Маленький мальчик сидит на веранде. Перед ним лежит пачка сигарет - он взял ее целиком с комода, там где ее оставил отец. Старый дом восхитительно пахнет древностью. Какими-то старыми вещами - матрасами, какими то сушеностями.
Мальчик собирает спичечные наклейки. Сейчас он будет курить. Но это действо настолько запретно, настолько невозможно, что он еще не может преодолеть робость, однако внутри себя, в себе он уже твердо знает, что будет делать это.
Он должен это сделать. Он полон решимостью. Он будет курить. Это, реально, невкусно. Но он должен сделать и будет делать это. Так восхитительно манила к себе коробка с дедовыми папиросами - такой от нее шел аромат. Манящий и томительный, блестящий и сильный. Он должен быть с этим - это даст ему потом расслабление и ощущение теплого безопасного равновесия. И понимания. Ощущения себя. Он опустит себя в мучение, в поток ощущений, чувствований, страшные силы будут восставать в нем и впиваться в его тело, в его внутреннюю часть, проникать ТУДА, за барьер, и он будет причиной этому, только он, только его воля заставит это войти ТУДА и оно будет ТАМ столько, сколько он захочет. И потом прекратится тогда, когда захочет он - и этот акт принесет ему несказанный кайф. Это даст ему инструмент. Средство.
А то, что оставит в нем эта сила - он исторгнет это, полежав немного в покое. Переваривая. Важнее то, что он УЙДЕТ отсюда, уйдет туда, куда не в силах попасть обычными средствами, размазанный и привязанный к МИРУ.
Потом он еще много раз будет делать это и еще другое. Лучше всего для ухода - средства для наркоза. Они выключают и заставляют уйти СОВЕРШЕННО. И предвкушение этого ухода наполнает тело странным теплом и нетерпением. Именно опираясь на это тепло, на следы, блестящие теплые следы эфира в собственном мясе он будет потом нырять в темноту, которая В НЕМ. Важно выключить все. Чтобы тьма внутри предстала единственной перед ним. Опыт невосприятия. Это засыпание, но засыпание по собственной воле, контролируемое телодвижениями - рука берет, грудь вдыхает, все - последствие акта решимости. И оно обратимо - оттуда можно вернуться. Туда можно нырнуть ОБРАТНО и ощутить изначальное тепло бытия внутри тела. Безопасного бытия внутри тела. Счастиливого бытия внутри тела. В темноте и тепле, когда собственные ощущения от мяса растворяются в темноте и тепле и уходят, оставляя только обернутость к себе и отсутствие сносящих, уводящих блестящих последствий света реальности. С которой он бессилен справиться.
Точнее, он не хочет справляться со светом реальности. Ему интересно - куда она унесет его ум, обернутый в ее блестящие оболочки. Но ум часто уносится туда, где больно и где встает необходиомость решать конфликт с другими присуствующими в мире. Наверное, это их следы так уводят его. Никогда еще не было такого, чтобы на другом конце блестящей дороги, сносящей ум, не было другого человека. И застигнутый им ДРУГОЙ обычно начнал кричать. Или говорить неприятное. ОН НЕ ДОЛЖЕН БЫТЬ ТАМ, где уже есть другой. У него есть свое место - но оно слабо поддержано реальностью, и следовательно - не его. А то, куда его уносит - его ли место????
Проблемы начались тогда, когда он понял, что у него есть тело. И что это тело существует во многом независимо от его желания в данный момент. Что в нем происходят какие-то свои, непонятные ему и неподконтрольные ему вещи. Многие из вещей, происходящих с его телом, напрямую зависели от других людей. И многие из проблем, решить которые он был не в силах, наверное, оставили в его теле другие люди.
Поэтому он будет уходить туда, где он был сам собой. Но не сейчас. Сейчас он будет курить - и дым убъет эти следы. Чужие следы - и он ненадолго станет просто самим собой. На мгновение, пусть, но самим собой. Это важно.
* * *
Девочка, тонкая, с прямыми волосами и бледной кожей. Одета в стиле хиппи начала 80 - джинсы, что-то темное сверху. Худоба, нездоровая худоба, граничащая с исступленным изяществом. Да, именно так.
