноги вместе. Едайко Окотэтто оказался у них не только самым главным, но и самым выносливым в прыжках.
   -Василий Петрович, вы здесь единственный представитель власти. Следите, чтобы торговцы спиртным на этом берегу не появлялись, - наказал Кулемзину Путилин.
   -Никак нет. Гнать буду в три шеи...
  
  
   Авторское отсупление. Проблема спаивания северного аборигенного населения в начале века стала всерьез беспокоить правительственных чиновников. Незадолго до войны посетив северные становища, архангельский губернатор Бибиков пришел в форменное расстройство. В своей рукописи "Архангельская губерния, её богатства и нужды" он писал: "Заканчивая обзор, считаю необходимым остановиться еще на том вреде, который приносит продажа спиртных напитков. Не говоря уже о пропиваемых заработках, нередко дочиста, пьянство несомненно вносит полную дезорганизованность в самое дело, наносит громадный вред промысловому делу, и борьба с этим в настоящее время крайне затруднительна, во всяком случае до тех пор, пока не будет затруднена продажа водки".
   Губернаторы северных губерний сокрушались, что усмотреть за продажей спиртного очень трудно. Все принятые местными властями меры вплоть до сопровождения пароходов, уходящих на Север, урядниками, успеха не имеют, так как при приходе пароходов в становища они наполняются сотнями аборигенов, которым водка продается в устрашающем количестве.
   Поэтому всем государственным чинам, независимо от ведомственной принадлежности, вменялось строго пресекать продажу спиртного на Севере. В низовьях Оби Березов являлся последним пунктом, где законом разрешалась торговля спиртными напитками, а ниже по течению Оби ввоз и продажа водки были запрещены. Однако это не останавливало желающих быстро обогатиться, и водку везли туда из Зауралья, Печорского края, но главную роль в этом отношении играл волостной центр Березов. Так, если в весеннюю распутицу, когда Березов терял всякие пути сообщения с окрестностями, акцизный сбор от продажи водки составлял 600 рублей, то в другие месяцы он повышался более чем в 10 раз, а максимума достигал в ноябре и декабре, перед Обдорской ярмаркой, до 11 тысяч рублей. Раскупив водку, местные жители ехали в Обдорск за пушниной. Стоимость одной бутылки водки в Березове, составлявшая 30 копеек, возрастала в Обдорске до 1 рубля, а в ямальской и тазовской тундре и того дороже.
  
  
  
   Вечером шхуна подняла якоря. Путилин торопился назад, обеспокоенный полученными сведениями о начале войны. Ночью подул резкий северо-западный ветер. Иногда, в летние месяцы, жаркий среднеазиатский ветер, пронесясь по просторам Западно-Сибирской низменности, сильно нагревает полуостров Ямал и прилегающую акваторию Карского моря, создавая на короткое время аномально высокую для этих широт температуру. Холодный воздух, скопившийся в это время на западном побережье Новой Земли, в какой-то момент перевалив через горы, стремительно прорывается на просторы Карского моря, создавая своеобразную новоземельскую бору. По свидетельству поморов, внезапно возникающий по этой причине сильный шторм не раз топил в этих краях рыбацкие суда, поэтому они избегали появляться в прилегающих к архипелагу водах в период резких температурных аномалий.
   Шторм продолжался два дня, но в Архангельск "Онега" в назначенное время не вернулась. Не видели её и в Югорском Шаре. Искать долго не стали - война предъявляла новые требования. Пропажа маленькой шхуны и старого полковника уже не являлись каким-то чрезвычайным событием для огромной империи на фоне более значительных материальных и людских потерь.
   А коллектив радиометеостанции, проводив инспекцию, стал готовиться к долгой зимовке. Предстояло отладить оборудование и прожить долгих девять месяцев до следующей навигации. Станции Марре-Сале суждено было прослужить еще многие десятилетия.
  
   Авторское отсупление. 14 марта 1937 года в Москве под председательством Отто Юльевича Шмидта состоялось очередное заседание Межведомственного бюро ледовых прогнозов при Главном управлении Севморпути. На нем присутствовали работники Севморпути, Арктического института, Гидрографического управления и т.д.
   Одним из вопросов обсуждения значилось целесообразность эксплуатации радиостанции Марре-Сале на западном побережье полуострова Ямал. В результате обмена мнениями заседание рекомендовало станцию Марре-Сале, имеющую весьма значительный спектр наблюдений, сохранить, несмотря на некоторые трудности эксплуатации в бытовом отношении - отсутствие хорошей питьевой воды.
  
   Кильдинский плес (Александровск - на Мурмане. Сентябрь 1916 года)
  
   На деревянном причале, сооруженном прямо под гранитными скалами, отвесно спускавшимися в студеные воды Екатерининской гавани, топталась небольшая группа флагманских офицеров, ожидавших начала инспекторского смотра миноносца "Властный". Смотр должен был проводить сам командующий флотилией Северного Ледовитого океана вице-адмирал Людвиг Федорович Корвин, до недавнего времени известный флоту как Людвиг Бернгард Кербер. После начала войны с Германией, поддавшись патриотическому порыву, старый моряк поспешно русифицировал свою немецкую фамилию. Подобный шаг позволил ему избежать ненужного любопытства к собственной персоне со стороны определенной части столичной прессы и урезонить некоторых чинов Морского министерства, страстно желавших спровадить немца в отставку.
   Наконец, в сопровождении адъютанта штаба, в конце причала появилась тучная фигура вице-адмирала. В три приема поднявшись по крутому трапу и приняв доклад командира миноносца лейтенанта Бутаковского, Корвин не спеша обошел строй моряков, внимательно вглядываясь в задубелые от долгого стояния на осеннем ветру лица. Мичман Владимир Кураев, совсем недавно представленный экипажу миноносца, как новый вахтенный начальник, стоял на правом фланге, среди немногочисленных офицеров корабля. Попав после окончания Морского корпуса на крейсер "Богатырь" Балтийского флота, он, узнав о формировании флотилии Северного Ледовитого океана, тот час же попросился на Север. Рапорт был удовлетворен. Служить в Заполярье хотели немногие. Служба вахтенного начальника на миноносце состояла в несении дежурства на корабле в течение четырех часов. В подчинение вахтенного офицера состояли дневальные, сигнальщики, а в походе марсовые и рулевые. Практически, вахтенный офицер на небольшом корабле, каким был миноносец, руководил повседневной деятельностью экипажа. Как молодой офицер, Кураев старался быть с подчиненными строгим и требовательным, но, в то же время и справедливым. По крайней мере, рукоприкладством он не занимался, хотя иной раз и хотелось дать хорошего пинка иному медлительному матросику.
   -С утра от адмирала английским ромом попахивает,- шепотом заметил мичман Криштоф, стоявший в строю рядом с Владимиром. -В малых дозах службе сие не мешает, -резонно отозвался из второй шеренги механик. -Господа офицеры, прошу удалиться в кают-компанию,- прервал начавшуюся было в офицерском строю дискуссию зычный голос вице-адмирала. Оставив на шкафуте нижних чинов, Корвин начал опрос претензий. Владимир не стал спускаться в тесную кают-компанию, а прошел на бак к носовому орудию. После тесных гельсингфорских шхер и коварства минных банок на траверзе Осмусаара, здесь, на траверзе Кильдина, казалось значительно просторней. Обнаруженная еще год назад минная постановка немцев у Кольского полуострова, повлекшая гибель английского парохода "Арндаль", давно была нанесена на карту и тщательно обвехована. Однако, необузданная стихия, где студеные арктические ветры постоянно боролись с мощным и теплым напором Гольфстрима, заставляла молодого мичмана несколько скептически относиться к маленькому миноносцу. Пара мощных броненосных крейсеров отнюдь не помешала бы флотилии. Пока же в теснине Кольского залива нещадно дымил высокими трубами единственный линкор, да и тот - английский. Ветеран флота метрополии линейный корабль "Глори" был прислан Адмиралтейством Соединенного королевства в помощь недавно созданной российской флотилии. Низкое арктическое солнце медленно скользило вдоль гранитных сопок, со всех сторон окружающих Екатерининскую гавань. Эта удобная и незамерзающая зимой бухта, еще в конце прошлого века облюбованная русскими военными моряками, лишь недавно стала главной базой русского флота в Арктике. В 1906 году в бухту заходил отряд кораблей в составе броненосцев "Цесаревич" и "Слава", крейсера "Богатырь", на которых совершал морскую практику гардемарины Морского корпуса. Спустя год здесь же, для выяснения возможности базирования боевых кораблей, побывал вспомогательный крейсер "Алмаз" с адмиралом Федором Васильевичем Дубасовым на борту. Но на этом подготовка военно-морской базы застопорилась.
   Вспомнили о Екатерининской гавани лишь после начала войны с Германией. Спешно стали строиться причалы, казармы, коттеджи для офицеров и военных чиновников. Но одним из первых капитальных строений стал величественный деревянный храм, по северной традиции нареченный Никольским и воздвигнутый на сопке, возвышающейся над причалами. -Владимир Семенович, не желаете вечерком ко мне, -обратился к Кураеву подошедший механик. -Если по моей части серьезных замечаний не будет, забегу, Виталий Бонифатьевич. -Не беспокойтесь, вас, как новичка, старший офицер подстраховывает. Разве не заметили? И действительно, шлюпку левого борта, состоящую в заведовании Кураева, спускал во время объявленных адмиралом учений старший офицер лейтенант Кондратьев. Удивительно, но здесь, на Севере, как сразу почувствовал мичман, офицеры жили значительно дружней, чем на "Богатыре". Видно сказывалась отдаленность от Петербурга, нынче уже Петрограда и высоких штабов. Ограниченное количество вакансий на флотилии тоже сдерживало карьеристские устремления, а напряженная служба, связанная с постоянными дозорами, заставляла не отвлекаться на разного рода бытовые интриги. Старший офицер, как хозяин кают-компании, старался максимально обеспечить приличный стол и как-то разнообразить досуг. Сам он читал экипажу лекции по истории живописи. Побеседовав с Кураевым, тотчас же после прибытия мичмана на корабль, Кондратьев рекомендовал ему подготовить беседу о композиторе Алябьеве, тобольском земляке Владимира. Не преминув откровенно высказаться еще об одном земляке мичмана - Гришке Распутине. -Может и вы, Владимир Семенович, обладаете поде подобным демоническим даром? -Господи, да что вы! -Вот узнают наши флотильские дамы, что вы с распутным Гришкой из одних мест, проходу не дадут.
   ххх
   Мрачные скалы острова Кильдин нависли над маленьким миноносцем. Далеко на западе синела полоска полуострова Рыбачий. Уже вторую неделю "Властный" находился в дозоре на Кильдинском плесе, перед входом в Кольский залив. Осенью 1916 года германские подводные лодки значительно усилили свою активность в этом районе мурманского побережья. Только за две недели сентября они потопили здесь более двух десятков судов. Правда, большинство их них были норвежскими рыболовными суденышками. Одна из подлодок даже попыталась обстрелять из орудия Александровск. В штабе флотилии подозревали, что где-то в арктических водах скрывается судно снабжения кайзеровских подводных лодок. Уж слишком вольно они себя чувствовали вдалеке от балтийских баз. В 12.45 в каюту командира "Властного" решительно постучал штурманский кондуктор: -Ваше благородие, со станции наблюдения передают телеграфом - обнаружили две германские подводные лодки. Следуют в надводном положении... Нет ничего противней, болтаться без хода на волне. Хочется все бросить и улечься в койку, забыв о войне, противнике и студеных глубинах под килем. Поэтому выслушав доклад о появлении неприятельских субмарин, лейтенант Бутаковский почему-то подумал не о героическом подвиге, а о том, что есть шанс досрочно в вернуться в базу. Если не с победной реляцией, то с подробным докладом о стычке с германцем. Совсем рядом, многократно усиленный стальной переборкой, звонок громкого боя резко заколотил "дробь-тревогу". -Супостата обнаружили! - истошным голосом прорепетовал кто-то из нижних чинов в коридоре. Кураев, вздремнувший было после вахты, на ходу застегивая китель, бросился в ходовую рубку. Миноносец, дрожа всем корпусом и лихо накренившись на левый борт, полным ходом описывал циркуляцию. Впереди, в свинцовой толчее волн, уже мелькали два черных пятна - рубки вражеских подводных лодок. Но выглядели они как-то странно. -Под парусом, подлецы идут, -удивленно произнес старший офицер. Отрывисто рявкнуло носовое 75 миллиметровое орудие миноносца. Палуба под ногами вздрогнула. С металлическим лязгом упала первая гильза. Командир - лейтенант Бутаковский, подчеркнуто монотонным голосом давал установки на приборы стрельбы. Миноносец выпрямился и заметно увеличил ход. -Носовая, беглый огонь! Через несколько томительных секунд у горизонта стали поочередно вздыматься пенные всплески. Однако, черные рубки лодок медленно приближались. Явно их командиры были не из робкого десятка. У кормового орудия миноносца застыли в готовности комендоры. Ждали и на срезе кормы, у сбрасывателя глубинных бомб. Миноносец чуть накренился, подворачивая. -Кормовая, огонь! Окутанный брызгами, захлестывающими даже открытый ходовой мостик, "Властный" стремительно отрезал противнику путь в открытое море. -В машине! -крикнул командир в переговорную трубку. -Есть в машине! -тотчас откликается сиплый бас механика. -Обороты, обороты давайте... Не боясь орудийных залпов, над миноносцем медленно парил одинокий баклан. -Ах, черт побери, право руля! Прямо по курсу, кажется, совсем рядом, поднялся высокий гейзер воды. Спустя какое-то мгновение, докатился и звук орудийного выстрела. -Германец решил отстреливаться, -мрачно констатировал старший офицер.
   -Носовая, кормовая, самым беглым! Всплески водяных столбов приближаются почти вплотную к силуэтам подводных лодок. -Попали, попали!- заорал вдруг сверху сигнальщик. -И верно, на одной из лодок что-то задымило. Через какое-то мгновение обе стали исчезать в волнах. -Орудийным расчетам, дробь! На бомбах, приготовиться к сбрасыванию! Миноносец стремительно приближался к тому месту среди волн, где только что исчезли подводные лодки. Орудия уже не стреляли, но прислуга оставалась на своих местах. Кураев вновь с удивлением проследил взглядом за одиноким бакланом, продолжавшим отрешенно парить над кораблем. Надо же, выстрелы ему нипочем! Коротко тренькнул звонок. Первая бомба исчезла в пенном буруне за кормой. От мощного взрыва в глубине миноносец буквально подпрыгнул на волнах. Одна за другой, жирно блестя смазкой, бомбы падали за корму. С таким же интервалом следовали взрывы. Когда взорвалась пятая, легли на обратный курс. Все, кто находился на мостике, напряженно всматривались в волны, ожидая увидеть пятно от топлива и деревянные обломки мебели. -Вижу пятно!-опять отличился сигнальщик. На поверхности волн расплывались радужные пятна. Никаких обломков видно не было. Из машинного люка по пояс высунулся механик. Вытерев с лица черный пот, глубоко вздохнул студеный воздух. Белесый, обильно искрящий дым из труб изменил свой цвет на черный. Комендоры носового орудия уже натягивали на ствол парусиновый чехол. -Если и не потопили, то надолго отучили появляться на Кильдинском плесе, -заключил старший офицер. Кураев бросил взгляд на хронометр, вмонтированный в ограждение рубки. С начала боя прошло тридцать минут.
   ххх
   В штабе флотилии Северного Ледовитого океана царила деловая суета. Кабинет командующего помещался слева от большой комнаты, где проводились оперативные совещания. В будние дни эта комната была густо набита штабными офицерами, военными чиновниками, писарями. В штабе флотилии имелись оперативная и распорядительная части и несколько отделений флагманских специалистов: артиллерийское, штурманское, механическое, интендантское... В этом выражалась относительная самостоятельность флотилии.
   За большим, крытым черным сукном столом несколько офицеров склонились над оперативными документами, громко обмениваясь мнениями служебного характера и периодически костеря столичное флотское руководство. Основания для этого были предостаточные. С началом войны Морское министерство и Морской генеральный штаб оказались как бы в стороне от руководства оперативными действиями даже крупных флотов. Например, командующий Балтийским флотом перешел в подчинение штаба Северного фронта, где образовалось военно-морское управление. Кроме того, ему, как руководителю береговой обороны Балтики, вменялось непосредственно сноситься со Ставкой. В конечном счете, в январе 1916 года при Ставке Верховного главнокомандующего был создан еще один специальный орган для координации действий морского и сухопутного генеральных штабов. С созданием Морского штаба при Ставке за Морским генеральным штабом осталось руководство Сибирской, Каспийской и Северной флотилиями. Все эти изменения привели лишь к тому, что изнывающий от уменьшения масштабов деятельности Морской генеральный штаб принялся засыпать циркулярами и распоряжениями флотилию Северного Ледовитого океана. А ведь на эти бумаги следовало незамедлительно реагировать, сочиняя многостраничные донесения и отчеты. Но как их сочинять, если боевых эпизодов на флотилии раз, два и обчелся. Поэтому доклад лейтенанта Бутаковского об успешных действиях миноносца "Властный" вызвал в штабе заметный энтузиазм. -Вы, батенька, подробней все опишите, -инструктировал адьютанта штаба вице-адмирал Людвиг Федорович Корвин. -И пусть разведка выяснит, где пополняются запасами германские подводные лодки. Ведь должна где-то поблизости находиться плавбаза. Да напомнить им не стесняйтесь, что надобны и на севере броненосные крейсера. Одними миноносками, пусть даже геройскими, не обойдешься. -Ваше превосходительство, крейсер "Варяг" вот-вот должен выйти из Тулона и направиться в Александровск, -напомнил штабной офицер. -Крейсер, если мне память не изменяет, лет шестнадцать как в строю.. Обветшал, небось, после япошек? Геройский крейсер "Варяг", в марте 1916 года переданный японцами русскому флоту, предназначался именно для пополнения флотилии Северного Ледовитого океана. По замыслу Морского генерального штаба, основой флотилии должно было стать соединение крейсеров. Но свободных кораблей этого класса наскрести так и не удалось, поэтому главной силой новоиспеченной флотилии оставались миноносцы да тральщики, частично переоборудованные из гражданских судов.
  
   Крейсер "Варяг" (Кольский залив. Ноябрь 1916 года)
  
  
   -Боцман, кранцы на левый борт, живо! -В машине, уменьшить обороты! -Неподвижная громада крейсера нависала над миноносцем, медленно подходившим к корме по левому борту "Варяга". Лейтенант Бутаковский, далеко прогнувшись за ограждение мостика, умело дирижировал палубной и машинной командами. Мощные прожектора крейсера, установленные на кормовом мостике и грот-мачте, слепили глаза. -На "Варяге", прекратите освещать мостик! Флагманский штурман флотилии давал последние указания старшему офицеру "Властного" лейтенанту Кондратьеву: -Петр Николаевич, не прозевайте точку поворота. Учтите размеры крейсера... -Исполню в наилучшем виде, Владимир Николаевич. -Не подведите, батенька, флотилию. На мокрую палубу миноносца с грохотом упал шторм-трап. Лейтенант, поймав момент, когда миноносец, поднявшись на волне, на мгновение замер, ухватился за колючую пеньку. Ему предстояло исполнить роль лоцмана и провести крейсер в Екатерининскую гавань. После непродолжительного докования в Глазго, где очистили подводную часть и проверили винты, крейсер перешел на рейд Гринока, откуда, в первых числах ноября 1916 года и вышел в Атлантику, взяв курс на север. Англичане даже расщедрились на эскорт - справа и слева от крейсера рыскали два номерных эсминца. Правда, эскорт являлся скорее почетным, чем боевым, так как на следующий день эсминцы вежливо попрощались. Дальше "Варяг" шел в одиночестве, утюжа океан широким противолодочным зигзагом. Зная обстановку на севере Атлантики, командир крейсера Карл Иоакимович фон Ден приказал три раза в сутки проводить боевые учения: отрабатывались действия орудийных расчетов, борьба за живучесть, отражение минной атаки... Палубные огни были погашены, переборки задраены по боевому, у заряженных орудий постоянно дежурили комендоры.
   Днем 16 ноября показались невысокие сопки полуострова Рыбачий, а ночью, на траверзе мыса Сеть-Наволок, что у самого входа в Кольский залив, крейсер наконец-то обменялся приветствием с миноносцем "Властный", вышедшем навстречу. Лейтенанта Кондратьева провели в просторную ходовую рубку крейсера. Капитан 1 ранга фон Ден сам шагнул навстречу молодому офицеру. -Ждали вас, ждали... -Честь имею представиться, лейтенант Кондратьев. Назначен сопроводить крейсер в Екатерининскую гавань. В семь часов утра крейсер отдал якорь в гавани. Занимался тусклый северный рассвет. Высыпав на палубу, моряки с удивлением рассматривали мрачные гранитные скалы, отвесно обрывающиеся в серо-черную гладь бухты. Вдали синели вершины сопок, уже кое -где покрытые первым снегом. -Глянь, Петруха, вроде телята пасутся. -Дурень, то северные олени. -Разве это город, братцы. Три домика да церковушка. -Уездный центр, сказывали. Глядишь, после войны отстроят. Почище Либавы и Кронштадта будет. У причалов и на рейде дымили немногочисленные боевые еденицы флотилии: миноносцы "Властный" и "Громовой", шесть тральщиков, минный заградитель "Уссури", посыльное судно "Ярославна", транспорт-мастерская "Ксения"... А еще один корабль - вспомогательный крейсер - находился в тот час на Кильдинском плесе в дозоре. Это был тот самый ледокольный транспорт "Вайгач", который в составе экспедиции капитана 2 ранга Бориса Андреевича Вилькицкого прошел арктическими морями из Владивостока в Архангельск. Мичман Владимир Кураев с "Властного" успел уже не единожды побывать на "Вайгаче", расспрашивая ветеранов перехода о деталях экспедиции. Как чудно все удалось! Давно ли мечтал хоть одним глазом увидеть экспедиционное судно, А нынче вот уверенно ходил по палубе "Вайгача". ххх
   Что бы ни говорили, а для молодого офицера война скорее представляется удачной возможностью проявить честолюбие и доблесть, чем трагическим стечением разного рода обстоятельств. Мичман Владимир Кураев исключением здесь не являлся. После победы над германцем, дай Бог, можно заняться изучением северных морей. Затем - в Морскую академию, на гидрографическое отделение. А пока следует доблестно воевать. В кают-компании "Варяга", куда офицеры "Грозового" и "Властного" были приглашены на ужин по случаю вхождения крейсера в состав флотилии, молодежь доминировала, поэтому разговоры велись самозабвенно-героические, даже о дамах не вспоминали. Недовольство большей частью высказывалось в адрес союзников. -Знаете, британцы скрывают от нас все мало-мальски значительные оперативные сведения, а мы, пот нашей простоте и душевности, информируем их обо всем. -Ну что вы, британский морской офицер свой флот считает непревзойденным. Мы у них, якобы, только под ногами путаемся. В кают-компании крейсера блестит медь, отливает благородным глянцем полированное красное дерево. Сквозь оживленные голоса тонко прорывается мелодичное звяканье ложечек в хрустальных стаканах. -Господа, вы слышали, Тирпиц якобы распорядился, чтобы германский флот открытого моря полностью переключился на обеспечение деятельности подводных лодок. Вероятно, скоро и на севере субмарины безобразничать начнут. -Да мы их славно топим второй год, Вот недавно "Властный" примерно отличился... -Кстати, американские газеты сообщают, что немецкая подводная лодка "Дойчланд" в прошлом году совершила два коммерческих рейса в Америку. Вторым рейсом привезли грузов на 10 миллионов долларов. -А как же их туда допустили? -Немцы демонтировали торпедные механизмы и шли под торговым флагом. Вы представляете, пересечь всю Атлантику под водой! Прежде такого не было. Что бы ни говорили, а немцы лучшие подводники. Вот мы здесь беседуем, а под нами, в глубинах Кольского залива может быть затаилась немецкая субмарина... -Не исключено, где-то в наших арктических водах скрывается базовое судно германских подводных лодок,- заметил пожилой кавторанг, вспомнив штабные пересуды. Наверху, у светлого люка кают-компании топтался вооруженный вахтенный матрос, то и дело бросая заинтересованные взгляды вниз, на накрытые столы с диковинными яствами. До смены еще оставалось полтора часа. От скуки он вспомнил свою Вологодскую деревеньку, Степанидку, что жила в избе у погоста... Пустынно и неуютно здесь в Екатерининской гавани. Ни леса, ни лугов. Одни каменья да вода. Говорят, в сопках лопари кочуют, оленей пасут. Ни в жисть бы здесь не остался... Кураев с восторгом внимал разговору. Как все дружны, мужественны, умны. А офицеры в кают-компании уже разделились на группки по интересам, и он, подсаживаясь то к одним, то к другим, наслаждался возможностью пообщаться с единомышленниками. -Господа, вы знаете, у нас на крейсере чудная банька имеется, не желаете попариться? -Мичман Кураев, говорят, вы из Сибири. Небось привычны к пару... С готовность подтвердив, Владимир неожиданно вспомнил свой первый конфуз, еще на "Богатыре"...
  
   ххх
  
  
   Каждый балтийский крейсер имел собственную баньку, которая для механика являлась заведованием таким же важным, как для старшего офицера салон флагмана. была приличная банька и на "Богатыре". В обиходе её называли "адмиральской баней", так как использовалась она преимущественно для помывки высокопревосходительных тел. Что же касается юных мичманов, то они пользовались душем. Разве что поздно вечером, выгнав из баньки толстого машинного кондуктора, можно было часок расслабиться. Однажды после вахты, договорившись с младшим механиком, мичман Кураев решил попариться. Прихватив банные принадлежности, спустился в недра крейсера. В помывочном отсеке баньки уже кто-то шумно плескался, засунув голову в шайку. Мигом разоблачившись, мичман устроился неподалеку. -Позвольте, рядом с вами... Тот не ответил, продолжая яростно скрести намыленную голову. Кураев предположил, что это кто-то из механиков и занялся собой. Ах, какое блаженство... -Вон отсюдова, карась!- хлесткий удар мочалкой по спине был неожиданным. -Да я, я... -Он еще ерепениться, чухонец сопливый! -Да я офицер, как вы смеете! -Видали мы таких офицеров. Мы, почитай всех их в эскадре знаем. Писарь, небось, адмиральский. Марш в душ для нижних чинов. Негоже мне, старому кондуктору, с салагой соседить. -Кондуктор!? Смирно, Мерзавец! - наконец обрел голос разъяренный мичман. Голый кондуктор мгновенно стушевался и, выпучив глаза, вытянул руки по швам, подобрав вислый живот. -Вашбродь, да я...виноват, исправлюсь... -Да как вы смеете! Офицера, по спине... И тут до Кураева дошла вся комичность ситуации: одна голая личность распекает другую, доказывая свои неоспоримые банные привилегии. Не заходить же в баню при эполетах. -Леший с вами, мойтесь, раз пришли. Через четверть часа дородный кондуктор истово хлестал веником собственного изготовления худую спину мичмана, нахваливая его стойкость к пару...
  
  
   ххх
  
   -Мичман, так вы согласны опробовать варяжский парок? -Да, да, непременно. Задумался знаете ли.
  
   ххх Где-то через месяц крейсер "Варяг" перешел в удаленную от моря часть Кольского залива - Новоромановский рейд. Рядом, на правом берегу залива, лихорадочно строился новый город - Романов-на-Мурмане. Смена стоянки "Варяга" совпала еще с одним важным событием в жизни флотилии Северного Ледовитого океана - приказом Людвига Яковлевича Корвина был создан Отряд судов обороны Кольского залива. Начальником отряда стал контр-адмирал Анатолий Иванович Бестужев-Рюмин. Опытный моряк, награжденный золотым оружием за проявленную доблесть в русско-японской войне, бывший командир линейного корабля "Севастополь". Правда, ему прочили должность командующего флотилией, но своевременный патриотический порыв Людвига Федоровича был замечен и вице-адмирал остался на своем посту. После "Варяга" в Кольский залив пришел линейный корабль "Чесма". Бывший линкор "Полтава", захваченный японцами у Цусимы, выкупили за четыре с половиной миллиона йен. Правда, его пришлось переименовать в "Чесму", так как название "Полтава" уже носил новый линкор Балтийского флота. Британские союзники весьма ревностно отнеслись к усилению российской военной флотилии в Арктике. Российский дипломатический представитель в Лондоне докладывал в Петроград: "В заказах мы полностью зависим от доброй воли английского правительства. Адмиралтейство вообще против выпуска новых кораблей за границу. И предпочло бы, чтобы наше Морское министерство приобрело бы старые корабли в Испании, Аргентине, Японии..." Подобное же известие из США привело морское ведомство к пессимистическому выводу: "Благодаря затруднениям, чинимым Америкой при покупке кораблей, мы не в состоянии сколько-нибудь обеспечить защиту Кольского залива и вообще части северных вод". Но эта переписка велась еще до прихода "Варяга" и "Чесмы" на север. С созданием отряда крупных боевых кораблей флотилия была уже в состоянии противодействовать эскадре немецких крейсеров, пиратствовавших на севере Атлантики. А пока флотилия занималась повседневной деятельностью по охране прилегающего к побережью Мурмана водного района. Регулярно уходили в противолодочный дозор миноносцы и тральщики. В сумерках выскальзывало из залива посыльное судно "Купава", направленное штабом в дальние прибрежные поселки, где находились станции наблюдения и оповещения. У острова Торос качались на легкой волне поплавки бонового заграждения, протянутые от берега до берега. В глубине залива, за Зеленым мысом, бросали в небо шапки дыма линкор и крейсер, в готовности выйти в море по команде. Бегали по заливу шестивесельные ялы и моторные катера, доставляя на железнодорожную станцию рабочие команды, а обратно на корабли - интендантское имущество и провизию.
  
  
  
   Посланец Сэро Ирику (Северное побережье полуострова Ямал. Декабрь 1916 года)
  
   Майма бежал по тундре, утопая по колени в снегу. Хотел быстрей добраться до вершины прибрежной сопки, оттуда далеко видно. Что не увидит, угадает по ветру, облакам, оттенкам ночной заснеженной тундры, состоянию оленей, собственным ощущениям. Олени с нартами остались внизу, хоркая под обрывистым берегом замерзшей речки. Они явно беспокоились. Да и сам Майма Яунгад -крепкий юноша из рода Морских ракушек, каким-то внутренним чутьем, появлявшимся у него всегда, когда он оставался наедине с тундрой, ожидал приближение чего-то непонятного и чужого. Полная луна светила достаточно ярко и с вершины сопки открывался простор до самого края земли. С той стороны, где речка впадала в море, приближалась маленькая темная точка - это шел человек. Майма его почти не видел, но уже явственно ощущал. Человек шел пешком, без оленей. "Но человек ли это!? Не может в это время человек идти с той стороны,- сразу же решил подросток. -Может это возращается из-за моря сихиртя?"
   По рассказам бабушки, давным -давно, когда род Морских ракушек только вышел на северное побережье Ямала, они встретили здесь людей маленького роста, живших в пещерах на обрывистом морском берегу. Очень быстро пришельцы пришли к выводу, что "сихиртя"- так они назвали пещерных жителей, вроде как и не люди. Они могли колдовать сильнее шаманов, умели делать железные украшения и оружие, которое под силу создать разве что богам. Было их очень мало, жили они отшельниками и вскоре куда-то исчезли. Ушли за море, на далекие белые острова - утверждали шаманы. Бабушка вспоминала, что её мать была из тех самых "сихиртя". Будто бы молодой богатырь из рода Морских ракушек нашел на берегу юную девушку с белыми волосами и такими же глазами и так она парню понравилась, что он сделал её своей женой. Наверное поэтому бабушка могла видеть то, что происходит далеко за сопками. По крайней мере, могла утром точно сказать, когда появятся у их чума гости из соседнего стойбища, где находится с оленями отец и куда убежал белый авка - домашний олененок. Вечером все подтверждалось.
   Авторское отступление. Русские люди, осваивавшие низовья Оби, также знали о загадочных сихиртя. Первое знакомство с ними состоялось еще у новгородцев. В XV веке летописец записал рассказы о сибирских землях, ходившие среди жителей великого торгового города. Среди них есть и рассказ о маленьком подземном народе. Будто бы некие купцы снаряжали торговую экспедицию в подземную страну на далеком севере и не раз бывали в каком-то крупном городе подземного народа. Новгородцы говорили, что путь туда лежит на судах по реке, которая течет по подземелью. Этой рекою, плывя день и ночь с огнем, они выходят к подземному озеру, и над озером тем -- свет пречуден. И стоит там великая крепость. Когда же они подходят к той крепости, то за стенами ее слышат громкий шум, подобный шуму волны морской в бурю. Но отважных торговых людей это обстоятельство, видимо, только радовало, предсказывая обширные рынки. Каково же было их удивление, когда, войдя в городские ворота, они обнаружили, что шум стих, а в городе не видно ни души. Правда, разочарование купцов скрашивал тот факт, что во всех дворах яств и напитков, и злата, и серебра, и самоцветов множество, кому сколько надо. Судя по всему, некоторые из участников первой экспедиции к сихиртя, обрадовавшись возможности даровой добычи, устроили в подземном городе форменный грабеж и, тяжко нагруженные, поспешили к причалу. Но стоило им выйти за ворота, как награбленное обратилось в пыль и, по словам их спутников, "возникло вновь на прежнем месте". После чего на вороватых купцов "нашел страх и другой раз идти к тому городу уже не дерзнули". Те же из купцов, кто взял товар, достойно заплатив, ушли из крепости без вреда и с немалой прибылью.
  
   Человек шел с севера. И это пугало молодого тундровика. Там, за проливом лежал священный остров богов. Где-то в глубине острова, как говорили шаманы, жил белоголовый старик - Сэро Ирику. Жил ли он в чуме, или его дух обитал около священного сядая (деревянного идола) - никто точно не мог сказать. Охотники, уходившие зимой, когда пролив покрывался прочным льдом, промышлять дикого северного оленя, не раз ощущали его присутствие, даже видели его тень краем глаза. Смотреть прямо боялись. Увидишь белого старика - останешься навсегда на острове. Поэтому и бежали подальше, чуть начинали волноваться олени и настораживаться собаки. Майма боялся, но что-то удерживало юношу на вершине сопки. Он явственно различал черную фигуру, отбрасывающую на снегу длинную тень. Нет, это не мог быть Сэро Ирику, старик никогда не покидал своего острова. Майма его видел, видел явственно, но ноги не несли его куда-то против воли. Юноша осторожно потоптался на снегу. Олени были рядом, под обрывом, всегда можно было умчаться. Нет, это не Бог. Но это и не тундровик. Может луци? Если это луци, то пусть он сам боится. Ведь предки Маймы - сихиртя. Мысли сразу же выстроились по порядку, словно аргиш хорошего хозяина. Юноша кубарем скатился с обрыва и хореем тронув бок крайнего упряжного оленя, пытавшегося повернуть в сторону, направил упряжку вперед по руслу реки. Он первым встретится с незнакомцем и, выяснив его намерения, или привезет как дорогого гостя к своему чуму, или предоставит его тундре, которая сама решит, что делать с чужаком. Одинокий путник, заметив приближающуюся упряжку оленей, остановился. Майма промчался мимо, не останавливаясь и на ходу разглядев то, что хотел. Да, это был луци. Луци Сэро- седой высокий старик. Он был одет в подобие малицы из шкуры белого медведя. На шее висело ружье. На ногах -широкие лыжи. Развернувшись, юноша приостановил бег оленей и осторожно подъехал к одинокому страннику.
   -Ань торово... В ответ старик что-то прохрипел, тяжело дыша. Тут Майма заметил, до чего луци худ и изможден. Он стоял, опершись на длинную выструганную палку и было видно, что без этой опоры он вряд ли удержится на ногах. ххх
   Путилин, действительно, едва стоял. Он шел несколько суток, почти не останавливаясь на привал. И вот, наконец, дошел до живого человека. Юноша - самоед был насторожен. Что ж, его право. Но и старый полковник уже не мог выразить свои чувства. Сейчас бы выспаться где-то в тепле. Утолить голод. Все остальное - потом. А что потом? Более двух лет он жил вне времени и пространства, замкнувшись в свои мысли и ощущения. После жестокого шторма, когда шхуну выбросило на восточное побережье Новой Земли, он как-то перестал ощущать себя прежним полковником корпуса гидрографов Путилиным. В Петербурге более всего был занят по службе, обременен многими обязанностями, зависим от времени обязательных аудиенций и встреч, от дальних и близких поездок. Оказавшись, вдруг, со сломанной ногой, в тесном зимовье из корабельного бруса и томительно ожидая, появится или нет на горизонте какое-нибудь рыбацкое суденышко, Константин Митрофанович превратился в абсолютно иного человека. Из немногочисленного экипажа "Онеги" в живых остались трое - Путилин, матрос Буженица, нанявшийся на поморское судно накануне выхода в море и юнга Тимошка. Всегда веселый и говорливый одессит Буженица в первый же день впал в прострацию. Путилин даже сгоряча пообещал ему, что оставит одного на берегу, если тот не придет в себя. Юнга же, оказался дельным и находчивым парнем. Когда потерявшую ход шхуну выбросило на берег, именно Тимошка помогал вытаскивать из затопленного машинного отделения мертвого механика, бегал по берегу, надеясь отыскать смытых волной капитана и трех матросов. Помощника, сбитого упавшей мачтой, они уже не чаяли видеть живым. Обломок мачты достал и ногу Путилина, серьезно повредив голень. Поначалу, выбравшись на берег, он даже пытался ходить. Но потом, внезапно возникшая острая боль заставила свалиться под берегом и уже оттуда отдавать приказания оставшимся в живых. Нужно было найти в обломках шхуны какие-то припасы, инструменты и вещи, необходимые для обустройства на этом берегу. Старый полярный гидрограф сразу же реально оценил ситуацию и не тешил себя иллюзиями. Он прекрасно знал историю изучения этих берегов. Авторское отступление. Если западное побережье архипелага Новая Земля было достаточно хорошо известно русским мореплавателям, особенно поморам, то восточное, омываемое Карским морем, долгое время оставалось местом неизведанным. Лишь в начале 19 века появились планы изучения этого побережья. В 1829 году главному командиру архангельского порта поступил проект штурманского подпоручика Петра Кузьмича Пахтусова, который писал, что во время его четырехлетней работы в печерских экспедициях он собрал от местных промышленников сведения о том, что они наблюдали у восточных берегов Новой Земли "безледное море". Это давало надежду при благоприятных обстоятельствах завершить в одно лето исследования если не всех неизученных берегов архипелага, то, по крайней мере, юго-восточной части Новой Земли. Но лишь в 1832 году. Бриг "Новая Земля" под командованием Пахтусова вышел в море в августе и лег курсом на Карские Ворота. Пролив был забит льдом и зазимовать пришлось в бухте Каменка. В конце сентября подпоручик впервые организовал на Новой Земле метеорологические наблюдения за температурой, давлением воздуха и другими атмосферными явлениями. Они велись в течение всей зимовки, продолжавшейся 297 дней. Весной следующего года Пахтусов уточнил опись Никольского Шара и положил на карту Петуховский Шар, где открыл залив, который назвал именем Рейнеке. Во второй половине июня- начале июля он на шлюпке описал восточный берег Новой Земли от губы Каменки до реки Саввиной, названной так в честь Саввы Лошкина, первым обошедшего Новую Землю. 11 июля 1883 года Петр Кузьмич оставил губу Каменку и спустя месяц достиг восточного устья Маточкина Шара, проведя на пути к нему более двух недель в ледовом плену в заливе Литке. Из всего состава экспедиции только два человека остались здоровыми и Пахтусов отказался от мысли продолжать плавание к северу.
   Только в 1835 году Пахтусову удалось продолжить экспедицию по изучению восточного побережья Новой Земли. Выйдя в плавание в конце июня на боте "Казаков", он отправился на север от Маточкина Шара. По сути, именно он установил, что "полуостров Адмиралтейства, показанный у Литке островом, найден ныне соединяющимся с Новой Землей низменным перешейком". В начале июля экспедиция подошла к группе островов Горбовых, где бот был раздавлен льдами. Потеряв всю провизию, экспедиция высадилась на берег. Спустя девять дней, занимаясь описью побережья, Пахтусов встретился с промышленником Ереминым, который согласился доставить экспедицию в Маточкин Шар. Возвратившись в зимовье и поручив своему помощнику штурману Августу Карловичу Цивольке с четырьмя членами команды плыть в Сумской посад на судне промышленника Челузгина, Пахтусов с пятью матросами продолжал опись восточных берегов Северного острова Новой Земли. В конце августа, через две недели выхода в новое плавание, они находились почти в 200 верстах от восточного устья Маточкина Шара, на траверзе мыса Дальнего, где и были остановлены льдами. В начале сентября Пахтусов со своей командой покинул берега Новой Земли и отправился в Архангельск. По возвращению. Он вдруг заболел нервной горячкой, а через месяц его не стало. Старые поморы, знавшие те места, где побывал Пахтусов, говорили, что его сгубили потревоженные духи древних идолов, поставленные на побережье архипелага в незапамятные времена.
  
  
   Именно в этих местах и оказался полковник корпуса гидрографов Путилин. Потянулись трудные будни, заполненные борьбой за существование. Соорудили зимовье, наладили быт, добычу пищи, благо ружье и несколько цинков с патронами сумели вытащить с погибающей шхуны. К зиме нога благополучно срослась, можно было осмотреть окрестности и подумать о спасении. Зиму пересидели в зимовье. Большой и некогда жизнерадостный одессит как-то быстро осунулся, и, после недолгой борьбы с цингой, тихо умер. Полковник остался с юнгой. Весной вдвоем начали сооружать плавсредство. Путилин хорошо помнил, что где-то неподалеку должна быть и Ледяная гавань, та самая, где десять месяцев зимовала экспедиция Баренца, после того как их корабль был раздавлен полярными льдами. Когда-то, будучи юным гардемарином, он вычитал в журнале "Знание" за 1877 год о том, как английский спортсмен-путешественник Гардинер нашел в этой гавани собственноручно написанный отчет Вильяма Баренца, спрятанный в дымоходе зимовья.
   Авторское отступление. В 1596 году, когда соратники Ермака только проникли в низовья Оби и за год до этого основали Обдорский острог, экспедиция Баренца искала в полярных льдах путь в Китай. Потеряв свой корабль, голландцы сумели построить на Новой Земле крепкое и теплое зимовье и пережить суровую арктическую зиму. Несколько членов экспедиции погибло от цинги, их могилы остались на острове. На следующий год, подготовив шлюпки, путешественники сумели навсегда покинуть ледяное побережье. Руины зимовья Баренца сохранилось до начала 20 века, но когда в 70-х годах советские исследователи высадились на берег Ледяной гавани, то практически ничего не обнаружили. Посетовали на особенности арктической природы, дескать ветры и льды разрушили. Но, как считает автор этой повести, дело обстояло иначе.
   Еще в начале 30-х годов руководство Главсевморпути, конечно же, с ведома Сталина, издало секретное распоряжение об уничтожении в советском секторе Арктики всех оставшихся материальных следов иностранных экспедиций, когда либо посещавших эти районы. Инициаторы этой акции считали, что при её успешном осуществлении никакое иностранное государство уже не будет претендовать на наши арктические острова. Буквально за одну арктическую навигацию силами заключенных были уничтожены стоянки европейских полярных экспедиций на земле Франца-Иосифа, Новой Земле, острове Врангеля и Северной Земле. Судьба заключенных, участвовавших в этом вандализме, сомнения не вызывает - их могилы следует искать где-то рядом с разрушенными зимовьями.
   Примеры мореплавателей, сумевшего выбраться из плена Арктики, вдохновляли Путилина и его юного сподвижника, которому полковник многое рассказал за зиму о полярных исследователях. За несколько месяцев восстановили поморскую лодку, находившуюся на шхуне и изрядно побитую во время кораблекрушения. Обладая большими теоретическими знаниями по мореплаванию и судостроению, Путилин, увы, неуклюже владел топором - их единственным инструментом. Тимошка же навык работы с топором имел, но силенок не хватало. Почти через год после того, как их выбросило на берег, в теплое августовское утро, когда в море наконец-то появились участки чистой воды, зимовщики отправились в путь - курсом на юг.
   Начало путешествия не предвещало ничего плохого. Полковник с Тимошкой гребли поочередно, благо сил было достаточно. Над поверхностью моря стелился легкий туман. Было свежо, но северное солнце начинало даже чуть припекать. К полудню Путилин стал с тревогой поглядывал на редкие облака - не появляются ли признаки близкого тайфуна. Барометр, найденный в штурманском сундучке шхуны, показывал падение давления. Водяные пары как-то быстро исчезли, зато образовались огромные тучи эллипсовидной формы, словно приклеенные к медной тверди небес; на противоположной стороне потемневшего горизонта отчетливо выступили длинные фиолетовые полосы. Море пока лежало недвижно и тихо, но воды его уже принимали мрачный темно-багровый оттенок...
  
   ххх
  
  
   Видя, что старик очень плох и внешне безобиден, Майма усадил его на нарты и погнал оленей вверх по руслу реки. До чума надо было ехать всего два попрыск. Юношу одолевало любопытство и он предвкушал рассказ таинственного старика, пришедшего со стороны острова, где обитает Сэро Ирику. Может это и есть его посланец, ведь старик тоже совсем белый. ...Скрип полозьев нарт по жесткому насту проникал в самую глубину сознания. Эти звуки представлялись Путилину знаками, связанными с уходом в иной мир. Мозг, существовавший почти автономно от онемевшего тела, не переставал анализировать и сопоставлять, добывая из своих хранилищ необходимую информацию. Как может человек узнать о собственной судьбе или судьбе своих близких? Знаки судьбы. как правило, возникают неожиданно. Скрип полозьев - это знак или нет? Скрип полозьев во мраке - это знак. Так же, как неизвестно откуда доносящийся во мраке ночи колокольный звон... Слышащий их необязательно умрет, возможно, эти знаки предвещают смерть родственника или соседа. Смерть может наступить через несколько часов или по истечении нескольких недель, предотвратить ее невозможно... Сознание полковника продолжало методично анализировать. ...Правда, при желании любое из ряда вон выходящее событие, непонятное явление, неприятный сон можно расценить как дурное предзнаменование. Как предвестие смерти можно расценить и появление птицы вблизи дома тяжело больного, горящий свет и шум в мастерской, где никто не должен в это время работать ... Нет, не все встречи и предзнаменования несут смерть. Ведь, например, встреча с призраком чаще всего происходит ночью. Чтобы избежать встречи с этим существам - достаточно не появляться ночью на дороге. Но даже в том случае, если встреча состоялась, у жертвы остаются шансы остаться в живых, как при встрече с женщинами, стирающими белье по ночам в реке или озере. Они стирают саван того, кому предстоит умереть. Иногда видящий их может узнать о близкой смерти другого человека, а иногда умирает сам. Того, кто проходит мимо женщины просят помочь выжать им белье, и когда человек помогает им, его убивают. Однако путник может и не помогать им. В этом случае эти женщины не являются вестницами смерти, а представляют собой существа встреча с которыми потенциально опасна, причем, выбрав определенную тактику поведения, смерти можно избежать. Схожая ситуация может случится и в случае встречи человека с умершим родственником или соседом. Умерший далеко не всегда враждебен живущему, более того, он иногда сам нуждается в помощи... Полозья нарт продолжали скрипеть, но Путилин уже был в глубоком сне, сознание успокоило агонизирующее тело и направило оставшиеся жизненные силы на физическое выживание.
  
  
  
  
   Рейд "Валькирии (Северное побережье полуострова Ямал. Январь 1917 года.)
   -Герр оберст, мы не можем вас отпустить. Поймите нас правильно. Или вы остаетесь с нами, или погибаете....вы остаетесь или погибаете...или погибаете... Говорили на немецком языке. Разве он опять у немцев? Путилин судорожно пытался понять, где он находиться. Ведь он дошел до берега, встретился с юношей-самоедом...Они приехали в стойбище, его накормили... даже успел познакомится с о всеми обитателями чума... А как он попал в этот чум? Воспаленный мозг Путилина пытался уяснить последовательность событий, пока тело, в свою очередь, стремилось восстановить физические силы.
  
   ххх
   Вот уже больше недели они шли на своей лодке, оказавшейся вполне приспособленной для морского плавания, вдоль восточного побережья Новой Земли.
   -Неужели промышленники-поморы не заходят в эти края?- вслух сомневался Путилин, втайне ожидая получить какой-то утешительный ответ от юнги. -Да нет, вашбродь, дядька мой как раз суда за белухой ходил,- отзывался тот. Мальчишка сосредоточено жевал высушенную полоску мяса моржа, неторопливо озирая горизонт. -Константин Митрофанович, вашбродь, кажется корабль, - вдруг неуверенно произнес юнга. -Где, где!- Путилин привстал на плоту, всматриваясь в марево на горизонте. Действительно, там что-то было. То- ли льдина, то- ли облачко, а может и какой-то корабль. Минут через тридцать все сомнения развеялись. С северо-востока их догонял пароход. Судя по дыму из трубы, он спешил. -Тимошка, жги костер,- распорядился полковник и сам принялся помогать юнге. Они зажгли в ведре щепки и промасленные тряпки, от которых быстро поднялся густой черный дым. С корабля их заметили. Видно было, как спал белый бурун у форштевня, дым из трубы поднялся чуть вверх. -Ход сбавили, -констатировал юнга. Однако, курс менять они что-то не собирались. -Тимошка, бросай бушлат в огонь! -Вашбродь, а как же...? -Бросай, говорю. Не понадобится он более тебе. Казалось, прошла целая вечность, пока силуэт корабля несколько изменил свою конфигурацию. -Слава Богу, к нам идут, - облегченно проговорил полковник, опустившись на баночку.
   Когда до парохода осталось где-то с милю, он, всматриваясь в его очертания, с легким недоумением произнес: -Похоже, пароход Добровольного флота. Может крейсерствует в этих водах, а может и с посыльной функцией назначен.
  
