Ахадов Эльдар Алихасович : другие произведения.

Siberian Story

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  СИБИРСКИЕ РАССКАЗЫ љ
  
   Вместо предисловия
  
   "Сын мой! Если ты поручился за ближнего твоего и дал руку твою за другого, - ты опутал себя словами уст твоих, пойман словами уст твоих. Сделай же ,сын мой, вот что, и избавь себя, так как ты попался в руки ближнего твоего: пойди , пади к ногам и умоляй ближнего твоего; не давай сна глазам твоим и дремания веждам твоим; спасайся, как серна из руки и как птица из руки птицелова."
   Глава 6 стих 1 - 4 Книги притч Соломоновых
  
   "Дурно, дурно" - говорит покупатель, а когда отойдёт, хвалится."
   Глава 20 стих 14 Книги притч Соломоновых
  
   "Возьми платье его, так как он поручился за чужого; и за стороннего возьми от него залог."
   Глава 20 стих 16 Книги притч Соломоновых
  
   "Не будь из тех, которые дают руки и поручаются за долги. Если тебе нечем заплатить, то для чего доводить себя, чтобы взяли постель твою из-под тебя?"
   Глава 22 стих 26 - 27 Книги притч Соломоновых
  
   "Не хвались завтрашним днём, потому что не знаешь, что родит тот день."
   Глава 27 стих 1 Книги притч Соломоновых
  
   " Видал ли ты человека, опрометчивого в словах своих? На глупого больше надежды, нежели на него."
   Глава 29 стих 20 Книги притч Соломоновых
  
   "Лучше тебе не обещать, нежели обещать и не исполнить."
   Глава 5 стих 4 Книги Екклесиаста
  
   "Кто наблюдает ветер, тому не сеять, и кто смотрит на облака, тому не жать."
   Глава 11 стих 4 Книги Екклесиаста
  
   "Чего ещё искала душа моя, и я не нашёл? Мужчину одного из тысячи я нашёл, а женщины между всеми ими не нашёл."
   Глава 7 стих 28 Книги Екклесиаста
  
   "Нет памяти о прежнем, да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после."
   Глава 1 стих 11 Книги Екклесиаста
  
   "Участь сынов человеческих и участь животных - участь одна: как те умирают, так и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом... Всё идёт в одно место: всё произошло из праха, и всё возвратится в прах."
   Глава 3 стих 19 - 20 Книги Екклесиаста
  
  
  
  
   Список рассказов Э.Ахадов
  
   1. Зван-гора.
   2. Война колдуниц.
   3.Приближение.
   4. "Остров Грёз".
   5. Волки.
   6. Ора-суг.
   7. Ключ Тота.
   8. Перья.
   9. Кифа.
   10. "Долюшка несчастная".
   11. Несостоявшееся письмо.
  
  
  
   Зван-гора.
  
  
  
   - А я вам говорю - есть там пещера! Ну, как это "нет"? Ну , и что? Ну, ходили вы там двести двадцать раз, там не только вы ходили, там и до вас и без вас много народу перебывало ... Только не каждому то место открывается! Не каждому!... Почему мне открылось?.. Да, потому что... Это... А шут его знает! Буду я ещё тут с вами гадать! Открылось и открылось. В роду у нас люди были простые, работящие... Червоточины в нас нет ... Может, поэтому? Не завидовали никому никогда. Работали и работали. Знали, каким потом честный хлеб достаётся. - Егорыч, а можно кому-нибудь ещё ту пещеру увидеть? Ведь всё вокруг с пацанами излазили, везде тусовались, и по Зван-горе чуть не каждый день ходим, всё о ней слыхали, а видеть там - ничего не видели... Только один ты остался из тех, кто ту пещеру видел и сам в ней побывал... Ну, будь человеком! Своди нас туда хоть разок , покажи! Мы и отстанем. И смеяться не будем... Честно-честно!..
   - Это вы-то , оглоеды, смеяться не будете?! Ну, да!... Нет у меня к вам веры никакой! Вы ж , безобразники натуральные... Сколько раз вы надо мной смеялись? Сколько озоровали, бесстыдники?.. Я вас спрашиваю!!
   - Да ладно, Егорыч, наезжать-то... Мы ж по-честному хотели. Правда, Вовка? Хотели по-честному?...
   - Правда!.. Своди нас туда, Иван Егорыч! Паж-жа-луста!..
   - Ну, ты глянь в Вовкины глаза! Смотри, как парень в пещеру хочет! Раньше титьку у мамки так не просил!.. А тебя просит. С уважением. Да, Вовк?..
   - Эх, ребята, замучили вы меня!.. Лучше отстаньте!... Не верю я вам. Не верю!
   - Ну, ладно, Егорыч... Ты уж на нас не обижайся. Мы даже думали тебе ... может... денег предложить? Ну, это... как за работу, в общем... Как проводнику - за труд как бы...
   - Деньги?.. Мне?!.. Ах, вы!.. А, ну, марш отсюда! Чтоб духу вашего здесь не было!.. Вот же поганцы какие!.. Ну, я тебе, Митька, припомню!.. И чтоб мимо ворот моих!.. Чтоб!.. А-а.. Ну, вас , к едрене-фене!..
   Поганцы такие: всё на деньги переводят. А? И откуда в них это? Паразиты! Особенно Митька Лалетин! Вовка-то , ладно, пацанёнок ещё. А тот!.. Бугай здоровый! И шебутной - в отца! Ох, Генка Лалетин, Геннадий Иваныч не знает! Ох, он Митьку исполосовал бы ремешком-то по жопе!.. Ви-идел я, как Митюня с такими же как сам, охламонами, водочку-то за огородами попивал... Поди и покуривал!... Не могёт быть, чтоб их мамка про то не знала! Значит, выгораживат... Генка дознается, ну, и влетит же поганцу! Батя на двух работах вкалывает, а сынок, значит, водочку... И Лалетихе достанется. Жалко её, да, что поделашь? " Кошка скребёт на свой хребёт".
   - Иван Егорыч!..
   - Чего тебе, Вовка? Что за братцем-то своим не побёг? Думашь, не знаю, что он за огородами делат? А кто прошлым летом мне на лысине зубной пастой крест нарисовал? Да ещё ведь кружочком обвели! Думашь, Егорыч не догадался?.. Самый жаркий день был в году! Ну, вздремнул я чуток возле своих облепих в своём саду... Кому какое дело?! Да, ладно, не мотай головой!.. Знаю, что братец тебя надоумил. У самого - тямы бы на то не хватило.
   - Не я это...
   - Не ври! В глаза смотреть!.. Вот так. Что? Голова опускается? Значит, не совсем ты ещё спорченный?.. Уже хорошо.
   - А про пещеру расскажете?..
   - Ишь, навострился!.. Ладно, расскажу. Слушай, только не перебивай, не то по шеям получишь... Значит, так. Чтоб тебе жизнь мёдом не казалась, рассказывать я тебе начну с самого начала, про которое ты думаешь, что ты его знаешь... Ничего подобного! В этой истории никто не могёт знать всего. Никто! Кроме Господа Бога!
   А было так: давно ещё, лет, поди сто пятьдесят назад, если не больше, проходил в наших краях тракт купеческий. Как раз промеж Малой да Большой Зван-горами. И поселились там, в пещерах, лихие люди, душегубы. Шайка. Разбойничали. Атаманами у них два брата были, два Ивана: старшой да меньший. Слыхал про золотых зайцев-то?..
   - Не-ет... Из золота , что ли?..
   - Ну, да! Людей так работящих называли. Старателей. Уходили они в одиночку в тайгу за лучшей долей, золотишко там мыли. Работа тяжёлая. Впроголодь жили. А потом с добычей к людям возвращались. Только мало кто из них разбогател. Грабили их. Охотились на них, как на зверей. Отнимали у них золото, а самих - убивали. Приходилось им выходить из тайги тайно, петлять, как зайцам. Оттого их и прозвали в ту пору "золотыми зайцами". Вот на них и охотились братья Иваны с подручниками своими. Много они людских душ загубили. И купчишками, конечно, не брезговали, грабили всех подряд, кто попадётся.
   Только сколь верёвочке , говорят, не виться, а концу - быть. То ли облаву на них жандармы устроили, то ли сами они друг дружку поубивали-перессорились: но кончилось их время.
   Время-то кончилось, а слухи пошли, что спрятано в пещере под Зван-горой кровью омытое, награбленное золото. Нашлись, конечно, охотники . Начали его разыскивать Говорят, находили даже чего-то в разных местах. Но мало. Основное-то место никому в руки не давалось. Будто исчезла та пещера с лица земли! Начисто.
   Стали поговаривать, что дружили братья с духом Зван-горы, с хозяином, значит, и просили его напоследок зорко стеречь своё золото, не выдавать никому. И заклятье наложили. А кто шибко искать будет: либо сгинет, либо умом тронется!.. Да-а...
   Мать моя, покойница, царство ей небесное, сказывала мне: в девках, ох, бойкая была! В те времена ( уже советская власть началась) открыли у нас рудник золотой. Как раз неподалёку от Зван-горы. Ну, ты там по штольням лазил, знаешь. До войны-то он гремел! Ого!
   - На всю Россию?
   - На весь Советский Союз, дурак! Историю учить надо! Вроде ведь немного времени прошло, а вы, пацаньё, уж и не знаете ни черта! Куда учительница-то смотрит?! Запоминай, Вовка, пока я жив. Не станет меня, вырастешь, вспомнишь Егорыча . И за свои проказы стыдно станет. Вот, помяни моё слово! Так оно и будет!..
   Так вот, мать моя с подружками на Зван-гору тогда по ягоду ходила. Полный короб брусники набирала. Это после смены! Она ведь на шахте стволовой работала, за клетью следила, за подъёмником значит. А тогда на работе пахали по-комсомольски - на совесть. Сейчас и близко того нет!... И неподалёку от тропы, где вы бегаете, в войнушки играете, в Чечню эту дурацкую, завидела она покрытый мхом камень. Присела на нём передохнуть. А камень ... провалился! То ли промоина, то ли яма под ним оказалась, а сбоку так в той яме - скала обнажилась. А в ней - трещина. Проход как бы...
   Ну, матушка тогда - девка смелая была - комсомолка, активистка, ударница, во всякие пережитки прошлого не верила. Созвала она подруг, показала всё, место это платком своим пометила... Повязала его на лиственницу, которая возле ямы росла.
   На следующий вечер после работы девчонки парней с рудника с собой позвали. Решили они вместе в трещину войти, обследовать там всё: поняли, что там пещера раскрылась.. Взяли они с собой аккумуляторы шахтные, с какими горняки под землю спускаются, свечей набрали ещё. Ну, и пошли с песнями да с шутками, как обычно девки с парнями ходят: на прогулку вроде, на экскурсию...
   Сначала им зал открылся. Довольно широкий. И потолки - высо-око так! А потом из зала - как бы колидор пошёл. Всё уже да уже... Кое-где протискиваться приходилось. Недолго они там были. Никак, говорила, не больше часа. Вдруг лампы чахнуть начали, аккумуляторы сели. В шахте-то они на шесть-восемь часов рассчитаны. Вроде заряженные были. А тут садиться начали. Оказалось, что и свечи у них прогорели почти...
   А тут в пещере расширение началось, только они хотели в него идти, как оттуда загудело что-то. Потом крик был - жуткий такой. Мать про него как вспоминала - сразу с лица менялась. Будто мучают кого-то, убивают... И рыдания. В голос... А следом - земля под ногами у них затряслась. И вихорь чёрный из темноты - как налетит!.. Говорила, вихрь этот крутил их, крутил и выталкивать начал. Напугались все в усмерть! Вышвырнуло их вихрем из пещеры-то! Одного за другим: как семечки! Мать говорила, только она Божий свет увидела - упала в траву и сознание потеряла! И все они одновременно сознания лишились... А ведь их там человек пятнадцать было, не меньше! Во-от...
   Очухались они, оглянулись: а трещины той нет! Обвалилось всё! Пробовали разгрести. Куда там! Ещё пуще валиться стало. Осыпалась земля: и скалы уж не видно. Вот тогда-то и припомнили историю про братьев-разбойников...
   - А ты, Иван Егорович, как? Ты же говоришь, сам там побывал?..
   - Э...То опосля было. Много лет прошло. Война кончилась. Сталин умер. Я уж годов на семь старше твоего Митьки был. Взрослый мужик. Послали меня, зачем не помню, в райцентр. Председатель коня дал. Колхоз у нас был: "Заря коммунизма" назывался. Ты хоть слыхал про коммунизм-то? А? Чего молчишь?..
   - Ты лучше про пещеру расскажи...
   - Эх, ты! Неуч! Распустил вас Геннадий-то Иваныч!.. Ладно, лопоухий, слухай дальше. В райцентре я припозднился. Темнеть начало. Обратно еду, погода испортилась. Ну, я свернул напрямки между Зван-горами. Ветер гудит. Деревья шумят. Конь храпит. Вижу : впереди маячит кто-то: тёмный, большой. Вроде мужик. Думал: догоню, курева спрошу у мужика-то.
   Догоняю. Ага. Окликнул даже. "Закурить," - говорю, - " не найдётся?" Глядь: а это медведь. Как заревёт он! Конь шарахнулся, меня сбросил. Я об дерево шибанулся и со страху сознание потерял. Очнулся на рассвете: холодно стало. Сыро.Роса кругом. Туман.
   Очнулся. Гляжу: вроде камень большой напротив меня, а за камнем на взгорке - дыра в земле. Но, не нора, а поболе будет. И с чего, не знаю, полезть туда решил, посмотреть. Дурак же молодой, чего там!
   Пролез туда, в дыру эту. А там расширение. Явно. Спичками маленько почиркал: точно, потолка даже не видно. Ну, дальше лезти не стал: сообразил хоть, что освещение у меня хиловатое. Но дури хватило "ау" крикнуть. Тут такое началось!.. Всё вокруг сыпется! Стон жуткий прям из-под земли... Никогда того не забуду!.. Ух! Аж мороз по коже!.. И вихрь поднялся. Да как швырнёт меня! Раз!.. И второй!.. И наружу меня выбросило. Как взрывом... Со страху думал, что и дух из меня вон... Да нет. Очухался. Зашибло только маленько. Домой побёг. Не оглядывался даже. Тут не шибко-то и далеко. Сам знаешь.
   Дня три меня колотило со страху-то. Матери рассказать пришлось. Она мне строго-настрого тогда наказала в ту сторону не ходить.
   Ну, как не ходить?! Конечно, пошёл. Только не нашёл я там ничего больше. Сколько потом ни искал : не нашёл. Я ж вам с Митькой объясняю-объясняю. А вы всё понять не хотите: пещера та существует. Только открывается она редко. И входить в неё опасно. Нелюдью оттуда тянет. И не всякий её найдёт. И не всякий в неё войдёт... И не всякий потом выйти сможет...
  
  
  
   Война колдуниц.
  
   Мы, уходя от слов и обязательств,
   Оглянемся: стоит Судьба с мешком
   И потихоньку давится смешком
   И курит козью ножку обстоятельств...
  
