Я рисую тебя самыми яркими красками, нежнейшей пастелью передаю полутона, но твой облик ускользает от меня как сон. Да ты и есть сон. Я, незадачливый, неумелый художник, тщетно пытаюсь воссоздать его. И даже твои глаза, которые помню, как если б они отпечатались негативом на внутренней стороне сетчатки моих глаз, я не способна оживить на альбомном листе. Только линии и тени, сквозь которые проступают мои тревога и тоска.
Едва мне начинает казаться, что вот-вот из-под карандаша начнёт появляться что-то более определённое, как через плечо заглядывает Серёга.
- Что это ты рисуешь?
Первое, что мне хочется ответить: 'Уйди, нечисть, не отсвечивай', но натянуто улыбаюсь, комкаю в руке лист и говорю:
- Так, сублимируюсь, - научные термины почему-то действуют на него успокаивающе.
В конечном итоге он же не виноват в том, что у меня с раннего утра дурное настроение. И от его рук я отскакиваю как от горячего утюга: мне больно ощущать его прикосновения после того сна, где я вновь встречаю своего единственного и любимого мужчину.
Я ещё настолько отчётливо ощущаю его дыхание на своём лице, что мне кажется изменой любой телесный контакт с кем-то ещё.
Я проснулась и ринулась в душ, под чистые струи воды, чей спасительный поцелуй дарует пробуждение. Пять, десять, пятнадцать минут под водой, и я уже не сжимаюсь при мысли о том, кто караулит под дверями ванной.
Он скребётся с нудной настойчивостью кота.
- Сейчас, уже выхожу!
Не сидеть же здесь вечность.
Смазанный поцелуй в коридоре, ловкий манёвр, и я просачиваюсь в кухню. Он довольно неповоротлив, а я - стремительна, поэтому ещё некоторое время мне удаётся изящно избегать прямых контактов.
Сон всё ещё беспокоит меня как невыполненное домашнее задание, и я хватаюсь за рисовальные принадлежности.
Увы, из этой затеи ничего не выходит, только ещё сильнее чувствуется всё возрастающее расстояние между мною и Серёгой.
- Поговори со мной! - требует он уже с некоторым надрывом.
А что я могу ему сказать? Что шарахаюсь от него как от чумы потому, что вижу во сне какого-то человека?
Я молча собираю в коробку кисточки и краски.
- Пойду, прогуляюсь.
Ветер пахнет весной, хотя всё ещё лежит снег. Я иду, не очень представляя себе, куда. Просто переставляю ноги, пропускаю на 'красный' машины, следую за стаей пешеходов. У них, наверное, есть цель, это видно по их сосредоточенным лицам и быстрым шагам. Одна я праздно шатаюсь, не ведая конечного пункта своего путешествия.
На моём пути - маленький садик с ещё обледенелыми скамейками в осевших сугробах, посреди голых деревьев. Выглядят они так зябко, что я не решаюсь остаться там, и миную это место. Да и не в силах я так просто остановиться, движение успокаивает мою воспалённую душу.
Наконец, разогнанная бегом кровь начинает циркулировать в такт очумевшему сердцу, и мне становится легче. С размаха впечатываюсь в парапет набережной и судорожно глотаю воздух.
Ветер гоняет серые облака, с неба сыпется мелкая крупа. Темнеющий лёд на реке предвещает скорую оттепель и ледоход.
Я вглядываюсь в даль, будто мой взгляд способен пробить расстояние, время, найти шестым чувством едва намеченный силуэт, узнать его и перенести следом за собой меня целиком... Где же ты?
Но ответа не приходит, как я ни вслушиваюсь в звуки улицы. Разочарованная, отпускаю чугунные перила решётки и ухожу.
Серёга сидит за компьютером и читает почту. Спина и затылок его выражают крайне угнетённое состояние духа и живейший укор.
- А погода не хороша для прогулок, - пытаюсь обратить на себя внимание. Он дёргает плечом.
Предприняв ещё пару попыток примириться, я делаю вид, что обижаюсь сама, надуваюсь, и это ломает всю его круговую оборону.
Засыпает он вполне счастливым: списав мою утреннюю нервозность на ПМС - лучшую отмазку современной женщины.
Перед тем, как погрузиться в дрёму, я успеваю уловить отблеск незнакомых печальных глаз...
Неделя, а затем другая проходят почти гладко, поскольку мне не снится таинственный незнакомец.
В выходные я валяюсь на диване, забросив ноги на его спинку, с книгой в руках.
