Чем хороша Зима, наверно снегом, становится всё тут, белым бело. Как будто, к нам на землю, сюда ковёр положили, который белый и всё он холодит. Ковёр тот, скрывает серость наших улиц, что так цепляет, всегда наш тут взгляд. Ковёр вот этот, однажды тут растает, и обнажит нам, прежний и такой знакомый, тут пейзаж...
Раньше, так давно, это уже тут было. По моему, я ещё в школу, тогда не ходил. Зимы были холодные, и снега там было много. А дядька мой, на тракторе гусеничном, чистил у нас тут район. Трактор тот, был такой тихоходный. Но очень там шумный, я помню это всегда. Его можно было заслышать, тут вот совсем издалека. Он чистил сначала, у нас тут длинную главную улицу. А после он заезжал, сюда к нам во дворы. И вот тогда, после ночных там снегопадов, обычно где-то по утру, когда уже рассветало у нас полностью, обычно к полудню. Услышав шум тот, и лязганье, тогда железных гусениц. Сердце моё, начинало там биться намного сильней. Я ликовал. А в голове билась там мысль, ретивой и трепетной птицей, что ищет свободу, из клетки своей: - Он едет, он едет!!! Бежать мне туда надо, да поскорей!!!...
Дома была, одна лишь там бабушка. Я знал, что она отпустит к нему. Быстро одевшись, надев маленькие там валенки, пальтишко детское и ещё ушанку на верёвочках тех, что их помню тогда. Я обронил ей, тогда очень быстро, слова те, почти что на бегу, что к дядьке на трактор, я тороплюсь. И тогда уж, что было сил, я бежал туда. Она молчала, и совсем не возражала. Ведь дядька мой, был брат её, там он родной. И вот, не дождавшись там лифта. Я по бетону лестниц, в тех своих валенках, вниз там уже бежал. А дом тогда, был ещё, совсем у нас он новый. И можно было легко упасть, так как бетон, местами там просто зеркалил или он часто, там просто блестел. И на валенках, на той площадке, тогда с разбега, любил кататься я, тогда как на коньках). По этому, бежав по ним, я рисковал при этом, а бежал я, что есть сил, тогда там вниз у нас. Но поверь мне, это стоило тогда того.
И вот, наконец-то. До первого там этажа, бегом уже туда я спускался. И выбежав из нашего подъезда тогда, теперь предстояло, пробежать мне до магазина, тогда что бы к нему успеть. Мимо длинной этой, у нас тут пятиэтажки, где был магазин тогда, у нас он на углу. Там трактор после, всегда поворачивает, и едет после чистить у нас он дворы. И главное было, этот момент не проворонить, а то потом, трактор мне, уже не остановить.
И снова бег, в тех валенках, таких там непокорных, что не сгибались, они там на мне. И снова стук и трепет моего там сердца, в груди что детской, она тогда, там у меня была. Ну вот, и я уже на том тогда углу стою. А утро то, было обычно позднее и зимнее, но сияло уже Солнышко тогда. Обычно это была, вторая половина у нас дня. После двенадцати, я помню тогда.
Вот грохот дизеля и лязг железный, становится совсем там невыносимым. Из за поворота, появился там, огромный ковш-отвал. Из за него, не видно у трактора, и даже там его кабину. По этому, сбоку надо, за трактором мне там бежать. У трактора того, обзорность была, совсем тогда никакая, там нужен нереальный профессионализм и ещё какое-то чутьё. Чтоб не просто на нём там работать, но и смотреть ещё, тогда по сторонам.
И вот, на том повороте, я уже бегу за ним там. И тогда, ненадолго поравнявшись с ним я на бегу, вижу что трактор тот, начинает лениво так и неторопливо тогда там останавливаться, но по прежнему, он весь трясётся и ещё гудит. Я подбегаю тогда там к его кабине. Дверь открывает её, сильная и натруженная рабочая рука. Из кабины пар выходит, за рычагами там, сидит дядька мой любимый. Он улыбается, такой искренней своей там улыбкой, я с ним здороваюсь, что есть сил крича, а он мне кричит там в ответ: - Давай садись!. И протягивает мне он руку свою, а так, на вряд ли, я сам бы смог туда забрался. И гусеницу эту открытую, там тогда одолел. Но, на самом деле, трактор этот, я так боялся. Как нечто сверхъестественное и страшное, непостижимое тогда там, моему детскому уму.
