Агарков Анатолий Егорович : другие произведения.

У лукоморья дуб свалили

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Самое неизлечимое горе - горе воображаемое.
  (Мария фон Эбнер-Эшенбах)
  
  Давно это было. В те стародавние времена, когда по окраинам государства Киевского голодными волками рыскали кочевые народы. Для защиты селян и собственного покоя посылал князь в порубежье ратников, заставы ставил. В бесчисленных стычках с вороватыми соседями, которых и соседями-то назвать стыдно, рождалась слава былинных героев и на крыльях молвы далеко разносилась по русским весям. На посадах слагали о них песни. Сам князь киевский Владимир Красно Солнышко пригласил к столу на именины лучших из лучших - Алёшу Поповича, Добрыню Никитича и Илью Ивановича по прозвищу Муромец.
  Византийский Басилевс посла с подарком прислал. Посол таксебешный - перстней больше, чем пальцев, да борода крашена. А вот подарком угодил. Отменный дар - баба голая, как живая, только из мрамора. Материал сей на Руси не сыскать, да и в Царьграде, должно быть, редкий - настолько, что на руки красотке его не хватило. Не опечалился ущербу князь - с бабы мраморной глаз не сводит, а на жёнку глянет свою и омрачится. Посла византийского чисто задарил - и на пиру ему красно место, и медовуху в его кубок лично подливает, и девки княжьи для него пляшут, и скоморохи вертятся, и былинщики поют....
  А за боярским столом шепоток растёт. Ну, на то они и советники княжьи, чтоб серчать да завидовать. Подзывают княжью челядь и приказывают: "На стол дружинный медов не жалеть, а в пище ограничить". И покатилось веселье за последним столом.
  Раздухарился Илья Иванович по прозванию Муромец:
  - Всех перепью, всех поборю. Ендовы мало, и жбана мало - дайте бочку - осушу. Потом бороться желаю. Людишки слабы - тащите медведей из княжьего зверинца.
  - Уймись, уймись, Илюха! - теребит его за рукав Добрыня и гостям. - Вы не подумайте чего. Ну, десяток, другой мужиков сломает - так что по пьянке не быват? А так он добрый - уж поверьте мне.
  И ну народ целовать. Сперва он девок, меж столов сновавших, ловил и в уста сахарные челомкал. А потом всех подряд почал.
  Народишко-то поначалу нехотя отмахивался:
  - Уймись, Добрынюшка. Будет тебе, Никитич.
  А потом опасаться начал - уж не поменял ли богатырь пристрастия к женскому полу на противоположные? А Добрыню будто прорвало - по рядам пошёл. Словит кого - облапит и мокрыми губами к лику льнёт. Срамотно со стороны-то глядеть.
  Тут Муромец таки допил поставленную бочку, да как хватит ею о стену палаты - она вдребезги. Бочка, конечно - палаты-то каменные. Щепками пирующих засыпало. Князь в то время посла упившегося в покои провожал, а боярам шибко досталось. Кинулись толстобрюхие в двери, а там Добрыня лапища расшаперил - кого словит, сразу целовать. Это от избытка доброты у него чувства наружу пёрли, а народу невдомек.
  Алёша Попович за шумком-то девку греческую под стол сволок и ну над ней измываться. Краса цареградская на своём стоит, да и Алёшенька не зря богатырём слывёт - титьки мраморные с жопкой в глину измял, а потом поднапрягся и овладел-таки девкой. После сих трудов - далеко не ратных - на ней же и заснул богатырским сном.
  Тем временем, грохнулся спиной на стол Илюха Муромский: оборола таки бочка хмеля богатыря - не до медведей стало. Упал на стол - сломал его. Стол дубовый - да спина-то богатырская. Захрапел Илюха так, что ставенки жалобно запели: скрип-скрип, скрип-скрип....
  - Люблю я вас, люди! - возвестил Добрыня опустевшей палате.
  Да уж некому слушать.
  Положил Никитич щёку на длань богатырскую и задудел в ноздри погромче Поповича да потише Муромца.
  В гнев ярости пришёл князь Владимир Красно Солнышко, обнаружив разгром гостевой палаты и надругательство над Басилевым подарком. Приказал схватить упившихся богатырей, раздеть до срама, побросать в телегу да отвезть за Дикое Поле на берег сурожский, чтоб возврата им в Киев больше не было.
  Три дня и три ночи длится богатырский сон. Три дня и три ночи насмерть перепуганные возницы гнали лошадей на окраину земли Киевской и далее. А когда пересекли ковыльные степи, бросили груз под сень дуба и поворотили коней в обратную дорогу.
