Нищета ненавидит роскошь лютой ненавистью, готова глумиться над ней всякий удобный случай. В поисках прибора счастья бичи наткнулись на погребок с коллекцией коньяков, не преминули опробовать, и не эйфория радости закружила головы, а приступ дикой злобы овладел чувствами. Осколками полетели на пол хрусталь и зеркала. В посудные и книжные шкафы вломились стулья ножками. Коллекционная сабля была сорвана со стены и направлена против пуховых перин и подушек - крестами оголили стены ковры и гобелены. Уютный дом стонал под варварским нашествием.
- Целёхонек, - доложил оперативник. - Зонтик подломился. Одноногий, а так шпарил - не угнаться.
- Тренироваться надо, Федоненко, тогда не один преступник не уйдёт. Ясно?
- Так точно, тренироваться.
- Всё осмотрели, всех повязали?
- На втором этаже ещё один, но, похоже, жмурик.
- Хозяин?
- Скорее из шайки - грязный, заросший.
- Ваш? - старлей цапнул за вихры Звонаря, оторвал лицо от пола.
- Гы-гы-гы....
- Ты что, глухонемой?
- Гы-гы....
- Сдох, падла, - трактирщик сплюнул кровавый сгусток, а он повис на разбитой губе. - Нас втравил, а сам коньки отбросил.
- Стало быть, ваш.
- Сюда его, товарищ старший лейтенант?
- На хрен, трупаками мы ещё не занимались. Сейчас медсанбратьев вызову - если криминала нет, пусть констатируют и в морг везут.
Вскоре перед домом Љ12 на Сиреневой улице остановилась ещё одна машина с проблесковыми маячками. Две медички в белых халатиках через распахнутые ворота проследовали в дом. Под каблучками похрустывали осколки, сквозняк гонял по комнатам лебяжий пух.
- Вот, сволочи, что с домом сделали, - как бы извиняясь, развёл руками старлей.
- Вандалы, - согласилась та, что постарше. - Где?
Медичек проводили наверх.
- Ну, что? - когда спустились, спросил начальник группы. - Летальный случай?
- Сто процентов. Возможно, остановка сердца. Как говорится, вскрытие покажет. Поможете загрузить?
- Давай, ребята, в "скорую" его.
Оперативники извлекли тело из кресла, спустили вниз и загрузили в "таблетку". Минут через сорок она остановилась перед моргом. Два дюжих грузчика перенесли труп в хранилище, и поместили на пустую полку. Её номер пометили в регистрационной книге.
Яркий с утра, жаркий в полдень, к закату день скуксился, подтянулись тучи, и закрапал дождь - грибной в лесу, нудный в городе. Макар и Захар, грузчики морга, их ещё звали "двое из ларца", закончив рабочий день, домой не спешили. Не торопясь приговорили бутылочку водки, почали вторую.
- Я тебе говорю, он бомжара. - ткнул дольку луковицы в соль Макар. - Их нынче целую шайку повязали.
- А костюмчик на нём от Кардена?
- От Кардена, от Вирсачи - какая разница? Добрый костюм - отстирать, почистить - на барахолке без базара за пару штук с руками оторвут.
- Ну, ты наговоришь, - отмахнулся Захар.
- Как хочешь. Пойду один сыму, отмою, продам, тебе хрен..., - Макар сложил фигу и сунул в нос товарищу. - Вот тебе хрен.
- Да убери ты, - Захар отмахивался от кукиша, назойливо тянувшегося к его лицу, потом схватил пустую бутылку. - Как дам щас!
- Верю. Не надо кровопролития, - Макар довольный улыбался. - Давай замахнём по маленькой, пойдём да сымем.
У товарища было иное предложение.
- Давай допьём, пойдём сымем да по домам. Один возьмёт брюки, другой пиджак - чтоб без обману.
- Да ты за кого меня держишь? Бери, стирай - всё одно выручку пополам.....
.... Лучше мне умереть. Все труды и жертвы оказались напрасными. Без оптимизатора, без Билли мне не покинуть этот мир. А жить в грязи, с таким ущербом в организме не могу - лучше умереть. Я остановил сердце....
Далее с моим оцепеневшим телом суетливые параллелики проделали уже известные манипуляции, в результате оно оказалось в морге на полке с номерком. Сердце не бьётся, кровь не пульсирует, кожа дубеет. Единственно, мысль работает.
Ну, и что вскрытие - хуже не будет, а боли я давно не ощущаю. Зато исполнится великая мечта великого поэта.