Она танцует. Одинокий красный фонарь, издалека, освещает ее. Людей внизу, а она на небольшом помосте, не видно. Рядом с ней два или три человека - такие же как она. В огромных, пыльных окнах этого помещения - весенняя ночь. Три часа весенней ночи. Там где-то орет обезумевшая от таяния вод и неразделенной любви пустая полночная электричка, но здесь этого не слышно. Здесь царит предельно сконцентрированный на изнанке бытия звук. И излом ее кистей - следующий за звуком. Или наоборот?
Мне не выговорить названия препарата, который она приняла сегодня вечером и примет еще. Чтобы реальность ослабила свою и так уже почти незначащую ничего хватку. И уйдет в полумрак комнаты безумная трехярусная кровать, тянущая к обитателям комнаты объятия порока, и потроха старой "Ноты" с медленно крутящимися боббинами не будут видны. И настольная лампа с самодельным абажуром выхватит на столе с потрескавшейся полировкой чайник, алюминевый стандартный электрочайник, три стакана - на дне остатки чая - три миллиметра добротного коричневого-золотого цвета с черными чаинками, заварник, сахарницу, простую фарофоровую сахарницу, и пачку чая номер 36. Купленного по очень редкому случаю и принесенного сюда в кармане болоневой куртки одним из них.
И я, розовощекий и нормальный мальчик, в бессилии собственной незначимости для нее, смотрю на нее из толпы. Бессильный прикоснуться к потоку ее вывернутой наизнанку жизни. Она пройдет мимо меня по коридору, не посмотрев в глаза. И я пойму, что она тысячу раз права, миллион раз права, не видя меня.
Это потом, через год, я, краснея от собственной наглой смелости,поднимусь туда к ним, и стану рядом, в их звуко-химически-протестующий излом, поддержанный движением давно не стриженных волос и подчеркнуто неценной одеждой. Это потом я сяду в пыль общажного коридора и заполню его своим звуком, который будет стремиться к ней. Но вряд ли когда достигнет ее.
Это потом, через двадцать лет, станет возможном для меня смотреть ей в глаза. И даже говорить и даже спрашивать. Но сейчас - 81 год. Сейчас я лишь счастлив возможностью не спать, убивая в себе живое, не спать, настойчиво не спать. Слушать звук люминесцентных ламп в коридоре с немыми желтыми дверями комнат, где другие, не смеющие, пытаются уйти от реальности в сон. А для меня реальность тут, в пыли, пыли от сотен прошедших за день людей на линолеуме пола. В банке с бычками, в коробке спичек, в листе бумаги, в которую я пишу что-то.
И эта реальность делает меня трезвым. И тогда я разворачиваюсь и вбираю в себя спящее пространство.
Ее лицо будет рядом всегда. Как странный символ, как квинтэссенция сути того поля смыслов и темного чувствования, в котором мы плаваем все здесь. Ее породил наш каркас, составленный из целеположенния нашего нахождения здесь. Ее породила суть нашей жизни. Она - и есть эта наша суть.
Это она реально топит сугробы весной - и она в лужах, в которые стекаются ручьи - и она капает с крыши под Баха, звучащего из раскрытого в полчетвертого ночи окна и опускающегося на скамейки, на которых мы - на которых тоже мы. Изнемогающие, на пределе возможностей, на срыве жил вынимающие из собственного нутра сюр, и опознающие в нем кровь нашего тела.
Она потом оставит химию, заведет прекрасных детей, отличного мужа, хорошую квартиру, приличную работу, нормальный образ жизни. И я думаю - наверное, так и должно быть. Это будет следующим, но далеко не финальным аккордом, сильно синкопированным и "с наворотами", контрапунктом, также сюрреалистичным в своей нормальности, как и сюрреалистична была ее ненормальность. Это будет следующим движением ее джаз-рокового танца, танца, вплетающегося в музыку, но не тождественного ей - той музыке апрельской ночью 81 года.
И я знаю, кто она, кем она была, и кто она есть. Это - важно. Это - позволяет мне быть.