  Холодным языком облизал морской туман нагие тела, и проснулись богатыри. Осмотрелись - подивились: пейзаж вокруг здорово поменялся. На открытом небе громоздятся сизые тучи, тщательно пряча солнце, но оно таки пробивалось сквозь их плотную завесу и высвечивало прибрежность ядовито-фиолетовым светом.
  Это каким же ветром занесло их в края неведомые не только без доспехов, но даже и без исподнего? Ничего не поймут - вспомнить тужатся. Решили - пропились вдрызг да сбежали на порубежье.
  В другое-то время было бы в квас лежать на песочке, вдыхая ароматы прибоя, и бесконечно болтать - чай не мечом махать. Но сейчас.... Они хоть и богатыри, но не в силах переделать открывшийся мир. А сейчас будто бы заново родились - ни одежды, ни доспехов. На расстоянии, которое хватал глаз, нет никого, на ком бы можно было проявить свои амбиции богатырские. Грустно стало. Лениво гоняя вокруг дуба неторопливые мысли, богатыри незлобиво переругивались, отравляя воздух ароматом перегара. В основном на Алешу бородатые нападали - принаряженный и в доспехах он выглядел несколько по-иному. Сейчас перед ними сидел белобрысый одуванчик и вызывал странные чувства.
  - А так ли уж ты силен, каким хочешь себя показать?
  - Скорее хвастлив да верток - ведь хитростью извел ужа из Тугарина.
  - Чего прицепились? - отбивался Попович. - Старые перцы!
  Илюха голову к нему поворотил:
  - А может ты что у князя натворил? А ну признавайся!
  - Ничего я там не творил, - покраснел поповский сын. - Вечно вам что-то блазнится.
  - Алексей, - Добрыня могучей лапой придавил молодое плечо. - Ты меня не обманешь: слишком хорошо я тебя знаю. Ну-ка, рассказывай.
  - Ничего я там не творил. Просто, когда вы меды распивали, я с девкой мраморной забавлялся. Ругайтесь теперь, коль самим не дано!
  Богатыри насупились - как это в голову ему пришло! Поистине Алешенька-молодец - кладезь сюрпризов! Надо бы отвезь похотника на княжий суд и милости сабе попросить.
  - Так и пришло, - оправился от смущения Попович. - Я-то думал, она живая, только упертая сильно.
  Молодой богатырь принялся безудержно болтать, описывая свое любовное приключение под княжьим столом с басилевсом подарком. Старшие морщатся - ну, просто степняк поганый, у которого баба вместо вещи! - и подозревают какой-то во всем этом подвох: словно бы молодой чего-то недоговаривает. Или наоборот - приплетает лишнего. Что он еще от них скрыват? Такое ощущение, что не все секреты Алеша друзьям поведал. И даже ладонь в паху, которой он причиндалы свои измученные прикрывал, кажется богатырям странной - ни к месту что ли?
  - Как теперь - жаниться-то думашь? - на полном сурьезе спросил Илья Муромец.
  - Да рази князь за такого отдаст? - усомнился Добрыня.
  Попович вытаращил глаза.
  - Чего? На девке-то мраморной?
  - А как сильничал немраморная была?
  - Дак она ж безрукая - как в хозяйстве с такой?
  - Твои дела, - был суров суд Добрыни.
  - Все, решено! - сказал Илья Муромец. - Едем в Киев сватами.
  - Фигушки! - Попович изладил пальцами неприличный жест. - Вы поезжайте, я тут останусь.
  - Оставайся. Князь отдаст - сюда притараним невесту твою, - не отступал Илья.
  - Как же ты здесь один будешь жить? Чем питаться станешь? - переживат Никитич.
  - А вот так и буду, - сделав ладони лодочкой, Попович заорал во всю мочь. - Эй, кто-нибудь! Дайте пожрать человеку!
  И тут же на нижнюю ветку могучего дуба спрыгнул котяра черный:
  - Нет никого тут кроме меня. Желудей без скорлупок хочешь?
  Удивительный кот - что-то просачивалась из глубины его зеленых глаз, и завораживало. Опять же речь человеческую разумеет.
  - А ты кто такой? - опешили богатыри.
  Тот отвечает тихо и немного торжественно:
  - Кот Ученый.
  - Ух, ты! - встрепенулся Попович. - Что-то я слышал от батюшки о дубе, на котором цепь златая, про кота... Ученый, потому что балакашь по-нашему?
