Абрамович Шломо : другие произведения.

Хоспис или прогулки с Тупиным

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вся новейшая история России эпохи торжества кретинизма - государственная власть, нравы народные и настроения россиян - ничто не укрылось от глаз нашего новейшего маркиза де Кюстрина, уехавшего из СССР а вернувшегося в хоспис.

  
  
  Хоспис
  Прости, Абраша Терц,
  Das ist im Scherz...
  Шломо Абрамович
  Hoarse_Piss
  или
  Прогулки с 2_Pinым
   Всякое обнаруженное сходство героев книги с реальными людьми не случайно.
   Ассоциации некоторых абзайцей с трудами классиков продиктованы только больной фантазией читателя, за что автор нижайше просит прощения, равно как и за все с первого взгляда заметные морфосинтограмматические извращения.
   Автор заранее раз - два -яица со своим героем и решительно заявляет, что не имеет ничего общего с его паскудными взглядами и сентенциями.
  Пожилой еврей, покинувший СССР более 20 лет назад возвращается вновь, привлеченный научными изысканиями и не устает удивляться происшедшим с Россией переменам.
   (C) Сандер бен Шаул 2004
  
  Часть 1.
  "Не ссы, жидок..."
  Глава 1. Шолом, Шломо!
  
   В белом прорезиненном фартуке с кровавыми пятнами, шаркающей походкой эпохи раннего полиартрита, поздним утром 18 числа весеннего месяца ниссан в крытую галерею заднего двора между двумя залами небольшого иерусалимского ресторана, передохнуть после сноровистого расчленения коровьей полутушки, вышел приват - доцент мясного цеха Шломо Абрамович, кандидат филологических наук, славист.
   Как получилось, что всякое утро этого Даля нашего времени начиналось отнюдь не с очинки гусиных перьев, не с ласковой переборки нежными пальцами девственно белых четвертушек бумаги, а именно с кровавого таинства раздела утренней полутушки - история, в сущности, простая.
   Помимо великого и могучего, другой пламенной страстью Шлёмы было мясо. Интерес к этой аппетитной форме существования белка возник у него в раннем, не слишком сытом отрочестве из за странного прозвища, полученного им от мамы.
   Полноватого мальчика, целые дни проводившего на улице с ключом на шее постоянно "разжаривало", рукава туго застегнутой рубашки впивались в объемистые запястья, а свитер старшего брата, уродившегося, в полную противоположность Шлёмику тощим и длинным, по - боярски свисали ниже утопавших в юношеском сальце костяшек пальцев.
   Не желая, по меткой дворовой дефиниции, ходить "спустя в рукава", юный Шломо норовил закатать или поддернуть последние. За это мама давала ему тапком по башке и обзывала "шмойхетом"*. Слово это являлось неожиданно вылезшим из закоулков ее основательно засратого идеологическим воспитанием сознания, рудиментом местечкового детства.
   Единственный раз, когда Шлёмика посетил добрый старый дедушка Танхум Лейбович*, имел он шанс узнать истинный смысл этого незнакомого, чуждого сибирскому городу древнего слова. И он прозрел. Ритуальный ореол и уважаемость профессии мясника смутили незрелый ум Соломончика.
   Задумчиво ковыряя в носу или снимая стресс лузганием семечек, часами простаивал он теперь на пыльном рынке, наблюдая молодецкую разделку последними профессионалами редких по тем временам мосластых коровок, салотопных хрюш, потных каурок и кроликоподобных бяшек.
   Все, что было написано человечеством о мясе и мясопродуктах также не минуло пытливых карих глазок юного Шломо. Ужасающее расхождение между теорией и практикой надрывало его нежное сердце.
   Несортовой разруб ассоциировался в его голове с гнусным извращением генеральной линии. А ее Шломо понимал твердо, причем главной партийной книгой, самым человеколюбивым документом эпохи, полно и справедливо отражающим эту линию, мальчик считал "Книгу о вкусной и здоровой пище".
   "Так должен жить и питаться настоящий советский труженик", - вчитываясь в правила сервировки стола размышлял Шломо. Попутно он поглощал уху с маночкой на базе рыбной консервы и сырники с плиточным киселем, которыми матушка тщилась набить его утробу на скромную зарплату медсестры с РОККовскими курсами.
   Изредка вырываясь на базар он, с точностью терминатора, издали сканировал еще не тронутую грязной лапой преступного мясосека* свежую полутушку. Безо всякого, на хрен компьютера, возникали и ротировали в его воображении части, на которые следовало разделить бывшую буренку в соответствии с генеральной линией.
   Вот, превращалась она в горки кубиков для гуляша, продолговатых шматочков для азу и элонгированных нежных бефстрожек.
   Растягивался между этих холмиков вальяжный ростбиф, строго поглядывая на грубые торчалки суповых наборов, сексуально оскорблявших его благородную нетронутую мякушку.
   Хамоватые куски жопной части, крупно нарезанные для жаркого, шокировали ростбифа своей корявостью и волокнистостью как деревенские бабы - субтильную дачницу.
   Зорко несли охрану Его Величества ростбифа стройные ряды лангетов и антрекотов - юных мушкетеров под командованием загрубевших стейков.
   И, наконец, нижние чины - котлетная обрезь, оставив за собой груды порубанных на рагу, чанахи и харчо ребрышек, сливались, освободившись от болоньевой кольчуги, в нежном и живом реуньоне фарша.
   Судорожно сглотнув текущую вожжой слюну, Шломо брел в очередь за ливерухой и нототеней.
   Фетишизация любимого продукта, в сущности - мерзкого итога расчленения плоти некогда живого и добродушного существа, достигла своего апогея. Это беспокоило Шломову душу, просвещенную изящной русской словесностью.
   Уже, было, хотел он свернуть на чистую стезю вегетарианства и даже подвел под это мощную идеологическую базу. А ведь зароки, данные в юности, частенько исполняются! Так и угас бы истощенный серолицый Шломо на огородных грядах, как сухой лист.
   Но всегда, на его светлом пути к максимам индуизма, блестя барельефом виноградной лозы, шоколадно - говенным шлагбаумом вставала Великая Книга.
   Жареный поросенок метко плевал в бритоголовую уже душу новоиспеченного индуиста ядреным, как сиська, антоновским яблоком, а осетр, медленно подкручивая величественные усы, вещал с персидским акцентом - "Так, товаришшш Шшшломо, должжен питатьсся чеccтный тружжженик!".
   Проводя линию партии на правильное питание тружеников, пойти бы Соломончику в мясники, хрен бы покласть ему на филологию! Ан нет - место у колоды, хотя и было в те годы свято, но пусто не бывало. Легче было иудею обрести руководящий пост в РПЦ, чем получить в пухлые руки свои топор, нож и мусат - символы власти.
   Пришлось становиться филологом.
   В краткие сроки Шломо свалял, как мясной рулет, кандидатскую на тему "Аллюзия к очередным и внеочередным инструктивным документам, как эффективный стилистический прием идеологического насышения популярной литературы", нашпиговав ее, как морковкой, цитатами из классиков.
   На примере великой Книги доказал он, что именно аллюзивная насыщенность сделала ее вечно живым и неиссякаемым источником всенародного оптимизма. Переиздание книги всех времен и народов, с насыщением ее новым идеологическим смыслом он положил темой своей докторской.
   Однако, Шлёмины устремления разошлись с новой генеральной линией.
   "Книга" была развенчана, ее идеологический аппарат - заклеймен. Рыбный день, соевый фарш и пятиметровое помещение для разогрева и приема пищи повели наступление на трудяшшшихся: Шломо бежал. Выезд в Израиль пугал его по многим причинам. Кому был нужен его оголтелый славизм? Филигранное изящество хрустальных конструкций живого великорусского языка здесь никого не прикалывало.
   Кроме того, вставая на утлый иудейский кораблик, Шломо оставлял на берегу свинятину - весомую части своей русской души.
   Делать, однако, было нечего. Шломо не жаловался. Именно здесь, на земле обетованной, он смог, наконец, сделать свое хобби источником средств к существованию, а профессию - всепожирающим хобби, которому, работая в утреннюю смену с мясопродуктами, он посвящал лучшие, ночные часы.
   Впрочем, отваливая на историческую родину, кроме тоски по свинине Шломо вез в своем сердце надежду.
   От друзей он узнал, что полусумасшедшие миллионеры выделяют пытливым идлэкам* такие, знаете ли, гранты, которые, как дети одноименного капитана, помогают потерпевшему крушение ученому вновь оказаться на плаву.
   Идею получения такого гранта Шломо прочувствовал всей своей филологической жопой. В филологии жопа, надо заметить, является сильнейшим инструментом определения актуальности возникшей идеи.
   Родилась идея в результате глубокого самоанализа. Дело состояло в том, что Шлёмина неиссякаемая любовь к мясу не могла найти своего вербального выражения в ленивом русском "мм - ся- оооо", чаще всего тупо отваренном и обгрызаемом непосредственно с кости под управлением едкой горчицы или вываренном в мутный студень.
   Не отражал кипение его души и тощий иудейский басар*.Есть его было страшно. Казалось, что строгие раввины вдруг налетят, затопают, захлопают полами лапсердаков, дадут тапком по репе и отберут лакомый кусочек.
   Нет, душевным струнам Шломо, несмотря на видовой антагонизм к германиту, отвечал только сочный Fleisch, нарезаемый бисхенами* и schnittchenами* при помощи золлингеновского me-e-sera*.
   На базе этого созвучия душевных струн, Шломо вывел теорию подсознательной флуктуации идиша и сформулировал ее в автореферате своей докторской на тему " Роль идиша в формировании единого языкового пространства германских племен III - IV в.в. н.э.", на написание которой рассчитывал получить солидное вспоможение.
   Однако евро - пейские спонсоры, давно уже начертавшие на своих знаменах призыв пламенного Перельмана - "Чи ты размовляешь ефиопскою мовою*?", Шлёму обломали.
   Пробовал Шломо на гнилость и другие организации. Свое очередное измышление - "Загадка Онегина" он направил одновременно в общество пушкинистов и в фонд поддержки сексуальных меньшинств.
   В этом пасквиле на русскую словесность Шломо нагло утверждал, что фамилия пушкинского героя состояла из слов "Ohne gyn", откуда и проистекали странные повадки героя, в частности - его прохладность с Татьяною.