   -И вот тогда-то у них и началась война!...
   - Когда "тогда"? Какая война? Ой, чё ты, дед, буровишь-то?..
   - Вот что знаю, о том и говорю! За сколько купил, за столько и продаю. Война, я тебе, Федька, говорю, самая настоящая началась! В самый солнцеворот, в "страшные" вечера между новогодьем и крещеньем!
   -Да, ну, брехать-то! В солнцеворот - согласен. Только не в "страшные" вечера, а в страстную неделю перед пасхой!
   - Вот ты меня, старика, будешь учить!.. Да ты хоть кого спроси, хоть куму мою!..
   -Кого? Бабу Аришу, что ли? Ага, помнит она!.. Ты у ней какой сегодня день спроси, она тебе нагородит. У неё куры по три раза в день несутся, а потом замуж хотят.
   -Ну, и не буду тогда тебе ничего рассказывать, раз ты умный такой. Ишь, выискался. Вчера вылупился, а сегодня уж всё знает...
   - Ладно, дед. Бреши дальше. Интересно же.
   - Не буду. Это пёс брешет, а я правду говорю.
   - Ладно, ладно... Пусть будет правда.
   - Тогда не перебивай. И гармошку свою убери подальше. А то звону от неё много...
   - Ладно, убрал.
   - А налить? Глянь: у меня уж и стопочка пустая.
   - Да, тебе ж, дед, много-то нельзя. Сейчас окосеешь ведь, заговариваться начнёшь и уснёшь ещё...
   - Вот это - не твоё дело! Налей-ка. Ну-ка, ну-ка, во-от столько и хватит. Дед меру знает, не то что вы, молодёжь, пьёте да дуреете. А с нашего самогона даже похмелья не бывает. Сам знашь - как слеза.
   - Ага, вонючий только.
   - Ну, и что. Не нравится - не пей. Мал ещё...
   - Так ты говоришь: Степаниха у Петровны огород перекопала? Ну, и что? Сам себе противоречишь, дед! Зимой-то кто копает?..
   - Фёдор! Последний раз говорю: заткнёшься ты или нет?!.. Ты чем слушаешь? Задницей, что ли?! Я ж тебе объяснял про то, что раньше ещё было! До настоящей войны. С чего у них всё началось, по-русски говоря. Ты пойми: жили мы когда-то тихо, мирно. У нас, у чалдонов, волхидок прежде отродясь не бывало. Степаниха-то у нас пришлая, только живёт здесь уже долго. А раньше, по моей ещё молодости, не было её. И Петровна - пришлая. Она ещё поздней приехала с сыном-то. Ты что? Забыл поди? Помнить должен!.. Хотя нет. Тебя ещё и на свете-то не было. Сын-то ейный лет на десять тебя старше будет, так ведь?
   - Ага, "на десять"!.. На пятнадцать не хочешь?
   - Вот то-то и оно... А у Степанихи Нюрка уж взрослая была: ух, колдовка настоящая! Я её глазёнки как увидел - сразу понял. На меня глядит, а в зрачках-то моего отражения не видать. Чисто омуты. И чудно, и жутковато... А раз ты такой недотёпа, то я повторю для тебя кое-что с самого начала... Ну-ка, налей-ка...
   - Да, ты чё, дед! Только что ж пили!...
   - Лини, лини, тебе говорю! Да помалкивай... Во-от... Дай-ка картошечки со сковороды... Да хватит тебе! Мне ж закусить только, куда навалил столько-то! Во-от... Слушай, значит. Собралась как-то Петровна в своём огороде лук с репой садить. А чует, что Степаниха-то - глазливая баба. Они ведь, волхидки, всё друг про дружку чуят! Так то ж ещё доказать надо. Садит она, значит, глядь: Степаниха прётся. Ну, там "здрасьте - здрасьте", тудым-сюдым... Ага, а сама-то копает да садит. А Степаниха-то её огород всё нахваливает. Ну, поболтали маленько да Степаниха дальше пошла. А через час как Петровна-то садить закончила, подходит к её забору Степаниха и молчком банку червяков ей в огород сыпет. Высыпала она всё, что в банке было в Петровнину землицу, перекувыркнулась троекратно да и оборотилась свиньёй. Забежала свинья в огород и давай там всё перекапывать рылом-то. А Петровна углядела и давай свинью палкой охаживать да крапивой стегать! Знает ведь, чем надо!
   Наутро Степаниха-то вся в синяках была. Лежит в избе своей, охает, с полатей встать не могёт. А Петровна-то и зашла. В гости как-бы... Ага. "Ох, да что с тобой, соседушка?!" "Ой-ёй! В подпол лазила, чуть не убилася!.."
   - Дед! А ты сам-то часом не ворожишь втихаря? Откель у тя этакие познания, а?
   - Оттель. Поживи с моё, помыкайся. Ага...Ну, живут они эдак дальше. А Нюрка у Степанихи девка-то на выданье была. И присватался к ней тут один парень, не из нашей деревни, конечно. Из нашей-то её бы никто не взял. Побаивались тогда ещё... Петровна-то виду не показыват , а сама задумала нечистое дело. Сваты сговорились. По осени свадьбу играть решили. Как поехал свадебный поезд, тут Петровна себя и выказала. Наговор такой есть : с горошинами. Сказать надо: " Девять горошин, десята невеста - конь ни с места!" И кони-то встали, как вкопанные и не идут! Очумели кони-то заговорённые! Вот страху-то было! Ага!..
   Степаниха сразу поняла чьих это рук дело. А молчит сама-то. Ох, недобрые они все. До-олго свои обиды копят. Да всё равно себя проявят. Злость в них особая, ведьмовская. Нюрка опосля всё ж замуж-то вышла , от мамки уехала. Да говорят, недолго ейный супружник протянул . Отдал Богу душу. И осталась Нюрка одна с малым дитём. А у колдуниц - оно почти всегда так. Я по-другому чтоб - и не слыхал чего-то. Не терпит рядом с ними душа человеческая. Сохнет.
   Начала Степаниха грезить. Это по-ихнему, по-волхидски. У нас, на Ангаре, в прежние времена и не знали такого. Ворожить ,значит, начала на соседку на свою втихаря-то. Глядь: через какое-то время Малышка, корова Петровнина , блудить зачала. Не идёт домой - и всё тут. Одичала. Убежит в елань и стоит там недоёная. Мычит только. Громко так. Жалостливо. Кто слыхал, говорят, аж , плачет будто. А домой - не идёт. Ну, ни в какую! Поймать её Петровна пыталась... Кого! Как хозяйку свою завидит: бежит прочь, только копыта сверкают.
   Тут и зима пришла. Сгинула корова у Петровны. Бают, волки её извели. Ну, да, волки! Куда уж...Дай-ка , Федюня, спичку деду. Подымить маленько хочу.
   - Так у тебя ж курево кончилось, вчера ещё. Сам жаловался! - А! Ну, да!.. А ты уважь меня, Феденька. Угости. Я-то знаю, что у тебя заначка есть. Угости-ка "Беломорчиком"...
   - Ох, и ушлый ты, дед. Ладно, бери. Скажи только, что дальше-то было?
   - Дальше-то?... А дальше самое то и началось только... Попросила Петровна у Степанихи молока. Да ещё на пропавшую Малышку наплакалась той. Будто не понимат, откуда ветер-то дул. Прикинулась, в общем. А Степаниха ей вроде как даже сочувствует. Охает да ахает, язычком своим змеюкиным цокает. Самой-то поди, ох, как приятно! Вот они, волхидки-то, какие! Сроду вида не показывают! Обе! Посидели они, языки свои бабьи почесали. А напоследок Петровна-то опять про молочко напомнила. Слёзно так. Дай, мол, соседушка молочка твоей Зорюшки испить. А ту, видать, аж, раздуло от гордости. Совсем с ума спрыгнула. Знала ведь, что нельзя из дома сторонним своё отдавать! Тем более - колдовке. На силу , поди, свою понадеялась. Ну, молоко-то она подсолила, конечно. Полагается так, чтоб корову не сглазили. А с широкого плеча взяла да впридачу Петровне ещё и масла коровьего дала. А вот масло-то нетронутое у ей было.
   Воротилась Петровна домой. Не знаю, что она там наговаривала, да и знать не хочу. Страшно это знать-то. Грех большой. Только в конце наговора воткнула она нож в принесённое масло. А из масла-то кровь брызнула! В общем, сдохла корова у Степанихи. У ней ещё другая была, кроме Зорьки. Бурёнкой что ли звалась... И у той молока стало чуть. Не больше кружки давать стала. Начала Степаниха рыскать, вынюхивать. Глядь, а в хлеву у ней при входе в потолок нож воткнут! Всё ясно! Как раз "страшные вечера" начались. Пошла Степаниха прямиком к Петровне. Глаза у ей бешеные, кого встретила бы - живьём съела! Избу , прям, не стучась распахивает: а там Петровна сидит, молочко попивает! И в вёдрах у неё молоко, и в банках - сметана. Кругом, короче... Ну, тут уж наорались они. И подрались даже!.. Ой, что было! Изба петровнина ходуном ходила! Выбежала оттуда Степаниха, на кобеля соседского накинулась. Зашипела вся. Оторвала собаке голову живьём! Глазищи у самой горят! Собака-то на цепи сидела. Тявкнуть не успела, как головы лишилась! Ненавидят волхидки собак, потому что те нечисть чуят и выдать их могут. Ни у Петровны, ни у Степанихи - у самих сроду собак не водилось! Кх-кх-кх... Табак крепок для меня... Кх...
   - А ты не кури. Курить - здоровью вредить.
   - Эх, малой ты ещё... Учить меня. А что не вредно по-твоему? Жить - оно ведь тоже не всегда полезно бывает. Кх-кх... Крепко Степаниха Петровну уделала. Ох, крепко! Та с постели не вставала. И умереть не могла. Тяжело волхидки помирают. Ой, тяжело!.. Не берёт , видно, Господь нечестивые души. Мучает, а помереть не даёт. За грехи тяжкие... Сын её и врачей приглашал, и лекарей, и знахарей... А на Степаниху мы всем селом жалобу написали тогда, помнишь? Или ты ещё малой был?
   - Не-е!.. Это-то я точно помню. И как с района приезжали. Даже это помню! Она ещё клялась да плакала... Вот только не понял я, почему её не забрали, не посадили?
   - Ну!.. Тогда ничего ты не понял! Петровна просила её не трогать. Даже подписалась, что прощает.
   - Да ты что?! А зачем?
   - То-то и оно что "зачем"!... Не хотела значит! Она её сама наказала. Да так наказала...Никакие прокуроры так наказать не могут. Ходить-то она сама уж не могла, а сына тайно упросила. Не хотел сын в дела её лезть. Да, видно, мать пожалел. Выкрал он для матери ( уж не знаю - как исхитрился!) фотографию у Степанихи. У неё их особо-то и не было... Может, где старую с паспорта?.. Шут его знает... Ну, выкрал, короче. И та наколдовала чего-то на вражье изображение. Заговор сделала. Жуткий. На смерть. Да не простую. А с такими мучениями, с такими пытками!...
   Степаниха помирать начала. Крутит её всю, колдобит. Будто пытают её огнём невидимым! Раны у ней сами собой открываться начали. Гной потёк. Опухла вся... А умереть не могёт! Пустила её, короче, Петровна, по ветру. Вот так у них, у волхидок, дока на доку пошло всё...
   ... Думали мы, думали всей деревней тут: мужики, бабы особенно, все ,в общем... Даже в чужую деревню гонца засылали к другой колдунице, чтоб вызнать: как нам двух баб от мучений избавить. Надоумили нас. Сказали, что хомут надо через них протаскивать. Три раза пробовали. Бесполезно всё. А в другой раз разобрали над мученицами доски с потолка. Ну, чтоб душам их легче уходить было. Вот это-то и помогло. Я сам разбирал: и у Петровны, и у Степанихи. На третий день померли обе. Успокоились...
   - Да-а... Ну, дела у нас были!... И хорош же ты , дед, страхи расписывать. Тебя на ночь слушать даже того... боязно. Лучше на гармони сыграть. "Голубёнок белай, больше так не делай!..." Ага! Давай-ка , дедка, выпьем с тобой ещё по маленькой?! За твой живописный, как говорится, рассказ! Не знаю, как ты, а я наливаю...Эй, дед! Что затих-то?.. Дед!.. Деда!!.. Спишь, что ли? Ну-ка, потрясу его... Да ты холодный!.. Дед!.. Де-ед!!.. Ты ж курил только что!.. Папироса к губе приклеилась... прилипла... Деда! Дедуня!.. Господи!... Да, что ж это!.. Да ты ж... умер.
  
  
  Э.Ахадов
   Приближение.
  
   А там ,за пристанью, ещё снуют китайцы,
   Там пальмы шепчутся под ветром при луне,
   Трещат кузнечики, и умирают зайцы,
   И львы храпящие волнуются во сне...
  
   Она жила во дворце. За ажурными арками посреди просторного мраморного зала струился фонтан. Из вечнозелёного сада она спускалась по покрытой пурпурными коврами белоснежной лестнице, подходила к фонтану, присаживалась на прохладный край его каменной чаши и слушала тишину. Дыхание знойного ветра, шелест листвы, пение птиц, нежное журчание воды - каждый звук эхом разносился под высокими сводами. У неё были голубиные глаза...
   Вести от принца приходили всё реже. Где-то там, далеко, в горах его армия вела бесконечную изнуряющую войну с магами и чудовищами. А она лишь терпеливо ждала. Ждала звонкоголосых герольдов, цокота конских копыт, шороха знакомого плаща и стремительных шагов за спиной...
   Каждое утро она принимала ванны из тёплого парного молока. Певцы, музыканты, танцовщицы, шуты и поэты услаждали её зрение и слух. Знаменитейшие живописцы и скульпторы стремились запечатлеть её образ в своих лучших работах. Искуснейшие кулинары создавали для неё подлинные шедевры. Учёнейшие лекари следили за её бесценным здоровьем.
   Однажды, в забытьи ожидания ей привиделось огромное алое солнце за морозным окном, дымно-багровые сумерки и её, освещённые закатом, словно облитые кровью, руки!
   Она вскрикнула в ужасе и проснулась от сильнейшего удара головой о чугунную батарею отопления, возле которой спала на расстеленном на полу матрасе. "Привидится же такое !" - подумала Шурочка , морщась от боли.
   Её муж, механик Алексеев, второй месяц как был в командировке в этом, как его, Тырны-аусе что ли. Только они затеяли ремонт в своей трёхкомнатной квартире на Карбышева: сгрудили в кучу всю мебель, кровати, ковры и шмотки, завезли стройматериалы, как он тут же и укатил. Заусило. Впрочем, это в его духе... Тогда была сносная погода, было настроение, а теперь - ноябрь: по-европейски вроде ещё и не зима, а по-нашему, по-красноярски - уж точно не осень. То давление на улице скачет, то батареи подворачиваются. Головушка моя бедная!
   Ведь только свекруха Светку с Вовкой к себе на выходные забрала, только я их проводила, как к вечеру свет отключили. Ну, прям, как назло, ну, я не знаю!.. Ни книжку почитать, ни телик посмотреть. Взяла да и легла спать пораньше. Приснится же всякая дребедень. Форточку приоткрыть, что ли? Батареи раскочегарили так, что дышать нечем. Вонища-то какая! Чем это там с коридора несёт? Опять, поди, Митяева химичит, с-стерва! ( Дверь рядом сбоку на площадке). Ума на копейку. На той неделе мне дохлую крысу под дверь сунула. Думала, не пойму кто, ага! Вот у неё морда была, наверное, когда она эту крыску из своего почтового ящика доставала! Хе-хе... Уй, больно-то как, а! Всё-всё-всё. Спим.
   Очнувшись от наваждения, она тут же забыла о нём. Лишь невнятная тревога растворилась в воздухе да влажный ветерок пошевелил верхушки олив... Она прогнала фрейлин, запретила придворным видеть себя. Только два свирепых мавра, охранявших её покои, слышали иногда лёгкую поступь своей госпожи.
   Вестей всё ещё не было. Она почти не притрагивалась к пище, которую прислуга незаметно оставляла для неё в трапезной. У неё развилась мигрень, но ни один лекарь не смел переступить порог дворца и нарушить её запрет. Ночью в опочивальне среди влажных от слёз подушек она беззвучно повторяла дорогое имя, взирая с тоской на убывающий лунный серп.
   Вдруг неясный едва различимый шорох привлёк её внимание. Звук доносился из мраморной залы с фонтаном. Она зажгла свечу и, осторожно ступая, направилась туда. Посреди зала из фонтана вместо воды струями изливались бесчисленные шуршащие насекомые. Мириады рыжих жесткокрылых тварей расползались и разбегались вокруг. А из самого горла фонтана, как из чрева, выбиралось исполинское чёрное насекомое.
   Она упала без чувств ... и опять ударилась головой об эту чёртову батарею! Это ж надо - тем же больным местом удариться! Голова раскалывается. Воды, что ли, сходить попить? Опаньки! А что это в детской комнате треснуло? Там же пусто! Ой, нехорошо как-то!.. А теперь - в коридоре! Старые половицы совсем рассохлись. Вот с чего ремонт надо было начинать! А то - так: косметика одна. Вернёшься с командировки, я тебе, Алексеев, припомню, ты у меня попляшешь, механик хренов. Ой, головушка боли-ит! И дышать нечем, во рту какая-то пакость. Нет, всё -таки воды надо попить. Где там у Вовчика свечечка? Ага, один огрызок мамке оставил, поросёнок! Спички над плитой кончаются. Завтра купить - не забыть...
   Да что это такое?! Откуда?! Не было же их у меня никогда!.. Я ж терпеть вас не могу! Гады! Тошнит-то как, Господи! Хоть бы кто-нибудь рядом...Хоть голос...
   В раковине и вокруг - всюду кишели рыжие тараканы. Их становилось всё больше. А там, в отверстии, куда обычно стекает вода, словно доисторическое Нечто, шевелила усами чёрная тараканья голова. Шурочка взвизгнула, не помня себя рванула назад, споткнулась на пороге комнаты, и, падая, ударилась головой о косяк двери.
   Она очнулась на холодном мраморном полу. Насекомых не было. Где-то в саду мирно звенели ночные цикады. Голова, словно сдавливаемая изнутри стальным обручем, раскалывалась от боли. Её подташнивало. Пошатываясь, она встала, опершись о край каменной чаши. Ей показалось, что где-то далеко-далеко зазвучали трубы . Но это был не знакомый приветственный клич герольдов, а нечто иное. Трубы были чужими с низкими и хриплыми голосами. Эти голоса приближались! Затем послышался цокот конских копыт. Сердце отчаянно задрожало. Внезапно она поняла, что находится во дворце совершенно одна: придворные, слуги, стражники - всё исчезло куда-то...
   Незнакомые всадники, звеня доспехами, спешивались у входа. Но вдруг они расступились и в дверном проёме освещаемая луной появилась исполинская чёрная фигура. Нечто, звеня шпорами, вошло в зал и, сбрасывая на ходу плащ, направилось к ней. Ледяной озноб охватил всё её существо. Дыша смрадом, ощупывая всю её снаружи и изнутри огненными глазами, на неё надвигалось омерзительное мохнатое чудовище! Жуткие лапы с огромными кривыми когтями вцепились в неё... Последнее, что она запомнила в своей жизни, был пронзительный, словно вспышка молнии, нечеловеческий вопль и оглушительный железный грохот.
   Вся дрожа от холода и ужаса, Шурочка очнулась и медленно поднялась. Она стояла посреди комнаты лицом к коридору, до рези в ушах вслушиваясь в тишину. От стены до стены прополз отсвет далёких фар. Кровь толчками стучала в висках. Вдруг явственно послышалось, как за спиной Нечто царапнуло оконное стекло. Шурочка застыла:
   - Это они! Нет... Неужели всё это правда?!
   Звук повторился, мало того, он стал настойчивей. Но ведь четвёртый этаж, такая высота, ведь этого не может быть!.. И всё же Это - было.
   Она не могла заставить себя обернуться. Не оставалось ничего, как только стоя смотреть в пустую ободранную стену:
   - Нет, нет, нет! Только не оборачиваться! Только, только... На что я надеюсь? Мне же некого звать! Оно услышит меня первым!..
   Звук становился всё явственней. Нечто неумолимо царапало дрожащее оконное стекло. Внезапно в свете фар на стене она увидела жуткую тень мохнатой руки с огромными когтями на пальцах, тянущуюся к раскрытой форточке.
   - Этого не может быть! Нет!! - Шурочка крепко зажмурила глаза, вновь раскрыла их: рука продолжала тянуться, растягиваясь по стене всё дальше и выше. И тогда она закричала так, как не кричала ещё никогда в жизни! И, словно вторя ей, там, за её спиной, раздался ужасающий жестяной грохот и дикий нечеловеческий вопль, эхом разнёсшийся по всем закоулкам двора...
   Обезумев от ужаса, Шурочка влетела в детскую комнату, дрожащими непослушными руками раскрыла окно, взобралась на подоконник. Там, позади неё, в спальной комнате жуткое Нечто пролезало сквозь распахнутую форточку! Она слышала это так явственно, как не может быть ни в каком сне, а только здесь, в жизни, Наяву.
   - Господи! Хоть бы одно окно горело! Хоть бы где-нибудь!.. Люди!!!...
   Но вокруг только непроглядная тьма, всё спит. И лишь одна она, Шурочка, обдуваемая морозным ветром с хлопьями невидимого снега, стоит на самом краю распахнутого окна! Шурочка услышала, как неотвратимое Нечто шлёпнулось на пол и застучало своими копытцами по скользкому линолеуму, покрывавшему рассохшиеся деревянные полы. Оно знало, где найти её...
   Сердце бешено колотилось в груди. Идущая кругом голова разрывалась от невыносимой боли. По щекам поползли слёзы. Разом обессилев и обмякнув, она зажмурилась и, как бы нечаянно, - соскользнула вниз... Туда - где лишь стремительный ветер да хлопья снега...
   Снег изысканно искрится,
   Острым блеском устлан путь.
   Снег ложится, как страница,
   Чтобы вспыхнуть и уснуть.
   Ветер снежной пылью крутит,
   Тянет тонкую змею:
   Это он в колодце мутит
   Воду чистую мою.
   Это он в дверные щели
   Загоняет сквозняки...
   В тёмных окнах - свист метели
   И безумие тоски!..
   Её обнаружили утром. Под окнами своей пятиэтажки в ночной сорочке лежала на снегу с разбитой головой Шурочка Алексеева. Глаза у неё были какие-то странные, "голубиные что-ли" - отметил про себя следователь...
  
   В квартире нашли облезлую кошку Муську соседей Сидоровых с пятого этажа. Хозяин животного пожал плечами, сказав, что ничего не помнит, из гостей пришли поздно, изрядно выпимши, может, и перепутал окно с дверью, выкинул Муську , чтоб спать не мешала. Вот же скотинка живучая - видать, за чужой подоконник уцепилась!
   Шибко горевала гражданка Митяева, - жила-то ближе всех, а новость узнала последней. В ту ночь она осталась у подруги, поскольку усыпала и упрыскала всю свою квартиру средствами от тараканов. И одолела-таки! После возвращения с удовольствием отметила: насекомые куда-то ушли.
   - Ну, и дура! - сказала вечером на посиделках перед подъездом Сидориха, - Дом - полная чаша! Ремонт закатили. Муж - руки золотые, не пьёт, дети двоек не носят, свекровка помогает...
   - Жила, как в раю, - вставила Митяева, глядя куда-то в сторону.
   А у ног хозяйки тёрлась так и некормленная досыта Муська. Порой она вдруг замирала, с тихим урчанием глядя на дворовых голубей, и тогда в её зрачках вспыхивал незнакомый никому зловещий потусторонний блеск.
  