Серёга ютится рядом. Его телу требуется, как минимум, вдвое больше пространства, но я разлеглась как барыня.
Мы бредим, обсуждая нашу будущую семейную жизнь, вернее, брежу я, он-то думает, что это всё всерьёз.
Через год-другой поженимся, потом заведём детишек... тра-ля-ля... А мне всё хочется ему сказать: женись сейчас, дурак, я же сбегу, если не удержишь. Я уже вот-вот готова сорваться и исчезнуть. Ведь так уже было однажды. И тебе бы воспользоваться случаем, что я вернулась, уже почти готовая быть с тобой, вцепиться, отобрать меня у всех тайн и безумств.
Но разве ты можешь предположить, что такое возможно? Ты реален, материален, брутален и слишком серьёзен.
Ты не сможешь удержать меня. Ты не умеешь ловить ветер.
* * *
Я не хочу открывать глаза, боюсь, что как только зрачков коснётся свет, она исчезнет. Я пытаюсь удержать её, но она тает, по мере того, как просыпаюсь, не оставляет мне ни лица, ни даже силуэта. Только грусть своих удивительных глаз.
Ирен чутко улавливает изменение в моём дыхании и тут же льнёт: она всерьёз считает, что мужчин надо брать 'тёпленькими', по утрам, сразу же после сна. Они тогда беззащитны, мягки и податливы, словно вынутая из раковины устрица, делай с ним что пожелаешь.
Но сегодняшний её манёвр остаётся без должной реакции: я изворачиваюсь ужом и утекаю в ванную, где есть спасительная задвижка и дверь между мною и молодой хищницей.
Подставив макушку под резкие струи, пытаюсь вновь вызвать в памяти пригрезившееся лицо, но, подлая, она отказывается возвращать моё. Мерзавка.
Ирен мяукает под дверью как голодная кошка, и у меня нет достаточно причин, чтобы просидеть в добровольном плену вечность.
Она виснет на моих плечах, шарит цепкими пальчиками в поисках кнопок, нажатие которых сулит подарки и маленькие удовольствия.
Девочка, чего ты хочешь?
У меня есть свой, мужской секрет, которым я собираюсь воспользоваться: всегда могу сказать, что у меня работа, и смыться.
Нет, мне не нужны другие женщины, они всё равно все - чужие. Мне надо одну, единственную, из моего сна.
Ветер свеж и влажен, как бывает в начале весны. Кровь пульсирует и закипает в голове, стучась в виски крошечными молоточками.
Мне сейчас нужно сделать что-то очень земное, чтобы хоть как-то преодолеть туман наваждения.
Сигарета - то, что нужно. Взатяг, взахлёб, высасывая никотин и смолы с аппетитом грудничка.
Скамейки в парке ещё погружены в снег, и я осёдлываю спинку одной из них.
Деревья потрескивают замёрзшими ветвями под нервными набегами ветра.
Мне кажется, что если я сейчас крикну, позову её, она откликнется, предстанет перед моими глазами. Но осознаю всю нелепость этой затеи.
Я нахожусь между мечтой и рациональностью, зависая между ними в невесомости.
Прикончив пачку сигарет, я теряю основную причину, обоснование своего здесь нахождения.
Ирен сейчас больше похожа не на кошку, а на сеттера, учуявшего спрятанное лакомство. Но мои карманы пусты, как и душа: чудеса истрачены в прошлый праздник, а новых ещё не завезли.
Она разочарована, и с трудом скрывает это. Красавица, модель, она привычна к суете вокруг себя, сверканию лысин и ролексов, Со мной она по какой-то известной ей одной причине. Возможно, я - хороший фон для её блеска, а мне нравится таскать на своей руке это экзотическое украшение. Она хороша, и это всё объясняет.
Но перед сном я прошу ту, другую, убаюкать меня шёпотом на ушко. Взмах ресниц, обнажающих таинственные глубины её взгляда, и я проваливаюсь в сон.
Ирен сидит перед зеркалом, укутанная мягким светом бра, среди баночек, кисточек, флакончиков и коробок. Она восхитительна.
- Ирен, а давай поженимся?
Этот вопрос не то, чтобы застаёт её врасплох, он подсекает её под колени предательским пинком. И я с удовольствием добиваю её.
- Ты родишь девочку, похожую на тебя, а потом и мальчика, наследника.
В её рядах - паника! Бегство - вот, что написано в идеально нарисованных глазах. Миг растерянности, но вот фальшивая улыбка ложится поверх её губ как дорогая помада.
- О, милый!