   Оба жертвователя отказали - первые - из гордости за явный гетеросексуализм великого арапа, вторые - из презрения к оному.
   Гранты оказались на свалке Шломиных надежд, которую хозяин ее, впрочем, не забывал регулярно чистить и проветривать, имея в виду, что когда - нибудь может пригодиться.
   А свалка, надо сказать, с сорока восьми Шлёминым годкам была полнёхонька...
   Глава 2. Аидешен Топонимикус
   Вышед на галерею, Шломо с трудом отыскал в своей пышной курчавой бороде ротовое отверстие и метко вструмил туда длиннейшую "раздышную" сигарету. Многократно сжимая фильтр своими сочными губами и игриво его покусывая, от юношеской привычки к "Беломору", он судорожно утолил первую жгучую потребность своей расшатанной ЦНС в никотине, а утоливши - замурлыкал:
  "Самое длинное в мире,
  Черное More моё..."
   Обычно, на этой гнусавой ноте - а нужно отметить, что слуха наш герой был бесповоротно лишен - его рабочий день заканчивался.
   Омыв свои потные чресла и фриштыкнув*, чем швед послал, за счет заведения, Шломо отправлялся домой, унося в ноздрях аромат специй, а в коричневом пакете - сочный schnitt говядины, грамотно уекономленный при разделке - будущий организатор и вдохновитель его ночных свершений.
   Говядина была прекрасная, но этот сорт мяса не всегда соответствовал его тонким запросам. Проблема утерянной навсегда свинины и призрак окорока ветчины смущали его почти обкашеренное* сознание.
   Шломо жалел, что, вопреки маминому желанию, не пошел на биофак*.Старушка, конечно, предлагала это из собственной корысти. Она мечтала провести остаток своей бурной, насыщенной трудами жизни где - нибудь на лесной заимке.
   Шлепать бы ей тапком по высоким лбам Шломиных отпрысков, мягко помыкать мощной белоногой и полногрудой гойской женщиной, составившей счастье остепенившегося Шломы.
   Невестушка отдыхала бы по дому и огороду, а мудрый Шломо уходил бы засветло в леса, пытливо рассматривать козьи орешки* и заячьи поссульки, делая, время от времени, собственные помётки* в толстой ледериновой тетради. Ворочаясь с обхода, шлепал бы Шломо любовно по заднице ладную хозяйку свою, курчавил детские головки, подходил бы к маминой щечке и, послушав пару часиков об ее глубоких идейных соображений, снидал* за широким семейным столом от подловленных в лесах фазаньей курочки и жареного леща.
   Потом, к глубокой радости ее материнского сердца, садился бы Шломо за письменный стол, под портреты Сталина, Мичурина и дедушки Танхума Лейбовича и двигал вперед науку.
   (Ох и урод ты, Шломо, не мог маме угодить. Так шмойхетом и помрешь!).
   Впрочем, переживал Шломо не о тихой лесной жизни. Если бы не сраная филология, он вполне мог бы, за бесцельно растраченные 25 лет хотя бы за малую точечку уцепиться того нерва, который заставит пяточкастую гадину не жрать всякое гавно, а мирно жевать жвачку.
   "Наконец-то открыли!" видел он бегущую над арабскими, индонезийскими и иудейскими городами горящую строку. Первый всемирный мусульмано - иудейский собор, затаив дыхание, слушает объявление авторитетнейшей комиссии - "Да, это она, первая кашерная свинья!" Зал взрывается аплодисментами, здравицами в честь Шломы. Раввин и мулла падают друг - другу в объятия.
   Вот это была бы Шнобелевская!
   Не ведал Шломо, что свершится над ним пророчество мудрой бат-Натановны, что благородная цель расширения кашерного ассортимента так неожиданно близка.
   Впрочем, вернемся к рутине Шломиного существования. Прибыв в свои немудрые апартаменты, он, обычно отдавал слабую дань физическим упражнениям, которые заключались в нещадном избиении будущего ужина деревянным молоточком, сопровождаемом ритуальными приплясываниями и атоничным пением.
   Когда обернутый в салфетку пострадавший отправлялся отдыхать до вечера возле ледка, видпочил и Шломо, предварительно оросив для дезинфекции свой кишкомот стопкой морозного джина.
   В целях бюджетной экономии он изобрел собственный способ борьбы с изнуряющей дневной жарой. Шломо проводил свою расширенную сиесту в неглубоком надувном бассейне, на треть наполненном условно - холодной водой.
   При размещении Шломиного тухеса*, бассейн, повинуясь закону мудрого грека, заполнялся почти до краев, но так, чтобы при вращении тела не происходило переливов и расплескиваний. Шломина тыквообразная лысеющая голова размещалась на надувном бортике.
   Этот ритуал назывался "праздник бегемота" и проходил, обычно, тихо и мирно (если исключить дикий Шломин храп).
   Лишь в те редкие минуты сна, когда Шломины фантазии заводили его глубоко в известные закоулочки, над всплывающей субмариной его пуза замаячивал неслабый еще перископус* и идиллия праздника нарушалась. Впрочем, Шломо быстро поворачивался на бочок, охлажденный перескопус, устыдившись, скрывался за сохраненной с младенчества шторкой и прекращал отвлекать бегемота от праздника.
   В сумерках Шломо пробуждался, не вынимая себя из воды жадно высасывал очередное More и, освеженный ментолом, являлся миру и городу, спеша на встречу с забинтованным другом.
   Мерзко шипя в последней бессмысленной случке с нежной горкой тертого лука (вот те, блин, и этимология!) на черном тефлоновом поле, бывший обитатель салфетки слегка бледнел, затем игриво зарумянивался, после - коричневел и в этом состоянии, названном антифашиствующим Шломой "коричневая чума", попадал на его обширную тарелку.
   Оттуда, под ударами охотничьего ножа и двузубой вилки, на лафете из чищеного огурца с помидорными колесиками, он отправлялся в чистилище брюха.
   Страшный суд совершался неспешно. Не менее двух часов требовалось, чтобы энергия цветов и трав, нажмульканая бедной скотиной по капельке среди сочных лугов, точно определила свое направление в обширном Шломином организме, а следовательно - и его предбудущую ночную ангажированность.
   Процесс протекал в ленивой сытой дремоте.
   Стейк полировался наперсточками пищеварительных настоек или глоточками коньяка, чашечками кофейку или нажасминенным лянсином в маленьком чайничке, ароматными сигарилками и пр. и пр.
   А, иногда, впрочем, даже и легкое пырр - пырр мешалось на звуковой волне с бесконечными пуччинниевскими речитативами.
   Моцартовские хитрые коленца тонизировали волнообразные сокращения пищевода и наконец, подобно нежным волнам Шахразадовой песни, высвободившаяся энергия, ведомая волей случая, заполняла один из двух ожидавших ее сегментов Шломиного тела.
   Получив райскую ориентацию, энергия ужина насыщала каждую клеточку Шломиного мозга и отправляла, крепким пIдсрачником* в высокий полет его творческое воображение.
   Шломо приступал к продолжению главного научного труда своей жизни - обширного геоисторического полотна "Роль коренного российского еврейского народа в формировании исторических наименований городов российских - сиречь Аидешен Топонимикус"
   Против обращения к ученым занятиям угрюмо протестовал перископус, однако Шломо увещевал его склонить буйную головушку, имея в виду, что будет и на его улице праздник.
   Решающим аргументом было указание Шломою на укоризненные глаза адьюнкта Яновского, чей портрет висел над столом, дабы укорять Шлому в небрежении, а перископуса - в излишней, неуместной в виду научных занятий, ретивости.
   Звоном хрустальных мудей встречал ученого старенький его мотороллер. Именно такой брэнд придумал Шломо для продвижения в России Apple Macintosh, сообразуясь с названием центрального процессора.
   Яблочники, однако, отклонили его маркетинговую находку, хотя он уже точно рассчитал и распланировал, куда потратить гонорар.
  "Верзоха* просится к столу,
  Netscape - к сервяге,
  Минута- и байты свободно потекут"
  вдохновенно декламировал Шломо, стараясь делать ощутимую паузу после "и".
   Покуда едкое шипение озвучивало великое таинство коннекта, он методом прикидки к носу, исчислял затраты на мыло в текущем месяце.
   Начинался медленный залив инкомящего.
   Шломо ни Yahoo не понимал в механизме функционирования Интернета, и его поражала та великая е-бическая* сила, которая легко связывала между собой немногочисленных российских топонимов, позволяла им вести бесконечный виртуальный компендиум о любимом предмете не выходя из дома и даже не надевая штанов.
   За время приема, Шломо спецательной "военной" машинкой (высшая оценка в Шломиных устах бесполезно - гениальных изобретений), вскрывал многочисленные конверты с марками славянских держав и приступал к раскладке их содержимого по задрипанным картонным скоросшивателям "Дело".
   Сначала - конверт, потом - письмо. Аккуратно разместить птичек живого русского слова по клеточкам, а уж потом, точно зная, что не разлетятся, читать и пережевывать, перекатывать во рту новые слова и словечки.
   Если бы досужий зритель заглянул бы в этот момент через полное Шломино плечо, он получил бы в морду.
   А если бы ему удалось- таки заглянуть, применив шапку - невидимку, зажим от сопения и затычку от попердывания, он заметил бы, что немало было писем, деревенские адреса которых были начертаны мелким старушечьим, округлым девичьим, а то и железным бальзакодамовским почерком.
   Да, в числе Шломиных корреспондентов превалировали обычные русские женщины, которыми живет и держится российская глубинка. Именно они доносили до его "кельи иерусалимской" аромат живого русского слова.
   Благодаря им Шломо узнавал древние и новейшие народные и антинародные сказания, шутки, побасенки, приколы и чудачества.
   Как же сложились эти чудные связи, как сплелись разноцветные шелка этих дружески протянутых ниточек, благодаря которым Шломо живососил благодатный нектар благоуханной российской словесности? А случалось, знаете - ли так, что пищеварительный процесс завершался, в некотором роде, в пользу перископуса и уже примерно за полчаса до окончания вечернего кейфа Шломо начинал ерзать в своем кресле.
   Сначала, в его бредовый ум полиглота, ловивший пятимерную семантику каждого звукосочетания, вползало нечто детское. Например, мамина песенка:
  