   Авторское отступление. Русский торговый Добровольный флот был учрежден в конце 70-х годов 19 века, как резерв военного флота на случай войны. Быстроходные и маневренные суда с хорошим ходом и приличной дальностью плавания создавались на добровольные пожертвования людей всех сословий. Суда назывались по именам городов, жители которых собирали средства для их постройки. Конструкция судов предусматривала установку орудий и минных устройств. Уже в период русско-японской войны 1904 года суда Добровольного флота, переоборудованные в легкие крейсеры и рейдеры, принимали участие в боевых действиях и блокировали побережье Японии. Так, например, на пожертвования мещан и купцов города Тобольска и обских рыбопромышленников на Невском судостроительном заводе в Санкт-Петербурге в 1911 году был заложен пароход "Тобольск" для Добровольного флота. Двухмачтовое однотрубное судно водоизмещением 3750 тонн и скоростью 10,5 узлов с пятью водонепроницаемыми переборками и ледовым подкреплением корпуса предназначалось для плавания в северных широтах Тихого океана. Суда Добровольного флота принимали активное участие и в Первой мировой войне.
   Когда до парохода оставалось три-четыре кабельтовых, по правому борту со шлюпбалок резво скользнула четырехвесельная шлюпка. Видно было, как мощно и дружно гребут матросы. -Все-таки военные, - несколько озадаченно заметил Путилин, -но почему флага не вижу? Действительно, ни на мачте, ни на кормовом флагштоке судна не было ничего, что хоть отдаленно напоминало национальный флаг. Шлюпка уже приблизилась. С кормы приподнялся человек в зюйдвеске и длинном непромокаемом плаще. Он молча маневрировал румпелем. Молчали и гребцы- матросы, словно ожидая чего-то. -Братцы, мы русские моряки, свои мы! - не выдержав, закричал Тимошка. Еще несколько взмахов веслами и гребцы ловко сложили весла по правому, ближнему к лодке борту. Не успели Путилин с мальчиком опомниться, как двое матросов прыгнули к ним в лодку, едва не опрокинув её. Оставшиеся двое направили на них стволы коротких карабинов. У рулевого в руке оказался револьвер. -Вы попаль плен, сопротивление не оказывать! -выкрикнул на ломаном русском рулевой, по всей видимости офицер. -Германцы!- больше с удивлением, чем со страхом произнес Путилин. В шлюпке их подняли на борт судна. Члены экипажа - все бушлатах без знаков различия, столпились на шкафуте, с любопытством взирая на обросших и оборванных русских моряков. Китель Путилина с золотыми пуговицами привлек внимание кого-то из командного состава судна: -Офицер?
   -Полковник, - сумрачно подтвердил Константин Митрофанович. Пленников разместили порознь. Путилин, пока их вели по кораблю, сумел заметить скрытое в надстройке 120 миллиметровое орудие на массивной поворотной станине. Орудия поменьше калибром скрывались за высоким фальшбортом. "Неужели германцы за это время проникли во внутренние воды России? -озадаченно думал старый полковник, - да и как дела на фронте обстоят, ведь совсем не знаю." Обращались с полковником корректно: позволили помыться, накормили, принесли чистое белье и одежду -офицерские суконные брюки, кожаные ботинки и синюю полотняную рубашку. Вопросами не докучали, но каюту заперли и у дверей поставили часового с револьвером на поясе. Вечером его привели к капитану рейдера. В том, что это немецкий рейдер, Путилин уже не сомневался. Разговаривали на немецком. Константин Митрофанович прилично говорил на этом языке, как - никак два года стажировался на судостроительных верфях Гамбурга, хорошо изучил старинные улочки у кирхи святого Николауса и портовые кофейни. -Отто Кунц, капитан цур зее, командир корабля, -сухо отрекомендовался высокий худой брюнет. "Откуда-нибудь из Эльзаса, больно на французика смахивает",-подумал невесело полковник. -Полковник корпуса гидрографов Путилин, - тем же тоном ответил он. И тут же, давая понять, что старше возрастом, без приглашения опустился в кожаное кресло. -Как я понимаю, мы пленники, но я ни на какие вопросы отвечать не намерен. Впрочем, если наш разговор приобретет взаимовыгодный характер, мы можем обменяться мнениями,- сразу же перешел в наступление Путилин. Немец усмехнулся краем рта: -В вашем положении, господин полковник, я бы не стал ставить условия. Но уважая ваши годы и перенесенные, как я вижу, нелегкие испытания, я готов ответить на интересующие вопросы. Думаю, вы хотите узнать, что за германский корабль находиться в ваших водах? -Нет. Меня больше интересует ситуация на театре военных действий. -Вы настоящий штаб-офицер. Действительно. Сначала вопросы стратегические. Кстати, как давно вы потерпели кораблекрушение? -Вы не ответили на мой вопрос. -Ну что ж. Мы заняли ваши западные области, Курляндию. Заперли Балтийский флот в Финском заливе. Правда, на юге успехи не такие впечатляющие... Путилин облегченно вздохнул. Слава Богу, он ожидал худшего. Вероятно, до Питера они не добрались, а то капитан обязательно бы похвастался. Потом, не вдаваясь в излишние подробности, он поведал немцу о своей одиссее. Запираться смысла не было. Потекли томительные дни плена. Относились к ним сносно - вовремя кормили, под конвоем выпускали на прогулки на ют. Как вскоре выяснилось. Германский корабль был не рейдером, а плавбазой подводных лодок, пиратствующих в Баренцевом море. Называлась плавбаза "Валькирией", в честь женщины - воительницы из древнегерманских баллад. Авторское отступление. Первый план участия германских подводных лодок в боевых действиях на севере Атлантики в начале 1914 года представил командующий подводным флотом Хельмут Бауэр. Однако план был отклонен руководителем Адмиралтейства адмиралом фон Полем из-за боязни обвинений в нарушении международного права. Ситуация изменилась 2 ноября 1914 года, когда Англия, в нарушение существовавших до той поры международных норм, объявила всё Северное море районом боевых действий. Фактически это означало, морскую блокаду Германии. В ответ немцы решили установить морскую блокаду Англии, используя подводные лодки, которых к тому времени у них было около З0 едениц. Декларацией кайзера Вильгельма от 4 февраля 1914 года воды вокруг Британских островов объявлялись зоной войны, где будут уничтожаться все вражеские торговые суда без гарантий спасения экипажа и пассажиров. Начальник германского морского генерального штаба адмирал Бахман и морской министр адмирал Тирпиц являлись более радикальными сторонниками неограниченной тотальной войны на море, за что в конце августа 1915 года оба были отправлены в отставку. Преемник Бахмана адмирал фон Гольцендорф был противником подводной войны. При нем действия подводных лодок ограничивались правилами ведения крейсерской войны. Однако, когда Германия стала терпеть поражение на сухопутном театре военных действий, в начале 1916 года в двух германских ведомствах, имевших непосредственное отношение к военно-морскому флоту -Адмиралтействе (адмирал Гольцендорф) и командовании океанического флота ( адмирал Шеер) началась подготовка к тотальной подводной войне. При этом не забыли и о морских коммуникациях. связывающих Великобританию с северными портами России. Периодически, по какому-то таинственному графику, плавбаза выходила в Баренцево море, снабжала боеприпасами, топливом, продуктами и пресной водой очередную подошедшую субмарину, а затем вновь уходила в Карское море, где никому из российских флотских чинов не приходило в голову её искать. Путилину удалось определить, что несколько раз проходили северной оконечностью Новой Земли, огибая мыс Желания. Один раз прошли проливом, скорее всего, Маточкиным шаром. Пленников в это время держали в каютах, выводили только безлунной и облачной ночью, не давая старому моряку определиться по звездам. Постепенно Константин Митрофанович присматривался к экипажу. Поначалу казавшиеся безликими, немецкие моряки оказались довольно разношерстной компанией. Военной выправкой выделялись офицеры и некоторые молодые матросы, видимо только закончившие унтер-офицерскую школу. Большинство экипажа, по всей видимости, составляли бывшие торговые моряки - люди уже в годах, но с большим морским опытом. Команды они выполняли не спеша, с заметной ленцой, но точно и профессионально. Однажды, во время короткой вечерней прогулки, один из них окликнул Путилина на приличном русском языке: -Ну как, господин оберст, по Петербургу не скучаете? Путилин решил поддержать разговор, авось что интересного узнает. -В моем возрасте скучать можно лишь о прошедшей молодости, а города, что города... -Меня зовут Курт Винцель, прошу прощения,- представился моряк, -я раньше не раз бывал в вашей прекрасной столице, да и порт Архангельск знаю. Моряк не обращал внимания на молодого конвоира, топтавшегося рядом с полковником, тот, в свою очередь, не решался прервать своего старшего сослуживца. Беседовали, пока с мостика не цукнул вахтенный офицер. Потом они общались довольно часто. Курт оказался довольно ценным источником информации. Ему уже поднадоела военная служба, рейдирование в безлюдных и холодных водах Арктики, хотелось вернуться к прошлой бесшабашной матросской жизни с разнообразным калейдоскопом портов и гаваней, шумными кабаками и веселыми знакомствами. То, что официально сообщалось экипажу "Валькирии" и неофициально рассказывали товарищам корабельные радисты, знал и Путилин. Оказалось, что в арктических водах России пиратствует целая стая германских подлодок.
   Авторское отступление. В оперативных соображениях о деятельности флотилии Северного ледовитого океана в кампанию 1917 года, составленных Морским генеральным штабом, отмечалось, что "неприятель выяснил продуктивность деятельности своих подводных лодок на путях к портам Белого моря и мурманского побережья и поэтому следует ожидать, что противник в предстоящую кампанию будет стремиться использовать свои подводные лодки в различных районах Северного морского театра." Однако Генмор признал, что силы флотилии не могут гарантировать безопасность плавания на всем театре. В феврале 1917 года в Петрограде состоялось совещание английских и российских морских представителей по вопросу защиты торговых путей в северных водах. В совместном решении констатировалось, что "флотилия Северного Ледовитого океана будет в 1917 году обладать недостаточным количеством судовых средств" и английская сторона обещала увеличить численность своего флота в арктических водах. А Германия наращивала подводные силы флота в Арктике. Первыми в северные воды пришли подводные лодки U-75 и U-76, которые поставили минные заграждения у северного побережья Кольского полуострова. На их минах у мыса Городецкого взорвался и погиб транспорт "Ковда". Затем в Северный ледовитый океан были посланы еще три подводные лодки: U-43, U-46 и U-48. Их боевые действия на Севере начались с потопления лодкой U-43 у мыса Слетнес норвежского парохода "Дания", затем эта же лодка в 50 милях от Териберки атаковала и потопила пароход Добровольного флота "Тургай". По некоторым данным, эта же лодка побывала в Кольском заливе у Александровска. Лодкой U-48 был захвачен и приведен в Вильгельмсхафен пароход Добровольного флота "Сучан", шедший в Архангельск с военным грузом. Лодка U-46 в 100 милях от мыса Святой Нос потопила русский пароход "Эрика", шедший с грузом в Архангельск.
  
   Вероятно, германская плавбаза находилась в арктических водах не так давно. Хотя угольная яма была почти пуста, кормовой грузовой трюм доверху заполнял отличный кардифский уголь. По всей видимости, бункеровались в нейтральном порту. Полковнику редко удавалось видеться с Тимошкой, Приказ капитана - разлучить пленников, выполнялся пунктуально и неукоснительно. Однако, во время выходов в гальюн, выноса мусора им иногда удавалось переброситься несколькими фразами. Мальчишке было тяжелей - он не знал немецкого, но, судя по всему, парой-тройкой фраз уже овладел. Даже находясь в качестве пленника на германской плавбазе, Путилин вынужден был отдать должное смелому авантюризму того кайзеровского адмирала, который отправил "Валькирию" в Карское море. Ведь буквально десятилетие назад этот район Мирового океана считался местом гибельным и неисследованным. Действительно, здесь плавбазу никто искать не будет. Правда, германские подводные лодки сюда все же опасались заходить, "Валькирия" сама, по мере надобности, выходила в Баренцево море из своего тайного ледяного укрытия... ххх
   -Совсем худо дедушке-луци, душа его где-то далеко бродит, -сокрушенно качая головой сказала жена Маймы, -надо шамана везти. -Трэм саво, правильно, -отозвался юноша. Свою жену, которую взял еще двенадцатилетней, он не только любил, но и уважал как благоразумную советчицу. За шаманом надо было ехать в верховья тундровой речки и по хорошей погоде за две луны Майма мог управиться. Подобранного в тундре старика молодой самоед все же считал посланцем Сэро Ирику и надеялся, что шаман сможет вернуть больного в этот мир.
  
  
   Миноносец "Властный" (Баренцево море. Январь 1917 года)
  
   -Владимир Семенович, попрошу вас зайти ко мне в каюту. Разумеется, после вахты, - негромко проронил командир "Властного", отправляясь с мостика. Молча кивнув, Кураев вновь склонился над штурманской картой. Он уже считал себя достаточно опытным офицером, чтобы не суетиться понапрасну и не задавать глупых вопросов. Раз начальник вызывает, значит есть причина. Правда, затем несколько встревожился. Явных оплошностей по службе в последнее время не допускал. Разве что с мичманом Криштофом глупо повздорил - не сошлись мнениями по поводу морской конвенции России с Францией. Но эта их ссора вряд ли интересовала командира. Миноносками русского флота обычно командовали лейтенанты. Лишь на "Новиках", по водоизмещению и вооружению догнавших иные легкие крейсеры, командирами становились кавторанги. А лейтенанты, успешно справляясь с трехтрубными и четырехтрубными миноносками, наделенными безрассудно-лихими названиями "Дерзкий", "Свирепый", "Быстрый", "Зоркий", "Грозовой"... не менее успешно справлялись и с подчиненными, часто одного с ними возраста. Лейтенанта Виктора Яковлевича Бутаковского на "Властном" побаивались не только матросы. Нет, рукоприкладством он не занимался, но слыл службистом и педантом. Обычно вызов к нему ничего приятного не сулил и для вахтенных начальников частенько оборачивался очередной корректировкой карт или иным нудным занятием. Вот так, говорят, зашел к нему, зашел к нему предыдущий артиллерийский офицер, а через пару деньков загремел на береговую батарею на острове Торос. Перед каютой командира Кураев мимоходом посмотрел в зеркало. Похудел, исчез румянец с лица, но в глазах появилась твердость. Китель уже не выглядел новеньким, потускнело золото погон... Расправив плечи, мичман решительно постучал. Командир выглядел озабоченным. Сразу же начал с главного: -Из Архангельского дисциплинарного экипажа на флотилию прибыла партия штрафников. Преимущественно бунтовщики с "Гангута"... О событиях на "Гангуте" Кураев был наслышан. Осенью 1915 года на линейном корабле "Гангут" Балтийского флота случился матросский бунт. Причиной недовольства послужили мордобой офицеров и скверная пища. Реакция командования флота соответствовала законам военного времени: основных зачинщиков бунта без промедления расстреляли; кого-то отправили на каторгу; менее виновных, из числа горлопанов, отправили в штрафные подразделения. -Так вот, Владимир Семенович, матрос Терентьев, назначенный к нам накануне выхода в море, из тех самых бунтовщиков. Естественно, мы его взяли под неусыпный надзор. Но любопытно то, что этот Степан Терентьев является... вашим старым знакомцем. !? -Затрудняюсь вспомнить такого. -А вот он вас помнит. Свидетельствует, что на рыбалку часто вместе ходили. -На рыбалку? Воспоминания унесли на десяток лет назад.
   ххх ...Утро оказалось удивительно теплым. Полусонный Володя, выйдя на крыльцо, потянулся и присел на толстые сосновые плахи ступенек. Когда только кухарка Агафья успевает их выскоблить добела. Двор уже проснулся и, как всякое сибирское подворье, был полон звуками разномастной живности. Совсем недалеко, за соседними крышами, белели стены Тобольского кремля, единственного на всю необъятную Сибирь. Дед Володи, старый шкипер, водивший караваны барж в низовья Оби, в летнее время обычно отсутствовал, поэтому мальчик вволю наслаждался солнцем, водой, лесом... Маменьку он почти не помнил, скончалась сразу после его рождения. Отец погиб в японскую войну, поэтому все заботы по воспитанию ребенка взял на себя дед... -Володька, идешь со мной? - над досками ограды появилась кудлатая голова. Соседский Степка, драчун и заводила, слыл лучшим в округе рыболовом и с собой брал не каждого. -Я только перекусить чего захвачу! Через минуту, поднимая босыми ногами теплую пыль, мальчишки мчались к реке... Дед Володи - Никифор Степаныч, шкиперствовал на буксирном пароходе, принадлежавшему торговому дому купцов Плотниковых. Пароходство купцов Плотниковых, созданное еще в середине 19 века, контролировало все судоходство по Иртышу и в низовьях Оби. Всей работой руководили три сына купца - Иван, Алексей и Арсений. Десяток двухэтажных пароходов, столько же буксиров и около сотни барж перевозили самые различные грузы - от пассажиров до рыбы и мануфактуры. Шкиперы исполняли должности речных штурманов, отвечали за погрузку и разгрузку грузов. Суда купцов Плотниковых ходили по рекам от российско-китайской границы до Обдорска и являлись основным транспортом для нескольких губерний Западной Сибири.
   Именно дед привил младшему из Кураевых любовь к водной стихии, научил не бояться воды. После гибели отца Никифор Степаныч, нацепив наградные кресты, сам повез внука в далекий Санкт-Петербург и несколько недель обивал пороги морских ведомств, отыскивая сослуживцев сына, уже добившихся высоких постов. Именно по их протекции и благодаря воинским заслугам отца Володя Кураев поступил в морской корпус.
  
  
  
   ххх -Вот видите, вспомнили. Поэтому помогите, мичман, матросу Терентьеву избежать худшего. Мне доложили, что он не оказался от своих крамольных идей. Сейчас война и пораженческие настроения я буду вынужден решительно пресечь... Кураеву не терпелось встретиться со Степкой. Как давно они не виделись. Уже два дня, как матрос на корабле, а не подошел. Воспринимать Терентьева как бунтовщика он решительно не мог. Как и большинство российских офицеров того периода, мичман мало смыслил в политике. Да, существовали какие-то партии и фракции. Дума, наконец. Но это лишь суета столичной жизни. Такого же уровня, как увлечение оккультизмом и спиритизмом в определенных кругах. Тем более, что в Морском корпусе и то, и другое решительно пресекалось. А то, что после начала войны с германцем какие-то партии выступили с пораженческими лозунгами, вызвало у Кураева лишь брезгливое недоумение. Тем более, что офицерам флотилии недавно сообщили о диверсии на крейсере "Аскольд". На этом российском боевом корабле, находящемся на ремонте в Тулоне и предназначенном для пополнения флотилии Северного Ледовитого океана, был произведен взрыв в артиллерийском погребе. Немецкие шпионы, используя революционные лозунги, склонили на свою сторону отдельных нижних чинов экипажа, которые и совершили это святотатство. Прибывший на крейсер новый командир - капитан 1 ранга Казимир Филиппович Кетлинский приказал расстрелять виновных, что полностью соответствовало законам военного времени. Расстреляли четверых матросов. Встреча бывших друзей детства оказалась не такой, как предвидел Кураев. -Ваше благородие, виноват, Владимир Семенович, особливо не трудитесь. Разошлись теперича наши дорожки, -равнодушно проронил матрос Терентьев, выслушав сентиментальный и вполне искренний экскурс мичмана в совместное детство. -Степан, да ты что!? -А ничего. Мой отец, между прочим, на вашего деда ишачил, не жалея живота. А на рыбалку я вас брал с умыслом, больно кренделя вкусные приносили... Кураев вдруг поймал тяжелый, даже злорадствующий взгляд земляка. Тот словно говорил:"Не лезь в душу, офицеришка. Нацепил золотые погоны. У тебя свои теперь заботы, у меня свои. Не понять нам нынче друг -друга..." -Иди, Степан, потом еще поговорим, -удрученно закончил разговор Кураев. Командиру он доложил, что Терентьев бузить не намерен и разговор со штрафником выдался весьма душевным. Выйдя на траверз Вадсё, миноносец встретил значительную океанскую зыбь. Корабль почти ложился бортом на воду при боковой волне. В этом районе предстояло находиться почти сутки, поэтому, держа миноносец носом к волне, уменьшив ход до минимума, командир приказал экипажу заняться устранением разного вида неплотностей в люках и иллюминаторах. Дело в том, что часть носовых помещений оказалась полузатопленной. Кроме того, ударом волны буквально срезало леерное ограждение бака и разогнуло гак крепления крышки правого клюза. Борьба с водой и шла до самого утра. Продрогший и насквозь мокрый Кураев всю ночь провел на баке, руководя ремонтными работами. Впрочем, не столько руководил, сколько сам работал наравне с нижними чинами. Матрос Терентьев был в этой же команде.
   ххх
   В матросском кубрике было сумрачно и душно. Единственная лампочка, забранная в сетчатый плафон, едва светила. С подволока постоянно капало. В углу, под иконкой Николы Чудотворца, блестя медными боками, высился паровой самовар. Недавно в самоваре нашли сварившуюся крысу, что чуть не привело к бунту. Очередная смена матросов, вернувшись с вахты, неторопливо укладывалась на рундуки и подвесные койки. -Сказывают, германец еще один проход утопил у Кильдина,- поделился новостью шустрый рулевой. Постоянно находясь при офицерах, он являлся в кубрике наиболее информированным. -Страшно, поди-ка, помирать в окияне,- отозвался кто-то с верхней койки. С грохотом ударила в борт волна. Кубрик вздрогнул. По палубе покатились кружки, какая-то мелочь. Чертыхаясь, несколько человек бросились закреплять свои пожитки. -Когда только это душегубство закончится,- в сердцах произнес кто-то из темноты. Негромкий голос со стороны самовара поддержал тему: -Ежели сами не прихлопнем это гадство, так и будут наши офицерики за орденами гоняться. Недавно вот я на интендантских складах побывал. Побалакал с умным человеком. Фельдман зовут. Так он сказывал, что царь и графья, которые в министрах ходют, кончать войну не хотят. -А офицерье наше каково? Жрут, пьянствуют с бабами. Вон сколько сестричек милосердия у офицерских фатер ошивается, -вставил вездесущий рулевой. -Тебе, небось, тоже хочется барышню? На койках дружно загоготали. Рулевой, сердито натянув на себя шинель, огрызнулся: -Ничего, будет и на нашей улице праздник, сочтемся... И на следующий день миноносец продолжал бороться с волнами, патрулируя водный район согласно диспозиции. Корабли флотилии Северного ледовитого океана дальше Нордкапа старались на запад не заходить. Но иногда выбирались в Норвежское море, встречая суда союзников для последующего охранения. Тем не менее в 1916 году флотилия являлась одним из наиболее деятельных, непрерывно наращивающих свою боевую мощь формированием российского флота, да и боевых потерь на флотилии практически не было. Впрочем, потери на северном морском театре во время Первой мировой войны ограничивались преимущественно гибелью торговых судов. Потери в составе флотилии Северного Ледовитого океана были незначительными и объяснялись преимущественно навигационными причинами. Так, например, тральщики Т-10 и Т-18 наскочили на камни, причем первый из них во время шторма; подводная лодка N2 утеряна при буксировке в штормовую погоду; посыльное судно "Олень" протаранил английский тральщик N 65; флагманский корабль партии траления "Вера и шесть тральщиков в конце ноября 1915 года затерло льдами в горле Белого моря, из них весной 1916 года был спасен только один тральщик, а остальные погибли. Выходить в студеное море миноносцам и тральщикам приходилось частенько. Особую ответственность на корабли флотилии накладывали контакты с боевыми кораблями и торговыми судами союзников, регулярно заходивших в Кольский залив и Екатерининскую гавань. Правда, интенсивные плавания в условиях Арктики вызывали хронические перегрузки оборудования и механизмов, а отсутствие ремонтной базы заставляло до последнего откладывать докование, ремонт и профилактику. Впрочем, эта проблема не потеряла своей актуальности и многие десятилетия спустя.
  
  
   Боги и люди
   (Полуостров Ямал. Февраль 1917 года)
  
   Самоеды, освоив в средние века тундры Ямала, привыкли к необъятности снежных пространств. Даже своих главных богов они разместили на далеких морских островах - Вайгаче, Белом, чтобы те не отвлекались суетой повседневных дел, а могли в одиночестве размышлять о прошлом и будущем своего народа и без спешки реагировать на события в тундре. Были еще святые места по окраинным мысам, но и они посещались не так часто, лишь по крайней необходимости. С собой, в "шайтанских" нартах, самоеды возили фигурки деревянных божков - сядаев, олицетворявших как родовых духов, так и далеких главных богов народа. Божки эти, часто грубо вытесанные топором, служили для проведения повседневных обрядов и с ними особо не церемонились, могли даже побранить, если случался падеж оленей или не ловился песец. Русские люди пришли в тундру со своими богами. Самоеды, кочевавшие по северу от Таймыра до Белого моря и часто встречавшиеся с другими народами и их богами, привыкли уважать чужие святыни. Поэтому к русским богам и их личинам - иконам, относились вполне терпимо. Правда, были попытки противиться крещению, но этот процесс происходил вкупе с протестом против сбора ясака, нежеланием иметь инородных правителей. Когда в середине 18 века резко усилилось православное миссионерское движение, тундровики крестились вполне сознательно, прагматично полагая, что лишние боги не помешают: где-то помогут, в чем-то не откажут. Особенно почитался в тундре святой Никола, почти в каждм чуме была его иконка.
   Боги рода Маймы находились на сопке Хальмер-Седе. Три двухметровых деревянных идола, с грубовато вытесанными подобиями голов, уже почерневшие от времени, служили местом поклонения не одного поколения тундровиков. Накануне важных событий к ним приходили посоветоваться, после - благодарить или упрекать, а то и оплакивать. Приносили подарки: оленьи рога и шкуры, моржовые клыки и медвежьи зубы... Одно тревожило род Морских ракушек - не было у них своего шамана. Речь не шла о сильном шамане, почитаемом даже теми родами, где были свои шаманы. Сородичи Маймы вообще не имели шамана. Рождались мальчики, у которых уже в раннем возрасте появлялись сверхъестественные способности, но они почему-то умирали, не дожив до юношеского возраста. Люди стали считать, что они чем-то прогневали богов. Кто-то вспомнил, что в далекой древности их предки похитили реликвии, предназначенные чьим-то богам; кто-то считал, что кровь сихиртя в их жилах совсем растворилась и, поэтому, разучились они шаманить. Шаманом мог быть не всякий. Прежде всего, он должен быть человеком из шаманского рода, чтобы сверхъестественная сила дедов и отцов с детства была в нем. Необходимы и отличительные приметы: большая родинка, две макушки или, например, лишний палец на руке или ноге. Кроме того, будущий шаман должен пройти длительный период ученичества у своего отца-шамана или родственника, пройти духовные и физические испытания.
   Ненецкие шаманы делились на две категории. Первая - мал-тадебя (непосвященные) и вторая - тадебя си-мя (посвященные). Люди, которые чувствовали в себе задатки шамана и дети шаманов относились к первым. Камлали они без бубнов. Ко второй категории относились уже состоявшиеся шаманы, умеющие не только предугадывать события, но и умеющие объяснять течение времени и причинную последовательность явлений. Во время камлания они пользовались бубнами.
   Однажды, когда отец Маймы был еще жив, самые уважаемые представители рода с ценными подарками поехали на далекий мыс Яумал, к сильному шаману из рода Вынеги. Долго шло камлание, долго ждали воли богов, а ответ сразу и не поняли. Боги передали, что будет у них сильный шаман, но он не родиться, а сам придет, будет он не из их рода и вообще не самоед, а когда уйдет к богам, возьмет с собой самого сильного богатыря из рода Морских ракушек. Вот уже несколько лет род Морских ракушек ждал своего шамана. Откуда он придет, кто будет, кого и когда возьмет с собой, об этом уже устали гадать.
  
  
   ххх
   Игумен Фотий руководил миссионерским братством в Обдорске вот уже несколько лет и порядком подустал от просветительской и иной богоугодной деятельности. Оказавшись на окраине цивилизованного мира, поначалу он рьяно принялся исполнять свои обязанности: ездил по тундре, обращая язычников и укрепляя в вере новообращенных, создал школу, библиотеку. Но через несколько лет начал ощущать, что далее идти и некуда. Те, кто хотел и мог, приняли истиную веру; школа медленно, но уверенно ковала кадры для Тобольской семинарии, библиотека имела с десяток постоянных читателей... Скушно стало игумену в северном селе. Как раз в разгар обдорской ярмарки он и услышал от знакомых самоедов занимательную весть - будто объявился в тундре удивительный шаман. Обличием вылитый русский мужик, чем-то вроде даже на иконописного святого смахивает -худощав, седобород, с пронзительным взором. Вещает тот шаман, что скоро русские меж собой начнут воевать и много крови прольется, а потом придут десятилетия великих заблуждений и дьявольских побед. Известие это порядком позабавило отца Фотия, а потом его осенило: в тоскливом нынешнем житие дискуссия с шаманом на глазах самоедов, а затем непременное развенчание язычника - это же не только эмоциональная встряска, но и продолжение славных дел преосвященного Филофея, убеждавшего тундровиков не только заряженной пищалью, но и своим красноречием. Не откладывая дела в долгий ящик, батюшка договорился со знакомым купцом, отправлявшимся намедни в тундру, достал из кладовки порядком запылившуюся малицу, велел кухарке собрать кое-какую снедь и через день был готов к путешествию.
   -Далече, однако, собрались-то, -заметил купчишка на первой тундровой стоянке, когда они грелись у костра и, как водиться, погрели и нутро. -Не сказать, чтобы приспичило, но что-то тоскливо мне нынче в селе, - честно признался отец Фотий. Что-то тревожило его и, казалось, что поездка в тундру отвлечет от душевного смятения и какой-то неудовлетворенности. Как человек просвященный и читающий, он внимательно следил за событиями в далекой столице и с тревогой ожидал неминуемых потрясений устоев. Порой, ему казалось, что попросту бежит в тундру, как бежали в русские леса византийские христиане, спасаясь от турецких ятаганов.
   Купчишка же с удивлением поглядывал на чудаковатого игумена. Что ему не сидиться в теплой избе. Оклад денежного содержания консистория высылает исправно, можно и полюбовницу завести, как сделал предыдущий священник церкви Петра и Павла. Вроде, их у него даже две и обе остячки. Народ не осудит. Зимы здесь длинные и морозные, чем-то надо заниматься, чтобы физическую и умственную силу сохранить. Да и народонаселение умножать надо, дело это богоугодное.
   В стойбище загадочного шамана отец Фотий добрался после трех недель довольно изнурительного путешествия. В пути он старался не задерживаться более одной ночевки у знакомых самоедов, когда-то крещенных им. Уже не обращал внимания на то, что крестики куда-то подевались, а иконки стоят рядом с родовыми божками. Старшина рода, удивительно молодой, но крепкий в кости самоед, принял его уважительно, но без подобострастия. Весь вечер угощал вареной олениной и мороженой рыбой, выпытывая цель приезда русского шамана. Игумен отвечал уклончиво, сам надеясь выведать у малоразговорчивого собеседника интересующие его сведения. Угощение было приправлено бутылочкой водки из путевых запасов игумена и, после второй стопки разговор стал более живым. Шаман появился неожиданно, будто материализовался из полумрака противоположной стороны чума, плохо видимой за костром. Молча кивнув гостю, сел рядом со старшиной. Отец Фотий с заметным удивлением отметил европейские черты лица вошедшего старика. Глаза его глядели из под кустистых бровей пронзительно и одновременно успокаивюще, движения были скупыми, осанка уверенная...
   Старик что-то коротко сказал старшине. Тотчас поднявшись, юноша вышел. Игумену стало как-то неуютно. Будто он оказался на экзамене в семинарии, наедине со строгим преподавателем риторики, а голоса почему-то не было. -Излагайте,- вдруг на чистом русском языке сказал шаман и пытливо взглянул на отца Фотия. Тот аж поперхнулся от удивления, но мгновенно собравшись, представился: -Игумен Фотий, из Обдорска. -Шаман, как видите, - в свою очередь отозвался старик. У отца Фотия как-то сразу исчезло намерение вступать в какую-либо дискуссию с собеседником. Ну о чем спорить с умным и уверенным в себе человеком, все равно он останется на своих позициях. Но вот как этот ученый, а в этом уже не было сомнения, старик стал самоедским шаманом? А шаман, будто читая его мысли, сказал: -Знаете ли, стечение обстоятельств, своеобразный этнографический эксперимент. Помните, как Миклухо-Маклай стал божеством для дикарей Новой Гвинеи? Кстати, мне с его братом довелось служить , примерный был офицер. Да, дискутировать было не о чем. Но как тогда со сверхъестественными способностями шамана ? -Знаете, здесь в тундре российские события воспринимаются совсем иначе, чем в миру. Развитие явлений, причинная связь, предполагаемый итог какого-либо события, все это видится сразу и вот всей полноте. Будущее всопринимается как нечто видимое и предопределенное, как будто заглядываешь в конец очередной главы многостраничного фолианта... И опять старик угадал его мысли. Проговорили они всю ночь. Обсуждали нынешне состояние общества, судьбу православия, будущее маленького северного народа, свою судьбу... -Вернетесь в село, узнаете самое главное, -сказал на прощание шаман. В Обдорске отца Фотия ждало известие, что в Петрограде произошла революция, батюшку - царя свергли, создано какое-то Временное правительство. Весной он уедет из села и следы его затеряются навечно на просторах необъятной и взбаломученной России.
  
  
   Малая приборка (Александровск-на-Мурмане. Февраль 1917 года.)
  
   В Петрограде заседали, митинговали (и наоборот), делали революцию, а в Александровске-на-Мурмане исправно воевали, планово посылая в море дозоры и охранения. Вице-адмирал Корвин с тоской вспоминал время, когда служил флагманским интендантом штаба командующего флотом на Тихом океане. Заботы тогда были не очень хлопотными: кальсоны, форменки, кислая капуста... В самый разгар питерской бузы немцы начали неограниченную подводную войну на Атлантике, распространив её и на арктическую зону вплоть до Новой Земли. С окончанием полярной ночи, лихие подводники Тирпица вновь стали гоняться за ржавыми британскими сухогрузами и неторопливыми поморскими шняками на просторах Кильдинского плеса. В феврале покинул Кольский залив крейсер "Варяг". Ветерану русского флота предстоял серьезный ремонт в Англии. В Александровске задули теплые западные ветры с Гольфстрима, предвестники весны. В зимнее время офицеры, по большей части, квартировали на берегу. -Что, мичман дома? -Так точно, дома. Отдыхают после дежурства. Кураев тотчас же вышел на знакомый голос однокашника по Морскому корпусу, служившего нынче на "Чесме". Мичман Судейкин слыл в корпусе вольнодумцем и либералом, а послужив на линкоре, стал и вовсе социалистом. По крайней мере, так поговаривали в штабе флотилии. -Ну как, Володенька, штабная служба? Как водится, накануне усиления активности противника на театре военных действий, командование приняло мудрое решение - отправить на ремонт и миноносцы, в том числе "Властный". По этой причине часть корабельных офицеров, не причастных к технике, прикомандировали к штабу флотилии. Правда, досужие всезнайки из числа старожилов штаба, в приватной беседе признавались, что тем самым экономится валюта. Ведь в командировке платили не ассигнациями, а золотом. -Поздравляю Володенька, Николашка отрекся от престола. Великий князь Михаил, в свою очередь, отказался от короны. Выставляй шампанское, скоро будем жить в республике. Кураев не сразу понял. Вероятно, однокашник еще не пришел в себя после вечерней попойки. Но Судейкин, хотя и был порядком навеселе, никоим образом не шутил. Признаться, особого почтения к самодержцу мичман не испытывал, осуждая за бездарность в управлении войсками. Но в эту минуту испытал ужас. Кто же станет править необьятной Россией? Где российский Наполеон, способный в смутное время возглавить страну и обеспечить победоносное окончание войны? Такой личности он попросту не знал. -Государственная Дума обьявила о создании Временного правительства,- продолжал сыпать новостями Судейкин. В береговых казармах флотилии тоже обсуждали новости из столицы. Как водится, их сообщали телеграфисты. Но штаб флотилии сразу же взял ситуацию под контроль, тотчас объявив учения по отражению десанта противника. Собранная с бору по сосенке, флотилия не имела тех бунтарских традиций, с самого начала века культивировавшихся на Балтийском и Черноморском флотах. Поэтому здесь не случилось того кровопролития, которое устроили матросы в Кронштадте, где офицеров топили в море, сжигали в топках боевых кораблей, бросали на штыки караула. Да и офицеры на флотилии собрались, в основном, из разночинцев. Отпрыски сановных фамилий старались служить поближе к Морскому министерству, Зимнему дворцу. Кроме того, новейший линкор "Петропавловск" Балтийского флота, вступивший в строй в 1914 году, являлся значительно престижней старушки "Чесмы". Поддавшись уговорам однокашника, Кураев потом не мог вспомнить, как оказался в шумной компании флотской офицерской молодежи и очаровательных сестричек из лазарета. Пили за новую демократическую Россию, костерили безвольного царя, давно попавшего под каблук супруги-немки. Какая-то зеленоглазая, томно улыбающаяся девушка, склонялась к его погонам, теребила тонкими пальчиками пуговицы кителя, прижималась теплым бедром... Кружилась голова молодежь выскакивала шумной толпой на улицу, что-то кричали... А совсем рядом, бдительно всматривались в черноту полярной ночи наблюдатели береговых батарей, сигнальщики кораблей флотилии. В штабе дописывал очередную оперативную сводку дежурный офицер. Брел куда-то в сопки вышедший из "монопольки" лопарь... ххх Морское министерство и Морской генеральный штаб, прекратившие было свою активность в период смены власти, вновь стали заваливать флотилию приказами и инструкциями. Правда, теперь ссылались не на высочайшие указания, а на резолюции Временного правительства. Штаб флотилии распорядился провести на кораблях революционные митинги. Исполнительные офицеры и служаки - унтера с достоинством кричали "ура". Что-то орали матросы, тем не менее соблюдая дисциплину строя. Из Архангельска прислали модного велеречивого социалиста. Флагманские офицеры по очереди возили его по кораблям, усиленно накачивая мадерой. В конце-концов, представитель революционных властей чуть не утоп, свалившись в пьяном состоянии с трапа минного заградителя "Уссури". Донесения о проведенных митингах за подписью командующего аккуратно отсылали в Петроград Союзники с линкора "Глори" и британских тральщиков вполне лояльно относились к наступающим в России переменам. Британское командование даже выделило офицеров для чтения лекций о тред-юнионах и преимуществах цивилизованного рабочего движения. Лейтенант Эванс с "Глори", дымя короткой трубкой, втолковывал зевающим матросам "Ксении" премудрости профсоюзной борьбы. Переводчик - толстый кавторанг из штаба флотилии, монотонно повторял аргументы лектора, про себя проклиная и союзника, и аудиторию. В штабе зло острили, что британцы наконец-то нашли свое место в системе обороны Мурмана -создают бастион демократии. На окраине Александровска, в артиллерийской мастерской, матросы обсуждали свою демократию. -Мне есеры по нраву, хотят усадьбы бар порушить и землицу крестьянам отдать -А ты, разве, желающий? -Спрашиваешь, продам её суседу, а сам трактир в городе открою. -По мне, лучше, антихристы. -Дурень, не антихристы, а анархисты. Они баб обещают общими сделать... Со стороны гавани донесся мерный рокот моторного катера. В мастерской приумолкли. -Наши из Романова возвращаются. Вот чудно, царя скинули, а город евоную фамилию носит. Старшим на катере был мичман Кураев, вез со станции новую аппаратуру связи для штаба. Мичману было не по себе от увиденого в Романове-на-Мурмане. На станционных путях, занимающих весь низменный берег залива, бесчинствовали пехотные солдаты: вскрывали теплушки, разбивали ящики с продуктами и снаряжением, выкидывали из классных вагонов багаж офицеров и военных чиновников. Лишь подоспевший матросский караул утихомирил буянов. -Свобода, молодой человек, -пояснил станционный служитель, бесстрастно наблюдавший за происходящим, -все, знаете ли, возомнили себя робин гудами. ххх В конце месяца Кураева командировали в Архангельск. -Разберитесь с транспортом для снарядов, к началу навигации чтобы стояли у причалов, -напутствовал флагманский артиллерист. -А если не дадут? -Проявите смекалку. Вам выдадут соответствующую сумму... В Архангельске транспорт был. Не было нужных снарядов. -Отправляйтесь на Обозерскую, у нас только английский боезапас, -посоветовал чиновник на артиллерийских складах. -Станция узловая. Где-то там ваши вагоны с питерских заводов. Сами уж подсуетитесь... Классный вагон, прицепленный к рабочему поезду, нещадно трясло. Дорогу только построили, полотно как следует не утрамбовалось, но опытных машинистов это не смущало. На юг везли боеприпасы и снаряжение от европейских союзников. На север отправляли зерно, масло, спирт, мануфактуру, которые в Архангельске перегружали на освободившиеся от военного груза суда. Из-за того, что Белое море на несколько зимних месяцев крепко замерзало, в порту скапливалось много неотправленного воинского груза. Поэтому город с декабря по апрель был переполнен офицерами-экспедиторами. Коротая время до Обозерской, Кураев вспомнил одну занимательную историю, которую слышал еще в штабе флотилии. Она имела прямое отношение к северным перевозкам. Причем героем её являлся флотский офицер... Авторское отступление. Впрочем, вот что об этом вычитал автор в воспоминаниях более информированного человека - военного министра царского правительства генерала А.А.Поливанова: "В российской армии количество винтовок было очень мало, в запасных батальонах приходилось по одной на девять человек... из этих данных вытекала настоятельная необходимость в скорейшем получении направленных уже нам морем на Архангельск 1.141.000 винтовок иностранного образца и патронов к ним. Но едва первые пароходы с винтовками вошли в белое море, как оно замерзло, а потому все следующие пришлось направить в Александровск-на- Мурмане. Имея в виду, что мурманская железная дорога далеко еще не была готова, пришлось до весны ограничиться тем небольшим количеством из этих винтовок, которые успели разгрузить в Архангельске. При таком положении вещей пришло на помощь знание одним морским офицером условий жизни на Севере: капитан 2 ранга Рощаковский заявил мне, что, воспользовавшись наймом на работу лопарского населения, можно организовать зимой перевозку ящиков с винтовками от Александровска до станции Мурманской железной дороги сороки на оленях, предполагая, что от Сороки можно будет уже воспользоваться железнодорожным путем до Петрозаводска. Обсудив эту комбинацию с представителями разных ведомств на совещании у морского министра, я нашел возможным предоставить Рощаковскому необходимые средства для осуществления предложенной им мысли". Как оказалось, со своей задачей флотский офицер справился блестяще. Позже, уже в 30-х годах, Рощаковский попадет в сталинские застенки. Бывший флотский офицер, первым применивший олений транспорт в военных целях, будет доживать свой век на нарах... В купе на мягких плюшевых диванах домовито устроилась дама с двумя девочками-подростками. На верхней полке дремал пожилой господин, представившийся этнографом. -Господа, как мне не хочется обратно в Архангельск, - устало произнесла дама, отложив книжку с модными стихами. Семейство выезжало на лето в свое имение под Псковом. Муж её служил по ведомству финансов в Архангельске. -И в имение ехать опасаюсь. Говорят, деревня бунтует... Её серые глаза безразлично скользили по унылому северному лесу, однообразно протянувшемуся за окном. Дочки тихо возились в своем углу. Мичману почему-то захотелось рассказать попутчице о том, что этот северный край не так пустынен, как кажется. Что в глубине лесов живут сильные и красивые люди. Что в земле таятся несметные богатства, а ландшафты не уступают норвежским и швейцарским. Но даме вряд ли будет интересно. Обозерская (Узловая станция. Март 1917 года)
   Глядя из железнодорожного вагона, можно было предположить, что станция находится где-нибудь в родной Сибири. Прямо к путям подступали сосновые леса, за ними -полноводные озера. Мичман вспомнил, что в Сибири первый мартовский день зовут "Евдокией свистухой", наверное потому, что обычно ветреным бывает, или ветер призывает. Наверное и здесь так, по крайней мере, верхушки высоких сосен заметно колыхались. Домишки селения широко раскинулись по взгорьям. Народ здесь никогда не знал иноземного ига и крепостного права, поэтому привык жить вольно и размашисто. Летом мужики занимались сельским хозяйством, зимой охотились на зверя и птицу. Добывали пушнину. Железная дорога принесла с собой суету, копоть паровозов, разной нации людишек. Но появились и некоторые удобства: лавки стали богаче, до Архангельска и Вологды ближе. Да и Москва стала почти рядом. Комендант станции, пожилой поручик, встретил Кураева без энтузиазма, правда, помог устроиться на квартиру. -Вагоны ваши, господин мичман, еще в пути. Придется подождать. Пройдя вдоль казарм железнодорожных рабочих, почему-то преимущественно китайцев, мичман без труда нашел домик с голубыми наличниками. Опрятная баба в рыжеватом кожушке большой деревянной лопатой убирала снег во дворе. -На постой, по рекомендации коменданта...,- представился Кураев. -Проходите скорей, раз прислали, -радушно улыбнулась хозяйка. Вагоны пришлось ожидать дольше, чем предполагал мичман. Где-то не оказалось свободных паровозов. Поэтому он с удовольствием предался вынужденному безделью: спал, сытно обедал, осматривал окрестности станции. Хозяйка Елизавета Максимовна не докучала постояльцу. Проводив мужа на фронт, она сама легко справлялась с хозяйством. Правда, как это принято на севере, помогали многочисленные родичи. Однажды, прогуливаясь возле станции. Мичман заприметил впереди девушку. Она шла не спеша, никем не сопровождаемая, в городском наряде, будто гуляла по питерскому проспекту. Будто что- то ударило в голову Кураеву, видно, безделье навеяло романтические настроения. Поспешно догнал и, набравшись храбрости, окликнул: -Прошу прощения, мы с вами не виделись в Архангельске? -Девушка обернулась, ничуть не удивившись и, вскинув глаза, насмешливо проговорила: -Может быть в Вологде или Петрозаводске? Кажется, приличных городов в округе больше и нет. А Кураев уже смутился, не зная, как продолжить. Он что-то невразумительное, мучительно подыскивая какие-то приличествующие моменту слова. Девушка, казалось, поняла состояние мичмана и смело взяла инициативу. -Позвольте, а я ведь раньше вас не видела в нашем богом забытом селении. Ведь вы приезжий? -В командировке. По заданию командования. Девушка мило склонила головку, лукаво глянула ему в лицо. -Так вы хотите со мной познакомиться? Все-таки мы нигде не встречались. Я бы помнила. Незаметно они дошли до опушки леса, спустились к речке. Безмолвно падали снежинки. Вдали, со стороны Белого моря показался санный обоз. Мичман бережно держал под руки девушку, о она что-то оживленно болтала. Оказалось, что её зовут Катенькой, приехала к бабушке, живет в Петрозаводске. Кураев не перебивал спутницу. Вдруг ляпнет что-то не то, и она исчезнет, растает в снежной пелене, окажется лишь чудесным миражем. Но один раз все же решился на развернутую фразу: -Катенька, я даже не мог представить еще вчера, что вот сегодня буду гулять с вами...Держать за ручку... как у вас здесь хорошо...Наверное потому, что с вами встретился... Девушка ничего не ответила, лишь мимолетно прижалась к его руке. Они стояли у каких-то приземистых амбаров, мимо которых, наверное, проходили уже в третий раз. -Мне уже пора домой, -тихо напомнила Катя. Кураев повел её по тропинке, мимо глухих тесовых заборов. Прощались у больших резных ворот. Где-то во дворе нетерпеливо гавкала собака. -Мичман,- задумчиво глядя куда-то в сторону леса, произнесла девушка, -вы уж, пожалуйста, не пропадайте. Кураев благодарно ткнулся губами в прохладную щечку. Катенька не отстранилась, лишь прикрыла ресницами чудесные серые глаза. Возвращаясь к хозяйке, Кураев что-то весело декламировал, пугая редких прохожих. Ему было радостно и томительно, чувства переполняли, хотелось выкинуть что-то эдакое и безрассудное. А совсем рядом, пугая собак пронзительными гудками паровозов, проносились эшелоны. Российские железные дороги работали на войну. Военное ведомство России с особым вниманием относилось к строительству железных дорог в стране и всегда стремилось увязать экономический фактор с военно-стратегическим. Перед самым началом войны удалось получить во Франции заем на строительство железнодорожных линий в европейской части страны. Строительство по этому займу находилось в полной зависимости от сухопутного Генерального штаба, без ведома и согласия которого запрещалось строительство новых линий. Проекты железнодорожного строительства были направлены, прежде всего, на обеспечение перевозок живой силы и вооружения на предполагаемый театр военных действий. Сосредоточив внимание на вопросах мобилизации и развертывания войск в первый период войны, Генеральный штаб оставил без внимания другие проблемы. Поэтому, например, центральные районы страны оказались в слабой связи с северными портами России, через которые, как оказалось, необходимо обеспечивать связь с союзниками и получать необходимое вооружение. Когда правительство пришло к выводу, что война затягивается, срочно приняли решение строить дорогу к незамерзающему Кольскому заливу. Путь, протяженностью более тысячи километров, предстояло проложить в очень короткие сроки, среди гор и болот. В этот регион спешно перебросили рабочую силу с КВЖД, в основном, китайцев. Сооружение дороги началось июне 1915 года. Для надзора за тысячами рабочих привлекли навербованных на Кавказе ингушей и чеченцев. Через год напряженного труда железнодорожная магистраль от Петрозаводска до Романова-на -Мурмане была построена. А вот дорога от Вологды на Печору и далее, к Полярному Уралу, по древнему пути новгородских ушкуйников, так и осталась в проектах Императорского Министерства путей сообщения. Военные в ней, увы, пока не нуждались.
   ххх
  