  Кот степенно кивнул.
  - А де сэпь? - поинтересовался Илья Иваныч.
  - Вот и спрятал от лихих глаз.
  Тут Добрыня:
  - Слушай, кис-кис, желудей не надо - ты нам медовухи изладь.
  Кот Ученый машинально попятился - будто в листве захотел укрыться. Что-то мучительное застыло на его умной морде - словно речь шла о жизни и смерти.
  - Не хватило вам на пиру?
  - В том-то и дело.
  Во взгляде дубового жителя появилось нечто упрямое.
  - Не зря я зовусь Котом Ученым - кое-что понимаю в жизни этой. За столом на княжьем пиру да в битве с оружием в руке вы - богатыри. А повернись к вам судьба, ну, вот как сейчас - и вы сразу никто, и зовут вас никак. Знаете, кем становятся такие ребята?
  - Не смей с нами в тоне таком! - вспылил Алексей сын попов.
  - Не буду, - улыбнулся Кот. - Но что же вы намерены делать? В Киев вам дорога заказана, да и не добраться нагим до столицы.
  - Сами не знаем, - вздохнул Добрыня. - Может, подскажешь?
  - И подскажу, и научу - не зря ведь зовусь Ученым. - Для начала уясните, что страдания полезны всем - не только простому люду, но и князьям, боярам, богатырям.... Страдания делают человека богаче. Скоро вы поймете, что ничего не потеряли, лишившись одежды и места в дружине, а только приобрели....
  - Кота болтуна?
  Озорные искорки в глазах Ученого разом пропали:
  - Ни тема для смеха.
  - Ммм-да..., - промычал карочаровский богатырь, наблюдая напряженным взглядом за клубящимися облаками. - Так за знакомство-то надо поднять! Как чуешь - ведь гости же мы? Али ты не русский кот?
  У Кота настроение совсем упало - будто ему хвост прищемили. Ну что тут скажешь? Как втемяшить в эти пропитые головы разумное, доброе, вечное? Должно, не спроста явились сюда, в чем мать родила - разрушить души его равновесие. А вдруг они и его приучат пить или еще каким своим гадостям? Это тебе не сюси-пуси, это первейшие на Руси богатыри. Как тут миссию свою исполнять? С другой стороны - что делать, когда вокруг ни души: некому вековую мудрость ведать? Вот бы к князю ему, в советники!
  С неспокойным сердцем Ученый Кот отправился вокруг дуба, прыгая с ветки на ветку. Зеленые листья глянцево блестели - их беспрестанно питали влагой могучий ствол, ветви и корни. Море свинцовой равниной подступало с юга, на севере буйствовали травы до самого горизонта, и только под дубом белел песок, усыпанный желтыми листьями и желудями. Все как всегда, но почему-то в душе зарождается паника.
  Не вешать нос! - потребовал Кот от Ученого и улыбнулся. Снова на его морде засветилось нечто значительное, глаза заблестели. И только предательская дрожь лап выдавала неоконченную внутреннюю борьбу.
  Никогда не сдаваться!
  Вот и лапы отпустило. Ему даже удалось притушить блеск в зеленых глазах, и тогда почувствовал себя совсем готовым к новым баталиям с голыми богатырями.
  Вернувшись на прежнюю ветку и придав голосу полное отсутствие эмоций, Кот спросил:
  - А не желают ли уважаемые узнать судьбу свою?
  - Не-а, - за всех ответил Илюха Муромский. - Нам хоть ба кваску жбан - а то изжога душу дерет.
  - Альбо медовухи, - Добрыня опять за свое.
  Попович сообразил:
  - Тебе болтать не с кем, а язык чешется.... Короче, накрывай поляну - за жисть погуторим.
  Коту остро захотелось в свое одиночество:
  - Извините, пора мне.
  Забрался в дупло, свернулся калачом и задумался.
  Воздух торжественно гудел пчелами. В гнездах задиристо пищали птенцы - погодите, озорники, вот я вас слопаю! Коту хотелось завыть на луну от сумбура и безысходности в голове - да где ж ее взять среди бела дня на застилом облаками небе? Чтобы избавиться от желания, поднялся, подмел дупло хвостом, приготовил обед из желудей, поел - прилег на ветку, покачиваемую легким бризом, умылся и замурлыкал колыбельную.
  Солнце уже подалось на запад, а небо разведрило, когда проснулся Ученый Кот.
  У комля говорили о нем.
  - У него глаза горят, как костры в ночи!