  "Прыгает заинька*, прыгает серенький",
  
  неожиданно переходящая в
  
  "Зайка - prick*, зайка - cock*,
  Виден зайкин фаллосок*"
  
   Или, с криками "Sein - bereit!" маршировали перед ним странные лысоголовые тельмановцы.
   А то вдруг возникал в его сознании образ старой девы - латинистки по прозвищу "Bestia antiqua".
   Она томно расстегивала кружевную блузку и строго разъясняла: "Scientia потенцию ест, Шломо. Coito - ergo sum. Ну, иди ко мне, а то не стану с тобой Gaudeamus петь!"
   Приходил и принцеобразный Иннокентий, глядел на него светловзглядно, полными губами кротко наставлял :
  
  "Есть многое на сете, друг Шлемацио,
  Чего не заменяет мастурбация".
   И вот уже явственно замаячивший перископус чревовещал ему: "Забудешь ведь, Шломко, как головастик заныривает. Не те годочки твои, не те... раз пропустишь, другой - поленишься, а потом - хлоп - и забыл. И хрен вспомнишь!"
   "Прощеньица просим, Николай Васильевич, мы на пленэр, в иск - пездицию* значит", - бормотал Шломо, отводя блудливый взгляд от портрета и, схватив в охапку, исчезал в лабиринте иерусалимских улиц. Низовое жопное чутье, присущее всякому толковому языковеду, неизменно приводило его в стан русских паломниц.
   Здесь он был хорошо известен как "Шломо - почестный отрок иерусалимский".
   Первоначально строгие матушки поопасывались Шлому и даже заводили при его приближении псалму про "явреи ужасныя", но узнавши в нем великого начетчика и знатока фольклора, расслабились. Ну тут и конечно...
   Допустили Шлому в почестные беседы, аки козла в вертоград. Заголившись до срачиц, ( Это не то, что вы подумали, а старинное наименование сорочки. Отсюда вывод, что исконно русское обозначение седалища есть "срака", а не французская "жюп", превращенная восторгавшимися пышными кринолинами мужиками в "жопу" - "Глядь, какая жопа у барыни!").
   Так вот, заголившись до срачиц в душной иерусалимской ночи демественно воспевали старицы и белицы божественные стихиры. Но, постепенно, добрые старушки начинали клевать носом, а у белиц начинало переходить на мирское:
  
  "Ой, ты чарочка церковного вина,
  Меня Шлёмонька не любит ни хрена".
  
  А он - то, Гоголем, гоголем (ой, простите, Николай Васильевич!). А они - то хором, хором:
  
  "Уж как Шломушко по горенке похаживает,
  Чем попало об сапог и поколачивает,
  Ой, Шломо, распиндяй молодой,
  Сама дура, распиндяй молодой!".
  
   Шутки - прибаутки, на херу погудки, палочки под елочки, жопой на иголочки. Повернулась к лесу задом - тут и Шломушка с прикладом, наклонилась за грибком - тут и Шломо с ветерком...
  
  "Как на речке Иордани.
  Предлагает Шломо Мане -
  Приходи бли тахтоним* -
  О любви поговорим".
  
   Ой ты, садик Гефсиманский, Елеонская гора, наши танцы - обжиманцы продолжались до утра. Как от Шлёмина луя* затаилась в речке я. Только вышла на лужок - он опять за пирожок*! Ох, искушение!
   А под утро, перехватив наскоро чай маток* и гвина* кусок - снова на работу.
   Так, между сладким адом золотых пред климактерических ночек и раем мозгогребных научных исканий и текла бы тихая Шломина жизнь, если бы не изломал ее круто, не бросил мирного Шломо в бурный водоворот этот день восемнадцатого числа весеннего месяца ниссан.
  
  
   Глава 3. "Говнём, пацаны"
  