   Неподвижный мартовский воздух казался удивительно теплым. Будто весна пришла и сюда, в район Белого моря. Дальний лес вдруг посинел, снег уже не хрустел под ногами. До полудня мичман хлопотал на станции. Затем полетел к Катеньке. -Володенька, неужели вы участвовали в сражении? -Лишь в составе экипажа миноносца. У нас шашкой не воюют. Девушка доверчиво прижималась к нему, такая милая, беззащитная. Она ничуть не стеснялась любопытных взоров встречных баб и смело водила юношу по улочкам маленького села. -Вы знаете, год назад я безумно влюбилась. Тоже в офицера, правда, поручика. Он лечился в лазарете у нас в Петрозаводске. Такой мужественный. Впрочем, все наши девушки были влюблены в него. Мы гуляли по парку. Катались на лодках... Но к нему вдруг супруга приехала. Впрочем, у нас не было ничего серьезного... Так, поцеловались два раза. -А мне можно поцеловать вас? -Катенька потянула его за рукав шинели в сторону лавочки у чьих-то ворот. -Садитесь, будем целоваться. А потом, может быть, я вас с бабушкой познакомлю. Ей уже уши прожужжали о нас. Бабушка оказалась дородной и говорливой. Положив полные руки на стол, она величаво смотрела, как мичман уплетает сливки с пончиками, и с неподдельным любопытством расспрашивала Кураева о его семье, учебе в корпусе, нынешней службе. Она уже сделала вывод: молодые влюблены и следует ожидать какой-нибудь глупости. Потом они долго сидели в комнате у Катеньки. Рядышком, на стареньком диване. -Вы меня заставляете испытывать страдания, -шептала девушка, прильнув к Кураеву. Не осознавая что делает. Он обнимал её и жарко целовал... Вернувшись вечером к себе, мичман, не раздеваясь, растянулся на пышных перинах хозяйской кровати. Совсем рядышком, за ситцевой занавеской Елизавета Максимовна чаевничала с соседкой, низенькой попадьей. Обычный деревенский разговор: какими будут весна и лето; виды на грибы и ягоды; судачили о скверном характере быка Гришки; ценах на керосин и водку... А мичман грезил о своем. Как было чудесно с Катенькой! Завтра непременно следует встретиться. Жаль, что здесь нет приличного заведения, куда можно пригласить барышню на ужин. Кураева одолевали сладострастные грезы... Правда, где-то далеко, в Питере, осталась Леночка. Но кто знает, с кем она сейчас? Ведь так давно не было писем... ххх
   Утром следующего дня станционный телеграфист молча протянул мичману журнал сообщений. "На Балтфлоте убиты адмиралы Вирен и Бутаков", -сообщала аккуратная запись. -Подробностей пока нет,- виновато доложил телеграфист. Позже, Кураев узнал от очевидцев, что в первых числах марта герой русско-японской войны адмирал Вирен и потомственный моряк адмирал Бутаков были зверски растерзаны в Кронштадте толпой пьяных матросов. В те дни на Балтийском флоте погибло более сотни офицеров. Убивали их без особой причины, руководствуясь лишь классовой ненавистью. Краткая запись в журнале телеграфиста не только повергла мичмана в смятение, но и заставила форсировать выполнение задания. Комендант, стараясь отделаться от настойчивого моряка, сам контролировал подготовку состава со снарядами к отправке. Мичман же пребывал в холодной ярости. Непонятные и трагические события, творящиеся в Питере и Кронштадте, заставляли усомниться как в собственной судьбе, так и в судьбе окружающего мира. То, что казалось вечным и незыблемым, вдруг оказалось непостоянным и хрупким. Даже здесь, в северной глуши, бабы стали судачить о неминуемом пришествии антихриста и скором судном дне. В сумерках Катенька сама прибежала к Кураеву. -Я ждала, ждала. Все глаза проглядела... Кураев улыбнулся растерянной улыбкой. -Я даже затрудняюсь объяснить...Наверное, глупость все это... -Не надо так. Неужели вам непонятно!- торопливо перебила его Катенька. -Я ведь сама к вам пришла.
   Пожар
   (Село Обдорск. Июнь 1917 года)
   Семен Канев любовно протирал новенькую берданку, купленную недавно у проезжего купца из Самарова. Покупка ему нравилась. Однозарядная винтовки, разработанные американским полковником Берданом, появились в российской армии в 70-х годах 19 века. Русские оружейники устранили некоторые недостатки этой винтовки, в частности, уменьшили калибр, после чего её выпуск был налажен на нескольких российских оружейных заводах. Более двадцати лет она прослужила в линейных войсках, пока на смену не пришла знаменитая винтовка Мосина. А винтовка Бердана, или как её называли в просторечии -берданка, осталась на вооружении пограничной охраны, таможенников, распродавалась охотникам с оружейных казенных магазинов и на ярмарках.
   Семену даже нравилось, что винтовка однозарядная - приучала беречь патроны. Протирая винтовку, он прикидывал, что не мешало бы и на охоту сходить, а то зимние запасы давно закончились. Ледоход только-только прошел мимо Обдорска, а ведь июнь на носу. Гусь, правда, уже пролетел на север, но черные утки еще держатся между островами. Вот только вода в этом году как никогда высокая, все нижние дворы подтоплены. Видно в губе крепкие льды стоят. Как льды уйдут, вода за ночь может схлынуть. Домик Семена над самой Шайтанкой - речушкой на северной окраине Обдорска. Речку ханты называли Лонгот-Юган, что означало Река Богов. Простому человеку даже воду нельзя было из неё пить. Русские люди, пришедшие на эти берега, сначала терпеливо отнеслись к деревянным идолам или, попросту, шайтанам. Вот и речку поэтому обозвали Шайтанкой. Потом, во времена известного борца с язычниками тобольского владыки Филофея Лещинского идолов низвергли, а речка так и осталась Шайтанкой.
   Коренные жители Обдорска в это лето довольно равнодушно реагировал на важные события в далекой столице и не менее далеком губернском Тобольске. С десяток ссыльных, обитавших в селе, узнав о свержении царя и получив причитавшееся казенное денежное довольствие, еще до ледохода на санях уехали в сторону Тобольска. Ссыльные считались здесь людьми государственными и довольно состоятельными. Каждый из них, получая от казны амуниционные на зиму -37 рублей 80 копеек и суточные -8 рублей 70 копеек в месяц, мог проводить время в праздном безделье. Ссыльные выписывали газеты и журналы, наведывались по вечерам в питейное заведение купца Голева. Кто желал, мог бежать. Бежали или в сторону Тобольска, или за Урал, к Перми. Березовские ямщики брали по 2 копейки за версту и полтинник на овес. Амуниционных как раз хватало, чтобы по видом купца добраться до железной дороги. В Обдорске были наслышаны, как легко бежал из Березова известный бунтовщик и революционер Лев Троцкий.
   Авторское отступление. Троцкий в своих воспоминаниях пишет, что ему помог бежать местный житель по прозвищу Козья ножка. Однако, как свидетельствуют Березовские старожилы, прозвище его было "коровья ножка". Подтверждает это и то, что сын этого мужичка позже носил фамилию Коровин. Как писал Лев Давидович; " Этот маленький, сухой, рассудительный человечек и стал организатором побега. Он действовал совершенно бескорыстно. Когда его роль вскрылась, он жестоко пострадал. После Октябрьской революции Козья ножка не скоро узнал, что это именно мне он помог бежать десять лет перед тем. Только в 1923 г. он приехал ко мне в Москву, и встреча наша была горяча. Его облачили в парадное красноармейское обмундирование, водили по театрам, снабдили граммофоном и другими подарками. Вскоре после того старик умер на своем далеком северном селении". Однако многие старожилы свидетельствуют, что бежать Троцкому помог и исправник Березовского уезда Лев Васильевич Ямзин. То ли их сблизило то, что были они тезками, то ли любовь к истории. Потомок остяцких князьков, отличный знаток Севера, свободно владевший языками местных народностей, Ямзин живо интересовался историей своего края. После свержения царя исправника арестовали и вместе с другими полицейскими посадили в тюрьму. Быть бы ему на том свете, если бы не ходатайство некоторых ссыльных революционеров. Они подтвердили, что Ямзин, будучи исправником, не только не притеснял ссыльных, но и во многом помогал им и, даже, способствовал побегам. Вспомнили и про содействие побегу товарища Троцкого. Ямзина освободили. В 20-х годах бывший исправник работал в Обдорске счетоводом Рыбтреста. Известно, что у Ямзина была богатая библиотека, в которой он собрал множество старинных документов и рукописей по истории Обского Севера. Эта библиотека до сих пор не найдена.
   Июньское солнце ослепительно сияло в прозрачно-голубом небе. Северное село лениво дремало, пригретое первыми теплыми лучами. Над разлившейся водой струилось марево и теплый ветер, прилетевший откуда-то из далеких казахских степей лишь добавлял спокойствия и неги. Откуда-то с реки доносилось девичье пение и увесистые звуки валька, видно мыли и полоскали белье... Гулкий набатный звон оторвал Семена от любимого ружья. -Ой, пожар небось!- вскрикнула молодая женка Серафима. Пожары в деревянном Обдорске происходили каждое лето и не единожды. Кто из обывателей истово участвовал в тушении, кто относился как к дармовому зрелищу. Обычно это зрелище не было продолжительным - пожар быстро тушили. Но разговоров потом было на неделю, а то и две - до следующего пожара.
   Степан с женой, приперев дверь деревянной лопатой, бросились в сторону церкви. Густой дым шел откуда-то с улицы Царской. Вместе с ними множество людей спешило на пожар. Черный дым все увеличивался, видно уже было и языки пламени. -Амбары купца Лебедева горят, - с каким-то удовлетворением сказал жене Семен. Нет, против купца он ничего не имел. Мужиком тот был справным и обходительным. Может и Семен когда-нибудь того же достатка добьется. Но уж больно долго добиваться, а богатство купца и его большой двухэтажный домище с резными наличниками многочисленных окон вызывали все-таки чувство досады - почему не у меня такой дом. Сильный ветер с реки раздувал пожарище. Вместе с дымом вверх с треском летели головешки. В толпе, суетившейся вокруг горящих амбаров, нарастало чувство тревоги. Гул набата смешивался с шумом пожара, воем ветра и возгласами людей. -Отсекайте огонь от соседних амбаров, несите ведра, -распоряжался появившийся полицейский чин. Хотя свержение царя и повлекло административные изменения в селе, а полицейского назвали милиционером, народ эти новации еще не воспринял. С соседних изб уже вытаскивали какие-то узлы, сундуки. Народ толпами сновал туда-сюда. Появилась пожарная бочка, которую тащили две приземистые каурые лошадки. Семен вместе с женой встали в длинную цепочку людей, передававших с реки ведра с водой. Азарт и суета пожара так захватили молодого мужика, вызвали такие чувства удовлетворения своей силой, сноровкой, причастностью к общему важному делу, что он как-то и забыл о том, что поначалу, где-то в глубине души, обрадовался пожару. Вечером, сидя за столом перед маленьким окошком с ситцевыми занавесками, Степан, еще не остывший после пожара, весь пропахший дымом, вдруг заявил жене: -В Тобольске, сказывали, многих буржуев и купцов рабочие пострелять хотели. Еле их утихомирили. Народ-то перемен желает. Скушно, однако, живем в нашем селе. -А почто тебе веселиться таким образом. Промышляй себе рыбу да зверя. Продадим хорошо, мне бархатное платье купим, тебе новый тулупчик справим, -резонно заметила Серафима. -Да как-то ружжо покою не дает, - раздумчиво проговорил Степан, - на охоту завтра соберусь. В лесном урмане он чувствовал себя более уверенно, чем в многолюдном селе. С детства любил бродить по окрестным перелескам, юношей изучил хитросплетения обских проток. Зверя не боялся и даже страшный лесной обитатель "куль" из хантыйских сказок, будто бы обличием в человека, но в три раза выше и весь заросший густой шерстью, не страшил парня.
   ххх Париж. Здание совета министров Французской республики. - Это что за город такой -Обдорск? - министр снабжения республики социалист Альбер Тома внимательно оглядел на карте побережье Ледовитого океана. -В устье Оби. Должен быть весьма крупным портовым узлом. По крайней мере, наши союзники англичане туда уже добирались морским путем,- отозвался худощавый брюнет с тонкими чертами лица - депутат и финансист Жорж Мандель, он же Ротшильд. -Там же льды круглый год. -Норвежец Норденшельд и русский капитан Вилькицкий уже проходили всем северным морским маршрутом в ту и другую сторону. -Выходит, в случае изменения для нас в неблагоприятную сторону политической ситуации в Петербурге, мы можем организовать и мобилизовать патриотические силы русских в окраинных регионах: Сибири, Дальнем Востоке, Закавказье... -В силу протяженности Российской империи это сделать будет не так трудно. -Ну что ж, не забудьте про Обдорск. Может мы наконец-то опередим англичан в Сибири. И пойдем нетрадиционным путем. Кстати, там есть аборигенное население? -В сибирских джунглях - тайге, живут самоеды, остяки и еще какие-то монгольские племена, - вспомнил свои университетские познания Мандель. -Надо будет послать кого-то из нашего посольства в России в эти края. Я поговорю с президентом, -заключил Тома. ххх
   После памятного всем жителям Обдорска пожара, случившегося накануне Ивана Купалы, вторым по важности событием в селе стал приезд фронтовиков. Первый после ледохода пароход привез с десяток отслуживших свой срок солдат. Впрочем, поговаривали, что они сами себе дали отставку с фронта. Фронтовики прибыли не только с гостинцами для чад и домочадцев, многие привезли с собой оружие, кто самозарядный наган, кто короткий кавалерийский карабин - его легче было спрятать под длинной шинелью, нежели винтовку-трехлинейку. Вместе со всеми сошел на родной берег и Егор Чуприн. В выгоревшей гимнастерке без погон, с умело скатанной шинелью на плече, туго набитым сидором, он еще с парохода искал глазами родных. Солдат не сообщал о своем приезде, но знал, что первый пароход встречает все село. Так и есть - мать, все братья и сестры стояли в толпе встречающих, с робкой надеждой оглядывая приезжих. В коротко постриженном худощавом и усатом дядьке они не узнали своего круглолицего Егорку. Вечером у Чуприных гуляли. Собралась вся подгорная улица. Кто пришел с пирогами, кто с засургученной бутылью и хмельное веселье вскоре выплеснулось из маленького домика на обрывистый берег Шайтанки. -Народ по всей Расее зашевелился,- громко рассказывал Егор. -В городах, которые мимо проезжали, рабочие мужики власть забирают. -И отдают им эту власть -то? -Попробуй, не отдай. Везде фронтовиков с винтовками полно. Пленные, которые у нас в Сибири сидели, и те на митинги ходят с красными флагами. Силища -то нынче у нас. Фронтовик энергично энергично встряхнул головой, рубанул кулаком воздух, словно пригвоздил невесть откуда появившегося врага. Он весь дышал злорадным торжеством, чувствуя себя частицей грозной мужицкой силы, поднявшейся против... Против кого, еще сам толком не представлял, но уже готов был сражаться. Семен Канев, примостившись рядом с разгоряченным от выпивки и своей значимости фронтовиком, снизу вверх смотрел на Егора, заражаясь его смелостью и уже хотел так же уверенно идти за народ, так же расправить плечи и яростно рубить рукой. Разгоряченные крики долго раздавались над разлившейся речкой. Правда, громкие и заглушающие прочие звуки в окрестностях подгорной улицы, они сразу же терялись на речном просторе. А простор этот был поистине необъятным. Шайтанка внизу сливалась с полноводным Полуем, который в буквально в версте впадал в великую Обь и все это речное раздолье с широкими заливными лугами далеко на горизонте окаймлялось синей цепочкой Уральских гор.
  
   Адмирал Кетлинский (Мурманск, декабрь 1917 года)
   Мичман Кураев не понимал действий своего нового начальника контр-адмирала Казимира Филипповича Кетлинского. Зачем было необходимо сразу же признавать власть большевиков в Петербурге? Адмирал, которого флот знал как сурового командира крейсера "Аскольд", приказавшего в 1915 году расстрелять взбунтовавшихся во время стоянки в Тулоне матросов, вдруг проявляет лояльность к тем же большевикам. Герой Порт-Артура, награжденный золотым оружием за храбрость, блестящий выпускник Морской академии, оставленный в ней преподавать, Кетлинский был хорошо известен флоту. В 1914 году в звании капитана 2 ранга он был назначен начальником оперативного отдела штаба Черноморского флота. Для него эта хлопотная должность оказалась вполне по способностям. Война только начиналась, командование флота вынашивало честолюбивые замыслы бомбардировок Царьграда, российские боевые корабли господствовали на море и, казалось, ничто не омрачает карьеры молодого кавторанга. Став начальником мозгового центра Черноморского флота, Кетлинский пытался в меру своих возможностей внести новации в деятельность штаба и боевую подготовку соединений. Но комфлота, престарелый адмирал Эбергард, излишнего рвения не терпел и, принимая очередную докладную записку от своего начальника оперативного отдела с резкой критикой существующих порядков, просто клал её под сукно. Потом, когда в Черное море прорвались немецкие броненосцы "Гебен" и "Бреслау", все командование флота сняли с должностей. Кетлинского, тогда уже капитана 1 ранга, назначили командиром крейсера "Аскольд". Летом 1917 года крейсер "Аскольд", под командованием капитана 1 ранга Кетлинского, встал на якорь на Новоромановском рейде Кольского залива. А 11 сентября 1917 года постановлением Временного правительства было создано Управление главного начальника Мурманского укрепленного района и Мурманского отряда судов. Начальником нового формирования с присвоением звания контр-адмирал был назначен Кетлинский. К зиме он уже полностью владел оперативной обстановкой в северных водах России. Неуютно выглядел в первые зимние месяцы Новоромановский рейд: вершины сопок заснежены, сырой туман над водой, порывы пронизывающего ветра с моря. Монотонную жизнь отряда судов скрашивали лишь кинофильмы (аппараты привезли из Англии) да матросские спектакли. Однако за событиями в стране моряки следили с неослабным интересом. Каждая новость, привозимая из Петрограда, тотчас же расходилась по кубрикам, обрастая слухами. Весть о свержении Временного правительства дошла до Романова-на -Мурмане, уже переименованного в Мурманск, 26 октября. В тот же день состоялось собрание представителей нижних чинов флота, армии и железной дороги, на котором было принято решение о поддержке новой власти. А вечером того же дня начальник Мурманского укрепленного района контр-адмирал Кетлинский вдруг велел разослать по частям телеграфное приказание, предписывающее безоговорочно подчиниться большевикам. -Не поддерживаю адмирала. Ведь еще неизвестно, сколько продержатся эти большевики, -удрученно поделился с Кураевым своими мыслями мичман Судейкин. Он уже как-то разочаровался в своем социализме и тосковал об ушедшей монархии. -Может это какой тактический ход, - в свою очередь недоумевал Кураев. Мичман помнил, как после февраля в Мурманск приехала Временного правительства, возглавляемая одним из бывших матросов "Аскольда". Комиссия приехала судить Кетлинского. По итогам тщательного расследования адмирал был ...оправдан. Все это вызвало удивление у, так называемой, революционной общественности. Да и офицеры недоумевали. В то время с неугодными командирами не церемонились, просто выкидывали за борт с трюмным балластом на ноге. Выходит, команда крейсера своего командира уважала и нынешние его достоинства оказались весомей былого прегрешения. После оправдания адмирал честно выполнял свои непростые обязанности. Может быть, служа не столько новой власти, сколько Отечеству. Может быть, именно поэтому, он проявлял заметное беспокойство по поводу присутствия на Мурмане англичан. Их эскадра еще в начале войны прибыла сюда для охраны морских коммуникаций. Авторское отступление. Автор повести, еще в бытность свою собкором журнала "Советский Воин" по Северному флоту, заинтересовался личностью адмирала Кетлинского. В то время на стендах Мурманского краеведческого музея и в музее Северного флота материалов об адмирале не было. Правда, удалось обнаружить в краеведческом музее приказ, под которым должна была стоять подпись Кетлинского, но как раз на этом месте пожелтевший листок бумаги был предусмотрительно подогнут. Руководителей музея понять можно, ведь где-то с 30-х годов адмирала в исторической литературе стали называть контрреволюционером. Масла в огонь подкинул известный писатель Валентин Пикуль. Дело в том, что среди главных персонажей своего романа "Из тупика" он вывел контр-адмирала Ветлинского, прототипом которого послужил Казимир Филиппович Кетлинский.
   Дочь адмирала - известная писательница Вера Кетлинская была категорически не согласна с версией Пикуля, представившего её отца весьма одиозной личностью. На что Пикуль резонно отвечал, что его герой - это не исторический персонаж, а литературный образ. То же самое сказал писатель и автору, когда ему, еще молодому лейтенанту, пришлось водить известного писателя по кораблям 7-й эскадры в Североморске. Но, по всему видать, что и маститый писатель находился под влиянием устоявшегося в советское время стереотипа. Лишь не так давно стали появляться публикации, появляться документы, характеризующие Кетлинского как истинного патриота и честного офицера. Свою поэму посвятил ему мурманский поэт Виктор Тимофеев. Было предложение назвать в честь адмирала одну из мурманских улиц. Да и автор повести, в своем историческом очерке "Приказано забыть", одним из первых рассказал широкой публике об адмирале Кетлинском.
   Вечером, после ужина, проведенного в кают-компании "Аскольда", мичмана Кураева вызвал Главнамур Кетлинский. Войдя в флагманскую каюту, мичман несколько смешался. Обращение "ваше превосходительство" отменили еще при Керенском, "господин" и звание "адмирал" уже при большевиках, а называть старшего начальника "товарищ", как предписывали новые военные власти, было как-то неловко. Ситуацию разрядил сам бывший адмирал: -Проходите и садитесь, мичман. Надеюсь, вы не обижаетесь, что я называю вас так. Впрочем, будем по отечеству. Вас ведь Владимиром Семеновичем зовут? -Так точно ... Казимир Филиппович. Кураев заметил как осунулся и постарел Кетлинский. Совсем недавно, по приказу из Питера, подписанного народным комиссаром по морским делам Дыбенко, главного начальника мурманского укрепленного района в очередной раз допрашивали по тулонскому делу. -Вы мне импонируете, Владимир Семенович. В первую очередь тем, что продолжаете добросовестно выполнять служебные обязанности и не лезете в политику. Я буду рекомендовать вас на должность командира одного из миноносцев. Как вы знаете, это назначение следует согласовать с Советом. У вас там нет противников? -Вряд ли, Казимир Филиппович. В Совете Кураева вряд ли знали с какой-то политической стороны. Он слыл служакой. Но вот земляк и бывший сослуживец матрос Степан Терентьев почему-то невзлюбил его и при случайных встречах или демонстративно не замечал, или дерзко задавал вопросы примерно такого содержания: -"Ну как, подчиненные еще не утопили?" Кураев как-то пытался поговорить с ним, давая понять матросу, что считает его ровней себе, вновь стараясь перевести разговор на воспоминания детства, но Терентьев был непреклонен. Впрочем, вот уже несколько недель он не встречал земляка. Кто-то из экипажа миноносца проговорился, будто бы Терентьев дезертировал. Дескать, отправился в родные края поднимать народ за революцию. -Может вам отпуск организовать где-то на месячишко? - поинтересовался вдруг Кетлинский. Кураев от неожиданности даже несколько опешил. Проведеные несколько недель в Обозерской он уже привык считать счастливым отпуском и перспектива еще отдохнуть как-то не значилась в его ближайших служебных планах. Да и куда ехать? Дед с бабкой в Тобольске были слишком далеко. В Петербурге, после исчезновения в Ледовитом океане полковника Путилина, тоже вроде бы делать нечего. Насчет Леночки он иллюзий не питал. Девушкой она была самостоятельной и, наверное, не одного ухажера поменяла. -Я лучше дождусь назначения на миноносец, Казимир Филиппович. -Ну, как знаете. Если вдруг надумаете, я не буду против. Несколько расслабленный умиротворяющей обстановкой, царящей в эту минуту в каюте флагмана, Кураев вдруг решился на давно беспокоящий его вопрос: -Казимир Филиппович, что нас ждет в ближайшее время? Нет, вы не подумайте, что я пал духом, но последние события в государстве приводят к мысли, что мы на краю пропасти. Адмирал сразу не ответил. Поднялся с кресла, приоткрыв, поставил на стопор иллюминатор. В каюту сразу же ворвался студеный порыв ветра с Кольского залива. -Вы знаете, молодой человек, война обостряет все чувства и мысли. Я не думаю, что нас ожидает длительный период смутного времени, как перед царствованием Романовых. Вероятно, какой-то период придется потерпеть, сжав кулаки и остудив сердца, но порядок в государстве восстановится. -Какой порядок, если бесчинство так называемой рабочей власти продолжается. В Питере расстреливают без суда и следствия, германцам отдали все западные исконно русские земли? Кетлинский вновь сел в кресло, взял со стола изящный, моржового клыка ножик для резки бумаги, повертел в руках. -Вот этому ножику, уже более ста лет. Кстати, вырезан в вашем Тобольске. Еще в корпусе в старинных лоциях вычитал, что некогда в Обской губе в изобилии водились моржи. Так вот, это старинное изделие мог держать в руках один из генералов фельдмаршала Кутузова, а то и сам князь. Вы понимаете, к чему я клоню? -Безусловно. Но тогда мы сдали неприятелю всего лишь Москву, вторую столицу. Сегодня мы сдали Петербург, сдали всю страну. Ведь не зря говорят, что нынешних руководителей государства привезли из Германии, революция делалась на деньги германского Генштаба. -Мичман, мы не можем воевать со своим народом. Мы не сдавали Россию врагу, мы отдали её народу. Хотя, как знать, восстания плебса в древнем Риме приводили более к хаосу, чем к демократии, - видно было, что адмирал сам в чем-то сомневается, еще не определился окончательно в своей позиции. -Казимир Филиппович, я недавно читал мемуары некого Гаспаррони, итальянского Робин Гуда, много лет воевавшего с австрийскими оккупантами... Знаете, если немецкие приспешники останутся у власти, я последую его примеру и уйду в партизаны. Сибирь большая, не чета Италии, можно укрываться и бороться десятки лет... -Довольно, молодой человек, не будем спорить, время решит все за нас... Не понимая политических действий адмирала, оставшегося командовать укрепленным районом в этой неразберихе, когда многие достойные офицеры под разными предлогами уезжали с севера, Кураев уважал в Кетлинском интеллигентного и высокопрофессионального офицера. Наверное, такими были Крузенштерн, Литке, Макаров... Таким, по мнению многих флотских офицеров, особенно молодых, был и бывший командующий Черноморским флотом адмирал Колчак, стремительно взлетевший по служебной лестнице именно в годы войны. ххх Назначения Кураев не дождался. В начале января Кетлинского застрелили. Кто его убил и почему, сразу не смогли выяснить. Хотя и начальник штаба укрепленного района Веселаго, старый сослуживец адмирала по Черноморскому флоту, и революционные власти в лице Центромура и Мурманского Совета, прилагали усилия для объективного расследования. Новые события заслонили смерть адмирала - на Мурмане высадились англичане.
   Начало охоты (Зимовье на берегу Оби. Февраль 1918 года.)
   Проснулся Семен от голоса Федора Вокуева. Пожилой охотник, примостившись на чурбачке у железной печки, неторопливо рассказывал что-то интересное. По крайней мере, все слушали затаив дыхание. Лишь потрескивали дрова, да иногда звякала чья-то кружка. Вот уже неделю маленький отрядик Егора Чуприна, к которому прибился и Семен Канев, отсиживался в зимовье на берегу одной из обских проток. Командир решил потренировать соратников в стрельбе и воинских приемах, а заодно и наметить план дальнейших действий. Здесь, вдалеке от чужих ушей и глаз, сделать это было очень удобно. ...-Где-то в верховьях Сыни или Сосьвы, будто бы скрывают остяки своего главного идола - Золотую бабу. Прислуживают бабе молодые девушки, - рассказывал Федор. - Бывает, молодки эти выходят к охотникам и рыбакам. Добра от таких встреч не жди. Дед мой частенько вспоминал такой случай. Раньше в Обдорске собирали ясак с окрестных самоедов и остяков. Собравши, везли под сильной охраной в губернию. Вот так, к концу зимы собрали обоз. Самое ценное -соболя и ассигнации, в больших мешках запечатанных сургучными печатями - были в крытом возке у исправника. Охрана с оружием - берданками да револьвертами. Поехали зимником, по той стороне Оби, где устье Соби. Дорога узкая, с наезженного пути в сторону не сойти, снегу много навалило. Недалеко от Обдорска и отъехали, где -то у священным местом остяков -Атларвоша, вдруг передние сани стали. Впереди на дороге стояла крытая купеческая кибитка. Исправник соскочил со своих саней и к кибитке: вдруг какой именитый человек повстречался. Видит - коренная лошадь лежит на снегу, на дороге, около неё кучер вошкается, пытается поднять. Рядом богато одетый мужик прохаживается - в шубе с енотовым воротником и бобровой шапке. Видит исправник - в кибитке сидит хорошенькая барышня. Наряды городские, а сама лицом будто остячка. Исправник-то, сам мужик молодой да ядреный, тут подумал, может какая сродственница остяцкого князя Тайшина в Березов, а может и дальше куда собралась. Загляделся на неё исправник, а потом вежливо так спрашивает, что с ними приключилось. Мужик-то и отвечает, что коренная занемогла, придется подождать, авось отлежится. Да вот спутницу свою он оставлять на дороге не хочет, может с обозом довезут её до села Мужи, а там и он подоспеет. Дескать, у церкви его хороший знакомец-зырянин живет, даже фамилию с прозвищем назвал. "Мы как раз туда и едем", - отвечает исправник, а сам глаз с красавицы - остячки не сводит. "Уж не откажемся от вашей любезности",- говорит мужик. Исправник аж заулыбался от удовольствия, что ему такую красоту-то доверили. За ручку проводил её до своей кибитки, подсадил, укутал в тулуп. Одного охранника, что при себе держал, пересадил на другие сани. Обтоптали снег сбоку от лежащей лошади, чтобы можно было объехать и тронулись дальше в путь, благо погода была хорошей, день уже длинный. К сумеркам, думали, до Мужей доберутся. Мужик-то на прощание что - то крикнул, видать удачи в пути пожелал. Ближе к ночи добрались до села. Поднялись с реки к церкви, возчик остановился у назначенного дома и кричит исправнику: "Приехали, ваше благородие!" А из кибитки никто и не отзывается. Обоз-то весь остановился, с других саней возчики да охранники пососкакивали, спрашивают, почему встали? "Молодку высаживать надо, а они не отвечают, спят видать крепко", - отвечает ихний возчик. А сам -то отвернуть полог не решается, вдруг в морду схлопочет, ежели помешает исправнику любовь крутить. А то, что у них там уже амуры начались, никто не сомневался. Исправник был мужиком справным и очень уж до девок охочим. Топтались, топтались рядом с кибиткой, пока самый смелый не заглянул внутрь. Видит- спит бравый молодец, а молодки -то и нет. Нет и мешков с соболями и ассигнациями. Растолкали исправника, а он будто пьяный, ничего понять не может. Больше недели, пока до Тобольска ехали, приходил в себя. -А кто та девица была?- поинтересовался кто-то из слушателей. -Вот из тех, кто при Золотой бабе состоит и была. Видать баба ясак отдавать не хотела, да и заслала свою помощницу, чтобы одурманить исправника... -Сколько же золота теперича у этой бабы?! - с восхищением и завистью произнес один из отрядовцев, - пошарить бы в тех краях. -Какое пошарить, даже исправник Ямзин туда ездить опасался. -Дак исправник ихних богов боялся. А нам боги нынче нипочем. У нас Маркс бородатей всех апостолов. -Командир, к масленице-то возвернемся? - спросил у Егора молодой мужик-зырянин. -Вот подготовимся к свержению буржуйских прихвостней - волостного земского собрания, тогда и вернемся. Не сумлевайся, к масленице будет и у нас праздник. Масленицу в Обдорске праздновали по-сибирски широко и лихо. Несколько месяцев крепких морозов и длинных зимних ночей словно настаивали людскую энергию, она глухо бродила, накапливая силу и крепкий градус, а потом шумно вспениваясь, вырывалась в масленицу на волю и еще долго куролесила и пела, плясала и неистовствовала. В эти дни каждый уважающий себя житель села считал своим долгом прокатиться на лошадях по Царской улице. Лошади и упряжки украшались самодельными цветами и лентам; хозяин, в лучших зимних нарядах восседал на облучке, домочадцы, щелкая кедровые орехи, галдели в возке, шумно обсуждая обновки соседей и друзей. Много было и ряженых. Смешно разодетые зырянские парни играли на гармошках и балалайках, девицы и дети пугали прохожих самодельными личинами. Блины и оладьи ели в каждом доме, благо село славилось по Северу своей зажиточностью. Вечером, когда в двух обдорских церквях звонили к вечерне, шум праздника становился иным: больше было пьяных слез и нестройного душевного пения. Выявлялись скрытые обиды, обнажались грехи...
  
   ххх
  
   В полдень отрядники отправились стрелять. По сути, стрелять-то все умели, сызмальства охотились. Если в средней полосе ружье у крестьянина считалось чуть ли не предметом роскоши, то здесь, в Обдорске, почти в каждом доме были незатейливые "тулки" и "ижевки", встречались дорогие немецкие "Зауэры", и экзотические японские "Арисаки", невесть какими путями оказавшиеся в сибирской глубинке. Егор Чуприн на стрельбах расчитывал решить главную, как он мыслил, задачу - научить мужиков беспрекословно выполнять команду "пли". Он хорошо запомнил слова пожилого штабс-капитана из учебного батальона: -Для солдата главное - не только хорошо стрелять и колоть штыком, еще важней - без лишней мысли в голове выполнить команду на открытие огня. Думать здесь нет надобности. Мужики, растянувшись цепочкой, вышли к обрывистому заснеженному берегу Оби. Высокие ели наверху стояли частоколом, некоторые из них, оказавшиеся у самого обрыва, уже клонились к реке, чтобы весной, когда половодье подмоет берег, унестись к холодному океану. Егор разделил подчиненных на пятерки, назвав их отделениями. Так выглядело солидней. Двух десятков мужиков даже на полный взвод не хватало. Стреляли по команде в старую рукавицу, да английскую жестяную банку из под масла. Стреляли, в основном, залпами. Необъятный простор реки глушил звуки выстрелов, лишь с веток елей осыпался снег. -Ну- ка, Венька, добеги до того шеста, - вдруг обратился Егор Чуприн к юноше в черном пальто, перепоясанном тонким ремешком. Венька был сыном уездного чиновника из Березова, нынче подвизавшийся в инородческой управе по писарской части. Отец еще в начале семнадцатого года отправил отпрыска в Обдорск, подальше от воинской повинности. В отряд же он попал в поисках приключений и острых ощущений. Шест торчал шагах в ста от линии огня, непонятно кем и для чего воткнутый в береговой откос. Юноша, найдя его взглядом, вопросительно обернулся к командиру. -Беги, беги, потом узнаешь зачем, - улыбнулся Егор. Когда Венька, проваливаясь в снегу и тяжело дыша от усердия, отбежал шагов на пятьдесят, Чуприн вдруг резко скомандовал: -Первое отделение, по движущейся мишени..."пли"! Защелкали взведенные курки, клацнули затворы, но никто не решался стрелять. Да и как стрелять-то по своему парню. Только утром вместе чаи распивали. -Выполнять революционный приказ! "Пли"! - зверски заорал Чуприн и наставил свой взведенный наган на шеренгу первого отделения. Резко громыхнул первый выстрел, за ним нестройно прозвучали еще несколько. Бегущая фигура остановилась, полуобернулась и ...упала. -Братцы, чёй-то мы натворили?! -заверещал кто-то из отрядников. -Убили однако парня... -Молчать! Его отец над ссыльными измывался, классовый враг, гад и кровопийца! -опять заорал Егор, - и сын его враг, предать нас хотел. Думаете зазря он с нами пошел. Говори, зазря? Он схватил за грудки одного из сомневающихся, тряся перед его лицом взведенным наганом. -Дык кто его знает? -Кто сомневается, выходь со строя, - угрожающе - спокойно произнес Чуприн. Все остались там, где стояли. ххх
   Убитого Веньку наскоро засыпали снегом под обрывом, зная, что весной река унесет труп к океану, если, конечно, не съедят до этого волки. В апреле 1918 года земская власть в Обдорске была свергнута и создан первый Совет. Его председателем избрали Максима Гаврюшина. Одним из первых решений Совдепа было создание красногвардейского отряда для поддержания революционного порядка и защиты новой власти. Из этого следовало, что значительная часть населения зажиточного села отнеслась враждебно к новой власти, раз возникла необходимость защищать её с оружием в руках. У земских властей вооруженных отрядов не было. В красную гвардию Обдорска записалось около 30 человек, в основном, бедняков и оставшихся ссыльных.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Часть II
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Чужой причал. (Архангельск. Май 1918 года)
   Над Архангельском звучали колокола многочисленных церквей. То редкий и густой -кафедрального собора, то звонкий и частый перезвон - окраинных церковушек. Звуки эти далеко разносился над деревянными крышами, вспугивая стаи воронья и беспокоя флегматичных бакланов. -Как будто набат на борьбу с супостатом, - проронил поручик Кудельников. Кураеву же этот перезвон напомнил звуки колоколов родных тобольских церквей - Софийской, Троицкой, Преображенской... Бывшие офицеры расположились в глубине одного из архангельских дворов, чистя картошку на ужин. В небритом, одетым в темную косоворотку мужике мало кто признал бы блестящего флотского мичмана. Кудельников вообще напоминал грузчика с Бакарицы. Владимир попал в Архангельск ранней весной. После убийства адмирала Кетлинского и фактического перехода власти в Мурманске к проанглийским силам, он посчитал себя свободным от всякого рода обязательств перед союзниками и, с согласия командования флотилии, выправил себе отпуск по болезни, надеясь как-то добраться до родного Тобольска. Не без труда доехав до Архангельска, застрял в этом переполненном людьми и надеждами городе. Здесь же, на толкучке, продавая суконную флотскую шинель, познакомился с Аркадием Кудельниковым - тот набирал охрану на военные склады, опытным глазом вычисляя в толпе бывших офицеров. Как оказалось, на складах в окрестностях города скопилось громадное количество грузов, полученных в свое время от союзников. По причине фактического прекращения войны с Германией и нерасторопности новых властей, наиболее ценные из них стали потихоньку расхищаться местными жителями и представителями многочисленных воинских формирований непонятного предназначения и подчинения. Как пояснил Кудельников, большевистские власти не нашли более подходящей охраны, как бывших офицеров, маявшихся от безделья в городе. Новоявленным сторожам выдали матросские бушлаты и новенькие трехлинейки, положили немудреный паек, преимущественно из английских консервированных продуктов - они хорошо менялись на хлеб и картошку, обещали английские ботинки к зиме. -Аркадий, не слышал, в городе большевистский комиссар появился, Кедров фамилия. Не из сибиряков ли будет? -Сомневаюсь, Цейдербаумом был твой сибиряк по рождению. Кедров - это псевдоним. Так принято у большевиков, настоящую фамилию скрывать, -Кудельников иронично усмехнулся и ловко поддел ножом очередную картофелину. Кураева как-то неуютно было в Архангельске. Чужой город, хотя и с налетом родных северных примет, отсутствие привычных служебных обязанностей и хороших знакомых - все это заметно угнетало молодого человека. Не так давно, общаясь с одним из офицеров-сторожей, он узнал, что группа молодежи готовится отправиться в Сибирь, через Печору и Вятку. Путь предстоял трудный, сквозь тайгу, мятежные села, территории независимых коммун и республик. Подготовка шла тайно, так как все знали, что в Сибири зарождается серьезный очаг борьбы с большевиками. Мичман, накоротке пообщавшись с одним из инициаторов рискованного предприятия, уже принял для себя решение: если видимых изменений в судьбе в ближайшее время не произойдет - присоединиться к этим храбрецам. Авторское отступление. Путь северной тайгой в Сибирь действительно был опасен. Вот какое описание одной из таких экспедиций, организованных уже в 1919 году командующим белыми силами Северной области, обнаружил автор в воспоминаниях генерал-лейтенанта Владимира Владимировича Марушевского, вышедших в эмиграции: "В конце марта архангельскому фронту удалось осуществить посылку 1-й сибирской экспедиции для фактической связи с армиями адмирала Колчака. Экспедиция была подготовлена весьма тщательно, как в смысле запасов продовольствия, так и в смысле выбора перевозочных средств, материальной части и состава оленей, на которых был совершен весь путь. Все то, что происходило в эту эпоху в районах верховья Печоры, далеко превосходит самые фантастические романы. В этих глухих местах между Усть-Цильмой и, примерно, Чердынью - революция потеряла уже давно свои политические признаки и обратилась в борьбу по сведению счетов между отдельными деревнями и поселками. На почве одичалости и грубых нравов местного населения борьба эта сопровождалась приемами доисторической эпохи. Одна часть населения зверски истребляла другую. Участники экспедиции видели проруби на глубокой Печоре, заваленные трупами до такой степени, что руки и ноги торчали из воды. Голод и нищета при жестоком морозе давали картины, не поддающиеся никакому описанию. Вооружения и средства этой войны были, конечно, самыми примитивными. Пускались в ход и охотничьи ружья, и вилы, и просто дубины. Одна из деревень для устрашения врага изобрела пушечные выстрелы. Мешочки с порохом подвешивались к многосаженным соснам и взрывались. Шум и страшный треск ломающегося дерева наводили панику на противника. Разобрать на месте, кто из воюющих белый, а кто красный - было почти невозможно. Отравленные ядом безразличия, группы этих людей дрались каждая против каждой, являя картины полной анархии в богатом и спокойном когда-то крае." Ранним утром следующего дня Кураева арестовали. Во двор тихо зашли два угрюмых неразговорчивых латыша и маленький юркий китаец в кожанке, осторожно открыли дверь веранды, где спал мичман и разбудили крепким ударом сапога в бок. Буквально оглушенный подобным пробуждением, Владимир с трудом оделся. Бушлат пришлось оставить, тычок приклада бесцеремонно указал направление в сторону двери. Возмущаться и что-то доказывать было бесполезно, вооруженные люди или не говорили по-русски, или специально орудовали молча. Город еще спал. Лишь по деревянным тротуарам бродили голодные собаки, опасливо обходя вооруженную группу людей, да где-то уже кричали петухи и с реки доносился звук проходящего парохода. По дороге мичман, лихорадочно размышляя, пришел к выводу, что большевикам его кто-то сдал. Вряд ли это сделал Кудельников. При всех своих разбойничьих повадках, поручик представителей новых властей ненавидел. Выходит, предатель находился среди тех, кто собирался уходить в Сибирь. Других вариантов просто не было. -Ну, сволочь офицерская, попался?- маленький рыжеусый большевистский начальник почти весело и приветливо оглядел полуодетого Кураева. Мичман промолчал. Подтверждать, что попался, было бы глупо. Он стоял в небольшой комнатушке перед крохотным, явно дамским столиком, за которым восседал допрашивающий. Столик, судя по всему, подбирался под его субтильную комплекцию. Рыжеусый покопался в бумажках, кучей лежащих на столе, что-то нашел и ехидно поинтересовался: -Завсегда так молчишь, мичман Кураев? -Да, я быший мичман флота Кураев, -чуть волнуясь произнес Владимир. Большевик каким-то внутренним чутьем почувствовал его неуверенность и, явно принимая его за страх, горделиво оглядел конвоиров, столпившихся за спиной арестованного, дескать, быстро контру расколол: -Бери бумагу и пиши повинную. Тут уж Кураев не сдержал улыбки: -Да не в чем мне, собственно, признаваться. Рыжеусый аж покраснел от такой наглости, вскочил со стула, начал шарить рукой по боку, отыскивая задвинутую почти на задницу кобуру. -Ах ты гад недобитый, еще насмехаешься. А ну его в нужник. Латыши и неугомонный китаец деловито поволокли Кураева в указанном направлении. Вероятно, арестантская располагалась в каком-то общественном заведении. По крайней мере, место общего пользования было просторным помещением в три зловонных, давно не чищенных отверстия. Сам рыжеусый остался в своем импровизированном кабинете, за дамским столиком, нервно поигрывая пистолетиком.. -Руки, руки вязать надо, - суетился китаец. Кураева свалили на осклизлый пол, связали руки и ноги. От ног веревку протянули к заведенным назад рукам. -Давай, давай, - командовал молчаливыми латышами китаец. Те действовали слаженно и быстро, по всему видать, наловчились. Схватив сзади за веревку, отчего Кураев выгнулся подобно сибирскому коромыслу, сунули головой в отверстие и методично стали окунать в зловонную жижу. Кураева судорожно вырвало, он что-то глотнул, задыхаясь и, где-то через минуту, потерял сознание... -Мичман, мичман, очнитесь!- чей-то требовательный баритон вернул его к ощущению действительности. Кто-то, видимо уже не в первый раз, окатил его холодной водой. Глаза с трудом открылись, чья-то наголо обритая голова высветилась на фоне крохотного мутного оконца. Мичман лежал голый, на земляном полу полутемного подвального помещения, по углам и вдоль стен которого сгрудились десятки людей. -Крепитесь, мичман, вы еще живы,- грубовато произнес тот же голос. Как выяснилось, в камере тоже наловчились приводить арестованных в себя после варварской экзекуции в нужнике: запаслись водой в специально вырытой для этого яме, соорудили под стеной сток. Правда, отмытых и пришедших в сознание офицеров, а в подвале находилась преимущественно эта категория врагов пролетарской революции, особо не беспокоили... до вызова на расстрел. Как оказалось, после сортира комиссары уже не допрашивали, о кормежке и речи не шло - какая разница, сытым умирать или голодным. Расстреливали же каждый вечер. Кураев оказался прав в своих подозрениях, почти все, кто хотел отправиться в Сибирь, оказались в этом подвале. Выяснять, кто предал, никому уже не хотелось, все ожидали неминуемого расстрела. Главный большевистский начальник Архангельска комиссар Кедров - высокий и красивый, с горящим пламенным взглядом карих глаз, не щадил врагов революции, требуя от подчиненных такой же беспощадности.
  
   ххх
  
   Недолго пришлось находиться мичману в темном и душном подвале. Уже вечером за дверью затопали тяжелые солдатские сапоги. -Кураев, на выход! -зычно крикнул в темноту подвала охранник. Повели по узким вонючим коридорам куда-то наверх. Почти голый, в рваных солдатских портках, мичман уже не реагировал на окружающее, сосредоточив взгляд на спине переднего конвоира. Лишь бы вновь не повели в нужник. Он был сломлен и унижен. Не столько физически, сколько нравственно. Прежние мечты, стремления, даже физические желания ушли куда-то в глубину подсознания. Хотелось удариться головой о стенку, чтобы навсегда уйти из этого жестокого и чужого мира... -Кураев! Мичман брел, тупо глядя вперед. -Кураев! Вроде знакомый голос, Бог с ним, лишь бы скорее во двор, к стенке... -Стой, сволочь! Передний конвоир почему-то отлетел к стенке. Кто-то рванул мичмана за руку, развернул. Перед Кураевым стоял Степка Терентьев - земляк и мятежный матрос. Нет, это уже был не тот озлобленный матрос, а уверенный в себе большевистский комиссар, с ног до головы увешанный оружием, в офицерской гимнастерке и высоких лаковых сапогах. -Что, в расход? Кто велел!- уже обращаясь к конвоирам властно поинтересовался Терентьев. -Товарис Онопко велела, -угодливо заверещал китаец. -Забираю в штаб. Онопке передашь, что сам разберусь с контрой, -распорядился Терентьев. -Иди к выходу, мичман. Терентьев действительно оказался комиссаром одного из отрядов, сформированного из моряков и рабочих железнодорожных мастерских. Было заметно, что отряд этот выгодно отличается от прочих дисциплиной и воинской выправкой. У входа в штаб стоял часовой при винтовке с примкнутым штыком. В коридоре сидели, застегнутые на все пуговицы, вестовые. Молодой, затянутый скрипящими ремнями командир, судя по всему, бывший офицер, четко доложил о том, чем занимается личный состав.
   ххх -Ты знаешь, Онопке в царской тюрьме все внутренности отбили, оттого и злой на вас, опричников. Ведь он еще в реальном учился, когда первый раз в кутузку попал, - рассказывал Терентьев, вальяжно развалившись на большом, уже изрядно замызганном плюшевом семейном диване, явно реквизированном из соседнего купеческого особняка. Кураеву не хотелось с ним общаться. -Да ты понимаешь, что я тебя, контру, от смерти спас! - вдруг взъярился земляк. -Разве я просил об этом? -Дак я прознал, что офицерики в Сибирь навострились. Вдруг фамилию знакомую в расстрельных списках встречаю. Ну, думаю, земляк домой собрался. За тебя Онопке пришлось пару наших заложников отдать. Не кручинься, их уже в распыл пустили. Кураев слушал и не слушал. Мысли путались, ему хотелось забиться куда-нибудь в угол выть, выть как побитой собаке...
   Белый шаман (Берег озера Нейто. Июнь 1918 года)
  
   Уполномоченный Березовских революционных властей Игнатий Фурман торопил самоеда, правившего оленьей упряжкой из четырех выносливых хоров. Нарты легко скользили по сырому мху и к вечеру он надеялся добраться до стойбища. Фурман - бывший ссыльный эсер, оказавшийся в Берёзове за год до войны и по этой причине избежавший отправки на фронт, не сумел после Февральской революции выехать в родной Минск. Во-первых, город мятежной юности оказался на территории, захваченной германцами; во-вторых, отец девицы Анютки, забрюхатевшей от него в Берёзове, пообещал пристрелить его в пути, если покинет женку с дитем. Зная, что старый охотник бьет белку в глаз, Игнатий решил не рисковать своей жизнью, целиком и полностью посвященной революции. Когда в уездном центре узнали, что на юге губернии контра подняла голову, а какие-то чехословаки разгоняют совдепы, Фурман решил спешно отправиться на Обдорский Север. В Обдорском волостном Совете, куда он прибыл с инспекцией и руководящими указаниями, посетовали на то, что, дескать, не удается охватить тундру всей полнотой революционной власти. Самоеды, как несознательный и лишенный пролетарского чутья элемент, своих старшин и шаманов не свергают, в большевики не записываются. Фурман решительно не согласился с такой постановкой вопроса, обвинив местных товарищей в бездеятельности и нежелании выезжать в массы. Заприметив среди актива полногрудую и безрассудно преданную идеям свержения прогнившего строя деваху - Таньку Полунину, решил личным примером показать, как надо возбуждать массы в глубинах тундры. Девицу взял с собой. Из села выехали на вместительной бударке с гребцами. Миновав становище Хэ, высадились на западном берегу Обской губы, Там, в ближайшем стаде, реквизировали оленей. Выехали десятью упряжками. Кроме проводников-самоедов и грудастой активистки, Игнатий взял в попутчики богатыря - зырянина из революционного отряда Егора Чуприна. Зярянин этот славился тем, что одним ударом кулака в лоб валил быка-хора. В тундре его боялись и уважали. Не забыли и оружие - каждый был при нагане и карабине. За день до отъезда, еще в Обдорске, Фурман распорядился пустить по тундре слух, что едет большой начальник - для отмены всех царских долгов и недоимок. Слух покатился впереди аргиша, возбуждая любопытство и надежды у всех тундровиков. Бедные, как всегда, были должны богатым, богатые порядочно задолжали за годы безвластия казне.
   ххх
  
   Майма чинил нарты, выстругивая острым ножом новые копылья и негромко напевал. Пел о том, что олени здоровы, прошедший месяц комара, выдавшийся холодным и ветреным, оказался не таким уж трудным для стада, жена ждет второго ребенка и впереди еще много- много удачных и счастливых дней. Эта песня предназначалась для окружающего его мира: жены, ребенка, чума, оленей, журчащего рядом ручья... Она словно нанизывала на нитку монотонной мелодии бисер разнородных предметов и явлений, объединяя их в единое целое, что составляет мир кочевого самоеда. Юноша пел и одновременно, где-то в глубине души, слагал вторую песню. Песню без слов, не предназначенную для этого мира, а адресованную духам, тем самым, которые даровали ему сегодняшнее счастье. И в этой беззвучной, мысленной песне он благодарил хозяина Белого острова - Сэро Ирику. Благодарил за то, что его посланец - белоголовый старик-луци принес в чум Маймы счастье. И еще благодарил за то, что старик открыл ему тайну, о которой знали лишь они двое - вот уже второе лето Майма привозил откуда-то из тундры громадные клыки легендарного подземного зверя, жившего здесь еще задолго до того, как пришли сюда предки самоедов. За один клык приезжие торговцы давали хорошее нарезное ружье, что соответствовало десятку оленей, а клыков юноша всегда привозил не меньше четырех. Никому и никогда Майма вслух не говорил, где берет эти клыки. Об этом знал лишь старик-луци. Два года назад, когда к найденному в тундре старику, так и не пришедшему в себя, пригласили шамана из соседнего рода, тот, уйдя надолго к богам, возвестил, что луци ... тоже шаман -тадибя. Так род Морских ракушек обрел своего шамана, сильного шамана. И действительно, вскоре выздоровев, Белый шаман, так назвали старика, с трудом вспоминая свое прошлое, мог предвидеть будущее и обладал способностями совершенно точно угадывать приближение дождя, ветра и других жизненно важных для тундрового кочевника погодных явлений. Кроме того, Белый шаман обладал способностями читать мысли, а это не всякий тадибя мог делать. Довольно быстро луци освоил язык самоедов и, уже через год после его появления в чуме Маймы, все окрестная тундра считала, что Белый шаман давно кочует с родом Морских ракушек. С приходом Белого шамана у Маймы прекратился падеж в стаде, а те олени, которые присылались в подарок и благодарность старику, тот передавал в общее стадо семьи. В чуме появился долгожданный ребенок, на подходе - второй и это тоже случилось после появления луци. Но, главное было в том, что старик стал для Маймы главным советчиком во всех делах и поступках, заменив умерших во время эпидемии сибирской язвы отца и мать. Как-то естественно он стал авторитетом и для всего многочисленного рода. К нему за советом - отправлять ли ясак в Обдорск, когда тамошние власти передрались и стреляют друг в друга, приезжали главы самых богатых родов ямальской тундры. Старик редко бывал в чуме, разве что в самые сильные морозы и метели. Обычно, когда останавливались на длительные или короткие стоянки, уходил на вершину ближайшей сопки и подолгу неподвижно сидел там, устремив взор к горизонту. Ветер с Карского моря, всегда задерживавшийся на вершинах сопок, развевал длинные седые волосы. Бронзовое, обветренное лицо в глубоких морщинах оставалось всегда бесстрастным. Иногда, взмахом руки он подзывал кого-то из взрослых или детей и коротко сообщал, что едут гости или измениться погода. Майма, сам всю жизнь проживший в тундре и умевший предсказывать, никогда не мог определить, сколько дней будет длиться пурга, которая начнется только завтра. А старик это точно знал. Вот и в этот день фигура Белого шамана на вершине холма у озера Нейто своей неподвижностью напоминала сядая, поставленного далекими предками. Один из малолетних племянников скатился с холма к стойбищу с криком: -Гости, гости едут! Расспросив мальчишку, Майма уяснил, что шаман рекомендовал встретить гостей приветливо, но быть настороже и оружие держать рядом.
   ххх
   Светлые силуэты нескольких чумов и большое стадо оленей неподалеку показались сразу же, как аргиш уполномоченного достиг берега большого озера. Правда, стойбище располагалось на противоположном берегу и до него было еще ходу часа полтора. -Товарищ Фурман, стоянка-то богатая, оленей с тыщу будет, - сразу же определил вооруженный с ног до головы зырянин. -Вот и прощупаем, какое у хозяина будет мировоззрение, поддерживает ли нашу власть Если что, продемонстрируем нашу силу и мощь - отозвался со своих нарт Игнатий. Только Катьке Полуниной было не до демонстрации идей победившего пролетариата - ей давно уже стало плохо от длительной тряски на неудобных нартах, скудной походной пищи, гнуса и еще многого другого, что нужно молодой девушке в расцвете чувств и желаний. Короче говоря, франтоватый уполномоченный к ней еще не приставал. Пока добирались до чумов, Игнатий определил для себя характер разговора с зажиточным самоедом, судя по всему, мироедом и опасным для молодой революции элементом. Решил взять на испуг и, когда тот неминуемо наложит в штаны или еще там во что из исподнего, реквизировать оленей и раздать окрестным беднякам. Должны же быть батраки у богатея, - вон сколько оленей пасется. -Здорово, хозяин! - крикнул Фурман, когда упряжка, сопровождаемая собаками, приблизилась к самому нарядному чуму, крытому еще новыми нюками. -Ань торово,- вразнобой ответили с десяток самоедов, живописно расположившихся на небольшой площадке между чумами. Видно было, что большого энтузиазма по поводу прибытия нежданных гостей они не испытывали, но и заметной неприязни не высказывали. Тут же, после приветствия, все самоеды неторопливо разбрелись по своим делам. Остались лишь молодой круглолицый парень, да девица, закрывающая лицо нарядным цветастым платком. -Майма, старший рода, - наконец представился парень. Открытым лицом и веселым взглядом он ничуть не походил на мироеда, но Игнатий Фурман уже научился распознавать врагов революции под маской добродушных тундровиков. Вон, на Сосьве, с виду безобидные остяки вырезали целый отряд, направленный революционными властями для ликвидации туземных богатеев. -Ну, Майма, пойдем поговорим,- произнес Игнатий, решительно отшвырнув ногой стоящую у входа в чум ветхую деревянную чурочку, замотанную в какие-то тряпки. Юноша с девушкой коротко обменялись взглядами. Богатырь-зярянин тихо выругался. Проводники - самоеды сокрушенно развели руками. Жизнь самоедов, как и любых аборигенных народов Севера, изобиловала своими приметами и обычаями. Каждое действо, имеющее сакральное значение, содержало и какую-то практическую подоплеку, порой забытую новыми поколениями, но всегда чреватую положительными или отрицательными последствиями. Деревянная чурка была сядаем - семейным божком Маймы. Пнув сядая, Фурман оскорбил и хозяина. Сядая перед входом Майма поставил по совету Белого шамана. Именно покровитель рода должен был дать знак, как действовать в данной ситуации. Заметит гость сядая - хорошо. Сделает вывод - еще лучше. Не заметит - тогда главное слово за Маймой. Когда гости и хозяева набились в чум, Фурман решил обойтись без лишних церемоний и первым же вопросом поставить молодого богатея в тупик: -Слышал, как там тебя, Мамай, что по декрету новых властей ты должен своих оленей раздать беднякам. Тогда красный начальник из Обдорска не заберет тебя в тюрьму. -Майма меня зовут, - тихо ответил молодой самоед. -Какая разница. Сегодня ты Майма, завтра Мамаем будешь, а Куликовское побоище мы тебе организуем, будь спокоен, - угрожающе повысил голос Фурман. Майма про известный исторический факт ничего не слышал, но угрозу почувствовал и подумал, что гость собирается с ним бороться. Поэтому быстро скинул до пояса малицу и широко расставил ноги в бойцовской стойке. Но уполномоченный почему-то меряться силами не захотел и вместо того, чтобы скинуть, в свою очередь, щегольскую меховую куртку, фальцетом закричал: -Арестовать гада, в кутузку его, немедленно! Зырянин, не снимая с плеч винтовки, озадаченно поинтересовался: -А куда в кутузку-то? Можа на запасные нарты? Слово "арестовать" Майма уже слышал. В его присутствии, на Обдорской ярмарке, становой пристав как-то арестовал сородича из рода Яптик. Сгинул сородич, даже знакомые остяки из Березова ничего не смогли узнать о его судьбе. Ловко присев, молодой самоед мгновенно достал из под оленьих шкур заряженную винтовку. В спину зырянина и Фурмана тут же уткнулись по два ствола. Уполномоченный дернулся было навстречу Майме, вытаскивая из кармана наган, но крепкий удар прикладом по плечу парализовал правую руку и оружие с глухим стуком упало на землю. Танька Полунина с перепугу убежала в тундру. Никто за ней не погнался. -Вечером сама придет. Ладная девка, умирать не захочет, - философски заметил кто-то из стариков, устраиваясь на грузовых нартах, чтобы удобней следить за развитием ситуации. Обезоруженных гостей крепко связали тынзянами. Майма ушел к белому шаману, с вершины соседнего холма бесстрастно наблюдавшему за происходящим. Совещались они долго. Видно было, что юноша в чем-то убеждал старика. Самоеды терпеливо ждали. Уполномоченного и его спутников оставили в живых. Мужчинам сломали правую руку. Пришлось повозиться с богатырем-зырянином. Даже связанный, он долго сопротивлялся. Фурман лишь тихо выл. Девку- активистку уволокли в чум, куда поочередно зашли все мужчины стойбища. Утром всех их увезли на берег Обской губы, снабдив небольшим запасом продовольствия. Белый шаман убивать запретил. Когда несколько оленьих упряжек скрылись за сопками, Майма ушел на дальний берег озера. Там он впервые вслух запел свою сокровенную песню. Пел сквозь стиснутые зубы, с трудом выдавливая слова, обращенные к небесным богам и земным покровителям. Пусть слышат все враги за дальними сопками и озерами - Майма сильный и могучий, Майма не боится врагов и готов защитить свой чум и свой род...
  