- Я хочу навеки так уснуть,
Чтоб в душе дремали жизни силы,
Чтоб дыша, вздымалась тихо грудь.
Буду лежать в гробу и вести с самим собой неспешную беседу. Без суеты мирской скорее истина откроется - откуда есть пошла энергия, родившая материю. Поэтому я хотел умереть....
Вспыхнул свет, открылась дверь. Двое из ларца, придерживаясь за перила, спустились вниз, пошли рядами полок.
- Ты номер помнишь?
- Нет. Я полку помню. Вот здесь вот он. Нет не он.
После двух-трёх неудачных попыток меня разыскали. Чьи-то руки расстегнули пиджак.
- Ты посмотри подклад какой, а материя.... Я говорю, две-три штуки стоит.... баксов.
- Ну, понесло. Давай, сымай....
Видит Бог, я хотел умереть.
- Макарушка, ты не помнишь: мы его несли - глаза открыты были?
- А что?
- Да ён их открыл.
- Бывает. Закрой, коль напрягают.
- Он и рот открыл.
- Смотри-ка, цапнет.
Но цапнул я Макара, попытавшегося расстегнуть мне молнию на брюках. Увидев пальцы на своём запястье, он не вздрогнул от испуга, обыденно так пожурил:
- Ты что, блин, балуешь?
Потом проследил взглядом, откуда они к нему пожаловали, закатил глаза и с глухим стуком сложился на бетонный пол.
Захар оказался крепче нервами и скорым на ногу - когда я спрыгнул с полки, он нёсся коридором, оглашая пустое здание сиплым воем.
- Ооо, ёёё....
Видит Бог, я хотел умереть.
Утро застало меня в пути, далеко за городом. Утро сырое, промозглое, с дождём и без солнца. Мой летаргический сон пошёл на пользу - ни тошноты, ни каруселей в голове. Шёл себе бодрым шагом, не опасаясь погони - регистрационную книгу-то я уничтожил. То-то в морге сейчас переполох. Подъезжают родственники, а им - ищите сами, или выбирайте, какой понравится. Господи, прости.
У меня появилась цель. Прежде, чем залечь в гробу за философию, навсегда распростившись с этим (и со всеми параллельными ему) светом, должен убедиться, что Наташа и Катюша, живут в безопасности и не нуждаются в посильной мне помощи.
Но как искать иголку в стогу сена? Наверное, магнитом.
Что подсказывает сердце? В какую сторону стопы направить? Вразуми, Господи! И поскольку с высот небесных не звучало громогласно: а пошёл ты.... я шёл, куда глаза глядят. А глядели они вдаль, затянутую сеткой дождя. Шлепал по лужам итальянскими корочками, промокший до последней Карденовской нитки, но ни грамма не страдавший от стихийных неудобств, да ещё распевавший от полноты душевного комфорта:
- Не тревожь мне душу скрипка, я слезы не удержу....
И голос мой, казалось, звучал чисто и молодо, поднимаясь в недоступные прежде высоты:
- .... И пойду искать края, где живёт любовь моя....
Село. Не здесь ли? Зайду, узнаю.
Прошёлся пустой улицей до площади и магазина на ней. Присел на лавочку с надеждой: придёт кто, расспрошу. Минут через пять дверь приоткрылась, женщина за порогом:
- Ты чего, дед, мокнешь? А ну-ка, заходи.
В магазине кроме девицы продавщицы были ещё три женщины. Все с любопытством уставились на меня. Потом устроили допрос.
- Ты приблудил откель, али к кому приехал?
- Чего молчишь? Язык отсох?
- Продрог до немоты - может, плеснуть ему на донышко стакана? Ва-аль.
Продавщица отмахнулась:
- Не продаю на разлив.
- Может, чекушечку?
- Купи ему пива.
- Да разве ж оно согреет? Шпроты открой.
Мне сунули в руки банку шпрот.
- Чего смотришь, вилку надо? Ва-аль.
Не спеша выудил рыбёшку, запил бутылкой пива.
- Благодарствую, миряне.
- Слава те, Господи, заговорил! Теперь рассказывай: откуда, куда, зачем?
- Семью ищу. Женщину двадцати пяти лет с четырёхлетней девочкой не встречали?
- Да мало ли их.
- Беленькая такая, на актрису похожая.
- Внучка?
- Жена.
- Ты, дед, часом не тронулся? Тебе самому-то сколько?
- Я богатым был.
- Ну, тогда понятно. Разорился - убежала, теперь не сыщешь.
- Тут другое - долго объяснять.
