Ахметова Елена : другие произведения.

Вольная

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Хорошо янычару - в казармах его ждет девушка! Хорошо оборотню - девушка ждет его во дворце! Хорошо работорговцу - девушка ждет его в клетке! И только девушке плохо: то в казармы, то во дворец, то в клетку... Здесь выложен ознакомительный фрагмент. Полный текст тут

   ГЛАВА 1. Жемчужина коллекции
  

При безальтернативном выборе из двух противоположных сущностей обе будут являть собой исключительную дребедень.

- аксиома Эскобара

  
   Ошейник сидел так плотно, что кожа под ним начинала гореть от малейшего движения. Я в очередной раз ощупала замок и подумала о почтенном чорваджи-баши Сабире в крайне непатриотичном ключе.
   Солнце припекало даже через щели в рассохшихся серых досках, из которых был сколочен загон для рабов. Я занимала его в гордом одиночестве, но роскошные по местным меркам условия что-то все никак не приводили меня в приподнятое расположение духа.
   За тонкой стенкой пестрела, шумела и непередаваемо пахла базарная площадь. Тяжелый аромат нагретых специй мешался с эфирными маслами, дымом от жаровен и кальянов; сладковатая вонь скотных рядов вплеталась в общую какофонию той самой ложкой дегтя, и без того способной испортить любую бочку меда, но на этом людный центр города не останавливался - и щедро добавлял запахи человеческих тел и ношеной одежды. Временами кто-то нет-нет да протискивался так близко к стене рабского загона, что при желании я могла позвать на помощь - и даже докричаться, несмотря на царящий вокруг гам.
   Искушение было до неприличного велико, но я раз за разом решала, что еще не настолько отчаялась, - хотя все равно старалась держаться подальше от решетки, отделяющей загон от передней, парадно-вычурной части лавки.
   Покупатель торчал там уже почти час. О моем существовании он, по счастью, не догадывался: решетку от гостевой половины прикрывал плотный расшитый ковер, да и отвлекающих факторов хватало. В переднюю согнали всех женщин, кроме меня, - отменный товар, но в высокомерном молчании покупателя мне чудилось лёгкое недовольство. Работорговец Тахир-ага заискивал и лил в уши елей: заглянувший под навес гость был влиятелен и богат, и его благоволение значило многое. Упустить такого было никак нельзя.
   - А этой всего шестнадцать, почтенный Рашед-тайфа, юна и чиста, как цветок лотоса на спокойной воде! - расхваливал работорговец очередную несчастную. Он уже почти охрип от старания, но не терял надежды. - Жемчужина моей коллекции, отрада для глаз!
   Послушать Тахира-агу, так на лотос походила каждая третья, а жемчужиной вообще не была разве что я. Продолжать в том же духе он мог до заката, но его прервало недовольное бормотание господского слуги, порекомендовавшего предложить господину кого-то другого: то ли почтенному Рашеду-тайфе не нравились лотосы, то ли воду он предпочитал мутную - или женщин погрязнее; а может, он просто был славным парнем и считал, что шестнадцатилетних подростков можно продавать разве что вместе с родителями - правда, в это мне верилось слабо. Должно быть, сказывалась общая гнусность нрава, благодаря которой меня и не выставили на обозрение, как остальных.
   - Взгляните на эту, почтенный Рашед-тайфа! - в голосе работорговца зазвучала тщательно скрываемая паника. Девичий голос сдавленно ахнул: должно быть, Тахир-ага выдернул кого-то вперед. - Саклаби-полукровка из последней партии, доставленной до заключения мирного договора, больше таких завозить не станут!
   Я ругнулась в голос и прикрыла глаза. Единственной полукровкой в партии была вечно перепуганная тринадцатилетняя девчонка с рыжими, как закатное солнце, волосами и мелкой россыпью золотых веснушек на плечах, и оторвать ее от матери мог разве что такой шакалий сын, как Тахир-ага.
   А вот что мне следовало держать язык за зубами, я поняла только парой мгновений спустя - по напряженной тишине в лавке.
   - Кто там?
   Голос почтенного Рашеда-тайфы я слышала впервые - как, кажется, и сам работорговец, потому и замешкался от неожиданности, прежде чем ответить:
   - Я запер это ар-раджимово отродье в женской оболочке, чтобы она не посмела оскорблять своим видом взгляд почтенного Рашеда-тайфы. Аиза дика, грязна и дурно воспитана, господин, я не смею...
   - Показывай, - прервал его слуга.
   Тахир-ага еще попытался сопротивляться, уже чуя неладное, но авторитет гостя все-таки вынудил его с печальным вздохом отдернуть расшитый ковер, прикрывающий решетку загона от "чистой" части лавки. Я шарахнулась назад, в темный угол, но было поздно.
   - Арсанийка? - неподдельно удивился почтенный Рашед-тайфа.
   Я прижалась спиной к противоположной стене и подтянула колени к груди. Описывая меня, работорговец в кои-то веки не солгал ни словом, но Рашед-тайфа уже соскочил с горы расшитых подушек, позабыв про поднос с шербетом, порывисто шагнул вперед и разве что самолично в загон не нырнул.