   Текущий момент (Село Обдорск. Июнь 1918 года)
  
  
   Семен Канев шел арестовывать своего дядьку - тоже Канева, Петра Афанасьевича, по прозвищу Петь Мась. Дядька ему еще с детства нравился - удачлив был в делах и бесшабашен в поступках. Женку отхватил красавицу, дом построил в четыре окна по фасаду, в путину нанимал с десяток рыбаков. Правда, за будущей женой с год ухаживал, с Ирбитской ярмарки каменья драгоценные привозил. Дом сам поднимал с самаровскими плотниками. На плавных песках всю путину пропадал. Но при новой власти все равны. Богатые должны отдать нажитое, чтобы сравняться с бедняками. Петь Мась свое добро отдавать не хотел, латыша - милиционера кубарем спустил с высокого крыльца, предварительно сломав о косяк его винтовку. На заседании Совета долго не рядили, порешили так - для острастки несознательных зажиточных элементов и в ответ на бесчинства противников советской власти в Омске и Тюмени Петра Афанасьевича Канева покарать смертью. -Мы вправе пожертвовать одной личностью, чтобы в будущем счастливо жили десятки угнетенных, положение в республике нынче очень тяжелое, враг на подходе к Обдорску, - веско заявил член Совета Кузьма Первухин.
  
  
   Авторское отступление. Положение было действительно критическим. В мае 1918 года, примерно в то время, когда в северном Обдорске наконец-то установилась советская власть, на всем протяжении железной дороги, связывающей Поволжье с Сибирью, вспыхнуло восстание чехословацкого корпуса, формировавшегося на территории России для борьбы с немцами. Хорошо организованные и вооруженные, дисциплинированные войска выступили против большевистской власти. Они быстро овладели Самарой, Екатеринбургом, Тюменью, Омском... В ночь на 14 июня последние отряды красных спешно покинули Тобольск, 20 июня чехословаки заняли Тюмень. В политическом отношении чехословаки не были поклонниками диктаторской власти как красных, так и белых, поэтому попытались создать демократические, без кавычек, правительства в Самаре и Омске из представителей самого широкого спектра партий - от меньшевиков и эсеров до кадетов. С соблюдением всех демократических принципов в Омске было создано Временное сибирское правительство под руководством юриста Петра Васильевича Вологодского, некогда конституционного демократа, это правительство сразу же распустило на подконтрольной территории большевистские советы и восстановило земские учреждения. Только на Севере, в том числе и в Обдорске, еще продолжала существовать диктатура советов.
   Для ареста отрядили пять крепких вооруженных партийцев. Канев, уловив внимательно-настороженный взгляд Первухина, вызвался идти с ними. Семен старался не думать о дядьке. Вечером должна была состояться коллективная читка газеты "Правда", где он обязан высказать свою позицию по поводу победы революции в Германии. Егор Чуприн советовал держаться интернациональной линии. Выходит, надо поддержать германских самоедов в их борьбе с кайзеровскими угнетателями. Острастку решили дать сразу от калитки - застрелили охотничью лайку, смело бросившуюся на непрошеных гостей. Хозяин выскочил на крыльцо в одних подштаниках, но с ружьем. Правда, в соседей и знакомцев, пришедших его забирать, стрелять не стал, пульнул в небо, громко матерясь. На него навалились гурьбой, не давая перезарядить ружье. Тут с воплями выскочила женка с малыми детьми, начала царапать и кусать мужиков. Кто-то сгоряча хватил её кулаком. Порешили Петра Афанасьевича в овражке у остяцкого кладбища. Могилу копали два арестованных приказчика купца Корнильева. С последним пароходом их намеревались отправить в Тобольск, для следствия и суда, но события в губернии изменили планы - решили пока оставить в заложниках. Только своих, обдорских, можно было карать и миловать на месте. Тобольских трогать опасались, вдруг какой родственник в комиссарах ходит, пришлет комиссию или ревизию, а те постреляют без разбору, руководствуясь только классовым чутьем. Это был уже не первый расстрел в Обдорске. После установления рабоче-крестьянской власти "именем революции" здесь убивали не так уж и редко. По сравнению с прошлым, когда даже беглых ссыльных старались поймать живыми, без применения оружия, подобные меры новых властей кого-то из местной интеллигенции шокировали. Но таких было меньшинство. Обдорский мужик, в отличие от рязанского или калужского, издавна привык к крови. Правда, крови не человеческой, а звериной. Охотились здесь практически все, даже мальчишки имели ружья. Звук выстрела, отдачу приклада, запах пороха, агонию жертвы, алую кровь, вытекающую из перерезанного горла жертвы, даже солоноватый вкус горячей крови местные жители познавали с детства и привыкали относиться спокойно к смерти. Революция, обрушившая веками складывающиеся устои, исковеркавшая межчеловеческие отношения, обострившая инстинкты и чувства, превратила соперника в врага и лишение жизни стало наиболее простым способом разрешения конфликта. Тем более, в Обдорске уже знали, что в июле, в не таком уж далеком по сибирским меркам Екатеринбурге, расстреляли самого царя со всем семейством, включая наследника и царевен. Вечером, обрядившись в новую рубаху, Семен отправился на громкую читку рабоче-крестьянской газеты . Жена особой радости по этому поводу не высказала. -Небось напьешься опосля? - поинтересовалась раздраженно. -Не в пивное заведение иду, линию правильную вырабатывать будем, а для этого трезвая голова нужна, - обиженно отозвался муж. Расправив бумазеевую рубаху под узким наборным ремнем, Семен не спеша поднялся со своей Подгорной улицы к центру села. Вечер в этот осенний день выдался тихим и почти летним. Наслаждаясь последним теплом, расселись по завалинкам старики и дети. В стайках и конюшнях сыто и лениво мычала, блеяла и ржала четвероногая живность. От всего этого веяло зажиточностью и покоем. В одном из помещений здания туземной управы, где собрались партийцы и сочувствующие, дым стоял коромыслом и галдеж выплескивался на улицу - обсуждали текущий момент. -Отделяться нам надо от Березовского уезда! -кричал худосочный фельдшер Попов.- -А как губерния на это посмотрит, обвинят в местничестве!- пытался перекричать его Кузьма Первухин. -В губернии сейчас чехословаки власть узурпировали, мы в этой политической ситуации самостоятельность можем проявить... Большинство партийцев было за отделение, тем более, что планировалось создать свой Исполком с разными ответственными отделами, начальниками которых каждый мнил себя. Решили выйти с предложением в губернию, когда там окончательно восстановится советская власть. Читка газеты "Правда" и обсуждение проблем мировой пролетарской революции началось с небольшого скандала. В помещение ворвалась жена одного из сочувствующих, баба здоровая и голосистая. Мигом раскидав мужичков, заслонявших родимого, схватила его за шиворот и поволокла к выходу. -Пошто тут прохлаждаешься?! Корова за рекой не доенная, дитё молочка просит, а ты тут горлопанишь! -Дык, сама бы и съездила за буренкой. -А ты мне на что? Мало того, что на перине толку от тебя нет, еще и от работы отлыниваешь. -Не буду я корову доить, мне революцию делать надоть. -Я те не буду, я те отлыню! Не можешь мои титьки тискать, будешь коровьи доить. И ведь уволокла, несмотря на все протесты партийного актива и наган Кузьмы Первухина. Угомонив присутствующих, несколько смущенный происшедшим, Первухин начал громкую читку газеты. После каждой статьи устраивали дискуссию, определяя генеральную линию. Семен с трепетом ждал статьи о положении угнетенного класса в Германии. На ячейке сочувствующих загодя определили, кто по какой статье выступает. Семену досталась далекая и враждебная страна, которая почему-то ассоциировалась с Ущельем шаманов на Полярном Урале: что там происходит - непонятно, но то, что происходит что-то враждебное - несомненно. -Я, того, категорически не согласен с линией германских буржуев. Ихним национальным остякам и самоедам надо сплотиться вокруг партии пролетариата, - горячо начал Семен Канев. Далее он сумбурно говорил о неминуемой победе пролетарской революции во всем мире, светлом будущем, за которое надо бороться с оружием в руках... -В Германия нет самоедов, - прервал его словословие латыш Зиемелис. -Германия страна империалистический, но культурный. Самоед, зырян и прочий дикий народ у вас в Россия живет. Семен, смешавшись, начал хватать ртом воздух, чтобы достойно ответить, но тут его уже остановил Первухин: -Повышать надо личный кругозор, товарищ Канев. В следующий раз опять расскажете нам о политической ситуации в Германии.
   ххх Поздно вечером в дом Петра Афанасьевича пришел милиционер латыш Зиемелис, намедни спущенный хозяином с крыльца. Громко топая сапогами по крепким половицам, он уверенно прошел в горницу. Отшвырнув шестилетнюю девочку, выскочившую навстречу, набросился на хозяйку, навзничь лежащую на кровати. Долго и молча бил, затем так же, не спеша, насиловал.
   Рыдающая, насмерть перепуганная девочка прибежала к Каневым. -Иди, ирод, спасай сродственницу! - запричитала Серафима, расталкивая уже задремавшего после хорошей кружки первача Семена, -насильничает её латыш... Семен схватил свою берданку, сунул в карман горсть патронов и бегом бросился вверх по улочке к дому дядьки. Расстрел Петра Афанасьевича он воспринял как-то спокойно, почти одухотворенно - дескать, ради общей свободы, равенства и братства даже родственника не жалко. Но насилие над его женкой могло породить слухи, что родственницу безвинную бросил на растерзание. Тем более, что самоуверенный и больно умный латыш давно не нравился Семену. Влетев в горницу, Канев буквально ткнулся носом в грудь Зиемелису. Латыш был высок и худ. Пока Канев приходил в себя, милиционер вырвал у него берданку и сильным ударом кулака послал в дальний угол. -Ты что, парень, умирать захотеть? -Сволочь нерусская, убью! Почто девку снасильничал? Латыш раскатисто засмеялся и с грохотом уселся на широкую и крепкую скамью у печки. Однако глаза его настороженно и цепко следили за парнем.
   -Девка врага революции есть теперь наш презент. Семен наконец-то оглядел взглядом горницу. Дядькиной женки нигде не было видно. -Да ладно, погорячился я, - примирительно вымолвил Канев, поднимаясь с пола. -Иди медленно выход,- скомандовал латыш. Осторожно пробираясь к выходу, Семен, будто споткнувшись, подхватил лежащую у поддувала печки тяжелую кочергу и без размаха, коротким тычком попытался свалить с ног Зиемелиса. Однако тот был настороже и парень вновь получил крепкий удар, теперь уже в лицо, отчего сразу потерял сознание. Очнулся он от яркого света семилинейной лампы, поднесенной прямо к разбитому лицу. -Да он пьяный, товарищ Зиемелис, вишь как разит. -Он не пьяный, он защищал контру очень трезво. Рядом со своей головой Семен рассмотрел начищенные сапоги командира отряда Егора Чуприна. Парня подняли и, схватив под руки, куда-то повели.
   В селе уже спали. Ранний сентябрьский закат разогнал сумерничавших стариков, яркий серп луны поднялся над горизонтом, с реки заметно потянуло холодом. Лишь кое-где бдительно перекликались собаки, да со стороны миссионерской церкви доносился глухой стук топора - кто-то торопился подвести под крышу сруб новой избы к первому снегу. Окончательно Семен пришел в себя в той самой комнате инородческой управы, где проводили читку газеты "Правда". Егор Чуприн нервно прохаживался из угла в угол. -Не ожидал я от тебя, товарищ Канев, такой мягкотелости. -Дык, баба-то не виновата, что Петь Мась контрой заделался. Чуприн остановился, внимательно оглядел понурую фигуру Канева, задумчиво постучал костяшками пальцев по столу. Затем, словно принимая нелегкое решение, сказал: -Сейчас мы вас отпустим домой, правда, без винтовки, а утром будем разбираться. Кстати, жена врага революции, которую ты пытался защищать, умом тронулась. Утра Семен Канев ждать не стал. Этой же ночью посадил в лодку бударку жену с дядиной дочкой, взял ружье с патронами, теплую одежду, рыболовные снасти и ушел на веслах в протоки Оби, где у него в потаенном месте стояла охотничья избушка. Через неделю в Обдорск пришли белые. Пароход с вооруженным отрядом подошел к селу белой июньской ночью. Часть отряда высадилась с лодок, часть с парохода. Совет разогнали, его членов арестовали и вывезли в Тобольскую тюрьму. 29 июня колокола обдорских церквей торжественно возвестили о праздновании дня святых Петра и Павла, коих местные рыбопромышленники считали своими святыми покровителями. На службе в первых рядах блестели золотом погон офицеры прибывшего белого отряда.
  
   Путь заповедный (Полярный Урал. Октябрь 1918 года.)
  
   Крупная полярная сова неподвижно сидела на сломанной вершине лиственницы, уцепившейся своим корнями за вершину небольшой сопки у входа в ущелье Полярного Урала и, настороженно поворачивая головой, прислушивалась к постороннему шуму, доносившемуся со стороны реки, берущей начало на далеком горном перевале. Её глаза, хорошо видевшие ночью, днем плохо различали предметы, оставалось надеяться только на острый слух, способный за сотню метров улавливать писк лемминга. Место было глухое и дикое, люди здесь давненько не появлялись и, поэтому, сова заметно тревожилась. По правому берегу, с низовьев реки, двигался довольно большой караван, состоявший из десятка человек и полусотни оленей. Видно было, что и те, и другие порядком вымотались. Олени едва тянули полупустые нарты, люди тяжело дышали, с трудом передвигая ноги в изношенной обуви. За спиной у всех путешественников виднелись стволы винтовок. Экспедиция из Архангельска, направлявшаяся в Сибирь, уже почти месяц находилась в пути. Руководство Северной области, желая обеспечить единство антибольшевистских сил, пыталось, по мере возможности, поддерживать связи с центром белого движения в Омске. Наиболее близким был путь через Урал, но южное направление считалось опасным, поэтому шли через Полярный Урал. В состав этой экспедиции входили, в основном, офицеры, несколько военных чиновников и представитель французской военной миссии лейтенант Жак Барби. В середине колонны устало брел мичман Владимир Кураев. Буквально через несколько дней, после того, как Степан Терентьев вызволил его из рук рыжеусого комиссара, в Архангельске высадились англичане и установилась антибольшевистская власть Северного правительства. Избавитель куда-то исчез, бросив земляка на произвол судьбы. Вероятно, бежал со своим отрядом в сторону Вологды. Два месяца пробездельничав по штабам, не знавшим, куда приткнуть молодого флотского офицера, Кураев узнал о готовившейся экспедиции и без особого труда попал в её состав. До Усть-Цильмы добрались пароходом. Уже на Печоре наняли проводников и закупили оленей. Основную часть продовольствия, в наглухо запаянных жестяных банках, везли с собой из Архангельска. В начале сентября, когда на деревьях появились первые желтые листья и на юг потянулись тучные стаи гусей, вышли на древний "чрезкаменный путь" в Сибирь. Авторское отступление. Путь "через Камень" по руслу реки Собь был известен еще со времен походов новгородцев в Югру, а может быть еще раньше. Начинался он на Печоре и проходил по руслам Усы, Ельца, Соби и заканчивался в низовьях Оби недалеко от Обдорска. В Усть-Цильме существовали целые династии вожей (проводников), которые водили караваны купцов и гулящих людей в Сибирь через отроги Полярного Урала. От устья Ижмы до Обдорска путешественники добирались летом за 5-6 недель. В 17 веке "чрезкаменный путь" становится "большой сибирской дорогой". Письменные источники свидетельствуют, что в 1638 году в "Собском устье и на Обдорской заставе были торговых и промышленных людей 919 человек". В 1704 году царь Петр своим указом предписал ездить в Сибирь и обратно исключительно через Верхотурье. После этого путь через Полярный Урал потерял свое значение, впоследствии только охотники, беглые каторжники да ненцы-оленеводы пользовались этим заповедным маршрутом. Кураев был он в коротком меховом тулупчике, купленном с рук в одном из сел на Печоре, юфтевых сапогах и флотской фуражке. За плечами висел короткий кавалерийский карабин, на ремне подсумок. Остальная немудреная поклажа находилась на одной из нарт. Его флотский головной убор вызывал в попутных селах любопытство, особенно у парней и мужиков. Всегда находились служившие на флоте. Чаще всего почему-то попадались бывшие унтера и кондукторы. Вероятно, местные жители отличались на службе большим рвением. Подходили с расспросами, попутно интересовались целью экспедиции. Кураев отвечал односложно, дескать, домой в Сибирь направляется. Обычно шли по берегам рек, на другой берег переправлялись у редких в этом краю населенных пунктов, где можно было достать большие плоскодонные лодки-"утюги" для перевозки скота - на них переправляли оленей и поклажу. Когда вдали показались синие отроги Урала, деревни совсем исчезли, лишь иногда встречались охотничьи избушки. Тайга вскоре сменилась обширными болотистыми пространствами и лесотундрой, течение рек стало бурным. Чаще стали встречаться глубокие распадки с текущими в них чистыми и холодными ручьями. Захваченную с собой еду где-то после третьей недели пути стали беречь. Во время стоянок кто-нибудь, из числа хороших стрелков, уходил на охоту. Однажды подстрелили крупного лося, освежевали и целый вечер жадно ели вкусную и наваристую похлебку. На одной из продолжительных остановок к мичману подошел французский лейтенант. На русском языке он говорил почти без акцента и оказался хорошим и умным собеседником. Жак Барби живо интересовался Сибирью, расспрашивал о городах, климате, быте местных жителей. Владимиру это понравилось и он, насколько мог, удовлетворял его интерес. -Почему в низовьях Оби нет крупного порта, ведь те громадные урожаи сибирской пшеницы, которые вы получаете в степях южнее Тюмени, можно сразу отправлять в европейские порты? - интересовался француз. -Но мы ведь только десяток лет назад начали всерьез осваивать полярные моря. -Да если бы не война, Россия далеко продвинулась в освоении Арктики... -Будем держаться рядом, раз свела нас судьба, -предложил Барби,- вы как, не против? Станьте моим гидом в этом путешествии. Думаете, красных на маршруте не встретим? -Сейчас трудно что-либо загадывать, -честно сказал Кураев,- кто знает, не устроили ли они заставы на перевале. Проводник, которого подрядили на Печоре, что-то стал путаться. Когда уже шли по берегу Ельца, не раз пытался спрямить путь вдоль своенравно петлявшей реки, но частенько уводил караван в сторону. Правда, ориентиром служили вершины Урала, длинной цепью перегораживающие горизонт. Однажды утром проводника не обнаружили. Полковник Никонов, командовавший экспедицией, подошел к Кураеву, умывавшемуся у ручья: -Мичман, вы по своему флотскому прошлому должны быть знакомы с географией арктических районов. Придется взять на себя роль штурмана, тем более, что вы почти уроженец этих краев. -Анатолий Дмитриевич, я родом с той стороны Урала, но думаю, что справлюсь. Владимир знал, что следует лишь идти вверх по Ельцу, к истоку, до водораздела, а там в Собь и к Оби, а это уже Сибирь. Француз, с которым Владимир ночевал под одним тулупчиком, держался стойко, будто не первый раз участвовал в подобной экспедиции. Оказалось - не первый. Правда, экспедиция в горах Марокко мало походила по климатическим условиям на нынешнюю, но своих трудностей тоже хватало : вместо красных - мятежные арабы, вместо тайги - пески, вместо оленей - верблюды. -Как же вас угораздило попасть на север России? -Личное распоряжение начальника Генерального штаба, очевидно, им мой марокканский отчет понравился.
   -А откуда вы так хорошо знаете русский язык? -У меня матушка долго жила в России в качестве гувернантки, детства говорил и читал на русском языке. Даже хотел попасть в Петербург и поступить в военное училище. Кураев догадывался, что у француза какая-то особая, может быть, тайная миссия и, вероятнее всего, служит он в разведывательном отделе Генштаба. Но сейчас у них общий противник, тем более, что и с германцами воевали вместе, поэтому цель его поездки в Сибирь решил не выяснять. Постепенно горы сужались к руслу реки, растительность почти исчезла, задул пронизывающий холодный ветер. Олени совсем выбились из сил, когда вдали, на фоне темно-коричневого горного кряжа, показалось серое пятно стада и несколько чумов. -Кочующие зыряне или самоеды, -сразу определил Кураев. -Не снимутся ли до нашего прихода? -забеспокоился полковник,- оленей бы надо заменить. -Не должны, народ они любопытный и доверчивый, непременно дождутся, вот только подарки необходимо приготовить. Страсть как любят в тундре подарки. -Мадерой угостим, - с ходу решил Никонов, -вряд ли кто их таким добрым напитком потчевал. Самоеды, а именно они остановились на короткую стоянку в предгорьях Урала, встретили путешественников гостеприимно, но заметно настороженно. Видимо и сюда, в далекую тундру, докатились отголоски великой российской смуты.
   Однако, мадера свое дело сделала - тундровики выделили мяса на ужин, разрешили ночевать и поменять ездовых оленей. Кураев попутно уточнил маршрут к перевалу. Оказалось, до него день пути на свежих оленях. Самоеды рассказали, что ущельем реки Собь роды большеземельской тундры издавна ездили зимой на Обдорскую ярмарку и им этот путь хорошо знаком. Авторское отступление. Хорошо знаком был в старину "чрезкаменный путь" и разбойным людям. В 1640 году купцы били челом царю Михаилу Федоровичу на "березовскую и пустозерскую самоядь", беззастенчиво грабившую "государеву казну". Даже сильная охрана из стрельцов и казаков не смущала тундровых разбойников. Немало служилого люда погибло в предгорьях Полярного Урала. Шли этой дорогой и те, кому угрожала боярская или царева расправа. Служилые люди города Березова в 1679 году, обращаясь к царю с челобитной о жалованье, вспоминали, как "на Собской заставе изымали беглых воров станицы Стеньки Разина астраханца Бориска Голышенкова да Мишку Черновского с товарыщи 10 человек". Голышенков и Черновский были "на Березове вершены".
   Рано утром следующего дня двинулись на восток, между горными грядами. Свежие олени бодро тянули легкие нарты. Шли чуть поодаль от реки, там, где толстая и сырая моховая подушка почвы позволяла широким полозьям нарт легко скользить по поверхности. После полудня наконец-то достигли водораздела. Из небольшого горного озерка вытекали два ручья: один - на восток, в Сибирь; другой - на запад, в Европу. -Так мы уже в Сибири! -восторженно произнес французский лейтенант. Кураев как-то не ощутил, что он в родных краях. Суровые, лишенные растительности горы темно-коричневого, почти черного цвета, никак не походили на лесистые холмы окрестностей Тобольска.
   -До Сибири еще топать и топать, -заметил он снисходительно. -Господа, взгляните-ка назад. Вам не кажется, что за излучиной дым от костра, -встревожено прервал их полковник Никонов. Действительно, отсюда, с высоты, можно было заметить тонкую струйку дыма на фоне темных гор. Очень скоро дымок исчез. Коротко посовещавшись, офицеры пришли к выводу, что они здесь не одни и костер может иметь прямое отношение к исчезновению проводника. -Не навел бы, подлец, на нас какой-нибудь разбойный отрядик, -задумчиво произнес полковник,- на всякий случай, проверьте оружие, господа.
   Решили увеличить темп движения и не останавливаться на ночлег до наступления сумерек. Часа через два, когда солнце скрылось за горными кряжами и ущелье за считанные минуты накрыла пелена сумерек, Кураев решил применить своеобразный противолодочный зигзаг. -Анатолий Дмитриевич, -тронул он за рукав полковника, - давайте резко свернем в тот распадок, если кто-то нас преследует, он неминуемо пройдет мимо. Под покровом темноты караван свернул в ближайший распадок, оленей отогнали в самый дальний угол горной теснины. Офицеры, военный чиновник и французский лейтенант - все с винтовками и карабинами, рассредоточившись, залегли за грудой камней у входа в распадок. -Если случиться какая напасть, стрелять только по моей команде, -распорядился полковник, правый фланг - поражает тех, кто идет впереди, левый -замыкающих. Довольно скоро и, поэтому неожиданно, на фоне светлого песчаного берега реки возникли силуэты преследователей. Шли они споро и целеустремленно, по всему видать -люди привычные к местным условиям. Все вооружены. Лишней поклажи и оленей не видно. Кураев насчитал двенадцать человек. Француз что-то шептал на родном языке, вероятно, тоже считал. Полковник лихорадочно обдумывал ситуацию. Очевидно, что преследуют именно их экспедицию. Исход можно предположить. Если пропустить, то утром преследователи неминуемо обнаружат исчезновение экспедиции и сделают соответствующие выводы. Сейчас силы примерно равны, внезапность обеспечивает какие-то преимущества, позиция тоже достаточно выгодная. -Изготовиться к стрельбе, -шепотом приказал полковник. -Целься... -Пли! Выстрелы прозвучали неожиданно громко и достаточно дружно. По крайней мере, даже запоздавшие стрелки стреляли прицельно. Противник был хорошо виден на фоне светлого берега и серебристой ряби воды. Стрелявших же обнаружить было практически невозможно. Однако, преследователи были стрелками опытными и людьми бывалыми. Буквально через несколько мгновений берег опустел и ответные пули защелкали по камням рядом с Кураевым, Жаком Барби и другими участниками экспедиции. Противник стрелял на звук. -Стрелять только прицельно, - скомандовал полковник, - Кураев, берите двух человек и выдвигайтесь на правый фланг, гоните их вдоль реки, не давайте опомниться. Минут через десять подсчитывали свои и чужие потери. В составе экспедиции четыре человека были легко ранены, один убит и один повредил ногу, сорвавшись с кручи. Противник потерял пять человек. Двоих убили сразу, троих, тяжело раненых, обезоружили и отволокли к реке. Отличился француз. По его словам, уложил двоих. Кураев, зная его боевое прошлое, сомневаться не стал. Мичман впервые участвовал в сухопутной стычке. Боем эту ночную перестрелку назвать было трудно, но та ярость и ожесточенность, с которой она проходила, давали полное представление о боевых действиях на сухопутном фронте. Противник был совсем рядом, можно было видеть его яростное лицо, ствол винтовки наводился именно в конкретную цель, которой мог стать каждый. В морском бою все обстояло иначе. Противник мог находиться далеко на горизонте, орудия стреляли по приборам, лиц противника тем паче увидеть невозможно. Раненых допрашивал полковник. Условие было одно - отвечают на вопросы -остаются в живых. Правда, никакой другой помощи не обещал, заявив, что оставляет их на берегу реки, в надежде, что соратники затаились где-то рядом и вернуться к своим раненым, обременив себя заботой о них. Вряд ли в таком случае преследование возможно. Оказалось, преследовали экспедицию местные охотники-зыряне. Сбежавший проводник рассказал в ближайшем селе о таинственной экспедиции и тщательно оберегаемой поклаже, тем самым вызвав подозрение, что какие-то офицеришки вывозят в Сибирь большие ценности. Сразу же нашлись желающие реквизировать эти сокровища. Кто же из преследователей мог предполагать, что преследуют они боевых офицеров, не раз ходивших в штыковые атаки на германца, снимавших одним выстрелом зазевавшихся на бруствере кайзеровских вояк и стойко державшихся под дулами винтовок бывших подчиненных. Присутствовавший при допросе охотников, Кураев вдруг осознал, что это и есть та самая гражданская война, когда одни русские люди охотятся на других, точно таких же, по одежде и обличию, православной вере, но разных по нынешнему мироощущению, будто какая-то потусторонняя злая сила колдовским способом разобщила их и натравила друг на друга.
   Персидская сабля
   (Ямальская тундра. Ноябрь 1918 года) Самоед из рода Маймы Яунгада, торопя оленей, возвращался в сумерках в стойбище. Молодая луна слабо освещала заснеженные просторы, но цепкие глаза тундровика вовремя улавливали знакомые очертания холмов и изгибы речных берегов. Пустынная арктическая тундра, удручающе однообразная для чужаков, местным жителям представлялась землей чрезвычайно разнообразной и насыщенной разного рода природными явлениями, понятными только им. Самоед, спешивший в этот час к родному чуму, побывал в нескольких стойбищах у пролива Малыгина, оповещая тундровиков, что Майма собирает выборных на большой разговор. Наст после первых зимних буранов уже достаточно окреп и олени резво бежали вперед, ощущая близость родного стада. Самоеда звали Макаром, в честь русского купца, державшего лавку в Обдорске. Доверяя оленьей упряжке, Макар уже изредка отмечал ориентиры на маршруте, больше думая о том, к какому решению придут выборные окрестных родов. Жизнь в тундре все больше и больше отклонялась от привычных, веками установившихся норм. Из Обдорска, где раньше крепко сидели русские чиновники, руководившие ямальской тундрой, куда самоеды ездили на ярмарки и везли ясак, доходили самые странные и тревожные слухи. Вместо русского царя появился какой-то начальник по имени Исполком, никто его не видел, но говорят, что лицом совсем красный. Есть еще начальник по имени Совет. Исполком и Совет призывают тундровиков свергнуть своих родовых старшин и изгнать шаманов. А куда их изгонять, если они здесь родились и кто тогда будет представлять самоедов в Обдорске, когда стихнет смута? Кто будет вершить суд и лечить больных, предсказывать судьбу? Вопросов много, а ответов на них нет. Опять же, где-то выше Обдорска, красные русские воюют с белыми и вместе они стреляют в остяков и самоедов. Может подождать, на чьей стороне будет победа, или они истребят друг-друга и тогда самоеды станут самым великим народом в тундре, как было много поколений назад. В те далекие и славные времена самоеды совершали удачные набеги на остяков, эвенков, зырян, уводя у них оленей и женщин. Тогда все боялись тундровых кочевников и они никому не платили ясак.
   ххх Отослав из чума жену, Майма достал из под шкур подобие футляра, составленного из двух деревянных плах, перевязанных крепким сыромятным ремнем. Распутав перевязь, приподнял верхнюю плаху. В тщательно выдолбленном углублении лежала сабля. Ножен не было, отливающий благородной синевой стальной клинок поражал изяществом форм, рукоять украшали драгоценные камни. Старинная сабля передавалась в их роду от поколения к поколению и уже никто не мог вспомнить, когда именно далекий предок Маймы нашел её в песчаном отвале обрывистого берега реки, когда весенние воды подрыли склон высокого прибрежного мыса. Этот мыс издавна почитался самоедами как священный - здесь часто находили металлические фигурки диковинных птиц и зверей - все, что осталось от жившего в этих краях древнего народа. Попади эта сабля попала в руки специалиста-археолога, он без труда смог бы определить, что сабля древнеиранская, эпохи династии Ахеменидов. А вот как она попала в ямальскую тундру, об этом можно было лишь догадываться. Взяв саблю в руки, Майма осторожно прикоснулся к острому лезвию. Его деды и прадеды использовали эту саблю в наиболее важных шаманских обрядах, решающих судьбу рода и, как свидетельствовали предания, сабля вынималась из своего футляра во времена вооруженных споров с соседями или перед набегами на остяцкие стойбища. Обычно её вручали самому сильному богатырю из рода морских ракушек и, после победного сражения, она вновь пряталась в потрескавшийся деревянный футляр. Как считал Майма, сегодня пришло время вынимать саблю, а кому она будет вручена, решит совет выборных. Против кого поднимать священную саблю, сомнений не было - красные луци расстреляли семью его дяди, зажиточного и вотчинника с побережья Обской губы, забрали в Обдорск многих зажиточных оленеводов, где они бесследно пропали. -Пришло ли время вынимать саблю?- словно читая его мысли, спросил один из племянников, неотлучно находившийся при главе рода и выполнявший роль ближайшего помощника, а в случае надобности и телохранителя. Майма молча кивнул. Он знал, что священная сабля никогда не подводила своего владельца и всегда приносила победу. Да, луци имеют много дальнобойных ружей. У них даже есть быстро стреляющее ружье, выпускающее за один вздох несколько десятков пуль. Но они плохо знают тундру, не умеют быстро передвигаться, у них нет своих оленей и если лишить луци средств передвижения, они далеко не уйдут от побережья. Была еще одна причина, позволившая молодому предводителю рода решиться на отчаянный поступок - он надеялся на помощь Белого шамана, на его ум и сверхъестественные способности, уже не раз выручавшие род в трудных ситуациях.
  
   ххх Выборные собрались уже к утру следующего дня. Важность предстоящего разговора заставила даже тех родовых старшин, кто считал Майму молодым выскочкой, поторопиться с приездом. В большом и опрятном новом чуме собрались самые достойные, набралось их с полтора десятка. Еще десятка два приезжих расположились в соседних чумах стойбища, получая информацию от посыльных, сновавших между чумами. Сначала гостей угощали. Процесс это стал едва ли не главным действом начала встречи. Оленьи языки и мозги, колбаски из нерпичьего жира и муксун в разных видах попеременно меняли друг друга. Майма даже решился выставить бережно хранимую с времен смерти отца трехлитровую бутыль водки, следя однако за тем, чтобы гости сильно не захмелели. -Почему с нами нет Белого шамана? - осторожно поинтересовался один из гостей. -Он не любит бывать там, где много людей,- ответил сородич Маймы, прислуживающий за столом,- но Белый шаман знает, о чем будет разговор, он присутствует здесь незримо. Гость опасливо оглядел внутреннее убранство чума, словно пытаясь отыскать след присутствующего шамана. Наверное глазами одного из домашних сядаев смотрит на нас, наконец решил он. Когда гости вдоволь наелись и согрелись, когда настороженность и недоверие немного растаяли и тундровики нашли какие-то общие темы для беседы, старый Яптик с берегов пролива Малыгина, немного покашляв, чтобы привлечь внимание присутствующих, со значением сказал: -Доброе было угощение, Майма, но думаем мы, не для этого ты нас собрал в трудное время. В чуме сразу стало тихо, лишь слышно было, как завывает студеный ветер за пологом, да потрескивает хворост в очаге. Майма ответил не сразу. Внимательно оглядел гостей, отметив, что все замерли в ожидании. Ему хотелось сразу начать с главного - объявить, что тундре пора подниматься против тех, кто попирает сложившиеся устои, кто беззастенчиво вмешивается в жизнь самоедов, но он понимал, что спешить не следует и собственную позицию раскрывать тоже рано. Поэтому, начал издалека: -Хорошо тому, кто кочует на окраине Ямала, туда еще не пришел краснолицый Исполком со своими комиссарами. Пока мы еще крепко стоим на его пути, но мы долго терпеть не можем, растаем, как последние ледяные торосы в месяц комара. Тебе, Яптик, сегодня спокойно за нашими спинами, а что будет летом, когда придет пароход и заберет самых крепких хозяев? Они также сгинут, как старшины родов Приуральской тундры, пропавшие в Обдорске. Вот я и осмелился собрать вас на этот разговор. Пусть каждый выскажется и мы вместе определим, как нам сберечь себя и свою тундру в это тяжелое время. Яптик, чье имя Майма упомянул намеренно, сильно спорить не стал и сам поделился своей тревогой: -Два года не приходили с моря пароходы на наше побережье. Но большеземельские самоеды видели, как к устью Печоры подходил черный пароход с большим, громко стреляющим ружьем, выстрел которого сносит целое стойбище. Как мы можем бороться с таким пароходом? У тебя же, Майма, нет такого ружья и вряд ли ты нас защитишь. -Если придет этот страшный пароход, ты можешь откочевать с побережья на наши угодья. Ведь любое ружье стреляет не дальше горизонта. Если большое ружье с парохода достанет до нашего стойбища, можно уйти еще дальше в тундру, на угодья Гапти Окотэтто. У каждого старшины рода оказались свои заботы и опасения и каждый сетовал на то, что действуют они обособленно и в отрыве друг от друга. -Давайте сегодня вместе решим, как нам теперь жить, - наконец произнес выборный рода Худи. Все опять повернулись в сторону Маймы, догадываясь, что у него есть какое-то решение, приемлемое для всех тундровиков, ведь иначе он не стал бы собирать их на это нелегкий разговор. Молодой старшина рода поднялся со шкур и молча кивнул головой стоявшему у входа сородичу, тот, в свою очередь, приподняв полог чума, выскользнул в ночную темень. Все ждали. Вскоре, откуда-то издалека, еще перекрываемый воющими звуками ветра, донесся звук шаманского бубна. Звук этот то нарастал, то куда-то исчезал, словно прорываясь сквозь какие-то враждебные препятствия. Наконец, он заполнил все пространство вне чума. Ветра уже не было слышно, только гремел бубен, уже наполняя тревогой души и сердца тех, кто находился в чуме. Вдруг полог чума как-то сам собой откинулся, сильный порыв ветра, ворвавшись внутрь, мгновенно раздул мирно тлеющий очаг, разбрызгав вокруг яркий фейерверк искр. В этом огненном зареве, неожиданно для всех, возникла высокая фигура Белого шамана со сверкающим клинком в вытянутых руках. Возгласы удивления перемешались с испуганными вскриками, кто-то опрокинул блюдо с горячим мясом, другой закрыл ладонью глаза, чтобы не видеть случившегося. Один Майма оставался спокойным и вроде бы безучастным. Потом, будто решившись, он приблизился к шаману и принял у него из рук саблю, подняв её высоко над головой. Смысл этого действа очень быстро дошел до присутствующих. Многие из них знали старинные предания, рассказывающие о сабле и её возможностях. Одно из преданий гласило, что несколько поколений назад, во время восстания против царских властей легендарного ненецкого богатыря и сильного шамана Ваули Пиеттомина, саблю передали его ближайшему сподвижнику, родом из ямальской тундры. Клинок этот помог им одержать много побед, но когда сподвижник по какой-то причине поссорился с Ваули и уехал обратно на полуостров Ямал, восставших постигла неудача. -Будем сражаться, а не то погибнем и преданий не останется о нашем народе, - крикнул Майма. Он стоял один посреди чума, Белый шаман куда-то исчез и лишь удаляющийся звук бубна напоминал о том, кто вручил саблю молодому предводителю рода морских ракушек.
   Штаб полковника Сватоша (Тобольск. Ноябрь 1918 года)
  