   Сегодня привычный распорядок был нарушен. Если бы наш герой только мог представить себе, во что выльется его согласие задержаться на работе до вечера! Но Шломо не мог отказать хозяину - да и как было ему, знатоку российской словесности, не оказать помощь двум "половым" - членам молодежной бригады ресторана - Шмулику и Додику в виду ожидавшегося бума чревоугодия среди российских паломников.
   Иерусалим был ими буквально наводнен.
   Вчера, снеся Цахаловское оцепление, паломники взяли штурмом все доступные храмы и подчистую растащили всю имевшуюся благодать. Сегодня Иерусалим с трепетом ждал разговения. Понятие это было новым для древнего города. Муниципальные власти трепетали.
   Паломники, как мы уже убедились, прибывали с берегов российских и ранее, практически - уже насколько веков.
   Скромно одетые мужчины и женщины, тихо исполнив свою духовную мечту, мирно отправлялись восвояси, увозя с собой чудотворный крестик из ливанского кедра - их самолетами завозили из красноярского края - и малую скляницу священной земли с горы Елеонской.
   Эту землю круглогодично производил сверхсекретный комбинат "Адам".
   В его цехах миллионы красных калифорнийских червей, под строгим наблюдением раввината, задумчиво пережевывали завозимое из киббуцев кашерное дерьмо. Продукция вывозилась и рассыпалась по горе под покровом ночи.
   В Иерусалиме этих милых людей любили, охотно показывали религиозные и светские достопримечательности, с удовольствием помогали провести досуг.
   Однако, к несчастью, паломничество вошло в моду в кругах российской правящей элиты. Начало положил ПерПреПерПен. Сразу после отставки, похожий на огромную насосавшуюся пиявицу, только что отпавшую от шеи любимой Родины, он прибыл сюда.
   Распихав весь причт, ПерПен уселся, где не надо, ожидать снисхождения благодати. Ждать было скучно, он громко болтал со святейшим, ерзал, вставал, вновь садился. Во - первых - брюхо подвело, а банкет не начинали. Во-вторых - перед службой не дали стаканчик, боялись, что, схватив кадило, начнет дирижировать дьяконами, как давеча - джаз - бандой голоногих тирольцев.
   Но - обошлось, сподобившись - отбыл. Вслед за этим - как прорвало.
   В стилизованных поддевках от Jude - Arschchena, с нелепо постным выражением на отожратых ланитах, с ослопными свечами, которые, имей они целебное содержание, могли бы доставить несказанное геморроидальное облегчение взрослому слону, перла элита российская за благодатью как на буфет.
   Первым проявлением христианской любви стал у мордатых обряд взаимного целования.Никто из них, конечно, не мог повторить высот жанра, таких, как демонстрировали во время оно Хоннекер и Брежнев. Если те, как хлысты на радении, были истинно супругами духовными, то у этих все было примитивно, как в борделе.Эта грубая чувственность мужских лобзаний привлекала в окрестности православных храмов местное педерастическое сообщество. С раннего утра все лучшие места в кафе были заняты. Стул у окна в отдельных комнатах шел по пятисот шекелей.
   Помимо братского целования, паломники выполняли весь свой замысловатый обряд. Мелкими, кругообразными движениями, кто посолонь, а кто и противусолонь, осеняли они себя крестным знамением,бормотали малопонятные молитвы, лезли во все храмовые закоулки, возжигали слева - во здравие, справа - за упокой, даже пытались читать охране речи о патриотизме и духовности. Однако, увязнув в старославянских оборотах, сникали и оросив святой водой тупые головы свои, торопились к раннему разговению.
   Суть этого христианского обычая была не совсем ясна сионским мудрецам. Его название предвещало недоброе.
   Весь персонал иерусалимской сферы обслуживания был понят по тревоге. Вдруг это предвещало первую утреннюю групповую дефекацию на узких улочках священного города? Учитывая количество прибывших православных, он мог превратиться в новые Авгиевы говнюшни.
   Шломо, конечно, разъяснил хозяину суть обычая и посоветовал запастись не лопатами, а жратвой с ориентацией "аля - рюсс". Поскольку паломники обладали, как правило, высокой платежеспособностью, хозяин ободрился, но лопаты продолжал держать наготове.
   Шломо же был попрошен приодеться. Имелся в виду его единственный костюм, в котором он так и видел себя в гробу и потому старался не капать соусом на лацканы.
   Вдоволь нафыркавшись в душе, Шломо обильно дезодорировал свое дышащее гормонами тело, облачился и проследовал в зал на помощь молодежи.
  Ему и самому было любопытно взглянуть на разговение. Он не сводил этот обычай к простому вкушению говядины. Своим языковедческим плугом он забирал глубоко, сводил его к насыщению великой Хавой*, обладанию первой чудосотвореной подругой.
   Как раз в тот момент, когда Шломо тяжко вздохнул над крушением своих планов и устроился под вентилятором у буфета, в ресторанчик вошли двое.
   Парочка эта была столь примечательна, что заслуживает отдельного описания. Покуда неразлучники, утираясь трехаршинными платками, отдышиваются под трубой кондиционера - вкратце живописуем их групповой портрет.
   Старший паломник был лыс в верхнем полушарии головы своей. Юбочка из волос кокетливо прикрывало мясистые уши, придававшие его хитрой подьяческой мордочке сходство с Думбой*. Одет он был в фирменную поддевку и белую, навыпуск, рубашку - косоворотку от Версаче.
   Молодой имел абсолютно иудейскую внешность. Его курчавая носатая физиономия, украшенная лошадиной челюстью, никак не гармонировала с ярко - красной палаческой атласной рубашкой, перепоясанной витым кушаком. Нижняя часть тела спутников была облачена в единообразные синие казачьи шальвары, заправленные в смазные сапоги от Carlo Pazzolini.
   Перси их были усыпаны многочисленными знаками неких чудных орденов. У лысого особо выделялась медаль "За доимку НДС", кучерявого отличал знак "Голубой патруль".
   Было ясно, что парочка основательно приготовилась достойно представить отечество на палестинской земле.
   Изъяснились они исключительно степенными оборотами позапрошлого века. При этом их речь была усыпана осколками сокровищ зафлектированного иврита, щедро почерпнутых из халявного апоалимовского разговорника за время полета.
   "Вот радость - то, Димушка!" напевно запричитывал поддетый. "Дожили мы, как маменька говаривала, до светлого морковкина заговенья".
   Спутники вновь троекратно почеломкались и, отдуваясь, расположились за столом
   Кучерявый долго водил пальцем по правой стороне меню, стараясь выяснить уровень цен, затем плюнул и повелительным жестом подозвал тощего Шмулика.
   "Анахну жрать рацим", довольно бойко начал он, но сбился. "Едохель* рацим... Нет, дядя Миша, уж Вы увольте, дальше - убей не помню. Все блюда из головы вылетели. Помню только "мелафефоним башелах", а что это - забыл". Шмулик усердно записал соленые огурчики.
   Дядя Миша почесал думбячье ухо и взял заказ на себя. "Поджарь-ка ты нам, братец, бейцим* им сальцим, холодцим подай, авазуточку* жареную попильпельней, колбасятинки* копченой настрогай", - напевно нанизывал он словечки, сопровождая их смачными жестами.
   Особенно удался ему жест, иллюстрирующий нарезку колбасятины, выражавшийся в восходящем постукивании ребром правой ладони по левой руке.
   Шмулика затрясло. Если сальцим и холодцим он не понял и ему еще предстояло переварить всю необычность этого заказа, то кольбасятина, вкупе с красноречивыми жестами, дошла до его сознания и привела в дикий экстаз.
   Раскачиваясь, как на молитве, он стал терпеливо объяснять господам, что рубленный собачий член они могут получить на завтрак только в ресторане "Сеул", в то время, как странно требовать собачатину в еврейском ресторане, да еще с утра.
   "Да причем тут Сеул", - взорвался кудрявый, уцепивший только одно слово из Шмуликового гырканья. "Были мы во граде Сеуле, в аккурат на китайский Новый год, а теперь, как, значит заговенье - здесь кушать желаем!
   Чего он, дядя Миша, раскомандовался? Здесь ему не Биробиджан, а исконно русские Палестинские земли. Вот погоди, поставим иерусалимский казачий полк - живо поймете, как надо коренных сябров* кормить".
   "А и верно, Димуся", - включился лысый. "Как русский то новообращенный паломник попрет - это им не арапа худосочного в мечеть провожать.
   Ихний яврейский солдат жидоковат. Он хоть и длинный и мосластый, а все равно легкий какой-то, як кошеня!"
   "То-то мы их вчера смяли ровно камыш. Это надо придумать - в божий храм по очереди пущать! Так и вперли в церкву навалом, что уж народу то подавили...
   А все от духовности нашей, от сугубого радения. А вот если бы стояло человек двадцать казачков - низеньких да крепеньких - хрен бы пустили. Надо, надо нам возрождать казачество ершалаимское. Испокон века наша ведь это земля. Отсюда пошел есть и наш любимый напиток ёрш".Офулевающий Шломо пододвинулся поближе и навострил уши. Вот тебе и топонимикус!
   "А ты, Димулечка, потешь душу - то, расскажи, милай", - умильно взалкал лысый и, сложив пухлые лапки на грудь, даже прослезился. "Токмо, давай, спервоначально говнем. Сейчас я дообъясняю инородцу этому, хлопнем по первенькой - да и послушаем".
   Лысый вновь обратился к Шмулику: "Басарию им шаменет сбацаль*, значит", - Шмулик сделал недоумевающий жест - в каком это смысле басарию?
   "Ну, мясинки такие маленькие, в сметане, с луком", - опустился до объяснения дядя Миша. "Что за бестолочь, простой бефстроганов понимать не может. В.С.О.Пу также пару бутылочек заморозь!"
   Шмулик возбух. Зная из общения со Шломой некоторые базовые русские слова, он, громко размахивая руками, стал объяснять клиентам адрес ближайшего гей клуба, где они могут сколько угодно получить "в сопу" и даже под заморозкой, а не пойти ли им отсюда, целовунчикам синештаным.
   Шломо понял, что пора вмешаться. "Оченно даже можем бефстроганов понимать, Ваше степенство", подлетел он мелкой утицей. "И V.S.O.P. представим в лучшем виде, не извольте сомневаться".
   Парочка облегченно вздохнула и всем сердцем отдалась Шломиному сомнительному обаянию.
   Он же, гонимый жаждой познания, быстро отрегулировал заказ. Сало в яичнице было заменено кошерной пармской ветчиной, холодец уступил место заливному язычку, бефстроганов превратился в изик - фляйш*, а уточка по-пекински была обильно поперчена. Собачатины, конечно, никто не нарезал, а нашинкован был нежнейший балык из вырезки и рулет из индюшки, что и составило, будучи украшено солеными огурчиками, - мечтой жидообразного казачка, мясное ассорти.
   Попутно был усмирен и разбушевавшийся Шмулик. По поводу заморозки коньяка Шломо объяснил ему, что клиенту виднее, а что жрут столько с утра - так не Шмуликово это дело, потому люди говеют и, опять - же, на свои.
   Все это с несвойственной ему быстротой и легкостью обделал Шломо - и снова в зал, к буфету, не пропустить бы главного, заветного.
   Но, к его радости, разговор у друзей на сухую не шел.
   "Фигня тут народец, дядя Миша", - жаловался кучерявый, "Дурят нашего брата. Вчера экскурсоводша мне и говорит - не желаете, дескать в Иордани закупнуться. Неужто мы не можем понимать, что Иордань - это прорубь. А тут - жарища, Хуанхе какая - то течет, верблюдов только поить".
   Вдруг подоспел отошедший Шмулик, охальники* махом хлопнули по 150 ледяного V.S.O.P.у, смачно закусили огурчиком, затаял во рту балычок.
   А вот и по другой - с заговеньицем - и перченой уточки вдогонку. И оттаяла русская душа, плавно и благочинно повел кучерявый казак долгожданную повесть о наречении града Ершалаима.
  Глава 4 "У Вас какой месяц?"
  