  - А! Все равно! Не накроет поляну - самого изжарю.
  - Чем огонь запалишь?
  - Так сырым сожру.
  Ему не хотелось слушать и вникать в эти никчемные слова. Он потянулся и облизал лапы. Он любил здесь лежать и наблюдать, как ранние сумерки перетекают в ночь, как засыпает все дневное. Потом отправится гулять по огромному дубу - на самом верху полюбуется звездами, внизу на песочке поиграет с мышками в салочки. И только под утро вместе с мутным рассветом вернется в дупло.
  Как здорово жить на свете в свое удовольствие и согласии с самим собой!
  А эти.... Мысли невольно вернулись к тем, кто внизу. О, как он хочет стать им добрым учителем, поделиться хоть толикой того, что знает сам!
  А они - исполняй, котяра, наши желания! А желания-то... господи, прости! Все счастье на дне кадушки.
  Солнце сорвалось и шлепнулось за море, даже заката не подарив. Что-то сегодня все не так. И эти голые богатыри... Не нужны им мои знания и нравоучения - медовуху им подавай! Напьются и баб потребуют. А о разумное, доброе, вечное ноги вытрут. Э-хе-хе.
  С неба звездочка сорвалась, прочертив свой последний путь до глади воды - будто сигнал ему с Божьей обители. Ученый Кот вдруг почувствовал, что его внутреннее состояние меняется, и на смену подавленности и безнадеге вместе с созерцанием звездного неба в душу проникает что-то новое, как робкое дуновение ветра. Он вспомнил мудрое изречение - после того как все потерял, сумей проснуться наутро свободным и счастливым.
  Кот поднялся по веткам к самой вершине, сел спиной к утончившемуся стволу и уставился в небо. Он хотел зафиксировать тот момент, когда одно настроение уступает место другому. Он уже привык таким необычным способом, находясь между небосводом и плоской землей, получать их глубокую мудрость - вселенскую мудрость, совершенно отличную от надуманной и суетной, людской.
  Благостное движение ощущал Кот из дуба в себя - через лапы, через спину и даже через беспокойный хвост. Гудящие силы земли и неба вливались в него и растекались по венам, щекотали уши, покалывали в носу, выжимали слезы из глаз. Кот запрокинул голову и принялся смотреть в ночное небо, где перемигивались звезды. В голове стало легко и звонко. Предчувствие вдохновения заполнило целиком. Он зажмурился.
   У лукоморья дуб зеленый;
   Златая цепь на дубе том:
   И днем и ночью кот ученый
   Всё ходит по цепи кругом....
  Строчки рождались сами собой.
   Идёт направо - песнь заводит,
   Налево - сказку говорит.
   Там чудеса: там леший бродит,
   Русалка на ветвях сидит;
   Там на неведомых дорожках
   Следы невиданных зверей....
  Кот вскочил и стал ходить вокруг ствола, ступая с ветки на ветку. Он вышагивал, а слова рождались одно за другим и становились в ровный строй пронзительно четкой строки:
   Избушка там на курьих ножках
   Стоит без окон, без дверей;
   Там лес и дол видений полны;
   Там о заре прихлынут волны
   На брег песчаный и пустой,
   И тридцать витязей прекрасных
   Чредой из вод выходят ясных,
   И с ними дядька их морской....
  Поэт хвостатый разволновался. Ему хотелось идти куда-нибудь, вышагивать, чеканя и чеканя драгоценные строки. Он спустился с дерева и мимо спящих богатырей зашагал к морю. Его одухотворенная морда с горящими в темноте глазами мелким встречным грызунам и насекомым казалась исчадьем. Сам же Кот чувствовал отражение внутреннего света на своем мудром лике.
   Там королевич мимоходом
   Пленяет грозного царя;
   Там в облаках перед народом
   Через леса, через моря
   Колдун несет богатыря;
   В темнице там царевна тужит,
   А бурый волк ей верно служит;
   Там ступа с Бабою Ягой
   Идет, бредет сама собой;
   Там царь Кащей над златом чахнет;
   Там русской дух... там Русью пахнет!
   И там я был, и мед я пил;
   У моря видел дуб зеленый;
   Под ним сидел, и кот ученый
   Свои мне сказки говорил.
   Одну я помню: сказку эту
   Поведаю теперь я свету...