  
  
  "ОСТРОВ ГРЁЗ"
  
  
  
   На улице Ленина есть здание, которое многие красноярцы издавна отличают по магазинам "Бурёнка" и "Нива". В данном случае названия - просто опознавательные знаки, как молоко и хлеб. Кроме первого этажа все остальные - обычный жилой дом. На верхнем этаже в самое тёмное озаряется изнутри неестественным светом одно окно.
   Между прочим, в эти часы в комнате за этим окном никого нет! Хотя так было не всегда. Когда-то в это время там продолжал работать один человек. Звали его Матвей Филипчук. Он был художником...
   Не спит художник по ночам,
   И вместе с ним не спят картины,
   Где прикасаются к очам
   В снегах сибирские равнины,
   Где знойный воздух пирамид
   Мелькнёт по сердцу ветром шалым,
   Где лишь свеча во тьме горит,
   Пронзая бездну жёлтым жалом,
   Где в воздухе поёт букет,
   А звёзды прорастают в небо!
   Когда душа летит на свет,
   Её описывать - нелепо...
   Но прав настойчивый творец:
   Он чувствует, как лягут краски
   И тысячу своих сердец
   Он предаёт всё той же страсти.
   Она, как стража на посту,
   Из ночи в ночь его тревожит
   И водит кистью по холсту,
   Когда рука уже не может...
   Филипчук был человеком достаточно известным в городе и не только, а кроме картин порой писал и стихи. Рука у него была лёгкая, в его картинах всегда присутствовало много воздуха, от них веяло свежестью. Даже в печали, отражаемой в пейзаже или наброске , чувствовалась "акварельность" мастера, печаль "была светла".
   Впрочем, Матвей, как любой нормальный сибиряк, любил и маленькие человеческие радости, то бишь слабости. Как говорится, мог и выпить, и закусить. Резался в преф, обожал кофе, дымящуюся сигарету во время работы, казалось, вообще не вынимал изо рта.
   И вот заходит к нему , однажды, в мастерскую ( а эта комната служила ему именно мастерской), друг и сосед "по цеху" художник Иван Манилов: не с пустыми руками, конечно, с "пузырём", как положено после творческой загранкомандировки в Германию, заходит и говорит:
   - А что как тебе, друг мой, Матвей, да съездить бы со мной к одному моему знакомому в Боготол вещь посмотреть?
   - Какую? - спрашивает его Филипчук.
   - Там увидишь, - только и усмехнулся Иван, - главное, ответь: едешь или нет?
   Хмыкнул Матвей, чертыхнулся, выкурил сигаретку и... согласился ехать.
   Обратно вернулся Филипчук малость озадаченный, но с добычей: картину привёз. Ясно, что 19 век, что Франция, что рука мастера, а конкретнее - не разобрать: полотно сильно повреждённое. Хозяин вещи, парень молодой, в деньгах нуждающийся, сказал, что нашёл её в сарае своей покойной бабки. Та её вроде в войну на хлеб выменяла у беженки одной из блокадного Ленинграда, пожалела старую женщину. Она, сказывала бабка, была городская в годах, видать, из старорежимных, из "благородных мадам", на деревне первый раз, да ещё зимой, в мороз, ничего не умеет, точно бы окочурилась. Да, вот, бабкины через улицу соседи сжалились, приютили: до весны у них пожила. За каким лихом её вообще через такую даль к нам занесло, - не понять было.
   А весной она сгинула вовсе, - говорят, приехали за ней ночью, знамо кто тогда ночами за людьми приезжал, увезли - и ни слуху, ни духу. Так вот картина у бабки осталась. Название она, когда на хлеб менялись, черканула на бумажке: кажись, "Остров грёз" какой-то. Сначала бабка картину на стенку повесила, а как за беженкой приехали, так она от греха подальше из рамки её вынула и в сараюху заховала курям на подстилку.
   Лет десять после войны на ней куры ночевали, а потом так - в сараюхе н-струмент всякий хозяйственный да банки-склянки ненужные хранились. А года два назад бабули не стало. Ну, после похорон да поминок халупу её куда-то же девать надо было. Все уже в городе давно живут, она одна там болталась, съезжать не хотела: "Где," - говорила, - " живу, там и помирать буду". Так оно по-бабкиному и получилось. Про картину внучок прознал ещё когда в пионерах был. На лето приезжали они семьёй в деревню, навещали старуху. Юный пионер - он ведь как? Он ведь юный следопыт - Чингачгук, "Большое ухо", "Зоркий глаз"! А сарай старый - самое место для всякого такого. Приволок как-то следопыт бабке это полотно, думал: старая тряпка в краске, - на, мол, бабуля, старушечью радость, может, ещё полы мыть сгодится.
   Тут она и вспомнила про войну да про картину, и название, которое на бумажке, потом вместе отыскали в альбоме со старыми семейными фотографиями...
   Невнятен шёпот фотографий,
   Покрытых блёклой желтизной.
   В них нет печали эпитафий
   И сплетен краски расписной.
   Лишь тот расслышит их историк,
   Служитель новых аллилуй,
   Чей взгляд рассудочен и горек,
   Как запоздалый поцелуй...
  
  
   Новому хозяину бабкиного добра ( так, в общем-то, само сложилось, что его родители избегали, как черти ладана, всего, что хотя бы отдалённо напоминало коммерцию ) надо было картину как-то пристроить, что-то за неё получить, желательно побольше, а с Маниловым он был раньше ещё знаком по автомобильным делам, оба любили всякие мотокроссы типа "Дебри" на "Нивах", на этой почве и сошлись...
   Манилов-то мужик с хитрецой, не то что Матвей. Прикинул он так и этак, в каталогах порылся, определил, что работа явно крупного мастера, манера близка к импрессионизму, и то, что это - подлинник, - безусловно. Женщина, привезшая картину в Сибирь, недостатком эстетического образования явно не страдала, и весьма сомнительно, чтобы она тогда и оттуда, из-под бомбёжек, потащила бы с собой какую-нибудь копию.
   Однако, владелец картины, заприметив как Иван поглядывал на неё, смекнул, что вещь не простая, хотя ему и "гонят пургу" про её ветхое состояние, а всё ж интересуются, и в итоге заломил такую цену в баксах, что ни одному современному художнику в России мало не покажется! Манилов уехал не солоно хлебавши. Но вернулся. С Филипчуком.
   У того тоже денег таких, конечно, не было, даже если б он заложил в ломбард всё своё имущество вплоть до старых "семейных" трусов ( хотя старых боевых товарищей не сдают, потому что их сдают в последнюю очередь). Но! Поскольку картина была в ветхом , мягко говоря, состоянии, то её следовало бы для начала отреставрировать, а потом уж предлагать самым сумчатым кошелькам, каких можно будет сыскать ( за проценты, разумеется). После долгих переговоров и совместных раздумий с закуской и стопарями на том и порешили. Так картина уехала из Боготола в Красноярск, находясь в том незавидном положении, когда, ежели б она была человек, то не помнила бы кто она такая и как её зовут. На реставрацию.
   Филипчук решил заняться ею лично. Зачем это взбрело ему в голову, он потом так и не сумел себе объяснить. Что поделаешь: ну, есть в нём нечто мечтательное, романтичное, как его бородка и несколько прищуренный взгляд, - как понесёт куда-нибудь, как вынесет, у-у... Видать, зацепило чем-то Матвея то невнятное белесо-голубое пятно посреди холста, которое "Островом Грёз" обозвали...
   Может, тоже захотелось помечтать, погрезить, так сказать... Короче, хрен его знает. Но привёз.
   Манилов, как всегда, закрутился с заказами: он был довольно модным портретистом. Однажды, к примеру, даже супругу президента Лиана изобразил ( ненарочно, конечно, просто, ну... получилось так). И остался Филипчук один на один со звонками из Боготола. Бабкин внучок , если что не так, обещался лично приехать в город, да не один, а с большими дружными ребятами, которые быстро и с гарантией помогут ему добиться от Филипчука всего ими желаемого, в частности, даже учёбу в школе, которую бабкин внучок окончил лет 10 назад, оплатить тоже. Куда деваться? Надо было что-то делать. Вот, для начала, Филипчук решил снять с картины копию , потренироваться в реставрировании на ней.
   Натянул свежий холст на подрамник. И начал писать. Но что именно? Больше всего Большое Белесоголубое пятно-остров напоминало просто облако, а никакой не остров. Хотя, судя по остаткам краски, то, что было вокруг него, вполне могло быть и водой...
   Есть облака, что тают постоянно,
   Плывя на юг по лону океана.
   Бесследен путь и холодна вода
   Под облаками тающего льда.
   Их солнце жжёт. В них так сверкают грани,
   Что сгустки света пляшут в океане.
   Так чувства наши: вспыхнут иногда,
   Чтоб в бездне лет исчезнуть без следа.
   Филипчук писал "копию" практически интуитивно, ещё не зная толком, что именно у него получится. Но чем глубже затягивала его работа, тем сильнее становилось в его душе ощущение беспокойства и незримого присутствия рядом с ним чужой осознанной воли :
   - Да, нет же никого! Что я озираюсь, как малохольный? И чёрт же меня дёрнул этой мазнёй заниматься! Нет, что-то же смущает меня? Но что? Будто подсматривает кто-то... Наверно, в комнате слишком душно...
   То, что родилось под его рукой на полотне, более всего напоминало огромный ледяной айсберг, плывущий под пустым небом по ночным волнам бескрайнего океана. Но что-то было во всём этом не то... Филипчук отошёл от мольберта и нервно закурил. Стоп. Надо заварить кофе. Сходил с чайником в душевую, набрал воды, щёлкнул тумблером нагревателя, стряхнул пепел в пепельницу, присел на краешек кресла...
   Мелкие хозяйственные дела всё же слабо отвлекли его от подспудного тревожащего душу чувства. Ему казалось, что с полотна кто-то следит за каждым его движением. Стараясь не глядеть на созданное им самим же произведение, не допив чашки, он быстро одел дублёнку, натянул на голову шапку-пирожок, выключил свет сначала в комнате, затем в коридоре, вышел за дверь, закрыл её на ключ, вызвал лифт и немедленно уехал...
   Следующим утром он не стал торопиться в мастерскую, подъехал к 12-ти. Вошёл. Огляделся. Ничего особенного. На картине - обычный айсберг, волны, небо и... и всё. Однако, работа в этот день у Матвея всё равно не клеилась:
   - Что же это такое?! Опять вроде за мной подсматривает кто-то. И кому я только сдался? Что за мной подсматривать?.. Так скоро сам с собой начну разговаривать...
   Прокурив полпачки сигарет и выпив несколько чашек кофе, в крайнем раздражении на самого себя он ушёл не дожидаясь сумерек.
   Весь следующий ( воскресный) день Матвей пропьянствовал на даче приятеля возле речки Базаихи. Вот там ему было хорошо. Так хорошо, что весь понедельник он вынужден был провести дома в постели с сырым полотенцем на голове и капустным рассолом ( всё-таки классная вещь!) на прикроватной тумбочке.
  В мастерскую его явно не тянуло. Ну, ладно, предположим, когда-то скульптор Пигмалион влюбился в созданную им же Галатею , и она ожила. Но, во-первых, грек создал скульптуру человека. Во-вторых, она вызвала в нём только исключительно положительные эмоции. А здесь-то, у него, у Матвея, что случилось? Рассуждая по-трезвому ( гм... насколько это возможно), он Филипчук, написал копию полусгнившей картины, интуитивно стараясь угадать то, что на ней было изображено раньше и испугался. Чего именно, если это - просто пейзаж? Каким образом, откуда и почему возник этот дурацкий страх? Ведь не чертей же он рисовал, а обычный кусок льда посреди океана!
   Мысленно выругавшись, Матвей во вторник утром собрался духом и направился в мастерскую. Дойдя до "бурёнкиного" дома и собираясь набрать код двери подъезда, он вдруг ощутил на своём плече тяжесть чьей-то крепкой руки.
   -Господи! Началось! Вот оно! - вздрогнул Филипчук. Рука так здорово сдавила его плечо, что он даже чуть-чуть присел. Это был Манилов, уже поддатый, но ещё не дошедший "до кондиции". Всю остальную часть вторницкого дня друзья старательно обмывали деньги , полученные Иваном за большую работу, которую он вчера успешно завершил и сдал заказчику. Они пили, пели, вспоминали всякие разные весёлые случаи и , наконец, Матвей уснул.
   Проснулся он среди ночи, мучимый противоречивыми чувствами: сильнейшей жаждой на почве похмелья и острым желанием немедленно пописать пока не поздно. Он тут же удовлетворил свои желания, но в обратном порядке: сходил в туалет, а потом выпил всю воду из горла чайника. Ф-ф-у, полегчало.
   Иван-то, видать, ушёл ещё засветло, поскольку в мастерской было темно ( за исключением туалета, где кто-то из них не выключил свет ещё с обеда). Матвей захотел узнать который сейчас час, но верхний свет по такому случаю включать ему было лень, и он решил обойтись настольной лампой. Почти наощупь нашёл её и включил. Половина второго ночи. Приехали! До дома уже не добраться: автобусы не ходят , на такси денег нет, пешком идти на правый берег - сил никаких. Из дома не звонили, привыкли, что у творческого человека самое горячее время работы - ночь.
   Матвей осторожно поднял глаза на картину. Да, ничего, вроде, страшного нет. При свете лампы она показалась ему в этот момент мирно настроенной, даже какой-то немного "домашней": по воде плыл , отражаясь в волнах, красивый гигантский айсберг. Вот только пустое небо тяготило. Внезапно Матвей почувствовал чего же именно не доставало на полотне для завершённости, подошёл к нему и , взяв кисть, почти машинально нанёс ею всего один штрих - росчерк на небесном своде: яркую летящую звезду. Довольный своей догадкой, он решил поискать, не осталось ли чего похмелиться, и , к своему удовлетворению , нашёл. Заботливый Иван , уходя, оставил в бутылке возле кресла грамм сто пятьдесят. Филипчук, мысленно поблагодарив приятеля, осушил стакан и закусил хлебушком.
   Ещё дожёвывая хлеб, Филипчук почти нечаянно обернулся к картине и...остолбенел. Недожёванные крошки выпали у него изо рта. Казалось, художник на некоторое время потерял всякую способность шевелиться и даже более того - что-нибудь соображать...
  
   На картине произошли изменения, которых не касалась его рука! На волнах появилось отражение звезды. Мало того: сам айсберг и его отражение ( вместе со звездой) составляли в совокупности очертания нечеловеческого лица. Говоря конкретнее, это было лицо старика с козлиной бородкой, проступившее в отражении воды и видимое как бы сквозь воду, но при этом само оно ( Филипчук это чувствовал) человеческим явно не было, то есть не являлось лицом "хомо сапиенс". Художник ощутил это буквально собственной кожей, сквозь которую его мгновенно начало знобить. Мало всего этого: ожившее ОНО наблюдало за ним острым колющим взглядом , как бы не отпуская от себя.
   Матвей вдруг почувствовал, что теперь, повинуясь взгляду, не сможет выйти из комнаты до утра. Взгляд управлял им, контролируя все его мысли и поступки. И ведь оживил ЭТО он сам, на уровне интуиции догадавшись ( или ему это было подсказано чужой волей?) насчёт того последнего недостающего росчерка!
   Через некоторое время художник заметил, что лицо на картине стало исчезать, как бы растворяясь , пока водный пейзаж окончательно не опустел. Однако, напряжённое состояние от этого только усилилось, поскольку появилось ощущение того, что в комнате он теперь не один. И точно: боковым зрением Филипчук заметил внезапное появление какого-то существа на скамейке возле настольной лампы:
   - Не приближайся ко мне! Только не приближайся! Нет! Что ты делаешь? Уйди!.. Уйдите!.. Дяденька, пожалуйста. Милостивый государь, прошу Вас! Сударь...Дедушка...Ну, как тебя там? Не надо, а? У меня печень больная, я плохо вижу, я устал. Я больше не вынесу этого! - обрывки фраз проносились в голове художника. Самым жутким было то, что существо это никак не перемещаясь, как бы сразу очутилось там, где очутилось, явившись мгновенно и ниоткуда.
   Оно представляло из себя хмурого старика чуть ниже среднего роста в нижнем белье кофейного цвета с чёрными хлопчатобумажными носками надетыми поверх кальсон. На голове старика находилось нечто вроде ледяной короны в виде остроконечно взбитого кока. Существо, хмурясь и нервно подёргивая тонкими бесцветными губами, читало невесть откуда взявшуюся толстенную коричневую книгу, которой прежде Филипчук никогда у себя не видел. При этом с губ старика не слетало ни звука и , вообще, в комнате царила мёртвая тишина. На Филипчука существо не обращало ни малейшего внимания, точно он был предметом полностью неодушевлённым, как стол или табурет.
   Так продолжалось до утренних сумерек, с наступлением которых очертания существа медленно растворились в воздухе, и тут же на картине вновь возник айсберг с летящей над ним звездой. И ничего кроме этого на полотне словно и не было! И всё же Филипчук чувствовал всюду незримое присутствие чужой воли, следившей за всеми его поступками: будто дух того старика пытался внедриться в его мозг , чтобы управлять им.
   Матвей ходил теперь в мастерскую к ночи и оставался в ней до утра , ощущая, как теряет рассудок и превращается в придаток к картине, словно явившейся к нему из иного мира. Филипчук ненавидел это полотно весь световой день, но с наступлением темноты опять становился его рабом. Он бросил пить и курить, не притрагивался больше к кофе: всю ночь , как последний холуй, он жадно ловил взглядом каждое движение старика, каждое выражение его вечно недовольного чем-то лица, абсолютно не понимая зачем ему всё это нужно и кто он теперь такой - зомби или человек?
   -Ну, почему, почему этого никто больше не видит? Почему только я один? Что я за тряпка такая?! Откуда во мне эта подобострастность, это холопство? " Слушаю и повинуюсь, мой господин!" А "господину" откровенно наплевать на меня - кто я и что я. Обидно, да? "Моё ничтожество слушает Вас, о, повелитель!.. Ах, вы не смотрите на меня, мой господин!" Как же всё это глупо. Ненавижу - себя, его, всё вокруг! Ненавижу! Отчего так мерзко?! Откуда во мне такое? И ты ещё спрашиваешь : откуда? Да, погляди на себя со стороны, придурок!
   И ведь, что интересно: действительно, в его мастерской перебывало множество всякого народа, однако, никто и никогда не видел в этой картине ничего кроме обычного плывущего по безбрежному ночному океану айсберга. Многие её хвалили, но никто ни разу не изъявил желания её приобрести (на что Филипчук тайно надеялся), причём у каждого находились на то свои весомые причины.
   Филипчук с нетерпением ждал приезда бабкиного внучка. Долго ждал, пока, однажды, Манилов не сообщил ему приятную ( как тому казалось) весть: о картине внучок больше не спросит никогда. У него отныне совсем другие хлопоты. Дело в том, что он, решив заняться коммерцией у себя в городе и не имея на то достаточного опыта, наделал кучу долгов, прогорел и скрылся из дома скорее всего навсегда, поскольку общая сумма долга такова, что никакие большие дружные ребята его ему никогда не простят и не спишут. День, когда Филипчук об этом узнал, он посчитал тогда самым чёрным в своей жизни. Но и в этом он ошибся.
   Жена начала было ревновать его к постоянным ночёвкам в мастерской. Он , к её удивлению, обрадовался и пригласил её с собой. В ответ она сказала, что ей не 18 лет, чтобы из тёплой постели на ночь глядя тащиться с ним за сомнительной романтикой спанья в холодной мастерской среди запахов краски и вонючего ацетона и ... послала его к чёрту. Куда он, собственно, и пошёл, постеснявшись сказать дурацкую правду даже ей.
   Блуждает ум, как лист опавший.
   Скользит по лицам тёмный взгляд.
   И по душе моей уставшей
   Кресты знамения творят...
   Матвей пытался заставить себя сходить в церковь, покаяться там кому-нибудь, но... но не осмелился и на это, устыдившись самого себя.
   Тогда он решил выбросить это полотно на помойку .
   И, однажды, днём ( ибо ночью он уже не имел власти над собой) он так и сделал. - - -Господи! Наконец-то ! Отделался! Свобода! Я счастлив и одинок! Никто теперь не станет терзать мою бедную душу! - облегчённо улыбаясь, думал Филипчук. Однако, с наступлением темноты Нечто вновь загнало его в мастерскую. И там две ночи кряду он отсидел в непонятном для самого себя горьком раскаянии, ожидая хмурого старика с его кальсонами и коричневой книгой. На третьи сутки днём к нему явился Манилов, как всегда, бодрый и немного под градусом. Под мышкой у него торчала картина Филипчука. Он рассказал, как вчера на улице к нему пристал знакомый дворовый бомж в надежде получить хоть что-нибудь на пропой. Иван, конечно же сразу признав матвееву картину, дал бомжу на бутылку и, довольный, потащил добычу к Филипчуку, рассчитывая на то, что он , естественно, обрадуется возвращению пропажи и , также естественно, отплатит ему за старания вдвойне. Он так и сказал Филипчуку с порога:
   - С тебя пара пузырей...
   Тому ничего не оставалось делать, как только скорчить, ну, очень благодарную физиономию и бежать за бутылками. Пить он ,однако, не стал сославшись на печень. На что Иван, конечно, обиделся, ибо печень печенью, а дружба дружбой ,но вида не показал, быстро попрощался и тут же ушёл.
   Чувствуя, как изо дня в день слабеет его рассудок, будто читая ту коричневую книгу, старик впитывает через неё в себя всю его жизнь, выталкивая его самого из его же собственного тела, Филипчук решился на крайние меры. Среди бела дня облив картину бензином, он сжёг её дотла... Но было слишком поздно. На ночь он всё равно остался в мастерской и, видимо, находясь в забытьи или, как раньше говорили, "не в себе", - к рассвету нарисовал полотно заново - точь в точь таким же, каким оно было прежде. Только старик теперь выглядел ещё злее.
   Филипчук стал замкнутым , вечно подавленным, начал избегать общения со знакомыми, многих при встрече просто не узнавал в лицо. Даже жена теперь сторонилась его. Чем же всё кончилось? А ничем. И кончилось ли?...
   Вдруг случился пожар. Однажды, днём , ближе к вечеру народ заметил клубы дыма в одном из окон самого верхнего этажа. Очаг возгорания быстро загасить не удалось, в огне погиб человек. Труп почти не обгорел, видимо, пострадавший просто задохнулся от дыма. Странно, но погибший не был опознан никем: никто здесь раньше не видел старика в нижнем белье кофейного цвета и чёрных носках. А художник Филипчук исчез, словно испарился. Он объявлен в розыск, но результатов пока нет.
   В мастерской погибло много разных картин, но два полотна странным образом уцелели. Странным, потому что находились они в самом эпицентре пожара. Правда, одно полотно - весьма ветхое, на нём всё равно ничего разобрать нельзя, а вот другое - абсолютно свежее: айсберг посреди океана.
   Художник Манилов оставил его себе с согласия жены Матвея на память о нём. После ремонта Ивану отдали мастерскую Филипчука. Картина "Остров грёз" висит в ней на самом почётном месте.
   ...В тихие предутренние часы комната озаряется светом, исходящим от картины, о которой читатели наверное уже догадались. Там, посреди безбрежного океана под яркой летящей звездой проступают в эти мгновения до боли знакомые Ивану очертания лица с бородкой и в короне , напоминающей обычную зимнюю шапку-пирожок.
   Только Иван-то этого не видит. Он - не "сова", а типичный "жаворонок" и спит всегда дома. А старое полотно тоже с согласия жены Филипчука, разумеется, Иван отправил на экспертизу и реставрацию в Санкт-Петербург.
  