   В Тобольске выпал первый снег. Сразу же пахнуло морозной свежестью, город будто встрепенулся после длительной промозглой и холодной осени, стал ярче и праздничней. После той серости одежд, которой характеризовалось недолгое большевистское правление, улицы вновь заполнились меховыми шубками и цветастыми платками барышень, на плечах юношей засверкали погоны. Лавочки и магазины наполнились исчезнувшими было товарами, даже купцы из далекой Бухары, облаченные в свои яркие халаты, уже не вызывали любопытства местных мальчишек. Мичман Кураев уже месяц как находился в родном городе. Радость встречи с близкими людьми и до боли знакомыми приметами детства была омрачена горечью утрат. Умер дед, по дороге в родную деревню сгинула кухарка. Из друзей детства остался лишь Макарка, потерявший ногу во время известного галицийского прорыва генерала Брусилова и по этой причине избежавший мобилизации как в красные отряды, так и в белую армию. Поселился Владимир в родном доме, уже обжитом дальними родственниками. Они с радостью потеснились, узнав о том, что невесть откуда объявившийся мичман оспаривать их права на этот старенький, но еще просторный дом не собирается, тем более, что он с раннего утра и до поздней ночи пропадал на службе. Со службой Кураеву повезло - попал в штаб полковника Сватоша, хотя назвать штабом несколько человек и старую пишущую машинку германского производства можно было лишь с большой натяжкой. Чех Гайда, сделавший в смутное время головокружительную карьеру от фельдшера до генерала и ставший командующим одной из самых боеспособных армий омского правительства, сумел быстро сориентироваться в местной специфике, распорядившись создать специальный штаб по взаимодействию с Архангельском. Взаимодействовать предполагалось через Север. Надо отдать должное Гайде, во главе штаба он поставил человека с венгерской фамилией, но хорошо знавшего низовья Оби. Мало кто из штабных офицеров знал его биографию. Одни считали, что он из бывших полярных исследователей, ведь был в экспедиции Русанова какой-то Сватош. Другие думали, что он из местных рыбопромышленников, получивших офицерское звание на германском фронте.
   Среднего роста, сухопарый и порывистый в движениях, Сватош буквально фонтанировал идеями и проектами. Чин полковника, присвоенный Гайдой, не добавил бывшему тобольскому чиновнику степенности и воинской строгости. Как специалист по Северу, начальник штаба оказался на своем месте и дотошно требовал от подчиненных хорошего знания служебных обязанностей, в том числе и особенностей быта и культуры аборигенных народностей, проживающих в арктических районах. Кураев здесь быстро почувствовал себя в своей стихии.
   -Мне было интересно общаться с вогулами в районе Березова, - увлеченно рассказывал полковник, усевшись на краешек старенького канцелярского стола, -такое впечатление, что находишься в глухой мадьярской деревне. Ведь они говорили на архаичном диалекте мадъярского. Осколок европейского народа в глухой сибирской тайге, вот исторический парадокс! -Скорее наоборот, осколок сибирского народа в Европе, -поправил Кураев. -Вероятнее всего, мадьяры родом откуда-то из глубин Азии, просто часть народа ушла по великому степному пути на запад, а какое-то племя просто свернуло на север, -продолжал развивать явно очень интересующую его тему Сватош. Кураеву, как морскому офицеру и местному уроженцу, полковник предложил принять участие в разработке плана связи с Архангельском через устье Оби. Путь это был наиболее благоприятным и эффективным для организации перевозок оружия и боеприпасов, а также живой силы между северным и сибирским центрами белого движения. Особое внимание следовало уделить речному участку пути и перевалке грузов в Обской губе. Вместе с Кураевым активное участие в составлении плана принял молодой прапорщик Вадим Светлов. Уроженец Тобольской губернии, он прекрасно разбирался в местной обстановке. В Омске, еще в сентябре 1918 года состоялось совещание по использованию Северного морского пути для снабжения сибирских войск. Инициатива исходила от самого Верховного правителя, признанного авторитета в области организации полярных экспедиций. Перевалочной базой для поступающих грузов был определен район Обдорска. Хотели привлечь в состав экспедиции офицеров Обь-Иртышской военной флотилии, но Морское министерство отказало, ссылаясь на недостаток опытных моряков. История операций флота на уральских и сибирских реках не только трагична, но и захватывающе интересна. Кураеву пришлось лишь соприкоснуться с отдельными её эпизодами. Деятельность образовавшегося при Омском -- правительстве Морского министерства, во главе с военным и морским министром адмиралом Колчаком, осенью 1918 года выразилась в том, что в Красноярске организовалась Бригада морских стрелков под начальством контр-адмирала Ю. К. Старка, в бригаду вошли все бывшие чины Волжской флотилии численностью около двухсот человек; в Томске функционировала машинно-моторная школа, давшая около двухсот учеников машинистов и мотористов на флотилию; во Владивостоке была сформирована Сибирская флотилия в составе нескольких миноносцев и транспортов, там же производилось формирование команд для Амурской флотилии. Перед навигацией 1919 года Морское министерство занималось усиленной подготовкой материальной части для будущей Камской флотилии и разработкой планов ее вооружения и организации, но уже в течение этой работы оказалось, что у Морского ведомства в Сибири нет никакого вооружения, а что армия не может дать для этого ни одной пушки, ни одного пулемета. Между тем в конце декабря 1918 года белыми войсками была взята Пермь, где было захвачено большое число пароходов, годных для вооружения; разведка же доложила, что красными на Сормовских заводах в Нижнем Новгороде спешно вооружается громадная флотилия, причем на суда устанавливаются четырехдюймовые и 120-мм пушки, снятые с кораблей в Кронштадте. Общee руководство всей морской артиллерийской частью колчаковцев лежало на капитане 2-го ранга Розентале, офицере отличной подготовки и выдающейся энергии, и лейтенанте Макарове, опытном артиллерийском офицере, совершенно исключительных способностей, как организационных, конструктивных, так и боевых. Морское командование серьезно готовилось к началу навигации. Удалось создать два батальона морских стрелков, собранных из числа мобилизованных людей, около двух тысяч человек. Командиром морских стрелков был назначен контр-адмирал Ю. К. Старк. Командующим всей боевой флотилией на реке Каме в апреле 1919 года был назначен контр-адмирал М. И. Смирнов, начальником штаба -- капитан 1-го ранга Н. Ю. Фомин, флотилия состояла из 12 хорошо вооруженных судов. 3 мая 1919 года Камская боевая флотилия начала кампанию. На всех кораблях были подняты Андреевские флаги. На теплоходе "Волга", где помещался штаб флотилии, был отслужен молебен. Но начальник штаба Верховного командования генерал-майор Лебедев не давал никаких указаний относительно плана кампании, как и командующий Сибирской армией генерал-лейтенант Гайда, который также не высказывал определенных мыслей. Было ясно, что сухопутное командование действует без плана. В силу этого морскому командованию предстояло действовать также по обстановке. Первые упорные и победные бои на Каме сильно подняли дух личного состава флотилии, так как показал, что, несмотря на превосходство неприятеля в силе и дальности артиллерии, белые могли успешно сражаться, благодаря преимуществу в выучке личного состава. За весь период непрекращающейся упорной борьбы с переменным успехом на берегах Камы флотилия поддерживала армию сколько могла. Приблизительно в те же дни -- середины 1919 года -- на всех фронтах был испугавший красных и встревоживший союзников очевидный успех белых армий и флота. Верховный правитель и Верховный главнокомандующий адмирал Колчак объявил свой знаменитый приказ от 25 июня 1919 года за N 153, из которого стоит привести лишь несколько характерных для переживаемого тогда момента пунктов: "Но... близится час суда и расплаты, и армия русская свершит этот суд над предателями Родины, продавшимися вечному врагу -- немцам для осуществления сумасшедших попыток основать международное социалистическое государство, лишенное национальности, веры, права и чести. И в эти дни создания Армии Великой и Нераздельной России, я от имени нашей Святой Родины приношу глубокую благодарность Главнокомандующим и Командующим армиями, офицерам и солдатам и казакам, преклоняюсь перед великими трудами, страданиями и кровью, пролитой во имя ее блага и счастья..." Адмирал Колчак". 4 августа 1919 года Пермь была занята большевиками. При эвакуации с Камы флотилия имела еще около трех тысяч матросов и свыше 100 офицеров. Но в Омске часть людей, главным образом артиллеристы, были переданы в армию, часть выделена в состав вновь созданной Обь-Иртышской флотилии, а главное ядро в числе 1500 человек при 70 офицерах под командой капитана 2-го ранга П. В. Тихменева пошло на создание Морского учебного батальона. Ротными командирами стали старший лейтенант Гессе, лейтенант Де Кампо-Сципион, мичман Мейрер и еще один сухопутный офицер. В начале сентября Учебный батальон был выслан на фронт и с этого момента вплоть до полного истребления непрерывно находился в боях, будучи назначаем на самые ответственные участки фронта. В одном из штыковых боев 12 сентября 1919 года пали геройской смертью командир батальона капитан 2-го ранга П. В. Тихменев, один из ротных командиров лейтенант Де Кампо-Сципион, 12 офицеров и доброволец восемнадцатилетний Олег Заварин. Принимавший все близко к сердцу, не выдержав нервного напряжения, застрелился старший лейтенант Гессе. Это был выдающийся, образованный и храбрейший офицер Балтийского флота, уже отличившийся в Камской боевой флотилии. Летом 1919 года была сформирована Обь-Иртышская флотилия. Основой для формирования этой боевой флотилии послужил Отряд судов особого назначения для действий на реках, сформированный 8 июля 1919 г. из личного состава Речной боевой флотилии, действовавшей на Каме. 2 августа Отряд был расформирован, а его личный состав обращен на формирование Обской (такое наименование флотилии было присвоено первоначально) флотилии и морских подразделений, действовавших на суше. Флотилия предназначалась для ведения боевых действий на Оби, Иртыше, Тоболе и их притокам. На 18 октября 1919 г. в составе флотилии числилось 147 офицеров и 17 чиновников. Точных данных по общей численности рядового состава Обь-Иртышской флотилии нет, однако можно предположить (исходя из количества кораблей), что его численность находилась в пределах 1 000 человек. Основу флотилии составили мобилизованные и вооруженные пароходы. Вооружение пароходов велось параллельно в Томске и Омске. В состав флотилии входили также два бронекатера, построенные в Перми - "Барс" и "Тигр", а также гидроавиация (точных данных о количестве самолетов пока не обнаружено), которая базировалась на теплоход-базу "Игорь". Всего в состав флотилии входили 15 вооруженных пароходов, 2 бронекатера, 11 катеров, 2 теплохода-базы и 1 баржа. Во флотилию привлекались по вольному найму и гражданские речники. В частности, приказом N 3 от 28 августа 1919 года в состав флотилии было зачислено 70 человек иртышских речников. Командиром флотилии был назначен капитан 1-го ранга Феодосьев, начальником 1-го дивизиона -- капитан 2-го ранга Гутан, начальником 2-го дивизиона -- старший лейтенант Гакен. Начальником 1-го дивизиона был назначен вместо погибшего старший лейтенант Макаров, который в исключительно тяжелых условиях, прорывая неприятельские линии, при поддержке артиллерийского огня с кораблей высаживал десанты в тылу у неприятеля.
   Авторское отступление. Старший лейтенант Вадим Степанович Макаров, личность также весьма примечательная. Бурильным сверлом, изобретенным Макаровым, успели поработать и геологи Ямала в 60-70 годах. А в начале ХХ века Вадим Степанович служил на крейсерах "Россия" и "Адмирал Макаров", участвовал в боях у острова Гогланд в 1915 году, агражден орденом Святой Анны 4 - й степени. Затем переведен в минную дивизию, которой командовал Колчак. С мая 1917 года - помощник военного атташе в Вашингтоне. Исполнял обязанности флаг-офицера адмирала Колчака в ходе его пребывания в США. Вновь в России с октября 1918 года. Начальник артиллерийского отдела морского министерства Колчака. Воевал в белой Камской флотилии. Разрабатывает корабельные станки для установки сухопутных орудий на судах флотилии. Флагманский артиллерист флотилии и активный участник боевых действий. После отхода колчаковской армии - один из организаторов Обь - Иртышской флотилии. После Гражданской войны Макаров эмигрировал в США (1920). Работая на нефтепромыслах, прошел путь от рабочего до заведующего нефтеоборудованием фирмы. Изобрел новый тип бурильного сверла. Вице - председатель Толстовского фонда. Завещал Советскому Союзу свою библиотеку. Один из основателей "Общества бывших русских морских офицеров в Америке". Скончался в Нью - Йорке в 1964 году.
   В октябре 1919 года, когда старший лейтенант Макаров был отправлен со своим дивизионом в Омск. В это время на реке Тура мученически погиб со всем экипажем вооруженного парохода "Александр Невский", капитан 2-го ранга Гутан, захваченный обманом в ловушку красными. Все вышеперечисленное не охватывает и десятой доли всех действий Обь-Иртышской группы, как, например, поход за баржами в тылу красных, большой десант у деревни Новой, беспрерывные бои, высадка и захват укрепленных позиций армии красного маршала Блюхера у Усть-Ишима в конце сентября 1919 года ... В силу создавшейся обстановки Обь-Иртышская флотилия, после блестящей деятельности под Тобольском и на Иртыше, с наступлением холодов тянулась к Томску, где после катастрофы на фронте все корабли оказались отрезанными от тыла и попали в руки противника. Так, около Красноярска погиб командующий Обь-Иртышской флотилией капитан 1-го ранга П. П. Феодосьев и около 20 морских офицеров, когда отступавшую группу окружили красные части. Обь-Иртышская речная боевая флотилия стала примером полноценного подразделения, созданного в сжатые сроки. Несмотря на это флотилия оказалась вполне боеспособным формированием, и смогла оказывать поддержку сухопутным силам. Однако активность ее действий была невысокой, что было вызвано, во-первых, тем, что она являлась вспомогательным по отношению к армии подразделением, решать судьбу операций на суше она не могла, а также, во-вторых, и тем, что она имела два центра формирования, достаточно удаленные друг от друга. В начале ноября мичман Кураев был вызван в Омск, где управляющий Морским министерством контр-адмирал Смирнов провел второе совещание, на котором было решено отправить в предстоящую навигацию речные суда в устье Оби для тщательной рекогносцировки маршрута и создать дирекцию маяков и лоций для гидрографического обслуживания предстоящей экспедиции. Зимой же предстояло связаться с Архангельском и детально проработать взаимодействие между морским и речным отрядами экспедиции, благо специалистов-полярников в армии Колчака хватало. Знакомые офицеры поведали Кураеву, что карта полярных морей висела в кабинете Колчака наряду с картой боевых действии. Глядя на нее, он отдыхал душой в минуты усталости, нервного перенапряжения и срывов... И мечтал когда-нибудь вернуться туда, в суровый Ледовитый океан, к близкому и родному делу... Кураев уже не раз убеждался в том, что с большевиками воюют не только те, кого в красных прокламациях называли помещиками и буржуями. В армии Колчака были и недавние студенты, бредившие идеями социализма и равенства, и рабочие уральских заводов, и крестьянские парни. Даже хорошо знакомые мичману по Морскому корпусу ученые-гидрографы, выбравшись из Петербурга и каким-то чудом добравшиеся до Омска, осели в многочисленных штабах и управлениях Верховного правителя. Работали в Омске по послереволюционному; признали восьмичасовой рабочий день (даже в военном министерстве), свято чтили разные праздники и субботы; приходили на службу поздно, уходили рано, с текущей работой справлялись неспешно, ну, а для творчества и детальной разработки серьезных планов совсем не оставалось времени. Будучи в Омске, мичман познакомился с поручиком Ижевской рабочей дивизии - одной из лучших и боеспособных соединений армии Колчака. Их поселили в одном номере военной гостиницы и, присмотревшись друг к другу, случайные знакомцы по вечерам долго беседовали о нынешних потрясениях и их будущих последствиях. Бородатый, в солдатской шинели без погон, бывший учитель, а ныне командир роты, командовал настоящими потомственными пролетариями. Эти рабочие-оружейники доблестно сражались не за буржуев, а за свои собственные права, за устоявшуюся жизнь и любимую работу. -У нас буквально каждый семейный мастеровой имел лошадь с повозкой для праздничного выезда, а его месячное жалованье превосходило денежное довольствие пехотного офицера , -рассказывал поручик, - у каждого корова, огород, детки в реальное училище поступали, а после революции все пошло наперекосяк, что в деревне, что в городе, посмотрите на штабных... Как заметил Кураев, в штабе Верховного правителя царила суета, свойственная только что возникшему учреждению; в работе не было видно системы и порядка; старшие должности заняты молодежью, очень старательной, но не имеющей ни профессиональных знаний, ни служебного опыта, но зато очень самолюбивой и обидчивой. На одно верное решение приходится девять неверных или поспешных; молодые начальники думали, что задор и решительность достаточны, чтобы двигать крайне сложную и деликатную штабную машину. Обстановка работы срочная, поэтому большинство невольных, по неопытности и поспешности происходящих ошибок приносило скверные и непоправимые результаты; кроме того, по быстротечности и изменчивости распоряжений ошибки эти верхами, то есть Колчаком, почти не учитывались. Низы же, рядовые, на себе чувствовали разлаженность, неопытность и ошибки командования, что порождало злобу, недоверие, насмешки, а, что еще хуже, привычку обходить нелепые и неприятные распоряжения и партизанствовать. Правда, взгляды на внутреннее состояние армии были очень оптимистичными, в полную противоположность тому, что приходилось до сих пор слышать. Этот нездоровый оптимизм, столь свойственный сферам, далеким от действительности, пронизывал буквально всю ставку. Но на действующем фронте были и достаточно боеспособные части, воевавшие яростно и упорно.
   Авторское отступление. В состав вооруженных сил Колчака входило особое формирование, основу которых составляли рабочие Ижевского оружейного завода, восставшие против большевиков в августе 1918 года. Тогда были организованы Народные армии Ижевска и Воткинска, включавшие 120 рот. В начале сентября 1918 года обе армии были объединены под командованием полковника Д.И.Федичкина и стали именоваться армиями Прикамского края. Во второй половине ноября остатки восставших прорвались с боем за реку Каму, где соединились с частями Народной армии Комуча. В январе 1919 года адмирал Колчак приказал образовать из частей Ижевского района Ижевскую отдельную стрелковую бригаду (более 2 тыс. человек), которая была включена во 2-й Уфимский армейский корпус. В начале августа она была преобразована в Ижевскую стрелковую дивизию. Ижевцы ходили в атаку под красным знаменем и под звуки Марсельезы. Офицеры дивизии, в основном, были представителями ижевских оружейников. После поражения Колчака ижевцы отошли в Забайкалье, а затем эвакуировались в Харбин. Часть ижевцев позже вернулась в Советскую Россию, часть уехала в Калифорнию, часть осталась в Китае и участвовала в Охотском походе ген. А.Н.Пепеляева (1923).
   ххх
   Сватош был одержим идеей найти удобный путь связи Архангельска с Омском через перевалы Урала. -Есть в Березовском уезде старинное село Ляпино, - сообщил он однажды утром, собрав немногочисленных чинов своего штаба, - во времена Ивана Грозного, а может и раньше, в его окрестностях проторили путь через Урал. Кто-то из местных охотников будто бы старинные гати лиственничные самолично наблюдал. Но, главное, этот маршрут был проходим и зимой, по первопутку. Недавно красные из-за Урала в Ляпино за хлебными запасами прошли. Не по этому ли пути? Нет желающих разведать этот маршрут? Офицера молча переглянулись. Честно говоря, суровой сибирской зимой как-то не хотелось забираться так далеко в дебри тайги. -Может вы, Кураев? До навигации еще далече, а экспедиционные навыки путешествия через уральские хребты у вас уже имеются. Отказываться было как-то неудобно, да и вопрос полковника скорее напоминал приказ. Подготовка не заняла много времени, благо в Тобольске нашлись хорошие карты этого района. Санный маршрут до Березова уже долен был наладиться и мичман стал подбирать спутников и заниматься покупкой снаряжения и продовольствия. В интендантской службе удалось выбить хороший цейсовский бинокль и удобные казачьи вьюки. Компас правда пришлось взять гимназический, ничего лучшего не нашлось, а вот с продуктами проблем не было - союзники буквально завалили войска Верховного правителя консервированными и сухими продуктами долгосрочного хранения. В спутники мичман взял казачьего урядника Никиту Баева и двух солдат из числа ижемских зырян, отцы которых еще в прошлом веке переселились на эту сторону Урала. Поселил их у себя во дворе, благо избушка кухарки пустовала. Экспедиционеры оказались людьми основательными и запасливыми: установили на сани кибитки, чинили упряжь, погоняли за городом выносливых сибирских лошадок. Накануне отправки экспедиции, в штабе полковника Сватоша случилось событие, заставившее Курева несколько по-иному взглянуть на свою роль в белом движении. Обнаружили красного шпиона. Прапорщик Вадим Светлов, причисленный недавно к штабу и так умело помогавший Кураеву, оказался недавним красным командиром. Допрашивали его полковник и военный следователь - сухопарый пожилой штабс-капитан. Прапорщик действительно оказался офицером, но военного времени. Закончив Тюменское Александровское реальное училище, ушел на фронт, командовал взводом. После революции вошел в солдатский Совет, стал командиром красногвардейского отряда, устанавливал рабоче-крестьянскую власть в низовьях Оби. По его словам, коррумпированную власть давно следовало менять, ведь существуют в Европе демократии, социальное равенство худо-бедно поддерживается. Как водится, упомянул приснопамятного Гришку Распутина. После того, как колчаковские войска разогнали совдепы, теперь уже бывший красный командир скрывался в одном из сёл под Тобольском. Обнаружив, что здесь его никто не знает, втерся в доверие командования местного гарнизона, предъявив неоспоримые свидетельства своего офицерского прошлого - назвал полкового командира, товарищей по батальону и роте. Впрочем, офицерские навыки у него действительно были. В своем прошлом прапорщик не раскаивался, держался уверенно, снисхождения не просил. -Решайте, господа, согласно совести, - такими словами заключив свою исповедь. Офицеры штаба, присутствовавшие при допросе и вполголоса возмущавшиеся предательством коллеги, вдруг притихли. Каждый представил себя на его месте. О коррупции в окружении царя они и сами знали, Гришку тоже ненавидели, вот только у красных послужить не пришлось. Кто его знает, как повернулась бы судьба, у красных и генералы служат. Владимир тоже не был готов к решительному осуждению Светлова и крайним мерам по отношению к нему. Все решил военный следователь. Он устало сказал: -Господа, в этой войне законы и судебные уложения не всегда используются удачно, но есть прецеденты. Обычно в таких случаях командир части сам решает, какому наказанию подвергнуть предателя. Распространенное наказание - расстрел. Жестоко, но справедливо. Красные в таких случаях не церемонятся. Решайте, господин полковник. Сватош обвел глазами коллег, все отводили или опускали взгляды. Мичман Кураев также не решился прямо взглянуть в глаза своему командиру. Не найдя поддержки, полковник выдохнул: -Расстрелять. Приговор тут же привели в исполнение во дворе штаба казаки из охраны. Перед самым отъездом, полковник Сватош, дотошно контролировавший подготовку, зашел к Кураеву домой. Тщательно обмахнув веником теплые меховые сапоги казанской выделки, прошел в гостиную: -Не утерпел, решил в неформальной обстановке поговорить. Ведь вы идете начальником экспедиции, а это, батенька, для вашего возраста большая ответственность. Проговорили весь вечер. Хотя за окном подвывала первая зимняя вьюга, в доме было тепло от натопленных старинных изразцовых печек. Сватош оказался большим знатоком экспедиционной жизни и дал Владимиру немало дельных советов. -В Березове наймите достаточное количество оленей. Только не берите тундровых, их самоеды пригоняют на мясо в уездный центр, постарайтесь у остяков найти таежных оленей. С собой возьмите побольше лука и чеснока, в городке тщательно стерегите продовольствие, а не то украдут, концов не сыщите... Кстати, не вините никого в расстреле Светлова... Кураев, все же винил и полковника, и себя. Договорились, что в случае удачи экспедиции , то есть если сумеют найти путь и благополучно перевалить через Урал, Кураев, оценив обстановку на прилегающей к горам территории, сам будет решать - продолжать путь к Архангельску или возвращаться назад.
   Авторское отступление. Что касается расстрелов, то красные в репрессиях на территории проживания коми-зырян отнюдь не уступали белым. В районах Печоры и прилегающего Зауралья красный террор связан прежде всего с именем советского командующе­го Печорским краем М.Мандельбаума. В сентябре 1918 года его экспедиционный отряд на своем пути по Вычегде и Печоре казнил около 20 противников Советской власти, в том числе женщин, представителей духовенства, интеллиген­ции, крестьянства. Некоторых казненных предварительно подвергли пыткам и издева­тельствам. В дальнейшем, в течение декабря 1918 -- марта 1919 гг. по приказу М.Мандельбаума проводился массовый красный террор и в Зауралье, приведший к трагической смерти свыше 100 человек. 14 декабря 1918 г. в деревне Ляпино (ныне Саранпауль) по приказу Мандельбаума расстреляны 14 пленных белогвардейцев. 30 декабря 1918 г. в Ижме были рас­стреляны все захваченные в плен белогвардейцы (точное число не установлено). Восьмилетняя дочь прапорщика Хозяинова была убита несколькими штыковыми ударами. Как утверждал красный партизан В.Е.Юдин в своих воспоминаниях, "в плен, конечно, мы не брали", пленных рас­стреливали. Поэтому местные зыряне мелкими группами или в одиночку партизанили против красных, ружьем и топором истребляя врага. Некоторые ставили на красных силки и капканы. Когда одному такому бородачу, в одиночку поймавшему силками и уничтожившему 60 большевиков, белый генерал Добровольский пытался доказать бесчеловечность такой войны, тот ответил: "Нам с ними не жить. Либо они, либо мы". Выяснилось, что карательный отряд Мандельбаума уничтожил у него всю семью, а его подверг страшным пыткам, обваривая кипятком.
  
  
  
   ххх
   До Березова добирались неделю с небольшим. Путь был старинный, проторенный не одним поколением тобольских и березовских ямщиков. Теплые, крытые оленьим мехом кибитки хорошо сохраняли тепло и укрывали от ветра. Дорога то шла берегом, то ненадолго ныряла в тайгу, а за большим торговым селом Самаровым пошла по льду Оби, вдоль левого берега, ощетинившегося зубчатым частоколом высоких елей. Впереди тускло и холодно блестела ровная ледяная поверхность, освещаемая оранжево-красным негреющим солнцем. Далеко справа, верстах в пяти, синела полоска противоположного берега. Кое- где из льда торчали высокие жерди. Как пояснил ямщик - это местные остяки занимались подледным ловом. Но берега реки были пустынны. Заросли тальника в устьях притоков скрывали каких-то зверюшек, следы которых иногда виднелись на снегу, припорошившем лед. -Не знаете, почему людей не видно? - поинтересовался Кураев у ямщика. -Попрятались все. Остяки откочевали в тайгу, а зыряне даже печки по ночам топят, чтобы с реки днем не углядели их заимки. Вооруженные отряды теперича по реке только и шныряют, то продукты реквизирують, а то и поубивают кого. Вот народ и хоронится... -Да, трудно нынче сибирскому мужику, - согласился Владимир. Сам он реквизировать ничего не собирался, благо Сватош снабдил экспедицию довольно большой суммой царских ассигнаций, еще хорошо ходивших по всему Северу. В один из дней уже накатанная дорога круто вильнула с реки влево, в один из притоков Оби и вскоре поднялась на высокий бугор. Отсюда уже были видны маковки церквей и серые строения, разбросанные по берегу речки. -Березово! - прокричал ямщик, отвернув полу кибитки. Уездный центр огромного сибирского края, протянувшегося от хребтов седого Урала до самого Енисея, представлял собой довольно убогое зрелище. Преимущественно одноэтажные деревянные домишки уже утопали в снегу, на улицах было безлюдно и лишь стаи собак, да дым из труб свидетельствовали о том, что городок еще не покинут своими жителями. Озирая окрестные домики, Кураев вдруг подумал, что, наверное, одной из этих избушек зимовал выпускник Морского корпуса, легендарный лейтенант Дмитрий Овцын, впервые описавший и положивший на российские карты устье Оби и Обскую губу. Ведь именно в Березове с ним и случилась известная романтическая история. Авторское отступление. Осенью 1736 года, после очередной неудачной попытки пройти из Обской губы на Енисей, дубель-шлюп "Тобол" под командованием лейтенанта Дмитрия Овцына, миновав уже заснеженный Обдорск, пришел на зимовку в березов. Плавание в следующем году планировалось начать на более маневренных судах и одно из них Овцын решил строить в Березове. Впереди была долгая и длинная зима. Маленький городок жил своей размеренной жизнью, далекой от честолюбивых забот участников северной экспедиции. Развлечений для молодого флотского офицера никаких - разве что сходить на охоту, да понаблюдать сквозь мутное слюдяное окошко за потасовкой хозяйских собак. Впрочем, городок этот имел свою тайну, разжигавшую любопытство всякого приезжего. Здесь, вот уже шесть лет, по воле сумасбродной императрицы Анны Иоанновны находилась в ссылке семья известного петровского сановника князя А.Г. Долгорукова. Заключены они были в острог, где когда-то содержался другой именитый ссыльный - соратник Петра Великого светлейший князь Менщиков. Поначалу Долгоруковы содержались строго, общаться с местными жителями им не позволяли, даже в церковь водили под конвоем. Позже режим немного смягчился, к ссыльным стали пускать гостей, да и сами они могли выходить из острога. В это самое время и устроился на зимние квартиры в Березове лейтенант Дмитрий Овцын. Флотский офицер не мог не обратить внимания на трех девиц, отличавшихся нарядами и обличием от дородных березовских красавиц. Даже простые шубейки не могли скрыть их аристократического происхождения. Екатерина, Елена и Анна Долгоруковы тоже приметили заезжего молодца - моряка. Особенно старшая -Екатерина. Именно она когда-то с малолетства была обручена с наследником престола Петром II и должна была стать очередной русской императрицей. Среди северных снегов и разыгралась история, словно заимствованная из итальянских любовных хроник. Молодой лейтенант пылко влюбился в ссыльную аристократку. Начальник караула не препятствовал их встречам. Воевода относился снисходительно. Дескать, придет весна, лейтенант отправиться исследовать северные моря, на том вся любовь и закончиться. Темными зимними вечерами приходил Дмитрий к своей возлюбленной. При свечах вспоминали далекий Санкт-Петербург, балы и ассамблеи, мечтали и любили. Лейтенант был счастлив, Екатерина задуичива и беспокойна. Девушкой она была гордой и властной, успела многое пережить, расстаться с иллюзиями и мечтами. Смутные, неясные вести доходили из Северной столицы. Анна Иоанновна вызывала все большее недовольство старой дворянской аристократии. Бирон все больше вмешивался в дела государства... Весной лейтенант вновь ушел вниз по Оби на старом судне "Тобол". Дело в том, что к началу навигации постройка нового судна в Березове еще не была завершена. Кто знает, может специально тянул Дмитрий Овцын с его постройкой, чтобы иметь возможность вновь вернуться в этот северный городок. В тот год льды опять не позволили выйти из Обской губы в море и "Тобол" стал на зимовку в Обдорске. Сам же лейтенант без промедления поехал в Березов. А в это время в Тобольск, к генерал-губернатору Сибири уже шли доносы о том, что проезжий флотский офицер регулярно общается с государственными преступниками, крутит амуры с бывшей нареченной опального царевича и вместе они зело хулят императрицу Анну Иоанновну и друга её Бирона. Губернские власти начали розыск. Пока добирались на перекладных до Березова, опрашивали свидетелей, Овцын отправился опять к Карскому морю. На этот раз, четвертый по счету, поход от Обской губы к устью Енисея был успешно завершен. Уже из Енисейска отослан победный рапорт в Адмиралтейство, оставалось ждать заслуженных чинов и наград. Почта из столицы принесла иную весть. По приказу канцелярии Тайных розыскных дел лейтенанта Дмитрия Овцына велено было арестовать. Его обвинили в государственной измене и общении с семьей преступников Долгоруких. После недолгих разбирательств разжаловали в матросы и отправили в далекий Охотск. Вероятно, успех экспедиции повлиял на относительно мягкий приговор, а может сказалось и то, что судили свои, флотские. Но, все же, пиговор этот означал не только крах флотской карьеры, но и рушил все дальнейшие планы устройства личной жизни. Овцын пребывал в смятении, тем более, что переписку ему запретили. Так и отправился он к месту ссылки в неведении о судьбе Екатерины. А в это время в Березове арестовали и все семейство Долгоруких. С ними обошлись много строже: у братьев вырезали языки, сестер разослали по сибирским монастырям. Вероятно, Екатерина, тоже не догадывавшаяся о судьбе лейтенанта, вполне обоснованно могла прийти к выводу, что Овцын её отверг и забыл, ведь писем не было. Дмитрию Овцыну относительно повезло - в Охотске он был назначен в экспедицию Витуса Беринга, изучавшего восточные окраины империи. В этой экспедиции опальный лейтенант показал высокую штурманскую выучку и фактически исполнял офицерские обязанности. Среди бесконечных просторов Тихого океана он, без сомнения, не раз вспоминал заснеженный Березов и свою княжну Екатерину. С приходом к власти императрицы Елизаветы, в 1741 году Дмитрий Овцын был восстановлен в звании и продолжил службу на кораблях российского флота, в основном, на Дальнем Востоке. Вероятно, поэтому ему и не удалось встретиться со своей любимой. Да и годы, прошедшие в безвестии, отразились на чувствах. Может быть, Дмитрий не хотел отягчать судьбу любимой своим положением преступника. Вдруг ей улыбнется счастье. Наверное, у ссыльной аристократки возникали подобные же мысли. Княжну Екатерину возвратили в столицу только в 1745 году. В дальнейшем её судьба сложилась достаточно удачно. Елизавета выдала бывшую ссыльную княжну замуж за одного из своих сановников - графа Брюса. Вряд ли кто осмеливался тогда отказываться от монаршей милости, можно было вновь оказаться в монастыре. Не отказалась и Екатерина. А что же бывший её возлюбленный? В 1746 году Дмитрий Овцын с товарищами завершил составление "Карты генеральной Российской империи, северных и восточных берегов, прилежащих к Северному ледовитому и Восточному океанам". Десять лет прошло с той встречи в заснеженном Березове. А где-то в Санкт-Петербурге блистала на балах графиня Екатерина Брюс... В Березове Кураев, как ему рекомендовал полковник, должен был прежде разыскать местного исправника Ямзина. Сей полицейский чин был личностью своеобразной и среди местного населения весьма популярной. Потомок остяцких князей, он сумел получить образование и ревностно исполняя свои специфические обязанности, не чураясь при этом заниматься изучением родного края. Правда, до губернии доходили сведения, что исправник достаточно благодушно относился к ссыльным, находившимся под его надзором, что не давал заезжим купцам обижать аборигенов, но и достоинств у него хватало - к чарке почти равнодушен, а путешествующие чины разных ученых ведомств вообще были от него без ума. Лев Васильевич Ямзин оказался мужиком крепким на вид и хитроватым на ум. Мичмана принял без подобострастия, но и не равнодушно. Сразу же распорядился насчет ночлега и хорошего ужина, велел затопить баньку и сам занялся приготовлением строганины из муксуна. -Это у нас как легкая закуска перед едой, - объяснил с легкой усмешкой, -наверное у вас в Тобольске с муксуном нынче проблемы? Кураев и сам заметил, что торговые караваны с низовьев Оби почти перестали приходить в Тобольск. А ведь раньше рыба шла широким потоком и в разных видах: живая, копченая, соленая и вяленая. -Революция, однако, -отшутился он. После баньки, когда они разморенные и ощутившие взаимную приязнь, уселись пить чай, Кураев задал давно, еще с детства интересовавший его вопрос: -А скажите, Лев Васильевич, правда ли сказывают, что в здешней тайге Золотая баба спрятана? Ямзина этот вопрос ничуть не смутил. Хитро прищурившись, он спросил: - Не за ней ли вы сюда прибыли? Охотников-то за бабой я много повидал, да не каждый воротился из тайги. -Да нет, увольте, вы же знаете нашу основную задачу. -Знать-то знаю, да кто ведает, что у вас там в тайге на ум взбредет. Одно скажу, Золотую бабу остяки крепко стерегут. Легенда есть старинная. Будто бы тогда род остяцкий вымрет, когда золотую бабу чужие люди из святилища заберут. Не один остяцкий род её стережет, прадедами это завещано. Кто самострелы на тропах устанавливает, кто речки стволами вековых лиственниц перегораживает, а кто и слишком любопытных выслеживает на таежных тропах. Поэтому, советую как человеку молодому и, наверное, бездетному - побереги себя для потомков, не ищи Золотую бабу... Ночью Владимиру приснилась таежная богиня. Она почему-то была похожа на Леночку Путилину, только в меховом остяцком наряде. Богиня стояла в тени большой разлапистой ели и манила его рукой куда-то в глубину леса. Потом откуда-то появился полковник Сватош и тоже в остяцкой малице, но с большим маузером за поясом. Дозор Золотой бабы (Верховья реки Сосьвы. Январь 1918 года.)
  
   Семен Канев попал в Березово по необходимости - надо было продать кое-какую пушнину, добытую осенью и прикупить продуктов. В Обдорск ездить не решался, слышал, что там сплошные революционные братоубийства, словно антихрист какой взял село в полон. Помытарившись на обских протоках, устроился он с семейством на речке Сыне, недалеко от старинного остяцкого поселения Вошпайкур, полузасыпаные землянки которого еще виднелись на высоком берегу реки. Река, берущая начало в отрогах Полярного Урала, славилась своими рыбными запасами и потаенными урочищами. Скрываться здесь было удобно, да и места оказались богатыми на всякий охотничий промысел. Привели в порядок чью-то заброшенную охотничью избушку, устроили немудреный огородик, даже баньку за лето справили. Женка быстро привыкла к таежной жизни, сама ходила с ружьишком в тайгу. Семилетний сын тоже не скучал, проводя весь день со щенятами и забавным ручным лисенком. Окрестные остяки быстро прознали, что вреда от нового поселенца не будет и потеснились в своих охотничьих угодьях. Дружбу не навязывали, но и жить зырянскому семейству не мешали. Оказавшись в Березове, Семен решил зайти к Ямзину. Приходясь дальними родственниками, виделись они редко, да и какая надобность солидному приставу ручкаться с молодым парнем. Приезжая на Обдорскую ярмарку, пристав останавливался у более близких и богатых родственников, с Семеном лишь здоровался. Но теперь времена настали другие. Ямзину, два года сидевшему безвылазно в уездном городишке, интересно было узнать про обдорские политические баталии и таежную жизнь парня. -И что, на Сыне народу-то нынче много? -Как раз сейчас и много, русские и зыряне, как мы, из сел подальше от греха бежали,-рассказывал Семен, - остяки вообще к Уралу откочевали, за продуктами и то с оглядкой ездят. За Урал совсем ходить перестали, там, сказывают война идет, артиллерию даже с той стороны слышали. -Так уж и артиллерию?- усмехнулся в рыжие усы Ямзин. -Но не гром же посреди зимы, - обиделся Семен,- интересно было бы поглядеть на эту артиллерию, небось всю живность в лесу распугали. -У меня тут мичман флотский квартирует из Тобольска, на ту сторону Урала путь ищет, людишек как раз набирает, платит хорошо, -сказал вдруг исправник, оценивающе оглядев родственника. Человек опытный и дальновидный, он как-то сразу подумал о том, что неплохо бы иметь в экспедиции мичмана и своего человека. Кто знает, может не только путь за Урал интересует энергичного колчаковского эмиссара. Семен же вовремя подвернулся, парень он хваткий, в обиду себя явно не даст, будет присматривать да приглядывать. -Женка-то месячишко без тебя проживет? -Прожить-то проживет, да вот припасов городских ей обещал подкупить. -Припасы я вышлю со знакомым остяком, даже от себя прибавлю. -Тады подумать надо... -Думай, не прогадаешь. Верховья Сосьвы ты знаешь, а потом, если пожелаешь, сам до Сыни доберешься. ххх
   Экспедиционный отряд мичмана Кураева тронулся из Березова плотной, почти без интервалов, колонной. До вогульского селения Ляпино решили добираться лошадьми, а оленей закупить ближе к Уралу. Восемь саней, столько же лошадей и шесть человек - вот и весь личный состав экспедиции. Двоих местных уроженцев по рекомендации Ямзина мичман взял в Березове. На окраине городка спустились на лед реки Сосьвы. Дорога и здесь была уже накатанной, даже кое-где встречались метелки вешек. Из низких серых туч медленно падал мелкий и мягкий, как заячий пух, снежок. Быстро стемнело, но лошадки бежали сноровисто, легкой рысцой, проводники чувствовали себя уверенно и Кураев, плотно закутанный поверх романовского полушубка в тулуп-борчатку, как-то незаметно заснул в санях. Семен Канев полулежал в последних санях, уютно устроившись на теплой подстилке из сена. Он был одет в старенькую, но еще добротную остяцкую малицу, под рукой лежал карабин, одолженный у Ямзина. Изредка поглядывая на волнистую серую ленту прибрежного тальника, парень мысленно прикидывал, сколько времени займет предстоящее путешествие к Уралу и какие ожидаются препятствия. Сознание ответственности за судьбу экспедиции, вложенное в его голову хитроумным приставом, держало его в той внутренней собранности, когда предельно обостряются слух, зрение и все доселе дремавшие чувства. Заночевать решили у заимки, расположенной в небольшом распадке на излучине реки. Хозяева - большая зырянская семья, ушла с оленьими стадами, а оставшаяся в избе еще крепкая бабка с тремя малыми внучатами не стала препятствовать, когда урядник в качестве платы за ночлег выложил несколько банок английской консервированной солонины. На ночь Кураев распорядился организовать вооруженное дневальство. Старуха, неизвестно по каким соображениям, успела предупредить, что в окрестностях скрываются "дизентиры", скрывавшиеся то- ли от колчаковцев, то-ли от совдеповцев. -Канев, уточните у бабушки, как себя ведут эти люди, бывали ли в заимке? - попросил Семена мичман. Бабка, как и Канев, говорила на ижемском диалекте языка коми. Они сразу же нашли общих родственников, обменялись сведениями о том, кто на ком женился, кто родился и кто уже ушел в иной мир. За окном что-то хрустнуло.
        - Что это?
        -Да мороз крепчает, деревья трещат.
        - Крепкие морозы-то бывают?
   -Зимы-то у нас послабже, чем в Обдорске или Березове. Говорят, теплый воздух из-за Камня приходит.
        Кто -то открыла дверь и, сверкнув винтовкой на плече, шагнул в темноту ночи.
        Попили чайку, подзакусили. Мужикам захотелось спать.
        - Шаньги, бабка, у тебя очень сытные, благодарствую, -зевая, сказал Канев .
        -Да уж свои, не привозные. Мы, ижемские, стряпать умеем.
   Авторское отступление. Коми-зыряне поселились в низовьях Оби с Севера европейской части России где-то в середине 19 века. Переселение было вызвано падежом оленей и истощением пастбищ в долине реки Ижмы. Вот как писал о них известный финский путешественник А.Алквист в книге "Среди вогулов и остяков", вышедшей в 1885 году в Гельсингфорсе (ныне Хельсинки): "Тому, кто знаком с этнографией уральских народов, покажется, конечно, странным, если он услышит разговор о зырянах на нижней Оби, ибо он знает, что этот народ проживает непосредственно к западу от Урала между реками Печёра и Двина. Однако, и восточнее Урала имеются зыряне, которые переселились сюда из Мезенского округа Архангельской губернии, но которые не имели права поселяться здесь навсегда, а только получили разрешение остановиться здесь с паспортом, равным паспорту путешественника."
   Уже во время путешествия А.Алквиста зыряне образовали в низовьях Оби крупные села, такие, как Мужи, а в Обдорске составляли около трети населения. И сегодня, в 21 веке, на улицах Салехарда можно увидеть зырянку в старинном новгородском наряде 12 века. Но вернемся к свидетельствам Алквиста. "Этот народ уже в 14 веке был завлечен Стефаном Святым в христианство. И, как видно это обращение было проведено с большой серьезностью и неменьшим успехом, по крайней мере, если судить по современным зырянам, которые по набожности могут сравняться только с русскими, а в нравственном отношении и далеко превзошли их. Но помимо религии и помимо того, что они сохранили свой собственный язык, кажется, что с течением времени они усвоили образ жизни и одежду северо-русского народа. Они - мужчины и женщины - очень искусны в домашних ремеслах и благодаря их природной склонности к торговле широко известны в северной и средней России..." Во время гражданской войны коми-зыряне преимущественно оказались в рядах белой армии. В армии генерала Миллера доблестно сражался 10-й Печорский полк, сформированный в основном из коми-зырян. Его части воевали на зауральском и пермском направлениях. В ноябре 1919 года они заняли Березов Тобольской губернии. Березовский уезд был включен в состав Северной области. Большая группа коми белогвардейских солдат была награждена Георгиевскими крестами и медалями за храбрость в боях. Так, старший унтер-офицер Л.Чуркин, младший унтер-офицер П.Рочев и ефрейтор М.Филиппов были награждены Георгиевским крестом 4 степени "за то, что в бою 30 ноября 1919 года при деревне Искор под действительным и сильным пулеметным и ружейным огнем противника, за убылью офицеров, приняв командование на себя, восстановили порядок в части". Георгиевским крестом 3 степени были награждены старший унтер-офицер М.Пыстин, который "будучи опасно ранен, остался в строю и принял участие в бою", и стрелок М.Артеев, "который выдвинул пулемет на опасно-близкую дистанцию и действием его поддержал атаку". Георгиевской медалью 4 степени был награжден санитар А.Терентьев, "выказавший выдающееся самоотвержение и мужество, оказывая помощь раненым".
  
   Как поведала старуха-зырянка, в лесу скрывались парни из прилегающих к Оби сел. Местных жителей они не обижали, меняли добытую пушнину на муку и соль. Правда, иногда оленей постреливали, но волки порой портили больше. Как выяснилось, к колчаковцам лесные люди были настроены враждебно и вполне могли устроить засаду где-нибудь в глухом месте. Осенью на Сосьве именно они ограбили небольшой речной караван, застрявший на мели из-за малой воды, расстреляв офицеров и обезоружив солдат.
   Кураев, выслушав Семена, уточнил некоторые детали и развернул карту. Впереди было верст двести пути, несколько мелких селений и неизвестное количество заимок. Где подстерегает опасность, какова численность противника, чем он вооружен, тоже неизвестно. Пока спутники спали, а дневальные иногда тихонько выходили во двор, проверить лошадей и поклажу, мичман обдумывал создавшуюся ситуацию. Решение пришло не сразу, но мичман решил рискнуть. Утром, пока один из солдат-зырян кашеварил, Кураев вновь уединился с Семеном. -Вызнай у бабки, как можно встретиться с дезертирами, мне надо с ними встретиться. Канев был польщен доверием мичмана и постарался узнать все, о чем тот просил. Оказалось, лесные сидельцы частенько общались с Митрофаном Кочневым с соседней заимки, что стояла верстах в десяти вверх по реке. Он у них был кем-то вроде посредника при общении с местными остяками и вогулами. Мичман, узнав обо всем этом, сразу же, будто догадывался о существовании связника, распорядился: -Канев, ставлю тебе следующую задачу - сейчас едешь один до заимки Кочнева и договариваешься с ним о моей встрече с предводителем дезертиров. Ничего лишнего не говоришь, можешь намекнуть, что мы бежим от колчаковцев и пытаемся перебраться на ту сторону Урала... Закончив инструктировать Семена, мичман внимательно оглядел своих спутников. Действительно, в своих видавших виды полушубках и малицах, без погон и иных воинских отличий они мало напоминали представителей регулярного войска. Дай Бог, замысел удастся! Короткий день пролетел быстро. За это время мичман успел побеседовать с каждым членом экспедиции. Никто не возражал против его плана. Кто знает, что взбредет на ум дезертирам, если они узнают, что имеют дело с колчаковской экспедицией? Да и в своего начальника подчиненные верили, сразу распознав в нем человека совестливого, порядочного и достаточно храброго. Поэтому решение было единодушным - прикинуться беглецами. Семен Канев вернулся поздно ночью, когда полная луна так ярко высветила тревожным зеленоватым светом заснеженный двор, что в избе было почти светло, наверное поэтому никто не спал.
   -Завтра, на закате солнца, их человек будет ждать в избе Кочнева, - с порога выдал Семен.
   Сразу же все завалились спать, для себя рассудив, что затея мичмана начинает удаваться и в дальнейшем серьезные осложнения вряд ли будут, лишь бы правильно выдерживать диспозицию.
   -Дезентиры, они народ трусоватый, а мы вояки сурьезные, - успокаивая себя прошептал один из солдат, поудобнее устраиваясь на полу.
   Утром, посоветовавшись с урядником и Каневым, мичман решил двигаться к заимке Кочнева всей экспедицией, чтобы при возникновении каких-то осложнений сразу прорываться к Уралу. Пока лесные жители очухаются, они уже будут далеко. Досыта накормили лошадок, крепко увязали на санях провизию, проверили оружие. -Пулемет бы сюда,- мечтательно сказал урядник, - поставить на сани, присыпать сеном, роту можно положить. -Ничего, мы пока не воевать собрались, а договариваться, - прервал его Кураев.
  
  
   ххх
  
  
   Как не торопились добраться до места встречи еще засветло, в избе Кочнева их уже ждали. Вместо одного посланца лесных жителей, в избе по-хозяйски расположились три молодых мужика. Каждый был при винтовке, у одного из кармана полушубка торчала рукоять нагана.
   Знакомились настороженно, прощупывая друг-друга взглядами, оценивая вооружение и физическую силу. Кураев с удовлетворением заметил, что его спутники оказались посноровистей и покрепче, чем дезертиры. Урядник и солдаты сразу же рассредоточились по избе, чтобы не мешать друг-другу в случае стычки. Семен Канев тоже держался уверенно и первым снял напряженность, узнав в одном из мужиков знакомца.
   Переговоры вел Кураев, он представился бывшим прапорщиком, из учителей, бежавшим от колчаковцев и пробирающимся вместе с попутчиками в Вятскую губернию. Дескать, прознав о дезертирах, решили предотвратить перестрелку при случайной встрече, ведь они фронтовики, сначала стреляют, а затем лишь разбираются, да и путь за Урал следовало уточнить.
   Может убедительная речь Кураева, а может и свойское поведение Канева растопили первоначальное недоверие. На столе появилась бутыль зырянской бражки и нехитрая лесная снедь. Оказалось, что среди встречавших был и предводитель дезертиров - тот, что с наганом. В ходе застолья он согласился не чинить препятствия беглецам, даже уговаривал остаться в своем отряде. В конце-концов, предложил Кураеву свой наган в обмен на бинокль. Хотя мичману было и жалко отдавать отменный оптический прибор, он решил расстаться с ним, чтобы не обидеть явно своенравного и вспыльчивого главаря. От нагана тактично отказался. Расставались, если не друзьями, то и не врагами. По крайней мере, путь до Саранпауля был свободен, никто не станет стрелять в спину и устраивать завалы на дороге. Вечером, оставшись наедине с хозяином избы, Семен передал устное послание для Ямзина. ххх
   В Ляпине с сожалением оставили лошадок. Продавать их не стали, договорившись с очередным знакомцем Канева, что он возьмет их на свое довольствие за хорошую плату. Царские ассигнации действительно оказались здесь самой ходовой валютой. Легко приобрели три десятка оленей и нарты. Памятуя наказ Сватоша, оленей взяли лесных, привыкших к глубокому снегу. Отроги Урала возникли внезапно, как будто взмыли из под земли, едва только ветер сдул низкую облачность. Покрытые снегом безлесые вершины цветом своим мало отличались от облаков и выглядели угрожающе - неприступными.
   -Как же мы вскарабкаемся на них? - удивленно протянул урядник. Выросший в оренбургских степях, воевавший с германцем в витебских болотах, он настоящих гор толком и не видел, если не считать пологих холмов у родной ему речки Сакмары. -По течению реки пойдем, ущельями, - пояснил Канев. Его предки когда-то ходили в Сибирь именно этими ущельями. Предания о "чрезкаменных" походах хранились во многих зырянских семьях и поэтому путь через горы не казался Семену чем-то необычным и трудным. Прадеды ходили, значит и он пройдет. Олени уверенно бежали по льду реки, люди на нартах, держа под рукой оружие, настороженно поглядывали на густую стену ельника по берегам - береженного Бог бережет. Хотя Кураев надеялся, что главарь дезертиров сдержит свое слово, но в тайге могли скрываться и другие лихие людишки. С давних времен потаенные урманы служили прибежищем гонимых. Он от деда - шкипера слышал, что в этих краях еще в конце прошлого века стояли раскольничьи скиты и в тихую погоду откуда-то из глубины тайги чудился охотникам приглушенный колокольный звон. -Семеныч, -обратился к Кураеву урядник, когда они приостановились в устье одной из речек, впадающей в Сосьву, - где ночевать-то остановимся? -Если не встретим какую-нибудь охотничью избушку, придется в снег закапываться, - отозвался мичман. К сумеркам поднялся буран, на открытом пространстве реки ветер казался таким пронзительным и колючим, что и привыкшие к стуже олени воротили морды. -Заворачиваем в лес!- крикнул Кураев, на следующих нартах мгновенно продублировали и оленьи упряжки, будто кильватерный строй военных кораблей, сделали дружный поворот "все вдруг". Оленей распрягать не стали. В глубоком снегу соорудили что-то вроде просторной берлоги. Разожгли костер, не столько для тепла, сколько для укрепления стенок убежища. Всухомятку перекусив, устроились на ночлег. ххх
   Остяк Митрофан Тырлин, затаившись под густым лапником на опушке леса, внимательно наблюдал за тем, как русские люди, непонятно почему оказавшиеся в охотничьих угодьях его рода, устраиваются на ночь. Было их всего четыре человека, все вооружены. Трое в русских меховых шубах, один в остяцкой одежде, но, судя по всему, не остяк. Митрофан пребывал в некотором затруднении. Если пришлые люди, переждав буран, с утра направятся по течению ручья Вас-Юган, в устье которого они остановились на ночлег, он должен воспрепятствовать этому. Если пойдут вверх по реке, то, не обнаруживая себя, следует проводить их до устья следующего ручья, где сторожевую службу несет его племянник. "Вот беда, наверное и самострелы буран занес", -с сожалением подумал Митрофан. Утром, когда тусклое солнце загнало серые тени в распадки, пришлые спустились на лед реки и споро погнали свои оленьи упряжки вверх по Сосьве. Тырлин, на своих широких охотничьих лыжах, едва поспевал за ними по берегу, срезая путь на излучинах. После полудня, остановив упряжки и сверившись с картой, Кураев распорядился выехать на берег Сосьвы и двигаться к горам напрямик, благо редколесье позволяло это сделать без особых помех. -Срежем путь верст на пятьдесят, - ответил он на немой вопрос урядника. Семен Канев хотел возразить, но передняя упряжка уже выбиралась на пологий берег реки. Впереди, колотыми сахарными головами белели горы. Они были значительно ярче серого неба, синей тайги и почему-то пугали своей пронзительной чистотой. Где-то там, между островерхими вершинами находился и тот перевал, к которому упорно стремились путники. Ветра не было, только скрип полозьев по жесткому снегу, да тяжелое дыхание оленей заполняли окружающее безмолвие. Природа будто затаилась в тревожном ожидании. Кто-то на нартах даже пытался запеть, то- ли сон отгонял, то -ли чувство страха пытался пересилить. Вдруг передняя упряжку резко занесло в сторону, затем откуда-то с опушки ближайшего ельника донесся сухой треск, будто кто-то сломал замерзшую ветку. Фронтовики мгновенно распознали звук выстрела. Да и упряжка не с проста смешалась - один олень бился в снегу, окрашивая снег вокруг себя в алый цвет. "Дезертиры, подлецы, обманули!" - пронеслось в голове мичмана. Канев же по звуку выстрела определил, что стреляли из старого шомпольного ружья. Такие ружья еще были в ходу у охотников-остяков и, надо признать, пользовались они ими мастерски. Только вот остяки зря оленей не губили, да и в людей без большой нужды не стреляли. Но нынче-то и времена пошли звериные, вековые запреты походя нарушались. Оленьи упряжки заметались по перелеску, поросшему чахлыми деревцами. В это время раздалось еще несколько неторопливых, с интервалом примерно в две минуты, выстрелов. Никто не мог сразу определить, откуда стреляют. Впрочем, стреляли с двух сторон и укрыться было практически негде. Но люди пока оставались целы, лишь в каждой упряжке невидимые стрелки метко поразили по одному оленю. Тут и до Кураева дошло, что в засаде находились явно не дезертиры. Никак не вязалась методичная и какая-то целенаправленная стрельба с разнузданной братией лесных жителей. Выстрелы в это время неожиданно прекратились. В тишине, с ближайших елей медленно, с ветки на ветку, осыпался снег. -Эй, люди, не стреляйте, говорить буду! - раздалось откуда-то из чащобы. -Сначала надо было говорить, а потом пулять, мать твою...,- выругался урядник и выстрелил в сторону голоса. В ответ никто не стрелял. Какое-то время пролежав на снегу, под прикрытием нарт и оленей, Кураев и его спутники немного пришли в себя. Обстреливать лес было бесполезно, до темноты еще часа два, так что волей -неволей следовало вести переговоры. -Выходь из лесу, если говорить хочешь! - зычно прокричал урядник. Неожиданно, откуда-то из-за ближайшего куста, поднялась невысокая коренастая фигура. Судя по малице и чертам лица - остяк. -С кем говорить буду? - невозмутимо произнес он. -Я начальник отряда, -быстро отозвался Кураев, - почему стреляли в нас? -Нельзя вам дальше ходить. Пойдете, обратно стрелять будем. Поворачивайте домой, - так же невозмутимо произнес остяк. -Наш дом за Уралом, некуда нам поворачивать..., -попытался объяснить мичман -Тогда стрелять будем.. Тут над ухом Кураева что-то резко прошелестело и остяк, дернувшись, упал и как-то очень быстро оказался у ног урядника. А тот уже сноровисто опутывал противника сыромятным киргизским арканом. Мичман вдруг вспомнил, как он с усмешкой косился на этот аркан, чем-то напоминающий самоедский тынзян, с трудом представляя, для чего казак таскает его на поясе. Вот ведь, пригодился! Тут с головы урядника слетела мохнатая овчинная папаха, а со стороны леса донесся звук выстрела. -Крикни ему, убивать не будем, договориться хотим, - напряженным шепотом, будто боясь, что там, в лесу, услышат, -обратился мичман к неподвижно лежащему остяку. Тот отрицательно замотал головой. -Не стреляй, говорить хотим, а твоего друга аманатом оставим! - опять закричал урядник. -Отпусти его, пусть уходит, - вдруг распорядился Кураев, - развязывай, силой здесь мы ничего не добьемся, только останемся лежать на снегу мертвецами. Семен Канев, молча наблюдавший за происходящим из-за нарт, начал догадываться о причине неожиданного обстрела. По всему видать, наткнулись они на остяцкий дозор, стерегущий подходы к какому-то важному святилищу, может быть, к самой Золотой бабе. Полуночный путь (Березовский уезд. Январь 1919 года)
  