   "В давние времена незапамятные, на реках иудейских, в которых иудили, значит казачки наши рыбку на прокорм, собралась ватага удалого атамана Ерошки - выпить трошки", - завел кучерявый. Ресторанная зала заполнялась уже людьми, в чем-то похожими на лысого. Они чинно садились за столы, хлопали по стопочке мерзлого ВСОПа, который Шмулик и Додик тащили уже не спрашивая, молча взасос целовались и нажимали на закуски.
   Некоторые, не разобравшись, кидали по 500 евриков в снятый чернявым картуз. Но, приглядевшись к лысому и с ужасом узнав его, добавляли еще по три таких - же бумажки и, чинно крестясь знакомыми кругообразными движениями, отходили за немногие свободные столы. Все внимательно слушали распевное повествование чернявого.
   "На снасть удалую - словили плотвичку малую, как ведется от веков - натягали окуньков. Изловили, ни с хера, небольшого осетра. Добавив три лягушки - заварили юшки. Хороша была с лягушками уха - да без выпивки не манит казака. Долго не греша - замесили ерша. В честь лихого атамана была выпивка названа. Все вместе - хлопнули по двести, дале по - сто, потом - по триста, мы-ста да вы-ста, что это они-ста?
   Сбились казачки гурьбой - разобраться меж собой. Как зачали лаяться - с ними и не справиться.
   Вдруг глядят - идет дедок, держит в руце батажок, а за ним, ядрена мать, так и прет жидова рать.
   Все явреи тощи, что святые мощи. Оказалось, этот дед их таскает сорок лет, а вместо пьянки - дает им манки. Тихо дедушка стоит, все про лайлу говорит. Оказалось, он, зануда, вопрошает: " Вы откуда? И не можете - ль помочь, провести нам где бы ночь?"
   Казачки - народ серьезный, видят - вечер уже, поздно, знать ругает их дедок, чтоб не лаялся роток, чтобы, значит, не орали, а нажравшись - почивали. С уваженьем старичков был ответ от казачков. "Тут такое приключилась - с ерша лаем, Ваша милость. Много, стал быть испито. Да уж кончили, ничто..."
   Как услышали явреи от чего они сдурели - руки к небу вознесли, заорали, завели: "Ершалаим, Ершалаим! Тут мы, дескать отдыхаем. Здесь земля обетованна, как сказала Марьиванна!"
   И, осев на той землице, стали идлэки плодиться, а казаков извели со исконной со земли.
   Вот такой Вам всем конец, а кто слушал - молодец!"
   Зал взорвался аплодисментами. "Хай живе вiльна Ершалаiмщина!"- скандировали одни паломники.
   "Жаксасын синедрион" - подхватывали другие. Крики экстаза, вызванного рассказом иерусалимского казачка, долго не смолкали.
   "Ни куя себе, ни сея, так и аннексируют, черти, рiдну Палестину!" - ужаснулся Шломо. "Вдруг эта тюлька проканает? Дядя Миша этот, видать, в авторитете у них. Закончат вот с Тузлой, на челны и геть, геть - в Натанию."
   Шломо был не воин, но за прошедшие "двадцать лет спустя" у него выработались элементы израильского патриотизма. Видно, подумал он, сама судьба выставила меня - слависта и топонима, в этот судьбоносный момент на защиту родных рубежей!
   С криком: "А вот хренушки Вам до коленушки!" - Шломо бросился к лысому. Лысый, высоко оценивший Шломины старания по сервировке стола и, видимо, недослышав всей фразы, ласково взглянул в его сторону.
   "А подай, милый, хренушки-то, с холодцом - куда как способствует!"
   Шломо, уразумев, что с нахрапа тут не возьмешь, подкатился к лысому с полным соусником хрена и льстивыми речами: "Позвольте выразить восхищение Вашей исключительно интересной топонимической гипотезой! Как тонко, как метко. Как кандидат филологических - просто очарован!"
   "Да уж, Димулька у нас таков! Все его концепции как ежу контрацепции - нужны, понятны, полезны всей стране! милы русскому сердцу", - похвалил казачка дядя Миша.
   "А Вы, милейший, никак репатриант будете?"
   "Да не буду уже, наверное", - ответил Шломо, " уже, стало быть, репатриировался. Хотя, конечно, как патрию понимать".
   "Патрию нужно понимать однозначно", - отрезал кучерявый.
   "Да не патрию, а партию", - поправил лысый. "Ты глотни еще, оно и прояснится, мяском закуси кисло-сладким".
   "А ведь интересную мысль Вы - как Вас там - Шломо, Соломон, значит - подали. Народонаселение у нас того-с, знаете, Не начать ли нам процесс репатриации репатриантов? Они уже тут сальцем обросли".
   С этими словами он игриво ущипнул Шлёму за пузень. Вспомнив о сочных поцелуях, тот убоялся было, но решил все стерпеть и превозмочь ради любимой Родины.
   "Вот вы, Соломон, хотели бы репатриироваться взад?" - с железными гулкими нотками, столь запомнившимися Шлёме по прощальному контакту с конторой, спросил он.
   "Так, сразу, трудно сказать, ваше степенство", - подобострастно завилял Шломо. "С одной стороны - восхищен, немею просто. Сколько свершений, побед! магазины - полны, бензина - хоть залейся. А все же - тут ведь наука, не бросишь..."
   "А что изучаете, милейший?", - полюбопытствовал казачок.
   "Российскую топонимику", - нехотя ответил Шломо, с детства отученный мамой врать.
   "Да, Вам, конечно, на ПМЖ* к нам не следует, навару с Вас - никакого. Вы уж тут с этой херомотью оставайтесь. А как вот, если посетить, побывать значит, описать всесторонне для привлечения? Опять же и фольклор пособираете".
   "Ты что, Димушка, задумал?", - изумился лысый.
   "Так Вы сами смекните, дядя Миша, даже товарищ Сталин жида приглашал, для повышения инвестиционной привлекательности".
   "Тот Жид был, Димушка, не жид, а пидарас. А у нас с этим сейчас все в порядке. А вы, Соломон, не того, случаем?"
   "Никак нет!", - гаркнул Шломо. "Ich bin ein progressivischer aideschen bucherschreiber!*" - неожиданно Шломо перешел на немецкий.
   "Точно, помимо Жида приглашали также прогрессивного bucherschreiberа. Как бишь его - Мокрощелкина?"
   "Фейхтвангера, Димочка, Фейхтвангера!" - вновь поправил дядя Миша.
   Почему - то немецкий язык действовал на них дисциплинирующе. Оба подтянулись. Под сорочками явно закрахмалились генеральские мундиры.
   "Так вот, Соломон Павлович", - проявив неожиданную осведомленность строго сказал Думбо.
  "Мы тут посовещались и решили дать Вам, как известному иудейскому слависту, за счет правительства, возможность посетить Вашу гинекологическую Родину. Вы должны стать буревестником взадрепатриации. Димочка вам уже и билет купил, и паспорт вот с визой".
   " А как же работа, мясной цех?" - пробовал протестовать Шломо.
   "Ну, во - первых, контракт Ваш будет оплачен. Во вторых - буде Вы откажитесь, тотчас Вашему хозяину станут известны некоторые факты мясокрадения", - казачок распустил веером по столу фотографии Шломо, радеющего, с корыстными целями, над полутушкой. "А без мяса Вам тут - трындец!*"
   Вот, блин, влип - пронеслось в шломиной голове. Только пикни - переедет, раздавит гэбуха, как паровой каток.
   "На хер Моне* кататься на лыжах?" - пронеслась в его голове недоуменная фраза из туристического путеводителя. Чего он не видел в современной России?
  "Откуда дознались? Как вышли - то на меня?" Неожиданно, перед глазами почестного отрока Иерусалимского встали строгие глаза матери Ейвтюхии, постоянно сопровождавшей паломниц."Говорил я тебе", - мысленно обратился Шломо к перископусу, "залетим мы с этими бабами!" Греховводник виновато повесил голову.
   "Ну что, согласен?" - неожиданно добро и ласково заглядывая в его глаза спросил Димася.
   "Боязно только, а так бы вроде и ничего", - испуганно пробормотал Шломо.
   "Обойдется! У вас тут какой месяц? Ах ниссан. Ну вот и не ссы, жидок...", - напутственно похлопал его по плечу дядя Миша.
   Назавтра Шломо уже блевал в неспокойные волны с нижней палубы парома Хайфа - Одесса.
  Часть 2
  "Хоспис* per se...*"
  
