...Пучок болиголова, два корня помезы, одна щепоть толчёных наростов на головах лягушек... - От варева шёл пар, но не поднимался как обычно вверх, а стелился по поверхности и стекал прямо в огонь... - Три левых лапки медянки, хвост и гребень виверны, глаз серого краба, чешуйка из хвоста русалки... - из глубины поднимались пузырьки, длинная и жёлтая от старости костяная ложка, увенчанная головой совы, задевала дно. Руки холодило, словно вокруг не напоенный ароматом цветущего вереска тёплая августовская ночь, а октябрьский ледяной, вымороженный близкой зимой, закат. Рыже-алые блики ползали вокруг, словно сам огонь говорил - колдовство!.. Чары!.. А вот как донесут и кинут тебя ко мне в объятья!.. Отрывисто трескали поленья, трава, такая сочная и яркая как глаза кобольда, искрилась льдинками... Книга, лежащая в сумке... Старая, прабабкина книга. Никто не знал, откуда идёт их род, никто не знал, почему они всегда умирают вдовами и только девочки родятся у них, но книгу эту писала её бабка и завещала дописать её дочери - матери пепельноволосой, стоящей ночью на запретной поляне. Мать учила: не можешь сама, ищи помощи. А как быть, если нет силы, что потушит лесной пожар?.. И выгорит всё, и тлеть будет, обдавая вонью гари и болью всех, кто жил как в доме в этом заповедном лесу... И имя того леса - душа, а огонь, что уже страшно и жадно трещит на опушке - страсть...
Он пришёл пешком, но меч на бедре и красной кожи сапоги и плащ, подбитый мехом лисицы, но оставляли места сомненью - конунг. Приняли его, а долгим вечером сам рассказал - сын он Торма-Что Ест-Каменья, и ушедшего на юг. Старые варяги ещё неторопливо говорили о погоде, и что море серо, как плащ Одина идущего на Север, а она не могла отвести глаз от него, и слушала, слушала, слушала, как он поёт... Той же ночью, она пробралась к нему на ложе, выгнав рабыню.
Утро было нерадостным - варяги, проговорив всю ночь, решили подлатать старый корабль, принести в жертву белоногого барана Тору и пойти к берегам на юге. И сын Торма-Что-Ест- Каменья пойдёт с ними, там везде его родня, значит и примут их и будет место на причале и ворон Одина не промолчит, глядя им вслед. И быть ему конунгом и имя ему будет Торм, в честь отца и деда.
До конца лета было совсем близко и старые воины работали так, что трещали спины - если не успеть сейчас, то не появишься дома ещё год, а то и два. И Торм работал с ними, и она смотрела на него и единожды заглянув к ней в глаза, смолкали смешки и улыбки подруг сменялись страхом... Так смотрят из могилы, когда топор держит отец, которого ты ослушался и уже занёс он его над тобой, а ты сам не знаешь - будешь ты ждать удара, принимая волю богов, или встанешь навстречу, огнём Тора Небесного вскипит кровь, и ляжет в твою могилу вместо тебя твой отец... И не станет тебе ни дома, ни близких, не друзей-соратников, только ветер с моря, фьорды по бокам, да кровавые реки позади. Так смотрела она на него и знала, что сделает.
...Кровь из пальца, восемь капель, три волоса из его головы, осколок молота из стали и - заветное- нить, что прядут, отмеряют и перерезают три слепые старухи. Тонкая красная нить из полого ореха, что всегда висел на ремешке рядом с Молотом Тора, развернулась падая, и чуть коснулась варева, как стала поверхность, как вода в роднике зимой - чёрная, и отражающая всё, как глаза Богов. Прямо на неё смотрела безумная, и глаза - её глаза! - блестели, и волосы были рыжи, как в первый день лета, когда встретила его... Всё исполнится, что задумала - так сказала ей Та, что пришла по зову из Бездны, и пропала...
Валькирии пели, что родится та, что будет как день и ночь - сера и ярка, и что пойдёт она на зов из Бездны, и что встанет рядом сын отца и деда, и что быть им вместе суждено пока не понесёт она дитя, и что дитя от рода их найдёт рог Хеиймдаля и трубить будет, возвещая Рагнарок... И что будет это, когда море станет серым.
Ладья отходила от берега, чуть не черпая воду - так много было добычи. И смеялись, радуясь удаче, викинги, и пел Торм, приветствуя Богов и Море, и вытирала кровь с лица Пепельноволосо-Рыжая-Что-Молчит, вспоминая пророчество. И таков был первый день их похода, и последний был таков же, только смеялись викинги, видя смерть, и пел Торм, зажимая распорутую грудь, и всё так же смотрела Пепельноволосо-Рыжая-Что-Молчит, стирая кровь с лица... И ребёнок на руках её, чьи волосы были золотыми, с одной седой прядью, смотрел без страха в глаза Смерти, и Боги были за ним, и сила их и мудрость, ибо знали они - только принеся себя в жертву себе, только лишив себя того, что любишь в любимом, и только зная свою судьбу до конца и не боясь её, можно зачать Спасителя Мира, человека ставшего равным Богам, того, кто вынесет всё, что накопилось в Мире, и унесёт это с собой в Вальхаллу...
И ещё пели валькирии: что не дойдёт Спаситель до Вальхаллы, и суждено ему вечно плавать на корабле из ногтей мертвецов по бесконечному морю, и что будет так и сбудется.