Всплеск умиления, заказ на колечко с бриллиантиками, усыпляющее бдительность мурлыканье...
Не бойся, бедняжка, я прекрасно знаю, что приковать тебя узами брака равносильно убийству, разрушению прекрасного произведения искусства. Ты сбежишь от меня, избавив от необходимости делать это самому. Я не хочу удерживать тебя, я мечтаю ощутить в своих ладонях ветер.
* * *
Он чувствует, что я вытекаю сквозь его пальцы мелким, шелковистым песком.
Но Серёга старается быть изобретательным. Романтическое свидание в кофейне (будто мы не живём вместе!), свеча на столе, лёгкая музыка и всё такое. Я терпеть не могу кофе: у меня от него дикая изжога. К счастью, здесь заваривают чай. Жасминовый, 'серебряные коготки', примиряет меня с этим лёгким насилием над мятущейся, жаждущей уединения душой.
Только не нужно брать меня за руки, умоляю! Хорошо хоть, у меня есть чашка, и я могу сделать вид, что пальцы замёрзли, и мне не терпится обжечь их.
Разговор не клеится: язвительные реплики вырываются из моего рта сами собой. Серёга сникает, чахнет под моим холодным, колким взглядом.
О, да, моей душе сейчас так холодно! И не нужно пытаться хватать её в тщетных попытках отогреть. Не смей! Лучше отпусти меня прямо сейчас.
Я не дождусь заказанного пирожного, ключи - на стол. Я ухожу.
Стремительно, чтобы не успел остановить, рублю концы, оставляю в крепко сжатой руке хвост, сбегаю, выскакиваю из дверей и практически сбиваю с ног незнакомого парня. Его спутнице повезло, что налетела я не на неё, он-то выстоял, только изумлённо глянул мне в глаза, мельком, быстрее, чем звучало моё 'извините'. И я успеваю отбежать достаточно далеко, прежде чем меня пронзает боль узнавания, и тут же настигает тоска: не со мной, не один...
* * *
Ирен, промаявшись со взвешиванием всех 'за' и 'против', наконец, приняла решение. Для его озвучивания сгодилась бы любая забегаловка: не велика я птица, схаваю, не поперхнувшись.
Она нервничает и несёт какую-то ахинею, чтобы я не успел спросить раньше, испортить ей коронный выход, но я не такой гад. 'Зелёная улица' целиком твоя, красавица!
Ты остановила свой выбор на этой кофейне? Фи, ма шер, это же не твой уровень, моветон! Впрочем, как пожелаешь.
Я открываю дверь, чтобы пропустить вперёд Ирен, но в меня врезается автономно идущее тело. От неожиданного удара под ребро перехватывает дыхание.
Агрессорша что-то буркает в район моей шеи и бросает на прощание злющий взгляд.
Она уже исчезает за поворотом, а я всё стою и держусь за дверную ручку, не в силах осознать, что только что видел наяву сон. И она не узнала меня...
* * *
Я стою на перроне, возле поезда и держу его за руку. Он - в военной форме, старинной, начала прошлого века. Да и моё пальто - не последний писк, а словно извлечённое из сундука прапрабабушки.
Я знаю, что он едет на войну, и что пуля найдёт его одним из первых, пронзив заодно и моё сердце.
Последний поцелуй, долгий, как только возможно, но, всё же, не бесконечный, и когда я отрываюсь от его губ, меня обжигает взгляд.
Он предчувствует разлуку длиною в несколько жизней, и я не в силах этого изменить. Прощай, мой единственный. Вернёшься ли ты? Дождусь ли тебя?
Просыпаюсь от того, что горько плачу и никак не могу остановиться.
* * *
Она держит в руке бокал из тончайшего хрусталя. В нём - яд.
Я знаю, что забрёл в её время случайно, ошибся всего-навсего веком, но, выйдя через дверь, навсегда потеряю её. И она предлагает мне свой способ обмануть время: умереть вместе, чтобы вернуться грешными душами в один грешный мир.
Мы можем назначить собственную точку отсчёта, всего лишь выпив до дна содержимое бокала, но не успеваем...
Будильник похищает меня из сновидения. От бессилия грызу собственную ладонь.
* * *
Теперь я знаю, что ты существуешь, на моих глазах - след от ожога, нанесённого твоим мгновенным взглядом.
Я должна увидеть тебя вновь, чтобы пережить боль, которая, надеюсь, убьёт меня.
Но где мне искать тебя? На что надеяться, идти ли наугад, без карты?