  Глава 1. Путь в 2_Pick*
  
   Путь от Одессы до пограничного перехода со странным названием 2_Pick оказался неожиданно долгим. Самолет для транс украинского перелета Шломо, по понятным причинам, с негодованием отверг. Морских путешествий его мозжечку хватило с избытком, да и проход мимо Тузлы и Аджарии пугал его как Сциллохарибда.
   Благо полученный от лысого аванс позволял не экономить, он предпочел взять напрокат автомобиль.
   Грозный дядьку прочел ему краткую лекцию по правилам техники безопасности, заключавшуюся в мудром предупреждении "Не чипай, бо наебне!", Шломо расписался в засаленном журнале инструктажа и. сверяясь со спутниковым нафигатором, неспешно покатил по незалежной.
   Новоявленный взадрепатриант мечтал вновь посетить милый его сердцу Харькiв.
   Именно отсюда, из первой в Украине кооперативной квартиры в "Доме специалистов" и был его добрый дедушка Танхум заброшен волею судеб в морозную Сибирь.
   Ах, если бы в этих райских парках довелось Соломончику гулять в детстве, если бы случилось ему в подростках выделывать на своем "Орленке" кренделя по самой большой в Европе площади под своим окном.
   Катать бы ему парубком гарных дiвчин по изгибам плавных вод аквапарка и целовать их чорные бровы на маленьких островках.
   Харчиться бы Шломе на чудной Сумской, начиная с утренних вареников з сыром и заканчивая долгими дружескими ужинами в Театральном.
   Боже, благослови тамошние соленые баклажаны! Пив бы Шлома вместо алкалоидной казенки животворную горiлку, без страха похмелья запивая пывом. Но нет, не так прошли его детство и юность. Крепкие коренастые сибирячки целовали его у батареи в темных подъездах, соблазненные живописными кучеряшками и многообещающих размеров шнобелем. Ночи любви в палатке над сибирской рекой отравляли тучи вредоносных комаров и мошки, в результате чего любовный экстаз сулил долгое лечение искусанной задницы. Квашеная капуста и жирные пельмени, употребленные под "сучок" снабжали его калориями для борьбы с лютыми холодами.
   Впрочем, любил Шломо и степи сибирские и тайгу и самый снег, но, уродись он на юге - может и не забросила бы его судьба в землю обетованную.
   Благодаря маминой харьковской восьмилетке и тщательному изучению еженедельного "Перця" Шломо "гарно разумил", "але дуже погано размовлял", поэтому путешествовать по любимой Украине ему было легко. Однако впечатления от возвращения в Эдем своей мечты не порадовали нашего Агасфера.
   Из атмосферы южноукраинских городов исчезло самое главное, что так любил Шломо - добродушное спокойствие. Это чудесное состояние Шломо ранее опрометчиво относил к утренней доступности пива и коньяка "Каховка", что, по его поверхностному мнению, и отличало добродушного утреннего украинского мужика от злобного неопохмеленного сибиряка.
   Пиво было и теперь, однако народ как бы напрягся и засобачился.
   Одно дело было гулять с пiснями вокруг Центрального парка, размахивая жовто - блакитным и поминая добрым словом Степана Бендеру и жену его Параську. Можно было ненадолго оторваться, сбегать в парк, схавать кусок вырезки с гриля, запивая пивком, смазать уставшее от спiвания горло десертом из взбитых сливок.
   Иное дело - патриотствовать на сухую. Все было "не тэе" и Шломо, не став даже заезжать в не менее милый его сердцу Николаев, дал, что говориться, по газам.
   В результате этого газзавата примерно в 4 утра третьего дня пути Шломо прибыл на пропускной пункт 2_Pick, где его должны были встречать люди лысого.
   Однако, ждать пришлось ему, так как ФГУП* 2_Pick, как явствовало из таблички, открывался только в 6-30 утра. Полюбопытствовав на загадочный транспарант над запертыми воротами, гласивший "Wellcome to Hoarse_piss!", Шломо прочитал "Шма" и, вернувшись в кабину "Таврии", решил подремать и поразмыслить над тем, что его ожидало.
   Шломо никогда не был в России.
   Родившись в СССР, Шломо ощущал себя гражданином более широкого жизненного пространства. Факт объявления Россией независимости от миллионов своих граждан, рассеянных по ее окраинам, его удивлял и озадачивал. Шломо не представлял себе отдельной России.
   СССР он покинул сразу после кончины Брежнева, хотя гадал на ромашке уже давно, после введения, как уже отмечалось, "рыбного дня". Однако стресс, перенесенный им в этот морозный ноябрьский день положил конец гаданиям, а рев автомобильных сирен, подобно трубам Иерихонским, разрушил стену, существовавшую в его сознании между ним и землей обетованной.
   Брежнева Шломо любил, рыдал вместе с ним при встрече Корвалана, с восхищением любовался фотографией его золотого наградного оружия, опубликованной, почему - то в журнале "Иностранная литература", внимательно изучал правильность расположения многочисленных наград патрона на широком пространстве "от сиси до писи" по портрету в ЦПКиО.
   Несмотря на определенную "не формальность" Шломы, свойственную беспокойному и пытливому иудейскому племени, его нисколько не возмущала эпоха застоя. Негласный общественный договор, позволял гражданам немного отдохнуть от мобилизаций, репараций и контрибуций, обрасти тощеньким жирком и углубиться в самообразование, благодаря неограниченной подписке на газеты и журналы.
   Жевательная резинка, "Фанта" и финский Salem, вкупе с индийской джинсой и монгольской кожей придавали эпохе налет ковбойского шика.Взамен этого требовалось только предоставить бригаде едино мысленных старичков, усыпленных призраком развитого социализма, бродившим, якобы, по странам союзного лагеря, углубиться в выполнение недорогих эпохальных программ.
   Если бы не молодые теоретики, подсунувшие старичкам эту седативную мысль, вполне возможно, что история СССР пошла бы другим путем. Уже витала мысль о допущении трудового индивидуализма и даже коллективного самоуправлизма, начисто исключившего бы дикую чубайсятину.
   Граждане, уставшие от 70-летней эпохи военного коммунизма, жаждали об получить что-нибудь по - труду и коллективно алкали социалистических идеалов. Сбылась угроза усатого загнать их в социализм железной рукой. Теперь уже они сами пытались загнать в это русло администрирующие инстанции.
   Однако, гражданам объявили, что социализм уже развитой, что подразумевало - лучше не будет. На волне разочарования в этой плодотворной идее народ созрел для впёхивания не менее железной рукой гэбухи в "типа - капитализм", узаконивающий власть элиты на основе денег, а не идей.
   Деньги же в эпоху застоя не были главенствующим фактором Шломиного мира. Он вспоминал застой как эпоху чистой любви, неотягощенных материальными проблемами дней, вечеров и ночей.Дурацкий ящик не мог соперничать с прелестями непосредственного существования. Теплая атмосфера дружеских бесед под немудрую закусь или развеселых пивных путчей вокруг зеленой канистры, пронизанных игрой интеллекта и полетом мысли не повторялись в постперестроечную эпоху уже никогда. Неотягощенный деньгами и блатом Шломо не мог являть для своих друзей средства к достижению каких-то материальных благ или служебных выгод.А следовательно, те, кто с удовольствием с ним общался, могли видеть в нем только цель - дружбы, любви, ученой беседы или трёпа.
   Кризис наступил внезапно и в самый неподходящий момент.
   С.Н.Сивший в ту пору Шломо, давно и тщательно лелеял идею совместной командировки в не столь отдаленный город для проведения научных изысканий, с явно симпатизировавшей ему сногсшибательной МНСочкой.
   И вот репродуктор пропел им "Прощания славянки", поезд, сулящий любовь, двинулся в суровую октябрьскую ночь 1982 года, навстречу ноябрю того же памятного года.
   Чувства наших ученых обоего пола под влиянием нескольких бокалов легкого молодежного вина хлынули бурным потоком навстречу друг - другу и слились в единый водоворот уже на третьем часу совместного путешествия в хитро приплаченном Шломой по отдельной квитанции двухместном купе типа "люкс".
   И вот, вечером послеследующего дня, уже связанные зародившейся общностью, покинули они загодя заказанный шломин одноместный номер и усталые, но довольные чинно расположились за столиком гостиничного ресторана.
   Заказ был прекрасен. Вид яств сулил подкрепление истощенных сил, а ритмичная музыка - освежение чувств в виду предстоящей ночи.
   Неожиданно оркестр смолк, мэтр приглушенным басом объявил о неизбежном и невозвратном, полифония дремавших до поры коридорных динамиков огласила отель мелодиями скорби.
   Смирно и чинно дожрав заказанное, парочка скорбным траурным шагом удалилась восвояси.
   Всенародное горе не смогло запрудить першую из обеих сексуальную энергию, но громогласное музыкальное сопровождение придавало их неисчислимым копуляциям торжественно - ритмический, как бы ритуальный характер, делало их подобным колыханию, простите за каламбур, приспущенных знамен.
   Сексуально истощенная психика Соломона Павловича дала сбой, когда на третий день с первых страниц газет перед его взором восстало дебелое лицо Андропова, добрыми, как давеча у лысого глазами, отвечая пытливому Шломиному взгляду: - "Хватит распиндяйничать, милок. Забыл, как бычки в глазах шипят?".
   Найденный в столе ранее безрассудно заброшенный вызов, синие коридоры ОвиРа, прощальное напутствие, на которое Шломо случайно попал не в ту группу и пережил шок, услышав от строгой дамочки "Дорогие товарищи немцы!".
   Шломо, в отличие от немцев, был для страны не дорогой, гражданства его лишили и началась его новая, иудейская жизнь.
   Теперь он возвращался в загадочную Россию.
   Ни на минуту не отрываясь, благодаря своим штудиям, от живого русского языка, Шломо, тем не менее, мало интересовался ее политической системой, партийной жизнью, гражданскими и экономическими проблемами.
   В день инаугурации 2_Pina он, правда, получил от одной из своих многочисленных российских подруг факс с отражающей новейшую историю России одой на восшествие, которую мы здраво решили привести здесь полностью, сохраняя транслитерации и орфографию.
  Чилен и Енот
  
  Чилен* , по кличке ЕБээН,
  Всех растолкав, козла замкнув на даче,
  Раздав соратникам по жирному куску,
  Окраинных земель,
  Сам в центре воцарился и вольготно,
  Десяток лет вкушал побед плоды,
  Обильно запивая не нарзаном,
  А после вновь нарзаном запивал.
  
  Не то, чтоб он скучал, частенько он,
  Набычившись, на красный цвет кидался,
  Зеленый яблок малость пожевав, выплевывал,
  И Лебедей щипал, по Кепке шлепал,
  Жириков кормил,
  
  Прореживал и чистил дерьмоРоссов,
  И приму в терцию, случалось, превращал,
  И обижал щекастого Степашку.
  Он, учредив и создав обезьянник,
  Сам дав ему законы и вождя,
  Его же дерзко расстрелял из пушки,
   И новые законы насадил.
  
  Семью любя, он дал ей скушать Коржик,
  Банкиров иудейских, Соскунца невинного,
  Но после обветшал,
  Расслабился и как - бы утомился.
  
  При нем обильно подъедавший скунс,
  С лохматой мордочкой и вкрадчивою речью,
  Преемник рыжей ласки светогасной,
  И БАБа деньговдохновенный друг,
  Предвидя быстрое паденье ЕБэНа,
  Карельского медведя разбудил,
  С ним рысь тувинскую,
  И питерского льва, немного подкормив,
  В прорыв наладил.
  Грядущему герою путь расчистить,
  И курс его неслабо поддержать.
  
  " А Хуиз, хуиз?" восклицал бомонд,
  Когда тот шел походкой утконоса,
  По красному кремлевскому ковру,
  Под звуки им обгаженного Глинки.
  Три года сей вопрос томил и нас.
  _______________________
   *( имеется в виду, видимо ЦК КПСС)
  И вот свершилось! Имя он обрел!
  Благодаря чудесному соитью,
  Движенья мэрского со стаей медведей,
  Рожден был русский ЕРос плодоносный,
  Который призван семенем горячим,
  Жизнь новую на ниве растревожить,
  Удобренной простравшимся орлом.
  
  Ликуйте, девы! Строгие матроны,
  Готовьтесь ЕРоса добычей пасть!
  Как Слизки нарядитесь подвенечно,
  Готовьте ложе, огурцы солите,
  Пусть грядет ЕРос в славе и величье!
  Ведь он вам гимен прежний возвратил,
  Чтоб вновь им вдохновенно насладиться!
  
  Но чу! Спешит Райков, как рак с клешнёю,
  Для Ероса подставить свой мандат,
  И буде он, Яриле покориться вдохновенно,
  Раскрыться может истинная суть,
  Героя нового, и се грядет ЕНОт,
  
  С умильной мордочкой, что мочит и полощет,
  Для джентльменов грязное бельё,
  Готов за деньги,
  Дерьмо, что отстирал,
  Хранить в дому,
  От крови им перчатки отмывает,
  Да в общем-то немного и берет.
  
  Вонючими хорьками окружен,
  Что нам десятки лет давили горло,
  Он греется на солнце, и на лыжах с горы несется,
  Скачет по татами, последний прожигая керосин.
  Из всех щелей он лижет Киселёва,
  И нежный шлет кувалде поцелуй.
  