  Полуношный стихотворец резко остановился на линии прибоя, как будто ткнулся в стену невидимую - кому он что поведает? Берег пуст - хоть закричись. Но молчать нет больше сил. Он стал читать воде и небу рождающиеся прекрасные строфы:
   Для вас, души моей царицы,
   Красавицы, для вас одних
   Времен минувших небылицы,
   В часы досугов золотых,
   Под шепот старины болтливой,
   Рукою верной я писал;
   Примите ж вы мой труд игривый!
   Ничьих не требуя похвал,
   Счастлив уж я надеждой сладкой,
   Что дева с трепетом любви
   Посмотрит, может быть украдкой,
   На песни грешные мои.
  Он вздохнул и пошел вдоль берега, повторяя стихотворение. Каждая строка отзывалась в его душе - казалась правильной, единственно верной. Как лунный свет, льющийся с неба и нашедший пристанище на глади воды....
  На дуб Кот взбирался с легкой душой. Он знал, что скажет завтра богатырям, к какому решению они придут. И что решение это будет верным - тоже знал.
  Небо попыталось отговорить - к утру заморосил дождь. Сначала он с шелестом уронил на листья первые несмелые капли, а потом заторопился, забарабанил. Но дуб был могуч и высок - надежно прикрыл густой листвой от стихии спящих людей и скатерть-самобранку, которую расстелил подле них хлебосольный кот, изощряясь в кулинарных изысках.
  Натянул на хитру морду улыбочку, руководствуясь правилом - в улыбающегося стрелу не пускают - и принялся ждать, когда же эти босотелые соизволят проснуться. Вечно пьяные и считающие мир нивой для своих безбашенных поступков, которые мнят подвигами. Будут, будут им подвиги - уж он позаботится об этом. А на что они еще годны?
  Интересно, как в летописях обзовется задуманное - "три богатыря и Кот Ученый..." или же "Кот Ученый с тремя нехилыми мужиками..."?
  Всех волнует вопрос - будут ли помнить о них после смерти? В скрижали запишут имя и деяния или же кто-нибудь когда-нибудь мимоходом - я помню чудное мгновение - и все! Или же вообще - никто никогда ни словом, ни духом?
  Чудовищная несправедливость!
  Но если все задуманное ему удастся....
  Тьфу! Тьфу! Тьфу! - Кот трижды плюнул, обратив голову налево. Даже если обстоятельства будут складываться не по задуманному, в жизни нет безвыходных ситуаций - есть только непринятые решения. Если, трогаясь в путь, воспринимать его дорогою в ад, то не увидишь впереди ничего, кроме сковородки и пылающего огня. Мир одинаково жесток и милостив во все времена - каждый выбирает свой путь следования. И если он действительно Кот Ученый, то настало его время, и другого не будет дано, хоть до скончания века здесь просиди. Все! Жребий брошен! Рубикон надобно перейти!
  Мудрость заставила его ухмыльнуться мыслям своим - блажен, кто верует: тепло ему на свете. Спасибо жизни, что сотворила в нем ум и талант и теперь заслала сюда этих голых оболтусов, чтобы реализовать задатки и обессмертить имя Кота Ученого....
  Алеша проснулся от шума дождя. Сквозь сон показалось, что шуршит плащ замшевый, который с него стягивает воровская рука. Вот и зябко стало. Богатырь пошарил вокруг рукой, но не нащупал ни плаща, ни похитителя и открыл глаза - дождь поливат, а он голышом. Посмотрел по сторонам и обомлел - скатерть под сенью дуба, и на ней яства покруче княжеских. Кошак подле в залихватской позе - нога на ногу, а на переднюю мордой оперся и хвостом помахиват. Попович не поверил глазам своим. И ушам! Кот пел! А именно - мурлыкал что-то там достаточно мелодичное и даже слова можно разобрать:
   В толпе могучих сыновей,
   С друзьями, в гриднице высокой
   Владимир-солнце пировал....
  Алеша прикрыл глаза, желая избавиться от наваждения, но тут же снова открыл, не переставая удивляться собственному открытию. Чудно! Интересно, о чем это Кот поет? Откуда яства и щедрость Ученого?
  В это мгновение, прервав храп на самой низкой ноте, вздрогнул и проснулся Добрыня Никитич. По изменившемуся дыханию, по тому, как зашевелились пальцы, сбиваясь в пригоршню для почесывания, можно было догадаться, что в следующую минуту очнется и Илья Иванович.
  Судя по выражению богатырских лиц, среди них не было особо довольных тем, что творилось вокруг - дождь, стылость.... А вот закуска на скатерти - как само собой разумеющееся. Они тут же набросились на еду, не поблагодарив хозяина, даже не сказав: "Доброе утро, уважаемый!". Скорей бы набить желудки свои.