   Кроме того, он был гораздо моложе, чем я ожидала после раболепных речей Тахира-аги, и, вдобавок ко всему, оказался полукровкой, как и большинство благородных в Суранской империи: почтенные господа в последние годы предпочитали не брать на себя обязательства перед законными женами, а населять дворцы наложницами-иностранками. К чести суранцев, детей от рабынь они все-таки признавали и даже делали наследниками - но не сказать, чтобы лично меня это так уж обнадеживало.
   Меня вообще не должны были покупать!
   - Откуда у тебя арсанийка?! - напустился на Тахира-агу доверенный слуга Рашеда-тайфы - пожилой, но статный мужчина в объемистом синем тюрбане и укороченной джеллабе, из-под которой выглядывали расшитые золотом шаровары. - Почему в общем загоне?! Они же владеют магией, как мужчины!
   Я мрачно скривила губы. Сидела бы я здесь, если бы владела магией на том же уровне, что и Тахир-ага, как же!
   То есть сидела бы, конечно, - за игру в невинную жертву мне обещали неплохо заплатить. Но одновременно с этим обещали вызволить меня не позднее полудня, и моя вера в твердое слово чорваджи-баши Сабира пошатнулась еще два часа назад. Вместе с верой в человечество в целом.
   Доверенный слуга тайфы ничуть не исправил положения дел. Его беспокойство о моем размещении оказалось всего лишь началом торгов: об одаренности арсаниек он вспомнил исключительно потому, что собирался убедить Тахира-агу, что оставлять меня в лавке попросту опасно для самого хозяина, и срочно продать меня Рашеду-тайфе - лучшее решение, до которого только мог додуматься любой здравомыслящий человек. Уж тайфа-то сможет за себя постоять!
   Наученная горьким опытом, встревать в разговор я даже не пыталась - молча слушала, как моя цена постепенно снижается, и с нездоровой отстраненностью размышляла о том, сможет ли вероломный чорваджи-баши выкупить меня у нового хозяина - или все-таки придется изобретать способ сбежать из чужого дворца?
   Вот где магия пригодилась бы.
   - Выходи, - старательно скрывая раздражение, велел Тахир-ага и с надсадным скрипом распахнул дверцу в решетке рабского загона. - Живей, живей!
   С некоторой досадой отметив, что прослушала, какую цену за меня дал Рашед-тайфа, я выбралась из своего угла и выглянула в парадную часть лавки. Перепуганные девицы из последней партии провожали меня такими сочувственными взглядами, словно догадывались, что у Тахира-аги я оказалась вовсе не случайно и надеялась дождаться подмоги, а теперь моя судьба - под большим вопросом.
   Слуга схватил меня за подбородок, заставив приподнять голову, и повертел ею из стороны в сторону. Я стиснула зубы. Ошейник так сильно натирал кожу, что от движения у меня едва искры из глаз не посыпались, а открывать рот сейчас было себе дороже: Тахир-ага будто бы невзначай коснулся плетки на поясе и принялся уверять слушателей - и заинтересованных, и невольных - в моих бесчисленных достоинствах, из которых четвертью часа ранее не признал бы ни одного. Рашед-тайфа явно пропускал его слова мимо ушей.
   Мудро с его стороны, если задуматься.
   Доверенный слуга следовал примеру господина: с почтительным равнодушием игнорируя речи работорговца, деловито осмотрел меня с ног до головы - разве что под робу заглядывать не рискнул, за что я втайне была ему благодарна. Впрочем, он живо поумерил мою благодарность, небрежно бросив Тахиру-аге тощий бархатный кошель, чье содержимое явно ценилось ниже ткани, из которого его сшили.
   Как же, торговца уберегли от смертельной угрозы - связанной девицы в ошейнике! Странно, что Тахира-агу еще не заставили самого приплатить за избавление от этакой напасти...
   Снаружи Рашеда-тайфу терпеливо ожидали еще четверо мужчин с внушительными свитками наготове. Вид потрескивающей от заклинаний бумаги заставлял толпу держаться на почтительном расстоянии не только от господского молоха в роскошной золоченой сбруе, но и от лавки вообще, и до меня начало с некоторым опозданием доходить, что всего влияния чорваджи-баши может не хватить даже для того, чтобы получить аудиенцию у моего нового владельца. Что уж говорить о выкупе?..
   - Доставь ее во дворец, - не оборачиваясь, велел Рашед-тайфа, ласково погладил ящерицу промеж длинных шипов на голове и вскочил в седло. - Вечером приведешь в мои покои.
   Должно быть, меня передернуло слишком заметно, потому что доверенный слуга немедленно схватился за ошейник, и я поперхнулась собственными возражениями.
   Когда я отдышалась и сморгнула выступившие слезы, молох уже размеренно плелся мимо арки базарных ворот, сопровождаемый двумя янычарами с защитными свитками в руках. Еще двое терпеливо дожидались, когда же доверенный слуга перестанет жалеть экзальтированную девицу и позволит отконвоировать всех ко дворцу.
   Я оценила их неподкупные физиономии. Если в это мгновение чорваджи-баши Сабира не одолела сильнейшая икота, то на свете определенно не было никакой справедливости.
  
