Городская больница. Кардиологическое отделение. Совсем другой мир. Совсем другие отношения. Совсем другие ценности (в этом отделении смертельный исход - довольно частое, обыденное явление). По договору с ЭИ выложил только пятую часть. Полностью произведение доступно на LitRes, Andronum
С. Афанасьев. У последней черты.
Поступление
Двадцать третьего февраля две тысячи пятнадцатого года в одиннадцать часов вечера машина скорой помощи въехала на обширную территорию территорию Новосибирской городской больницы. Скользя по заснеженной пустынной дороге, слабо освещаемой редкими фонарями, она остановилась возле темного больничного корпуса третьего кардиологического отделения. Было по зимнему тихо. Падал мягкий пушистый снег.
Михаил медленно вышел из машины. Ночь. Снежинки празднично искрились под фонарями. Женщина-врач подошла к железной двери, нажала на кнопку вызова. Замерла в ожидании. Застыли и Михаил с медбратом. Молчали. Не шевелились.
Через пару минут открылась дверь. Сонно выглянул охранник - невысокого роста, в серой униформе.
Вошли внутрь. Короткий коридор с наклоном вверх вывел их в просторный полутемный холл со множеством дверей. Возле стен обильно расставлены ряды белых железных стульев. Врач пересекла холл и открыла еще одну дверь, оказавшись у порога просторного кабинета. Здесь тоже было пусто и темно, и только лампа на столе была включена. Врач что-то негромко произнесла вглубь помещения. Без ответа. Снова стояли и молча чего-то ждали.
Михаил, вялый, поставил пакет с вещами на один из стульев, снял куртку, повесил ее на крючок на стене.
Подошел охранник.
- Нет ее? - спросил он у врача, и, не дожидаясь ответа, ушел в глубь кабинета, где виднелись еще двери и ширмы. Долго там бродил. Наконец появилась заспанная женщина в белом халате.
- Что у вас? - спросила она с неприязнью, садясь за стол и беря протянутые ей бумаги.
- Давление. Не можем сбить, - почти подобострастно ответила врач скорой помощи.
- Я же говорила - не привозить таких! - недовольно повысила голос врач за столом.
- А мы что сделаем? - пожала плечами врач скорой.
- Мне класть некуда, - снова зло сказала местный врач, листая бумаги. - Ну вот! - решительно откинулась она на спинку стула, с силой ударяя внешней стороной пальцев по листам. - Ну вот же! Все лекарства, какие надо, приняты! - Она возмущенно посмотрела на врача скорой. - Все, что надо! Сейчас у него упадет до нормы - и что мне делать?!
Врач скорой промолчала. Недобро настроенная женщина взяла со стола прибор для измерения давления.
- Садитесь.
Михаил сел на второй стул. Врач надела Михаилу манжету на правую руку. Понадавливала грушей, нагнетая воздух. Замерила давление.
- 140 на 90, - сухо, и даже как-то осуждающе произнесла она.
Сняла манжет. Надела его на левую руку Михаила. Снова замерила.
- 180 на 110, - процедила она и молча забрала бумаги.
Врач скорой и медбрат (меланхоличный юноша-здоровяк) тихо и поспешно удалились, а суровая женщина принялась что-то писать. Писала она долго, почти час, причем Михаил то и дело постоянно где-то расписывался, в нескольких местах написал полностью свое имя, фамилию и отчество, отвечал на ее многочисленные вопросы - были ли операции, диабет, болел ли гепатитом, и так далее.
- Подождите пока в приемном покое, - наконец произнесла врач почему-то все тем же недобрым голосом.
Он вышел в темный холл, сел на железный стул. Посмотрел на часы на стене - уже двенадцать ночи. Но мыслей никаких по этому поводу не было - сильная слабость, вялость, и полное безразличие к окружающему.
- Да все нормально, - ответил он. - Меня приняли. Сейчас бумаги оформляются. Потом поведут в палату.
- Ну, слава богу! - вздохнула жена.
Подошла заспанная медсестра в зеленой униформе.
- Тапки есть? - безразлично спросила она.
Михаил кивнул.
- Потом перезвоню, - сказал он в трубку, отключаясь.
- Переобувайтесь, - все также вяло произнесла медсестра, глядя куда-то в сторону.
Он раскрыл пакет. В ворохе вещей, второпях собранных женой, нащупал пакет с тапками. Вытащил, вытряхнул их на пол. Переобулся. Ботинки составил в тот же пакет, который медсестра тут же и забрала.
- Это ваша куртка? - снова спросила она, указывая на вешалку.
Он с трудом поднял голову, посмотрел в указанном направлении - кроме его пуховик больше ничего не висело - равнодушно кивнул. Медсестра сняла пуховик. Скрылась с его вещами за какой-то дверью в самом углу. Но вскоре снова вернулась, подсунув Михаилу какие-то бумаги, лежащие на твердой папке, и тыча ему шариковую ручку. Михаил с трудом прочитал: куртка - синяя, ботинки - черные.
- Распишитесь, - все также безразлично сказала медсестра.
- Где? - вяло поинтересовался он, беря ручку.
- Вот здесь, где галочка.
Расписался. Слабость не отступала. Все плыло. Медсестра оторвала экземпляр "из под копирки" и протянула ему.
- Будете выписываться - получите вещи обратно, - сказала она и подала еще какие-то бумаги.
Он расписался: что ценных вещей не имеет, что деньги, паспорт и сотовый не сдает на хранение, и что все его данные можно использовать в электронных системах обработки. Наконец медсестра, раскрыв широкие двери, повела его вглубь учреждения.