  Россия, променяв Чилена на Енота,
  Ужель еще ты ждешь чего-то?
   Разузнав текущую политическую ситуацию и поиграв в кубики с названиями партий Шломо с трудом вписался в мудреные изгибы фантазий автора, а также разобрал весьма сложный размер произведения. Многое прояснилось.
   Смущал его только возвращенный дамам гимен, но вскоре и это перестало быть загадкой, вкупе с пространием орла. Слышал он, впрочем, и о падении скунса и об огромной популярности якобыенота, но все это напрямую не касалось его мирной жизни, а следовательно было по уху или, как он любил выражаться высоким штилем - монопенисно.
  Глава 2. Белсик, БАБ и Hoarse_piss.
   Без четверти шесть загадочный ФГУП ожил, началась беспорядочная беготня, в сторону условного противника из сортира, расположенного задней стенкой к государственной границе, последовала беспорядочная стрельба. Наконец, концентрирующееся топотание поведало об общем сборе сотрудников.
   Еще минуты три слышалась болтовня, перемежаемая густым матом, затем почтительный шепоток: "Тихо, мать твою, белсика несут..."
   Грянула незабвенная мелодия Яна Френкеля на мотив Александрова, взреял над ФГУПом незнакомый Шломе флаг и хор служащих в унисон взвыл такое, от чего Шломины волоса восстали даже в носу и ушах:
  
  
  "Союз нерушимый республик свободных,
  По пьянке просрали в лесу мудаки!
  Теперь мы в квартирах,пустых и холодных,
  Поем этот гимн, заглушая кишки.
  
  Припев:
  Славься, Отечество, наше законное,
  Олигархии надежный оплот!
  Партия Путина, БАБом рожденная,
  Нас к торжеству кретинизма ведет!
  
  Гайдар троекратно всосал наши бабки,
  А рыжий паскудник нам свет отключил!
  Нас вырастил Ельцин для крэка и травки,
  Нас Путин ретивый в сортире мочил.
  Припев
  
  Под власовским знаменем бодро шагаем,
  Убили царя, но во лбу - его герб,
  Последнюю нефть на колготки меняем,
  Нам на хер не нужен ни молот ни серп!
  Припев
  
  С победой великих идей кретинизма,
  Орел пробудиться и крылья прострёт,
  И тощие нивы несчастной отчизны,
  Обильно покроет державный помет".
  
   Прозвучала заключительная нота припева, после чего сотрудники, судя по разлившимся запахам, проследовали на завтрак и ровно в 6-30 ворота ФГУПа гостеприимно отворились.
   Иудообразный Димасик в парадном генеральском мундире, сопровождаемый двумя здоровенными девками в форме непонятных войск выплыл навстречу нашему герою.
   Девки несли на блюде пышный каравай с солонкой сверху, явно свежевыпеченный, а также хрустальный стопарь с приложением фаллосоподобного огурца.
   Таким образом было непонятно, то ли авангард российского общества душевно приветствовал его хлебами недвусмысленного предложения, то ли иносказательно посылал на прототип упомянутого огурца, что впрочем всегда соответствовало двойственной политике российской власти в отношении потомков Авраама.
   Девки низко поклонились, и если бы Шломо успел в этот момент быстро забежать сзади он, как и генерал, сумел бы насладиться чудным видом давно забытых, ладно сидящих на плотных округлых ягодицах солдаток форменных персиковых панталончиков с легким начесом.
   А если бы он смог при этом проникнуть взглядом в их манящие глубины, то прочел бы на аккуратно вшитой лейбочке "Пан. трус. жен. мол., артикуль 40653", что свидетельствовало о их кондовой добротности и доперестроечном происхождении.
   С неохотой отведя глаза от вышеупомянутых ПТЖМ*, Казак, как мы и будем в дальнейшем называть Димасика, ибо душа наша восстает против столь нежных обращений к особам мужского пола, перевел их на озадаченное лицо Шломо.
   "Что не так? Вижу Вы чем-то взволнованы? Понимаю, понимаю - встреча с Родиной, реминисценции своего рода..."
   "Да, какое там", - ответствовал ничуть не взволнованный по данному поводу Шломо -
   "Ничего просто понять не могу, так все изменилось - белсик какой-то. А что они тут за хрень распевали?
   Как это может быть понято "рожденная БАБОМ"? Почему мужской род - то ? Это все равно, что простите, сказать "Ой, у меня фуя* зачесалась".
   И Hoarse_piss. Как это следует перевести - "хрен проссышь" что ли?
   "Не все сразу, Соломон Павлович", - остановил его недоуменные излияния Казак -
   "Вы на них особого внимания не обращайте, это образцовые госслужащие, а потому несколько простоваты, знаете ли. Даже уверен, что не прикидываются, а то бы давно всех распатронил.
   Белсик - это они так привыкли. Не могли по природной тупости своей никак запомнить полосочки. Мы дали строгий инструктаж в школы и вот одна училка сообразила. Называется - мнемонический прием.
   Теперь о пении - тут, надо признаться, я и сам охренел. Четыре года учим с ними новый текст - и хрена ли толку?
   Противники наши, конечно, пользуются, печатают фигню разную, подсовывают народу, а то и в гальюне на гвоздик повесят. А этим пустоголовым - хуб хрен. Чем гаже инсинуации, тем охотнее и точнее запоминают.
   Оригинальный же текст не прет никак. Спасибо сын гимноплета нашего юнкеров своих обучил - выручают в торжественных случаях.
   Впрочем, все это - наносное. Вы, Соломон Павлович, отшелушите все это, отриньте, явите миру нашу национальную идею в чистом виде! Сделайте эдакое, знаете, духовное обрезание!"
   Шломо счастливо избегнувший этого обряда, страшился его, но на духовное - так и быть, согласился.
   "Ну, вот и славно! Теперь - насчет рождения БАБОМ. Вам, человеку без корней, космополиту этого сразу не понять. Тут тоже - верить надо. Сие есть чудо великое. Как сказано в правописании "Аще был БАБище могутно, порадеху и медведоче породихо и оживихуяше, возгордихося и оборзедло низверзошен бывахул заради страха иудейска и туманаху заморска растворихуенно " - вот в таком аспекте надо и понимать".
   "Так, значит и будем, Ваше превосходительство!" - без колебаний согласился Шломо, вспомнив о контракте.
   "А может нам эту тему вообще - того, в порядке так сказать рекомендованного духовного обрезанья?" Тема фертильного БАБА подсознательно представилась ему рискованной, особенно в аспекте упомянутого страха иудейска. "На первых порах - так именно и нужно, а вот потом, на следующем этапе, когда начнут поступать вопросы от мировой общественности - тут уж не избежать.
   Так что, милок, запомните себе это основательно, я вот тут Вам и на бумажке наксерил".
   Шломо, еще не привыкший к некоторым российским терминам и слегка недослышавший, с некоторой настороженностью принял протянутую Казаком бумажку, но убедившись, что ничего кроме старославянской галиматьи она не содержит, аккуратно вставил ее в заранее заготовленную для сбора материала папочку со многими отделениями. Заполненное отделение он красиво подписал "БАБ?".
   Беседа продолжилась за завтраком, споро накрытым и сноровисто обслуженным "жопами - хлебоносицами", как первоначально окрестил Шломо аппетитных военнослужительниц.
   Обслуживание было столь сердечным, что и Шломо сподобился увидеть заветные персиковые исподники, каковым видом был поражен в самое перце.
   "Теперь, собственно, об удивившей Вас надписи, с которой и связана основная тема Вашего контракта. Ваш перевод несколько не точен.
   Напротив, идея Hoarse_pissa, по утверждению наших идеологов удивительно проста и именно ее то мы хотим доступно донести до мировой общественности.
   Я, конечно, не философ, чтобы глубоко передать Вам идеи 2_Pina, но, насколько мне известно, если Вы заслужите это своим поведением - он лично Вас примет!" - старательно напихиваясь представительской жратвой продолжал Казак. Шломо ощутил, как только что заглоченный кусок вожделенной буженины проскочил целиком прямо в желудок и чуть не вылетал насквозь.
   Образ 2_Pina встал перед его глазами как живой. Белесый хохолок как у Вуди - Вудпеккера*, тощее личико воплощенного Добби, а главное - две насквозь пронизывающие булавки глаз под бесцветными бровями - удивительное совпадение фамилии и внешности.
   Перспектива личного контакта с этими булавочками* не радовала, но, ободрившись суммой обещанного гонорара Шломо успокоился.
   "Я же" - прихлебнув кофейку продолжил Казак "уполномочен заявить мировой общественности в Вашем лице иудейской национальности, лишь краткое содержание этой удивительной аббревиатуры.
   Хоспис - это "хохуенно социальная программа исправления существующего".
   Она разбита на конкретные этапы и имеет своей целью, чтобы наши люди еще при жизни нынешнего поколения российских граждан жили хорошо и весело, а уж потом - и подавно".
   "Грандиозно! А почему написание такое странное?" поинтересовался ничего не уразумевший Шломо.
   "Ну, это очень просто" пояснил довольный произведенным эффектом Казак. "Надпись - то Сам делал, как проезжал через наш ФГУП. Раньше местечко это называлось Тупик Гавножуево, а как батюшка проехал - в его честь и переименовали. Лично он и написал лозунг, чтобы явить Европе свою новую социальную программу, озарить значит ее светом с Востока.
   А поскольку английский он только недавно изучать начал, после русского - раньше то он исключительно шпрехать умел, ну вот и оpissaлся видать, с кем не бывает.
   А все равно - сам хотел, уж очень он упорный, даже враги его, как Вы слышали, "ретивым" называют. Но с первого раза не всегда выходит. Даже скорей наоборот.
   Вот давеча, подарил батюшка лыжи премьеру Кальсонову, а на них, как из Брюсселя, премьер Факофф выехал. Да ты знаешь его, дядя Миша".
   Внутренне поудивлявшись на странную дядимишину фамилию, Шломо, однако, комментировать не стал, а продолжал внимательно слушать, прихлебывая ядреный квасок, поданный к котлеткам "де воляй" для местного колорита.
   "Вот, с точки зрения этой хохуенной программы, Вы, Соломон Павлович, и попробуйте в ходе Ваших топонимических изысканий взглянуть на российские реалии.
   Сейчас Вы проследуете к ближайшей пристани, где Вас уже ожидает нарочно зафрахтованный нами уютный пароходик. Отсюда, по Волгондонскому каналу" - Казак явно заговаривался, - " рванете не торопясь первоначально к Волжским низовьям, где, по Вашей смелой теории, находятся артефакты российской гебраистической* топонимики".
   ("И как он, зараза, запомнил то такое?" изумился Шломо).
   " Ленка и Машка" -Казак картинно указал на носительниц ПТЖМ - "станут Вас неуклонно сопровождать, удовлетворяя все Ваши запросы и обеспечивая чистоту Ваших изысканий.
   Если 2_Pin одобрит ваш modus vivendi в этой научной поездке - тут же будет Вы возвращены водным путем в столицу, а нет - через Каспий в Хайфу уйдете. Если успеете..." - неожиданно тихо закончил он.
   "А все же, насчет "хрен проссышь" - это Вы сильно сымпровизировали. Великой глубины идея, если вдуматься!".
   Пожелав Шломе здравствовать, Казак деловито глянул на часы, весь вдруг сосредоточился, подобрался и громко, в три пальца, свистнул.
   Из накренившегося неподалеку сарая выехал пятнистый истребитель с вертикальным взлетом. Вынув из-под стола гермошлем, посланец верховной власти сноровисто влез в кабину, взревел мотор, мощные воздушные струи ударили в пыльную землю, сбив с ног петуха и трех кур, деловито доклевывавших крошки от каравая.
   Ленка и Машка, жестом Мерлин Монро придерживая форменные юбки, долго дивились ему вослед. "Ну прям как Сам, Димуся то наш", кратко резюмировали они, порадовавшись за успехи начальника.
   Затем крепко подхватили под белые руки слегка контуженного героическим взлетом Казака Шлому и втащили его в стоявший под парами членовоз.
   Запредельное торможение милостиво отключило Шломино сознание, машина рванула по осевой и понеслась по направлению к Дону, покуда наш герой мирно спал, положив голову на Ленкину грудь, упакованную в табельный бронелифчик.
  Интерлюдия :
  Первый сон
  Соломона Павловича.
  