  
  
  
  
  
   Волки
  
  
  
  
   В Сухобузимском районе за деревней Павловщина к парому через Енисей съехали на бортовом "Урале" . Верх его был крыт брезентом, и потому, озираясь на мелкий моросящий дождь, никто из кузова не вылез. Там , под брезентом, было как-то ловчее, чем снаружи. Мордатый Кузьмич , раскрасневшись под "Мадеру", травил свои фирменные байки. Остальные: геолог Сидоров, Витюня- местный кадр, и сам Михалыч, - слушали.
   - Места здесь после войны совсем дикими стали, особенно там, за рекой. Народ поразъехался. Сейчас в деревнях-то путних мужиков не осталось, а там, где прииски раньше были: как позакрывалось всё тогда, в хрущёвские времена, так никто и не шарашился. Ну, кроме охотников, конечно. Те - да, те в любую дыру лазят за зверем. Да и они-то не шибко любили туда забираться... Неприятно там как-то человеку. Муторно... Нехорошее говорят про те места...
   Кузьмич от чего-то вдруг помрачнел с лица и замолк. И сколько к нему ни приставали всю дорогу ( особенно Сидоров старался), он только смолил свои "беломорины" , пил "Мадеру" из горла да отмалчивался.
   ...Приехали. Тишина-а кругом. Ельник. Сырость. Ручей невдалеке журчит. Темнота. Из жилья - старая полусгнившая банька с прохудившейся печкой-"буржуйкой". И всё.
   Всем миром эту чёртову печку топили. Всю ночь толком не спали. Только задремлешь: дрова прогорают или гаснут ( сырое же всё кругом). Вот и дежурили поневоле. А спать - разве заснёшь, когда в баньку на двух человек набилось столько народу: аж пятеро , если с шофером считать! Печка-дрянь - только сама себя греет, зато дымит - изо всех щелей. Никак дым вверх не хотел идти, всё только понизу... К утру головы у всех от дыма задурели, как у наркоманов.
   Наконец рассвет наступил. Промозглый такой, серый , с осенним туманом. Хмель у всех давно прошёл. Тут работать надо, иначе - зачем же пёрлись в такую дыру? А никакого настроя на это дело... И то: добрый хозяин в такую сырь собаку не погонит, а тут сами забрались. "Экспедица называется!.." На рекогносцировку приехали. Старые золотоносные площади на месте осмотреть. А что смотреть-то, когда ночь не спамши?!
   Сидорова с утра что-то отрыжка замучала. Не пошла ему "Мадера". Честно: не пошла. Глянул Кузьмич, как человек страдает, понимающим взглядом, вздохнул... И махнул рукой. Ладно , сами разберёмся. Оставайся в баньке, как полегчает - картошку почистишь. Всё равно - наездимся, набегаемся, жрать захотим. А тут - сервис...Что ещё скажешь человеку, если он сегодня больше ни на что не годен по объективным причинам?
   А места-то и впрямь безлюдные. Пока по старой дороге добирались, больше бензопилой работали, чем ехали: упавшие деревья да завалы разбирали. Давно-о там ни одна машина не проезжала. Во многих местах и колеи-то нет - так, угадывается только прогал между деревьями. А кое-где посреди дороги молодняк стоит. Кое-кое-как до той баньки - ночью уже добрались. Вот с потом да с матом хмель-то и сошёл...
   ... Лежит Сидоров возле печки. Греется. Охает: печёнка болит с перепоя. Мужики на "Урале" уехали. А ему и приподняться-то в лом: всё боли-ит! Водички из фляжки отхлебнёт. И опять в потолок охает.
   Очухался к обеду. Жрать захотел. А нету! Готовить надо. Ну, он: тык-мык...тит-твою-мать! Одна картошка! Ну, соли ещё пачка. И всё. Картошка в рюкзаке. Соль в углу. Ведро есть. Котелок есть. Нож кухонный есть. Спички есть. Вода - в ручье. Ручей - за банькой.
   Кузьмич нарочно не оставил ни тушёнки, ни хлеба, ни лука даже. Сидоров сообразил почему, хотя оно и козе понятно: легче сожрать готовый (или полуготовый) продукт нежели чистить и варить картофан. А халяву все любят: Лёха Сидоров в этом смысле - суровое правило, и ни в коем разе не исключение из оного. Просто - ни под каким соусом... Вот поэтому Кузьмич и уволок с собой все продукты, не оставив голодному Сидорову ни одного шанса на халяву.
   Конечно, спору нет, главным стратегом, командующим и распорядителем финансов был Михалыч. Но! Всё, что касается хозчасти, продуктов, амуниции и пр. и др. и хр. и ещё хр. - всё это к Кузьмичу. Он и завсклад, и техснаб, и промбаза с во-от такими вот наковальнями вместо ладоней... Вдобавок ко всему сегодня вместе с Витюней он исполнял ( рост два метра, морда красная) роль маленького юркого дэрсу-узала в дебрях тайги. В этом тоже есть свои плюсы: по хрусту падающих стволов, хлюпанью болотной воды и смачным выражениям Кузьмича, идущего впереди, сразу становилось ясно - куда не следует направляться всем остальным.
   Когда Кузьмичу становилось особенно тяжко, к нему приближался Витюня в своей вислоухой шапчонке, участливо спрашивал что случилось, не нужна ли помощь, и подробно объяснял почему сюда ходить не надо, а надо во-он туда ходить, а сюда ты, Кузьмич, зря пошёл. Спорим, что зря?..
   И Кузьмич спорил. Как умел... Поэтому группа исследователей бескрайних просторов тайги только в сумерках поняла, что ей пора в баню. Тем более, что в обед перекусывали у костра чаем с сухарями ( продукты-то в кузове "Урала"), а "Урал" давно уж оставили, когда поняли, что тут особо негде кататься. Водила ходил вместе со всеми, потому устал и оголодал не меньше. А что ему - весь день в кабине сидеть, что ли? Это ж не город: ни угонщики, ни милицанеры в кустах не сидят.
   А вот то, что снег пошёл крупный такой да хлопьями - с обеда, вот то - проблема. Видимость почти вовсе пропала. Вот так и возвращались. Пока до машины дошли, да пока доехали до баньки - ночь на дворе! Она, банька, кстати стояла с бериевских ещё времён, конечно, если б её изредка охотники не подшаманивали, до наших годов всё бы сгнило. А так - хоть какая - но крыша над головой...
   Ну, подъехали. Баньку фарами "Урала" осветили. Мужики орут. Лёху кличут. А его нет. Не выходит никто из баньки. Заглянули мужики внутрь, видят: Сидоров сидит на полати целёхонький, на них в дверь смотрит и не реагирует никак! Вроде - одеревенелый какой-то. Кузьмич сразу захотел ему по рогам врезать. За дурь. Михалыч остановил. "Постой,"- говорит, -" разобраться надо. Накостылять всегда успеем."
   Стали его разглядывать. А у него взгляд остекленевший - в дверной проём: уставился и замер...Картошка наполовину только чищена. Нож на полу валяется. Ну, стали его трясти, растирать да материть. Потом, когда отошел малость, полкружки водки ( из нз) налили. Выпил. Соображать начал. И такое порассказал...
   Чищу, говорит, картошку. А день-то серый, в баньке вообще - сумерки. Придвинулся поближе ко входу, где лучше видать. Тишина кругом. Неуютно как-то. Знаю же - что один здесь до самого вечера... Вдруг вроде как в глазах потемнело. Голову приподнял: глядь, а мимо меня собачонка в баньку - нырь и - под лавку. И сидит там. Хвост поджала между ног. Вся дрожит. И даже не пикнет. Замерла. Откуда, думаю, в тайге собака взялась? Нет же никого!
   Так. Ладно. Чищу дальше... Раз - чувствую глядит на меня кто-то, а кто - не вижу. Холодно аж внутри стало. Трясти меня начало с чего-то... Знобит всего. Я затих. Нож в руке сжимаю... Не знаю что делать. Снег же идёт хлопьями. Да такой что не особо чего разглядишь. Вышел я из баньки. Стою. Озираюсь...Ага! Морда волчья из кустов выглядывает! Я напрягся. Жду... И вторая - позади баньки за ручьём!.. И третья - сбоку так, чуть подальше. Следят за мной. Не приближаются. Замерли. Ждут чего-то. Знака какого , что ли?..
   Постоял я , подумал. Зашёл обратно, развернулся на пороге, ну, чтоб за спиной никого. Короче, только занял позицию: глядь, а передо мной, вот здесь, на пятачке перед банькой, стоит огромный волк... И взгляд у него - человечий прямо... Смотрит на меня не мигая. Не кидается. Просто смотрит. Что тут со мной произошло - не могу описать...Будто душу из меня вынимает... Почудилось мне, будто целая вечность прошла... Тут собака заскулила. Тоненько так. Никогда не думал, что собаки так скулить могут. А глаза у волчары... зелёные какие-то.
   Не знаю, как я упустил... Только не заметил я в тот момент, как исчез волк. Мгновенно исчез. Словно и не было его! Как остальные волки ушли - видел. А этого - упустил... Проходит немного времени. Слышу конский топ. Стоит передо мной всадник на коне. При нём - две лайки. Спрашивает всадник про собачку. Говорит, его это лаечка. Мол, охотник он, наказал её, побил, а она убежала. А собака под лавкой сидит, скулит, выходить не хочет...
   Ну, вытащил я кое-как собачонку, отдаю ему... А он схватил её в руки, как вещь какую-то, как захрипит вдруг, - и ... перекусил ей горло-то! Клыки у мужика здоровенные такие! Кровища хлынула... Оторвал он ей голову. Кровь пьёт, чавкает. Потом остальное в кусты отшвырнул. А там - тени какие-то зашевелились. Пропала собачка... Тут же глянул на меня: вроде как молчать приказал. Я стою, как вкопанный. Совсем ошалел... И сгинул он. Будто и не было ничего... А я - как сел на лавку, так и пошевелиться не мог... Вроде - одеревенел.
   Кузьмич Сидорова на смех-то поднял, конечно. Всю обратную дорогу по этому поводу балагурил. Однако, по рогам так и не врезал почему-то... Ночевать остались в деревне. Кузьмич с Витюней и шофером у своих знакомых что ли. Короче, от начальства подальше, к водовке поближе. А Михалыч с Сидоровым вдвоём в пустой избе одни остались...
   Наутро Кузьмич Михалыча первым увидел. И ахнул. Стоит Михалыч на крыльце избы - весь седой, как лунь. А в избе Сидоров спит - спокойно так, сном младенца. А Михалыч мрачный весь. Говорит, всю душу из него ночью Лёха вынул: стоял у окна и выл по-волчьи. Полнолуние было.
   Ну, что ж... Постояли они. Перекурили это дело. Потом "Урал" подошёл. И - поехали в город... А про случай этот Михалыч велел никому не говорить. И не ездили они больше туда . Ни на какие рекогносцировки. Ни за каким золотом...
   Молиться? Согласен. Не веришь? Ей-Богу!
   Не ради причин, не во имя чего...
   Поедем, поедем, поедем в дорогу !
   Дорога на свете - дороже всего!..
   Она , словно гром, перед окнами грянет
   И выманит душу, тоской теребя...
   Она никогда, никогда не обманет.
   Она никогда не оставит тебя!
   Её не пропьёшь и в карман не положишь,
   С ней будешь всё время пред кем-то в долгу...
   Поедем!.. Ты жить без дороги не сможешь!
   Поедем!.. Я сам без неё не могу!..
   Придумано много рассказов и басен,
   Раскрыто немало бесспорных чудес...
   Но я на дорогу молиться согласен,
   А так же - за всех, кто останется без...
  
  
  
   Ора-суг.
  
  
  
   Приплыли, дорогие мои!.. Приплыли... Воздух-то какой! А небо!..
  А горы!.. Мало того: обратите внимание - какой великолепный тьфу... прошу прощения...закат! Ну, что ж, Перевозчиков, терпите. Я же терплю! Все тьфу... терпим. К сожалению, вечерний мокрец - добавление к закату. Мокрец, тьфу... это здесь всегда! Коренной житель! От него никакие мази не спасают. Всеядное тьфу... насекомое. И в рот, и в нос лезет. Мелкий кровосос... М-да.
   Но мы отвлеклись. Саяны - удивительная горная страна!.. Волшебная! Я вам это всерьёз говорю, уважаемые коллеги. Абсолютно всерьёз. Здесь порой такое случается, что ого-го: нигде больше такого не увидишь. Мы, геологи, первопроходцы, служители науки, можно сказать, в привилегированном тьфу... ну, что ты будешь делать... положении! Здесь даже откровенных сухарей посещает порой настоящее вдохновение. Видимо, сам воздух располагает к этому. Помнится, приезжал я сюда посреди зимы: по льду водохранилища, на снегоходе, и меня грешным делом на поэзию потянуло...
   Весь лес, как птица на весу,
   По сопкам длится.
   Любое деревце в лесу
   Дрожит, как птица...
   Любое в снежной пелене,
   Где даль предельна,
   Стоит лицом к чужой спине,
   И все - отдельно...
   Гуляют ветры по стволам,
   Ветвям и судьбам, -
   Здесь равнодушны к похвалам
   И глухи к судьям,
   Здесь ни на время, ни на быт
   Нельзя сослаться.
   Здесь нужно кем-нибудь, но быть,
   А не казаться.
   Пустить слезу, проспать грозу,
   Поклясться ложно, -
   Всё, что возможно там, внизу,
   Здесь невозможно.
   Тьфу...ну, совсем заели насекомые! Пройдёмте, господа-товарищи, в избу! Растопим печь, прикроем двери. И увидите: мокрецовых страданий тьфу... станет значительно меньше. Идёмте, идёмте! Я тропу знаю. Это совсем недалеко, там, на взгорке... Лесочек здесь в пойме Ора-суга реденький. Зато ночью какие звёзды! Нигде больше я таких не видел. Поверьте мне! А уж побывать мне пришлось...Да... Где только ни пришлось побывать! Уж поносило по свету - так поносило... Но это место , я вам доложу, совершенно особое. Оно, как бы это точнее выразиться, магическое. Вы здесь можете наблюдать такое, что на всю вашу дальнейшую жизнь так или иначе , но непременно повлияет...
   А не торопитесь, Александр Евдокимович! Не поспешайте!.. Всему, как говорится, своё время. Перевозчиков, я Вас прошу, не бубните Вы на Александра! Ну, любопытствует молодой человек, ну, что ж... Объяснять я, конечно, не стану, но дотошность - не самое худшее человеческое качество. Что Вы говорите? Зубоскальство?.. Нет, ну, что Вы! Вы безусловно преувеличиваете... Впрочем, вот уже и изба показалась. Сейчас будем распрягаться...
   Лошадки наши здесь останутся, у коновязи. Сена тут есть немного. А на ночь мы их скорее всего пустим попастись на, как говорится, вольные хлеба...
   Ох, как же здесь хорошо!.. Душа отдыхает. Вы, Сергей Николаевич, сделали чудесное предложение: действительно, при такой погоде лучше посидеть у костра, знаете ли, а не маяться в душной избе. Я ведь правильно говорю, Александр, что наш товарищ Перевозчиков оказался абсолютно правым?.. Ну, вот, Вы опять иронизируете. Ясно, что товарищ может быть только левым, а правым - господин, но я ведь иное имел в виду...
   Какая здесь тишина... Нет, ребята, право - здорово, что мы приехали на барже именно сюда. Найдём мы здесь жадеит или не найдём, дело второе... Хотя, безусловно найдём. Уже находили. Я, к примеру, покажу вам несколько таких точек с совершенно изумительным по расцветке жадеитом... Но уже одно то, что мне посчастливилось знакомить вас с красотами долины Ора-суга... Это уже дело. Уверяю вас, друзья и коллеги!
   Кстати, к ночи, как собственно и ожидалось мною, стало намного прохладнее , и мокрец - исчез. Так что кровососы - это здесь явление периодическое, но никак не круглосуточное... Ну, вот, и Александр Евдокимович подобрел, уже никого не критикует, ни на кого не ворчит. А ведь это на Вас здешняя природа так начала влиять! Да-да-да! Не отрицайте очевидного!.. О! А картошечка-то наша кажется уже запеклась! Ну-ка, разбирайте, друзья!..
   Сергей Николаевич! Огромное Вам от нас спасибо за игру! Нет, право, это так необычно: здесь , ночью, у костра, в самом сердце Саян - слушать саксофон!.. Да, уж... Уважили... Я теперь до конца жизни буду рассказывать о том, как однажды июньской ночью среди тайги слушал игру настоящего маэстро!.. Вы играли, на мой взгляд, просто блестяще! Просто - блестяще!.. Кстати, а где Александр Евдокимович?.. Александр Евдокимович! Саша! Не ходите далеко! Саша!... Где Вы?!.. Ау!.. Сергей, может быть, я и перестраховываюсь, но всё-таки это - тайга. А с тайгой шутить нельзя. Давайте разойдёмся: Вы вниз по тропе - к устью Ора-суга, а я - наверх вдоль реки. Поищем нашего товарища... Вы уверены, что это его обычные шуточки? Что ж... Даже если так, лучше поискать шутника, чем...
   Сергей Николаевич!.. Сергей Николаи-ич!!... Идите сюда! Скорее!.. Скорее же!.. Смотрите: Сашина нога!.. Это же... Да, Вы правы, это чёрт знает что!.. Представляете: только я стал подниматься к этой скале, вдруг вижу это безобразие... Смотрите: Сашина нога прямо из скалы торчит. И не вынимается. Такое ощущение, что он вошёл ТУДА и остановился! Ой!... Нога-то ещё и шевелится! Значит, всё это правда?.. Кошмар!
   Серёжа! Как же это так?!.. Что же делать?... Стойте! Стойте на месте! Поднимите голову: смотрите! Луна!.. Смотрите: луна летит сквозь облако! Расширяется и бледнеет!.. Да-да! Я тоже вижу: Она раскололась на четыре неравные части и летит!.. Летит... Теперь это уже четыре звезды!.. Ярчайшие!.. Они опускаются прямо на нас!.. Прямо на...
   Летом 1994 года в районе Саяно-Шушенского водохранилища, точнее - возле небольшой геологической базы в устье реки Ора-суг высадилась и бесследно исчезла группа геологов из трёх человек во главе с кандидатом геологических наук Сергеем Владимировичем Семёновым. Группа должна была заниматься геологическим изучением и поисковыми работами на жадеит. Поисково-спасательными работами удалось обнаружить только двух лошадей тувинской породы и геологическое снаряжение группы. Каких-либо признаков, указывающих на насильственную смерть или иные причины исчезновения людей - найдено не было.
  