   К Уралу прорваться не удалось. Буквально через два часа, после того как отпустили плененного урядником остяка, лес словно ощетинился длинноствольными шомпольными ружьями, стрелявшими с поразительной меткостью. После того как папаха осанистого оренбургского казака дважды слетала с головы, продырявленная очередной свинцовой пулей, решили возвращаться. Опасаясь, что банда дезертиров все-таки прознает об истинном предназначении экспедиции, повернули на север, к реке Сыне. Решение, принятое Кураевым с большим душевным напряжением, было на руку лишь Семену Каневу, ведь он возвращался к семье. А вот мичман заметно переживал, что задание полковника Сватоша оказалось невыполненным. Казалось, до отрогов Урала рукой подать, так ведь надо было всполошиться остякам! Впрочем, это их исконная земля, они здесь хозяева и только им решать, кого пускать на свою территорию и как её оберегать. Ведь не даром соратникам и последователям Ермака пришлось изрядно повоевать с племенами приобской тайги.
   Авторское отступление. Ко времени прихода русских в низовья Оби, остяки имели на этих территориях сформировавшиеся национально-территориальные образования в форме княжеств: Кодского, Ляпинского, Обдорского и Куноватского. Свою независимость эти княжества самоотверженно отстаивали почти до середины 17 века, нападая на передовые отряды стрельцов и осаждая русские городки. В 1607 году Обдорский князь Василий и Ляпинский князь Шатров Лугуев с отрядом в 2 тысячи человек осадили Березов. В 1631 году Обдорский князь Мамрук подстрекал "ючейских самоедов" напасть на Мангазею. В 1662 году Обдорский князь Ермак Мамруков поднял против русских все остяцкие волости Березовского уезда. Остяки отказались платить ясак и пытались возродить самостоятельность княжеств. Березовский воевода с трудом подавил восстание и Ермак с "лучшими людьми" были повешены в Березове. Легенды и предания о свободолюбивых князьях и удачливых богатырях до сих пор хранятся в памяти народа ханты, поддерживая самосознание и национальный дух. Путь на Сыню был давно, еще в старину, проторен березовскими купцами и охотниками. Это городской обыватель, увидев на карте территорию, окрашенную в зеленый цвет, воображает бескрайние пространства тайги. Для местных жителей Березовского уезда их обширный край представлялся местом давно обжитым и исхоженным. -На этой речке угодья Куртямова, дальше Талигин рыбачит, - по пути объяснял спутникам Семен Канев. Те с удивлением оглядывали обширные, разрезанные реками просторы, не находя видимых отличий одного югана (реки) от другого. -Вольготно живет народец, - то- ли с осуждением, то- ли с одобрением произнес урядник, -только пользы государству от евоной жизни никакой. В армию даже не забирают... -Так и вреда никакого, -заметил Кураев. Несколько успокоившись после провала экспедиции и чтобы как-то занять длительный путь, он невольно стал размышлять о своем месте в этой сложной сшибке классовых и человеческих противоречий. Поначалу была цель - добраться до родной Сибири, потом - доказать свою нужность правительству, которое, по его мнению, восстановит в России порядок. Пообщавшись с соратниками по борьбе, побывав в Омске, Кураев вдруг начал приходить к мысли, что боевой адмирал не совсем справляется с ролью Верховного правителя. Вековая стихийная ненависть крестьянства к власти, плюс жесткая рабочая дисциплина большевистской партии подняли страну на очередной беспощадный бунт, против которого все оставшиеся защитники старой власти оказались бессильны. Вместе со старым строем рушился привычный, каким-то образом упорядоченный мир, поменялось мировоззрение, изменились и моральные ценности. В глухом таежном селе сын шел на отца во имя солидарности с пролетарием из далекого Ревеля или, хуже того, Манчестера. Сосед грабил соседа, успокаивая жену самому непонятным словом "реквизиция". Издавна Сибирь была заповедным краем, куда не доходили столичные потрясения. Во времена великой смуты, когда Москву захватывали различные замозванцы и иноземцы, в Сибири строили города и замиряли туземные племена. В глушь и тишь Сибири веками ссылали наиболее рьяных столичных смутьянов, где они становились прилежными огородниками и благообразными литераторами. Теперь и Сибирь захватила круговерть российской народной бури. Впрочем, какой народ! Отречению царя более всего радовались разжиревшие на войне нувориши - заводчики и банкиры. Как же, неповоротливая государственная машина буксовала, ей не хватало скорости и увертливости. Получив всю полноту власти, они бездарно отдали её большевикам.
   Кураев злился и на себя. Злился за то, что до сих пор не мог твердо определиться в своих пристрастиях: большевики пугали своей фанатичной беспощадностью; белые -неясностью целей и отсутствием сплоченности. Вот и по поводу этой экспедиции возникали у него вопросы. Прорвались бы они за Урал, добрались бы даже до Архангельска, а дальше что? Ведь сил-то нет ни у Колчака, ни у Миллера, чтобы соединиться. Окрестное население настроено враждебно, полки наступают, словно французы к Москве в 1812 году - через брошенные деревни и сожженные мосты.
   -Вашбродь, огонек впереди, - прервал его самобичевание урядник. Выслали на разведку Канева. Скоро вернувшись, тот сообщил, что вышли к остяцким зимним юртам. У Кураева вдруг мелькнула мысль, что можно и разорить остяков, спалив пару избушек, да постреляв живность, а кто будет сопротивляться - в распыл. Вроде как в отместку за недавнее нападение на экспедицию. Время-то военное, никто осуждать не станет. Но тут же прогнал от себя это наваждение.
   Остяки оказались мирными, не только пустили переночевать, но и предложили свежих оленей взамен прежних. Как оказалось, остяцкий род в несколько семей зимовал в этом месте уже не одно столетие. Раньше их было больше, но сильный мор в 80-х годах прошлого века значительно сократил род. Весной семьи снимались и уходили на весенние юрты, затем на летние и осенние. На каждом был свой вид деятельности: весенняя охота, летняя рыбалка, подледный лов, зимняя охота. Но в последние два года и здесь все перемешалось: то не выходили к реке, опасаясь обстрелов; то в своих охотничьих угодьях встречали чужих людей; то не могли запастись продуктами на зиму, так как дороги на Березов и Обдорск были перекрыты вооруженными отрядами. Глава рода, небольшого росточка, но коренастый и длиннорукий старик, по-русски почти не говорил. -Язык натом, -коротко отозвался он на первый же вопрос Кураева. -Не знает языка, -перевел Семен Канев.
   Несколько ребятишек в каких-то лохмотьях, едва прикрывавших их худенькие тельца, возились на шкурах со щенятами. На гостей они не обращали внимания. Разговорились со старшим сыном- светловолосым молодым парнем, вокруг которого уже сновали четверо детишек, мал-мала меньше. Он-то и поведал о бедах, обрушившихся на маленький род. Одолжившись табаком у одного из солдат и не спеша раскурив трубку, молодой остяк словно решил выговориться. -Времена-то пошли худые. Вроде и зверь в лесу есть, и рыба в речке никуда не делась, а тревожно. Шаманы говорят - Торум обиделся на святого Николу, Белого царя помог свалить, за царя заступился большой белый богатырь Канчак...
   Он по-своему пересказывал события последних лет, иногда что-то упрощая, а что-то преувеличивая так, что Кураеву казалось, что и он является участником этого сказочного действа, где все беды вызваны противодействием богов и богатырей, а люди являются просто слепым орудием в их руках. По мнению остяка выходило, что пережить это жестокое время лучше в чащобе лесов и болот, а не становиться слепым участником борьбы высших сил.
   Потом, засыпая на оленьей шкуре у теплого очага, Кураев попытался выяснить для себя, а не является ли он сам слепым орудием в чьих-то руках. Наверное нет, ведь он сознательно пошел против хаоса и жестокости, против большевиков - носителей злой воли европейских нигилистов. А сколько прекрасных, образованных и искренних в своих побуждениях людей идут вместе с ним. Тот же поручик ижевского полка, бывший в недавнем прошлом учителем словесности, а полковник Сватош - соратник известных полярников.
   Мысли как-то мгновенно сосредоточились на личности Русанова. К кому бы он сегодня примкнул? Полярник Вилькицкий сейчас у генерала Миллера, полярник Колчак сам борется с красными в Сибири... Кстати, кто у красных? Даже и не вспомнить какую-либо известную фамилию. Можно ли представить Русанова в этой таежной избушке рядом с остяками, зырянином Каневым? Авторское отступление. Оказывается, можно. Мало кто сегодня знает о том, что легендарный полярный исследователь Владимир Александрович Русанов в 1901 году за активную работу в социал-демократическом кружке был сослан в Вологодскую губернию. В ссылке он впервые познакомился с Севером, путешествуя на лодке по рекам Печерского края. Впоследствии по материалам этого путешествия он написал этнографический труд "Зыряне". Поэтому можно с уверенностью сказать, что Русанов не раз ночевал в таежных зырянских избушках на берегах Печеры. К сожалению, научная работа будущего полярника, посвященная коми-зырянам, почти неизвестна современным этнографам. Кураев вспомнил, что с Русановым связь была потеряна накануне войны. Вполне вероятно, что судно "Геркулес" затерло льдами не так уж и далеко от этих краев, где-нибудь у острова Белый. Вот также пропал в Карском море полковник корпуса гидрографов Константин Митрофанович Путилин. Если он погиб, то знал, за что отдает жизнь. А за что отдает жизнь мичман российского флота Владимир Кураев? ххх
  
  
   Адмирал Колчак назначил время контр-адмиралу Михаилу Ивановичу Смирнову на десять часов утра. Управляющий Морским министерством, хотя и числился в столь солидной должности, начальствовал всего над несколькими пароходами и двумя десятками морских офицеров, причисленных к его ведомству. Правда, офицеры попались с большим опытом безупречной службы, особенно гидрографы.
   -Михаил Иванович, доложите ситуацию с морской экспедицией, - сразу же приказал Колчак.
   -Готовим речную часть экспедиции, подобрали баржи и пароходы. Кому надобны ремонтные работы - ведутся, - неторопливо начал Смирнов. -Что Архангельск? - перебил его Верховный.
   -В Архангельске на должность начальника морской части экспедиции планируется назначение капитана 1 ранга Вилькицкого. Лучшей кандидатуры и не сыскать. Да и резонанс за границей будет положительным. Кстати, полковник Сватош направил сухопутным путем в Архангельск морского офицера для связи. -Кто таков? -Одну секунду... Мичман Кураев. Служил на флотилии Северного ледовитого океана.
   -И какие сведения от него? -Пока никаких. Мичман был послан на удачу. Пробьется - хорошо, не пробьется -потеря для армии не такая уж и великая. -Не так много у нас морских офицеров, чтобы разбрасываться, - недовольно отозвался Колчак, - давайте дальше о подготовке пароходов...
  
   ххх Мрачный еловый лес по берегам реки ничуть не страшил Семена Канева. В середине зимы, когда день становился таким коротким, что природа никак не могла стряхнуть с себя ночное оцепенение, лес всегда оставался прибежищем мрака, каких-то таинственных звуков, неясных теней и тревожных предчувствий. Но бывалого человека лес всегда привечал и укрывал. Это на ледяном просторе реки или лысой прогалине можно замерзнуть, быть настигнутым волками, напороться на пулю бродяги- уркагана. А лес для Семена -это вроде как ярмарка для купца или плавной песок для рыбака.
   -Слышь, паря, далеко еще до твоей избушки? - поинтересовался один из солдат.
   -Вот устье речки по левому берегу пройдем, затем два ручья, а там горка небольшая, от этой горки версты три будет, -не сразу, но отозвался Канев.
   Солдат досадливо крякнул, пытаясь осмыслить ответ, но переспрашивать не стал. Ему что - начальство задачу знает, проводник есть, еды пока хватает, боевых действий тоже вроде не предвидится... Он был одним из тех вояк, что тянули солдатскую лямку еще до войны, прошли все тяготы боев с германцем и уже по привычке к солдатской жизни подрядились служить в первой подвернувшейся воинской части, а красные они или белые - без разницы, лишь бы кашу вовремя давали да крепкими обутками снабжали. Буран начался неожиданно, даже для Семена. Ведь и поземки не было на заснеженной поверхности льда, а тут сразу как прорвало. Вероятнее всего, действительно так и случилось - через отроги Урала прорвались на просторы Западной Сибири долго копившиеся у его подножия массы теплого атантического воздуха. Поднимая ввысь снег и ломая сухостой, ураганный ветер стремительно несся по руслам рек, как по естественным воздуховодам. Олени инстинктивно прижались к обрывистому берегу реки, где не так сильно задувало. Кураев и казачьий урядник разом повернули свои упряжки в русло какого-то ручья, над которым, как полог, раскинули свои лапы вековые ели. Остальные повернули следом, в спасительную глубину леса. Никто не успел заметить, как вековая ель, согнутая яростным порывом ветра, вдруг не выпрямилась, а продолжая наклоняться, неожиданно накрыла нарты с урядником. Оренбургский казак погиб сразу - острый замерзший сук насквозь пропорол грудную клетку. Хоронить не стали - не было ни сил, ни инструмента. Закоченевшее тело положили в сугроб под елью.
   "Далековато от родимых мест помер паря, растащут звери кости и сродственники не придут помянуть, -подумал невесело Канев, -занесло же его сюда нелегкая, все революция, будь она неладна".
   До его избушки добрались на следующий день. Два дня Кураев писал отчет полковнику Сватошу. Закончив, отправив его в Тобольск с солдатами, которые, в свою очередь, присоединились к направлявшемуся в губернский город небольшому рыбному обозу. Царские ассигнации и здесь оказались кстати.
   Сам Владимир решил съездить в Обдорск, чтобы на месте изучить возможности превращения села в перевалочную базу речного этапа Карской экспедиции, да и потолковать с местными жителями, хорошо знавшими нрав Оби, не мешало. Возвращаться в Тобольск ему почему-то не хотелось.
  
  
   Обдорская ярмарка
   (Село Обдорск. Январь 1919 года)
  
   Обдорский рыбопромышленник Павел Никанорович Мамеев сочувственно относился к свержению царя и большевистскому перевороту. Как и московский богатей Савва Морозов, прославившийся своими взносами в кассу социал-демократических экстремистов, его обской единомышленник надеялся на то, что научный элемент в большевистском движении возьмет верх над стихией ниспровержения и отрицания. Выписывал, даже в годы войны с германцами, кроме "Тобольских губернских ведомостей" и "Сибирской торговой газеты" еще кучу изданий, в том числе и социалистическую литературу, доходившую до Обдорска с двухмесячным опозданием, но в целости и сохранности.
   Павел Никанорович любил устраивал в своем просторном доме, близ каменной церкви святых Петра и Павла, неторопливые дискуссии с местными ссыльными поселенцами. Заканчивались они вполне мирно у самовара, а то и бутылочку мадеры распивали, придя к общему мнению, что страну пора выводить из вековой спячки и семимильными шагами двигать к прогрессу. В недалеком будущем заштатный Обдорск виделся Мамееву белокаменным градом, над которым летают дирижабли и аэропланы, через речку Шайтанку переброшены изящные мосты, а тундровые аборигены распивают кофе в открытых кафешантанах. Однажды во сне он даже узрел на месте миссионерской церкви белоснежное здание с арками и колоннами, будто пароход океанский вознесся на мыс Сале-Хард. Увы, действительность оказалось куда произаичней и страшней. После октября все как-то разом пошло наперекосяк. Прежние дискуссионеры словно забыли неторопливые речи и деликатные манеры. Рассудительный латыш Зиемелис превратился в форменного палача, бесстрастно пускавшего в распыл женщин и мальчишек. Фельдшер Попов, некогда непротивленец и добряк, подписывая в Ревкоме расстрельные списки, теперь въедливо интересовался, почему так мало контры выявили. Несколько разочаровавшись в практике революционного движения на Севере и искренне считая, что здесь совершается субъективный произвол, Павел Никанорович решил уделить немного внимания потомственному занятию - торговообменным операциям, все-таки семья заметно поизносилась, да и библиотека требовала пополнения. Благо Обдорская ярмарка была в самом разгаре. Авторское отступление. Ярмарка в Обдорске являлась заметным событием не только в низовьях Оби, сюда съезжались инородцы и с Севера европейской части России, и с Туруханского края, а купцы наезжали не только из Тобольска, Екатеринбурга и других сибирских городов, но и с казахских степей. Открывалась ярмарка 15 декабря и официально продолжалась до 25 января, но фактически длилась до самой масленицы. В период работы ярмарки проходило празднование и Рождества Христово, чем активно пользовались миссионеры из обдорского православного братства св.Гурия. Еще за два -три месяца до открытия жители села готовились к торжищу: пекли хлеб сотнями булок, солили рыбу, заготавливали скобяные товары и посуду, все, что имело спрос в тундре. В Западной Сибири эта северная Обдорская ярмарка держала второе место по обороту товаров и суммам сделок после Ирбитской. Самоеды, остяки и зыряне приезжали на ярмарку семьями, устанавливали чумы на северной окраине Обдорска, где возникал целый город с десятитысячным населением. Деньгами здесь зачастую служили песцовые шкурки и лапки, товаром - меха, рыба, мамонтовая кость, сукна, ситцы, табак. Аборигены тундры, приезжавшие на ярмарку, давно имели знакомых купцов и перекупщиков, с которыми из года в год поддерживали торговые связи. У них можно было взять товар в долг, выпить, узнать цены на интересующий товар и заказать его. Часто подобные связи перерастали в дружбу. Зимнее небо почти опустилось на золоченые кресты островерхого купола церкви. На колокольне звонарь - крещенный самоед, зазвонил к обедне, поначалу ударив в малые колокола, предваряя неспешный баритон большого колокола. Проходя мимо, Павел Никанорович заметил знакомца - купца Витязева, тот, кряхтя, отвешивал поясные поклоны в сторону храма. Мамеев сам в церковь ходил редко, разве что с женой по большим праздникам. -На ярмарку бежишь, Никанорыч? - Витязев окликнул его неспроста и, сразу же, перешел к делу. -Хотел вот зайти к тебе, да сам, вишь, показался. Приехали самоеды с северной стороны Ямала, ружьишки им требуются. Я слышал, у тебя осталось несколько тульских винтарей. -На волков что-ли ходить? -Волков нонче тоже полно, но и людишек лихих развелось немеряно. Без ладного ружья не обойдешься, -рассудительно ответил Витязев, -так послать к тебе? -Посылай, сторгуемся.... Как таковой, территории у ярмарки не было, зимой все село превращалось в одно большое торжище, даже в церкви, ставя свечку, шептались о ценах. Дойдя до большого пустыря, где густо набившись стояли чумы, нарты и олени, Мамеев прошелся по рядам, надеясь увидеть знакомых самоедов. Ему не терпелось узнать о том, что нынче твориться в тундре, коснулись ли российские потрясения неторопливой жизни кочевников. Майма из рода Морских ракушек не впервые был в Обдорске. Почти каждый год несколько оленьих упряжек с берегов пролива Малыгина устремлялись в январе в сторону далекого мыса Сале-Хард. На ярмарке спешили не только для того, чтобы запастись товаром, здесь можно было присмотреть невесту или жениха, договориться о границах родовых пастбищ и маршрутах каслания. Здесь же высказывались претензии властям, узнавали последние указы, делились новостями со всех дальних тундр. Когда его вдруг окликнул Мамеев, молодой тундровик торговался с зауральским зырянином, пытаясь сбить цену, запрашиваемую за пару глубоких чугунных сковородок. -Ань торово, Пал Никанор! -радостно поздоровался Майма,- чугун торгую, шибко много просит. -Не бери, я подарю. Как живется, как семья, жену привез? -Павел Никанорович быстро расплатился с зырянином, не давая самоеду возможности протестовать. -Пойдем, однако, почаевничаем. На нескольких улочках Обдорска, в проулках и за амбарами, на пустырях и у лавок народу было, как комарья в июле. Остяцкая скороговорка смешивалась с певучей зырянской речью, отрывистый говор самоедов перекликался с горловыми звуками сибирско-татарского наречья. На склоне оврага, пересекавшего село от речки Шайтанки почти до самого берега реки Полуй, валялись тела перепившихся тундровиков; кто-то с надрывом тянул заунывную песню; за амбарами выясняли отношения кулачные бойцы; из подвала винного заведения купца Голева-Лебедева доносился гомон голосов, прерывемый звоном разбиваемых бутылок. Взбаламученный ярмаркой Обдорск веселился, будто осознавая, что скоро наступят иные времена. Лишь в туземном заезжем доме было тихо, здесь пить не разрешали. В доме Павла Никаноровича было тепло и уютно. Самоед с видимой опаской прошел в комнаты. Впрочем, Мамеев принял его в специальном, оборудованном для гостей из тундры помещении. Это не было поступком, чем-то унижающим молодого самоеда, наоборот, здесь тундровик мог чувствовал себя свободней. И действительно, оленьи шкуры на полу, низкие скамьи у стенки, невысокий столик с самоваром, чем-то напоминали убранство чума. На стене висели образцы скобяного товара, на полках - пачки с чаем, мыло, в сундуках - рулоны сукна и ситца. Майма расположился на широкой скамье у окошка, присел боком, будто на нартах сидит. Кухарка раздула угли самовара, принесла пряников и сушек, заварила крепкий чай. Павел Никанорович достал бутылку крепкого хереса для подкрепления задушевного разговора. При всем своем демократизме, Павел Никанорович не был сторонником существующего в Обдорске Общества трезвости. Подсаживаясь к самоеду, Мамеев живо поинтересовался:
   -Как добирались, что нового в тундре? Майма немного помолчал, обдумывая ответ, затем, несколько неохотно, сказал: -Дорога сюда старая, отцы ездили и мы ездим. А в тундре худо стало, теперь без ружья никто не ездит. Знакомый купец говорил, у тебя лишнее ружье есть. -Так это Витязев о тебе говорил? -Я ремни брал у него, бродни брал, а вот ружье не стал старик продавать. Говорит, самому надо. Нам тоже ружья надо. Власти крепкой в Обдорске нет. Самоед тундру сам будет защищать... По тому, как скупо рассказывал Майма о событиях в тундре, по его уверенным оценкам происходящего и отдельным репликам, явно осуждающим братоубийственную войну русских между собой, Павел Никанорович как-то невольно пришел к мысли, что тундра не просто выжидательно наблюдает за тем, что происходит в волостном центре, в уездном Березове, губернском Тобольске, но и сама готова предпринять какие-то действия. Если уже не предприняла. -...Был у нас сильный богатырь и большой шаман Ваули, -неторопливо продолжал молодой самоед,- вы считали его разбойником, а мы- последним великим военным вождем самоедов. Вы его обманом захватили, заковали в цепи и увезли далеко в верховья Оби, хотели, чтобы память о нем исчезла в тундре, а мы до сих пор гордимся Ваули. Может скоро у нас появится новый военный вождь, такой же сильный, как Ваули... "Кто его знает, в этой сумятице может и самоеды свою республику провозгласят",-озадаченно подумал Мамеев. Он даже немного позавидовал уверенности собеседника. Действительно, не одна тысяча их в тундре. Если поднимутся, сметут Обдорск, спалят лабазы да амбары, даже головешек не останется. Ведь самоеды никогда не были покорными ясачниками русских властей. Дань платили, но по договоренности, не ущемляющей достаток и самолюбие. Даром что-ли еще во времена Ермака прозвали их "разбойной самоядью". И караваны русских купцов грабили, и казачьи отряды вырезали, и остроги приступом брали. Немало в тундре осталось красноречивых названий, таких, как Луцихамато -"Озеро погибших русских". За окном уже появился яркий серп луны, а они все неторопливо разговаривали, запивая чай мадерой и, наоборот. Майма будто делился своими планами, а может просто мечтал, а может на ходу слагал какую-то лишь одному ему ведомую бесконечную самоедскую сказку. По крайней мере, Павел Никанорович никак не мог понять, что задумал этот молодой и энергичный житель далекой тундры. Кто нынче знает, вдруг действительно, выйдет из него второй Ваули.
   Авторское отступление. В середине 30-х годов 19 века в низовой стороне Оби вспыхнуло восстание самоедов под руководством Ваули из рода Ненянг, носившего прозвище Пиеттомин. Восстание охватило обширный район от Тазовской тундры до местностей, примыкавших к Обдорску. Численность отряда Ваули доходила до 400 человек, количество для малолюдной тундры весьма значительное. Добавьте еще несколько сот ездовых оленей, обоз и это тундровое войско представится серьезной силой. Восставшие захватывали оленей у богатых родовых старшин, не признавали поставленного царским правительством главу края остяцкого князя Тайшина, выступали против уплаты ясака. Более десяти лет они держали в страхе русских чиновников и купцов. Лишь в январе 1839 года Ваули удалось арестовать. Березовский уездный суд приговорил мятежника к наказанию кнутом и ссылке на каторгу. Однако Тобольский губернский суд каторгу заменил ссылкой в Сургут.
   Многих, кто изучал восстание Ваули Пиеттомина, поражал либерализм губернских властей, отменивших довольно суровое наказание Березовского суда. Ведь на каторгу посылали в Восточную Сибирь, на рудники. Откуда обратной дороги не было. Губернский суд назначил "разбойнику" Ваули всего 20 ударов кнутом и рекомендовал поселить недалеко от прежнего места жительства.
   По моему мнению, причина мягкого приговора такова: как раз в 1839 году основные губернские чиновники переселялись в Омск, ставший центром генерал-губернаторства. В Тобольске остались чиновники второстепенные, в основном из бывших декабристов во главе с гражданским губернатором Талызиным. Именно они и решили судьбу бунтаря-тундровика, восставшего против царя. Решили по своему демократическому убеждению. Кстати, в начале 30-х годов председателем губернского правления был декабрист А.Н. Муравьев. Вряд ли в своем ведомстве он держал держиморд.
   Ваули бежал из ссылки. Второй раз его обманом захватили в Обдорске в 1841 году. Решением суда было предписано "...назначить в Восточную Сибирь на бессрочную ссылку", т.е. на каторожные работы. А где, собственно, мог содержаться Ваули? Императорский указ от 17 августа 1820 года определяет, что "...ссыльные в Сибири разделяются на два рода: 1-й, ссыльные в работу или каторжные; 2-й, ссыльные на поселение". Устав о ссыльных 1822 года в первом же параграфе определяет: "Ссылка в Сибирь есть двоякая: 1. В каторожную работу, 2. На поселение". Царская бюрократия была пунктуальной, виды наказания всегда точно соответствовали установленным местам заключения. Известно, что Ваули сослали именно на каторожные работы. В Восточной Сибири местом работы каторожников были только Нерчинские рудники: Петровский завод, Александровский завод, Акатуйский острог. Самым страшным местом заключения бвл акатуйский серебряно-цинковый рудник, где смертность заключенных была самой высокой. В 1841 году, в год ареста Ваули, в Акатуйском остроге было 130 заключенных, в своем большинстве осужденных за убийства, неоднократные побеги с каторги, в том числе и разбойничьи атаманы. Ваули, причисленный судом к "разбойникам", вероятнее всего подходил под эту категорию и мог попасть именно на этот рудник. Поэтому следы его искать следует в тех краях, а именно в архивах Читы, где сейчас хранятся документы каторожных острогов восточной Сибири.
   ххх
   Майма действительно приехал на ярмарку не столько для торговли, сколько для общения с соплеменниками из разных концов северной тундры. Ненцы из Большеземельской тундры рассказывали о боевых действиях на Печере, на Таймыре пока было тихо, Тазовская тундра тоже выжидала. Больше всего насилия и перестрелок повидали остяки и вогулы из Среднего Приобья. Они рассказывали о зверствах различных вооруженных отрядов, принадлежность которых трудно было определить. Молодой самоед слушал и делал выводы. Они сводились к одной простой истине - выжить в этих условиях может лишь сильный, а силу сегодня дают сплоченность и хорошее оружие.
   Ружья он купил и хорошо спрятал на грузовых нартах, закрыв смерзшимися буханками хлеба. Оставшиеся дни ходил по Обдорску, прицениваясь к украшениям для жены. Иногда заходил к Мамееву почаевничать. Как -то у Пал Никанора столкнулся с молодым русским офицером, носившим смешное воинское прозвище "Мичман". Узнав, что самоед приехал с северной оконечности Ямала, русский начал выспрашивать о том, когда выход из Обской губы освобождается ото льда, заходят ли иностранные пароходы в губу, остались ли маяки на побережье? Майма обстоятельно отвечал. Он не боялся русских с моря, обычно они далеко от своих пароходов не отходили - тундры боялись. В свою очередь, сам попытался выведать у "Мичмана" давно интересовавшие его сведения:
   -Слышал я, будто есть черные пароходы, а на них большие ружья. Шибко далеко они стреляют. Одним выстрелом целое стойбище из десяти чумов можно поубивать. Русский тоже утаивать ничего не стал:
   -Есть такие ружья, пушками называются. Устанавливаются пушки на военных кораблях и стреляют на 10-15 верст.
   -А на Ямал такой пароход может прийти?
   -Вполне возможно, если возникнет необходимость. Майма задумался, сморщив лоб - против пушки с ружьями не пойдешь. -А купить такую пушку можно? -Купить сегодня все можно, только ведь из неё стрелять надо уметь, -усмехнулся "Мичман".- Люди долго учатся, чтобы научиться стрелять и, главное, попадать в цель.
   "Вот бы купить такую пушку, научиться стрелять, тогда никто самоедов тронуть не посмеет. Только шибко много чернобурок придется заготовить для такой дорогой покупки", -думал Майма, возвращаясь к своему чуму, поставленному на берегу речки Шайтанки.
   На следующий день Майма уехал в тундру, там его ждал Белый шаман.
  
  
  
   Экспедиция каперанга Вилькицкого
   (Низовья Оби. Август 1919 года)
   В апреле 1919 года при правительстве адмирала Колчака был создан комитет Северного морского пути, в состав которого вошли опытные моряки -полярники во главе с генерал-майором корпуса гидрографов А.В.Поповым. Задачу комитету ставил лично Колчак. Представив офицерам Попова, он подчеркнул, что первым делом следует заняться подготовкой гидрографического обеспечения прохода морской части экспедиции вдоль побережья полуострова Ямал и в Обской губе. Владимир Кураев, уже в лейтенантском звании -Верховный подписал приказ по возвращению мичмана из Обдорска, присутствовал на первом совещании комитета в качестве офицера для поручений. На том же совещании начальником речного каравана судов экспедиции был назначен опытный гидрограф полковник Д.Ф.Котельников. По инструкции, утвержденной Верховным правителем, начальнику экспедиции представлялось право отдельного флагмана, подчиненного непосредственно морскому министру.
  
   Авторское отступление. В числе подчиненных Котельникова были яркие личности, мало знакомые даже нынешним историкам. К их числу можно отнести и казачьего атамана Александра Александровича Сотникова, первого атамана Енисейского казачьего войска. Он был уроженцем Туруханского края, сыном потомственного купца Сотникова, прозванного коренными жителями "Ландуром" - быком-оленем. Первая мировая война застала Александра Сотникова студентом геологического отделения Томского технологического института. Будучи человеком энергичным и увлечённым геологией, он ещё летом 1915 года на собственные средств организовал экспедицию в Норильские горы для обследования месторождений каменного угля, медной руды и графита. Но война, по своему определила его судьбу: в декабре 1915 года Александра, после получении среднего политехнического образования, призвали в армию. Через несколько месяцев, ускоренно закончив Иркутское военное училище, он был направлен младшим офицером в Красноярский казачий дивизион. Февральская революция, втянувшая в свой водоворот и сибирское казачество, способствовала должностному росту Сотникова. Сначала он был произведён в сотники, затем назначен комиссаром и начальником гарнизона на железнодорожную станцию Красноярск. Одновременно вёл большую общественно-политическую деятельность среди казаков: в конце мая он председательствовал на I съезде Енисейского свободного казачества. Освоение сибирского Севера осуществлялось и в условиях белой Сибири. В октябре 1918 года по инициативе профессорско-преподавательского персонала горного отделения Томского технологического института был создан Сибирский геологический комитет, наметивший план проведения поисков и исследований на уголь, медь, железо и полиметаллы в ряде мест Сибири. Сотников, имевший опыт поисков и исследования ископаемых Севера и представивший об этом докладную записку министру промышленности и торговли, был откомандирован для подготовки обстоятельного доклада об итогах изучения Норильских месторождений. Поддержал Сотникова и руководитель дирекции маяков и лоций, один из членов комитета Северного морского пути Д.Ф. Котельников, с которым он познакомился в январе 1919 года на съезде членов Института исследования Сибири. В феврале того же года Сотников расстался с военной службой и атаманством: проходивший в Минусинске V Большой круг Енисейского казачьего войска, поблагодарив Сотникова за труды и пожелав ему плодотворной деятельности на поприще повышения благосостояния Сибири, принял его отставку как атамана. Приказом от 13 апреля 1919 года Сотников был переведён в Морское ведомство, где его зачислили на должность производителя гидрографических работ Обь-Енисейского гидрографического отряда или гидрографа дирекции маяков и лоций при комитете Северного морского пути. Летом 1919 года Сотников стал участником экспедиции за полярный круг, которая имела задание детально обследовать район Норильских месторождений, а от дирекции маяков и лоций - изыскать, проведя гидрографические работы, удобное место для сооружения порта с мощной угольной базой. Более подробные воспоминания об этой экспедиции оставил заслуженный деятель науки РСФСР, профессор-геолог Н. Н. Урванцев, официально признанный человеком, стоявшим у истоков Норильска. Именно Урванцеву, выпускнику Томского технологического института. и члену Сибгеолкома, в 1919 году были поручены поиски месторождения каменного угля в районе строящегося Усть-Енисейского порта. По его свидетельству, включение в состав экспедиции офицеров-топографов Сотникова и А. К. Фильберта являлось значительной помощью, оказанной со стороны дирекции маяков и лоций. Наличие в экспедиции местного уроженца Сотникова Урванцев объяснял необходимостью транспортного обеспечения маршрута её следования. После успешного завершения экспедиции, на основании телеграммы морского министра Котельников и Сотников 2 декабря 1919 года выехали в Иркутск с отчётом дирекции по гидро- и топографической деятельности. Пока они почти три недели добирались до Иркутска, в Сибири к власти пришли большевики, которые сначала обещали привлечь к ответственности лишь колчаковских карателей и контрразведчиков. В Иркутске гидрографы явились к представителю новой власти в лице военного комиссара и председателя ревкома Я.Д. Янсона, сделали в Совнархозе доклад, который получил одобрение у его сотрудников и председателя Сибревкома И. Н. Смирнова. Но вскоре, по доносу. Котельников и Сотников были арестованы. После месячного заключения в тюрьме без предъявления обвинения Сотников в марте 1920 года написал письмо на имя председателя Иркутской губЧК, в котором заявил, что преследование и осуждение его может рассматриваться только как акт мести, недостойный суда победившей советской власти. В апреле 1920 года по распоряжению Сибревкома и СибЧК Котельников и Сотников были переданы Красноярской губЧК. Здесь, после месячного содержания их в тюрьме, рассмотрение дел приняло упрощённый и ускоренный характер. 7 мая Сотникову было предъявлено обвинение в контрреволюционной деятельности, которую он якобы осуществлял будучи атаманом. Заключение, составленное 21 мая 1920 года заместителем уполномоченного следственно-розыскной части губЧК, обвиняло Сотникова уже не только в неподчинении приказу советской власти о разоружении дивизиона и сохранении его как боевой единицы, но и в состоянии членом тайной белогвардейской организации. Конкретными фактами, подтверждающими это обвинение, заключение не располагало. Главным аргументом для обвинения Сотникова стал его атаманский статус. Коллегия губЧК, заслушав это заключение, постановила Сотникова А. А. расстрелять, а его имущество конфисковать. Лишь в марте 1998 года прокуратура Красноярского края реабилитировала его и, назвав "первооткрывателем Норильского месторождения", хотя и запоздало, но восстановив справедливость.
  
   Лето прошло в напряженной подготовке судов и доставке на причалы грузов, предназначенных для отправки в Архангельск. Планировалось отправить зерно, муку, медь с заводов Урала. По личной просьбе генерала Миллера заготовили большую партию сибирских валенок. С этим заказом пришлось повозиться. Оказывается, небольшие пимокатные производства в окрестностях Омска и Тюмени по причине экономической разрухи свернули свою деятельность. Поэтому интендантскому управлению была поставлена задача - скупать валенки на рынках и реквизировать в селах. Набрали таким образом несколько тысяч пар для архангельского белого воинства. Активное участие в подготовке экспедиции приняло колчаковское Министерство торговли и промышленности, которое привлекло представителей сибирских кооперативов "Закупсбыт", "Центросоюз", "Союз маслодельных артелей" к сбору груза. Кооператоры зафрахтовали в Англии пароход "Байминго", на борт которого загрузили товары, пользующиеся спросом в Сибири: шерстяные ткани, галантерею, аптекарские товары, кофе, табак, всего 11 тыс. тонн. "Байминго" покинул Ливерпуль 21 августа. Почти одновременно с ним из Швеции вышел пароход "Холвер", снаряженный компаниями "Шофарт" и "Балтик". Эти фирмы направляли в Сибирь машины и промышленное оборудование: лесопилки, жнейки, двигатели. В начале августа из Омска в Обдорск была направлена партия гидрографов для обследования фарватера в Обской губе и изыскания удобного места для перевалки грузов с морских судов на речные. Лейтенант Кураев оказался в составе этой партии. -Хотя вы и не гидрограф, но в Обдорске бывали и тамошние нравы знаете, -сказал при назначении генерал-майор Попов,- думаю, окажетесь полезным, с Богом!
   Приземистый колесный пароходик шустро чапал лопастями колес по воде Оби. Течение реки еще более убыстряло ход и Кураеву порой казалось, что он оказался на своем миноносце, тем более, что экипаж пароходика был почти сплошь флотским. -Кушеватская церковь показалась, до Обдорска уже не так далеко,- произнес пожилой штурман -речник, один из немногих штатских в экипаже, отрываясь от окуляров бинокля. -Шхуна "Мария" в Обдорске? - поинтересовался Владимир у руководителя гидрографов поручика Сергея Петровича Налетова. -Обещали ждать, адмирал лично телеграмму подписывал, -отозвался поручик. Обь в низовьях разлилась двумя широкими рукавами, вода была густо-коричневой от обилия торфяных частиц. Впрочем, далеко впереди водная гладь уже принимала иной цвет и так незаметно сливалась с небесным сводом, что редкие островки будто висели в воздухе. Слева, за сине-зеленой полоской берега виднелись заснеженные отроги Полярного Урала. Члены экипажа, большинство из которых, впервые оказались в этих краях, с настороженным изумлением приглядывались к мощи окружающего простора. Река казалось необъятной, горы неприступными, берега неизведанными. Обдорск увидели верст с двадцати. Сначала впереди показался высокий речной мыс, затем купола двух церквей. Еще часа три пароходик шел параллельно селу, огибая низкие речные острова, сплошь заросшие густым тальником. Кое-где в протоках виднелись рыбацкие бударки. -Что ловят местные жители? -поинтересовался кто-то из офицеров. -О, рыбалка здесь замечательная, -сразу же отозвался Кураев, -прежде всего, в больших количествах ловят белую рыбу сиговых пород - муксуна и щекура. Водится здесь и громадная речная форель -нельма. В губе осетр попадается. Раньше, сказывают, и киты заходили в губу... Войдя в реку Полуй, впадавшую в Обь верстах в полутора ниже Обдорска, пароход осторожно двинулся против течения, по порядком обмелевшему руслу. Слева, на песчаном берегу, лежали остовы двух громадных барж.
   -Лес видно привозили?- опять поинтересовался кто-то из офицеров. На этот раз пояснил старик-штурман: -Муку на таких баржах завозят. Тысячи пудов к ярмарке надобно. Почитай всю тундру Обдорск хлебом снабжает. Баржи к зиме разбирают на доски для амбаров, да на дрова. Ничего не пропадает, народ здесь хозяйственный. Причалили к небольшому пирсу под высоким песчаным откосом. Весь берег был забит большими лодками-бударками, прямо под откосом стояли почерневшие от времени амбары. -Что-то шхуны не видать, - обозрев береговую полосу, озабоченно сказал поручик Налетов, -надо будет выяснить у местных властей. Местная власть показалась незамедлительно. От столпившихся у основания пирса группы вооруженных людей отделился, судя по погонам, офицер. Дождавшись окончания швартовки, он, не увидев трапа, перепрыгнул на борт. -Поручик Яковлев. С кем имею честь? -представился он, оглядев прибывших офицеров и не обнаружив среди них старшего по чину. -Поручик Налетов, командир отряда. -Мичман... виноват, лейтенант Кураев, офицер для поручений комитета Севморпути. После приветственных рукопожатий и краткого обмена информацией, офицеры спустились на причал. Как выяснилось, шхуна "Мария" вышла на неделю в Обскую губу, о причинах поручика Яковлева почему-то не известили. В селе не особо заинтересовались пришедшим пароходом. В отличие от былых времен, когда пароходы ждали с нетерпением, надеясь на прибытие новых людей и доставку добрых вестей, завоз модных мужских и дамских товаров, диковинных колониальных продуктов. Теперь пароходы привозили вооруженные отряды, новых начальников, начинавших свою деятельность с расстрела предшественников и тревожные известия. Лишь любопытная детвора выглядывала из-за амбаров, да настороженно принюхивались к новым людям лохматые северные собаки. Коротко посовещавшись с Кураевым, поручик Налетов решил дожидаться шхуны в Обдорске. -Боюсь, разминемся где-нибудь, губа ведь широка, не меньше иного моря. ххх
   Капитан 1 ранга Борис Андреевич Вилькицкий, торопясь с отправкой морской экспедиции из Архангельска, мобилизовал все мало-мальски пригодные для арктического плавания суда и ледоколы - всего около двадцати едениц. На них загрузили более 100 тысяч пудов различных военных грузов, в том числе автомобили и аэропланы. К Колчаку отправились 3 генерала, 22 штаб-офицера и 75 обер-офицеров. На одном из судов ехала домой и сибирячка, родившаяся под Томском - Мария Бочкарева, бывший командир небезызвестного женского батальона смерти, защищавшая Зимний дворец в октябре 1917 года.
   Авторское отступление. В Архангельске Мария Бочкарева оказалась не у дел. Вот что писал о ней в своих воспоминаниях тогдашний командующий войсками северной области генерал В.В.Марушевский: "Были приложены все усилия к ликвидации и расформированию всех учреждений и управлений, не имевших войсковых функций. Чтобы пояснить это, укажу на г-жу Бочкареву, которая явилась ко мне в офицерских погонах и в форме кавказского образца. Сопровождал её рослый бравый офицер, которого она представила мне, как адъютанта. Нечего и говорить, что результатом этого визита был мой приказ о немедленном снятии военной формы с этой женщины и о назначении её адъютанта в одну из рот в Пинеге". Как раз после этого визита Бочкарева и засобиралась в Сибирь, а экспедиция Б.Вилькицкого пришлась весьма кстати. Позже, попав в руки ВЧК, она так рассказала на допросе об этом эпизоде своей жизни: " 10 августа 1919 года я с экспедицией капитана Савицкого покинула Архангельск, плыла на пароходе "Колгуев". До устья Оби от Архангельска я пробыла в дороге месяц с тремя днями, на устье Оби была выгрузка из пароходов Савицкого на баржи полковника Котельникова оружия, обмундирования и снарядов. Здесь я пробыла две недели, и потом мы отправились с экспедицией Котельникова на Тобольск. Но когда экспедиция прибыла в город Березов, то Котельников получил телеграмму, что Тобольск взят красными войсками. Тогда Котельникову было приказано полдовину экспедиции направить на Красноярск и половину на Томск, и я поплыла со второй половиной экспедиции на Томск". Мария Бочкарева ошиблась, неверно воспроизводя на слух фамилию руководителя экспедиции Вилькицкого, назвав его Савицким, но некоторые детали из её воспоминаний представляют интерес, например, то, что экспедиция добиралась до устья Оби "месяц с тремя днями". Судьба М.Л. Бочкаревой закончилась трагически. В 1920 году, по приговору особого отдела ВЧК, бывший поручик Мария Бочкарева была расстреляна. А через 72 года в 1992 году прокуратура Омской области реабилитировала её, как жертву политических репрессий. Экспедиция Вилькицкого выйдя из Архангельска в середине августа, в проливе Югорский шар встретились с иностранными судами, которые тоже направлялись в устье Оби. Они шли со своими лоцманами, в результате чего один из пароходов прочно сел на мель в проливе. Российские ледоколы с трудом сняли союзника с мели. На переходе между Югорским шаром и Обской губой суда экспедиции встретили первый лед, проходя через который пароходы "Кильдин" и "Пахтусов" повредили винты. Кроме того, англичане вдруг разуверились в безопасности прохода на Обь. Вилькицкому пришлось долго убеждать их, что серьезных препятствий больше не будет. Он знал, что вход в Обскую губу свободен, лед ушел еще в конце июля, песчаный бар проходим, бухта для выгрузки определена и речной караван уже в пути. Впрочем, английским и иным западноевропейским мореплавателям не впервой было ходить морем в низовья Оби. Еще в конце 19 века они наладили более или менее регулярные рейсы в этот район Российского арктического побережья. Везли европейские товары для сибирских купцов. Грузились лесом, хлебом, пушниной. Даже построили постоянные металлические склады на западном берегу губы. Так что лоцманские карты у них были весьма достоверными и надежными.
   ххх
   В Обдорске Кураев сразу же поспешил в дом Мамеева, прихватив с собой двухнедельной давности омские газеты и надеясь узнать здешние новости. Но кухарка с заметным испугом поведала, что "Павел Никанорович уже с месяц как в отъезде, а где - неведомо". -Вот и я хотел бы встретиться с господином Мамеевым, - с какой-то недоброй интонацией заявил поручик Яковлев, когда Владимир решил узнать у него о своем обдорском знакомце. Поручик Яковлев прибыл в Обдорск с отрядом, разогнавшим местных большевиков и установившим власть колчаковского правительства. По всему было видать, что разгоняли жестоко - Кураев заприметил несколько сгоревших изб и испуганные взгляды баб при появлении вооруженных людей. Август 1919 года выдался в Обдорске теплым, сухим и каким-то умиротворяющим. Комары не так тревожили как в июле, детишки бегали за грибами в окрестную лесотундру, мужики дневали и ночевали на рыболовецких песках, бабы начинали заготавливать на зиму чернику да голубику. За этими житейскими хлопотами многие стали забывать о кровавых событиях при очередной смене власти. Кураев сел под окном и, приоткрыв портьеру, глядел на реку. Солнце желтыми бликами на воде подмигивал ему. Он пощупал карманы. Где-то должна была быть записная книжка. Недавно Кураев начал вести краткий дневник событий. Занятие достаточно естественное для его нынешнего состояния. Настроение достаточно мрачное, унылое. На фронте одни поражения, судьба страны во мраке. Ловкие фразы омских политиков уже не внушают доверия. "Да, пожалуй, надо что-то делать. Брать судьбу в свои руки". Великолепно, очень естественно. Во всяком случае он, Кураев, не дурак, он не сумасшедший, он обдумал все здраво...
        - Но я иначе не могу, не могу, - говорит он неяркому северному солнцу.
       А солнце уже скрывалось за облаком. Сразу стало холодно.
       Кураев шагнул к выходу, изо всех сил приподнял дверь за ручку, чтоб уничтожить скрип, и неслышно вышел в коридор. Прошел несколько шагов в сторону выхода. Стены коридора также дышали холодом. Каждое окно, выходящее на волны реки, билось, как сердце, ритмично подпрыгивало в такт шагов. Потоки одуряющих волн сомнения опутали Владимира, влекли его к себе, за собою, в себя, манили куда-то в неизвестность. Он шел и не шел, он дремал и не дремал. Он был вне собственной воли...
   Наконец-то пришла "Мария". Оказывается, они выходили испытать машину после ремонта. Часть гидрографов перешла на шхуну, которая тут же отправилась в губу, для промеров и обустройства района выгрузки. Остальные на колесном пароходике должны были обследовать район Обдорска для изыскания удобного рейда для стоянки речных судов. Затем пароход должен был выйти в губу, а "Мария" - отправиться навстречу морскому каравану. -В губу на "Марии" пойдете? - поинтересовался у Кураева Налетов. Хотелось бы, а то по морю, знаете ли, соскучился. -Добро. От деревянного голевского причала отошли ранним утром. Над рекой стелился легкий туман. Ветра совершенно не было и знатоки предсказывали чудесную погоду. Миновав Ангальский мыс, вышли на просторы Оби. Идиллию нарушали лишь два матроса, копошившиеся у станкового пулемета, установленного на баке. Из последних телеграфных сообщений Кураев знал и о событиях на фронте, не внушавших особого оптимизма и заставлявших торопиться: 14 июля красные заняли Екатеринбург, 8 августа пришлось эвакуировать Тюмень, боевые действия приближались к Тобольску. Если ситуация будет и в дальнейшем так развиваться, целесообразность экспедиции вызывала большие сомнения. Но лейтенант все же надеялся, что Колчак сумеет мобилизовать силы и отбросить красных за Урал. Через неделю в губу пришел пароход с полковником Котельниковым. Кураев уже без удивления выслушал рассказ полковника о всех перипетиях путешествия к низовьям Оби. Шли в спешке и тревоге, ожидая встречи с красными и артиллерийских обстрелов с берега. Кроме того, во время перехода среди личного состава вспыхнула эпидемия. Переболело более половины нижних чинов и офицеров. В это время до командования дошли слухи, что в экипажах судов началось брожение, нашлись горлопаны, требовавшие прекратить экспедицию, уйти вверх по Тоболу и сдаться большевикам. От окончательного развала экспедицию спасла самоотверженность немногочисленных офицеров. Приняв доклады гидрографов, Котельников перешел на "Марию", которая сразу же ушла в Карское море, навстречу экспедиции Вилькицкого. Гидрографы, перебравшиеся на пароход, занялись уточнением места выгрузки. К концу августа они, наконец, определились -решили использовать бухту Находка на западном побережье губы. -Место конечно не идеальное, но глубина для морских судов достаточная., господствующие ветры здесь на берег не выбросят, - заключил Налетов, -так и доложим полковнику. Авторское отступление. Бухта Находка на западном побережье Обской губы была изучена и впервые нанесена на карты в 1895 году во время гидрографической съемки Обской губы, проведенной под руководством Андрея Ипполитовича Вилькицкого - отца Бориса Андреевича Вилькицкого и предпринятой на колесном пароходе "Лейтенант Малыгин". Хотя экспедиция " установила, что в Обь невозможен заход судов с осадкой 12 фут и более", она выяснила, что бухте Находка пригодна для перевалки грузов с морских судов на речные, что, по мнению А.И. Вилькицкого позволило "спасти значение громадной Обской водной системы для внешней торговли". Помимо транспортных изысканий, экспедиция выполнила другие научные исследования. На карте, приложенной к изданным лейтенантом Александром Сергеевичем Боткиным (его именем назван мыс Боткина в бухте Находка) "Материалам по естествознанию", приведено 20 морских и 15 береговых пунктов, где были собраны этнографические, антропологические, зооботанические, геологические и иные данные. Кураев был с ним полностью согласен с Налетовым. Лучшего искать не было смысла, да и времени - суда морской и речной экспедиций были на подходе. 28 августа суда экспедиции Вилькицкого подошли к острову Белый, где их уже встречала паровая шхуна "Мария" с полковником Котельниковым на борту. К бухте Находка морские суда подошли 16 сентября, там их уже ожидал речной караван. На речных судах в устье Оби было доставлено около 500 тысяч пудов хлеба, 28 тысяч пудов уральской меди, и злополучные валенки.
   С приходом морских судов в бухту Находка испытания не закончились. Разгрузка проходила крайне медленно. Видя такое дело, англичане попытались освободиться от своего груза в первую очередь и загрузиться хлебом и медью. Кроме того, людей будоражили известия с фронта. Колчаковские войска продолжали отступать, сдавая один населенный пункт за другим, 4 сентября был сдан Тобольск. Однако, из Омска пришел приказ во что бы то ни стало закончить операцию. Начальнику речного каравана ставилась задача - идти вверх по Оби и пробиваться к Томску. Перегрузочные работы были форсированы. Наиболее ценные сибирские грузы перебросили на английские суда. 20 сентября речной караван отправился вверх по Оби, сделав короткую остановку в Обдорске. Лейтенант Владимир Кураев остался в Обдорске. Это не было совсем самостоятельным решением. В одной из телеграмм от генерал-майора Попова командиру речной экспедиции предписывалось оставить в северном селе одного расторопного офицера, на случай возобновления экспедиций и контроля за ситуацией в низовьях Оби. На сухопутных чинов старый моряк-гидрограф не очень надеялся. Была и еще одна причина -Обдорск продолжал оставаться связующим звеном между Архангельском и Омском. После сдачи Тобольска красным, Кураева уже ничто не удерживало в колчаковских штабах и комитетах, а Обдорск представлялся местом довольно спокойным и очень далеким от фронта. Поселился он в доме купца Мамеева . Родственница исчезнувшего хозяина приняла его с радушием, лелея надежду, что это убережет хозяйство от лихих людей и посягательств ретивых подчиненных поручика Яковлева. Морские суда, ушедшие в Архангельск, благополучно прибыли туда уже 28 сентября. Капитан 1 ранга Борис Андреевич Вилькицкий достойно справился с порученной задачей. Большинству судов речного каравана удалось прорваться вверх по реке. Но часть судов все же попала в руки красных и была разграблена. 21 сентября полковник Котельников доложил Колчаку о завершении экспедиции.
  