Они долго шли по бесконечно-длинному полутемному пустому коридору. Высокие потолки - около четырех метров - тонули в полумраке. Столы, шкафы, лес капельниц, длинный ряд раскрытых дверей в черные проемы больничных палат. Редкие, опять же пустующие, дежурные посты медсестер в виде стола, стула, телефона, шкафчиков и светящейся лампы на стене. Больше он ничего не замечал, полностью задавленный тягучей слабостью.
Наконец коридор закончился и они повернули направо, вдруг оказавшись в небольшом закутке, справа и слева плотно заставленном топчанами, занятыми больными, в основном - стариками и старушками. Многие не спали. Кто-то сидел, кто-то стонал, кто-то плакал.
- Вот ваша кровать, - указала медсестра на свободный топчан - предпоследний у правой стены - собираясь уходить.
- А где здесь туалет? - поинтересовался он.
Женщина махнула рукой вглубь закутка и решительно удалилась.
Михаил огляделся, не зная, куда девать пакет. У соседей стояли стулья для этих целей, у него же стула не было. Тогда он убрал пакет с вещами под топчан. Потом он какое-то время стоял и смотрел на свою постель, мучительно размышляя - лечь в одежде поверх всего, или все же привести свою лежанку в нормальный вид, и спать под одеялом - вся постель и покрывало лежали поверх деревянных досок в свернутом виде. Понял, что под одеялом ему нравится больше. Значит придется напрячься.
В нише стены у самого топчана располагалась батарея отопления. Михаил потрогал - горячая. Не прислониться бы во сне, - отрешенно подумал он, осматривая соседей - у всех хоть какие-то матрасики да были. Стараясь не делать резких движений, как можно спокойнее и тише, он сдвинул одеяло, подушку и пододеяльник в одну сторону, взял сложенную простынь, развернул ее, постелил на голое дерево. Вытащил из под простыни постель и переложил ее на застеленную часть топчана. Заправил простынь на освободившейся стороне. Расстелил пододеяльник и долго вдевал внутрь одеяло. Потом, взяв за углы, несильно потряс, чтобы одеяло равномерно разошлось в пододеяльнике. Надел наволочку на подушку. Расправил постель. Нагнулся. Голова неприятно закружилась. Достал из под топчана пакет. Присел на жесткую кровать, под внимательным взглядом старушки напротив, которой не спалось, и которая, тихо постанывая, сидела на своем топчане и в темноте смотрела на вновь прибывшего. Михаил отвернулся от женщины, невольно покосившись вправо. В его ногах лежал мужчина с короткой стрижкой. Шея, грудь и правая рука - в бинтах. Он время от времени стонал, не меняя своего положения.
Спать в эту ночь мне явно не удастся, невесело подумал Михаил, доставая из пакета спортивки и футболку. Переоделся, не обращая внимания на женщину напротив. Засунул пакет обратно под топчан. Поверх пакета сложил аккуратно свернутые рубашку, джинсы и свитер.
Собрался было лечь, но понял, что сначала надо сходить в туалет. Неуверенно, среди топчанов и больных, прошел в конец закутка, озираясь по сторонам. Три двери. Пригляделся в полутьме. На одной - "19". На другой - "Мужской туалет". На третью, естественно, смотреть уже не стал. Прямо возле двери туалета на топчане лежал мужчина. Михаил подивился этому. Открыл дверь - темно внутри, совсем ничего не видно. Тогда он нашел с наружной стороны выключатель. Щелкнул. Тут же вспыхнул яркий свет. Причем - не только внутри, но и снаружи, так как также загорелась и лампочка над дверью. Мужчина на топчане даже не шелохнулся. И не заругался.
Внутри туалет оказался просторным - две комнаты, в каждой по три кабинки, деревянные, на сотый раз перекрашенные зеленой краской, плюс умывальники. В левой, дальней, комнате в углу стояли швабры, а возле окна - тумбочка с трехлитровыми банками, разной степени наполненности - явно с мочей. Форточка была распахнута настежь, и поэтому в туалете было достаточно прохладно. На стекле окна наклеена бумага: "Не курить". Но тем не менее пахло табаком. Кафель на полу явно положен еще при Хрущеве - судя по его внешнему виду и многочисленным сколам. У самого входа - большой черный пластмассовый бак под мусор.
Михаил вошел в ближайшую кабинку. Унитаз был без сидушки. Ясно - придется подстилать туалетную бумагу.
Потом он сполоснул руки в мятой раковине. Потряс их, стряхивая воду - ни бумажных полотенец, ни электросушилок, ничего.
Выходя из туалета, он непроизвольно уткнулся взглядом в лежащего мужчину. Глаза резанули торчащие из под простыни обрубки ног выше колен. Михаил поспешно выключил свет, поразившись, что такого бедолагу положили именно в такое неудобное место.
Вернулся к своему топчану. Присел. Голова кружилась. Под взглядом старушки напротив, очень аккуратно, стараясь не делать резких движений, забрался под одеяло. Лег на спину, держа в уме - ни в коем случае не ложиться на левый бок - мало ли что. Твердое дерево под телом было неприятно. На досках он не спал со времен студенческих походов. Но сейчас ему было так плохо, что он не обращал на это внимания. Михаил постарался уснуть. Но разные мысли одолевали его, да еще соседи по коридору вели себя неспокойно. Не стройотряд и не армия, подумалось ему. Там-то научился засыпать при любой обстановке.
Впрочем, оказалось, что на дереве в одной позе долго лежать ну никак невозможно. Пришлось лечь на бок. Естественно - на правый. Переворачиваясь, его правая рука уткнулась в батарею. Но, озадаченный укладыванием, он не сразу почувствовал боль. Резко одернул руку, подумав, а если во сне? Пока до меня дойдет...