  
  
  
  Ключ Тота.
  
  Идти по земле , не касаясь земли,
   Там, где другие уже не прошли,
   Откуда ещё не случалось вестей,
   Где нет и не будет знакомых путей...
   Как сложно и просто шагнуть за порог,
   Когда неизвестность сквозит из-под ног.
  
  
   Взвод!.. По врагам революции!... Залпом!.. Огонь!.. Взвод!.. Бегом, арш!
  Живых не оставлять!.. Раненых добивать!.. Вперёд!.. Подбежали. Сейчас и меня...Рожь колышется...Васильки...Небо...Хочу жить!.. Кто? Тот или этот? Этот заметил... Ага! Развернулся... Вот он, штык! Ах!.. Нет. Тот этого оттолкнул, сам хочет.. Да! Тот сам хочет меня добить, этому не доверяет. Конечно... Ответственная работа. Надо качественно заколоть. Кого?.. Ах, да! Меня же... Меня!.. Ну, вот. Прощайте. Всё! Я не виноват! Мама!.. Вы что пихаетесь?! Места, что ли, в автобусе мало? Да! Мне сейчас выходить... Сей-час! Вот я и стою! А вы проходите, там, сзади, полно места. Нет, они тут, у дверей все будут. Ну, тупые! Да-да-да! Выхожу. Подумаешь: забыться на минуту нельзя! Люблю я так: едешь где-нибудь, время убить надо, ну, и представляешь себе всякую чушь: вроде как фильмы в голове крутишь. Иногда увлекает - мимо остановки можно проехать...
   Ну-с, молодой человек, Вы ещё не раздумали отправляться на Тот свет? Смотрите, смотрите! А то всё ещё можно переиграть... Подумайте!
   Ну, что Вы! Владислав Иннокентьевич, обижаете! Конечно , нет! Быть первым посетителем Того света, побывать там, в ином измерении! Воспользоваться ключом Тота!.. Впервые за несколько тысяч лет! От чести, которую мне оказали, вряд ли б кто-нибудь добровольно отказался...
   Профессор Бытнев из госуниверситета довольно улыбается. - Ну, что ж, пожалуйте за мной... Если хотите, можете сначала перекусить... А у самого чёртики в глазах...Ну-ну, знаем мы вас...
   И что меня к этим профессорам занесло?.. Забыл что ли?.. А!.. Сначала передача была по ТВК в "Новом утре"... Точно-точно! Профессор Коноваленко из аэрокосмической академии. Помню. Интересно так рассказывал. Ага... Потом мне приятель звонил: Пузанов Серёга... О том, о сём трепались. Он как раз в тот день прилетел из Норильска. Суматошный, заводной, горячий! Я ему про опыты с пространством, а он мне о древнеегипетском боге знаний Тоте, о ключе к тайнам древних знаний. И сразу - "ключ Тота", иное пространство, переход в инобытие, профессор Бытнев... Серёга-то нас и познакомил с Владиславом Иннокентьевичем ( сокращённо - В.И.) . Познакомил, побурлил по-журналистски и улетел обратно на Таймыр... Ну, да Бог с ним.
   - Знаете, я тут подумал...В общем , Вы правы... Короче: не поесть ли нам для начала борщу?
   - Борщу? Изголодались?..
   - Сами предлагали, гм... перекусить... Супруга Ваша вкусно готовит.
   - А, пожалуйте! Борщу так борщу! Только разогревать его нам придётся самим, поскольку в виду предстоящего опыта я попросил Анну Петровну оставить нас с Вами, так сказать, наедине в наших апартаментах: дабы ничто не отвлекало от эксперимента... Тем более - мысли о горячем, наваристом, ароматном борще. Так что: ешьте, молодой человек!.. Ешьте, пейте!.. В меру. Сегодня можно всё. Водочку будете?.. Понял. К сожалению, я Вам сегодня компанию составить не смогу. Вы не смотрите на меня, старика. Пейте-пейте... Такой замечательный день! Первый полёт в иное пространство... Завидую Вам, искренне завидую. Вы увидите Тот свет своими глазами. Ну-ка, что нам Петровна в холодильнике оставила?... Огурчиков солёненьких пожал-те , молодой человек. Домашние, со своего сада... Впрочем... А, ладно! По стопочке и я с Вами!.. А то Вы так аппетитно хрустите, тут и мёртвый не выдержит... Эх, молодость-молодость... Как говорится: " Если бы молодость знала, если бы старость могла!.." Вот за это и выпьем!
   - Нет, Иннокентьич! Я хочу выпить за Вас! За нау-ку! За великий социальный прогресс!!.. Иннокентьич! У тебя же уми-щще! У Коноваленки нет такого!.. Это я тебе говорю!.. Что?.. Не так?!
   - Ах, оставьте! Коноваленко - специалист в своей области. Я - в своей. Конечно, разработать тот математический аппарат, тот базис, который удалось разработать мне - доступно... скажем так, далеко не каждому учёному. Без теории, без научного обоснования - практика слепа. А что касается наших прежних разногласий, то я Вам... Только, ради Бога, пусть это останется между нами!.. Я Вам скажу так: Умный человек знает много, всю жизнь сомневается во всём и никогда ни о чём не говорит в непререкаемом тоне, никогда не выпячивает себя, а дурак - ничего не знает, обо всём судит, за всех всё решает и... и дураком помрёт!
   - Иннокенчь!.. Отец!... Как ты прав!.. Как!.. Только. Я хочу сказать. Это. Без Коновала мы б не встретились. Я его как увидел на ТэВэКе. Я это... Я сразу просёк...
   - Может быть, Вы и правы. В какой-то степени науке нужны популяризаторы...
   - Да! Я зачем пришёл?! То есть приехал! " Мы рождены, что сказку сделать былью... Чтоб ого-го, ого и эге-гей!.." Итак!.. Я ... готов!
   - Послушайте!.. Я чувствую... мне кажется, что я втянул Вас всё-таки не в своё дело. Может быть, Вы устали сегодня? Может быть, Вы чувствуете излишнее волнение?.. Сейчас всё зависит только от Вашего слова. Мне кажется, что нам следует отложить наш эксперимент, может быть, назавтра... Я думаю, что...
   - Х-ватит думать, Думало! Ты - чудной мужик! Всё вокруг да около. Давай, сади меня в кресло, давай свой аппарат, и я это...ну, как?... Ну: полетел, короче!..
   - Нет. Я бы Вам не советовал этого делать сегодня. Я беспокоюсь о Вас. Возможно всякое. Поймите, у меня тоже эйфория, но мы не знаем, как ведёт себя Тот свет, не знаем на практике иных измерений, как там течёт время, да, и есть ли оно... Мне кажется, друг мой, у Вас сейчас состояние, мягко говоря...
   - Я это... Так мы... мы чё? Так, я чё? Не еду?? Ка-ккой ужас!.. Я сюда пёрся, ехал в автобусе, меня пихали, материли, я терпел, мучался, голодный был... Вот. Страдал, короче. Ради науки! Прикинь!
   - Но я же Вас покормил!..
   - Что?.. Что?!!.. Попрекать куском? Меня?!.. Щас же ухожу! Ну, старик... Не ожидал от тебя...
   - Нет-нет! Стойте!.. Простите, ради Бога!.. Я не хотел...
   - Да... Меня всякий обидеть может... Пока!.. Влас... Иннокень...
   - Вы плачете? Умоляю Вас, останьтесь! Не плачьте. Ну... Ну, что Вы?!.. Ну, нельзя же так. Вы же взрослый человек!.. Возьмите платочек, вот.
   - Влас... Иннокеньч! Я...я...я так хотел! Хоть что-то в жизни! Первым! Как Гагарин! Я столько мечтал, радовался... А Вы... За... За что?! Я же ничего в жизни...
   - Ну, я Вас прошу!.. Ну, что это такое!... Что ты будешь делать... Ну, голубчик!.. Ладно. Хорошо. Пойдёмте. Вам надо умыться, привести себя в порядок. Проходите в ванную. Мыло. Полотенце... Пожалуйста. ( Шум воды). Передохните, сосредоточьтесь... Условимся. Всё будет продолжаться ровно минуту. Одну минуту. Через одну минуту я включаю механизм возврата. Для начала Вы продержитесь Там одну минуту. Этого достаточно. Мне кажется, даже слишком. Может, ещё уменьшить?
   - Вы что?! Вы мне 15 минут обещали!.. А теперь? И ещё уменьшить? Я ж ничего не успею разглядеть даже!.. Да нет... Да Вы чё?!...
   - Поймите! Мы рискуем неимоверно. Я несу ответственность за Вашу драгоценную жизнь, за Ваше здоровье! Мы же абсолютно не знаем того, что собираемся исследовать, с чем мы можем столкнуться Там, на Том свете! Государство не финансирует наши разработки... Всё на свой страх и риск.
   - Какой страх? Какой риск?! Я ничего не боюсь!..
   - Вы, конечно, молодец... Но поймите: ключ Тота - ключ к знаниям был расшифрован нашими египтологами , но мы не знаем, как и почему древние египтяне перестали пользоваться им! Откуда они черпали знания? Мы близки к этому источнику, но мы не знаем, что это за источник... Ключ Тота - это не машина времени, не фантастика, поймите! Это - здесь и сейчас! Мы не знаем, в каком пространстве Вы окажетесь. Есть ли там время? Какие там измерения? Есть ли там воздух? Сможете ли Вы даже дышать? Шевелиться? Не получите ли какого-нибудь неизвестного науке облучения? Каково там давление? Да и есть ли там такое понятие? В какую субстанцию Вы перейдёте?... Мы впервые в истории науки не имеем даже приблизительных гипотез! Ключ Тота - это ведь действительно - ключ на Тот свет! Вот единственное - что мы знаем точно. Мы применяли его , воздействуя на неодушевлённые предметы... Ни один предмет назад не вернулся... Поймите!.. Ни один! Понятно - человек существо разумное, мы с Вами установим взаимодействие, взаимосвязь. Мы попробуем общаться через ключ Тота. Вы сообщите мне всё необходимое о Вас , и я моментально при любой внешней угрозе для Вас немедленно включу механизм возврата Вас в прежнее состояние... Наша общественная организация "Ключ Тота" борется за экологию сознания...
   - " Короче, Склифасовский!.." Я - ухожу! Вы меня это...ик...унизили...ик... оскорбили...ик...
   - Ну-ну, не плачьте. Будьте мужчиной. Хорошо. Всё хорошо... Мы сейчас успокоимся и попробуем... Хорошо?
   - Ик...
   - Вы не имеете и не будете иметь претензий к обществу "Ключ Тота"?
   - ...Ик...да!... Я ж...ик...говорил!
   - Вот, попейте водички...
   - Владислав Иннокентьевич... Я - готов.
   - Ну-с... Приступим! Присаживайтесь поудобнее... Включаю пробную... Так... Так... Всё нормально. Ну... С Богом! Начали!...Объект визуально исчезает...Секундомер...Десять секунд... Двадцать... Тридцать...Сорок... Пятьдесят... Информации от объекта не поступало... Шестьдесят!.. Начинаем возврат!... Начи... Что это?!... Боже мой! Да что же это?!!...
  
   В кресле лежало истекающее кровью тело Испытателя... Вид его был ужасен: Из груди торчала воткнутая винтовка-трехлинейка со штыком, живот вспорот, кишки вываливались наружу... Испытатель был мёртв.
   Вдруг мёртвое тело зашевелилось и упало на пол. А в кресле возник сухощавый человек в военной шинели и грязных разваливающихся сапогах...Профессор Бытнев тихо вскрикнул...
   На следующий день в городской уголовной хронике появилось газетное сообщение о дерзком ограблении квартиры профессора Б. в Академгородке с двойным убийством. Погиб хозяин квартиры и неизвестный молодой человек. На месте преступления была найдена винтовка образца времён гражданской войны. По словам хозяйки квартиры Анны Петровны Б-й были похищены золотые вещи и меховые изделия на ... приличную сумму и новые ботинки профессора. Преступник пока не найден.
  
  
  
  
  
  
  
  Перья.
  