  
  
  
  
   Шайтан-аргиш (Ямальская тундра. Ноябрь 1919 года.)
  
   Большое ружье, называемое пушкой и стреляющее далеко за сопки, не давало Майме покоя. По прибытию из Обдорска, он собрал родовых старшин и поделился своей заботой - купить у луци пушку.
   -Тогда мы будем сильными, как во времена Ваули, - убеждал он соплеменников. Те вроде соглашались, что с таким оружием можно отразить нападения всех врагов, но собирать ценную пушнину для покупки не очень спешили. Тут Майме и помог Белый шаман. Вечером он сам пришел в чум молодого старшины. И рассказал ему то, что повергло Майму сначала в большое изумление, а затем в неописуемый восторг. Откуда шаман обладал этими сведениями, кто из соплеменников или шаманов хранил их многие столетия, так и осталось тайной Белого шамана. Впрочем, на то он и шаман, чтобы знать все, что неведомо простым самоедам и, даже, старшинам родов. Когда-то, много поколений назад, возвращался ямальским волоком в Москву большой отряд царских стрельцов. Везли служилые люди мангазейскую казну, накопленную в златокипящем заполярном граде за несколько лет. Не только мехом расплачивались туземцы за российские товары, не только соболями платили ясак. Золотые монеты разных далеких стран, неведомо какими путями попавшие в тундру, везли стрельцы в царскую сокровищницу. Где-то в тундре, дождливым осенним утром, когда уставшие люди отсыпались на большом привале, напала на них разбойная самоядь. Та самая, что держала в страхе купеческие караваны и стрелецкие отряды. Дождь не дал скоро поджечь фитили пищалей и воины тундры расстреляли из своих, в рост человека, боевых луков заспанных стрельцов. Казну царскую самоеды забрали с собой. Чтобы сбить с толку новые отряды стрельцов и казаков, отправленных в тундру на поиски пропавшей казны, тяжелые кожаные мешки закопали в неведомом месте. Вряд ли уцелели те, кто закапывал. Шаман прочел соответствующее заклинание, оберегающее сокровища от злых духов и случайных людей и мангазейское золото многие века пролежало в песчаной ямальской земле. Вероятно, кому-то было поручено хранить в памяти сокровенные сведения до того времени, покуда наступит в них великая надобность. Как Белый шаман оказался в числе последних хранителей, никто уже не узнает. Поведав Майме о мангазейском золоте, Белый шаман не стал показывать потаенного места, не сказал, сколько золота там хранится. Просто пообещал, что через три дня принесет столько монет, сколько нужно для покупки пушки. Молодой старшина и сам не знал цену своей мечты, но верил, что шаман не ошибется. В тот же вечер упряжка оленей унесла шамана куда-то на север полуострова. Как и было обещано, через три дня в чуме Маймы лежал увесистый кожаный мешок с золотыми монетами. Осталось лишь найти пушку. Узнав о пришедшем в губу большом караване судов, Майма засобирался на побережье, к месту стоянки экспедиции - хотел, если повезет, прикупить ружей и пороха. Накануне отъезда он, как всегда перед важными событиями, уединился с Белым шаманом. Откуда шаман узнал, что на большом пароходе можно купить пушку, юноша опять не смог понять, ведь старик почти не выходил из своего чума.
   Поставив несколько чумов на побережье губы, прямо перед местом перегрузки судов, Майма и его соплеменники несколько дней мозолили глаза сигнальщикам и вахтенным офицерам, пока те не свыклись с присутствием тундровиков. Самоеды же с неподдельным удивлением и восхищением любовались яркими огоньками сотен электрических лампочек, включаемых на судах во время проведения ночных перегрузочных работ. Такой иллюминации здешние места еще не знали. Вскоре к берегу подошла шлюпка с английского судна. Вооруженные матросы настороженно двинулись к чумам. Буквально сразу же их внимание привлекли висящие на кустах карликовых берез шкурки черных и белых песцов. Короткий торг закончился общим удовлетворением: англичане получили ценный мех, самоеды - продукты питания и английский джин. Вскоре к берегу подошла еще одна шлюпка, вновь откуда-то появились ценные меха. Англичане не скупились на джин, самоеды обещали еще привезти шкурок.
   В ходе стихийных товарообменных операций кто-то из тундровиков, будто бы нечаянно, показал одному из англичан золотую монету. Потом проговорился, что в тундре еще есть такие... Переговорный процесс длился несколько дней. В итоге, разбитные ливерпульские мореманы темной осенней ночью привезли на шлюпке ствол трехдюймовой пушки с частью лафета, первоначально предназначавшейся для армии Колчака. На следующий день доставили затвор и с десяток снарядов. Прицельные приспособления, колеса и другие штатные комплектующие орудия остались на судне. Предприимчивые матросы решили, что диким туземцам они вряд ли понадобятся.
   Майма остался доволен приобретением.
  
  
   ххх
  
  
   В ноябре в ямальской тундре появился шайтан-аргиш. Несколько крепких нарт, в которые были запряжены могучие быки-хоры, составляли орудийный обоз. Пушка была крепко привязана к самодельному деревянному станку, наподобие корабельных орудийных лафетов 18 века. Станок крепился на больших грузовых нартах. Орудийную прислугу обучил сам Белый шаман.
   Первое боевое крещение самоедская пушка получила на западном побережье Ямала, где с норвежского промыслового судна сошла на берег вооруженная команда матросов. Напоив жителей прибрежного стойбища, они изнасиловали молодых женщин и забрали все запасы приготовленного для продажи меха. Мальчишка, доставивший Майме эти известия, сказал, что чужеземцы готовы поменять женщин на десять нарт песцовых шкурок.
   -Будут им шкурки, - сумрачно пообещал Майма, - так и передай, завтра привезем. Норвежцы, вольготно расположившиеся в стойбище, заметили аргиш издалека. Оленьих упряжек действительно было с десяток. Выбравшись из чумов, еще не отойдя от пьяного угара, они с хохотом обсуждали удачное предприятие. Примерно в четверти морской мили от стойбища аргиш остановился на вершине небольшой сопки. Видно было, как самоеды засуетились у одной из упряжек, распрягая оленей. Непрошеные гости насторожились, у кого-то в руках появилось винчестеры. Впрочем, они были уверенны в своих силах. Их винтовки стреляли дальше и скорострельней допотопных ружей тундровых дикарей.
   Вдруг на сопке возникло облачко дыма, донесся резкий раскат грома и между чумами и берегом поднялся столб земли. После секундного замешательства норвежцы с воплями устремились к шлюпкам. Им уже было не до тщательно упакованных тюков с мехом, собственных ружей и продовольственных запасов, предусмотрительно доставленных на берег. Свист осколков орудийного снаряда красноречиво свидетельствовал, что скорострельные ружья здесь не помогут. А на судне уже спешно поднимали якоря, там тоже поняли, что у тундровиков есть артиллерийское орудие. Раз умеют стрелять, значит смогут и прицельно навести. Жители разграбленного стойбища, уверенные, что прибывший аргиш доставил выкуп, после пушечного выстрела с перепугу попрыгали в ближайший овраг. Они и назвали орудийный обоз Маймы "шайтан-аргишем". Название быстро прижилось в тундре.
  
   ххх
  
   Отряд Васьки Жигунова был небольшим, но боевым. Начавший трудовую жизнь на рыболовецких песках обдорских купцов, он быстро понял, что тяжелый труд ему не по нутру, варнацкая жизнь более прельщала. Сколотив небольшую ватагу таких же рисковых парней, начал потихоньку грабить проезжающих на березовском тракте. Тут их однажды и повязали местные охотники во главе с исправником Ямзиным. Из Тобольского тюремного замка Жигунова освободила февральская революция. Свой выбор Васька сделал сразу - стал со всей пролетарской беспощадностью экспроприировать экспроприаторов и вскоре сделался одним из самых грозных революционеров губернского центра. Однако, соратники вскоре заметили, что товарищ Василий не чурается буржуазных привычек: занял большую квартиру, завел роскошную любовницу и вместо повышения политического сознания устраивает пьяные загулы. Впрочем, все это можно было бы простить пострадавшему от царских властей потомственному пролетарию, но кто-то из соратников настучал, что именно товарищ Василий был инициатором ограбления кассы Исполкома и он же обчистил денежный ящик Железного пролетарского полка имени Степана Разина.
   Пришлось Ваське срочно бежать в низовья Оби, где знал каждую протоку и тропу.
   Вскоре вокруг него опять собрались неприкаянные мужички: кто дезертировал из белых и красных отрядов; кто бежал от суда и тюрьмы, а кто и от опостылевшей семейной жизни. Отряд постепенно рос и множился: по всем звериным и пешим тропам, по тайным протокам стекались сюда рабочие с рыбных промыслов, лесорубы, гольтепа, маленькие - в пять-шесть человек -бандитствующие группки, бродяги, ссыльные, даже волосатый семинарист.
   Так и сколотился небольшой и отчаянный отряд. Принялись грабить обозы, обчищать еще не подчищенные купеческие амбары, нападать на остяцкие юрты. С переносом боевых действий в низовья Оби, Васька, от греха подальше, решил податься дальше на Север, где непуганые самоеды пасли тысячные стада оленей и рачительно копили пушнину на калым и для обмена.
   Экспроприировали у остяков оленей и нарты, запаслись боеприпасами и просто припасами, кинули на нарты несколько молоденьких остячек и с песнями двинулись в путь. Пройдя левым берегом Оби, вышли к восточным склонам Полярного Урала, перешли речку Щучью и, наконец, выбрались на просторы ямальской тундры.
   Здесь же, у Щучьей, напали на большой зырянский аргиш, перебили мужиков и несколько дней объедались свежей олениной, да тешились не менее свежими девками. Слух о бандитском отряде мгновенно распространился по тундре, но обремененные тысячными стадами и не привыкшие к ведению боевых действий самоеды всегда оказывались побежденными.
   Вестники беды устремились к стойбищу Маймы.
   -Терпеть не можем, на тебя вся надежда, -умоляли старшины, еще недавно отказывавшие в пушнине для снаряжения "шайтан-аргиша".
   Молодой старшина понимал, что хорошо вооруженный и кровью сплоченный бандитский отряд - это не пьяные норвежские матросы. Но и уходить дальше в тундру не имело смысла. Тундра только кажется большой и пустынной, на самом деле она маленькая и изведанная, как тело любимой женщины, даже небольшая царапина на мизинце которой отдается болью во всем теле. -Снаряжайте "шайтан-аргиш", -распорядился Майма.
   Кроме того, он велел набрать по соседним стойбищам три десятка лучших молодых и неженатых охотников. Несколько дней с ними занимался Белый Шаман, уведя далеко от глаз людей.
   В стойбищах выполнили еще один его приказ - собрали весь имеющийся спирт. Когда у Маймы все было готово к бою с бандой, вечером у стоянки отряда Васьки Жигунова как-то внезапно появилась упряжка оленей. Вел её молодой самоед, бесшабашно веселый от настойки мухомора и отчаянно смелый после разговора с Белым шаманом. На его нартах, тщательно завернутые в оленьи шкуры, покоились три больших бутыля со спиртом. Упряжка была остановлена, юноша-самоед убит, а спирт, после тщательной дегустации, употреблен по назначению. Весь вечер отряд предавался разнузданному пьянству. Правда, наряженные в дозор исправно выходили из чумов, внимательно озирая окрестности.
   Когда зимний рассвет чуть осветлил горизонт, тяжелая боевая стрела пронзила сонную артерию дозорного. Он с глухим, булькающим стоном осел на снег. В недалеких зарослях кустарника мелькнули едва заметные фигурки в малицах и вновь все замерло . Предрассветную тишину разорвал небесным громом непривычный для тундры звук. Орудийный шрапнельный снаряд разворотил первый чум. Защелкали выстрелы молодых охотников, методично поражавших полуодетых людей, выбегающих из остальных чумов. -Войска пришли, спасайся! -истошно заорал кто-то из бандитов. Где-то через минуту прогремел еще один пушечный выстрел, разметав груду нарт и тех, кто за ними укрывался. Однако, рассредоточившиеся бандиты сдаваться не собирались. Среди самоедов появились первые убитые. Но тундровиков было больше и, видно было, как они медленно и методично теснили бандитов к глубокому заснеженному оврагу. Майма, с обнаженным священным клинком в руке, был в рядах молодых охотников. До оврага добралось человек пять. Самоеды перестали стрелять. Ободренные наступившим затишьем, бандиты попрыгали вниз, надеясь укрыться от пуль и уйти по дну оврага в сторону реки. Но снег неожиданно оказался рыхлым и глубоким. Полуодетые люди барахтались в нем на двадцатиградусном морозе еще несколько часов, пытаясь выбраться к реке. Патроны давно кончились, силы тоже были на исходе. Когда кто-то из отчаявшихся бандитов проявлял ретивость, рядом мгновенно поднималось облачко снега от пули. По берегу оврага неторопливо продвигались несколько оленьих упряжек, на нартах полулежали стрелки в малицах, терпеливо дожидаясь агонии пришельцев. Трупы бандитов к вечеру мороз превратил в камень. В зеленоватом свете полной луны их головы в шапках и без чернели на снегу, скаля зубы. Их некому было убирать. Самоеды знали, что к весне здесь останутся только кости, да и их растащат по тундре песцы. Ваську Жигунова вытащили из оврага полузамерзшим. По старинному воинскому обычаю самоедов, ему сломали кости рук и ног, напоили по русскому обычаю водкой и, кинув на нарты, велели еще одному из плененных - молоденькому парню, везти бандитского вожака в Обдорск. Что с ним будет по дороге, как отнесутся к случившемуся новые русские начальники, Майму уже не заботило. После этой победы авторитет Маймы в тундре неизмеримо возрос. Он уже не просил родовых старшин о чем-либо, он приказывал и эти приказы воспринимались безропотно и выполнялись добросовестно. Возросла и вера в могущество Белого шамана. Далеко в Канинской и Большеземельской тундрах, на Таймыре знали о Майме из рода Морских ракушек и его беловолосом шамане-советнике.
  
  
   Тайна Белого шамана
   (Ямальская тундра. Декабрь 1919 года)
  
  
   Константин Митрофанович Путилин не имел представления, как долго был мертв. Воскрес после пушечного выстрела по бандитам Васьки Жигунова. Нет, он все еще оставался Белым шаманом, но теперь в полной мере ощущал себя и гидрографом Путилиным. Тысячепудовая мгла, окутывавшая его прошлое, как-то мгновенно разверзлась и минувшее снова оказалось связано прочными нитями воспоминаний и чувств с нынешним состоянием. Были у минуты, даже дни, когда опыт и знания прошлого проникали каким-то таинственным образом в личину Белого шамана. Он знал приемы заряжания артиллерийского орудия, но не помнил боевые будни Порт-Артура, когда заменил убитого командира батареи. Знал астрономию, но не помнил, откуда пришли знания тайн ночного неба. Сначала испытал какое-то разочарование, когда осознал себя Путилиным. Потом пришло чувство потери и опустошенности. Более чем на пять лет оказался оторванным от прежней жизни, действительно умер, хотя мозг все эти годы исправно копил и систематизировал ту информацию, которую не мог классифицировать и использовать. В то же время, странное и таинственное стечение обстоятельств, позволившее Путилину стать Белым шаманом, продолжало удерживать его в своих тенетах. Удивительно, но он сумел познать то неведомое, что не открылось бы в обличии и мировоззрении полковника Путилина. Он научился видеть через сопки, узнавать будущее и читать мысли. По крайней мере, все события, происходившие и еще не происшедшие в тундре и не только в тундре, казались ему уже написанной книгой, в которую можно заглянуть на две, три, а то и тридцать страниц вперед, только надо уметь читать. Он научился читать её, только кем написана эта книга жизни, не ведал. Он откуда-то знал, что супруги его Варвары Петровны уже нет в живых, дочка Леночка счастлива с кем-то и почти не вспоминает о пропавшем отце. Эти знания ужасали своей неизбежной и суровой правдивостью. Откуда они у него! Путилин видел массы русских солдат, прорывающих колючую проволоку в лесах Галиции, видел, как вооруженные люди с красными лентами на папахах шли со штыками наперевес на других, в защитных зеленых погонах. Видел питерских комиссаров, занявших графские особняки, французские боевые корабли на рейде Одессы, английские - в Кольском заливе...
   Но более всего его удивляли и поражали собственные видения, связанные с далеким прошлым. Как-то проснулся ранним утром с живой картинкой события, прошедшего в период, когда царь Петр участвовал в одной из своих многочисленных баталий. Воочию видел Путилин, как именно в это время в одном из подмосковных монастырей дряхлый священнослужитель благословил на царствование двенадцать младенцев. Где это было? Почему младенцев и именно двенадцать? Несколько дней увиденный сон не давал покоя. Наконец, его будто осенило. Покопавшись в памяти, восстановил череду правящих после Петра монархов, включая и младенцев. Получилось тринадцать. Успокоился. Даже посмеялся над своими предположениями. Потом, вдруг, вспомнил, что именно в тот период, когда в его сне старый священник проводил свой таинственный обряд, один из царствовавших монархов был в совершеннолетии - это Марта Скавронская, или Екатерина Первая, жена Петра. Если её исключить, то получалось как раз двенадцать будущих младенцев, будущих императоров России.
  
   ххх
  
   Очаг в в чуме догорал, Белый шаман разворошил оружейным шомполом уголья и, с тяжелым вздохом, завернулся в теплую медвежью шкуру. Мальчик-самоед, определенный родом ему в обучение, вышел за очередной вязанкой хвороста. Тундра жила своей, определенной еще тысячи лет назад жизнью и никакие внешние потрясения не могли поколебать её внутренних устоев, оберегаемых суровой природой и силой духа населяющего его народа. ххх Авторское отступление. Тюменский губревком, созданный в августе 1918 года и осуществлявший всю полноту советской власти в бывшей Тобольской губернии, настойчиво пытался распространить свою власть на низовья Оби. Так называемые "партизанские" отряды, контролировавшие прибрежные поселки во времена Колчака, не хотели уступать кровью завоеванную власть Вооруженные красные отряды, успевшие до конца навигации закрепиться в некоторых селах, чувствовали себя осажденными среди враждебно настроенного населения. Остяки и вогулы в среднем течении Оби вообще не признавали рабоче-крестьянской власти вполне справедливо не относя себя ни к тем, ни к другим. Губревком с нетерпением ждал, когда на северных реках установится прочный лед и копил силы в Тобольске и Тюмени. Лед должен был установиться в начале декабря. Поэтому, к концу декабря планировали установить рабоче-крестьянскую власть в Березове, в январе - в Обдорске. Ударной силой новой власти в низовьях Оби стал Северный экспедиционный отряд А.П.Лепехина. Сформированный из закаленных в боях с колчаковцами коммунистов уральских заводов и усиленный разного рода интернационалистами, вооруженный пулеметами и имевший несколько артиллерийских орудий, отряд с началом ледостава стал неумолимо продвигаться по зимникам на север губернии. Конечной целью был зажиточный Обдорск. "Партизаны" отнеслись настороженно к коммунистическому отряду, но чувствуя за ним силу новой бескомпромиссной и яростной власти, особых препятствий его движению не чинили. Правда и помощи серьезной не оказывали, втайне надеясь, что какое-нибудь отчаянное таежное воинство темной зимней ночью вырежет пришлый отряд.
   ххх
  
   Как и всегда, белый шаман пришел в чум Маймы ближе к полуночи. Безоблачное небо сильно остудило тундру, даже лохматые собаки подобрались ближе к человеку, свернувшись клубками у входа в его жилище.
   -Говорить буду, - коротко произнес шаман в ответ на вопросительный взгляд старшины.
   Но сразу говорить не стал. Посидел у костра, помолчал, будто советовался с богами и духами. Потом неспешно начал говорить и слова его повергли Майму в большое смятение. -Помнишь судьбу Ваули Пиеттомина?
   -Герой был Ваули, сильный богатырь. - В памяти самоедов остался героем, но жизнь закончил на русской каторге. Как закончил, того даже шаманам неведомо.
   -Что хочешь сказать этими словами? -Герои не умирают в тепле на мягких оленьих шкурах, они погибают в бою с врагами. Ты, Майма, долго готовил себя в богатыри и герои. Теперь тундра тебя считает сыном Ваули, песни о подвигах Маймы из рода Морских ракушек сегодня поют далеко от Ямала. Готов ли ты умереть от пули луци или стрелы другого богатыря?
   -Рано мне погибать, сына на ноги еще не поставил...
   -Судьба не предупреждает, когда посылает духов хальмеров. Богатырь не должен бояться смерти и твой последний день в этой жизни станет первым днем бессмертия.
   -Ты хочешь сказать, что солнце моего последнего дня уже встало?
   -Я хочу сказать, что солнце твоей жизни никогда не закатиться. Запомни только одно - случается, что герои и богатыри терпят поражения, но это только укрепляет дух и ведет к новым победам.
   Майма помолчал, обдумывая слова Белого шамана. Он понимал, что его учитель и советчик исподволь подводит его к какому-то важному известию, которое, может быть, изменит всю его дальнейшую жизнь. Сегодня он был на взлете всеобщего признания и славы, но что задумал свершить с его судьбой всемогущий Нум, то ведомо только шаманам. Белый шаман не стал доставать бубен и не занимался долгим камланием в дыму дурманящих трав, он заставил юношу до рези в глазах смотреть на огонь костра и когда сквозь пляшущие язычки пламени вдруг стали просматриваться какие-то неясные образы, показал Майме реку его жизни. Показал от тонкого ручейка, вытекающего из материнского чрева-озера, до мощного водного потока, впадающего в океан бессмертия. Как и любая тундровая река, она была короткой, но полноводной...
   Утром упряжка сильных оленей унесла Белого шамана на юг, к устью Оби. Попутный северный ветер будто благословлял и поощрял путешествие. Константин Митрофанович решил своими глазами увидеть то, что происходит в центре северного края -Обдорске. Что-то неумолимо тянуло его в это старинное село, заставляло торопиться и волноваться.
   Путь был достаточно продолжительным, тем более, что в каждом стойбище считали за честь хорошо принять и сытно угостить важного гостя, прибывшего с севера полуострова Ямал, с той стороны, где живут самые почитаемые духи и расположены все значительные святилища самоедов. Поэтому у Константина Митрофановича было время поразмышлять о своей нынешней жизни и ожидаемом будущем. Возраст уже не позволял ставить перед собой значительных задач, поэтому оставалось лишь "осмотреться по отсекам".
   Нет, ему уже не хотелось возвращаться в Санкт-Петербург, ставший во время войны с германцем Петроградом и превратившийся за годы революции в полумертвый город. Да и не ждал его там никто. Поэтому Путилин, как человек военный и привыкший к самоорганизации, невольно вынужден был определить для себя смысл дальнейшего существования. Как исследователь, должен был разобраться с тем состоянием, которое позволяет ему органично и естественно становиться Белым шаманом. Поэтому свой выбор сделал вполне осознанно - изучать свои новые возможности и экспериментировать с ними.
   Константин Митрофанович многое связывал со своим пребыванием на острове Белый - священном месте для самоедов, обиталище могучего бога Сэро Ирику. Не случайно местные жители считали, что само пребывание на северном побережье полуострова Ямал, где сосредоточены основные святилища самоедов, в частности, Семь Чумов на Мысе Духов, может не только изменить судьбу, но и вызвать в организме необратимые изменения. И касается это не только жителей тундры, но и русских. Авторское отступление. Через много лет доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института истории и археологии УрО РАН в Екатеринбурге Андрей Головнев в своей статье "Путь к семи чумам" писал: "Чрезмерный интерес к святилищу на Мысе Духов стал одной из причин гибели русской женщины, этнографа Натальи Котовщиковой, возглавлявшей Северо-Ямальскую экспедицию 1928-1929 гг. По распространенной версии, она, брошенная ненцами на берегу пролива Малыгина, умерла от скоротечной цинги. Потомки свидетелей её кончины уверяют, что "старики" отказывались везти её- не столько из сострадания к больной, сколько из страха перед богами. Она и прежде, будучи здоровой, просилась к Семи Чумам. Объявив Наталье, что женщинам не положено "топтать" священную землю, "старики" упорно уклонялись от поездки. Как говорят ненцы, она была не в себе - ее волей овладели духи, к которым она так долго стремилась. Её доставили на берег, откуда, по поверьям, живыми не возвращаются, там, на северо-восточной кромке Мыса Духов в нескольких километрах от святилища Семи Чумов и стоит украшенное корабельными цепями надгробье Натальи Котовщиковой. Путилин решил не раскрывать самоедам тот факт, что является не только Белым шаманом. Они верили своему шаману и надеялись на него в трудное время. Потеря этой веры могла не только разочаровать жителей тундры, но и ослабить силу их сопротивления тому хаосу, который несли с собой воевавшие между собой луци.
   В Обдорск Константин Митрофанович заявился в конце декабря, как раз в сочельник, в обличии преклонных лет факторщика. Рассудив, что вряд ли старый дед привлечет внимание бдительного представителя власти, какого бы цвета она ни была. Село готовилось встречать очередной смутный год и как раз с тревогой ожидало предстоящей смены власти. Весть о том, что красные заняли Березов пришло со скоростью самого быстрого ямщика. Устроился у небогатого обывателя, которого порекомендовал ему Майма. Подарив хозяйке шкурку белого песца, сразу же заслужил расположение всей семьи. С раннего утра стали видеть старого факторщика в лавках и дворах обдорских жителей. К чему-то приценивался, чем-то интересовался, с кем-то судачил по душам, а кому-то и дельный совет успевал дать. Благообразный вид, седая борода и грамотные речи сразу же располагали собеседников к откровенности. Они признавали в нем человека бывалого, степенного, несуетливого и знающего себе цену. Совсем скоро обыватели признали его за своего, будто бы и жил он когда-то в селе, а теперь вот вернулся и восстанавливает знакомства и связи. Приезжие самоеды не узнавали в белобородом старце Белого шамана. Мало ли стариков в большом селе.
  
   Штыком и прикладом
   (Обдорск. Январь 1920 года)
  
  
   Красный карательный отряд добирался из уездного городка Березова до Обдорска больше недели. Санный обоз растянулся почти на версту. Экспроприированные в Самарове мохноногие сибирские лошадки порядком отощали и едва тянули. Задерживались в селах и становищах, находили и арестовывали ставленников белых властей, из тех, кто еще не сбежал в дальние лесные урочища. Кое-кого пустили в расход. Не столько за прегрешения, сколько для острастки. Кроме того, командование надеялось, что слух о грозном коммунистическом отряде вызовет панику в Обдорске и белые благоразумно уйдут без боя. Зря проливать свою кровь сознательные рабочие и суровые интернационалисты не желали, тем более, когда с Колчаком было покончено и Советская власть вовсю торжествовала на просторах Сибири.
   В Обдорске действительно запаниковали. Все-таки более года жили при одной власти, свыклись с ней, приспособились, а теперь опять встряска и смертоубийства. Командование белого отряда тоже не рассчитывало на снисхождение. Интернационалисты снискали себе репутацию жестоких головорезов. Слух о том, как венгр-палач из коммунистического отряда Лепехина ребром ладони перерубает шеи арестованных, давно уже гулял по низовьям Оби.
   После Крещенья, созвав узкое совещание, порешили эвакуироваться за Урал. Белая власть в Архангельске еще держалась и была надежда, что удастся пробиться к Печере и Северной Двине. Собирались недолго. Богатые обдорские купцы пригнали несколько сот оленей, многие из них сами засобирались за Урал, тем более, что зыряне-промышленники имели на Печере многочисленных родственников и компаньонов.
   После ухода белых село замерло в ожидании. По улицам одиноко бродили самоеды, привычно заехавшие на январскую ярмарку и удрученные отсутствием продавцов и товаров. Правда, некоторые из купцов, договорившись с хорошо знакомыми тундровиками, сумели отправить в тундру наиболее ценный свой скарб. Другие, пережившие не одну власть, надеялись, что и на этот раз все утрясется.
  
   ххх
   Семен Канев подрядился в красный отряд ездовым. Ему давно хотелось попасть в родное село, а тут и случай подвернулся - обезножил один из самаровских ямщиков. Видно очень не хотелось мужику соваться в заполярную глушь. Одного попросил ямщик - беречь лошадку. Недругов своих, из состава первого Совдепа, Семен встретить не боялся, еще летом девятнадцатого года белые вывезли их в Тобольск и вряд ли кого оставили в живых. Тем более, что появление Канева в Обдорске в составе красного карательного отряда, снимало всякие досужие подозрения.
   Январские морозы в этот год удались крепкими, снег пронзительно скрипел под копытами мохнатых, покрытых инеем лошадок и широкими полозьями розвальней. Отрядники, закутанные в просторные ямщицкие тулупы, добытые у березовских обывателей, и носа не совали из под романовской овчины, доверяя местным проводникам из числа сочувствующих. В нескольких санях, бережно укутанные в те же тулупы, торчали тупорылые дула пулеметов.
   К Обдорску подъехали на рассвете. Дозор, высланный вперед на двух санях, спокойно добрался по льду реки до крутого обрыва. Село выглядело мирным и сонным, лишь столбы дыма из печных труб свидетельствовали о том, что в избах есть кто-то живой.
   Рассыпавшись цепью по льду реки, отрядники без выстрелов, но загнав патроны в стволы винтовок и карабинов, двинулись на затихшее село. Даже собаки не лаяли, лишь какая-то заполошная баба суетливо сдернула с веревки громыхающее от мороза исподнее, словно боялась, что уволокут и исчезла в сенках.
   Вдруг в цепи раздался выстрел. Кто-то из бойцов неожиданно провалился в затянутую тонким ледком прорубь и, падая, нажал на курок винтовки. Тотчас же из рядов наступающих глухо захлопали на морозе звуки выстрелов. Село не отвечало. Даже дым из труб будто застыл в оцепенении.
   -Ур-а-а-а! Бей контру! -фальцетом закричал один из взводных и, спотыкаясь в больших валенках, ринулся вперед. Бегом ворвавшись на заснеженные улицы, бойцы, разделившись на группы, бросились к самым зажиточным домам, казенным зданиям и церквям, по опыту зная, где могла скрываться контра. Пустующее здание волостной инородческой управы, возвышающееся над Банным логом, было занято одним из первых. Постреляв по окнам и высадив прикладами дверные филенки, хотя двери были не заперты, интернационалисты разбросали по полу какие-то бумаги и, удовлетворенные штурмом, гурьбой ринулись захватывать магазин купца Корнильева, находившийся неподалеку. На седобородого старичка, торчавшего у покосившегося амбара, никто из них не обратил внимания. Лишь кто-то из березовских партийцев на ходу проронил: -Шел бы ты, дедуля, куда подальше, а то ненароком зашибут. Дед, словно согласившись, мигом исчез.
   Воспользовавшись суетой и неразберихой, Семен Канев повернул лошадку на Подгорную, решив взглянуть на свою избушку. Изба, занесенная до середины оконцев снегом, исправно дымила.
   -Бог в помощь, хозяева, - негромко произнес Семен, приоткрыв дверь из сенок в горницу.
   Племянница Наталья, сидевшая у окошка и, вероятно, ожидавшая незваного гостя, радостно всхлипнула - узнала сразу. Её муж, чинивший какую-то упряжь, настороженно кивнул головой. Коротко обменялись новостями. Семен, прибывший с красным отрядом, сразу же превратился в глазах родственников в заступника и важную персону.
   А новая власть, захватив наиболее важные объекты села, не медля, приступила ко второй части операции - арестам контры. Контру определяли уже наметанным глазом - по величине избы и количеству амбаров. Брали всех без разбору. Поместили в нетопленом здании туземного заезжего дома под охраной нескольких молчаливых венгров.
   -Убьют ведь супостаты, пить дать, убьют..., - полувопросительно, полуутвердительно причитал приказчик купца Корнильева.
   -Так оно и должно, раз не сбежали, - басил рыбопромышленник Тюрин, -хотели и недвижимость сберечь, и живыми остаться. Вот и получили... Впрочем, арестованные духа не теряли. Разломав остатки немудреной мебели, затопили обе печки. У кого-то нашлись картишки. Вечерком у окон появились домочадцы с чугунками горячей пищей и бутылками менделеевской сорокаградусной "для сугрева". Поделились и с охранниками. Дня через два, когда представители рабоче-крестьянской власти отошли от бурного веселья по поводу крушения последнего оплота буржуазии на севере Западной Сибири, дело дошло до конкретных личностей буржуазных элементов. Как такового, суда не было. Революционное правосудие было скорым и, по- своему, справедливым.
   Один из прибывших комиссаров - пожилой уральский рабочий, напоминавший прищуром глаз вождя большевиков, руководил карающей тройкой. В неё входили - почти не говорящий на русском языке австриец-интернационалист и революционный матрос Степан Терентьев, тот самый, что служил на одном миноносце с мичманом Владимиром Кураевым. -Социальное положение? - в лоб задали вопрос Тимофею Каневу, владеющему тремя бударками и рыбацким песком.
   -Из рыбопромышленников буду, - солидно отвечал арестованный, поглаживая окладистую бороду.
   -Батраков имел? -Были работники. Так они пришлые, на лето приезжали. Не обижал мужиков. -Не имеет значения. Так и запишем, эксплуатировал пролетариат. -Дак у нас вся улица в рыбопромышленниках ходит. Я сам сети тягал на песках, не хуже энтих тобольских мужичков...
   -Все понятно. Расстрелять.
   Ведя смертников в сторону остяцкого кладбища, начальник конвоя -березовский партиец, чуть смущенно говорил, будто извинялся: -Поймите, мужики, лично против вас мы ничего не имеем, но партийная установка требует избавляться от эксплуататоров. Зато ваши внуки будут жить в стране свободного труда...
   После нестройного винтовочного залпа, высокий, сумрачный венгр не спеша подошел к поверженным телам справных обдорян и обухом тяжелого колуна прошелся по их непокрытым головам.
   Революция, при всей политической сознательности и энциклопедической образованности верхов, вовлекла в русло своей стихии массы людей, являвшихся по своим моральным и физическим качествам изгоями в сложившейся к тому времени системе общественных отношений. Эти отношения, будь то капитализм или социализм, всегда имеют сложившиеся моральные устои. Добро всегда остается добром, предательство -предательством. И в царское время высокий суд оправдывал народовольцев и посылал на каторгу вельмож. Аристократы строили на свои средства больницы, а купцы открывали картинные галереи и публичные библиотеки. Революция потрясла устои не только государства, но и нравственности. Предательство стало нормой, сострадание - слабостью, жестокость - героизмом, распущенность - лихостью. Закон подменялся революционной необходимостью, ум - пролетарской сознательностью. Поэтому отщепенцы, моральные и физические уроды, а то и просто психически больные люди стали вершителями судеб страны, вождями, идеологами и палачами... Рыбопромышленника Мамеева из кутузки отпустили, кто-то из березовских партийцев признал в нем сочувствующего большевикам интеллигента. Тем более, что в его доме обнаружили фотопортрет немецкого коммуниста Маркса, которого поручик Яковлев когда-то принял за одного из тобольских гражданских губернаторов. Большевики своего идеолога знали в лицо. Степан Терентьев попал в красный карательный отряд простым взводным. Все дело в "потере политической бдительности". Именно так квалифицировало командование 51-й дивизии товарища Блюхера, где Степан командовал стрелковым батальоном, действия революционного матроса под Тобольском. Тогда его батальон, в числе прочих частей дивизии, поспешно отступил, позволив белым 27 сентября вновь занять город. Попутно Степану инкриминировали и то, что все ротные в его батальоне являлись бывшими офицерами. Однако, понижение в должности не повлияло на коммунистическую сознательность товарища Терентьева и он яростно сражался с эксплуататорами там, куда его посылала партия. На этот раз партия послала в Обдорск.
   ххх
   За два дня до прихода красных Владимир Кураев выехал с обозом обдорских жителей, не желавших оставаться в селе, в Ямальскую тундру. Если судить морской терминологией, с полковником Путилиным они едва разошлись бортами, тот квартировал на другой стороне Банного лога. Перед отъездом Кураев узнал, что полковник Сватош не эвакуировался с колчаковскими войсками на восток, а с небольшим отрядом ушел на север.
  
  
   Северное сияние (Ямальская тундра. Март 1920 года)
  
  
  
   Первый месяц весны не принес в тундру тепла. Наоборот, задули северные ветры и еще яростней заполыхали в ночном небе сполохи северного сияния.
   Аргиш бежавших от красных обдорян остановился на речке Малой Юмбе, у фактории купца Трофимова. Споро, не уступая в ловкости самоедским женщинам, русские и зырянские мужики поставили с десяток чумов. Порешили зимовать здесь, благо оленей хватало, продовольственного и ружейного припаса тоже было достаточно.
   Кураев стал в этом беглом сообществе кем-то вроде начальника штаба. Отвечал за дозоры, разведку, боевую слаженность...
   После захвата красными Тобольска он впал в какой-то душевный ступор. Не хотелось загадывать и планировать что-то на будущее, вспоминать прошлое. Жил днем сегодняшним, даже внешний вид приобрел под стать настроению -потертая зырянская малица, заросшее клочковатой бородкой лицо.
   В тот день он отправился с одним из местных самоедов к фактории голландца Вардроппера, расположенной неподалеку. Фактория эта славилась в окрестной тундре своими вместительными металлическими складами-ангарами, сооружениями для этих мест удивительными и, на взгляд самоедов, не поддающимися никакому здравому осмыслению.
   Людей Вардроппера здесь давно не было, русская смута и германские подводные лодки напугали предприимчивых голландцев в одинаковой степени. На фактории расположился, поставив свой чум у ангаров, богатый оленевод Мишка Анагуричи. Толстый и важный, он даже не вышел встретить прибывших гостей, оставшись в чуме у большого котла с вареной оленьей головой.
   -Ань торово,- не очень приветливо буркнул и Кураев, откинув полог чума и привыкая к полумраку.
   -Драстуй, драстуй начальник, -оживился вдруг Анагуричи, признав в вошедшем морского офицера, виденного им еще в Обдорске.
   Кураев хотел лишь договориться с тундровым феодалом о взаимном предупреждении при появлении чужих людей, особенно красных из Обдорска. Он не сомневался, что обжившись в волостном центре, они непременно отправят экспедиционный отряд в тундру - ловить сбежавших богатеев.
   Для приличия приняв приглашение вкусить обильную трапезу вместе с хозяином, Кураев вскоре перешел к делу. Хозяин не отказался от сотрудничества, хотя поинтересовался насчет своей выгоды, дескать, не поделитесь ли оружием. Кураев обещал подумать. Тут в чум буквально ворвался весьма дородный, растрепанный молодой самоед с исцарапанной в кровь физиономией и что-то обиженно стал высказывать хозяину чума.
   Косясь на гостя, Мишка Анагуричи принялся что-то недовольно шептать юноше. Тот, махнув досадливо рукой, выскочил из чума. Помедлив, вышел и Мишка, жестом показав гостю, что тот может остаться. Гость догадался, что юноша является сыном хозяина, по крайней мере, дородностью он был в папашу.
   Нащупав под малицей кобуру нагана, Кураев решил все же полюбопытствовать, что же так взволновало хозяев. Следы на снегу вели в соседний чум. Оттуда послышались приглушенные голоса самоедов и, вдруг, Владимиру показалось, что тонкий девичьий голосок выкрикнул что-то на русском языке. По крайней мере, девушку явно обижали.
   Кураев решительно шагнул в чум. Так и есть, Мишка Анагуричи и его сын связывали тынзяном барахтающуюся среди оленьих шкур полураздетую девушку, лишь нательный золотой крестик блестел на обнаженной груди.
   -Отстаньте, окаяные! Все равно убегу!- вопила девчонка на родном Кураеву языке и, судя по всему, была явно не местной уроженкой.
   -Встать, отпустить девицу! - громко заорал Кураев тем голосом, которым командовал на швартовках при сильном ветре.
   Однако самоеды страха не высказали, молодой даже что-то зло выкрикнул в адрес незваного защитника. Кураеву ничего не оставалось, как выхватить наган и пульнуть вверх, туда, где сходились жерди чума. Тут насильники нехотя отпустили свою жертву. -Отойдите назад, -приказал Кураев, дулом нагана указав направление.
   Анагуричи с сыном отползли от девушки. Тут в чум заглянул, с карабином в руке, сопровождающий лейтенанта самоед. Велев ему держать хозяев под прицелом, Владимир подошел к девушке. Та испуганно отпрянула.
   -Кто вы такая? - холодно поинтересовался Кураев. Роль спасителя уже утомила его, тем более, что ссориться с влиятельным Анагуричи не хотелось.
   -А вы кто?- в свою очередь дерзко поинтересовалась девчонка.
   Тут Кураев разглядел, что она более похожа на сомоедку. Миндалевидный разрез глаз, скулы, маленький ротик. "Нет, скорее метиска", решил он.
   Выяснилось, что Ирина, так звали девушку, была дочерью обдорского купца Крашенинникова и самоедки, привезенной любвеобильным промышленником из тундры. Мать вскоре умерла от какой-то скоротечной болезни, а может от тоски по родным ягельным просторам. Дочку купец оставил при себе, дал образование в школе-приюте у монахинь и уже прикидывал, как удачно выдать замуж. Тут и нагрянул красный карательный отряд. Купец, в спешке бежав в тундру, выменял за девушку сотню оленей у Анагуричи и тот теперь намеревался выдать её за своего сына. Только вот девушка этого не хотела.
   -Что же мне с тобой делать?- досадливо поинтересовался Кураев.
   -Не трогай девку. Олень давал за неё, много олень, -строго сказал уже успокоившийся Анагуричи.
   Сын его, насупившись молчал, зло зыркая глазами в сторону вооруженного луци.
   Девушка неподвижно распростерлась на шкурах, уже не ожидая добра от вошедшего мужчины и покорно ожидая своей участи. Видно она тоже устала от этого постоянного противоборства с враждебным маленькой женщине миром.
   Злобные взгляды юноши и покорность девушки вдруг затронули в душе Кураева какие-то струнки сострадания.
   -Она со мной поедет, - веско сказал лейтенант, сам удивляясь своей решительности, -а тебе, Анагуричи, я пришлю несколько винтовок. Они стоят не дешевле оленей, отданных за девушку. Внимательно оглядев голую грудь молодого самоеда и не увидев нательного крестика, заключил: -Наш Бог не одобрил бы брак девушки с некрещеным человеком, ваши боги тоже, насколько я знаю, не одобряют такой союз. Я посоветуюсь с шаманом. Знаю, есть на севере Ямала Белый шаман...
   Анагуричи не нашелся, что сказать. Вдруг действительно русский офицер обратиться к Белому шаману. Сколько еще оленей надо отдать, чтобы получить нужный ответ. Не скажешь ведь шаману, что когда-то возил сына в обдорскую миссионерскую церковь, только вот крестик куда-то запропастился. Ладно, в тундре много белотелых молоденьких девушек, найдет сын покорную жену. Ружья тоже сейчас нужны, раз предлагает, надо брать.
   Так Кураев обрел близкого человека. В тундре не смогли бы понять, скажи он, что женщина, которая живет в его чуме, не является его женщиной. Жена она или наложница, все равно - это его женщина.
   Нет, Ирина не была покорной и не сразу они привыкли друг к другу. Просто эта девушка сразу хозяйкой вошла в его нынешнее жилище - чум и начала жить так, как подсказывали ей вековые традиции тундровых женщин и решительность русских. Правда, поначалу, совершая какой-то поступок, с тревогой ждала реакции своего мужчины, боясь непонимания и равнодушия. Но Владимир за эти годы так истосковался по простым житейским радостям и женскому вниманию, что все воспринимал с благодарностью.
   Близкими они стали в первую же ночь. Владимиру хотелось женщины, а Ирина таким образом благодарила за спасение. Случайная встреча с этой девушкой превратилась в решающую веху его жизни. Сразу же появился смысл существования, появились желания и мечты. Вместо малицы облачился в щегольскую бекешу, сбрил бородку...
   Анагуричи Кураев сам отвез пять новеньких ижевских трехлинеек и цинк патронов. Расстались если не друзьями, то уже не врагам
   ххх Константин Митрофанович Путилин с удивлением горечью наблюдал, как в Обдорске налаживается правление рабочих и крестьян. Единственная в этих краях метеостанция, финансируемая некогда родным ему Морским министерством и уцелевшая во время предыдущих потрясений, была разграблена и чуть не сгорела от костра, разложенного прямо на полу озябшим караулом.
   Процветающее село, столица обширного тундрового края, быстро теряло видимые признаки благополучия. Лавки закрылись, из прошлого многообразия товаров, вплоть до колониальных деликатесов и французского парфюма, ничего не осталось, даже керосин исчез. В селе даже стали ощущать нехватку муки, чего отродясь здесь не бывало.
   Как-то поутру, в избу, где квартировал Путилин, громыхая винтовками ввалились два венгра- интернационалиста.
   -Отевайся, тет, пойтем, - сказал один из них.
   Второй уже бесцеремонно вытаскивал деда из-за стола. В Ревкоме его привели к красному командиру Степану Терентьеву. Только что он удостоился доверия командования - назначен был командовать экспедиционным отрядом, формируемым для установления советской власти в тундре. Чтобы не распылять силы, в отряд решили набрать и местных жителей из числа надежных бедняцких элементов. Нет, Константин Митрофанович не подходил под бедняцкий элемент, но, как сообщили Терентьеву, дед только что прибыл из тундры, где зимовал много лет. Лучшего проводника и не сыскать.
   Тундра издавна пугала и манила русского человека. С одной стороны - холодная снежная пустыня, где можно запросто сгинуть, что и костей не останется; с другой - обилие пушного зверя, оленей и рыбных запасов. За три века владения просторами северной тундры царские власти так и не смогли надежно утвердиться здесь. Аборигены жили по своим законам, молились своим богам, занимались традиционным хозяйствованием. Новые революционные власти тоже боялись тундры. Боялись потому, что именно там нашли приют остатки колчаковских отрядов; прельщала же она их тем, что представляла обильную ниву для разного рода экспроприаций и контрибуций.
   В помещении ревкома было холодно, накурено и неуютно. На грязном полу валялись обрывки каких-то бумаг, косяк двери в запекшейся крови. Под печкой, обитой по низу железом, дремала лохматая собака, проводившая прибывших настороженным взглядом. -Здорово, старик, долгих каляканий разводить не буду. В тундру поведешь? - сразу же спросил простуженным голосом Терентьев, -согласишься, простим тебе прошлое, о котором пока не знаем, но догадываемся...
   Путилин не стал отнекиваться, отказ мог привести к самым неожиданным последствиям. Как оказалось, самоедам красные не доверяли, они могли быть в экспедиции лишь погонщиками оленей. Договорились, что Константин Митрофанович поведет отряд от одной фактории к другой с выходом на радиостанцию в Марре-Сале. Что касается тундрового прошлого, прощаться с ним Путилин не желал.
   Вечером в обдорском Ревкоме собрался штаб отряда. Командир начал веско:
   -На сегодняшний день мы имеем следующие данные: вверх по течению Оби все спокойно, в селах созданы отряды красной милиции. Несколько человек вернулись из тайги с повинной. В стороне Полярного Урала тоже никакой концентрации белых не замечено, по всей вероятности, бежавшие в горы белые уже они ушли к Усе и Печере. В стороне Надымского становища и Тазовской губы пока тишина. Выходит, главную опасность представляют для нас остатки контры, затаившиеся в тундре полуострова Ямал. Там сконцентрированы и наиболее богатые самоедские роды. Смычка этих контрреволюционных элементов может стать пороховой бочкой для молодой советской власти.
   -А суда интервентов не могут подойти к побережью Ямала?- поинтересовался командир венгерского взвода.
   -Товарищ Терентьев, какими данными на этот счет располагаете? - спросил командир отряда. -В былые времена приходили, да и этой осенью в губу заходил большой караван судов, - отозвался Степан Терентьев. -Поэтому, товарищи, экспедиционному отряду придется не только очистить тундру от белогвардейского элемента, но и пресечь возможные провокации со стороны иностранных судов. Вполне возможно, что там бывают и норвежские промышленники, скупающие меха у самоедов. Не забывайте, товарищ Красин, нарком торговли, подчеркивал, что мех- это валюта рабоче-крестьянского государства. Кроме того, необходимо взять под революционный контроль радиостанцию в Марре-Сале, как стратегически важный пункт на подведомственной нам территории.
   В это время Владимир Кураев и Ирина сидели обнявшись на нартах, стоявших на склоне небольшой сопки, за которым до самого Карского моря расстилалось пустынное пространство тундры. Пространство это не было безжизненным. Зимняя тундра на закате переливалась отсветами полыхающего неба. Краски были насыщенными и контрастными. На самом горизонте еще оставалась яркая желто-алая полоска, постепенно переходившая в густо-багровые мазки, а те, в свою очередь, смешивались с аквамарином и антрацитом ночного неба.
   Вдруг, в черноте зенита колыхнулся извилистой лентой молочно-зеленоватый сполох северного сияния. Ирина крепче прижалась к плечу лейтенанта.
   -Согласись - это сияние тревожит, будто предупреждает о чем-то.Наверное, мы скоро расстанемся.
   Владимир еще крепче обнял девушку за хрупкие плечи. -Пока я с тобой, все будет хорошо.
  
  
   Война в тундре ( Ямальская тундра. Апрель 1920 года.)
  
