Он забросил автомат за спину, чтобы не мешал слышать и бесшумно побежал, плавно перекатываясь, как учили с пятки на носок. Справа опушка и там наверняка засада, по нему стрелять не станут, мелкая добыча, а вот в деревне чуть левее и дальше, за околицей наверняка прикопана БМДэшка и лупит по любому движению не жалея железа, а доброхоты потом накрывают это место из миномёта пристрелянного как задница к "очку". С-суки... Воздух со свистом вышибло из груди, погоном автомата порвало плечо и кожу на рёбрах, тело страшно рвануло вбок. В то место, откуда его сняло как пушинку с манжета, ударили строчки КПВТ, донёсся приближающийся посвист и мина распахала землю, засыпав ноги. Ботинки посекло, царапнуло бедро, но главное - от деревни стрекотал мотоцикл, в нём сидело двое и тот, что в коляске с "ручником" уже пытался выставить ствол вперёд. Скатившись в кювет и под прикрытием придорожной травы переползя на брюхе дорогу, он рухнул в неясную гладь тумана, поднимающегося от леса. На ровном как стол поле ему точно конец, а тут... В засаде тоже бывает лохи сидят. Как повезёт.

Осмотрелся и перевязался только в тумане, тяжеленная тупая пуля из "Винтореза" ударила вскользь по автомату, вынесла и смяла затвор и отбросила тело с линии огня, спасибо снайперу-мазиле, но теперь из оружия только трофейные наган с тремя патронами и эсесовский кинжал со сточенным клинком и побитой рукоятью. Сорванная кожа сильно кровоточила и жутко саднила, до слёз и зубовного скрежета, что-то из детства, не так страшно порезаться, как содрать "чулком" кожу. Кое-как обмотав рёбра бинтом и налепив на плечо остатки пластыря, он проверил оружие и двинулся к опушке. Туман сразу же погустел и своих шагов было не слышно. Беззвучно взведя курок и вытянув кинжал из ножен, он низко пригнулся и легко зашагал по распаханной целине, ступая по мягким гребням борозд. На засаду едва не напоролся, повезло - обошёл её в десяти метрах и не услышал и не унюхал бы, но один из крестьян нервничая перебирал в кармане патроны и лязг оружейной латуни его выдал. Зашёл сзади и лёг по пахнущую исконным землю, пополз втираясь в липкую грязь, стараясь не залепить ствол нагана; что бывает при выстреле из забитого ствола, он видел - помогал отрезать раздробленные и полуоторванные пальцы. Мысленно попросил невидимое в тумане небо, чтобы это был тот секрет, что его обстрелял. Небо промолчало, но туман сгустился так, что земля покрылась бисером капелек испарины, а звуки пропали совсем. Так и есть, вон ствол снайперки, АС с оптикой, стрелок и трое, нет четверо пейзан.

Снайпер молчал. Точнее, он не говорил, но не забей я ему в рот ветоши он проорался бы сквозь туман до деревни. Боекомплект "бесшумки" не был использован и на треть, паёк почти цел и чай в термосе обжигающе горячий, значит их долго ещё не хватятся; имитировать случайный подрыв гранаты, вон их у пейзан в вещмешке целая охапка, старых РГ-42 и РГД-33 смотанных скотчем по четыре, и уйти, пропустив досмотровых в тумане мимо себя. Вот только снайпер...

- Ответь и умрёшь сразу, - руки сами по себе подрезают оттянутую пальцами мышцу на ноге, капля спирта в бурлящую кровью рану и длинная судорога. Я почти слышу как он кричит, но страха в нём мало, ненависть и жуткая злоба. Ощущение неправильности происходящего вдруг остро тыкает холодом в спину. Не рассуждая подхватываю АС и выдернув чеку из гранаты единым рывком, почти не касаясь земли, ломлюсь к крохотному мною отрытому окопчику, метрах в десяти. Взрыв начинает медленно раскидывать схрон, когда оглушительно вспыхивает и из-под земли, сквозь дымку гранатной ударной волны, бьёт фонтан огня. Вжаться в землю не успеваю - меня отбрасывает на пару метров, промаргиваюсь и ползу обратно; бок онемел и жжёт, словно по нему ударили огромной мокрой тряпкой. Вот чего ждал снайпер - мина поставленная на обратный отсчёт. Сквозь гул в голову пробивается звук дизелей и лязг гусеничных траков. Бегу сквозь туман, слыша как БТР обрабатывает пространство из ПКТ и БМДешки месят грязь, приближаясь с того конца поля. Глубоко выдыхаю и вылетаю из тумана в лес. Остро чувствую что меня увидели и успеваю упасть, пули сносят кусты передо мной, почти бегу ползком, извиваюсь как придавленная гадюка, лес наполняется свистом и треском, пули рикошетят и с лязгом пробивают ржавые кузова брошенных машин. Слева очередь наперерез, трое, один сразу отлетает с пулей в груди, второй проворно юркает за дерево, третий поднимает "ручник" и пули бьют в него, снося осколками лицо и шею. На третьего нет времени, граната улетает в сторону его укрытия за деревом, я уже в танцую сквозь свалку брошенной сельхозтехники, моля небо, чтобы мины натыканные везде и всюду не отреагировали на мои лёгкие шаги.