- Нет, не видали мы твоей крали - у нас таковских нет.
- Не зарекайтесь - за свою жизнь человек видит миллионы лиц, запоминает несколько сотен....
- И де ж твои миллионы запомнить?
- Память, неподконтрольная сознанию, хранит всё. Я бы мог с вашего разрешения заглянуть в неё.
- Не смеши, сказано в библии, да смешным не будешь.
- Постой, Петровна, дай досказать человеку. Как это, заглянуть? - проявила интерес женщина, угостившая меня пивом и шпротами.
- Дайте мне ваши руки, - я уложил их на свои колени ладонями вверх, сверху свои. - Закройте глаза.
- Ой, Анискина, сейчас он тебя приворожит.
- Вас зовут Таисия Анисимовна, по-деревенски Анискина, вам пятьдесят шесть лет, вдова, живёте одна. У вас четыре взрослых замужних дочери - в Москве, Питере, Севастополе и Владивостоке - зовут к себе жить. Один раз в году приезжают на ваш день рождения. У вас девять внуков и внучек.... А теперь помолчите.
Последняя фраза была лишней, так как говорил только я, а остальные напряжённо молчали и слушали.
Вся озвученная информация была на поверхности памяти, а в глубинах.... Сотни тысяч, миллионы лиц родных, знакомых, случайно виденных в разных местах за прожитые годы. Они замелькали предо мной, как картинки монитора. Нет, так не годится - много времени и вероятность ошибки. Пойдём другим путём. Я создал образы Наташи и Катюши, поставил задачу: ищем адекватность. Промелькнула пара сотен лиц - полного совпадения не обнаружилось.
- Нет, вы не встречали моих близких.
- Постой, мил человек, - Таисия Анисимовна поймала мои пальцы. - Если ты такой дока в памяти, верни моего Павлушу - поистираться стал.
- Это муж ваш покойный? А надо ли так привязывать сердце к ушедшему навсегда. Может, наоборот - вычеркнуть его образ, а вас настроить на новую встречу.
- Делай, что говорят, - Анискина вернула наши ладони в исходное положение.
.... Три мужика на растяжках устанавливают антенну.
- Ой, Пашка, сильный ветер - не удержать.
- Тяните, тяните, - кучерявый крепыш повис на стальном тросе, упираясь в землю ногами. - А теперь крепите.
Порыв ветра валит антенну. Павел упирается, ноги бороздят.
- Берегись!
Антенна падает на высоковольтные провода. Разряд - падает и Павел....
Таисия Анисимовна всхлипывает, уткнувшись в края подвязанного платка, отходит к окну.
- Всё в порядке, - женщина машет рукой. - Ничего страшного.
- Сама напросила, - ко мне подсаживается живая такая тётка, говорливая. - Ты мне мил человек верни воспоминания свадьбы, а про жизнь рассказывать не надо - сама всё знаю. Мой-то Петро Гаврилович - первый гармонист на деревне. А как ухаживать умел....
Она кладёт мне руки на колени, закрывает глаза.
С удивлением узнаю, что ей нет и пятидесяти - так жизнь поизносила. Петро Гаврилыч её - отменный гармонист; через неё, трёхрядку, сгубил себя в угаре пьяном - всё по свадьбам, именинам. И женку замордовал буйством во хмелю. А ухаживал за девкой как испанский менестрель - с цветами в форточку, ночными серенадами. Да и Глашенька тогда того стоила: остроглазая, озорная, не девка - огонь.
- Глафира Петровна, - убедившись, что и ей на жизненном пути не встречались ни Наташа, ни Катюша, говорю. - У вас ещё не всё потеряно - я мог бы вам помочь, образумить Петра Гаврилыча.
- Иии, горбатого могила исправит - супруга гармониста махнула рукой на неказистую жизнь свою и тоже всхлипнула.
Я к другой женщине:
- А вы поможете?
- Держи карман шире! Я не из таковских, - остроносая с узким подбородком и подозрительным взглядом выцветших глаз она производила впечатление весьма сварливой особы.
- Что предосудительного нашли в моих действиях?
- Чтоб я тебе свои мысли открыла? Да ни в жисть. Вот зараз сношусь к участковому, пусть он твой паспорт проверит.
- Да ладно тебе, тёть Зой, - продавщица выложила ладони на прилавок. - Почему бы не помочь человеку?
И мне:
- Будете смотреть?
Я потёр ладони, возбуждая импульсацию электромагнитного поля.
- Что попросите в награду?
- Там и увидите, если вы ясновидящий.