   Самым полезным, как ни странно, оказался треклятый ошейник. Жгучая боль от присоленных потом мозолей на шее не давала ни удариться в панику, ни сосредоточиться на самоубийственных попытках сбежать от вооруженных магией мужчин, и я вела себя до крайности благоразумно. Просто семенила за доверенным слугой тайфы, не давая янычарам ни малейшего повода одернуть новое приобретение господина, и не без досады размышляла о том, как же докатилась до жизни такой.
   Мне и раньше доводилось выполнять работу для чорваджи-баши, и он крайне редко просил о чем-то безопасном и несложном. Полку Сабира-бея поручали задания, связанные скорее с порядком в городе, нежели с военными походами; он быстро приучился прибегать к хитростям и уловкам и раз за разом показывал себя с лучшей стороны - и оттого перед ним ставили все больше задач, которые требовали смекалки, а не крутого нрава и острого меча.
   Хотя, справедливости ради, недостатка в колюще-режущих предметах или дурном характере чорваджи-баши не испытывал, а вот основной его "хитростью" было заслать меня в какой-нибудь на редкость неблагополучный район и посмотреть, что будет. Я не возражала: платил Сабир-бей исправно - как раз достаточно, чтобы бедная женщина могла содержать собственный дом, ни на кого не полагаясь, - и, в отличие от покойного отчима, не ждал никаких чудес. От меня требовалось только приглушить глас извечной женской осторожности и быть предельно внимательной.
   Ну вот, приглушила. И теперь, измученная жарой и жаждой, с нездоровой отстраненностью наблюдала, как янычары Рашеда-тайфы дисциплинированно останавливаются перед малыми воротами в глухой каменной стене, из-за которой виднелись только округлые купола пары башен да верхушки финиковых пальм. Прикасаться к воротам конвоиры не стали - сухо поздоровались со стражами, представив меня как новую рабыню господина. Охранники без лишних слов дернули за шнур с кисточкой на конце, свисающий со стены, и где-то внутри мелодично зазвенел колокольчик.
   Не прошло и четверти часа, как из дворца вышел полноватый мужчина в длинной расшитой джеллабе - и немедленно расцвел такой счастливой улыбкой, что мне стало не по себе.
   - Новое приобретение многоуважаемого Рашеда-тайфы?
   Голос был слишком высок для мужчины, и я нервно сглотнула. А вот янычарам все было нипочем: скупо отчитавшись о моем назначении, они развернулись и покинули пост у калитки женской половины дворца, оставив меня на растерзание евнуху.
   Тот, впрочем, не спешил бросаться ко мне с непристойностями, а сочувственно покачал головой и поманил рукой:
   - Иди за мной.
   Я покосилась назад. Один из стражей у калитки выразительно переступил с ноги на ногу, будто бы невзначай продемонстрировав свернутый кольцом кнут на поясе. Недолгого знакомства с плеткой Тахира-аги оказалось вполне достаточно, чтобы я моментально оценила намек и благоразумно шагнула внутрь, на мраморную плитку в тени пальм.
   Геройствовать впустую - это точно не ко мне.
   - На этаж для наложниц - никак нельзя, - пробормотал себе под нос евнух, ни к кому в особенности не обращаясь, и досадливо цокнул языком.
   Посочувствовать я ему не могла, потому как была всецело согласна: к наложницам меня - нельзя. И вообще бы убрать из дворца на безопасное расстояние. Например, в маленький домик у самых городских ворот, зато с глубоким колодцем и старой финиковой пальмой во дворе...
   Малих будет беспокоиться, если я не вернусь к вечеру. Может быть, даже рискнет самолично сходить к Сабиру-бею и напомнить о договоренности... но вряд ли сможет на что-то повлиять.
   Хотела бы я знать, с чего вдруг чорваджи-баши вдруг нарушил свое слово. Я ведь была ему полезна - где бы он еще нашел дурочку, готовую изобразить пиратскую добычу или пройтись в светловолосом парике по трущобам? Ни одну столичную девушку на выданье не отпустил бы отец, жену или наложницу из гарема - муж и господин; а вдовы доживали свой век на содержание от сыновей, и им в голову не приходило так рисковать.
   Мне повезло меньше. Мужа отчим подыскать не успел, а магический дар уравнял меня в правах с наследниками мужского пола - и я получила домик на окраине, вечно требовавший ремонта, и даже раба, которого еще нужно было прокормить. А что мой дар был всего лишь "зеркалом", ни на что не годным без другого мага, - судей волновало гораздо меньше. Закон есть закон: если уж меня одарила природа, то никакой заботы и содержания от родни уже не полагалось.
   Сабиру-бею это было только на руку. Я подозревала, что он повлиял на решение судьи, но доказать ничего не могла, а бросаться пустыми обвинениями не рисковала.
   Разве что сейчас вдруг что-то резко захотелось.
   - Говоришь на тиквенди? - деловито поинтересовался евнух, остановившись у развилки в саду: широкая тропка, мощенная мрамором, вела в открытую галерею дворца, а вторая уводила в неприметное строение в тени раскидистого ниима.
   Я мрачно кивнула. И на нем тоже, если понадобится.
   - Отлично! - просиял евнух и уверенно свернул к нииму. - Будешь звать меня Абдулахад-ага, я слежу за гаремом нашего тайфы, а Лин мне помогает... Лин! Куда ты запропастилась?!
   В неприметном строении распахнулась дверь, и наружу выплыла дородная женщина в облаке густого белесого пара.
   - Это Лин, - с довольным видом сообщил Абдулахад-ага и подтолкнул меня вперед, - она поможет тебе подготовиться к визиту к тайфе. Лин, Рашед-тайфа пожелал вечером... погоди, как твое имя?
   - Аиза, - тихо отозвалась я, но он уже не слушал.
   - А, неважно, господин даст новое, если ты ему понравишься, - сразу же отмахнулся евнух и нервно обернулся на серебристый перезвон колокольчиков: на этот раз он раздался не от ворот, а откуда-то из арочной галереи женского крыла. - Лин, проследи, мне пора!
   Для человека столь основательной комплекции он двигался поразительно быстро, хоть и не слишком грациозно, и свой невольный вопрос я адресовала уже Лин:
   - А если я господину не понравлюсь?
   Женщина окинула меня задумчивым взглядом с головы до ног и покачала головой.
   - Тогда Абдулахаду-аге тем более нет нужды запоминать твое имя, - хорошо поставленным голосом ответила она и посторонилась. - Заходи! Грязной ты господину точно не понравишься.
   Теперь меня не прельщали оба варианта, но я все равно послушно шагнула через порог, стараясь не ничем не выдать нервной дрожи в похолодевших ладонях. Момент для истерики стоило подыскать получше - кто знает, может быть, Сабир-бей все-таки спохватится и вызволит меня до заката? В моих же интересах не оказаться к этому моменту у столба для порки.
   Во внутренних помещениях столь невзрачного строения розового мрамора было больше, чем я видела за всю свою жизнь. Пара, впрочем, тоже, - в связи с чем обзор несколько сократился и богатства дворца тайфы не ослепили меня своим великолепием сразу. Теплая вода в широких чашах возле мраморных сидений несколько примирила меня с действительностью, благо, пока никто не видел, ее можно было нахально выхлебать прямо из ковша для омовения, не дожидаясь, пока у гаремных надзирателей проснется здравый смысл.
   А здравый смысл не торопился, как и сама Лин: в ход пошло такое количество притираний, масел и травяных отваров, что, если бы не моя дикость и дурное воспитание, вечером взор господина услаждало бы обморочное тело - чистое и весьма благоуханное, справедливости ради. Куда делась серая рабская роба, я не заметила, оглушенная щиплющей болью в шее, впервые за весь день освобожденной от грубого ошейника. Лин глухо охнула и, достав откуда-то еще пару баночек, заставила меня запрокинуть голову.
   - Терпи!
   Можно подумать, у меня был выбор.
   - Никуда не годится, - ворчала Лин, со всей душевной щедростью обрабатывая кровавые мозоли какой-то на редкость едкой мазью. На хлынувшие слезы она обращала не больше внимания, чем на клубы пара под потолком. - Придется чем-то прикрыть, раз уж господин пожелал видеть тебя именно сегодняшним вечером. Бархотка или ожерелье... и не вздумай снимать!
   Я представила себе ощущения и, кажется, позеленела. Но меня никто не спрашивал - и, само собой, не слушал.
   А Сабир-бей, чтоб ему долгих лет процветания на нынешнем посту, так и не появился.
  