* * *
Я не могу перестать делать ЭТО. Может быть - это кара, карма, моу урок, который я должен исполнить. Вне всякого сомнения ЭТО - грех. Стыдный, ненужный с точки зрения людей, наказуемый родителями, грех.
Только прочитав у Райха, что ЭТО - не грех, я немного успокоился, но ведь Райх может и ошибаться, и не со всем у него я согласен. Но да Бог с ним....
ТАМ я был вместе с ней. 73 год. Она ТАМ была мне сестра. Я так и не смог придумать разумного объяснения для непременного контекстного условия, по которому она, будучи мне близнецом, оказалась разлученной со мной. И как это могло случиться с моими родителями, что они потеряли одного ребенка - ее. Они потеряли, по сути, ее ТАМ. И ТАМ мы были вместе и ТАМ мы любили друг друга.
Вы никогда-никогда не познаете всей силы любви маленького мальчика к своей половинке. Вам никогда не удастся прикоснуться к его миру, внутреннему миру маленького, еще не испорченного жизнью мальчика, пребывающего по большей части своего времени бодрствования ТУТ.
Сейчас, да и не буду врать, и тогда тоже, я склонен был описывать мое пребывание ТАМ, как "мечтания". Сейчас, пожалуй, я уже не смогу так отчетливо визуализировать. Вывалившись слишком в реальность и растеряв в ней большую часть энергетики, я не в состоянии даже порой вылечить элементарную зубную или головную боль, не говоря уже о том, чтобы удерживать в сердечном напряжении контакт с ТОЙ сферой бытия.
Там я был вместе с ней. Я чувствовал недостаточность одинокого пребывания ТАМ, среди картин - от искаженных болью нарушений истечения либидо, проявлявшихся в виде мучимых садистами, подвешенных на дыбу женщин, до высочайших воспарений - полетов сквозь космос и видов иных миров. До любви, отчаянной, горячей и настоящей, до слияния, проникновения друг в друга любви, когда все счастливо разрешается и любящие сливаются взглядами и слухом, и грудью - там где сердце, воедино.
Она не могла быть ничем иным, кроме как сестрой. Только с сестрой возможна полнейшая идентичность, тождественность, поляризованная полом. Я до сих пор, реально считаю, что ОНА УШЛА. Потому как я уже не с ней, реально. Говорят, после середины жизни начинается обратный путь. До середины - мы нисходим, теряя ТО и обретая ЭТО, потом - возвращаемся обратно.
Человек, наверное, не может выдумать ничего НА ПУСТОМ МЕСТЕ. Может быть, у нее был реальный прототип, который я забыл, может. Но она все равно была уникальна. Она была совершенно отдельным и самостоятельным объектом, присуствовашим в моей жизни вполне конкретно и реально. Единственное, что можно добавить - мои визуализации были тенденциозны. Меня никто этому не учил и я действовал по наитию, в основном, раскачивая сексуальный спектр эмоциональной энергетики. За что и плачу сейчас потерей контакта.
Все что случалось со мной и с ней, с нами вместе ТАМ - это бесконечно прокручиваемая череда наших расставаний, безвозвратных, по всей логике, потерь друг друга, либо в результате катастрофы, либо в результате вражеских происков, и снова и снова - воссоединения. Счастливые воссоедиения. Встречи - когда внезапно узнаешь в случайно оказавшейся рядом в ночном аэропорту девочке ЕЕ. И эта чужая девочка став вдруг давно знакомой и родной, плача и радуясь, обнимаете тебя и открываясь сердцем, сливается с тобой потоком любви из горла. И расставания, когда ее уносит за сопки, поросшие карликовыми березами в холодное небо самолет. Навсегда. И снова - встреча и снова УЗНАВАНИЕ, снова и снова... Снова и снова... И расставания - когда к тебе приходят и доносят весть, что она погибла в катастрофе. И снова - встреча.
Что случилось со мной???? Откуда это???? Может, это - нормальное чувство души, родившейся тут и потерявшей в результате сразу все???
И не может быть так чтобы она не вернулась. Она всегда возвращалась.И мы всегда узнавали друг друга. И я знаю ее имя - это самое главное.