  Зеленые кошачьи глаза сверкнули искрами и погасли:
  - Приятного аппетита!
  - Сегодня ты правильный, - одобрил Алеша полным ртом.
  Кот опустил глаза, не гася улыбки:
  - Вкушайте, гостинечки дорогие!
  Сердце дернулось в каком-то сладком предвкушении - ну, с Богом! Пока эти объедалы жрут, слушают вполуха, а уж думать....
  - Что за напасть? - вдруг весело поинтересовался Илья Иванович, повертев перед ликом запеченную, в острых приправах бычью ногу.
  Кот Ученый облизал его взглядом, вбирая в себя суровые черты лица с бороздками морщин и подпалинами седины от висков к бороде и усам.
  - Да напасть у нас общая, Илюшенька! Безлюдно тут из края в край, - для убедительности своих слов Кот кинул взгляд на стену дождя, застившую горизонт.
  Богатырь потер подбородок:
  - Это верно. Сляпай нам струг - за море сходим, полонян притараним. Они нам град сварганят. Токмо сперва одежку коку, доспехи да оружие справь, а за нами не застоит - послужим.
  - Нет! - Кот прыгнул на свою ветвь и заходил по ней боярином перед дворней. - Никаких набегов! В Киев пойдем Вовку-князя с престола гнать! Или вы не богатыри первые на Руси? Как он посмел с вами вот так... на позор и посмешище выставить нагишом?
  - Супостат, - согласился Илья.
  - Вот новость! - удивился Добрыня.
  Только Попович был осторожен:
  - Рази можно с князем-то ссориться?
  - Он с нами смог, - покосился Муромец на свой голый и волосатый, залоснившийся и округлившийся от обильного вкушения живот.
  Богатыри заспорили, а Кот задумался, разлегшись на ветке.
  Молчание кота сбило спорщиков с толку - они уже наелись, набранились и хотели услышать его слова. Даже начали волноваться: голод утолен, давай справу, мечи да приказывай - любую башку с плеч снесем.
  - Дальше что? - наконец подал голос Илья Муромец.
  - Насытились? - Кот махнул хвостом, и скатерть опустела. - Встань, Илюшенька, на самобраночку и подумай, какой наряд тебе для похода в Киев годится.
  Уроженец села Карачарова добросовестно порылся в зарослях памяти, пробуя отыскать там что-нибудь этакое, о чем блазнилось сидячи на печи. Порылся и не нашел.
  - Ну, что ты там телишься? - Алеша Попович бил пяткой в песок от нетерпения.
  - Давай ты сначала, - Илья Муромец шагнул в сторону.
  Молодые глаза сверкнули азартом. Только шагнул на скатерть - бах! - сходит расфуфыренный княжий сын, жемчугами да бляшками золотыми от шапки до сапог сафьяновых усыпан.
  - Спасибо, котик, уважил, - даже поклонился поясно. - Час бы в Киев, уж я ба....
  А тот улыбку в усах прячет.
  - Следующий.
  Бородатые поскромней нарядились.
  - Вооружайтесь, - требует благодетель.
  Старшие в кольчуги, а Алешенька сверкающие позолотой доспехи вытребовал. В оружие первым делом лук попросил.
  - Ох, и ленив же рукой махнуть, - ворчит Илья Муромец, а сам копье (древко простая длань не обхватит) и булаву отмыслил.
  Добрынюшка меч обоюдоострый:
  - Уж я-то найду ему дело!
  Нарядившись и вооружившись, затребовали коней своих, оставленных в Киеве. И получили - тех самых или очень похожих.
  Вскочив в седло, Попович горделиво повертел головой:
  - Ну, кто теперь скажет, что хвастлив да уверток я?
  - Брат ты наш, - сказал Добрыня Никитич, а Илья Иванович промолчал.
  Помолчал и молвил:
  - Собираясь на ратный путь, можно бы и....
  И диво! - Кот не стал возражать, когда посередь скатерти вспучилась крутыми боками бочка пенной медовухи с плавающей в ней ендовой.
  - Подсуетись, Алеша, - попросил Добрыня.
  Попович с седла наклонился, зачерпнул в сосуд и, покосившись на Кота, преподнес питье Илье Иванычу.
  Пока богатыри крутились верхами вокруг бочки, Ученый вновь вернулся к своим мечтам и решил, что в принципе все возможно - нет такой силы на белом свете, способной противостоять этим тартыгам. Главное - не дать им выбиться из повиновения. Пусть лучше пьют, поют и смеются до поры - вот как сейчас! - а придет пора, то и покажут силищу свою против тех, на кого он укажет. Ему нетрудно было представить - богатыри в ярости и клочки врага по закоулочкам.