   ГЛАВА 2. Теория разбитых окон

Посылая куда-либо умного человека, можешь не давать ему указаний.

- арабская пословица

  
   К высоким дверям господских покоев меня привели разодетую наряднее коллекционной куколки, в состоянии настолько взвинченном, что я сама не была уверена, как поведу себя, оказавшись наедине с тайфой. С одной стороны, целый день впроголодь и почти без воды лишили меня всяких сил к сопротивлению; если бы передо мной сейчас поставили кувшин с шербетом и очистили путь на свободу, я не поручилась бы, куда бросилась бы в первую очередь. Кроме того, у дверей господина неотлучно дежурили янычары - с серьезными алебардами, а не расписными декоративными игрушками, которые положено скрещивать перед нежеланными гостями, и делать глупости мне расхотелось вовсе.
   С другой стороны, я была достаточно "дика, грязна и дурно воспитана", чтобы догадываться, что меня привели не дабы развлечь тайфу тысячей и одной сказкой, и от нервов у меня так крутило живот, что господина я бы вряд ли порадовала, но скучать бы ему точно не пришлось. А у дверей, опять же...
   Мысли бестолково метались по кругу, я пыталась придумать, как себя вести и что говорить в зависимости от настроения Рашеда-тайфы - а он ничуть не облегчил мне задачу.
   Начать с того, что в роскошных покоях его вообще не оказалось.
   Я растерянно обернулась, но двери уже закрылись за моей спиной, и что-то подсказывало, что долбиться в них с отчаянным воплем: "Господин пропал!" - не лучшая идея. Я предпочла осторожно обойти комнату по кругу, осматриваясь.
   Для господских покоев не пожалели ни золота, ни шелка, ни драгоценного черного дерева, покрытого затейливой резьбой. В углу, среди небрежно разбросанных подушек, стоял заботливо накрытый дастархан; я облизнулась, но - вот, кажется, и ответ, куда бы я бросилась в первую очередь! - обошла его по широкой дуге. Мало ли, вдруг полупрозрачный от спелости виноград и медовые груши почтенный Рашед-тайфа заготовил по старинному рецепту для своего злейшего врага, добавив яд по вкусу? Или, того хуже, для несговорчивых наложниц, с ударной порцией сонного отвара...
   Огромную кровать под воздушным балдахином я обогнула по еще более широкой дуге, старательно не глядя на расшитое покрывало и маленькие подушечки с кокетливыми кисточками.
   Распахнутые двери за передвижной ширмой вели на широкую террасу с огромным трехъярусным фонтаном, окруженным чашей искусственного озерца с мраморным дном. Беспокойная вода мерцала, отражая звезды. Негостеприимный хозяин как раз поднырнул под серебристые струи и, довольно отфыркиваясь, запрокинул голову, - а потом заметил меня и замер.
   - Уже?
   Вопрос был риторическим, но я кивнула, философски размышляя над последним советом, данным мне Абдулахадом-агой: по его словам, при встрече с господином мне надлежало поцеловать край его одежд и не поднимать головы, пока Рашед-тайфа не позволит.
   Увы, придворные порядки, как всегда, оказались излишне линейными и не содержали никаких подсказок, что же целовать, если почтенный господин и хозяин изволит предстать передо мной в чем мать родила. Но головы я дисциплинированно не поднимала - хотя бы потому, что почтенный господин как ни в чем не бывало подплыл к моим ногам и, лениво подтянувшись, уселся на край чаши фонтана. Своей наготы он будто вовсе не стеснялся, и я, поразмыслив, тоже не стала изображать запоздалую стыдливость.
   Его это вроде бы вполне устроило - Рашед-тайфа выразительно похлопал по бортику фонтана, оставив на драгоценном мраморе капельки воды, и велел:
   - Садись. Поговори со мной.
   Я растерянно хлопнула ресницами - что, может, все-таки рассказать сказку, оборвав на самом интересном месте с первым лучом солнца? - но проглотила язвительное замечание и, неблаговоспитанно задрав полы своего одеяния выше колен, уселась куда велено. Даже босые ноги в чашу фонтана опустила - разве что болтать ими в воде, как сам господин, не стала: так вальяжно и лениво, как у него, у меня все равно не вышло бы.
   Рашед-тайфа проводил одобрительным взглядом мои щиколотки (я с трудом подавила внезапное желание вернуть подол на место) и, не дождавшись от меня инициативы и наводящих вопросов, заговорил сам:
   - Судя по тому, что ты сидела в клетке у Тахира, ты либо слабее мага, который создает для него свитки, либо не владеешь магией вовсе, - спокойно констатировал он и уперся ладонями в бортик, ссутулившись. Капельки воды устремились вниз по его спине, потревоженные движением, и я не без труда заставила себя не провожать их взглядом. - Такая, как ты, не могла оказаться у него законным путем, значит, ты сопротивлялась, но не справилась с ним... не хочешь рассказать, что произошло?
   Я недоверчиво покосилась на тайфу. Еще пару часов назад я и мечтать не смела о том, чтобы мне позволили объяснить, что произошла чудовищная ошибка, - и теперь шанс рассказать обо всем не вызывал ничего, кроме самых абсурдных подозрений.
   Господа не интересуются историями жизни невольниц. Их покупают вовсе не для долгих разговоров под луной.
   Особенно - таких дешевых и потенциально опасных, как я.
   - Только не говори, что мне придется идти за халатом, чтобы к тебе вернулся дар речи, - досадливо поморщился тайфа, по-своему истолковав заминку. - Или тебя так смущает твой новый статус? Я не собираюсь брать тебя против воли.
   - И на том спасибо, - вырвалось у меня с каким-то дурацким вздохом облегчения, и я с некоторым удивлением осознала, что до этих его слов постоянно держала плечи напряженными.
   - Все-таки не немая? - усмехнулся Рашед-тайфа. - Значит, можешь поведать, как тебя угораздило?
   Наплевав на все наставления смотрителя гарема, я ссутулилась и потерла руками лицо. Рассказчицей я и так была неважной, а сейчас мысли и вовсе бестолково метались в голове, не давая выстроить последовательность событий.
   - Могу, - невнятно пробурчала я сквозь ладони, - только вы мне все равно не поверите.
   - Удиви меня, - предложил Рашед-тайфа, так вдумчиво изучая серебристые отблески лунного света на воде, словно к нему каждый вечер приводили контрабандных арсаниек и ему это порядком надоело.
   Я наградила его хмурым взглядом.
   От него за дневной переход разило потомственным дворянством. Эту раздражающе спокойную уверенность в собственном праве и исключительности ни с чем не спутать и никак не подделать. Она говорила о нем даже больше, чем холеное тело - не мускулистое и рельефное, как у янычаров, а просто подтянутое, как у человека, который привык завершать день плаванием, не слишком, впрочем, утруждаясь, - или руки, никогда не знавшие тяжелой работы. Тайфа вел такую же жизнь, как его отец и дед до него, и я с трудом представляла, чтобы кто-то вроде него проникся моей историей.
   Но попытаться, наверное, все-таки стоило.
   - Возможно, до моего господина доходили слухи о контрабанде рабов из Свободных Княжеств? - как я ни старалась, "мой господин" прозвучало с нескрываемой издевкой, и я поспешила перейти к главному. - Контрабанда подрывает дозволенную торговлю рабами с Синей пустыней и порочит мирный договор с княжествами, запретивший Суранской империи захватывать рабов за пределами своей территории.
   - Доходили, - отозвался он, с царственным равнодушием проигнорировав непочтительные интонации, и впервые посмотрел мне в лицо. - Почему, ты думаешь, я остановил выбор на тебе?