- Понял! К бою!!! - прямо за последним комбайном засада, с бега падаю и качусь под него, замерев на секунду за колесом, очередью бью по ногам и тут же выбрасываю гранату. Три секунды тянутся как вечность. Хлопок гранаты, вопль и хрип. Не вставая, прыгаю в окоп, кровавые ошмётки на стенах, разбитая полевая рация. Слышен топот сапог, по дороге слева приближается БТР, выбора нет, бежать вправо. Я устал. Лес вокруг сер и тих, как сама осень. Природа готова к долгой зиме, печать сонливого спокойствия отметила всё вокруг, тишина и едва ощутимое касание ветра, мягкая пелена листвы и гибкость опавшей хвои под ногами... Образ спокойной мирной жизни так ярко вспыхивает в мозгу, так хочется сразу туда, чтобы тихо просто, и верить - знать - что нет и не будет, не надо вскакивать и бежать, нет больше разбитой потрескавшейся кожи на руках и сбитых в колодки ногах, нет постоянного - что ни ешь - голода, нет пустоты, заполнившей всё, что раньше было... Пуля царапает голову, сбивая бандану на лицо, вспышка в голове и я уже лечу назад, а всё лицо свело болью от удара о дерево; нос заложило, рычу как собака на цепи, зато зрение от боли обострилось, а чутьё подсказывает выход: зарыться. Быстро и прямо здесь. На бегу ломаю пару сучьев, подбираю ветки, кусок брезента в кармане на спине, лопатки нет; вижу подходящую колею, мгновенно осматриваюсь и начинаю судорожно закапываться, наваливая грязь на растянутый на ветках брезент, сбив на руки бруствер из замешанной колёсами земли, втискиваюсь в образовавшуюся нору. Последний выдох и неподвижность. Как всегда, наваливается страх: мало земли, брезент торчит, сломанные ветки видны... Вывод мысли прост и привычен: убьют. Смысл слова потерян в пустых разговорах, но воображение подсказывает, как всадят длинную очередь в подозрительный бугорок, добавят пару гранат, а потом прожарят из огнемёта или просто разутюжат танком. С отвратительным звуком лопнет грудина, кровь выдавится горлом, а кишки полезут сквозь лопнувшую на животе кожу... Я уже ненавижу себя, что-то звериное вырывается изнутри воет и дерёт когтями, бьётся всем телом... Лежать. Успокоить мысли. Я - глина. Я - ГЛИНА. ГЛИНА... ГЛИНА