И вот, я уже сижу в кабине, там всё трясётся и полно в ней рычагов. Но вот у дядьки, его там сильные руки, приводят в движение, этот непонятный мне, тогда там железный агрегат. Всё с тем же шумом, с лязганьем и тряской. Мы заезжаем во дворы. Я вижу как тот ковш-отвал, то он гребёт там, то он его там опускает. А после появляются сугробы невероятной высоты. В перерывах, мне дядька, почти что в самое ухо, что-то там он кричит. Я его не понимаю, плохо слыша, так как всё шумело там внутри. И только утвердительно, ему тогда киваю, и ещё в ответ я просто там ему улыбаюсь или же смеюсь. Мы продолжаем ездить, по дворам у нас, и снег там убираем, тогда между домов и ещё везде. Сугробы после нас, становятся тут просто горами большими, зато дорога стала чистая и ровная, как гладь утренней у нас реки. Потом с ребятами в одном из них, играть мы там будем, рыть ходы, и даже горку однажды зальём. Но это будет потом, а сейчас я в кабине, и снова этот там, невыносимый тогда шум. Трактор гребёт, то разворачивается, и ощущаешь ты это, все своим тогда телом. Но вот, уже наш дом недалеко виднеется. А это значит, что скоро мне придется, хоть и нехотя, но всё же, из кабины... выходить.
Но я так рад неимоверно. Это был мой самый лучший день. И очень долго, я уже после слышал, как в затихающем, том шуме дня. А дядькин трактор, тогда там из посёлка, где медленно работал, постепенно от нас он уезжал. Я грустил немного, что кончился мой праздник, но скорее, это был, как аттракцион. После меня в парках не впечатляли, те у нас тогда там развлечения, качели и колесо обзора, и много что ещё. Я трактор полюбил, и его у нас, всегда так... ждал. В те долгие зимние дни. Когда снегом всё вокруг заваливало. Я ждал его, и ждал. Но он приезжал, всё реже и реже. Потом на том заводе, перестали его сюда к нам посылать. В один прекрасный момент, в то утро, в кабине за рычагами, сидел там... другой человек.
После... уже повзрослев. Я узнал почему дядька мой, перестал приезжать на посёлок, чистить у нас тут дворы. В одном из дней, так же чистя во дворах там тогда снег. Он не увидел, что с другой стороны горы из отвалов снега, что когда-то там уже нагребли. Там играл, какой-то тогда ребёнок, из ближайшего подъезда. И он, по привычке, стал так же чистить там снег. И завалил им, не видя того ребёнка. Но всё обошлось, кто-то там увидел тогда это. И его быстро успели откопать. Ну и за это, попало по полной, моему тогда там дядьке. Чуть ли под статью, говорят его там не подвели. Естественно, чистил снег, потом он, только на заводе и трассу. И во дворы, его уже больше не пускали тогда.
Такая вот печальная история. Дядька мой, давно уже умер. Лет тридцать назад. А я по прежнему, вслушиваюсь этими зимними днями. В тот знакомый мне шум, старенького и дребезжащего трактора. И готов сломя голову, бежать на тот угол, бывшего уже магазина. Чтоб увидеть, тот трактор, с огромным ковшом-отвалом, где сильная и натруженная, тогда там рабочая рука. Откроет она мне дверь своей кабины. И я услышу, среди невыносимого тогда там шума, голос его, на грани крика: - Давай садись! И протянутая его ко мне рука, с силой и нежностью, поднимет меня к себе в кабину. И мы, как прежде, поедем чистить, у нас наши, эти все, заснеженные тут дворы...