   Улыбка у него вышла широкой и искренней: зеленовато-карие глаза сощурились, собрав в уголках веера смешливых морщинок, губы изогнулись легко и плавно, открывая обаятельную ямочку - почему-то только на левой щеке. Я уставилась на нее с какой-то завороженной недоверчивостью - и ляпнула совершенно не то, что собиралась, и уж точно не то, что должна была.
   - Быть может, потому, что у господина утонченный вкус?
   Смеялся "господин" так же, как и улыбался - целиком отдаваясь процессу, запрокинув голову и расправив подрагивающие от хохота плечи, и в этом тоже было что-то настолько завораживающее, что я никак не могла отвести глаз.
   - Во всяком случае, я точно не прогадал, - отсмеявшись, заметил Рашед-тайфа и подался вперед, не скрывая интереса - такого же искреннего и всепоглощающего, как и его веселье - мгновением назад.
   Я приободрилась и продолжила:
   - Наш султан, долгих лет правления ему под этим небом и всеми грядущими, обеспокоился и приказал своим янычарам разузнать, кто поставляет рабов из Свободных Княжеств, и казнить всех виновных. Но оказалось, что все рабы из контрабандных партий попадают в Суранскую империю только после воздействия каким-то странным двухступенчатым заклинанием: они не могут рассказать, кто и где захватил их, не называют своих имен и родственников и не поддаются поисковым свиткам. Выявить удалось только работорговцев-перекупщиков, которые не гнушались перепродавать незаконный товар. Но они ничего не решали и не знали: им только поставляли одноразовые свитки со второй ступенью нового заклинания - его прозвали "черным забвением" - и рабов, на которых следовало эти свитки израсходовать. Можно было, конечно, казнить нечистых на руку работорговцев, но тогда настоящие захватчики остались бы безнаказанными - а султан пожелал видеть головы всех виновных.
   - И здесь, надо полагать, в игру вступила ты, - довольно сощурился Рашед-тайфа, - и твой арсанийский талант к магии?
   Я досадливо поморщилась. Талант, как же, дайте два...
   - Это не полноценный дар, - помедлив, призналась я. - Может быть, господин слышал о "зеркалах"? Я могу вобрать в себя чужое заклинание, как это делает одноразовый свиток, но воспроизвести его могу только я сама - тогда как свитком может воспользоваться любой человек, даже вовсе не обладающий магическим даром. Чорваджи-баши Сабира это вполне устроило, и он нанял меня, чтобы я попалась каравану Тахира-аги и скопировала вторую ступень "черного забвения". Чорваджи-баши собирался передать заклинание придворному магу, чтобы тот смог исследовать его и сузить круг подозреваемых. Но Сабир-бей отчего-то не явился за мной в условленное время, и я опасаюсь... - я замялась.
   "Опасаюсь, что он сам виновен"? Не те слова, которые можно говорить о чорваджи-баши, не обладая железными доказательствами.
   "Опасаюсь, что до него добрались работорговцы, не желающие упускать куш"? Тоже отнюдь не то, что можно сказать о доблестном воине, не опорочив его честь.
   Что до варианта "опасаюсь, что он советь потерял", то он казался самым соблазнительным, но я все-таки прикусила язык - благо Рашед-тайфа, кажется, уже прокрутил у себя в голове все три и даже что-то прикидывал.
   - Значит, сейчас ты способна зачаровать кого-то "черным забвением"?
   Я запоздало сообразила, что прикусить язык стоило все-таки пораньше - до того, как созналась, что могу лишить господина памяти. Что, интересно, грозит наложницам, угрожавшим тайфе?
   Впрочем, нет, если задуматься, то совсем не интересно.
   - Иди за мной, - велел Рашед-тайфа, не дав мне и слова вставить, и легко поднялся с бортика.
   Я понуро поплелась следом, пытаясь на ходу расправить безнадежно измявшийся подол. Далеко мы, впрочем, не ушли: тайфа подхватил с резной ширмы небрежно переброшенную через нее простыню, завернулся и распахнул двери в коридор.
   Янычары тут же подтянулись, убрав с дороги перекрещенные алебарды, и я с некоторым содроганием обнаружила, что коридор полон народа, дружно склонившего головы перед полуголым господином и его "наложницей" в предательски измятом платье с - я бросила косой взгляд в зеркало в резной раме и невольно ахнула - смачным отпечатком мокрой ладони на уровне бедер. С какой бы целью тайфа ни выглянул из покоев, мои шансы покинуть его дворец свободной и независимой только что упали до нуля: кто же теперь поверит, что я не провела с ним ночь и никак не могу носить его сына?..
   - Нисаль, зайди-ка, - велел Рашед-тайфа и отступил назад, к накрытому дастархану.
   Из ряда одинаковых согнутых людей отделился давешний доверенный слуга, пожилой мужчина в синем тюрбане, дисциплинированно закрыл за собой двери и снова замер в почтительном поклоне, не рискнув сделать ни единого лишнего шага. Тайфа, уже успевший устроиться на подушках у дастархана, посмотрел на него с явным недоумением - и тут же догадливо перевел взгляд на меня.
   - Нисаль-ага - хранитель моих покоев и придворный чародей, - сообщил Рашед-тайфа. - Нисаль, нет нужды изображать здесь покорного слугу. Садись и налей себе шербет. И ты садись... - он осекся и озадаченно нахмурился. - Как, говоришь, тебя зовут?
   - Аиза Мади, - мысленно помянув недобрым словом гаремного смотрителя, отозвалась я и тут же уселась на подушку: накрытый дастархан манил сильнее всех сокровищ мира.
   Рашед-тайфа едва заметно дернул бровью, когда я назвала еще и имя рода, которое невольнице никак не полагалось, и поступил традиционно для всех облеченных властью людей, столкнувшихся с каким-то препятствием от простонародья.
   То есть просто проигнорировал неугодную часть и перешел к делу.
   - Нисаль, Аизе известна часть заклинания, которое использовалось для контрабанды рабов, - сообщил он и самолично наполнил себе кубок. Я благовоспитанно дождалась, пока господин не сделает первый глоток, и тут же выхлебала полную чашу прохладного лимонного шербета, с нескрываемым одобрением прислушиваясь к приятно потяжелевшему животу. - Если она перенесет заклинание на свиток, ты сможешь определить школу, к которой принадлежал маг, создавший его?
   - Сделаю все возможное, мой господин, - склонил голову Нисаль-ага и тоже пригубил шербет.
   Рашед-тайфа поморщился, невольно выдавая, что такая раболепная почтительность его слуге обычно не свойственна, но одергивать его не стал. А вот я растерянно перевела взгляд с одного на другого и все-таки рискнула напомнить:
   - Но я обещала это заклинание Сабиру-бею!
   - Сабир-бей своего обещания, очевидно, не сдержал, - заметил тайфа с усмешкой. - Но, думаю, будет мудро поделиться с ним всем, что станет известно. Тебе не о чем волноваться. Утром ты посетишь мастерскую Нисаля, он исследует свиток и отошлет к чорваджи-баши слугу с письмом.
   Нисаль-ага снова склонил голову, приняв к сведению не озвученный напрямую приказ, и Рашед-тайфа раздраженно махнул рукой, позволив слуге удалиться. Я дернулась было следом, но поняла, что как раз ко мне жест не относился, и напряженно скомкала и без того измятую юбку.
   - А теперь рассказывай, о чем ты не успела договорить, - рассеянно велел господин, отщипнув себе самую соблазнительную веточку винограда.
   Я заставила себя отвести взгляд и не смотреть, как он лениво перекатывает в пальцах ягоду перед тем, как отправить ее в рот.
   - Я вольная горожанка, Рашед-тайфа, - призналась я, старательно глядя на кувшин с шербетом, - у меня есть дом и хозяйство. Они пропадут без присмотра.