Патрули ещё ходят вокруг, но я жив и давно не слышу оцепления. Медленно иду по лесу, туман всё ещё стоит пеленой, но теперь я рад ему, я слишком устал прятаться сам. В душе что-то оторвалось, когда трак БМД проехал по мне. Я умер бы, но колея оказалась глубже и вмятое в обочину бревно, приняло на себя трёхтонный вес. Обкатка танками, так это называется, вспомнилось, что в частях СС был выпускной экзамен, за очень короткое время отрыть себе окопчик, после чего по нему проедет танк. Очевидец рассказал, что двое запаниковали, в земле под ними оказались корни и они убежали. Позже, их расстреляли перед строем и положили рядом с четырьмя сослуживцам, раздавленных танками. Похоронили всех без почестей, и дезертиров и раздавленных, как проигравших свою войну. Каково же было остальным, тем, кому земля попалась помягче, ложбинка в земле поглубже или танкист пожалостливей? Я умер. Должен был умереть. Нас так долго учили выживать, что мы перестали представлять, как это - умереть совсем. Нам долго объясняли, что бога нет и мы поверили настолько, что слово "везение" стало ругательством, а удачливость верным признаком скорой смерти. Нас не просто обучили и бросили в мясорубку войны, нет, нам дали привыкнуть, пережить, втянутся и вот мы вставшие на крыло, терминаторы в прямом смысле слова, не умеющие отступать и сдаваться, пьющие кровь на бегу и закусывающие мясом живых ещё жертв получили приказ. "Убивать всех". Командир, прочитав его, построил нас и просто стоял молча; минута за минутой медленно ползли мгновенья, а мы, семеро совершенных убийц, смотрели на него и проникались осознанием, что мы мертвы. Нас списали со счетов и честно сказали об этом. Наконец командир развёл сведённые судорогой челюсти и хрипло пролаял "К бою! Раненых добивать! Вперёд!" и это были последние его слова. Четверо суток мы убивали всех кого встречали, заходили в деревни и хутора, прочёсывали редкие асфальтовые дороги, минировали колодцы и перекрёстки. Наконец мы напоролись на военный спецназ, и они погнали нас перед собой, не давая оторваться. В пятую ночь, чёрные от усталости, мы сплавились по реке за линию оцепления. Командира убило осколком в случайной стычке с какими-то дезертирами, ещё двоих разорвало минами при обстреле, а мы, оставшиеся в живых, всё так же шли и убивали всех кого встречали. Нас прижали утром седьмого дня, выгнав из леса залпами "Градов" на открытое место и прижав в низине слепым пулемётным огнём к земле. Брать живыми нас не собирались, и предлагать сдаться тоже. Вжимаясь в землю, мы делили последние гранаты. Все молчали. Говорить, что бы что-то сказать нас отучили в первой учебке и постепенно мы довели искусство общения молчанием до совершенства. За эти секунды, вглядываясь в лица, мне виделись глаза тех, кого мы успели за эти дни, толпы и толпы, встающие навстречу, все они ждут нас там, и это не нам вернут долг, это же МЫ должны им!.. Я не заметил, как начал говорить вслух. А почему, по-твоему, ОНИ так бояться смерти? Ад это не вечные мученья, это долг, который ты выплатишь за свою жизнь. Ладно, все там встретимся... Я не хочу умирать. А кто хочет, спросили меня их спины. И тогда я побежал. Что-то несло меня прямо на редкую цепь солдат на просёлке, башенка БТР уже поворачивалась в мою сторону, а из груди рвался крик-всхлип, хриплое вытьё, так жалуется луне смертельно раненый и уползший умирать волк. Мне не выстрелили в спину. Я бежал, разгоняя туман, казались нереальными пули свистящие вокруг, а редкая цепь солдат впереди цепочкой манекенов, автомат в руках призраком из сна... Почему-то я не мог вспомнить имена тех, с кем провёл бок о бок три года, кто не взял на прицел мою спину и не спустил курок. Не клички, а имена. Там позади остались умирать четверо обращенных в вампиров людей, а я на бегу расстреливал возникающих из белёсой мути солдат и ждал, когда меня разорвёт очередь из пулемёта в упор, отбросит назад в туман моё разорванное пулями тело... Вылетев на дорогу и автоматически ища отсутствующий в подсумке магазин, я осмотрелся. Последний убитый мной солдат, просто водитель "Урала", за стоящими на просёлке парой машин и БэТэРом не было никого, зато с обеих сторон по дороге, приближался гул дизельных моторов и через минуту здесь будет тесно от техники и натренированных стрелять во всё движущееся ВэВэшников. Я мог успеть вернуться назад на поле, но вывести своих, нет, не успевал. Только вернуться и умереть с ними. Пока я запалено осматривался, ноги сами понесли меня дальше. Откуда-то пришло понимание, это правильно, что они умрут, а я нет. Не пришло моё время...

Туман медленно сдувало мне навстречу, поле под ногами казалось бесконечным кусочком всего мира, проглядывающее рассветное небо сверху, распаханная земля и туман вокруг; бояться было нечего, весь мир вот он, вокруг, и никого и ничего кроме этого нет, я чувствовал себя свободным как никогда, словно во сне, когда не хочется просыпаться. Впереди показались тёмные силуэты и тело среагировало само, полоснуло короткой бесшумной очередью, упало на бок и сдвоено отстрелялось по едва видным тёмным фигурам. Первое правило, беги к выстрелам, ты точно знаешь, что там враг; коротко сдёргиваясь в стороны и пригибаясь, я бежал вперёд. Силуэты стояли, раскинув руки, словно молясь... Автомат жил своей жизнью, всаживая в них пулю за пулей, что-то трескало, ошмётки отлетали в стороны, но... Они стояли всё так же раскинув руки в стороны. Патроны кончились, затвор лязгнул о выступ задержки, кинжал сам прыгнул в руку, быстрее, ещё пара прыжков, рука на отлёте чуть поворачивается для молниеносного высверка по горлу, последний прыжок... Кресты. Могилы. Кладбище...

Небо словно отодвинулось, вечно молящиеся фигуры мёртвых окружали меня, а я лежал и истерически смеясь, содрогаясь всем телом, рука сама нащупала и достала "наган", курок легко взвёлся, какой длинный ствол, бесконечная темнота свиваясь нарезами глядит на меня из него, и почему палец так медленно нажимает спуск...