  
   Много в тундре речек и ручейков. Ручьи, занесенные зимой снегом и насквозь промерзшие, весной наполняются холодной и чистой водой. Пробиваясь сквозь песчаные наносы и каменные россыпи, сливаются к июню в полноводные речки.
   Вот так, узнав о выдвижении из Обдорска красного отряда, стали выезжать из стойбищ самые меткие охотники и сильные самоедские богатыри. Стекались они к стойбищу Маймы. Молодой старшина был в некотором замешательстве. Одно дело -разбить отряд заезжих мародеров и бандитов, совершенно другое - бороться с представителями власти. Обдорск - это власть, об этом знал каждый тундровик. Оттуда приходили указы и приказы, туда направляли ясак, там судили и миловали. Один великий Ваули решился воевать с Обдорском и там сгинул.
   Правда, власть в Обдорске, меняющаяся почти каждый год, уже не вызывала такого уважения, как прежде. Самоеды же почувствовав свою силу, за годы безвластия стали истинными хозяевами тундры. Поэтому Майма решил воевать. Он запомнил слова Белого шамана, говорившего о том, что богатыри не умирают на оленьих шкурах, а погибают в бою и навечно остаются в сердцах соплеменников. Сейчас рядом с ним не было опытного советчика, но молодой старшина сам научился принимать обдуманные решения. Прежде всего, решил объединить свои усилия с бежавшими из Обдорска промышленниками, рассудив, что общий враг сплотит их на какое-то время. С берегов Малой Юмбы приехал к нему русский офицер, в котором Майма узнал гостя рыбопромышленника Мамеева с воинским прозвищем "мичман", в свое время рассказавшем юноше о большом ружье - "пушке". Теперь, оказывается, у него было другое воинское прозвище, но молодой старшина сразу не смог его запомнить.
   -Будешь моим советчикам в воинских делах, - сразу решил Майма.
   Кураев не стал отказываться, понимал, что без строгой военной организации и элементарных знаний ведения боевых действий тундровикам не устоять против опытных и обстрелянных красных бойцов.
   Оказывается, кое-что они знали, Белый шаман был неплохим учителем. Правда, старый полковник являлся скорее стратегом, нежели тактиком и практика ведения полевого боя ему была мало знакома. Кураев же успел поучаствовать как в морских боях с германцами на Мурмане, так и в сухопутных стычках с красными на колчаковском фронте и кое-чему научился.
   Тактику противоборства с красным экспедиционным отрядом Кураев избрал, как он предполагал, единственно верную. Вряд ли стоило меряться силами в фронтальном сражении. Хотя тундровики и были отменными стрелками, сплоченный и отличавшийся фронтовой выучкой отряд мог без труда внести смятение в их ряды спланированной атакой по всем правилам пехотного боевого устава. Оставалось действовать методами партизанской войны, беспокоя противника неожиданными засадами и внезапными обстрелами с последующим исчезновением в просторах тундры.
   Майма его мысль понял, хотя ему и хотелось выступить во главе большого отряда в сотню воинов и на тысячах оленей, примерно так, как некогда выступал в свои походы великий Ваули Пиеттомин.
  
  
   ххх
  
   Константин Митрофанович ехал на передних нартах, прислонившись спиной к левому плечу самоеда, направлявшего длинным хореем четверку сильных оленей. Он не торопил тундровика, лишь коротко обменивался репликами по поводу ориентиров.
   За сутки до выхода экспедиции из Обдорска, вверх по замерзшему руслу речки Шайтанки споро выехала упряжка оленей. Выехала под утро, когда красные дозоры потеряли бдительность, а собаки укрылись от мороза в теплые убежища. Вечером, сменив на левом берегу Оби оленей, посланец Белого шамана устремился к стойбищу на Малой Юмбе.
   Красный отряд сначала вытянулся длинной извилистой лентой по руслу Оби, затем, к вечеру, свернул в одну из проток. Мороз заметно спал и люди повеселели, тем более, что близился ночлег с ужином. В пути кто-то постреливал куропаток, стайками взлетавших из под полозьев нарт, кто-то дремал в обнимку с неразлучной винтовкой, Степан Терентьев обдумывал, как до распутицы суметь выполнить поставленную задачу. Вряд ли стоило гоняться по всей тундре за кочующими самоедами, главное - обнаружить и обезвредить вожака, тогда туземцы будут сломлены и без труда покорятся власти рабочих и крестьян. Вопрос только в том - кто вожак, а уничтожить его Терентьев сумеет.
   Путилин в дороге тоже прикидывал варианты развития событий. Скорее всего, новая власть продержится не один год, идти на неё в лоб, значит расшибиться насмерть. Хуже всего придется аборигенам тундры - из-за своей малочисленности и политической наивности они просто могут исчезнуть с лица земли. Выходит, надо заставить уважать себя, а затем приспосабливаться к новым условиям жизни в Совдепии. При этом надо суметь сохранить национальную самобытность, традиционные формы хозяйствования, свое мировоззрение. И он, по мере своих сил, должен помочь аборигенам, а свою роль Белого шамана исполнить до конца. Что касается серьезного исследования Севера, то новая власть волей-неволей должна будет заняться и этим.
  
   Авторское отступление. Уже в апреле 1920 года при Сибревкоме был организован Комитет Северного морского пути (КСМП). В его задачи входило оборудование, усовершенствование и изучение арктического водного маршрута, а также техническая организация и осуществление товарообмена с заграницей через устья рек Оби, Енисея, Лены и Колымы. С этой целью было открыто заграничное бюро "Аркос" (с 1920 года в Лондоне, с 1927 -- в Берлине), осуществлявшее торговые операции возобновившихся Карских морских экспедиций. В рамках этих операций с начала 1920 года средненавигационный объем перевозок возрос более чем в 6 раз, доля экспорта превысила 80 процентов. Одним из руководителей советских Карских экспедиций был назначен бывший царский морской офицер и полярник, руководитель колчаковской Карской экспедиции Борис Вилькицкий. Все вернулось на круги своя! С 20-х годов началось и планомерное расширение сети арктических гидрометеостанций, реорганизация гидрографической службы, создание полярной авиации. Но об этом уже в другой повести.
  
   -Дедок, в тундре, сказывают, самоедские богатеи по несколько жинок имеют? - весело поинтересовался молоденький красноармеец, шагавший по твердому насту рядом с нартами Путилина. Не дожидаясь ответа, он начал рассказывать, как они в одном из хантыйских стойбищ поделили между собой молоденьких жен местного "експулататора". Рассказ его изобиловал такими натуралистическими подробностями, что Константин Митрофанович невольно закрыл глаза и отвернулся. Ночью, во время первого привала, кто-то убил часового. Впрочем, что подстрелил, сомнения не было - из горла торчала самоедская стрела с массивным железным наконечником. С такими тундровики охотились на волков. Терентьев сразу же стал выпытывать у проводника, какой самоедский род кочует поблизости. Путилин пояснил, что в эти края, расположенные близ устья Оби, бедные ягелем и пушным зверем, забредают охотники разных родов. Командир отряда, с сомнением выслушав деда, посоветовал ему подумать, кто мог убить часового.
   -Видать, предостерегает нас контра, но мы не боимся вражеских пуль, -с пафосом заявил командир на утреннем построении. Путилин заметил, что за ним усилили надзор. Теперь он ехал почти в середине аргиша, вместе с Терентьевым. В пути, на вершинах невысоких сопок, они через каждые два-три часа устраивали своеобразные совещания, уточняя маршрут. Все это порядком замедляло движение и командир отряда заметно нервничал. К полудню наткнулись на небольшое и, судя по всему, небогатое стойбище. Чтобы никто из повстречавшихся самоедов не смог оказаться вольным или невольным информатором, у них отобрали всех имеющихся оленей. Правда, оставили несколько подстреленных туш для пропитания. -Мы не звери, но текущий момент требует суровости, - сказал Терентьев, в ответ на плач сухонького старичка - главы семейства. Первая стычка с тундровиками произошла уже в сумерках, когда отряд, растянувшись по льду неширокой тундровой речки, огибал длинный мыс. Откуда-то из тальниковых зарослей у подножия ближайшей сопки зачастили нестройные хлопки выстрелов. Стреляли очень метко, в первые же минуты боя с десяток красноармейцев были убиты или получили ранения. Ответные выстрелы вряд ли причинили большой урон нападающим, так как их не удалось обнаружить в густых зарослях. Попытка прочесать тальниковые дебри не удалась - олени туда не шли, а атаковать пешком мешал глубокий снег. Нападавшие же ушли на оленях тыльной кромкой зарослей, растворившись в темноте наступающей ночи. Путилин во время первых же выстрелов скатился под нарты, где и пролежал до окончания боя. Оценив успешные действия тундровиков, пришел к выводу, что нападение было заранее спланированным, удачно исполненным, а выход из боя просто мастерским. "Видать еще один вояка из офицеров в тундре появился", -решил он после недолгих раздумий. Терентьев, разъяренный досадным поражением, пообещал уничтожить первое же попавшееся на пути стойбище тундровиков. Константин Митрофанович не стал ждать развязки событий и той же ночью ушел с одним из самоедов на его упряжке. Правда, часовые оказались бдительными -открыли вдогонку огонь и прострелили Путилину плечо. Застрелены были и два оленя из упряжки. Благо, преследовать не стали - красноармейцы не смогли быстро собрать оленей для своих упряжек. Свою угрозу командир красного отряда вскоре выполнил. Когда на следующий день наткнулись у реки Щучьей на небольшой аргиш - семейство с Надымской стороны Оби ехало свататься к ямальским соплеменникам, Терентьев сначала объявил недоумевающим самоедам, что берет всех в заложники, а через час велел расстрелять мужчин, включая юношей и подростков. Нескольких женщин отпустил, объяснив, что покарал тундровиков за нападение на красный отряд и что так будет впредь. Малолетних детей велел оставить в обозе. Когда командир на следующий день спохватился, не увидев детей, один из взводных небрежно обронил, что мальцов забыли на прежней стоянке. Конечно, возвращаться не стали.
   ххх
   В Тюмени разгулялась весна. Лужи и грязь затопили все улочки между Знаменской и Царской, подступая к подъездам бывших присутственных зданий, а ныне революционных учреждений. Дворники за время революционных боев куда-то поисчезали, а новоявленные граждане пока не торопились проявлять сознательность, поэтому комиссарам и иным революционным руководителям приходилось ходить в высоких сапогах. Тем не менее, новый губернский центр, взвалив на себя ответственность за весь обширный край, жил напряженной жизнью - с наступлением скорой навигации необходимо было укреплять власть на севере. Председатель Губревкома товарищ Андрей Червонный собрал на утреннее совещание представителей военных и хозяйственных органов, чтобы утрясти ближайшие планы и обозначить насущные задачи. Начав с избирательной кампании в Советы, большую часть времени уделил обстановке в северных волостях: -Очаг контрреволюции на Ямале - самая большая опасность для нас. Побережье полуострова открыто для любого иностранного влияния, велика возможность эвакуации белых элементов морским путем. Стойбища самоедов превращаются в скопища колчаковских беглецов...
   Начальник штаба дислоцированного в губернском центре полка, бывший офицер, решился на вопрос: -Вы считаете, что экспедиционный отряд в Обдорске не справиться с возложенными задачами? -Не знаю, какие им ставили задачи, но необходимо не вытеснять, а уничтожать противника. Пока я не получал докладов о том, что какая-то банда полностью ликвидирована, а район очищен от враждебных элементов. Верхушку аборигенов, активно поддерживающую белобандитов, также необходимо уничтожать. Не стесняйтесь брать заложников и, при необходимости, применять к ним высшую меру революционной защиты. Обсудив с товарищами текущие вопросы, председатель Губревкома объявил присутствующим, что намедни в Петрограде вышла большая статья товарища Ленина под названием "Детская болезнь левизны в коммунизме", где даются указания зарубежным коммунистам, как использовать демократию для разрушения узурпаторского буржуазного строя.
   -Статью в Губревком уже выписали. По поступлению всем прочесть и сделать надлежащие выводы, - заключил Червонный.
   После совещания предгубревкома поехал обедать к любовнице -смазливой медичке из санотряда 51-й стрелковой дивизии, которую он выкупил у одного из полковых командиров дивизии товарища Блюхера за воз хромовых сапог. Теперь бывшая медичка обитала в роскошной квартире на Знаменской, куда чекисты частенько завозили конфискованные меха и интимные принадлежности дамского туалета.
  
   ххх
  
  
   С утра Терентьев повел отряд дальше. Путь лежал по руслам тундровых речушек, в стороне от проторенных оленеводами маршрутов, иной раз прямиком. Командир считал, что инородцев загодя пугать не стоит, хотя предполагал, что иные притаились поблизости, в недоступных потайных местах. В глухом распадке, где росло несколько корявых лиственниц, отрядники расселись на снегу. Для сугрева, для веселости, развели костер. Терентьеву же было тепло в длиннополом, зеленого сукна на лисьем меху реквизированном кафтане. Позднее зимнее солнце уже заходило за горизонт. Зарумянились редкие деревья, бородатые и безбородые крепкие лица красноармейцев. Красный кушак на одном из венгров стал ярким, как кровяной огонь. - Пошто, братцы, не выходим на самоедов, -спросил молоденький парнишка в худом полушубке. -Скрытничаем мы. Вот и сидим, таимся... - Здеся где-то, бусурмане, сюда, бежали, - молодым голосом сказал мужик с винтовкой, судя по повадкам, тюменский мастеровой. - Наших мальцев Колчак воевать тянул, в солдаты. А эти отсиделись в тундре, бить их надобно, кровь-то лить... Терентьев удовлетворенно крякнул, поправил пушистую шапку. Раскачиваясь и чуть согнувшись, он ходил взад-вперед меж костром и отрядниками. Боевой дух, злость и готовность к действию подчиненных ему нравились. Командир сложил на груди руки, и спрашивающие глаза его пробежались от лица к лицу. - Смерти от вас я не требую, а вот врага надо изничтожить. А вот ответьте, без утайки, по совести: со мной ли вы будете в других боях, может быть с теми, кто сегодня ходит в друзьях и кумовьях? В его голосе была и ласка, и угроза. Отрядники закрякали, зашевелились, не понимая, к чему клонит командир. Где-то рядом, со свистом рассекая морозный воздух, промчалась за добычей полярная сова. А у командира настроение было смутное, хотя видимых причин для этого не было. На фронтах белые побиты, революционный порядок устанавливается уже на окраинах республики. Вот и до тундры добрались. Но продуктов и хлеба мало, заводы стоят... Начинаются мужичьи бунты, грабежи, пожары, по тайге рыщет партизанская рвань. Горе стране, где нет хозяина. На кого же уповать, куда примкнуть? Единая надежда -продолжение Революции. Чтобы борьба продолжалась: врагов уничтожим, возьмемся за изменников, их положим, возьмемся за сомневающихся... А сколько еще разной сволочи за кордоном? Стрелять, бить, уничтожать!
  
  
  
   Бой на берегу моря
   (Западное побережье полуострова Ямал. Август 1920 года)
  
  
  
   Вот уже несколько месяцев отряд Терентьева находился в боевом соприкосновении с восставшими самоедами. Сделав своей базой радиостанцию в Марре-Сале, красные пытались обнаружить ядро сопротивления тундровиков. За это время Терентьеву удалось склонить на свою сторону несколько бедных тундровых родов, пообещав самоедам щедрую плату за содействие и тысячи конфискованных у богатеев оленей.
   В стойбище Маймы готовились к переходу на побережье. Людей здесь оставалось десятка два, основные силы были рассредоточены по тундре. Пастухи с помощью собак подогнали стадо оленей к чумам. Немногие оставшиеся с отрядом женщины укладывали на нарты немудреный скарб кочевников. Ловлей ездовых оленей занимался почти все мужчины. Тынзяны то и дело взмывали над морем оленьих рогов, выхватывая из стада крепких быков. Сам старшина присел на краешек нарт, рядом с Белым шаманом. Путилин так и не смог оправиться после той раны в плечо. Пуля, вероятно, задела нерв и перебила сухожилия - правая рука перестала двигаться и заметно сохла. Кроме того, внутри начиналось какое-то заражение. Но голова работала по-прежнему здраво и Константин Митрофанович быстро вернулся в личину шамана. В образе Белого шамана он встретился и с Владимиром Кураевым.
  
  
   ххх
  
  
   Кураев тогда мотался по тундре, устраивая засады против небольших красных отрядов, как щупальца спрута охватывающих юг полуострова. Он уже знал, что движением этих отрядов руководит красный командир Степан Терентьев, бывший революционный матрос и товарищ детства.
   Ясным майским днем, когда в небе появились первые гуси-разведчики и на вершинах сопок зазеленели проталины, Владимир торопился к условленному месту у слияния двух тундровых речушек. Там его ждали несколько молодых охотников, наряженных родом Окотэтто для организации очередной засады. Вдруг сопровождавший его проводник-самоед указал костяным наконечником хорея на темную движущуюся точку, верстах в четырех по солнечной стороне. Это была упряжка оленей, движущаяся в ту же сторону, что и они. Порой исчезая в распадках, упряжка шла параллельно, не думая приближаться, но и не удаляясь. Так они двигались несколько часов. Кураев заметил, что его молчаливый проводник стал заметно нервничать и что-то вполголоса шептать.
   Несколько обеспокоенный, но больше из любопытства, Владимир велел проводнику повернуть оленей в сторону таинственной упряжки. Солнце уже было на западе и тени повернули в другую сторону, когда упряжки сблизились настолько, что стало отчетливо видно восьмерку резвых быков, легко тянувших по проталинам нарты с одиноким седоком. Он будто не обращал внимания на назойливых попутчиков, неумолимо приближающихся к его упряжке, вел своих оленей ровно и на одной скорости.
   Достигнув вершины пологой сопки, преследуемый незнакомец, подняв хорей, неожиданно остановил своих оленей. Он неподвижно сидел на нартах, спокойно поджидая тех, кто так долго пытался его настигнуть. Владимир, проверив наган, велел своему проводнику остановить упряжку в сотне шагов от вершины сопки. На ходу соскочив с нарт и держа под малицей взведенный наган, он размашисто зашагал по проталинам к незнакомцу.
   Когда Кураев подошел совсем близко к нартам, человек кивком головы скинул капюшон своей малицы. Владимир тихо охнул. Его проводник, семенивший шагах в десяти сзади, упал на колени, низко нагнув голову.
   На Кураева, будто из далекого прошлого, если не сказать с того света, глядело высушенное арктическими ветрами лицо полковника корпуса гидрографов Константина Митрофановича Путилина. Если Владимир был поражен этой встречей и в первые секунды даже не смог поприветствовать давнего знакомого, то Константин Митрофанович глядел на него без всякого удивления и где-то даже чуточку грустно.
   Взмахом здоровой руки отослав самоеда, который сразу узнал в старике Белого шамана, Путилин коротко сказал: -Садись рядом. Не дожидаясь, пока Владимир устроиться на нартах поудобней, взмахнул хореем. Олени мощно рванули вперед.
   Кураев давно не верил в чудеса, но то, о чем поведал ему старый полковник, было похоже на лихо закрученный сюжет, достойный пера Джозефа Конрада или Майн Рида. Вот только смерть здесь присутствовала не в качестве интриги сюжетной линии, а вполне конкретной опасностью.
   Путилин заявил Владимиру, что он и далее намерен оставаться здесь Белым шаманом. Тот уже ничему не удивлялся, про себя решив, что старик до сих пор не отошел от контузии, полученной при кораблекрушении. В один из вечеров, шаман принес Кураеву старинный металлический ларец, крышка которого была намертво заклепана. Постучав сухонькой ладонью по ларцу, сказал: -Ты еще молод, а что ждет впереди, только Богу известно. Поэтому оставляю тебе сей предмет. Не скрою, здесь остатки мангазейского клада. Думаю, большой археологической и культурной ценности они не представляют, а вот материальной обладают. У тебя появилась женщина, глядишь, дети пойдут, так что не отказывайся...
   Не преминул старый полковник рассказать Владимиру и о своих вещих снах.
   - Ведь что такое сон? Это деятельность мозга в период отключения работы сознания, органов чувств. Принято считать, что во сне работает подсознание, которое оперирует той накопленной суммой знаний, уже имеющейся у конкретной личности. Тогда как объяснить тот факт, что во сне человек может вступать в диалог с оппонентом, высказывающим неожиданные, непредсказуемые и принципиально новые суждения; приводящим факты и аргументы, которыми человек, видящий сон, никогда не обладал.
   Известный пример - ваш земляк, Менделеев увидел недостающие элементы своей таблицы во сне. До этого он предполагал и предвосхищал нечто, гипотетически существующее, но не имеющего точного определения. Выходит, то, о чем может додуматься мозг, уже где-то существует. Древние люди не знали об электричестве, но оно существовало. Поэтому все открытия и все человеческие фантазии - это еще не осознанная но уже существующая реальность.
   Мысль материальна - это энергетические импульсы, подобные электрическим. Как существует электрическое поле, так существует и мысленно-энергетическое. Причем, это поле функционирует достаточно длительно - столетия и, возможно, тысячелетия. Можно предположить, что во сне человеческое сознание функционирует в определенном диапазоне и при этом вступает в контакт с некими энергетическими субстанциями, функционирующими в том же диапазоне. Здесь оно может ступать в контакт с энергетическими импульсами тех, кто жил сотни лет назад и. возможною с теми. Кто еще будет жить. Отсюда и те знания, та информация, которая приводит в изумление современников. Из этого поля черпал свою информацию тот же Нострадамус, отсюда брала информацию мадам Блаватская...
  
  
  
   ххх
  
  
   Теперь у Маймы было два опытных советника. Правда, Кураев больше занимался практической реализацией планов боевых операций, принятых в чуме Белого шамана.
   В начале лета в Обдорск пришел еще один пароход с вооруженным красным отрядом, через месяц весь отряд рассредоточился по основным маршрутам касланий мятежных самоедов, перерезав сообщение между тундровыми родами. Майму с его отрядом неумолимо оттесняли к морскому побережью.
   Обдорские промышленники оказались ненадежными союзниками. Кто-то тихо ушел на Енисей, кто-то сумел перевалить через Полярный Урал и растворился в селах на Печоре, кого-то взяли на борт норвежцы, втихую промышлявшие тюленей и морских зайцев у западного побережья Ямала.
   Ирина кочевала вместе с отрядом Маймы, получив приют в чуме одной из его жен. В июне у неё случился выкидыш. Произошло это после короткого боя с одним из красных отрядов, неожиданно появившимся во время переправы самоедов через разлившуюся тундровую речку. Тогда самоеды вынуждены были применить "шайтан-аргиш". У них осталось всего восемь снарядов и Майма использовал их только в крайнем случае.
   Владимир, узнав о случившемся, молча уехал в тундру. Вернулся через неделю, осунувшийся и будто кем-то пристыженный. Долго не отходил от Ирины, виновато и ласково нашептывая, что все у них еще впереди, вот только переживут эту напасть, связанную с войной...
  
   ххх
  
   Авка -белый домашний олененок, доверчиво ткнулся мордочкой в раскрытую ладонь Владимира. Он ждал Ирину на берегу моря и олененок, вышедший с ней из стойбища, первым оказался у песчаного обрыва. Здесь было мало комаров и можно было просто погулять по берегу, отрешившись от повседневных забот. Ирина ухаживала за ранеными, которых становилось все больше, а Кураев взял на себя часть забот Белого шамана, в той части, что касались вооруженной борьбы с красными. Старик что-то начал сдавать в последние дни.
   Ирина опять похорошела, чуть загорела и Владимир начал подумывать о том, что надо подаваться в более спокойные края. Россия большая, где-то братоубийственные боевые действия давно закончились, вероятно, налаживается мирная жизнь и его навыки судоводителя могут пригодиться на Балтике или, допустим, Белом море. Ведь не расстреляют же большевики всех, кто воевал против них, тогда четверть России придется поставить к стенке.
   -Дойдем до дальнего мыса, - предложил он девушке, - вдруг там избушка какого-нибудь одинокого рыбака, а может корабль стоит. Возьмет нас на борт и увезет далеко-далеко.
   -Вечно тебе корабли снятся, - усмехнулась Ирина, - а вдруг за мысом белый медведь бродит.
   -Медведи летом к полюсу уходят, так что нам эта опасность не грозит.
   Взявшись за руки, они спустились по откосу к линии прибоя. Олененок, потоптавшись у обрыва, возмущенно взбрыкнул задними ногами и умчался обратно к стойбищу. Внизу пронзительно пахло морем, водорослями, мокрым песком. Даже крики чаек не тревожили, а гармонично дополняли шум волн, создавая величественную симфонию неукротимой стихии. Ирина притихла, крепче сжав руку спутника. По пути им попадались какие-то доски, явно относившиеся к корабельной обшивке, большие раковины и груды таинственных коряг. За мысом оказался еще один мыс, такой же таинственный и далекий.
   -Давай, посидим на обрыве, -предложила Ирина.
   Долго не усидели. Владимиру захотелось целоваться. Девушка что-то не желала лобзаний и побежала к маленькому озерку, манившему зеркальностью воды.
   В этот миг ровная поверхность тундрового водоема будто вздрогнула, издалека донесся раскат грома. Но гром ли это? Солнце так же ярко светило, облаков не видать. "Орудийный выстрел!"-осенило Кураева. Ирина тревожно вскрикнула, с каким-то отчаянием прижав руки к груди.
   -Сиди здесь, к стойбищу не ходи. Я обязательно приду за тобой, -на одном дыхании выдохнул Владимир и силой усадив девушку на ближайшую кочку, коснулся губами её лба.
   Напрямик, через болотца, он бросился к чумам. Оттуда уже явственно слышались ружейные выстрелы.
   Красный командир Степан Терентьев все же нашел предводителя мятежных самоедов. Правда, решил брать его не стремительным рейдом в тундру, а сначала тихо обложить, отрезать пути отступления, чтобы сразить наверняка. Под видом мирных факторщиков и фельдшерских групп его бойцы весь август стягивались к западному побережью Ямала, а передовой дозор сумел достичь расстоянии одного большого перехода до стойбища Маймы.
   Когда до решающего броска осталось совсем немного и командир уже определил день начала операции, Терентьеву сообщили, что Майма свертывает стойбище. Краском решил действовать немедленно и обойтись наличными силами. Начало боя и пришлось как раз на тот час, когда Владимир и Ирина беззаботно резвились на берегу моря.
   Красные появились не так уж и неожиданно, по крайней мере, дозорные Маймы еще с утра заметили в близлежащей тундре чужие оленьи упряжки. Правда, Майма считал, что враг не осмелиться напасть на него в глубине тундры и замеченные оленьи упряжки посчитал малооленными самоедами, кочующими рядом с его отрядом в целях собственной безопасности.
   Обоз и оленей Майма успел спешно отправить вдоль побережья на север, а сам, с основной частью отряда, остался обороняться, чтобы дать женщинам и детям уйти подальше от места боя. "Шайтан-аргиш", управляемый Белым шаманом, стоял в неглубоком распадке, в готовности выпустить последние снаряды.
   Кураев прибежал вовремя -Майма сразу же определил его удерживать левый фланг, как раз на берегу моря.
   -Уходить берегом будем. Держись, пока не исчезнет тень под обрывом, -озабоченно велел Майма. Владимир прикинул, что солнце окажется на западе и, соответственно, тень исчезнет часа через три. Вряд ли они столько выдержат, так как силы противника были явно превосходящими. Устроившись за невысокой кочкой, поросшей сочным брусничником, он удобней прижал к плечу приклад винтовки и уже сквозь прорезь прицела принялся оценивать ситуацию.
   Красные, двигаясь короткими перебежками, неумолимо приближались, охватывая полукольцом стойбище и прижимая самоедов к береговому обрыву. "Гады, скинуть на берег хотят, чтобы потом сверху перестрелять", -сразу понял замысел противника Кураев.
   Но и самоеды понимали, что отступать вряд ли придется, поэтому стреляли наверняка. Красные довольно быстро почувствовали, что противник хотя и меньше числом, но превосходит их меткостью выстрелов. Они стали дольше отлеживаться под прикрытием кочек, реже стрелять и уже не торопились наступать. Установилось какое-то временное равновесие и исход боя мог решиться от того, какая сторона первой предпримет решительный и неординарный шаг.
   Терентьев с несколькими связными устроился в чахлом кустарнике на склоне сопки. Он уже понял, что самоеды не торопятся уходить. Если так пойдет дело, то через пару часов от его отряда останутся несколько человек, да и те раненые. Тем более, что между противниками теперь лежал лишь болотистый, достаточно широкий и поросший чахлой травой лог без единого укрытия. Самоеды же затаились на гребне противоположной сопки, за кочками и в зарослях кустарника. Бросок через злополучный лог уже сейчас мог стоить почти всего отряда. Главные силы могли поспеть лишь через сутки.
   Но и самоедам сложно стало отступать. Уйти можно было лишь вниз, на песчаный берег, а это означало неминуемую смерть. Белый шаман, не сгибаясь под пулями, подошел к Майме и, как-то равнодушно глядя в сторону красных, произнес: -Пойду к ним, говорить буду. -Зачем сейчас говорить, стрелять надо!- впервые не соглашаясь, возмутился старшина.
   -Нет, твои люди в живых останутся, дальше будут воевать. Сейчас договориться надо.
   Поднявшись из-за кустов и махнув рукой, Белый шаман выкрикнул незнакомое Майме слово:
   -Парламентер! Я парламентер!
   Со стороны красных выстрелы скоро прекратились. Самоеды, повинуясь приказу старшины, тоже перестали стрелять. Шаман, придерживая здоровой рукой раненую, зашагал через лог.
   Степан Терентьев сразу признал в старике своего бывшего проводника: -Что, контра, объявился, небось сдаваться пришел?
   -Потрудитесь на вы, я парламентер, полковник, к вашему сведению...
   -А хоть бы и генерал от инфантерии. Зачем пришел?
   Старик, не отвечая, присел на кочку. Красноречиво оглядел позиции.
   -Надеюсь, вы понимаете, что в последнем броске на нас угробите весь свой доблестный отряд. Кстати, у нас еще остались снаряды. Два выстрела шрапнелью прямой наводкой и от вашего воинства мало что останется...
   -Революционеры не бояться трудностей.
   -Просто вы не выполните приказ комиссаров. Думаю, что даже вернувшись в Обдорск с остатками своего воинства, схлопочете расстрел за невыполнение задания. Эти слова больно задели Терентьева, на этот раз он хотел исправить все прошлые грехи и вернуться героем и победителем.
   -Что вам нужно от меня?
   -Вот это здравый вопрос. Давайте, отойдем в сторонку, подальше от лишних ушей. Чуть помешкав, Терентьев спустился вниз по склону сопки. Полковник продолжил: -Нам нужно уйти, а вам, как я понимаю, необходимо сохранить отряд. Ваши главные силы подойдут не скоро. Давайте, для вида постреляв, разойдемся до следующих встреч. У вас остается прекрасный шанс в дальнейшем нас уничтожить.
   Терентьев лихорадочно размышлял: "Если и вправду отпустить их, то далеко не уйдут, нагоним. А штурмом сейчас брать несподручно, все поляжем. Вот только бы никто из отряда потом не сболтнул про переговоры".
   Полковник, будто читая его мысли, произнес: -Не бойтесь, скажете своим бойцам, что я приходил обсуждать условия сдачи, а потом попеняете на контру, что, дескать, слова не сдержала. Дождемся сумерек, а потом мы тихо уйдем. Гарантирую, что за это время ни одна наша пуля не поразит ваших бойцов. Уже соглашаясь, Терентьев сказал: -Оставьте пушку.
   -Нет, пушку мы не оставим. Вот снаряды можем оставить.
   -Хрен с вами, но если до темноты подойдут мои главные силы, буду наступать.
   -Согласен, но они не подойдут.
   Действительно, главные силы красных к вечеру не подошли.
   ххх
  
   Майма спешил. Он не очень верил обещаниям красного командира и надеялся, что за ночь они сумеют уйти достаточно далеко. Вот только "шайтан-аргиш" несколько сдерживал скорость перехода. Как ему не хотелось, по снаряды пришлось оставить. Кураев пообещал старшине, что боезапас для пушки, как и патроны для ружья - дело наживное и, главное, покупное.
   Под утро, обеспокоенный медлительностью отступления, Майма, подозвав Кураева, приостановился у нарт Белого шамана. Старику было совсем плохо. Не теряя времени, Майма высказал вслух давно обдуманное и непросто принятое решение: -Надо спрятать "шайтан-аргиш". Спрятать так, как наши предки прятали железо сихиртя и мангазейское золото. Потом, когда потребуется, откопаем. Его собеседники спорить не стали. Вскоре от отряда отделились несколько упряжек и исчезли в ближайшем логу. С ними ушел Белый шаман. Основная часть отряда, во главе с Маймой, заметно прибавив скорость движения, устремилась далее на север.
   На условленном месте Ирину Кураев не нашел. Решил, что её подобрал обоз, ушедший перед боем.
  
  
  
  
  
  
   Путь к богам
   ( Ямальская тундра. Сентябрь 1920 года)
  
  
   Ирину подобрал революционный отряд Терентьева. Дождавшись подхода основных сил, красные немедленно бросились в погоню за мятежниками. На рассвете кто-то из бойцов заметил в тундре одинокую женскую фигурку. Девушку спасло лишь то, что недавно принятый в отряд Семен Канев узнал в ней знакомую обдорянку и пояснил командиру, что она простая купеческая работница, по всему видать, насильно забранная хозяевами в тундру. Кухарка отрядникам была крайне необходима и судьба Ирины на первое время определилась. Канев же, совершив сей добрый поступок, исчез из отряда. Его вольнолюбивая зырянская душа вновь не выдержала воинской дисциплины и большевистского иступления. Спустя десяток лет он объявится бородатым и неторопливым факторщиком на Лаборовой, не признающим плановых заготовок и сомневающимся, что оседлость превратит тундрового самоеда в сознательного пролетария, но это уже другая история.
   Белый шаман не вернулся к Майме. Один из самоедов, сопровождавших упряжку с пушкой, разыскал старшину через несколько дней и поведал, что шаман велел передать старшине, что он и два самоеда стали вечными хранителями "шайтан-аргиша" и передадут его роду Маймы тогда, когда наступит в этом крайняя необходимость.
   А в отряд Терентьева прибыл комиссар Игнатий Фурман. Он теперь слыл не только беспощадным партийным руководителем, но и большим знатоком заполярной тундры. Видать, вынужденное скитание по берегам Обской губы не прошло бесследно. Сразу же подвергнув жесткой партийной критике действия командира отряда, товарищ Фурман заявил, что берет на себя всю полноту ответственности за уничтожение мятежников.
   -Товарищ комиссар, у нас уже разработана диспозиция, судьба белобандитов предрешена, - пытался отстоять свои действия командир. -Засуньте свою диспозицию в одно место, - со всей партийной прямотой посоветовал комиссар, - теперь я буду решать их судьбу и вашу, кстати, тоже.
   Собрав начальствующий состав отряда, Фурман объявил, что следующим утром они выдвигаются в тундру. -В каком направлении? -поинтересовался один из младших командиров. -Направление самое верное, - язвительно ответил комиссар, -вашему начальнику следовало бы знать, что в первую очередь необходимо сравнять с землей святые места самоедов, эти рассадники мракобесия и обмана.
   Оказалось, что еще в Обдорске, недолго покопавшись в рукописях православной миссионерской библиотеки, товарищ Фурман выписал все координаты самоедских святых мест. План его был прост, но эффективен - начав уничтожать святилища, он, во-первых, морально подавит тундровиков; во-вторых, не будет обременен поиском противника, тот сам устремиться на защиту своих идолов.
   Была еще одна причина, подкреплявшая самоуверенность комиссара -сопровождавшие его интернационалисты привезли с собой станковый пулемет "Максим" - оружие в этих краях еще невиданное, с большим запасом патронов. ххх Святилище Хальмер-Седе издавна почиталось родом Маймы. Когда его люди сообщили, что красные уничтожают родовых идолов и находятся на подходе к святой сопке, он решил немедленно выступить навстречу красному отряду. -Это может быть провокацией, они навязывают нам свои правила игры, -попытался убедить Кураев старшину.
   Майма был непреклонен: -Я должен защитить своих богов.
   Собрав все наличные силы, он отправился в сторону восхода солнца. Владимир, которого не оставляли сомнения, присоединился к отряду повстанцев. Была еще одна причина, побудившая его искать встречи с красными. Самоеды сообщили Кураеву, что его милая Ирина находиться у Терентьева.
   Тундра уже покрылось желто-красным цветом осени. Ночи стали темными и прохладными. Потянулись на юг тысячные и порядком разжиревшие стаи водоплавающих птиц. Природа поспешно готовилась к долгой зиме, наступающей в этих краях почти мгновенно, когда вдруг ясной холодной ночью морозец сковывает звенящим льдом сырой мох, болотца и озера, чтобы уже не таять до весны.
   Свежий воздух способствовал ясности мысли и Владимир, полулежа на нартах за спиной молчаливого самоеда, прикидывал варианты предстоящей стычки с красными. Он допускал вероятность того, что противник уже достиг Хальмер-Седе, сделал свое черное дело и теперь готовится во всеоружии встретить самоедов.
   На последней стоянке он предложил Майме разделить отряд на две группы.
   -Враг может пойти на хитрость, устроив засаду, мы тоже обманем его, подойдя к сопке с двух сторон и в разное время,- пояснил он.
   Старшина согласился с таким раскладом, но уточнил, что первый отряд поведет сам:
   -Это наши боги и они должны принять помощь от самоедов нашего рода. Иначе они отвернуться от Морских ракушек. Обсудили время подхода к сопке каждого отряда и маршруты движения. Майма хорошо знал окрестности святилища и выбрал наиболее удобные пути.
   Внимательно осмотрев горизонт, старшина заключил: -Завтра утром будет сильный северный ветер с дождем. Луци не терпят такую погоду и спрячутся в укрытия. Если они у сопки, нападем на них в это время.
   Ночью Кураев почти не спал, он вспоминал Ирину, еще раз просчитал варианты ведения боя и, заметно нервничая, разобрал и собрал свой и без того надежный наган, проверил винтовку.
   Утром отряд разделился на две части. Майма прямо, словно по тетиве натянутого лука, ушел со своими людьми вперед. Кураев пошел по тундре, будто по изогнутому древку, чтобы выйти к святилищу.
   Красные давно ждали отряд Маймы. На подходе к сопке замаскировались в кустах их главные силы. На вершине, в окопчике у самого подножия святого места, расположился импровизированный штаб. На левом фланге, с наиболее удобным сектором обстрела, установили пулемет. Силы экспедиционного отряда были размещены так, чтобы вынудить нападающих неминуемо попасть под кинжальные очереди пулемета.
   Товарищ Фурман на этот раз не вмешивался в боевые распоряжения Терентьева, возложив организацию боя на командира. Сам он ушел к пулемету и интернационалистам, здраво рассудив, что именно здесь будет решаться исход операции. В любом случае он оказывался бы в выигрыше.
   Дождь и холодный ветер действительно оказались на руку самоедам, но только в первые минуты боя. Расчетливый план красных неумолимо стал брать верх над яростным натиском вооруженных аборигенов. Вскоре почти все нападавшие оказались в секторе обстрела пулемета. Майма, будто раненый медведь, метался среди соплеменников, призывая усилить натиск на осквернителей родовых богов, но его воинов становилось все меньше и меньше. Впрочем, он действительно был ранен в руку, несколько пуль прошли касательно, но старшина, словно легендарный богатырь, от которого отскакивали пули, еще держался на ногах.
   -Не стреляйте в главаря, живьем взять контру! -закричал Игнатий Фурман, цепким взглядом вычислив среди самоедов предводителя.
   Майма, отбросив оставшуюся без патронов винтовку, вытащил острый нож и приготовился дорого отдать свою жизнь.
   Как раз в это время на сопку, с противоположной стороны, ворвался отряд Кураева. Красные в пылу боя и предвкушении скорой победы не сразу и сообразили, в чем дело. Терентьева с ординарцем и связными, устроившихся на вершине сопки, разгоряченные самоеды просто прибили прикладами. Лишь тогда, когда смолк пулемет и пулеметчик, судорожно хватаясь за ленту с патронами, упал с простреленной головой в свой окопчик, а интернационалисты стали спешно поворачивать ствол "Максима" в противоположную сторону, красные поняли, что до победы еще далековато.
   Товарищ Фурман и тут правильно оценил ситуацию, приказав интернационалистам, отстреливаясь из пулемета, отходить на заранее подготовленные позиции. Позицию, будто бы подготовленную ранее, тут же определил сам, махнув рукой в сторону гряды самых дальних сопок. К пулеметчикам присоединились и остальные бойцы красного отряда. Бой на какое-то время прервался, лишь иногда раздавались одиночные выстрелы. Отряд Маймы собрался на вершине сопки, у разоренного святилища. Тут же находились связанные тынзянами красные бойцы - всего четыре человека, среди них и командир Степан Терентьев. Сам Майма, истекая кровью, полулежал на расстеленных малицах.
   Ирину нашли в неглубоком распадке, где расположился обоз красного отряда. Владимир, спеша на вершину сопки, лишь успел провести ладонью по её мокрой щеке и вновь пообещать, что скоро вернется. Но девушка сама пришла к нему, когда бой прервался. Здесь, у святилища, она стала свидетельницей встречи Кураева с Терентьевым. Владимир сразу узнал друга детства. Знал он и то, что сейчас бывшему мятежному матросу суждено погибнуть - пленников аборигены не брали. Где-то из глубины сознания прорывалась мысль, что Терентьеву он обязан жизнью, ведь тогда, в Архангельске, красный командир вытащил его из застенка. Но просить Майму, чтобы тот пощадил человека, по приказу которого уничтожены десятки тундровиков, в том числе и дети, Владимиру тоже не хотелось. Кураев старался не смотреть в яростные глаза красного командира, буквально пожиравшие его.
   А старшина самоедов уже терял сознание. Слабым жестом подозвав к себе Кураева, едва шевеля губами, прошептал: -Богатыри не покидают этот мир, лежа на мягких шкурах, если умру, пусть меня положат на мох, у святилища...
   Самоеды уже волокли первых пленников в распадок. Пересилив себя, Кураев все же подошел к Терентьеву:
   -Прости, но не могу освободить, много мы зла ты людям наделал...
   Краском, зло улыбаясь рассеченными прикладом губами, вдруг сказал: -Не трудись, земляк. Нельзя мне из плена возвращаться. Комиссар опосля меня со свету сживет. Прощай. Если доведется где сродственников встретить, скажи, что Степан героем погиб за революцию, будь она неладна... Я знаю, что меня ждет, поэтому прошу...застрели, прямо сейчас застрели...
   Вытащив наган, Кураев выстрелил.
   Майму сородичи завернули в оленью шкуру и увезли в тундру. Куда, не сказали...
  
   ххх
   После исчезновения полковника Путилина, по всей вероятности, погибшего, Кураев посчитал, что его уже никто и ничто не держит в ямальской тундре. Вместе с Ириной они добрались до побережья, где дождались шхуны норвежских промышленников. Здесь и пригодилась часть содержимого ларца полковника.
  
  
  
  
  
  
   За горизонтом (Франция, провинция Бретань. Апрель 1928 года)
  
   Маленький городок Темполь в провинции Бретань на северо-западе Франции. Название какое-то несерьезное, как и все во Франции. Кураев быстро привык к этому приморскому городку с узенькими булыжными улочками, крошечным портом, вечно забитым разноцветными рыбацкими лодками. Только океан с его мощными приливами да отвесные скалы вызывали уважение.
   Франции Владимир с Ириной поселились недалеко от рыночной площади, в узком и высоком домике, выходящем розовым лепным фасадом в игрушечный переулок, будто перенесенный сюда из сказок Андерсена. Хозяйка, мадам Дюбоне, сдавала комнаты респектабельным семьям и молчаливый, подтянутый Кураев, в котором она безошибочно определила бывшего офицера, сразу же понравился ей. О его спутнице и говорить нечего, мадам приняла её за аристократку из Индокитая, вывезенную суровым офицером в качестве трофея. Поэтому, пожалев девушку, сочла своим долгом опекать её и приучать к французской цивилизации. Правда, эта приморская территория стала провинцией Франции относительно недавно - в 16 веке. В древности, при кельтах, она называлась Арморика, затем стала частью римской Галлии. Здесь Юлий Цезарь сражался с племенами непокорных венетов, а римский легат Децим Брут потопил в жестоком морском сражении армориканский флот. Впоследствии на этих землях бритты воевали с франками, приходил со своими воинами король Артур. Бывал здесь и известный волшебник Мерлин...
   Владимиру не пришлось экономить сантимы и франки, как его многим собратьям по эмиграции. Нет, он не потратил сокровищ мангазейской находки, закопав её в потаенном месте ямальского побережья - решив сохранить для России. Кураев устроился лоцманом. Конечно, не за красивые глаза взяли бывшего офицера на уважаемую на этом морском побережье службу, традиционно пополняемую лишь сыновьями бывших лоцманов. Помог старый знакомец по переходу через Полярный Урал французский лейтенант, теперь уже колонель (полковник) Жак Барби. Его дядюшка как раз и был старшиной темпольских лоцманов. С Барби Владимир встретился в Париже, куда прибыл в надежде установить связи с соотечественниками. Но, как выяснилось, здесь каждый сам ковал собственное счастье. Эмигранты княжеского и графского достоинства работали официантами и водителями такси, а бывшие мелкие гомельские купчишки становились уважаемыми французскими фабрикантами. Уличная встреча с блестящим полковником французского Генштаба полковником Барби и решила его дальнейшую судьбу.
   Французская армия в это время активно модернизировалась. Уже писалась "Инструкция тактического использования танков", определялись тактика и стратегия будущей войны, задумывалось строительство знаменитой "Линии Мажино". Поэтому иностранные военные специалисты прошлой войны не требовались, разве что в иностранный легион на должности рядовых солдат. Но Кураева, обремененного семьей, подобная карьера не прельщала.
   -Париж - город дорогой и для русских уже тесный. Необходимо искать пристанище в провинции, - авторитетно заявил полковник, выслушав исповедь Кураева.
   Так Владимир и Ирина оказались в Темполе. Лоцманская служба не удивила его чем-то новым. Знаний, полученных в Морском корпусе и корабельной практики оказалось достаточно. Конкретную практику проводки судов в бухты Бретани он получил под руководством дядюшки полковника Барби. Сдав соответствующие экзамены, приступил к работе.
   Бретань привлекла его суровым климатом, более похожим на скандинавский, чем на французский. Да и море здесь почти такое же по цвету и запаху, как Баренцево или Карское. Об остальном говорить не стоило, одно слово -Темполь. Где-то неподалеку, в одной из деревень обитал кузен казненного русского царя -Великий князь Кирилл, четыре года назад провозгласивший себя Императором Всероссийским. По иронии судьбы, он был первым Романовым, который нарушил присягу царю - Кирилл во время февральской революции, возглавив гвардейский экипаж, с красным бантом на шинели направился к Думе. Но Кирилл являлся старшим в роду Романовых и, таким образом, был наследником Николая II.
   Однажды с набережной Кураев с волнением наблюдал, как на рейде становился на якорь французский линкор "Бретань". Под стать суровой северной провинции, он был грозен и могуч. Заложенный неподалеку, в Бресте и ступивший в строй в 1915 году, линкор только недавно прошел модернизацию. Полным водоизмещением 28 тысяч тонн, длиной 166 метров, с осадкой почти 10 метров, вооруженный 340 миллиметровыми орудиями, способными посылать полутонные снаряды на 25 километров, этот гигант был гордостью французского флота.
   Наблюдая, как уходит в воду многотонный якорь боевого корабля, как слаженно передвигаются матросы по бронированным палубам, Кураев даже не предполагал, какая мрачная судьба ожидает линкор через полтора десятилетия... Пока же Франция наращивала мощь своего океанского флота.
  
   Авторское отступление. А Советский Союз в апреле 1928 года представлял из себя едва оправившуюся после разрухи страну. Репрессивный аппарат ЧК к этому времени переориентировался с подавления истинных классовых врагов и всяких "бывших", которых становилось всё меньше, на преследование "вредителей", и "провокаторов" в собственных рядах. Что же касается материального фундамента молодой республики, то он был очень слабым, народ в своей массе был нищим, полуголодным, раздетым и разутым; всякая тряпка считалась вещью и не выкидывалась. Последствия Гражданской войной, были преодолены лишь в малой степени, да и то главным образом благодаря НЭПу, а не организующей деятельности партийных руководителей, делающих ставку на призывы трудиться, а не на механизмы реальной трудовой заинтересованности. В оборонном отношении страна также являлись отсталой. Правда, были иные достижения. В 1928 году была обнаружена высочайшая вершина страны, названная пиком Коммунизма, на покорение которой ушли многие годы и большие человеческие жертвы...
  
   Теплый апрельский вечер в Бретани напоминал северный август. Правда, пахло не багульником и морошкой, а распускающейся черемухой, вишней и еще какими -то совершенно экзотическими цветами. Кураев и Ирина сидели на каменном парапете набережной, молча вслушиваясь в шум волн, с тихим шелестом накатывающихся на камни узенькой полоски пляжа. Наверное точно также на этом старинном парапете сиживали русские художники Александр Бенуа и Евгении Лансере, побывавшие в Темполе и запечатлевшие на своих полотнах синие волны Атлантического океана у побережья Бретани. Вокруг все было покойно и умиротворенно, из ближайшего кафе пахло ванильными булочками, традиционным бретонским десертом - флан, марокканским кофе. Рядом, опекаемые пухленькой молодой няней, возились на газоне мальчик с девочкой. Опрятно одетые и беззаботные, они ничем не походили на чумазых и рано повзрослевших детей из сырых дворов Петрограда и таежных остяцких зимовий... Вести из советской России почти не доходили до маленького французского городка, местную прессу занимали события в ближайших окрестностях и парижские сплетни. Парижские же газеты писали об уникальном экземпляре "Тильзитской книги" с гравюрами Верне, некогда подаренном Наполеоном российскому императору Александру I, позже находившемся в собрание Государственного Эрмитажа и теперь проданном Советским правительством Франции за весьма крупную сумму. Кураев лишь удивлялся тому ражу, с которым красные расставались с культурными ценностями старой России. Писали о возвращении во Францию Пьера Паскаля, бывшего члена французской военной миссии в России, перешедшего во время революции на сторону большевиков, но затем разочаровавшегося в коммунистических идеях. В этом же году бежал из советской России во Францию и бывший секретарь Сталина Борис Бажанов. В одной из газет Владимир вычитал небольшую заметку о том, что председателем Русского общевоинского союза стал генерал Кутепов, один из героев белого движения, которого подчиненные называли "железный генерал".
   Авторское отступление. О генерале Кутепове, выкраденном в 1930 году чекистами и погибшем в застенках Лубянки, известно много. Для характеристики его личности и мировоззрения приведу лишь отрывок одного из выступлений генерала в эмиграции: "В России происходят в настоящее время глубокие и чреватые последствиями сдвиги. Там уже не ждут благ от советской власти и уже понимают, что она лишь тормозит нормальное развитие страны. Построенное на величайших страданиях русского народа здание диктатуры дает новые трещины. Я не хочу сказать, что оно вот-вот развалится - стихийные процессы в огромной массе, которую представляет из себя Россия, развиваются медленно, но то, что коммунистическая диктатура подходит к концу - это несомненно. Уже двенадцать лет большевики прививают русскому народу принципы Интернационализма, и что же мы видим - в России растет национальное чувство.
   Говоря о русском национальном чувстве, я не хочу быть неверно понятым. Я сам великоросс, но я считаю не только неправильным, но и вредным с государственной точки зрения, когда клич - "Россия для русских" - понимается как Россия - для великороссов. Россия - не только Великороссия и даже не только Великая, Малая и Белая Русь - все народы, ее населяющие, без исключения, ее дети. Среди них не должно быть пасынков. Не поглощения русским племенем требует Россия от своих сынов, а любви к общей Матери. Россия не требует того, чтобы грузин или татарин отказались от своей национальной культуры, она не стремится к обезличиванию своих детей.
   В нашем богатом языке, к сожалению, утратилось одно слово: "Россиянин". А между тем это слово нужно и даже необходимо - оно шире, чем слово "Русский".
   Все народы, населяющие Россию, независимо от национальности, прежде всего - Россияне. Я верю, что новая освобожденная и возрожденная Россия будет именно "Россией для Россиян". Мы, военные, во имя этой России призываем всех к единению. Мы уверены, что наш путь приведет к конечной цели - возрождению и величию нашей дорогой Родины".
   Эти идеи во многом актуальны и сегодня.
  
  
   Ирина, ожидавшая ребенка, последнее время не хотела слышать даже воспоминаний, связанных с прошлым и Кураеву волей-неволей пришлось мириться с этим. В угловой комнатке он оборудовал себе кабинет. Только вместо массивного шкафа карельской березы здесь стояло хрупкое сооружение из какой-то африканской древесины, а вместо лоций северных морей, на полках покоились лоции побережья Нормандии. Здесь он засиживался до глубокой ночи. А по ночам ему снилась заснеженная тундра, разноцветные сполохи на темном небе, старый олень, застывший на вершине сопки. И, почему-то, снился еще не родившийся сын, куда-то бегущий по песчаному берегу Оби...
  
   Конец первой книги
   Салехард (Обдорск)
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   179
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"