   В округлом боку серебряного кувшина отражался искаженный тайфа, сосредоточенно изучающий очередную виноградинку.
   - Ты должна была понимать, чем рискуешь, когда согласилась изобразить рабыню, - без особого выражения заметил он, не поднимая взгляда, и зачем-то принюхался.
   - До сих пор Сабир-бей не давал ни малейшего повода сомневаться в своем слове, - обреченно сказала я, уже понимая, что к желанной свободе этот разговор не приведет: у тайфы имелась совершенно законная купчая, и выход с женской половины его дворца теперь лежал только через милость чорваджи-баши. - Прошу, господин, в доме остался раб. Без хозяйки его посчитают беглым и убьют!
   Теперь отражение в кувшине смотрело на меня с какой-то нехорошей задумчивостью.
   - Я слышал о мастере-свиточнике Мади с Ремесленной улицы, - сообщил тайфа, будто не услышав последних слов. - Ты его вдова?
   - Падчерица, - я нервно качнула головой. - Он выкупил меня у караванщика, когда я была совсем маленькой, и удочерил. Надеялся, что я вырасту магом, и он сможет не просто копировать чужие заклинания на свитки, а создавать свои собственные с моей помощью, но... - я развела руками, позволив тайфе додумать историю самому.
   Много ли новых заклинаний создашь с помощью "зеркала", которое само ни на что не способно? Но к тому моменту, когда стало ясно, что полноценного дара у меня никогда не будет, я уже десять лет как считалась дочерью одинокого мастера, и отчим, хоть и вздыхал порой об упущенной выгоде, и не помышлял о том, чтобы избавиться от бесполезного приобретения.
   - Раб, о котором я говорила, - это бывший подмастерье отчима, - созналась я. - Малих - из потомственных рабов, и ему невозможно даровать свободу, иначе я бы не стала держать его. Но он талантлив и добр, и никак не заслуживает такого предательства от хозяйки.
   - Свиточник? - без особого интереса уточнил Рашед-тайфа. - Не маг?
   Я удрученно покачала головой. На магов папе не везло.
   - Ясно, - тайфа отложил виноград и выпрямился. - Тогда поступим так: ты напишешь записку с приказом, и утром слуга отнесет ее твоему рабу. Он поступит в распоряжение к Нисалю и, если покажет себя хорошим работником, то получит покровительство гильдии и дозволение создать свою мастерскую. Он по-прежнему будет твоей собственностью, я не стану требовать купчую. Вы оба сможете покинуть дворец, как только сеть контрабандистов будет уничтожена.
   Тайфа говорил со спокойной уверенностью, не спрашивая моего согласия, словно других вариантов не было и быть не могло, и это раздражало, пожалуй, даже сильнее, чем то, с какой легкостью он нашел правильную мотивацию - для нас обоих.
   Если бы у Малиха было гильдейское дозволение создавать свитки, мне и в страшном сне не привиделась бы игра в невинную жертву и работа на чорваджи-баши. Но гильдия за свое покровительство требовала столько, что нам пришлось бы продать дом, чтобы оплатить взнос, и на первоначальную покупку материалов и инструментов уже ничего не осталось бы - а в долг бы уже никто не дал. С чего бы, если мне даже в качестве залога было бы нечего предложить?..
   Предложение тайфы оказалось даже щедрее, чем плата чорваджи-баши. Никому в здравом уме и в голову не пришло бы отказываться или с подозрением смотреть в зубы этому роскошному дареному коню.
   Но я на здравый ум никогда не претендовала - иначе бы уж точно не оказалась в таком положении.
   - А я, выходит, должна буду жить на женской половине? - хмуро уточнила я.
   Рашед-тайфа расслабленно пожал плечами.
   - Не на мужской же.
   Я подавилась дурацким нервным смешком.
   - Нет, в смысле - мне нельзя будет выходить из дворца?
   - Нет, - твердо ответил тайфа и впервые за весь разговор будто бы весь подобрался, напрягшись, как перед схваткой. - Тахир-ага останется в Старом городе еще на несколько месяцев, пока не продаст всех девушек из последней партии. Если ты попадешься ему на глаза где-нибудь на базаре, он поймет, что я купил тебя не просто как очередное украшение для гарема, и наверняка расскажет об этом своим поставщикам - а те затаятся, и обнаружить всю сеть станет в разы сложнее.
   - Но это будет проблемой янычаров султана, - заметила я.
   Он вдруг усмехнулся - остро, быстро и кривовато - и снова расслабился, откинувшись на подушки. Белоснежная простыня, и без того державшаяся на честном слове, сползла почти до пояса, занятно контрастируя со смуглой кожей.
   - Это будет всеобщей проблемой, - возразил он и оперся на локоть. - Люди - создания стайные; если кто-то наглядно продемонстрирует, что можно нарушить закон, хорошо на этом нажиться и убраться восвояси, оставив янычаров ни с чем, то у него очень быстро появятся последователи, и постепенно их будет становиться все больше. Не обязательно именно в работорговле. Если закон слаб, то зачем ему следовать? - он пожал свободным плечом. - А я чрезвычайно ленив, Аиза, и терпеть не могу делать лишнюю работу, не говоря уже о том, чтобы доказывать какому-нибудь преступному сброду, что моему слову надлежит повиноваться. Да, я всего лишь один из градоправителей, а не султан, но незаконная работорговля процветает здесь, на моей земле, в Старом городе, и если ее не пресечь немедленно, то брожение нравов тоже начнет распространение отсюда. Мне проще вмешаться сейчас, нежели дожидаться чьих-то успехов, которые могут изрядно запоздать. В конце концов, речь идет не о мелком воровстве на ярмарочной площади, а о попытке очернить султана и заставить наших новых союзников сомневаться в твердости его слова. После затяжной войны этого допускать никак нельзя, потому что сейчас никто не поручится, что мы выстоим в следующем конфликте.
   Это объяснение пришлось проглотить; я еще помнила ощущение беспомощной паники, когда наступление Свободных княжеств накатывало на империю штормовой волной, погребая под собой город за городом, и не докатилась до нас только благодаря пустыне. Если увеличение числа преступников, нарушивших запрет султана, может привести к чему-то подобному, то я уж как-нибудь перетерплю несколько дней взаперти.
   - Надеюсь, ты понимаешь, что я не могу позволить чорваджи-баши выкупить тебя, - продолжил Рашед-тайфа. - Слишком много людей видели, как ты вошла в мои покои и провела здесь вечер; слуги будут считать тебя моей наложницей, и, если я вздумаю продать тебя так скоро, заподозрят неладное - а там уже пересуды не остановит ничто.
   Я поджала губы и выпустила из пальцев скомканный подол. Это я прекрасно понимала и сама - и отчего-то не могла отделаться от мысли, что тайфа вполне мог обставить эту беседу совсем по-другому. Отправить меня к прислужницам, например, а потом велеть прислать меня для уборки в каком-нибудь кабинете, где по случайному стечению обстоятельств оказался бы Нисаль-ага, а то и сам господин... да мало ли вариантов?
   Но спрашивать об этом я поостереглась. У него наверняка нашлось бы какое-нибудь оскорбительно логичное объяснение и для того, чтобы сделать из меня постельную игрушку, а мне совершенно не хотелось портить отношения с человеком, который фактически пообещал Малиху блестящее будущее - которое не могла дать я.
   - Понятно, - коротко отозвалась я. - Могу я быть свободна?
   - Нет, - невозмутимо ответил Рашед-тайфа и фыркнул, как невоспитанный жеребец. - Но ты можешь уйти к себе. Я отдам распоряжение, чтобы тебе подготовили комнату.
   Я недоверчиво выгнула бровь, но возражать не стала.
  