  За такое дело он и сам непротив....
  Скатерочка ему вина фряжского. Выпил, и следом обрушилась ностальгия - здесь он родился, дуб его сделал Котом Ученым. Лучшие годы среди зеленых ветвей - уютное дупло, сверкающая роса на листьях, прогулки вверх-вниз, вдоль и поперек. Закаты, восходы, бесподобные зори, ночное небо, усыпанное звездами и даже уханье филина, тщетно охотящегося на него много лет - как же он без них теперь? Все это вошло в его жизнь, полюбилось навсегда и не хотелось бы делать памятью тот уголок Земли, где он был счастлив. А последует ли оно за ним? Тогда, может с корнями...?
  Кота охватило ночное волнение и еще - какое-то пьянящее предчувствие счастья. Мурашки роем понеслись по спине, искры из глаз - может, слезы?
  Сердце дубу клялось - жди, я вернусь!
  Рассудок опьяненный кричал - никогда!
  Кот подпрыгнул, исполнив кульбит, чтобы сердце провалилось в живот, и помчался по веткам - ему хотелось петь и кричать, кусаться и плакать одновременно.
  Никогда! - пела, кричала и плакала душа Кота с разумом Ученого. - Никогда я тебя не увижу потому, что не будет тебя!
  Сердце плавилось в животе, тихо тая и растворяясь.
  Народ внизу, обрадованный внезапному уходу благодетеля и окончанию дождя, спешился, окружив скатерку. Они еще толком не уяснили, что от них потребуется в скором времени, и уповали в этом вопросе лишь на вселенскую справедливость, предаваясь чревоугодию.
  - Ай да скатерочка! - нахваливал захмелевший Алеша. - Есть ли что-нибудь, чего ты не можешь?
  - На чем же поедет наш воевода? - обеспокоился Добрыня. - Путь до Киева некороткий.
  Заспорили.
  - А в седле на коне?
  - Так не управится, поди ж - лапками до стремян не достанет.
  - В телеге?
  - Ага, ну как ранетый!
  - Так он же малой, как ребенок, - сказал Илья Муромец. - Перед собой посадить.... Кто повезет?
  - Я! Я! - орали захмелевшие богатыри.
  Кот не вернулся и к потемкам.
  Богатыри пустили коней на выпас, сняли доспехи и прилегли головами на седла.
  Сыто-пьяные души приятно щекотало ощущение тихой летней ночи на краю земли - только шелест листвы, звуки прибоя и редкий всплеск рыбины в воде. Неспешные вели разговоры о Киеве, о дружине, о богатырских забавах.... Внезапно с неба, оставляя золотую черту, стремительно стала падать звезда.
  - Чья-то жизнь оборвалась, - покачал головой Алексей, провожая взглядом.
  Добрыня шумно вздохнул, словно он только что бежал за ней, пытаясь поймать и спасти эту жизнь.
  Илья Иванович сурово сказал:
  - Вовку-князя прогоним с престола и никого трогать не станем: чай не варяги мы.
  Кот утром вернулся с тоскою в глазах и нелепым приказом - вырвать дуб с корнем и забросить далеко в море на волю волн. Что его подвигнуло на сей приговор, осталось неведомым богатырям. Но не ослушались - облапили мощный ствол с трех сторон, напряглись и вырвали дерево из земли вместе с корнями. Потом отнесли к морю и забросили далеко-далеко - аж до самого горизонта. В земле под его корнями обнаружилась цепь золотая о тридцати двух звеньях толщиною в кулак - ну, баснословной цены и красы неписанной.
  - Эту куда?
  - Сейчас, сейчас..., - суетился у самобранки Ученый Кот.
  Своим хотением и ее подмогой сварганил большущего (в два конских роста) белого верблюда. Меж его горбов и повелел намотать цепь. Сам поверху уселся и дал команду:
  - По коням! Нас Киев ждет!
  Порушив дуб, богатыри остались возбуждены - глаза блестели, на ликах суровость, губы замочками, надутые. Словно что-то несут и боятся расплескать по дороге. Оседлали коней и пустились вслед за воеводой хвостатым. Ехали и молчали - даже Попович, который всегда заразительно хохотал, когда был весел или пьян, когда солнце светило и дождя не лило.