   Вечерело. На склоны покрытых осенним лесом гор начали ложиться длинные тени. Возле кустов у засыпанной жухлыми листьями тропы внезапно зашевелился едва приметный бугорок. Из него выглянула человеческая рука, потом растрёпанная голова...
   Вот суки! Оставили меня здесь! Ушли! Суки! Бросили, гады, одного и ушли... Напоили нарочно и оставили в лесу, сволочи. А, может, не ушли ещё? Эй! Эй, кто-нибудь! Ого... Вот это эхо-то: будь здоров! Ой, чё-то зябко однако... Башка трещит. Трубы горят. Надо-надо-надо ср-рочно принять! Ср-рочно. Да, не май месяц... Осень однако... Куда же эти суки ушли? Ну-ка, что мы пили? Ага: пусто, пусто, а тут!.. тоже пусто.
   Человек отполз от бутылок. Огляделся по сторонам.
   Нет, ты посмотри: всё выжрали, с-суки! Антон-гондон, Васька - чмо, тьфу на вас! Друганы сраные! Козлы... На хер мы сюда приволоклись, а? Дома не сиделось. Природу им подавай. Как же: стол- бисты! Ценители, вашу мать. Тур-ристы! Ну, и чё тут? Ёлки-палки, сучья-дрючья...
   Его начало бить мелкой противной дрожью . Потом скрючило всего. Поднатужившись, он попытался приподняться на локтях. Не получилось.
   Нет, ты глянь, холодина какая. Бр-р... Ох, что это со мной? Воротит-то как! Щас вывернет всего, не могу! Ну, быстро-быстро пальцы в рот!!! А!.. О!.. А!... Фу... Полегчало, кажись... Ну-ка , ещё разок: пальцы в рот! А!..О!.. Всё, кажется. Не лезет больше ничо... Пусто в желудке. Ох, хорошо!
   Он откашлялся и просморкался . Вновь огляделся по сторонам. Погрозил кому-то вяло сжатым кулаком. Привстал на колени. Медленно пополз куда-то в сторону от тропы.
   Н-да... Хорошо-то, хорошо... А что хорошего? Надо отседа выбираться? Надо. А кого же я спрашиваю? Надо, так надо. Значит, пойдём. Ух, приду, я им скажу, твари поганые. Как водку жрать, так вместе! Я всё помню! Всё!
   И как вы уходили - помню. Ну, и что, если шевелиться не мог? Ну, остекленел маленько. Устал. Шутки-то херовые! Это как Антоха сказал? "Спи,"- говорит, - " спокойно, дорогой товарищ! Память о тебе мы будем вечно хранить в своих сердцах!" Охренели совсем. Я ж не помер!.. Так только: устал маленько. Конечно ! Им-то что, а я с ночного дежурства. Скоты. Я ж ещё на дежурстве поддал, ну, чтоб не закемарить. Да , хорошо так поддал... Весёлый был. Н-да... А землёй, листьями, всякой хренью зачем было меня забрасывать? Вроде, для смеху, да? Типа: речь толкнули и закопали? Ну, сволочи! Приду, обоим в лоб дам. Столбисты охеренные выискались! На мою жопу.
   Им-то что: спят, поди, уж по домам. Ваське точно сегодня баба вломит. Хе-хе... Я-то знаю... Антоха - ладно, холостое дело, покобелил , водки пожрал и дальше. А Ваське-то сёдня, хе-хе... Ваське точно прилетит между глаз! Так ему, козлине, и надо! Не хер друзей в лесу оставлять!... Оборзели совсем - и похмелиться не оставили ведь!
   Ему показалось, что он уже достаточно протрезвел, чтобы попытаться, наконец, встать на ноги.
   Ну, всё! Пошёл я отсюда. Хватит на коленках ползать. Встать! Р-раз!.. Ох...
   Встал. От совершенного над собой усилия закружилась голова И его тут же неудержимо понесло вниз по склону.
   Это чё ж так земля шатается? Это куда ж её ось клонит? Ну-ка, ну-ка, ветки в сторону! В сторону ветки уберите! Под уклон же несёт! Несёт же меня! Несёт! Тв-вою м-мать! Хрясь!.. Каменюка! Ый-ый...ый... Ногу больна-а! Покалечился, зараза!
   Он лежал возле большого торчащего из земли камня, судорожно держась за левую ногу пониже колена, раскачиваясь всем телом.
   Ох, не могу!.. Как же я на одной ножке-то? А , может, отойдёт? Может, вывихнул просто, а? Ох, больна-а! Нет, не вывихнул... М-м-м-м. Что ж теперь делать? Темнеет... Надо идти. Ой!.. Твою мать! А-а-а!.. Может, позвать кого? Эй! Народ! Тишина... Эй-э-э-э-э-й!! Кхе-кхе-кхе... Голос сорвал. Э-э-эй... Кхе-кхе... Стоп, без паники! А мы перекурим, перекурим. Ну-ка, где наша "примка"? Зараза, поломалась "примка", ладно. Надольше хватит. Ну-ка, где коробок? Ага... Покурили... Нет коробка. Там остался. Придётся назад шпарить. Ну-ка, откуда я прилетел-то?... Н-да. Шут его знает. Да, как же ты забыл-то?! Ну-ка, вспоминай! Это как же ты сюда влетел?! С какой стороны? Ведь это ж надо так! И в эту сторону - вверх, и в эту тоже... Да-а... А без спичек-то вообще... Ни покурить, ни костра сделать. Ну, и как я пойду? Я ж идти-то не могу! Ползти только, ногу подволакивать? Эх, ты, Серый-Серый! И куда ж тебя, Серёга, понесло? Куда впендюрило?
   Он глубоко вздохнул. Сплюнул. Приподнялся на колени. Изготовился ползти.
   Ладно. Что хныкать-то! Ну... Пробуем. Ы-ы-ы-ы-й!... Ничо-ничо-ничо. Терпи, казак! Ы-ы-ы-ый!... Ну, ещё! Сыро-то как! Штаны сразу мокрые, наскрозь. Ы-ы-ы... Ф-сё... Пе-переккур...
   Тело дрожало от перенесённого напряжения. Руки тряслись. Машинально пошарил в карманах замызганного пиджака. Хихикнул .
   Смехота. Спичек-то нету. Смехота будет, если я тут сдохну. Васька с Антоном как в воду глядели. Попрощались даже! Курям на смех: до города два шага. Днём на тропе народ косяками. Нет, правда ведь смешно? Смешно? Смешно же! Нет? Уже не смешно?!... Не смешно. Совсем не смешно, Серёга. Совсем. Сыро и холодно. Промозгло. И темно. И нога сломана. И нет никого. И крикнуть никак - осип. И кому кричать-то? Тихо. Ветки мешают. Паутина. Муть всякая... Видно плохо. Руки трясутся... Чё руки-то трясутся? Вот как пить плохо. Говорила Алёнушка Иванушке: " Не пей из копытца, козлёночком станешь". Надо двигаться. Н-надо. Зам-мерр-заю. Быстро-быстро-быстро. Наверх-наверх-наверх. Ый-ый-ый-уй!
  Ы-ы-ы-ы!!.. Круто как! Кто ж вас выдумал, горы? На мою голову. Ый-ый-ы-ы-ы!... Ы-ы...ы... Ф-фсё. Не м-мо-жу!
   От усталости долго тряслась челюсть. Попытался сжать её обеими руками и нечаянно посмотрел вверх.
   ... Мысли в башке путаются. Сколько я отполз? Сколько ползти? Темно. Устал. Сил моих нет. А над головой звёзды какие! Яркие-яркие. Ты смо-три... Вот вызвездило. Где же город-то? Там гора и тут не понять чего... Ветерок на склоне ,однако. Ох-х ,спину прихватывает-т-т. Я же мокрый весь. Весь мокрый. У-х-х... холодина! Зуб на зуббб... Чё делать? Чё?! Так, спокойно, Серый. Всё п-под к-конт-роллеммм. Думай. Соображай скорей. Ну!.. Лапти гну. Разнукался...Нет же никого кругом. Ночь переждать. Утром люди. Людей кричать. Услышат, найдут. Услышат? Найдут? Голоса-то нет! Или труп найдут. Откуда ты это знаешь? Кто тебя будет искать? Антоха с Васькой? Да, они же закопали тебя уже. Похоронили.. Тебя нет. Ты знаешь где сейчас тропа? Ты куда бежал, пьяная морда? Помнишь? А куда пополз потом? Знаешь?... Ты знаешь где север, где юг? Ты, рожа, географию помнишь?.. Ни хрена ты не знаешь. Ничего ты не помнишь.
   И не свисти, Серёга, не будут тебя завтра искать. У тебя дежурство сутки через трое. Вот, значит, трое суток и не будут искать. А потом?.. А потом прогул поставят... А потом?... А потом через трое суток - второй. Ну, а? Что "ну"? Уволят. Кому ты нужен - тебя искать? У тебя дети есть? Нет. Жена? Ну, как это, тёлки есть , в общем... Себе-то мозги не пудри. "Тёлки-тёлки"... Хрен твой тёлкам нужен, и то... может быть...когда он рядом. А на тебя им, извини, насрать. Они что? Искать тебя будут?... То-то же. А мамка твоя где?... Пропил ты мамку. Ты когда ей письмо писал? Или звонил когда?.. Не помнишь? Некогда тебе было? А ты помнишь, что она сильно болела тогда, три года назад, когда ты уехал из Канска? Ты же привык, Серёга, что она всю жизнь - как лошадь... И все болезни на ногах. Она жаловалась тебе хоть раз?.. А когда ты уезжал, помнишь, она лежала у себя в дальней комнате и долго-долго так на тебя смотрела... Будто прощалась... Нет её, Серёга! Она б написала, да ты ведь и адреса не оставил. Всё "потом-потом". Три года прошло! Прикинь! Вот оно - твоё "потом". Лежишь здесь, а вспомнить о тебе некому. Что? Мамку жалко? Плачешь, сука?.. Плачь, пидор, никто тебя не услышит. И что холодно тебе, и что нога сломана - ступить не можешь, и что ты здесь сейчас... Ты сам себя сюда загнал...Сам!
   Слёзы текли сами собой, оставляя потёки на испачканном лице. Он тихо раскачивался, обхватив голову ладонями. Из-под обломанных ногтей сочилась кровь.
   Не веришь? Дружки помогли? А чьи они? Кто с ними водку жрал?! Молчишь? Стыдно? Ба-тюшки, какое мы слово вспомнили! Ну-ка , оглянись: никто не видит? Не слышит? Надо же, какое у нас добро появилось: "стыд" называется! Ну, прям, звездец!..
   И что ты озираешься? Думаешь, впрямь кто-то есть в лесу?.. Что?.. Стой! Тихо!.. Ти-хо... Что это там ветка хрустнула? Где "там"? Ну, там... Где-то. Я слышал... Да, нет, почудилось. Померещилось. Нет же никого! Никого? А почему ты думаешь, что в лесу никого нет? Почему? Все знают, что в лесу есть звери. Всякие звери. И неизвестные науке - тоже. А я здесь один. А сейчас ночь. Ночью звери ходят на охоту... Я - дичь. Боже мой, у меня же нога! Я же и убежать-то не смогу! А куда бежать? А разве от зверя сбежишь? Даже здоровый. Кто быстрее: человек или зверь?.. Кто?!!... Понятно кто. Хоть ты здоровый, хоть больной. Ну-ка, посмотрим. Так. Здесь дерево, там... А во-он там - что это? На пень похоже, вроде бы, или бревно какое...Старое...Мхом заросло...Или... Тень какая-то. Луна встаёт. Ага. Ух, какая огромная! Вот. Облака появились. Бр-р... холодно, до костей пробирает. Согнуться в кучку. Согнуться. Тепло беречь. Бр-р... Ой, оно шевельнулось! Не пень это! Точно - не пень. Вот опять что-то хрустнуло...
   Человек вздрогнул и оглянулся. С деревьев, шурша, облетали листья. Шагах в двадцати темнело нечто, напоминающее поросший мхом старый пень.
   С кем я разговариваю? Ужас! Сам с собой разговариваю или здесь есть кто?! Чего я боюсь? Осень же! Листопад. Ветер. Не бойся никого, Серёга. Ты здесь - один. Один!.. Один?.. Один. Докатился. Хоть закричись: один. Хоть сдохни.!.. Вот опять померещилось... Или это в глаз что-то попало? Протереть. Не спать! Оглянись вокруг, Серёга! Надо быть настороже. Мало ли что. Лес всё-таки... Даже тайга. Оглядывайся чаще!.. Мало ли - за спиной всякое может быть... Р-раз! И оглянулся!.. И - никого. Врёшь, был же кто-то! Точно - никого? Ты уже спрашивал? Кого? Точно?! Ах, ты!!... А пень-то за спиной остался! А если - и не пень? Мохнатое что-то, я чувствую. А вдруг оно шевелится сейчас? А если оно следит за мной? Нарочно ждёт, когда я отвернусь. Я отвернулся, а оно приподнялось, изготовилось, сейчас набросится. А лапы - огромные, чёрные. Лапищи жуткие... И само оно - неясное, непонятное, дикое, чужое... Что ему от меня надо?! Зачем оно здесь? Э, врёшь, Серёга. Оно здесь всегда было. Оно здесь хозяин, это его территория, а ты - чужой здесь. Ты - один. С тобой - никого. Ты - слабый. Оно - всемогущее. Зачем ты к нему пожаловал? Зачем потревожил? Берегись теперь. Оно с тобой всё что захочет сделает. Ночь. Никого нет. Никто не услышит и не узнает...
   Он зажмурился и замер. Ему казалось, что даже сердце остановилось на миг, вслушиваясь в окружающий полумрак.
   Боже мой! А вдруг оно крадётся сейчас ко мне?! Точно! Слышно, как листва шуршит. Оно - движется!.. Оно идёт сюда!... Сделай же хоть что-нибудь! Хоть что-нибудь!... Скорее же!... Скорее!!... Иначе - будет поздно!..
   Он пытался заставить себя двинуться. И не мог. Тело не подчинялось ему . Голова не поворачивалась. Нестерпимо хотелось хотя бы глотка воды. Но он продолжал не шевелясь лежать на склоне горы. Среди сырой и жухлой листвы.
   Да, что это со мной, в конце концов?! Надо просто обернуться и посмотреть! Посмотреть. Посмотреть?!.. На него?!! Просто оглянуться... Шуршит! Ей-Богу, шуршит! Мурашки по телу. Волосы дыбом. Шур-шит! Оно! А!.. А-а-а!.. Нет! Этого не может быть! Я - нормальный человек! Там - ничего нет!... Ну, оглянись. Оглянись... Ну, пожалуйста, оглянись... Ну, заставь себя. Пересиль. Ты же можешь... Почему ты не можешь? Почему?! Почему?!!... Шея не поворачивается? Что это: мной шея командует? Ну, не хочет поворачиваться - и всё! Позвонки - будто примёрзли, застыли, окаменели... Сволочи!.. Страшно. Я - ничего не могу...
   Он вновь заплакал. Затем покачнулся и встряхнул головой.
   Да, глупость какая! Вот захочу - и посмотрю назад! Сам. Как сам?! Без шеи?!! Ну, раз-два, взяли!...
   И опять не обернулся.
   Ох, как шуршало-то!.. Точно: листья летят. А если не листья? Но я же вижу - что листья!.. А если?.. А что - "если"? Какое может быть "если", когда ветер дует?! Кончай дурью маяться. Оглянись! Ну!!...
   Замер в ожидании. Но, чем дольше оно длилось, тем быстрее слабела воля.
   Оно только и ждёт, чтобы я оглянулся. Оно там, сзади. Оно преследует меня. Хочет схватить меня за ноги. Огромного роста - стоит сейчас прямо за моей спиной. Дышит могильным холодом. Я это чувствую. Это Судьба. Это приговор. Кто оно - не важно. Палач. Оно беспощадное и безжалостное. Оно не из этого мира! Оно поглотит меня сейчас, как тьма поглощает свет. Раз и навсегда. И я это знаю. Я - обречён. Отсюда нет выхода. Меня загнали сюда специально. Здесь - только вход в иное, туда, откуда не возвращаются... Никогда. Боже, я чувствую его спинным мозгом! Сейчас оно прикоснётся ко мне. Осталась доля секунды!...
   И вновь ничего не произошло. Он остался в том же положении, что и был.
   Я закрыл глаза. Я готов. Я вижу его и себя со стороны. Я лежу на склоне гигантской тёмной горы, а надо мной нависает огромное необъяснимое, неумолимое - Это. Оно не понимает слов. Его нельзя разжалобить. Невозможно... Разве оно когда-нибудь было пнём? Ха-ха! Обижа-аешь!.. Оно не прощает таких шуточек. Оно ничего не прощает. У него всё записано. Теперь ты заплатишь за всё. За всё!.. Ты понял?!.. Сейчас, сейчас...
   Он ожидал чудовища. Ему казалось, что оно почти касается его спины. Он чувствовал это всем своим существом.
   Ну? ... Ну?!!... Ну, когда?!!! Я закрыл глаза, я жду. Зачем же ты мучаешь меня? Кончай со мной!!... Будь ты проклято!
   Внезапно налетел порыв ветра. Громко и отовсюду зашелестела падающая листва. Где-то невдалеке со скрипом упало дерево.
   Что это? Какой ветер поднялся! Разве ночью в тайге бывает такой ветер? Разве это не странно? Да здесь - всё живое! Оно понимает меня! Оно хочет меня помучить! Оно сводит меня с ума!!.. Мне всё равно. Оборачиваюсь... Я - оборачиваюсь! Мне - всё равно!.. Что это? Никого? Никого! Не может быть!.. Оно словно отпрыгнуло назад. Оно опять там... Луна поднялась выше, стала меньше. Так. А по луне можно сориентироваться? Где я? Где?!!...
   Позади не было никого. И ничего. Кроме старого, покрытого мхом пня, освещённого яркой луной.
   Разве я ещё жив? После всего этого? Я ли это? Надо ущипнуть себя. Вот так. Ага! Боль чувствую!. Значит , - это я.
   Спокойно, Серёга. Тебе никто не угрожает. А это просто пень, поросший мхом. Ты же не поползёшь к нему проверять - пень ли это? Ты же нормальный современный человек? Не сумасшедший?
   Тут он вновь нервно захихикал. Приподнялся на локтях. Расстегнул ширинку, помочился. Сплюнул.
   Я? Нормальный? Кто это мне сказал, что я нормальный? После всего этого? А с кем это я вообще разговариваю? Кто здесь? Может быть, я сплю? Может, это сон такой? А нога болит, потому что я её о стенку ударил? Да? Раз-два и - проснуться! Вот было бы здорово!.. Нет. Разве я сплю? Разве такие сны бывают? Нет. Это - не сон. Мне больно и холодно.
   Вспомнив только что пережитое, застонал. Нога болела невыносимо. Погладил её. Почесал грязную свалявшуюся шевелюру.
   Надо ползти отсюда. Ползти, к чёртовой матери, пока я окончательно не свихнулся! Надо наверх. На скалы. Люди любят ходить на скалы. Они найдут меня. Это недалеко... Недалеко?.. Да-да-да! Это где-то рядом... Это не может быть далеко! Ых-ых-ы-ы-ы-ых! Ещё! Ых! Что это?!!.. Змея! Змея? Да, это змея! Она укусит меня сейчас! Скользкая! Холодная! А-а!.. Нет. Не кусает-т... Так это же сучок простой - длинный, сырой сучок с облупившейся корой! Трус. Не бойся. Змеи спят по ночам. Откуда ты знаешь? Волки не спят, медведи не спят, а змеи спят?! Ты просто успокаиваешь себя! Врёшь!.. Будь настороже! Остерегайся! Здесь всё враждебно. Особенно тебе...
   Влажный длинный сучок чуть поблескивал на склоне позади его ног. Человек развернулся. Поглядел наверх.
   Ладно...Дальше...Ый-ый... Стоп. Обернуться. Где этот сучок? ... Нет его! Уползла! Это был - не сучок!.. И не змея... Что это было? Что?!.. Скорее отсюда! Боже, как мне больно! Что же делать? Надо ползти. Надо! Иначе...Иначе нельзя!..
   И он вновь пополз вверх, уже не озираясь по сторонам.
   Ых-ых-ых-ы-ы-ы!... Силы тают всё быстрей. Я больше не могу. Руки, локти - всё ободрано в кровь. Не понимаю: где я? Зачем? Куда я так стремлюсь? Что там? Мёдом намазано?!..
   Он слышал только собственное отрывистое хриплое дыхание.
   Надо спастись... Значит, оно всё-таки преследует меня! Значит, оно - существует! Да! Оно - существует! Это оно гонит меня на скалы! Гонит, как зверя, заставляет меня мучаться!... Мне нельзя останавливаться. Ползти! Ползти, как змея! Всем телом. Обдираться в клочья! Уползать всё выше и выше! Только не быть здесь! Только не ждать его! Кровь стучит в голове. Кровь на ладонях. Все жилы вздулись. Наверх! Ых-ых...Ы-ы-ы-ы-ы... Ещё! Е-щё!..
   Он лежал лицом вниз на склоне горы почти бездыханный, не соображая ничего, не представляя даже приблизительно, когда же он перестал двигаться. И сколько прошло времени: час или сто лет? Наконец, очнулся. Раскрыл глаза. И не увидел ничего... Поскольку его голова упёрлась в небольшой камень, обросший мхом.
   Сколько я ползу? Это бесконечная пытка. Когда она кончится? Шум в ушах. Не вижу. Ничего не вижу. Что это? Я ослеп?! Что с глазами? А? Нет... Я упёрся лицом, головой - в камень. Он порос мхом. Мои глаза во мху. Глаза во мху. Это странно... Во мху. Голову назад. Вверх... Вижу.
   От нечаянного судорожного движения подвернулась кисть правой руки.
   Больна! Руку больна! Ых-ый... О-о-о-о! М-ммм... Этот пень, это оно! Да! Оно преследует меня, оно всюду. Впереди, сзади... Оно сейчас схватит меня за ногу! Нет... Ф-перётт!! Ы-ы-ы.. Я не могу!.. Не могу!..Не...
   Он лежал почти у подножия огромных скал, словно взметнувшихся из земли резко вверх да так и застывших в этом движении. Рядом с ними чуть поодаль находилась другая скала, напоминающая своими очертаниями задумчивую голову сфинкса. Ниже и вокруг всё сильнее раскачивались под ветром деревья.
   Сколько времени прошло? Сколько я лежу здесь? Всё ещё ночь... А ведь я совсем не такой каким был раньше. Совсем не такой. С меня кожа сошла. Короста. Сошла. Я люблю людей. Простите меня!..Я всех прощаю. Они хорошие. Они только не понимают этого. Я лежу здесь, на тропе, перед скалами. Ободранный. Окровавленный. Без сил. И почему я должен умирать? Почему я? Умирать теперь? Теперь?! Когда я всё понимаю... Чудовище...Это же совесть моя! Она пришла за мной. Она загнала меня сюда. Эти скалы...Они обступают. Они живые. Они наклонились надо мной... Дышат. Они медленно дышат. Я слышу...
   Я сам приполз сюда. К ним. Как они громадны!.. Они заслоняют звёзды! Они заслоняют всё небо!.. Они надвигаются на меня. Медленно-медленно... Они падают целую вечность... Они всё ещё не упали... А там- голова. Огромная голова. Каменная. Она всматривается куда-то. Она ждёт меня. Мне легко-легко... Я умираю. Я истекаю кровью. Замерзаю. Я всё ещё чувствую боль. У меня всё болит. Всё... Я плачу. Слёзы солёные... Скалы, возьмите меня! Голова опускается. Она согласна со мной...
   Что это треснуло? Что?!.. Оно движется. Оно движется всё стремительней. Прямо на меня! Летит!.. Господи, какой ветер!.. Оно падает на меня!.. Какой ветер!.. Господи, пронеси!.. А-а-а!..
   И померкла луна. И погасли звёзды. И затих ветер. И замерло всё. И время остановилось...
   На вершине горы возле исполинских скал лежал на земле человек. А над ним во все стороны мира распласталось вечно юное звонкое небо...
  Осенним ветреным утром на тропе у живописных скал под названием "Перья" был обнаружен труп человека. Рядом лежало поваленное бурей дерево.
   Вообще-то поисково-спасательная группа искала девушку, которая исчезла в этом районе несколько дней назад, о чём сообщало телевидение и писали в газетах. Вскрытие трупа показало, что смерть человека наступила вследствие инфаркта. Дерево его не задело. Кстати, девушку так и не нашли.
  