   ГЛАВА 3. Скрытые мотивы
  

Берегись, чтобы твой язык не отрезал твою голову!

- арабская пословица

  
   Отчим часто повторял, что спокойствие - это волшебная сила, расставляющая все по своим местам. 
   Если ты спокоен, то для тебя не составит труда правильно расставить приоритеты, выработать порядок действий и планомерно двигаться к цели, пока не достигнешь желаемого. Спокойствие очищает разум и делает мир вокруг проще и яснее.
   Мой разум, следовало признать, нуждался не просто в очищении, а в генеральной уборке. Здравого смысла хватило разве что на то, чтобы молча проследовать за хмурой заспанной Лин на женскую половину дворца и придержать при себе комментарии, когда я обнаружила, что гарем, несмотря на поздний (или уже ранний?) час, вовсе не спит.
   Простые рабыни и свободные служанки размещались в общей комнате на первом этаже, на одинаковых узких кроватях-лежанках. Извечное женское любопытство не позволяло обитательницам гарема как следует отдохнуть после долгого трудового дня, а присутствие надзирательницы заставляло оставаться на местах и не соваться с расспросами к "новенькой", и они так диковато сверкали глазами из-под тонких одеял, словно и сами опасались, что это противоречие разорвет их пополам.
   - Всех на рассвете подниму, - проворчала Лин, вроде бы ни к кому не обращаясь, но глаза и любопытные носы моментально попрятались.
   Призвать наложниц к порядку оказалось куда сложнее. Они выглядывали из крошечных комнаток с галереи второго этажа, вовсе не таясь, и угрозу раннего подъема встретили, не дрогнув: кажется, не спать ночь напролет для них было не внове.
   А еще их почему-то было всего две - куда меньше, чем я ожидала.
   - И тебя на рассвете подниму, - хмуро пригрозила Лин, заметив мой ошарашенный взгляд. - Нисаль-ага всегда рано встает, как раз после завтрака и поработаешь.
   Я тоже оставила угрозу без внимания. После такого насыщенного переживаниями дня все равно едва ли получилось бы заснуть; кроме того, наблюдать за наложницами оказалось даже интереснее, чем за ярмарочным представлением, такие выразительные у них были лица. Если упоминание Нисаля-аги повергло их в легкий шок - что за интерес у придворного чародея может быть к новой невольнице?! - то волшебное слово "поработаешь" принесло им несказанное облегчение.
   Если мне предстояло проводить дни в трудах, пока они могли посвятить время своей красоте, танцам и учебе, то какая из меня соперница? Я тоже выдохнула: одно дело - потерпеть гаремные порядки до освобождения, и совсем другое - погрязнуть в разборках с настоящими наложницами, которые знать не знали, как и зачем я очутилась во дворце.
   А потом Лин почему-то прошла мимо галереи наложниц и стала подниматься выше, на третий этаж, и тут-то лица и вытянулись - что у меня, что у красавиц, обласканных вниманием тайфы.
   - А разве здесь не... - робко начала было я, когда надзирательница уверенно распахнула тяжелые деревянные двери, покрытые затейливой резьбой.
   Было довольно сложно не заметить, что на нижних этажах двери отсутствовали в принципе. Колонны, ширмы, занавеси - но ни единого замка или засова. Рабыни принадлежали тайфе, и личное пространство им не полагалось. А здесь... я замерла на пороге, недоверчиво рассматривая уходящий вдаль коридор, освещенный лампами из цветного стекла.
   - Приказы тайфы не обсуждаются, - отрезала Лин, не дослушав, и подтолкнула меня вперед. - Он велел приготовить комнату для почетной гостьи.
   - Те девушки внизу, - хмуро напомнила я, перескочив через порог и снова остановившись, - наложницы. Они же меня со свету сживут, если меня в первый же день во дворце поселить этажом выше них!
   Лин тяжело вздохнула и закрыла двери за собой. В коридоре стало заметно темнее: лампы из цветного стекла скорее создавали настроение, нежели светили. Они должны были казаться праздничными фонариками из сказки про волшебных джиннов, но сейчас я никак не могла отделаться от ощущения, что ко мне со всех сторон подступают причудливо изогнутые тени, подрагивающие при каждом движении.
   - Тайфа дал тебе работу, - ответила Лин совсем другим тоном, заметив перемену моего настроения, - пока ты будешь заниматься ей, тебе будет не до наложниц, а им - не до тебя. Но если они попытаются что-нибудь сделать, расскажи мне. Я разберусь.
   Лично я предпочла бы разобраться сразу, но уже догадывалась, что услышу в ответ на просьбу позволить ночевать этажом ниже. Да хоть двумя!
   Приказы тайфы, слово тайфы, тайфа, тайфа, тайфа...
   Я вдруг осознала, что сам он не мог не догадываться, какое впечатление произведет его распоряжение в гареме, - все-таки на наивного мальчика Рашед-тайфа не тянул. Кажется, господин и сам рассчитывал, что, пока я буду работать на Нисаля-агу, меня не тронут, - а значит, я буду работать как можно дольше, прилежней и старательней, чтобы придворный чародей не гнушался снова и снова звать меня в свою мастерскую.
   Это здорово напоминало о том, с какой легкостью тайфа нашел подход ко мне самой, сходу предложив за мои труды именно то, чего я хотела больше всего: гильдейское дозволение для Малиха и свободу - для меня. Это отлично объясняло, почему все встреченные мной слуги вели себя так, будто приказы тайфы были весомее слов самого султана.
   Это раздражало так, что я невольно сжала кулаки и стиснула зубы, - но каким-то чудом все-таки сдержалась и не сорвалась ни в крик, ни в слезы. И запоздало поняла, что на такую реакцию тайфа, должно быть, и рассчитывал.
   Я слишком привыкла к тому, что спокойствие, пусть даже и напускное, может быть для женщины иллюзорными доспехами - куда более надежными, чем красота и грация; но человека, который умудрился рассмотреть это во мне, я встретила впервые.
   - Сюда, - устало велела Лин, выдергивая меня из размышлений, и отперла первую же боковую дверь в длинном коридоре. - Только не вздумай здесь шуметь: соседнюю комнату занимает старшая сестра тайфы, а у нее очень чуткий сон.
   Я мысленно распрощалась с порывом прокричать в подушку все, что думаю об их драгоценном тайфе, и вошла в отведенную мне спальню. Лин сонно пожелала мне спокойной ночи и закрыла дверь за моей спиной прежде, чем я успела ответить.
   Я обернулась на звук и бездумно уставилась на затейливую резьбу над дверной аркой. Комната освещалась парой цветных ламп - родных сестер тех, что висели в коридоре, и впечатление они создавали точно такое же: казалось, будто резьба ежесекундно меняется, переплавляется во что-то новое, зловещее и отталкивающее. Порой в причудливых завитках мне мерещились слова и целые фразы, одинаково пустые и бессмысленные, и отвести взгляд мне не удавалось еще долго.
   Без ламп в комнате спокойнее не стало. Я забралась на застеленную кровать, сразу же забившись в угол, прижала к животу подушку и зажмурилась, кусая губы.
   Завтра. Если Рашед-тайфа - человек слова, то Сабир-бей узнает о моих злоключениях завтра, и Малих примчится сюда, как только получит письмо.
   - Завтра будет легче, - сказала я себе с напевной заклинательной интонацией и уткнулась лицом в подушку. - Завтра будет новый день.
   От постели тонко пахло цветочным мылом, и верить в любимую присказку стало чуточку проще - хоть я уже и догадывалась, что на этот раз она поможет мало.
   И, разумеется, не ошиблась.
   Уснуть удалось только под утро, когда край неба на востоке уже начал предательски светлеть, и сложная переливчатая мелодия, вскоре раздавшаяся откуда-то с первого этажа, вызвала у меня вполне естественную реакцию: накрыть голову подушкой и спать дальше. Увы, этому плану было не дано воплотиться в жизнь, но еще полчаса сна я все-таки выгадала.