Снова замер, стараясь уснуть, и невольно прислушиваясь к шумам. Женщина, лежащая напротив, тихо стонала при каждом вздохе. Ее соседка тихо плакала. Забинтованный мужчина время от времени разговаривал с невидимым собеседником, что-то ему доказывая, изредка, в пылу спора, повышая голос.
- Ты что, не понимаешь, что ли?! - вдруг заорал он.
Однако у меня будет занятная ночь, вяло подумал Михаил, снова перекладываясь на спину - бок стал болеть от твердого.
Шаги.
- А ну-ка тихо у меня! - грозно, но негромко прошептала какая-то женщина. Явно - медсестра.
Мужчина какое-то время попререкался, явно приходя в себя и возвращаясь из бреда. Замолчал.
На какое-то время в коридоре стало тихо.
Михаил снова перевернулся на правый бок - выбор поз у него был невелик. Постарался подумать о чем-то нейтральном, легком. И вдруг воспоминания, от которых он все последние часы пытался оградить себя, стремительной лавиной нахлынули на него. Все началось вчера, в предпраздничный день, двадцать второго февраля, в обед, с просмотра событий на своем сотовом телефоне. Был звонок, оставшийся без ответа. В восемь утра. Кто это, да в такую рань? - недоуменно подумал он. Валентина Петрова. Ее младшему брату он ваял курсовую по программированию на языке Java. Но сейчас, в выходной, да еще накануне праздника, о какой-либо работе ни думать, ни обсуждать совершенно не хотелось. Михаил тогда просто пожал плечами, не став перезванивать. А к вечеру жена позвала его в спальную комнату поговорить, пока дочка играла в зале. Начала издалека - мол, я книжку сейчас читаю, там утверждается, что душа, покидая тело, потом переносится в другое тело... И так далее. Михаил слушал, скучая. А в конце своего длинного, непонятного монолога Аня вдруг произнесла: Валентина не просто так звонила, - сказала она дрогнувшим голосом. - Юра умер. И Михаил тогда сразу как-то ошалел, словно мгновенно очутился в другом мире - из мира тихой, спокойной и размеренной жизни, в мир где умирают, уходят из жизни навсегда. Как же так? Знал ведь его с детства. Собирались завтра вместе семьями отпраздновать 23-е. И вот отметили... И вот уже его нет. И так рано. Да и моложе он был на два года. Что-то черное и гадкое навалилось тогда на Михаила, и чтобы освободиться от этого, чтобы стало легче, он быстро прошел на кухню, открыл холодильник, торопясь, словно мог не успеть к чему-то, достал бутылку водки, быстро налил сто грамм, пытаясь отогнать то черное, что волной захватывало его, выпил, ничего не почувствовал, налил еще, снова выпил. На этот раз стало полегче. Но ненадолго. И когда снова защемило в груди и глаза вдруг начали мокреть, и дочка девяти лет воскликнула с удивлением: Папа, ты плачешь?! Ты же никогда не плакал!!!; он снова достал из холодильника бутылку водки под испуганный голос ребенка: Папа, не пей больше! - Да вот не получается пока... - только и смог ответить он. Выпил, стараясь не глядеть на дочь. Легче стало только когда бутылка закончилась и он упал на кровать и уснул. А на следующий день - похороны. Приехав в траурный зал (за рулем, естественно, была жена), ни на кого не глядя, не ища глазами знакомых, он сразу прошел к гробу, встал рядом, напротив рыдающей Валентины, долго смотрел на Юрия. И в тот момент вдруг понял - поехать на кладбище он просто не сможет - опускание гроба под землю и стук мерзлой земли по деревянной крышке разорвет его сердце. Так же не сможет присутствовать и на поминках. Он не стал подходить к Валентине - что он мог ей сказать в утешение? Да и самому страшно было. "Поехали домой" - сказал он тогда жене, и она все поняла.
А как приехал, сразу же лег на диван, так как чувствовал себя очень плохо, и даже шевелиться не хотелось. Взял первую попавшуюся книгу, стараясь отвлечься чтением. И каждый час мерил давление. И каждый час оно только неуклонно повышалось, несмотря на постоянный прием лекарств. И когда достигло отметки 220 - ужас прочитал он в глазах своей молодой жены. И сам поневоле почувствовал некоторое беспокойство - что-то было не так... Не совсем хорошо. Оба запаниковали.
Вызвали скорую, которая приехала только через четыре часа, и то только после десятого звонка жены, и ее отчаянного крика в трубку, так поразившего Михаила: "У меня один только муж! Мне страшно!".. И бледное лицо и испуганно-расширенные глаза дочки...
Ну и все остальное...
Вот и сейчас - от воспоминаний у него заломило где-то в глубине грудной клетки, защемило, сдавило виски.
А может, я неправильно поступил? - вдруг подумал он. - Может, наоборот, надо было поехать на кладбище, проводить друга до самого его завершающего конца, накатить там водки, снять все напряжение, заехать в столовую, на поминки, накатить снова... Может, легче бы стало? Ведь не зря же наши далекие предки создали такой обычай. Наверняка он несет в себе целебные свойства - снимает стресс от потери, расслабляет организм, примиряя с утратой, не дает ему разрушаться изнутри... Михаил вздохнул. Он хорошо помнил то свое состояние, когда он стоял возле гроба и смотрел на серое лицо, на закрытые навек глаза... Ведь он тогда очень остро ощутил - сцену, когда закроют крышку и начнут стучать молотки, забивая гвозди, а потом опустится гроб и застучит земля по крышке - все это он физически не сможет перенести... Так что до стакана с водкой он мог бы просто уже не добраться.