  Молчат тартыги, чем же путь сократить? - думает Кот, и решил пока на музыку положить стих свой, надысь сотворенный. Сочинил мелодию и не просто мурлыкал себе под нос, а пел с упоением и во весь голос. Богатыри ж перебрасывались хмурыми взглядами, не вникая в суть - вот разбазлался!
  Солнце, обойдя полукружьем землю, легло краешком на горизонт.
  - Сейчас станем на ночлег, закажем вина, и будем пировать, - заявил воевода.
  Но опять не услышал "Уррра-а!". Богатыри даже не улыбнулись, и на привале больше налегали на трапезу, усов с бородами не макнув в заморское пойло. А Кот перебрал - затеял пляску подле костра, бубенцами над головой потрясая. Потом пытался обучить сумрачных воев игре в кости. Потом....
  Спать совершенно не хотелось - потянуло его и на песни.
  Рубиново светились угли костра, ночной ветерок снисходительно трепал дым.
  Песнь о дубе у лукоморья, о сказочной стороне, где Русью пахнет, где леший бродит, русалка на ветвях..., ночной порой в степи бескрайней показалась Коту особенно значительной, полной таинственных полунамеков, животрепещущей интриги и до предела романтичной. Он шибко расчувствовался.
  - А можно то же, но веселей! - неожиданно громко сказал Алексей.
  - Как? - автор и исполнитель с сожалением отник от душещипательного настроя.
  Для начала Попович попросил медовухи - осушил ендову; угостил побратимов. Утробно рыгнув, потребовал гусли. Тронул струны и затянул тенорком:
  - У лукоморья дуб свалили
   Златую цепь под ним стащили
   Кота на Киев посадили...
   Русалку...
  Алеша оглянулся на бородатых. Добрыня подсказал баритоном:
  - ... за косу утащили
   Тридцать три пьяных мужика
   Неведомо куда.
  Илья Иванович прыснул в кулак, завернув к носу бороду, и накрыл могучим басом:
  - Теперь она уже с клюкою
   По весям бродит баб-ягою
   И пропагацию калякат:
   Мол, москаляку на гиляку!
  Алешенька крякнул от удовольствия и вновь прошелся по струнам.
  - Там на загаженных дорожках
   Верблюды скачут в босоножках
   Бо сказали на Майдане:
   "Те ж кацапы, кто не скаче"
  И Добрынюшка следом:
   Заморский дядька черноморд
   У князя полтрубы упер
   А сам кричит, что он не вор!
   Что ....
  - Хватит! - Ученый Кот подскочил со своего места. - Заткнитесь все!
  Потом заходил вокруг костра, покачиваясь от выпитого вина:
  - Я ни черта не понимаю! Так испохабить мое творение! Как вы посмели! Зачем?
  Богатыри умолкли, пожимая плечами, не зная, что возразить - весело просто и все.
  Коту захотелось рыкнуть на них воеводою, но из горла вырвалось только:
  - Мур-р-р!
  Не очень-то грозно. Он в отчаянии кинулся прочь.
  Еще недавно совсем жить, казалось, так упоительно: Киев в перспективе с его возможностями - слава, почести, награды.... Но то, что вытворяют эти, кого он взял в свои помощники, ни в какие ворота! Чувство брезгливости, зародившееся в душе, отразилось на мордочке.
  Они слепые - не видят, что оскорбляют меня. Они тупые - не понимают, что мне больно. Они глухие - не слышат, что я плачу. Ничего не видят, ничего не слышат и ничего не понимают кроме своих желаний. А других для них нет. Нет дела им до моих чувств.
  Как же быть? Как теперь жить? С такими на Киев идти? А не вернуться ли?
  Куда вернуться?! Он сжег корабли - нет дуба: одна лишь цепь от него осталась.
  Как ты мог так поступить? - будто со стороны Кот услышал свой голос. - Ты дуб родной и счастье свое в море забросил!
  Он пал в траву, повыть и поплакать, но местная природа разочаровала - не те запахи, не та мурава.
  Вот оно - горе от ума.
  Короче...
  - сошел с ума Ученый Кот и стал просто котом, до полевок охочим;
  - верблюд (подлюга! - а как еще скажешь?) скатерку сжевал и с цепью убег;
  - проснулись богатыри, коней оседлали и поехали в Киев князю служить.
  Это не враки: такое было, говорят, где-то и когда-то.
  Мол:
   - Дела давно минувших дней,
   Преданья старины глубокой.
  
   А. Агарков
   санаторий "Урал"
   сентябрь 2014 г
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"