Не увидеть Валиной проблемы было невозможно - всей душой любила фермера Ивана. Да только не свободен он - жена не дурнушка, детишек мал мала меньше четыре душонки. Как помочь тебе красавица?
Стоп! Наташин облик мелькнул в пластах её памяти. Отмотаем назад. Да-да, это она - подходит к торговому ряду, выбирает фрукты. Что это было? Сельский сабантуй. Где это было? Когда? Память продавщицы послушно выдает требуемую информацию. Всё, нашёл края, где живёт любовь моя. Далеко ли отсюда до Воздвиженки? И это узнаю. Больше меня здесь ничего не держит.
Кланяюсь:
- Спасибо, бабоньки за хлеб и соль, приём сердечный.
Валентина губки поджала:
- И ничего не скажите?
- Если только наедине.
- Обед, закрываемся, - продавщица прошла к двери, выпустила женщин и преградила мне дорогу. - Ну.
- Я мог бы избавить тебя от мук сердечных, но любовь это дар Божий, и рука не поднимается. Внушить Ивану, что ты единственное счастье его - тем более. Есть третий путь - жить вам вместе в любви и согласии.
- Бред кобылий!
- Дай ладони.
Я в её компьютере и времени нет деликатничать. Это убрать, это стереть, а это активизировать. Условности среды, комплексы общественного мнения, частнособственнические инстинкты - вся это культура впитана с молоком матери, воспитана семьёй, школой, государством. К чёрту! Пусть будут просто счастливы.
- Ты любишь Ивана?
- Да.
- Ты будешь почитать его жену?
- Как старшую сестру.
- Ты будешь жалеть их детей?
- Как своих собственных.
- Ну вот, осталось внушить эти мысли Ивану да Марье.
- Ты поможешь мне?
- Когда вернусь.
Но уйти в тот день из села Сулимово мне не дали.
- Куда пойдёшь? - у магазина поджидала Таисия Анисимовна. - Дождь, слякоть. До Воздвиженки добрых сорок вёрст - дотемна не управишься.
- Ничего, я и ночью ходить умею.
- Идём ко мне: отдохнёшь, поешь, в баньку сходишь, а я с тебя состирну - негоже в таком виде разгуливать. Не побрезгуй крестьянским бытом.
Как я мог побрезговать, мною бы.... Короче, остался.
Дом Таисии Анисимовны большой, но опрятный, ухоженный.
- Почему Анискина? - спрашиваю, рассматривая фотографии и портреты в рамочках на стенах.
Хозяйка вернулась, проверив баню.
- Сельчане прозвали - бегают ко мне свои споры решать. Я для них вроде участкового.
Глянула в окно:
- Вон, Глашка своего алкаша на аркане тащит. Я вам поставлю, но сильно-то не налегайте - лучше после баньки.
- А мне сказали, с тобой ушёл Странник, - заявила, входя, Глафира Петровна и подтолкнула от порога мужа. - Познакомься, Петя.
Со смоляными кудрями, подбитыми сединой, Петро Гаврилович был похож на цыгана - даже серьга серебрилась в ухе.
- Вот это по-нашему! - он хлопнул и потёр ладони. - Чувствуется, гостям рады.
Устремился к столу, свернул с водки пробку, налил два стопарика.
- Дёрнем за знакомство?
Дёрнули. Гаврилыч снова налил.
- Какие у вас длинные пальцы.
- Это от гармошки.
- С моими не сравнить.
Я накрыл его ладони. Всё, клоун, приехали. Сейчас я из тебя трезвенника буду делать и любящего мужа. Чёрт! Зря выпил - алкоголь не даёт сосредоточиться. Надо разобраться, где тут у Петра тяга к спиртному прижилась, да вырвать с корнем. К супруге чувства разбудить. Но как подступишься - мысли его скачут, кружат в карусели. Или это мои? Как бы ни повредить чего....
Ладони наши расстались, но стопки стоят непочатые, и Петро к своей не тянется.
- В баню-то пойдёшь? - спрашивает его Таисия Анисимовна.
- Это я зараз, - соглашается Гаврилыч, и мне. - Пойдём что ли?
Хозяйка суёт мне в руки свёрток:
- Здесь полотенце, бельё чистое, всё своё оставь там - потом замочу.
Раздеваемся в предбаннике. Петра удивил стеклянный глаз в моём лбу.
- Это что?
- Помогает в ясновидении.
- Шарлатан?
- Почему так сразу?
- Где, кем работаешь?
- Скажу безработный - осудишь?