  
  
  Кифа
  
  
  
  
   Двое путников пробирались тропой, пролегающей по самому краю леса вдоль обширного непроходимого болота, занимающего всю срединную часть долины таёжной речки Караган, что значит по-тюркски "чёрная кровь". Идеально округлая ярко белая луна так ослепительно сияла в бездонном небе наступившей ночи, что походные электрические фонарики показались Андрею и Петьке, молодым, но уже считавшим себя матёрыми, геологам, никчемушными игрушками, которые могут спокойно дремать в рюкзаках.
   Громко переговариваясь, они шли уверенной пружинистой поступью к лагерю полевого отряда, торопясь к остывшему ужину (вечерняя рисовая каша!), на который они уже опаздывали часа на три. До лагеря оставалось не так и далеко - километров пять, когда Андрюха, шедший позади, споткнувшись о какой-то древесный корень, на мгновение потерял равновесие и плюхнулся коленками о землю. Петька по инерции отмахал уже метров тридцать, когда до него всё-таки дошло, что за спиной никого нет, и он сообразил тормознуть:
   - Андрей! Перестань дурить-то! Давай, шевелись ! Цигель, цигель, ай-лю-лю! Время, время, нах хауз! Оглох, что ли?
   Он слышал, как ругнулся Андрей в момент падения, вроде слышал даже само это плюханье, по крайней мере так ему казалось, но когда он обернулся, Андрея позади не было. Андрей исчез. Испарился. Аннигилировал. Как ещё можно это назвать, если только что был человек и вдруг его нет?
   Поначалу ничего не понявший Пётр просто обозлился на напарника: и так из-за его фокусов однодневный плановый маршрут не закончили, теперь ещё он и к ужину не торопится! Петька как-то сразу "запамятовал" , что отклониться от маршрута ради хариузиной рыбалки предложил сегодня утром, в общем-то, гм-гм, он сам, а не Андрюха. Именно это обстоятельство стоило парням трёх лишних часов, которых потом так и не хватило для работы. Это, да ещё одна находка, которую, увы, сделал не он, Петр Дымков, лучший геолог края, как он сам считал, а Андрей. Поэтому об этом лучше и не вспоминать. Короче, сгоряча Петя решил, что один из них двоих сегодня явно дуркует, причём этот один - явно не Петя. Осталось угадать с трёх раз: кто же это?
   Через минуту Петя перестал сомневаться в том, что и Андрей не дурковал. Через минуту Петру действительно стало страшно, настолько страшно, что тошнотворный животный ужас охватил всё его существо:
   - Что случилось? Куда подевался Андрюшка? Я что: один? Один?!!.. Кто здесь? Кто?! Что это такое там виднеется? Это невозможно!... Как же это?!.. Ведь есть же где-то - палатки, люди, вездеходы, начальник партии, планы-факты, погонокилометры, песни под гитару, сезон полевой, в конце-то концов!.. Куда я попал?... ЧТО ЭТО ТАМ?!!
   Прямо посреди освещённого луной болота, словно рождаясь из самых его недр, клубясь, вздымалась всё выше огромная чёрная тень Зверя. В её дымящихся лапах виднелась крохотная светящаяся тень человека, похожая на бьющуюся в конвульсиях муху, когда она уже попала в паутину и обёрнута крепким паучьим коконом. Разум Петра отказывался воспринимать то, о чём сообщали ему глаза, хотя было очевидно, что эта крохотная тень и есть всё, что осталось от Андрея в именно эту секунду...Потому что в следующую - Зверь пожрал его!
   -Сейчас Он доберётся и до м-меня!...Ч-челюсть-ть д-дрож-житт, зараза! Не-не-не-не х-х-хочу!! Нет!.. Молчи, молчи, П-петро! Т-т-тольк-ко т-тихо! -Пётр покрылся мелкой холодной испариной. Тень чудовища продолжала расти, начиная закрывать собой от взгляда Петра часть покрытого тайгой хребта, возвышающегося на противоположной стороне заболоченной долины. Пётр стоял в оцепенении , чувствуя, что не способен сейчас не только двинуться с места, идти или бежать, но даже открыть рот и издать какой-либо звук. Его как будто парализовало.
   Между тем из глубины долины навстречу Тени стали приближаться светящиеся полупрозрачные клочки тумана. Они постепенно как бы приобретали очертания человеческих фигур. Их количество всё росло и росло, пока они не покрыли собой всю заболоченную долину, близлежащий кустарник и даже сам караганский лес, по крайней мере настолько, насколько ещё можно было хоть что-то разглядеть в его тёмной глубине. Зверь заслонял собой уже весь противоположный горный хребет. Словно исполинскими ковшами экскаваторов, он загребал клубящимися черными лапами целые горсти приближающихся призраков, поднимал их в воздух и пожирал, как пожирают кусками свежее дымящееся кровью мясо!
   А призраки всё шли и шли на Зверя - бестрепетно, будто не замечая ужасной гибели своих предшественников. В голове Петра вихрями проносились какие-то звуки, похожие на монотонное молитвенное пение, прерываемое невообразимым рёвом и скрежетом. Только всё, что слышал Пётр, находилось как бы внутри него, ибо снаружи, в воздухе - царило абсолютное безмолвие! Вдруг Зверь поднял глаза на него.
   - Что это? Ик!.. Разве может быть ТАКОЙ взгляд? Как Он смотрит! Он видит меня! Он глядит именно на меня! Я такой маленький, мелкий-мелкий... Я же Тебе не нужен , правда? Не нужен?.. Ну, какой с меня прок?! Отвернись, забудь обо мне! Ты - великий! А я - ничтожество. Полное ничтожество... Меня нет! Я сейчас растворюсь, исчезну. Я сейчас, сейчас!... Но Он всё-таки... Он глядит именно на меня!!! - волосы на голове Петра зашевелились от ужаса.
   Это был взгляд Абсолютной Тьмы. У этих глаз не было ни белков, ни зрачков: беспредельная Тьма глядела в него и сквозь него, пронизывая всё его существо смертным холодом. Клубящиеся дымные лапы Чудовища потянулись к Петру. И он потерял сознание...
   Время замедлилось, качнулось и, словно вертящийся бездонный смерч, закрутилось в обратную сторону, унося его куда-то в неимоверную неисповедимую глубину. И метались снежные вихри, и обрушивались огненные волны, и разверзались бездонные пропасти, и с грохотом и гулом летели в бездну исполинские скалы, и моря вздымались, вырываясь из берегов, и небеса выворачивались наизнанку, изливая повсюду Ослепительный Жар...И замерло всё.
   И вдруг опять - закрутилось, понеслось, зазвенело, заплакало мириадами человеческих голосов!
   Бог ты мой, неведомый, незримый!
   Ниспошли мне в душу благодать, -
   Научи, Судья непогрешимый,
   Как мне жить и как мне умирать?
   Может быть, и нужно-то немного,
   Но, послушный общему рулю,
   Я живу лукаво и убого,
   Лгу себе и кланяюсь рублю...
   И хожу я всюду, словно лишний,
   С неразменным сумраком в крови,
   Оттого, что нет во мне, Всевышний,
   Ни Тебя, ни Правды, ни Любви...
   Пётр как будто очнулся и как будто бы знал, что Теперь и Здесь его зовут Кифа.
   "Не двенадцать ли вас избрал я? Но один из вас - дьявол," - Кифе запомнились эти слова Учителя, и оба они знали, что обращены они были к нему, Кифе. Учитель сам откровенно и при всех двенадцати учениках назвал его имя, только его имя: " Ты, Пётр, который клянёшься мне в верности, трижды при всех отречёшься от меня." Кифа знал, что это - правда, потому что уже сделал своё чёрное дело: предал Учителя и оболгал молодого простачка Иуду.
   У всякого преступления есть свои причины , господа! Деньги и власть - вот причины для Кифы. Кто истово клянётся в любви и кричит об этом на каждом углу, не он ли первым предаст Тебя? Не он ли люто ненавидит и боится Тебя и оттого с каждым днём всё громче вопит о том, что истинно любящий молчаливо хранил бы, как самое сокровенное, в глубине своего сердца? Не вор ли, чувствуя , как горит на его голове шапка, первым громче всех начинает кричать: " Держи вора!"?
   Кифа, он же Шимон, он же Симон, он же Пётр - рыбак, сын Иона, брат Андрея , самый старший по возрасту и потому самый хитрый из всех двенадцати - не был "книжником", читать-то не умел, да и в речах не силён: всюду таскался за Учителем, иссыхая от зависти к его умению говорить и привлекать своими речами сердца людей. А привлекать сердца - значит иметь над ними власть! Кифа смотрел на это и продолжал таиться, всюду повторяя о своей любви к Учителю. Ох, не легко ему это было: каждый день ломать себя через колено!
   Иуда, этот простодушный сопляк, знает грамоту, умеет считать, - все деньги у него, у кассира. Учитель становился всё популярнее, а пожертвования всё щедрее. И кто же распоряжается деньгами?! Не деньгами - деньжищами ( всего лишь за умение молоть языком!), такими, которые ему, честному труженику, всю жизнь горбатившемуся на ловле рыбы, и за три жизни не заработать! Кто?!.. Только эти двое: Учитель и его любимчик Иуда, кассир Иуда, Иуда их тратит. Гадина! Сволочь! Чужак из Кариот!.. Что ж... На него легче всего будет спихнуть всё: он - один, у остальных - братья или родня здесь, рядом, а этот молокосос - один, он здесь чужак. За него будет некому вступиться. И пусть он знает , что их с Учителем денежкам давно завидуют священники местного храма. Он думает, что они хотят отнять эти деньги. Да, они хотят!.. Но это ему, Кифе, решать: кто и какую роль будет играть в задуманном им деле. Он умеет распускать нужные ему слухи, у него есть помощники - там, в храме. Они подсобят. И легенда об Учителе родится такой, какой он ей позволит быть. Самая верная сила - это "серая" правда. Она, вроде, и правда, да подать её можно так, как это нужно тому, кто её подаёт...
   Жаль только, что слова Учителя несколько портят алиби. Эти слова слышали многие, а на каждый роток не накинешь платок. Кто выиграет от того, что не станет Учителя? Он, Кифа! Власть над общиной по праву старшего по возрасту и опыту переходит к нему, а значит - власть над людьми, власть над пожертвованиями, над кассой общины - тоже. Ради этого можно пойти по любой голове, хоть апостольской, хоть сына божьего, плевать. Он только восстановляет справедливость: он старше всех, мудрее всех, опытнее, и он знает, как распоряжаться деньгами, - зачем ему вечно унижаться перед тридцатитрёхлетним Учителем?.. Умный? Талантливый? Был бы умный - на крест бы не попался! Кифа - вот кто истинно умный! Но скромный. Ибо самое умное - это умение использовать других в своих личных целях, не вызывая при этом никаких подозрений. Ведь , он-то знает, что самыми бескорыстными во все времена считали и считают именно тех, кто от всякого имеет свою часть!
   Когда надо было усыпить остальных, чтобы некому было охранять Учителя, он, Кифа, сделал это блестяще: трижды будил их Учитель, ибо трижды все засыпали и проспали-таки, проворонили стражников! Один дурачок Иуда не дремал, но и он поздно спохватился, успел только догнать стражу. Вот так и подставил себя: "Это ты, сукин сын, Иуда, навёл сюда стражников!"
   На самом-то деле страже никто не указывал на Учителя, а как их всех сегодня ночью найти, Пётр сам подобно объяснил, позаботился загодя. Учителя весь город и так знал, Его вся страна знала в лицо. И как можно было не знать Спасителя, человека, которого всего неделю назад вся столица приветствовала! Разве у кого-нибудь память отшибло, чтобы гадать: "Он? Не он?" Его же все, абсолютно все, видели и знали - и в лицо, и по голосу! А ведь ученики-то испуга-ались! Один Иуда не побоялся проститься с ним, открыто подошёл, обнял и поцеловал. Вот за эту искренность и смелость он и поплатился, сопляк! Не знал разве, что люди не переносят того, кто смелее их, кто видел их самих в минуту слабости? Нельзя-а перед остальными-то так себя выставлять! Ты - чистенький, искренний, а мы, значит, овцы трусливые? Ну, мы тебе ещё покажем, покажем - кто ты, а кто мы. Он всех против себя настроил тогда своей выходкой, все-ех...
   А потом-то ещё, ишь, удумал: явился в храм и швырнул им все наши денежки из ящика с пожертвованиями, собака! Это же наши деньги, Иуда! Ты сам уготовил себе роль предателя. Деньги были? Были. Значит, тебе заплатили и ты продался. Что, попался , пацан?! Раскаялся и обратно денежки принёс, да? Ага, а ты докажи, что это не так! Кто не знает, как всё было , поверит нам, а не тебе - чужак, грамотей пришлый... Нечего мои, Кифовы , деньги раскидывать по храмам из-за каких-то там учителёв! Нервы побереги, Иуда.
   Это я, Кифа, буду иметь теперь всё, люди будут слушать моих проповедников и праведников, которых я нанимаю ( когда имеешь деньги - уже не важно насколько ты сам красноречив). Да, было среди нас два искренних человека. И обоих я убил чужими руками, а мёртвые их имена использовал на благо себе, святому Петру. Ха-ха! "Покуда есть на свете дураки..." Из одного героя сделал на вечные времена, а из другого - негодяя на тот же период. Йес! Я "сделал" их! Да, остался, правда, этот... братан Андрюха. Тоже святой, апостол, так сказать. Ну-ну. Повисит он ещё на кресте, повисит: на своём, андреевском...
   Вежды раскрыты и слух отверст...
   Всюду один, как перст.
   А путь его долог, как горний свет
   Во мгле суетливых лет.
   Он шёл и молился, и спал под кустом,
   Осеняя весь мир незнакомым крестом,
   И питался чем есть, и Господа звал
   Просто - Иисусом Христом...
   И говорили ему - "уходи",
   И он уходил с сожаленьем в груди.
   Позади него ветер,
   Позади него снег,
   Позади него бранные крики да смех,
   За ним - лишь несколько человек,
   С ним Тот, Который за всех, -
   Его муки земные и принятый крест
   И - благовест, благовест, благовест...
   Андрей! А ведь было за что умирать!
   С нами - крестная сила и небесная рать,
   С нами то, что нельзя ни купить, ни убить,
   С нами Тот, Кто умеет жалеть и любить!..
   Человек человеку - смертный враг! Ворон ворону - выклюет глаз! Они не поняли, почему я пошёл следом за арестованным! Они даже этого не поняли! А мне нужно было убедиться, что его уже не отпустят. Они не догадались, что там, куда его привели, я - свой. Я там - среди своих, поэтому только меня везде и пропустили. Не потому, что не узнали, нет, именно потому что узнали - своего. Нет, не умеют эти скоты, эти бараны анализировать ситуацию, не умеют читать правду даже и в Евангелиях. А там - всё это есть. Только не для бараньих умов, которые читают не то, что буквально написано, а только то, что им внушают. Ну, где, где, где в Писании сказано, что Иисус и есть Бог? Ну, нет же этого - нигде! Слово "Господь" всегда означало и означает "господин", то есть "хозяин", "повелитель", "руководитель", "глава", - но не "Бог" же! А, идиоты! А, сборище дубоголовых ишаков! Да что вы вообще знаете, если даже свою книгу книг прочесть толком не можете! 2000 лет прошло - и ни один скот не прочёл верно того, что там прямо написано! Так чего же вы все стоите, человеки? Чего?! Это я, Кифа, 2000 лет делаю с вами всё, что хочу! Я, я, я!!! И настанет время, когда мир узнает того, кто им истинно правит!..
   -Однако, надо же как-то выбираться из этого бреда, - вдруг подумалось Пете. "Выбираться! Выбираться!.." - эхом ответила ему темнота. Он ничего больше не слышал вокруг. Голос, сопровождавший его, исчез так же внезапно, как явился. Оттуда. Изнутри...
   Петя открыл глаза. Была ночь. Где-то посреди болота шумел Караган, так же , как раньше, ярко светила луна, веяло тихой прохладой. Ни теней, ни чудовищ. Петя взглянул на наручные часы: стало на час меньше, чем было тогда, когда они с Андреем спешили в лагерь. Только Андрея не было. "Андрюха! Ты где?!" - окликнул он приятеля. Ни звука в ответ. Он посмотрел на тропу. В одном её месте, невдалеке, из земли, несильно выгибаясь, выглядывала часть древесного корня. "Ага! Здесь он и упал," - почему-то спокойно подумал Петро. Он всё помнил. Только страха больше в нём не было. Улетучился куда-то. В одной из недальних болотных кочек он признал андреев рюкзак, подошёл к нему, совершенно не боясь провалиться в трясину ( шёл аки посуху), развязал узел и вынул маленький бумажный пакетик.
   Сегодня днём после рыбалки им несказанно повезло, вернее, не ему, а Андрею. Промывая лотком геологическую пробу, Андрюха наткнулся на небольшой золотой самородок. Дело в том, что они с Петром проводили поисковое опробование долины Карагана на наличие россыпного месторождения золота, которое здесь прежде добывали ( лет 50 назад) да, видать, не всё добыли. Андрей радовался , как ребёнок:
   - Опа! Опа-па! Вот повезло так повезло! Прикинь: нам теперь точно благодарность объявят, может, даже премию дадут! Нет, вот здорово-то! А ведь про нас , Петька, ещё и в газете могут напечатать! Ага! Точно-точно!.. Представляешь: " Андрей Ионин и его золото"! Или ещё какую-нибудь фигню! Да, ладно, Петька, не хмурься! Не бери в голову. Хочешь, я скажу, что это ты нашёл? Какая разница, ведь правда же?
   Действительно, такое случается нечасто. Они пометили место находки на карте, и Андрей убрал самородок вместе с остальными лотковыми пробами, которые геологи называют шлихами, в свой рюкзак, чтобы, вернувшись в лагерь, оформить всё, как положено.
   Андрею казалось, что Петруха радуется находке так же, как и он сам. Уж, кого-кого, а Петра-то он знал от и до ещё со студенческих лет в Красноярском институте цветных металлов и золота: бессребренник, на гитаре играет, а как поёт - заслушаешься! Андрюха безоговорочно принимал старшинство Петра: не чета ему, охламону, рассудителен, да и опыта в геологии малость побольше: почитай на два курса раньше него институт закончил.
   А то , что Петро сегодня поначалу в лагерь не очень-то спешил, тоже ведь понять можно: три часа потеряли да плюс ещё с час самородком любовались, да перекуривали пока обсуждали находку. В общем, уйма времени - коту под хвост, а Петя - человек обязательный, обстоятельный, старается выполнить всё, что было намечено. Ну, чуток только не успели, потому что стемнело всё-таки да и голод - не тётка, в лагерь заторопились. Там -то спохватятся: мало ли что в лесу или на болоте с людьми может быть...Начнут искать, а найдут - материть же станут, что людям зря нервы мотаем своими заморочками, то да сё...
   Петро не спешил. Он знал, где сейчас Андрей, Он там, в этой чёрной смрадной трясине, где его уже никто не найдёт. Там их много: андреев, сергеев, ань, володь, светок, олек, игорей...Много. Там, позади, в верхней части долины когда-то был лагерь, но не геологический. Здесь зеки мыли для Сталина золото, а самих их, когда ослабеют ( не зимой - только летом) отпускали "гулять" по болоту, чтобы патронов не тратить. Ну, а кто не шёл добровольно, тех стреляли, и трупы сталкивали туда же, в трясину...Всё же обычно шли не сопротивляясь - покорно и бестрепетно: знали, что из этого лагеря обратного хода нет ни для кого. А над всем этим был Он - добрый, спокойный, безобидный бессребренник в военном френче и с усами... Ну ,Кифа-то всегда знал обо всём. Об этом - тем более.
   Он положил самородок в карман, приподнял чужой ненужный теперь рюкзак и отбросил его в чёрную глубину, мгновенно и жадно всосавшую в себя и это. Луна озарила тусклое лицо Кифы, на котором выделялись чёрные, как трясина, - без зрачков и белков глаза. Бездна под ним всколыхнулась, как бы приветствуя Повелителя...
   А через минуту Пётр Дымков спокойным и уверенным шагом уже направлялся к лагерю геологов, где давно остывала их с Андреем вечерняя каша. Он не думал сейчас о том, что сказать о пропаже напарника. Зачем? Кифа знал: что бы он ни сказал, ему поверят. Так было всегда.
   Он вернётся сюда зимой, когда лёд на Карагане станет крепок и прочен, как камень, а по затвердевшему от мороза болоту будет стремительно извиваясь стелиться мелкая, как снежная пудра, позёмка. Ему нравится бродить здесь ночами, разглядывая сквозь ледяную толщу трясины вмёрзшие в неё тела сгинувших без вести людей. Он один заведует этим кладбищем, это его коллекция, его гордость, его музей...
   Когда в дремучей мгле мелькают силы тёмные,
   И за любым кустом мерещится засада:
   По небу облака - огромные, огромные
   Летят, летят всю ночь, летят, куда им надо...
   Стою один впотьмах у края поля чистого,
   Где зыбко дышит снег, и ворон вьётся рядом.
   А за спиной давно уже свистят неистово
   И тянут за плечо, и манят медным взглядом.
   И падает душа на дно глухого омута,
   Где грабят и срамят, и набивают цену,
   И молится она чудовищу какому-то,
   Готовая за мзду на всякую измену...
   Там жлобствуют и пьют, там правит неуёмная
   Дремучая толпа, которой горя мало,
   Там каждый день поют "Вставай, страна огромная!",
   И вся страна встаёт, летит куда попало...
   Ночь тихо дребезжит, как форточка стеклянная,
   И волком воет снег. И мгла приходит на дом.
   И бродит по степи душа непокаянная.
   И никого вокруг. И ворон вьётся рядом.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  "Долюшка несчастная"
  