Мои нервы так истончены, что кажется, будто я способна собрать узор из пятнышек и крапинок обоев, увидеть внутри тайную голограмму.
И приходит внезапная уверенность, что надо идти по знакам, которые, может, оставил мне он. Вдруг он тоже вспомнил обещание, данное мне тогда на перроне.
Мимо моих окон проезжает авто, и из динамика отчётливо доносятся слова песни:
'Иди на свет!..'
Да, я последую за солнечным лучом, и он приведёт меня к цели.
Солнце отражается в витрине на противоположной стороне улицы.
Чудом уворачиваюсь от летящего автобуса, получив в спину раздражённый гудок, и несусь дальше.
Блик манит теперь отсветом на зеркале припаркованного грузовика у магазина. Обрадованная, бегу туда, но маленький мерзавец, солнечный зайчик, уже перемахнул на водосточную трубу метрах в ста от него.
- Так ты, значит, дразнишься?
Возмутительное поведение!
Я уже не очень хорошо соображаю, где нахожусь, но это уже и неважно. Я продолжаю преследование.
* * *
И почему я не бросил у этой задрипанской кофейни Ирен с разинутым от изумления ртом? Почему не ринулся следом за ней, моей мечтой?! Признайся себе, ты просто струсил, что она может действительно существовать. Испугался ответственности, ведь поверить в неё призрачную проще, чем принять настоящую.
А сейчас я жалею о собственной нерешительности так, что готов сожрать собственную печень.
Я буду искать её. Пусть на это уйдёт ни один год, лишь бы остался последний день, в котором будет она. Я готов прислушаться к любому шёпоту духов за спиной, только бы они привели меня к ней.
Взгляд мой, бессмысленно блуждающий по комнате, натыкается на разворот одного из журналов, забытых Ирен, прямо на рекламе духов: фотомодель в прозрачном, даже призрачно одеянии, манящая рукой: 'Иди за мной...'
Вот так задача.
Я бросаюсь вон из квартиры, я иду искать.
Почти сразу же взгляд нащупывает яркий рекламный щит. Похоже, эти духи - хит сезона. Но сейчас они - единственный шанс проверить догадку, ниточка из клубка Ариадны.
Добираюсь до баннера, озираюсь. Парфюмерный бутик неподалёку, та же загадочная девушка под стеклом витрины.
Заскакиваю внутрь, но там - лишь продавщицы со взглядами-ловушками. О нет, сегодня я не ваш.
Выхожу и стою в растерянности.
Светофор на перекрёстке подмигивает лукавым кошачьим глазом: 'Иди!' Кидаюсь на зов. И снова теряю, выпускаю из пальцев нить.
Но вот же он, знак! Рекламный плакат неизвестно какой партии: 'Голосуй 'За!' вдалеке, но добежать можно, раз уж взгляду доступны буквы.
Я бегу, бегу...
* * *
Внезапно я оказываюсь в полном замешательстве: на солнце набегает здоровенная, в половину неба туча. Вот и приехали.
Обманутая, я готова сесть на поребрик и зареветь в голос. В смятении оглядываюсь, ища поддержки у всего мира, и узнаю ту самую кофейню, откуда удрала вчера.
Задевая плечами недовольных прохожих, бросаюсь туда, забегаю внутрь и листаю, листаю незнакомые лица, как страницы меню на чужом языке, где нет ни одного знакомого слова...
Опять обман. Так мне и надо. Чудо не может даваться во второй раз, по заказу. Выпустил из рук, и не жалуйся.
Мне нечего здесь делать, ведь я не люблю кофе, да и не до чая...
Дёргаю дверь. Какой кретин держит её с той стороны?!
* * *
'Здесь и сейчас' - странное название для простенького кафе. Но я же собрался идти до конца по знакам?
А, может, я просто дурак, поверивший в химеру, в призрака, идущий по 'блуждающим огонькам', но не к заветному кладу, а в самую трясину?
Остался последний шаг, чтобы убедиться в этом, окончательно расколошматить об асфальт мечту, навсегда похоронить в сердце труб привидевшейся любви.
И, всё же, я рискну.
Что за ненормальная тянет на себя с той стороны дверь, открывающуюся наружу?
Она поднимает глаза...
* * *
Они стоят, обнявшись, словно сросшиеся деревья, обретшие друг друга в этом огромном, бесконечно обманчивом мире... Хрупкие как стекло, но несгибаемые в своей вере в чудо, чудаки, оседлавшие мечту.
И Господь держит над ними старческие ладони, защищая от резкого весеннего ветра и дождя.