- Да мне плевать. Бич - это бывший интеллигентный человек. Видел, какая у меня жена? Кабы не она, давно бы уж сам загнулся под чьим-нибудь забором.
- Беречь должен.
- Да я её.... мою Глафиру..., - Пётро смахнул слезу, от полноты чувств сбежавшую на седой ус. - Эх!
Он окатил полок водою из котла. Веник в руке, как бич палача.
- Ложись, раб Божий.
Я контролировал свой организм - мне не жарко, мне не больно, мне не.... Лишь лёгкое головокружение. Но это должно быть от стопки водки. Хотя....
Мне показалось, котёл печи вдруг двинулся на бак с холодною водой. Этого ещё не хватало. Я отвернулся и увидел, как мыльница помчалась за мочалкой. Закрыл глаза. Началось - пироги за утюгами, утюги за сапогами.... Чёрт! Как неожиданно. И как не вовремя.
- А, гость варяжский, недюжишь русской баньки! - Ликует тот и сжаливается. - Сейчас, сейчас, водой холодненькой....
Он бросает веник, хлопочет с тазиком над баком. А меня тошнит - свешиваю голову с полка и падаю, теряя сознание....
.... Оно приходило и уходило вновь, сознание моё. В минуты просветления Таисия Анисимовна у изголовья то с кашкой, то с бульончиком, то с молочком....
- Выпей тёпленького - с медком, коровьим маслицем....
Я пил послушно - меня рвало - и забывался. Был слишком слаб, чтобы противиться, а хозяйке невдомек, что организму надо моему - а ничего кроме покоя.
Была "скорая". Медичка постучала градусником по Масяниному оку - вот это пирсинг! - и выписала таблеток и микстур. Благодаря им, а может вопреки, я всё-таки пошёл на поправку. На третий день злополучной парилки отстранил заботливую руку Таисии Анисимовны:
- Ничего не надо - не хочу.
Меня не вырвало, и я уснул, а не забылся.
На четвёртый день увидел у кровати незнакомую старуху.
- Я бабушка Наташи, - представилась. - Любовь Петровна Нечаева.
Таисия Анисимовна на мой немой вопрос:
- Пётр Глафирин разыскал в Воздвиженке, уговорил приехать. Вы поговорите, я в горнице накрою.
И удалилась.
Гостья пристально смотрела на меня, слегка покачивая головою:
- Вот ты какой.... старый. А во лбу у тебя что?
- Это после операции, - я прикрыл чело полотенцем. - Что обо мне Наташа говорила?
- Что добрый и богатый - как у Христа за пазухою с Катюшей жили.
- Как она?
- Да как? Замуж собралась. Человек он вдовый, фермерствует, своих пацанов двое - хозяйка нужна.
- А Наташа?
- Да что Наташа? Не хочу, говорит, больше в город - нахлебалась выше крыши - своего угла хочу.
Помолчали.
- Старый, говоришь, для неё?
- И бедный. А ещё сбежал, чуть жареным запахло. Ненадёжный ты для жизни человек.
- Так и сказала?
- Поедешь переспрашивать?
- А вы не советуете?
- Ни богатства ей не надо, ни бедности - дай Наташке пожить спокойно, за хорошим человеком.
- А если я появлюсь в Воздвиженке, партия расстроится?
- Дак что же они - твари бессердечные, Наташка с Катюшей - шибко убивались о твоей пропаже. Но раз ушёл, так ушёл - оставь девку в покое.
- Может, вы и правы, - задумался я.
Таисия Анисимовна заглянула:
- Наговорились? Пожалуйте к столу.
Скинул одеяло и увидел, что лежу в исподнем.
- Посидишь с нами? - улыбнулась хозяйка. - Сейчас я тебе мужнее принесу.
Потёртые джинсы и толстовка пришлись почти впору. На голову соорудил тюрбан из полотенца.
Круглый стол накрыт закусками. Стоял и графинчик с домашней настойкой.
- Поухаживай, Алексей Владимирович, - Таисия Анисимовна усмехнулась уголками губ, шмальнув по мне быстрым взглядом карих глаз.
Но гостья оказалась приметливой - оценила настоечку на солнечный луч, покатала стопку в пальцах и выдала:
- Вижу, ты вдовая, так и бери мужика, коли нравится. А то вяжется к девке..., - и выпила. - За вас!
Рука Таисии дрогнула. Выждав паузу и не найдя ответа, она выпила. Я лишь пригубил.
Разговор не заладился. Каждый молчал своим мыслям. Позвякивали столовые предметы. Я наполнил дамам стопки, извинился и покинул их.