От воспоминаний, от видения гроба, снова что-то черное медленно принялось накатывать на него, сжимая в тиски душу, и Михаил постарался энергично прогнать все это. Юра, ты уж извини, - мысленно обратился он к тому, которого помнил еще пацаном с легкой ироничной улыбкой. - У меня семья, дочка, я должен думать и о них...
И Михаил решительно перевернулся на спину, скрипя топчаном и стараясь упорно переключиться на что-нибудь другое. Думать о жене и дочке - они сейчас расстроены - так что сам еще больше расстроишься... О Юре и о Валентине вообще надо запретить себе думать на данный момент. Так о чем же тогда? О чем-то постороннем, легком, пушистом? Попробовал было воскресить в памяти образ сослуживицы Оксаны, как-то вдруг присевшей на корточки возле его стула... Не помогло. Но память быстро переключила его на последний свой разговор с дочкой, когда она радостно, взахлеб, рассказывала, что придумала историю про планету Клякс, и решила записать ее в тетрадь, и тепло растеклось по всей его груди, на душе стало спокойней, пульс частично выровнялся и он тревожно задремал.
Проснулся в три часа ночи - стонала женщина, плача и причитая. Стонала без пауз и перерывов. Громко. Но никто к ней не подходил. А потом вдруг стала кричать.
- А-а-а! А-а-а!! А-а-а!!!
Крик утробный и жуткий, продолжался долго, то поднимаясь до самых высоких нот, то опускаясь до хрипа. Но никто не бежал в спешке, не подходил к больной. Тихо было в коридорах.
Наконец, не выдержав, скрипя своим топчаном поднялся какой-то мужик, лежащий у самого поворота в большой коридор.
- Где она ходит, - недовольно пробурчал он и, шаркая ногами, направился в глубь.
Минут через пять к женщине подошла медсестра.
- Что случилось? - спросила она довольно будничным голосом.
- Болит! - со слезами в голосе, с надрывным плачем, ответила больная.
- Где болит? - снова требовательно спросила медсестра, словно повторяла давно уже надоевший урок.
Щелкнула выключателем. Вспыхнул свет над туалетом, осветив часть закутка.
Женщина что-то ответила, Михаил уже не следил за этими событиями, повернувшись к лампочке спиной и вновь погружаясь в воспоминания. Своих проблем выше крыши - зачем еще и чужие процеживать сквозь свое сердце.
Он не спал всю ночь. И за всю ночь к нему никто не подошел, не измерил его давление, не смотрел, жив ли он вообще.
День первый
В очередной раз перевернувшись на правый бок и вновь болезненно коснувшись батареи, Михаил услышал шарканье ног в коридоре. И тихий шепот.
- Обезболивающее.
Возня, стуки, хрипы. Пауза. Снова шарканье, и снова шепот.
- Укол обезболивающего. Ложитесь на спину.
Интересно, ко мне тоже подойдет? - подумал он, переворачиваясь на спину и посмотрев на время на экране телефона - всегда полезно знать что и во сколько здесь происходит.
Было 5:30 утра.
В ожидании укола он открыл глаза. Медсестра - высокая тонка девушка с мелированными волосами, пробивающимися из под медицинского берета, медленно обходила больных. Разговаривала вполголоса. В закутке кто сидел, кто ворочался, кто лежал с открытыми глазами - какой тут может быть сон в общественном коридоре. Впрочем, перебинтованный сосед спал. Возможно, он давно уже здесь лежит - привык. А может, ему просто было плохо.
Медсестра подошла к плачущей женщине.
- Что болит? - спросила она.
Женщина ответила с душераздирающим надрывом, гнусавя в нос, и Михаил не смог разобрать, что она сказала. Медсестра поставила укол и, выключив свет, ушла, обойдя его стороной.
В закутке стало тихо, и Михаил поудобнее устроился на топчане, на сколько это было возможно на твердых досках. Попробовал снова уснуть - спать хотелось неимоверно, но ни шум возле самого уха, ни жесткость постели совсем не располагали к этому. Думая о Юре, о превратностях жизни, вспоминая серое лицо в гробу, проблемы со скорой, он на какое-то время забылся беспокойным, урывками, сном.
Вдруг резко включился свет в коридоре. Зажмурившись, Михаил отвернулся к стене и посмотрел на сотовый - 6:30. Все ясно - подъем.
Снова закрыл глаза. Прислушался к себе. Нет, лучше ему не стало. Все та же слабость, и вставать, и, уж тем более, идти куда-то совсем не хотелось.
Вдруг кто-то слегка дотронулся до его плеча. Вздрогнув, он непроизвольно резко обернулся. Медсестра. Та же самая - высокая, с мелированными волосами. В руках - железный поднос с таблетками и прочими медицинскими атрибутами.
- Фамилия? - тихо спросила она, глядя на него необычайно серьезно.
- Власов, - так же тихо ответил он.
Девушка протянула пластмассовый стаканчик с красной крышкой.
- Анализ мочи, - снова тихо произнесла она, держа баночку в руке, так как ставить ее было некуда. - Надо сдать до восьми.
- И куда потом относить? - спросил он.
- Банку поставите на стол - по коридору слева, - чуть заметно пожала она плечами. - Увидите. Там будут стоять такие же.
- Спасибо, - ответил он.
Медсестра еще немного постояла - то ли ожидая дальнейших расспросов, то ли сама собиралась что-то еще сказать. Повернулась. Ушла. А он, приподнявшись, свесил ноги с топчана, нашел свои тапки, обулся, старательно не глядя на пожилую женщину напротив, которая, не мигая, смотрела на него, словно и не спала всю ночь. Встал, подчеркнуто глядя в сторону. Направился в туалет.