   А потом явилась разгневанная Лин и отобрала у меня подушку.
   - Вставай!
   С трудом разлепив глаза, я покосилась на вторую думку, но испытывать судьбу не рискнула. С первого этажа доносился многоголосый гам и смешки. Отвратительно бодрые.
   - Вставай скорее! Нельзя заставлять Нисаля-агу ждать! - не отставала Лин.
   Испортить отношения с придворным чародеем в первый же день совместных трудов в мои планы не входило, и его имя сработало лучше любых мелодий и криков. Я поднялась с постели и даже успела умыться, прежде чем в комнату с любопытством заглянула незнакомая девушка. Вчера я ее не видела, но сам факт того, что она расхаживала по третьему этажу, как хозяйка, и безо всякого стеснения могла подвинуть в сторонку гаремную надзирательницу, чтобы рассмотреть новую соседку, говорил за сам за себя. А закрытое шелковое платье с серебряным шитьем и тяжелые серьги с массивными изумрудами только расставляли нужные акценты.
   Я склонила голову еще до того, как это сделала Лин, и не поднимала взгляда, даже когда сестра тайфы подошла вплотную. Только философски размышляла о том, что такую же линию поведения, преувеличенно раболепную и осторожную, наверное, стоило избрать и с самим господином - глядишь, получила бы кровать на первом этаже и не переживала, как ко мне отнесутся настоящие наложницы...
   Сестра тайфы потянула носом воздух и едва заметно приподняла брови. Я втянула голову в плечи: солнце поднялось над горизонтом, и ветер уже принес в город жаркое дыхание пробудившейся пустыни - а возможности сбегать в хаммам у меня еще не было.
   - На женской половине вчера только и разговоров было, что о тебе, - с лукавым смешком сказала сестра тайфы и чуть наклонила голову набок. Тяжелая изумрудная серьга выглянула из-под рыжеватых вьющихся прядей и заговорщически подмигнула ярким бликом. - Пойдем, составишь мне компанию за завтраком.
   Говорила она точно так же, как тайфа: ни единого сомнения в своем праве приказывать, словно иных вариантов, кроме как повиноваться, не существовало в природе. Лин разом растеряла всю свою напористость и даже не заикнулась о том, что я обещана в помощь Нисалю-аге. Пришлось спешно переодеваться в свободное платье с чужого плеча и бежать в покои негласной хозяйки гарема, так толком и не приведя себя в порядок.
   Здесь, впрочем, сногсшибательной красоты от меня никто и не ждал - две служанки, дежурившие у входа, только переглянулись и с заметным облегчением упорхнули вниз, стоило только сестре тайфы небрежно взмахнуть рукой над накрытым дастарханом. Должно быть, понесли благие вести наложницам: новенькая страшна, как смертный грех, напрочь лишена манер и в гареме приличной должности не займет.
   Чистой воды правда, между прочим.
   Покои хозяйской сестры оказались несколько скромнее, чем комнаты самого тайфы, но заметно просторней и богаче моей спальни. Здесь даже был свой балкон, сейчас прикрытый от настырного утреннего солнца резной деревянной решеткой; окна выходили в сад, и смешливое воркование диких горлиц переплеталось с распевкой пронзительно-желтой канарейки в подвесной клетке.
   - Садись, - велела сестра тайфы и повелительно указала мне на ковер у дастархана. - Мне нужна собеседница, а не прислуга. Зови меня "Руа-тайфа".
   Я послушно уселась на ковер, подобрав под себя ноги, и уже приготовилась в очередной раз рассказывать, как вольная горожанка оказалась на базаре, но Руа-тайфа заговорила сама:
   - Не бойся Сааду и Тазид, - посоветовала она и, заметив слегка остекленевший взгляд, пояснила: - Это наложницы моего брата, но они здесь не задержатся.
   - Надеюсь, и я тоже, - ляпнула я прежде, чем успела осмыслить услышанное.
   Тайфа смеялся открыто и беспечно, запрокидывая голову и расправив подрагивающие от хохота плечи; а его сестра, напротив, прятала смешки за ладонью и так лукаво щурила глаза, словно знала какую-то на редкость забавную тайну собеседника - и только из вежливости и врожденной скромности не делала ее достоянием общественности.
   Должно быть, точно такое же впечатление она производила на поварих, потому что готовили для нее не в пример лучше, чем для брата. Пока Руа-тайфа потешалась над моим длинным языком, я успела утащить по кусочку сыра из трех разных тарелок и невоспитанно набила рот маслянистыми оливками, заглушая острое чувство голода: поужинать в покоях господина толком удалось, а Тахир-ага был вовсе не так щедр, чтобы трижды в день кормить строптивых рабынь.
   - Думаю, ты переменишь свое мнение, когда получше узнаешь моего брата, - по-лисьи сощурившись, сказала Руа-тайфа и будто бы невзначай передвинула поближе ко мне пиалу с золотистым медом. Пиалу я одобрила, уверенность Руа - не очень: лично мне вполне хватило вчерашнего вечера, чтобы понять, что с тайфой у меня до крайности мало общего, а его манера вертеть всеми вокруг, словно бездушными куклами, и вовсе могла вывести из себя даже святого пророка. - Может быть, Рашед-тайфа и не прекрасный шахзаде на златогривом жеребце, но у него острый ум и доброе сердце.
   Я поспешила снова набить рот, чтобы ненароком не добавить к этому описанию еще пару характеристик сугубо физиологического толка, о которых родной сестре тайфы знать точно не подобало.
   - Или у тебя кто-то остался на воле? - вкрадчиво поинтересовалась Руа-тайфа и чуть подалась вперед, выказывая неудержимое любопытство.
   Увы, никаких пикантных историй для нее я не припасла.
   - Нет, госпожа, - сдержанно отозвалась я, прожевав оливки. - Среди горожан не так много смельчаков, готовых проявить интерес к арсанийке. Среди магов один отыскался, но мой отчим никогда не был настолько известным мастером, чтобы дать за мной приданое, достойное жены чародея.
   Руа-тайфа задумчиво кивнула и покачала в руках широкую пиалу с чаем.
   - Значит, поэтому ты согласилась остаться? - спросила она, рассматривая свое отражение в беспокойной темной поверхности. - В надежде, что Рашед-тайфа даст за тобой приданое, как за освобожденной наложницей?
   Я поперхнулась возражениями. Приданое - последнее, о чем я думала, когда тайфа приказал остаться во дворце; но, по сути, не роскошным ли приданым станет Малих, когда получит гильдейское дозволение на работу с магическими свитками? Ведь вольным ему не быть...
   - Проблему с нехваткой смельчаков не решит даже приданое, - все-таки заметила я и только потом сообразила, что оправдываться мне точно не с чего: в конце концов, я не собиралась разбить тайфе его "доброе сердце" за сундучок с золотом. Рашед-тайфа сам определил меня в работницы, а не в наложницы, что уже даровало уверенность в его похвальном здравомыслии. Тем не менее, признаваться в этом вслух я поостереглась: Руа младшего брата явно обожала и столь прагматичного отношения не оценила бы. - Да и к чему тайфе я? - с напускной скромностью спросила я и развела руками - как по заказу, нарочито неухоженными.
   Руа-тайфа взглянула на меня поверх пиалы, неодобрительно качнула головой и ответила ровно то, что я ожидала услышать:
   - Ему виднее, - и в ее голосе звучала такая железная уверенность в брате, словно он ни разу в жизни не совершил ни единой ошибки.
   Я предпочла не вступать в споры, и Руа-тайфа милостиво отпустила меня в мастерскую придворного чародея, - но, кажется, потеряла веру в меня так же, как и я - в человечество в целом.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"