  
  
   Они познакомились на отдыхе за тысячи километров от своего родного города. Так получилось, что их туристическая группа представляла из себя "сборную солянку" Советского Союза. И только там, в закарпатском Трускавце обнаружилось, что: в их группе трое сибиряков, причём все трое - из Красноярска, мало того - из одного района города и даже с одной улицы, только дома разные. Естественно, что трое земляков на всех экскурсиях и во всех походах старались держаться вместе. Так и сдружились: Люба и Володя с Любой. Дело в том, что Володя с Любой были мужем и женой, а просто Люба - просто Любой.
   Тёзки были похожи друг на друга только именами: Володина Люба - статная высокая блондинка с крупными правильными чертами лица, а просто Люба - стройная маленькая брюнетка с мелкими чертами, но крупными выразительными карими глазами и густыми длинными ресницами. Володя был маленький, белобрысый, круглый, как колобок, с маленькими круглыми глазками. Вообще, он по жизни был округл во всём: в словах, в делах, в характере, в жестах... Чтобы различить Люб в дальнейшем назовём их : Люба большая и Люба маленькая.
   У Любы большой была трёхкомнатная квартира, вся заставленная мебелью, коврами и хрусталём, в холодильнике никогда не переводились деликатесы, не говоря уж про обычные продукты. Люба умела и любила заниматься домашними делами особенно по кухонной части ,- вечно что-то изобретала вкусненькое, соленья, варенья делала самые разнообразные, любое дело у неё спорилось в руках. Володя работал замдиректора крупного универсама в Ветлужанке, оттуда и тянулись корни достатка. А ещё у них была дача на Мане, "Жигули" ( шестая модель) и глубокий погреб прямо под окнами их кирпичной "кооперативной" девятиэтажки.
   В отличии от них у Любы маленькой не было ничего: она жила в крохотной общежитской комнатёнке, работала в проектном отделе института на весьма скромную зарплату, питалась чем придётся, экономя на всём ради отпуска, а на её полочке в общежитском казённом холодильнике мыши оборудовали для себя стационарную виселицу . И поездка в Трускавец, на которую она откладывала деньги почти два года, была для неё гораздо большим событием нежели для некоторых особ отдых на Багамских островах. Ухажёра у неё тогда тоже не было так же , как машины, дачи, хрусталя...
   Тем не менее две Любы довольно крепко сдружились. Люба большая часто приглашала маленькую к себе так , по-простому, посидеть на кухне, поболтать, по-женски отвести душу. Причём ( здесь начинается самое поразительное!) не столько Люба маленькая, сколько Люба большая нуждалась в душевных излияниях подруге, которой можно пожаловаться на судьбу, которая молча внимательно выслушает, посочувствует, поймёт и пожалеет её. Во всех событиях жизни, которые происходили у них с Володей, Люба большая почему-то с завидным упорством находила только одно плохое и на этом лишь и акцентировала своё внимание. Конечно, она это делала неосознанно, но... тем не менее.
   Затеяли они с Володей ремонт квартиры, Люба большая вся просто извелась: то не так, это не туда поставили, третье не там приколотили, пятое не того цвета... Наконец, ремонт кончился. Собрались отметить это дело, пригласили и Любу маленькую. И опять: огурцы солёные в банке испортились, водки Вовка слишком много привёз, ох, как бы не перепил, люстра хрустальная в зале как-то не так висит, вдруг да упадёт. Через некоторое время выпал им выигрыш в лотерею, холодильник. И опять жалобы-переживания: ой, сколько хлопот с получением этим, да с билетом, да как до дома доставят, не побьют ли его на лестнице, холодильник этот, да как за ним приглядывать теперь, ой , горе-то, а , вдруг, у него мотор испортится, да он шумит, проклятый, по ночам, спать не даёт, ой, да лучше вернуть, нет, лучше поменять, а поменяешь - вдруг тот ещё хуже будет, ох, горюшко-то какое, ой, лихо несчастное на мою головоньку...и так далее, и так далее - без конца и края! Вот и получалось: чем больше было прибытка в доме Любы большой, тем громче и отчаянней становились её жалобы и стенания на невероятно тяжёлую, трудную и горькую судьбину.
   Хотя и впрямь, была у них с Володей одна проблема: не могли они долгое время родить ребёнка. Люба большая обошла множество врачей, несколько раз лечилась, была на операциях. И, наконец, в тридцать девять лет добилась-таки своего: родила от Володи сына.
   Думаете, жалоб на жизнь поубавилось? Правильно: во сто крат больше стало. К прежним добавились страхи за здоровье дитяти, потом жалобы на его невыносимо капризный характер. Ещё бы - если так баловать: сынуля в доме был не просто царь и бог, а Царь Царей и Бог Богов, с него не то что пылинки - атомы и кварки сдували! Разумеется, Максимка помыкал мамой , она была для него никто и ничто. При встречах двух подруг Люба маленькая пересказывала Любе большой свои последние новости, а та - свои последние горести. Потом внезапно Люба маленькая выскочила замуж и переехала в другой район города. Их дружба вроде и не ослабла на словах, но удалённость и мелкие заботы по хозяйству делали их встречи всё более и более редкими...
   Прошло много лет.
   Как-то так случилось, что две Любы почти не виделись в течении очень долгого времени, иногда лишь по праздникам да дням рождений старые подруги перезванивались, да и то не всегда. Всё некогда, некогда, дела, суета. И всё-таки, как говорится, гора с горой не сходится, а человек с кладбищем не разминуется. Встретились и они.
   Шустрая маленькая Люба спешила с третьего на первый этаж ЦУМа ( дочкам надо было кое-что из обнов приглядеть), когда на втором её перехватила Люба большая. В первые мгновения Люба маленькая её даже не узнала: на ней было старенькое пальтишко, на ногах - Бог знает что, но главное - как она осунулась и постарела! Словно бы это была совсем другая женщина: ни стати, ни гордости.
   Подруги разговорились. У Любы маленькой подрастало трое детей - две девочки и мальчик. Муж - стоматолог зарабатывал неплохо, недавно переехали в новую квартиру в центре: несколько лет оплачивали строительство, его родители хорошо помогали. Потихоньку - помаленьку взрослели детки. Дочки кроме простой школы обе ходят в музыкальную, а сын увлекается каратэ. А у Любы большой всё пошло наперекосяк ещё лет десять назад , и из года в год было только хуже и хуже. Мужа из универсама давным-давно уволили, болтался некоторое время по разным конторам, нигде не прижился из-за своих пьянок-гулянок. А сейчас постарел, обрюзг, нигде его не берут, пьёт да болеет, порой и вещички из дома может за бутылку... А, главное, Максимка - горе горькое, связался с наркотой где-то, забрали его, полгода как. Она уже все глазоньки проплакала, всех адвокатов-юристов обегала, семь кругов ада прошла. Ох, ты, долюшка несчастная, доля женская! Работает поломойкой на двух работах, какие там наряды, ты что! Порой на хлеб-то копейки нету.
   Пожалела Люба маленькая свою подругу, пригласила домой чай попить. Ну, взяла ещё по дороге винца, конфет шоколадных, печенья... В общем, просидели подруги до позднего вечера.
   -Эх, хорошо тебе живётся, Любонька! Всё-то у тебя есть, - вздохнула на прощанье Люба большая.
   -А ты ещё приходи! Звони, не стесняйся. Всёт-ки столько лет... У моего Серёжи-сынули в гардеробе много вещей, если не побрезгуешь, возьми для Максима, вдруг подойдёт ему. Мой-то вымахал в отца - длиннющий. А твой - раз в Володю пошёл, то не больно-то высок, так ведь? Договорились? Через неделю приходи, соберу полную сумку, - протараторила Люба маленькая. В ответ большая Люба только кивнула головой, улыбаясь жалкой улыбкой, слёзы благодарности блеснули в её глазах.
   -Подожди, я тебя до остановки провожу! Может, у тебя денег нет на дорогу? На, возьми, Люб; мой сегодня поздно будет, работы много, - может, останешься?
   Но вздохнула Люба большая и ушла.
   И только она ушла, как у Любы маленькой вышел из строя новый японский телевизор. А, может, совпало так.
   Через неделю встретились подруги снова, вещи Люба маленькая для Максимки приготовила. Восторгов у Любы большой было по поводу подарков много, и одна только благодарность. Прощаясь, она пожелала здоровья всем троим детишкам, а Любиному мужу-стоматологу долгих лет жизни. К утру обе девочки и сынуля Серёженька серьёзно заболели: температура высокая поднялась - под сорок, кашель сухой появился. Короче, не дом - а лазарет. А на следующий день , провожала она мужа на работу, подошла к окну рукой помахать и ахнула: прямо у неё на глазах мужа сбила на скорости машина, когда он переходил улицу. В тяжелейшем состоянии его увезли в реанимацию.
   В общем, заметалась Люба маленькая, столько всего сразу на неё навалилось. А через неделю позвонила Люба большая. Дети тогда уже на поправку пошли, а муж всё ещё был в коме. Люба большая всё же напросилась прийти, посочувствовать, помочь (хотя чем она могла помочь?), ну, хоть добрым словом: как говорится, сочла своим долгом быть в трудную минуту рядом с подругой. Люба маленькая не смогла ей отказать, хотя ощущение чего-то нехорошего у неё уже откуда-то появилось ко всем этим посещениям. Люба большая недолго побыла, поскольку чувствовалось, что хозяйке не до приёмов. И только она ушла, как пришлось срочно вызывать "аварийку" : одновременно лопнула труба горячей воды в санузле и загорелась электропроводка!
   Из множества разных случайностей состоит наша жизнь, но даже на войне, говорят, что снаряды дважды подряд не падают в одну и ту же воронку. А тут: трижды сразу после ухода одной и той же женщины из дома Любы маленькой происходило то, чего до этого вообще не случалось. Люба маленькая задумалась. Стала она под любыми предлогами избегать встреч со своей давней подругой. А потом, когда всё уже успокоилось: муж выжил, хотя и долго болел, дети выздоровели, правда, телевизор - чудо японской техники , так и не заработал, а трубы и проводку пришлось полностью менять, - так вот, потом сходила Люба маленькая к бабке-ведунье и рассказала эту историю. А потом с горящей церковной свечой обошла всю свою квартиру. Сильно свеча трещала, особенно у входа, и зеркало в прихожей, в которое Люба большая перед последним своим уходом погляделась, вдруг дало трещину после того, как Люба маленькая перед ним горящей свечой в воздухе провела.
   Что ей бабка нашептала, никто не знает, только с той поры от Любы большой ни слуху, ни духу, словно её и не было. А, может, обиделась и просто не звонит теперь? Не знаю, не знаю, но дальше во всё это лучше не лезть. Здоровее будем. Говорят же, не кличь беду, накликать можешь.
   В ненастный день, когда исчезли тени,
   Как исчезают очертанья душ,
   И падал дождь на колкие колени,
   Подрагивая в вереницах луж,
   Змеились электрические числа
   На вывесках, светящихся во мгле,
   И не было ни совести, ни смысла
   В движеньи суетливом на земле,
   И чудилось, покуда меркли краски,
   И ни во что переселялся день,
   Что можно жить и в этой страшной сказке,
   Где исчезает собственная тень...
   И ещё! Бывает же так, что слово благодарности от глазливого человека равносильно смертному приговору. Тут уж действительно: похвалил - как штыком к земле пригвоздил. Как говорится: нате вам от нас - от всего сердца, да чтоб вас до потрохов продрало!
  
  
  
  
  
   Несостоявшееся письмо.
  
  
  
  
   Об этом нельзя говорить другим! Никогда... Тем более - об этом нельзя писать. Такое можно доверить только тебе... Ты знаешь, о чём идёт речь. Ты всё знаешь, ты сам оттуда... Извини.
   Сегодня ночью я увидел его вновь. Там же... Ты должен помнить. Когда-то я рассказывал тебе о нём. В то время мне было двенадцать. Среди ночи я внезапно проснулся и впервые увидел это.
   Это было явление только для одного человека. Для меня... Кто бы ни был в ту минуту рядом со мной, - он бы ничего не заметил. Хотя это - было наяву.
   Окно моей комнаты выходило во двор. На улице дул ветер. Шумели высоченные клёны. Над подъездом противоположного дома горел фонарь. Его свет пробивался сквозь качающиеся от ветра кленовые ветки и листья и падал на стены спальной комнаты. От этого ночью иногда казалось, что стены с мелькающими на них тенями шевелятся и дышат, а в самой комнате веет едва уловимый мерцающий сквозняк...
   Сначала я увидел только его глаза. Затем проступило всё лицо. Это было лицо живого человека. Но... оно было в стене! Мне стало не по себе. Очень не по себе. Но почему-то я не захотел ( или не смог?) позвать взрослых или хотя бы просто крикнуть. Я молча смотрел на него. Оно тоже видело меня! Видело и знало о моём существовании!.. Повторяю: лицо было живым!
   И тогда откуда-то во мне закопошилась странная мысль. Словно она существовала прежде вне меня. И эта мысль сказала мне: "Запомни это лицо! Запомни! В тот день, когда ты вновь увидишь его, ты умрёшь.."
   И, ты знаешь, я запомнил его. Это было худощавое лицо мужчины лет тридцати: с тонкими бесцветными губами, жидкими волосами русого цвета, тонким прямым носом и какими-то отмороженными водянистыми глазами, в которых чувствовались только холод и скука. Я даже понял, что роста-то он не слишком большого, ну, от силы - метр семьдесят.
   Я рассказывал тебе об этом. Давно, правда... Ещё когда ты был жив. Да-да! Ты должен помнить о том случае. Ещё бы... Ведь я рассказал тебе об этом потому, что ты первым поведал мне почти такую же историю. В твоей детской памяти тоже было лицо в стене... И ты знаешь, когда оно появилось вновь...
   Мы дружили много лет. Со школьной скамьи. Ты был музыкантом, фотографом и поэтом одновременно. У тебя была богатейшая, талантливая и чуткая душа. А я рос - просто... ценителем искусства. Мне нравилось посещать музеи, театры, читать книги, слушать музыку... Была бы такая профессия - любитель искусств, я бы выбрал её. Увы...
   Не о том я хочу сказать!.. Не о том!..
   Когда ты позвонил мне в Красноярск из своей чёртовой Москвы ( ненавижу этот город! Город - маньяк!.. Город - убийца...Над ним висит дымно-красная аура погибели! Там всюду - овеществлённое зло, сеющее раздражение, ненависть и смерть, я чувствую это своей кровью, кожей, всем своим существом!) и когда ты сказал мне по телефону: " Я видел его сегодня ночью", - мне сразу стало ясно, что с тобой произойдет в этот день... Но твой голос был абсолютно спокоен!..
   ... Тебя нашли мёртвым перед строящимся зданием недалеко от храма Христа-Спасителя. Говорили, что ты, якобы, упал со строительных лесов восьмого этажа... Причины неизвестны. Я знаю причины - лицо в стене!! Лицо!.. Будь оно проклято!..
   Может быть, оно есть для каждого из нас? И просто мало кто признаётся в этом при жизни?..
   ...Лететь над пропастью этой
   Нисколько не страшно мне.
   Друг мой давно стоит улыбаясь
   Там, на той стороне...
   Одни говорят : "Покайся!"
   Другие шепчут: "Не трусь..."
   ... Мне всё равно. Я знаю,
   Что не вернусь...
   Скоро мы встретимся! Скоро... Мне известен один гарант таких встреч. Он не стареет и не умирает. Он всегда молчит. Но он видит и знает всё.
   ...Приветствую тебя, лицо! Я не знаю, чьё ты. Может быть, ты принадлежишь вполне приличному человеку с самым неопровержимым алиби в мире? Не знаю... Но после твоего появления - завершается всё.
   До встречи , мой друг! Почтальон пришёл и ожидает за дверью.
   До скорой встречи...
  
   Это письмо не было написано. И, естественно, - не было найдено. О нём знает лишь одно существо, но оно... лицо в стене.
   На проспекте Мира в Красноярске в самом центре города в конце февраля этого года во время оттепели среди бела дня возле одного из домов обрушился снежный козырёк. В результате - погиб человек, мужчина лет сорока, проходивший мимо . Об этой нелепой смерти сообщалось вечером в новостях телеканала "Афонтово".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"