Безногий мужчина не спал. Михаил встретился с ним глазами и почему-то отвел взгляд, чувствуя себя совсем уж неловко, словно был в чем-то виноват перед ним. Свет на дверью горел, значит включать в туалете уже не надо. Держа банку в левой руке, Михаил открыл деревянную дверь. Вошел внутрь, сразу же натолкнувшись на невысокую худенькую сестру-хозяйку в зеленых штанах и в узком, обтягивающем белом халатике с сиреневыми вставками. Она наполняла водой ведро из шланга, надетого на кран умывальника. Сурово посмотрела на Михаила снизу вверх, и он как-то непроизвольно стушевался. Но так как точно знал, что это мужской туалет, Михаил решительно прошел в ближайшую кабинку. Однако закрывающей щеколды здесь не оказалось - двери старые, изрядно покосившиеся, полуразломанные. Тогда он быстро перебрался в соседнюю. Закрылся. Снял с банки крышку. Засунул ее в карман. На баночке была приклеена бумажка с его фамилией, края вот только отошли, и он старательно прижал их на несколько секунд, чтобы приклеились обратно. Кое-как пристроившись, наполнил баночку на две трети. Быстро убрал ее. Покончив со всеми делами, аккуратно, боясь расплескать теплое содержимое - слабость все-таки - достал крышку, закрыл. Держа баночку в левой руке, вышел из туалета, уткнувшись прямо в безногого. Снова смутился, отводя глаза и тщательно закрывая за собой дверь - чтобы не тянуло вонью на инвалида.
Выйдя из закутка, Михаил повернул налево, в главный коридор. Здесь было довольно ярко - включено вообще все, что могло светиться. Неспеша направился по бетонному полу коридора в поисках тумбочки.
Навстречу ему попадались одни только женщины. Такое ощущение, что мужчин здесь фактически нет - только его сосед и мужчина на углу. Ну или очень мало. И женщины все были либо пожилые, либо совсем старушки. И только одна девица лет двадцати, анемичная, очень высокая и очень-очень худая, обогнала группку медленно шаркающих старушек, одинаково одетых в старые застиранные халаты и рваные тапочки, и вышла ему навстречу. Михаил гордо прошел мимо нее, держа перед собой баночку с желтым содержимым, и никак не пытаясь ее спрятать, хотя в первый момент и было такое желание.
После кабинета ординаторской он увидел долгожданный стол. Тот стоял в небольшом уголке, рядом с древними гиревыми весами, весь уставленный такими же, как и у него в руке, баночками.
Михаил пристроил свою посудину на свободное место, но подальше от края - чтобы случайно не уронили и ему не пришлось бы пересдавать. Вяло развернулся. Также вяло направился обратно. Дошел до поворота, завернув в свой, привычный уже закуток. Здесь никто не спал. Женщины сидели, занимаясь своими делами - кто копался в пакетах, стоящих на стульях возле топчанов, кто вязал, а кто-то, сгруппировавшись с соседками, тихо о чем-то разговаривал. Мужик в бинтах лежал неподвижно. Безногий молча пялился в потолок.
Михаил подошел к своему топчану. Разровнял одеяло. Нагнулся. Достал из пакета книгу. Лег поверх одеяла. Раскрыл книгу на закладке (чья-то старая визитка). Страница пятьдесят пять. Принялся читать с самого ее начала.
"... Незнакомец берет газету и погружается в чтение. Покончив с завтраком, я беру сигареты и закуриваю. Это не моя коробка, моя была не начата, однако я без особых церемоний сую ее себе в карман".
Снова появилась медсестра с мелированными волосами - Михаил увидел ее краем глаза. Снова она молча обходила больных. Вот, наконец, подошла и к нему. Также молча протянула градусник - обыкновенный, стеклянный, ртутный. Он также молча взял и, придерживая книгу левой рукой, правой принялся запихивать градусник под футболку, в левую подмышку.
Девушка проследовала дальше - к мужчине в бинтах он лежал к ней спиной. Осторожно дотронулась до его плеча. Видя, что тот совсем не реагирует, приподняла ему руку и вставила градусник. Перешла к безногому.
Михаил лег поудобнее и постарался вернуться в чтение, снова провалиться в парижские приключения Эмиля Боева, отгородиться книгой от окружающего мира.
Через двадцать минут градусник стал его раздражать. Михаил достал, посмотрел - 35.8. Снова прижал подмышкой. Снова вернулся к чтению, с легким беспокойством - когда же она придет и заберет?
Медсестра возникла перед ним совершенно неожиданно - на этот раз он не отследил ее боковым зрением. Молча замерла в ожидании. И под действием ее серьезного взгляда, он вдруг, засуетившись, принялся судорожно и почему-то волнуясь доставать градусник, глупо путаясь в футболке. К тому же за это время градусник успел прилипнуть к коже и было очень неприятно его отдирать. Медсестра покорно ждала, стоя возле топчана. Не шевелилась, молча глядя на его потуги. Наконец, поборов непослушную футболку, Михаил благополучно извлек злополучный градусник. Подал ей. Девушка взяла, коротко взглянув на шкалу.
- Тридцать пять и девять, - тихо сказала она и перешла к соседу.
Михаил потер левую подмышку. Снова взялся за книгу.
Читал он более часа, время от времени присаживаясь на топчане, так как спина затекала на твердом - лежать становилось дискомфортно. Один раз он попытался лечь на живот - оказалось еще неудобнее.
Вдруг резко зазвонил сотовый телефон, который благополучно лежал под подушкой. Михаил поспешил его достать - ему было неприятно, что в больнице, где должен царить покой, он явился невольным источником шума. Глянул на экран - жена. Непроизвольно, уже по больничной привычке, отметил время - 7:40. Нажал кнопку приема.
- Привет, - сказал он.
- Привет, - тут же с явным облегчением послышалось в трубке. - Ну как ты?
- Все нормально, - спокойно ответил он, краем глаза отметив, что появилась женщина-врач и поочередно присаживается к больным, о чем-то с ними разговаривая. - Лежу, читаю книгу.
- Как самочувствие? Давление мерили? - продолжила она выплескивать накопившееся за ночь.
- Нормальное самочувствие. Лежу пока в коридоре. Кругом - старики и старушки, - ответил он, присаживаясь на топчане и отворачиваясь от взгляда женщина напротив. - Давление не мерили еще. Но уже обход вроде начинается.
- А почему не мерили? - всполошилась жена, явно расстроившись. - Вообще не мерили?
- Слушай, ты же приедешь сегодня? - сразу же решил он перевести тему разговора - испугался, что она вынудит его признаться, что ночью к нему вообще никто не подходил. Расстроится. И, не дожидаясь ответа, решительно произнес: - Запиши что захватить с собой: чистую бумагу, ручку, воды питьевой, но не газированной.
Увидел, что врач направляется в его сторону.
- Ну все, пока, врач идет. Целую. Позвони перед выездом, - поспешно проговорил он, дождался такого же поспешного (врач все-таки идет на обход, это - святое!) "целую", и быстро отключил телефон, убирая его в карман спортивных штанов.
К Михаилу подошла высокая молодая женщина в белом халате и со стопкой бумаг в руках. Рыжие волосы выбивались из под белой косынки. Присела рядом с ним на край топчана.
- Здравствуйте, - сказала она. - Я ваш лечащий врач. Зовут меня Нина Алексеевна. Вы у нас кто?
- Власов, - назвался Михаил.
- Расскажите, что случилось, - попросила она, найдя его бумаги и принявшись замерять ему давление.
Михаил замялся, подбирая правильные слова.
- Друг неожиданно умер, - наконец сказал он.
Женщина понимающе кивнула, застегивая ему манжету.
- А сейчас как вы себя чувствуете?
Михаил пожал плечами.
- Слабость, - только и ответил он.
- Боли в груди? Беспокойства? - снова спросила она, резиновой грушей нагнетая воздух и глядя на стрелку манометра.
Михаил отрицательно покачал головой.
- Только вот здесь, слева под ребрами, что-то давит. Время от времени, - вспомнил он.
Женщина что-то молча записала в свой блокнот. Отняла стетоскоп, небрежно сворачивая манжету.
- Давление 170 на 90, - задумчиво произнесла она. - Стул нормальный?
- Да, - ответил он, зачем-то вспоминая, какой стул у него был последним.
- Перебои в сердцебиении? Одышка? - спросила она, заглядывая в его карточку.
Он отрицательно покачал головой, успев прочитать в карточке свою фамилию и подчеркнутую цифру "4" возле фразы "группа риска" - самая последняя цифра из всех.
- Слабость только, - снова сказал он.
Снова пометка в блокноте.
- Курите?
- Нет. На лице у меня - какой-то жар, - вспомнил он.
Врач посмотрела на Михаила.
- Да, лицо у вас красное.
Записала что-то еще.
- Футболку поднимите, - сказала Нина Алексеевна.
Он покорно поднял. Врач, оставаясь сидеть, послушала ему сначала грудь, потом - спину. Убрала стетоскоп. Михаил поправил футболку, разворачиваясь к ней лицом.
- Вам сейчас поставят капельницу, - сказала женщина, глядя ему прямо в глаза. - А потом переведут в палату. Будем вас обследовать. Необходимо найти причину, отчего у вас так сильно поднялось давление.
Встала, одергивая халат.
- Скажите, а где здесь можно раздобыть питьевой воды? - остановил он ее - воды с собой жена не положила, а пить уже хотелось.
- Нигде, - пожала она плечами.
- А сходить в киоск? Здесь остановка недалеко.
- Нельзя выходить из корпуса, - ответила она тоном, словно произносила порядком надоевшую фразу.
- Почему? - поинтересовался Михаил.
- А если с вами что случиться? Сердце прихватит или машина собьет - виноваты будем мы, - строгим голос заметила Нина Алексеевна.
- Ясно. Спасибо, - ответил он и женщина-врач перешла к мужчине в бинтах.
А Михаил понял - таков местный порядок, он же - закон. Прав у него нет никаких и крыть ему на это нечем. Придется потерпеть без воды.
Снова окунулся в свою отдушину - книгу, отметив про себя, что движение в коридоре существенно увеличилось - проходящего мимо него народа стало гораздо больше. И подавляющее большинство из них - женщины. А среди женщин больше всего пожилых и старушек. Видать, мужчины, в большинстве своем, просто не успевают добраться до больницы, промелькнуло у него.
Он постарался сосредоточиться на странице, но какая-то мысль мешала ему читать. Не давала покоя. Михаил закрыл книгу и сразу понял - это эмоция жены, ее искреннее облегчение, когда он откликнулся на ее звонок - такое впечатление, что в душе она боялась, что он мог ей уже и не ответить.
Громко загремела тележка. Михаил оторвался от книги. Та самая сестра-хозяйка, с которой он столкнулся в туалете. Выкатила тележку из ближайшей палаты, промокнула швабру и принялась за прилегающий коридор. Михаил поспешно достал с пола пакет с вещами, пристроив его на топчан в ноги. И вовремя - девушка принялась энергично орудовать шваброй под его топчаном, почему-то сурово посмотрев на Михаила.
Глядя на согнутую возле него девушку, он вдруг поймал себя на мысли, что к жажде прибавилось и чувство голода. Нестерпимо захотелось есть. Михаил закрыл книгу, положив ее на край топчана. Сел. Интересно, как тут с завтраком? - подумал он, оглядываясь. Надо ли куда-то идти или принесут в постель? Михаил решил понаблюдать за соседями, как они себя поведут. Но вроде никто не волнуется, никто никуда не собирается. Будем ждать, - решил Михаил.
Сестра-хозяйка, быстро подтерев пол в закутке, скрылась в мужском туалете. Михаил встал. Более аккуратно застелил постель покрывалом. Лег поверх. Снова взялся за книгу - Богомил Райнов. Господин Никто. Но в этот момент в закуток с нарастающим гулом вкатилась тележка с кастрюлями.
Крепкая жизнерадостная женщина лет сорока быстро добралась и до Михаила.
- Кружка, ложка, есть? - спросила она.
- Есть, - кивнул он, вытаскивая пакет с вещами.
Женщина наложила в керамическую тарелку манную кашу. На край положила кусок белого хлеба. Подала. Михаил забрал тарелку и поставил ее на топчан.
- Чай, какао? - снова спросила женщина.
- Чай, - ответил он, доставая из пакета пластмассовую кружку.
- С сахаром, без сахара?
- Без.
Наполнила его кружку чаем из алюминиевого чайника и энергично покатила тележку дальше.
Больничную порцию он умял мгновенно, оставшись голодным. Хотя каша, кстати, оказалась вполне сносной. Вот только было маловато. Вспомнил, что пока искал кружку, видел в пакете какой-то пластиковый контейнер. Достал его. Открыл - блины, заботливо уложенные женой. Штук десять. Они все уже слиплись за ночь, и их пришлось отдирать, но он все равно с удовольствием съел парочку, запивая чаем. Убрал контейнер. Озадачился - а что теперь делать с тарелкой? Приедут-заберут, или надо куда-то относить?
Снова стал наблюдать за больными. Вот женщина напротив встала со своего топчана и медленно побрела куда-то с тарелкой. Он, также медленно, пошел за ней. Оказалось в коридоре в углу стоял стол с надписью "Стол для грязной посуды" (мультифора, приклеенная к стене скотчем). Михаил примостил свою тарелку поверх остальных, плюхнув ее в чью-то недоеденную кашу. Вернулся к своему топчану. Лег с книжкой. Читал минут десять.
Снова подошла медсестра с мелированными волосами, держа в руках небольшой металлический поднос с высокими краями.
- Фамилия? - спросила она, глядя ему в глаза необычайно серьезно.
- Власов, - ответил Михаил, почему-то смутившись под этим взглядом.
Выбрав с подноса, она протянула ему пластмассовую мензурку с таблетками. Он вытянул руку.
- Ладошку подставьте, - сказала девушка.
Михаил покорно перевернул ладонь кверху. Она высыпала ему таблетки - одну большую белую и четвертинку чего-то. Ушла. Он озадаченно посмотрел на лекарство - и чем это все запить?
Сгрыз так, без воды, морщась от горечи.
Вспомнив, что сегодня уже рабочий день - праздники закончились, Михаил вышел в главный коридор, пропустив каталку с бабушкой, набрал номер своего начальника.
- Привет, - сказал Михаил.
- Привет, - ответил Виктор.
- Я тут в больницу попал. Так что меня не будет некоторое время, - сказал Михаил.
- А что с тобой? - спросил Виктор.
- Давление подскочило, - ответил Михаил, подумав, что начальник решит - ну вот, наверняка набрался на 23-е сверх меры. Но объясняться не стал.
- И надолго?
- Не знаю, - честно признался Михаил. - Пока вот анализы сдаю. Скажут еще. Но дня три точно пробуду.
Начальник помолчал немного, обдумывая услышанное.
- Ну, ладно, - сказал он. - Лечись, раз такое дело. Если возникнут какие-то вопросы - позвоним.
- Конечно, - согласился Михаил - на работе был очередной аврал, и часть его группы работала в прошедшие праздники.
Подошла медсестра с капельницей - полненькая брюнетка, с короткой стрижкой.
- Как фамилия? - спросила она.
- Власов.
Медсестра установила железную стойку капельницы у изголовья его топчана.
- Через полчаса поставлю, - сказала она и развернулась, уходя.
- А сколько времени займет? - спросил он вдогонку, побоявшись, что если придется валяться пять-шесть часов, то, как он слышал по рассказам, тогда лучше брать с собой утку, иначе будет очень проблематично терпеть все это время.
- На час, - ответила она, не оборачиваясь.
Ясно. В принципе можно и не ходить в туалет. Но лучше - сходить, чтоб потом не волноваться.
У самого туалета он обогнал медленно бредущую бабку, тяжело опирающуюся на клюку. Вошел первым, придержав за собой для бабушки дверь. Занял ближайшую кабинку - из тех, в которых шпингалеты нормально закрывались. Услышал, как в помещение вошла бабка, как кряхтя, заняла кабинку рядом.
- В тот туалет далеко идти, - сказала она, словно извиняясь и явно обращаясь через фанерную стенку к Михаилу. После каждого слова - одышка.
Он промолчал. Не знал, где здесь женский туалет. Но в любом случае - с такой-то скоростью и энергозатратами лучше ходить в ближайший - с этим он не спорил.
Потом он сполоснул руки в разбитом умывальнике. Причем один из двух кранов тек. Михаил попытался было закрутить кран получше, но вентиль свободно проворачивался и Михаил бросил эту затею.
Поискал глазами - ни мыла, ни бумажных полотенец. Потряс руками, стряхивая воду.
Выходя и снова невольно сталкиваясь взглядом с безногим, он тщательно закрыл за собой дверь. Прошел под взглядами женщин, обитающих в закутке (смотреть-то в принципе здесь больше не на что), мимо соседа в бинтах, мимо пожилой женщины напротив.
Лег на свой родной топчан и продолжил читать книжку дальше.
"...ему очень хочется показать Лиде ночной Париж, но как назло именно сегодня ему предстоит важная встреча, и ввиду этого не буду ли я столь любезен сопровождать гостью.
- Ну, папа, какой ты!.. - восклицает Лида безо всякого смущения и, видимо, только ради приличия.
- Почему бы и нет. Мне будет очень приятно, - отвечаю и я ради приличия, догадываясь, что старый хитрец решил сэкономить за мой счет несколько франков.
Оказывается, в силу какой-то случайности Лида уже готова к походу. Так что мы..."
И снова его прервали. Подошла еще одна медсестра. Уточнила его фамилию. Присела на край топчана. Взяла его руку. Отогнула ему средний палец. Протерла его ваткой в спирту. Быстро уколола. Пипеткой забрала кровь. Слила куда-то в склянки в чемоданчике. Оставив ему ватку, ушла.
Полненькая медсестра-брюнетка подошла минут через сорок.
- Руку давайте, - сказала она.
- А книгу можно читать? - спросил Михаил - целый час бессмысленно смотреть в потолок для него было настоящей пыткой.
- Можно, - ответила девушка, застыв в ожидании.
Правой, свободной рукой он взял книгу. Выпала закладка. Положив книгу на живот страницами вниз, чтобы не потерять где читал, он принялся слабо похлопывать себе по груди.
- Вы это ищите? - подала медсестра старую визитку.
- Да, спасибо.
Он принялся укладываться, так чтобы книгу не уронить, и у него из кармана спортивок выскользнул телефон и с грохотом брякнулся на пол.
- Сотовый упал, - тут же сказал сосед в бинтах, приподнимаясь на локте и слегка оборачиваясь.
- Я не полезу за ним! - решительно ответила медсестра. - Давайте руку.
Михаил протянул левую руку, приподняв ее над постелью. Девушка завязала жгут у плеча.
- Работайте кулачком.
Приготовила иголку. Увидела, что вен не видно - у него были давние проблемы с венами левой руки. Еще в институте, когда он за отгулы сдавал кровь в донорском пункте, также медсестры мучились с его левой рукой. Девушка потрогала пальчиками вены. Найдя что-то удовлетворительное, протерла спиртом и воткнула иглу куда-то в районе запястья. Наклеила лейкопластырь, зафиксировав иголку. Присоединила шланг. Щелкнула пальцем по сосуду, посмотрела как капает прозрачная жидкость. Ушла.
Михаил читал книгу, время от времени посматривая на уровень жидкости. Думал - вот жидкость начнет заканчиваться, а медсестры не будет, что тогда делать? И попадет ли воздух внутрь, в вену, или нет? По идее, на шланге должен быть какой-то краник, но как Михаил его не искал глазами, ничего похожего обнаружить ему не удалось.
Подошла медсестра, которую он отметил - та что с мелированными волосами.
- Власов? - спросила она серьезно.
- Да.
- После капельницы переезжайте в палату номер два. Постельное белье оставляете здесь.
- Хорошо, - покорно согласился он, держа книгу закрытой и глядя в красивое серьезное лицо девушки.
Она еще какое-то время постояла, словно собираясь еще что-то сказать. Но развернулась и ушла.
Кое-как развернув книгу и облокотив ее на согнутые ноги - оказалось что только одной рукой управляться с этим совсем не просто - он продолжил чтение.
Снова к нему подошли, на этот раз это была сестра-хозяйка - та, которая миниатюрная худенькая брюнетка с чрезвычайно строгим взглядом, и которую он видел в туалете.
- Вы переезжаете во вторую? - строго спросила она.
- Я, - кивнул он, снова закрывая книгу и поворачивая голову в сторону девушки. Прочитал на ее бейджике - Наталья. Отчество и фамилию он пропустил.
- С собой заберете подушку, - сказала она, развернулась и ушла, и позой и гордой походкой выражая все ту же строгость.
Он снова посмотрел на уровень капельницы. Однако три четверти уже накапало. Снова взял книгу, манипулируя одной правой рукой и думая - вот зазвонит сейчас сотовый, а я и сделать ничего не смогу. И он будет все звонить и звонить, раздражая находящихся в коридоре, а мне придется сделать каменное лицо и лежать, не шевелясь, и только глупо улыбаться.
Медсестра, полненькая брюнетка, пришла чуть раньше. Повинуясь новому правилу он прочитал и ее бейджик - Светлана.
- Укол поставлю, - сказала она.
Взяла из пакетика, висевшего на одном из рожков капельницы, зеленый шприц больших размеров, ампулу. Надломила ее, быстро наполнила шприц, дождалась когда капельница подошла к концу, отсоединила шланг от иглы, подсоединила шприц вместо капельницы, ввела содержимое, выдернула шприц вместе с иглой, свободной рукой прижав лейкопластырь с ваткой.
- Вставать можно? - спросил он. Почему-то ему показалось, что если он встанет, у него закружится голова - ему еще никогда капельницы в жизни не ставили.
- Можно, - сухо ответила девушка и ушла, забрав с собой капельницу и потащив ее по полу - под неприятный визг железа по бетону.
А он вдруг поймал себя на мысли, что возник спортивный интерес - прочитать, что написано на бейджике девушки с мелированными волосами.
Михаил сел, свесив ноги. Вроде все нормально, голова не кружится. Слез на пол. Обул тапки. Нагнулся. Вытащил из под топчана пакет со своими вещами. Потом, вспомнив, опустился на колени, дотянулся до сотового на полу - лежал у самой батареи. Встал. Положил сотовый в карман. В правую руку взял пакет, в левую - подушку. Внимательно осмотрел окрестности - вроде ничего не забыл.