   И снится титькопреклоненному Шломе, что приподнявшись на локте и продрав глаза, обнаружил он себя лежащим на берегу небольшой речушки - замарайки.
   Тело его покоилось на не мягкой травке, свойственной среднерусской равнине и удачно помещалось между многочисленных коровьих лепех, во множестве удобрявших склон.
   Впрочем, обилие гуано не повышало плодородия солонистой почвы, но придавало воздуху непередаваемую свежесть.
   Его внимание тут же привлекла расположившаяся под плакучей ивой живописная компания местных пейзан. Полуостровок, на котором стояла ива, несколько вдавался в воды замарайки.
   Первый пейзан имел лицо несколько монголоидное, в силу окружавших его глаза валикообразных припухлостей. Его обрамляла негроидная кучерь, сложившаяся в силу некоторого пренебрежения шампунем и расческой.
   Само лицо также имело несколько негроидную окраску, сформировавшуюся под влиянием комбинации гастрономического загара и долгого контакта с пыльными ветрами среднерусских пампасов.
   Под дыроватой олимпийкой с надписью СССР виднелся кружевообразный по своим изгибам и дырчатости воротник пастельного цвета футболки с изображением незабвенного талисмана 80х.
   Из рукавов олимпийки торчали две клешнеобразных пятерни одинакового с ланитами пейзана колера, испещренные сеткой въевшейся в явно несчастливые линии судьбы, неотмывной родимой землицы.
   Портрет довершали неожиданные брюки из довоенного бостона, заправленные в кокетливые бабьи резиновые сапоги розового цвета.
   Справа от него лежала небольшая сварная кувалдочка, свидетельствовавшая о принадлежности нашего героя к кузнечному цеху.
   Сей российский бушмен витийствовал, поощряемый к несвойственному ему делу добрым глотком мутноватой жидкости.
   Бутыль, явившаяся его Кастальским ключом, стояла на газетке, расстеленной по центру месторасположения честной компании и газеткой же была закупорена.
   Расстеленная газетка хранила и немудреную закусь - пыльный, изрядно переросший зеленый лук, горсть крупной желтой соли, растрескавшуюся от соков редиску, полбулки черняшки и неизбывную печеную даму тапуаха*, частью уже залупленную от своей обгорелой шубки, а частью - еще стыдливо скрываемую ею. Эта деталь придавала пейзажу несколько импрессионистский характер.
   Прочие два персонажа были, видимо, несколько расслаблены принятой дозой и потому усердно внимали нашему говоруну.
   Первый из внимающих имел на себе некий бесформенный плащ цвета каки. Плащ напрочь скрывал под собой прочую одежду или ее отсутствие, о котором можно было предположить по торчавшей из-под плаща босой ноге. Нога эта лишь формою своей отличалась от руки оратора.
   Лицо задрапированного было плотно прикрыто широкополой панамой, в силу чего черты его были мало различимы. Конспирации способствовала свисавшая на плащ клочковатая борода и давно не стриженные архиеврейские власы.
   В общем, весь вид первого из слушателей являл странную комбинацию традиционного наряда сельского пастуха с обличием давно немытого диакона.
   Противу второй версии свидетельствовал валявшийся неподалеку цыганский кнут. Другой слушатель являл собою типаж престарелого деревенского пасечника или садовода, благодаря аскетической белизне его выцветшей штормовки с эмблемой "ССО-84", надетой, по видимости, на голое тело, хотя, возможно, под ней скрывалась любимая в народе штопанная синяя майка. Лысую голову его покрывала странная по здешним местам киргизская войлочная шляпа, архаичные галифе, соперничавшие белизной со штормовкой, были заправлены в кирзачи. носившие на себе следы чистки. Так же, впрочем, и борода его, из которой торчал несколько трюфелевидный нос, носила следы ухода и подрезки, орудием которой вполне мог являться лежавший справа от него серп.
   До оживших органов Шломиного слуха донесся наконец и смысл речей Олимпийца. "И тут я ему говорю, мужик, откуда на.. в телке добавленная стоимость? Ничё я в нее не добавлял. Сеном кормил, а стоимости никакой не добавлял, да и денег - то уже года три не видал. Серегин бык по весне ей, точно, добавил с пол литра, так ты с быка, мля, и получи. Нет, падла эта лысая говорит - du bist злостный дербитор и потому телку твою - рубим. Ливер, впрочем, сам можешь сожрать, да и шкура нам не надобна, а задок пойдет за НДС. Остаток возьмем авансом по социальному налогу".
   "А жить - то чем, мил человек? - спрашиваю. "А живи как знаешь, у нас теперь демократия". И, говорят, медаль ему дали, большой!"
   "Ране, бля, за дойку давали, а теперь - на...- за доимку. Чудное времечко, скребена мать!" - поддержал босоногий. "Да ведь так-то, Ванька, не у тебя одного, почитай - во всей, мля, Пердиловке скотину порешили. Мне теперь и пасти не хер, разве бабки Клавкину козу, так она ее дома держит - боится, сожрут. "Всенепременно сожрут", поддержал пасечник, "потому мужик, по своей волчиной натуре, без свежанинки не может. Кошки с собачками уже к весне трындой* гавкнули, так что козу непременно сожрут, как рыбалка кончится. Бабы с детишками - они запросто могут на каше продержаться, их слышь, поп в церкви подкармливает, а мужику без мяса - никуда".
   Глубокомысленно вздохнув и почесав в различных местах, что в русском народе являет симптом высшего умственного напряжения, собеседники грохнули по треть граненного и зажевали притыкнутым в сольцу лучком. Богатый аромат слегка пережженного первача достиг Шломиных ноздрей. Вздрогнув всем телом, от головы до кончика, повинуясь живительной этой волне, Шломо чихнул.
   Компашка удивленно оглянулась. "А ты откель здесь, жидок?" - поинтересовался пасечник "Ой, мля, мужики, откуда в наших местах живой яврей? Ты, чудик", поинтересовался пердиловский Гефест, " может тут землю купил? Митька грит, явреи, на..., в России землю скупают под киббуцы свои. Кто заедет к ним в киббуц - того сразу и ебуц*".
   "Да нет, уважаемый, я тут просто гулял, да и прикемарил чутоко" - вежливо, не углубляясь в теорию киббуцного движения, пояснил Шломо.
   "Ну, на, тады, прими стопаря, да и хряй отсель помаленьку. Потому, я вижу, жидок ты не вредный, а можешь вполне под горячую руку попасть".
   Шломо хлопнул пахучего стопаря, занюхал краюшкой и, следуя мудрому совету пасечника, похрял. Троица же, подхватив свои немудреные орудия труда, погребла по направлению к городу.
  И пошли они, солнцем палимы,
  Повторяя - "Ети его мать!"
  И покуда он мог их слыхать,
  Все етёную мать поминали!
  
  Глава 3. Вдоль по матушке.
  
   Шел второй месяц Шломиного плаванья. Утренняя зорька застала наш пароходик на якоре под одним из многочисленных старорежимных мостов через Волгу.
   Каждый пролет этого арочного сооружения был украшен мощным рекламным плакатом. На первом отметился местный заводик практически социалистическим лозунгом - "Электродрочприбор: конверсия - ёбществу!".
   В среднем пролете располагались: реклама частной клиники " Веселый яичник" и радостно улыбался Рыжий Даун.
   А крайний правый пролет, возле которого и пришвартовался катерок, осеняла странная рекламная надпись: "При богатыря - презервативы для настоящих мужчин".
   Странной она была в силу присутствия под ней нашей гетеросексуальной троицы. Путешествие их протекало в доброй любви и постоянном согласии.
   В первый же день Ленка и Машка предъявили своему новому повелителю полный комплект справок, необходимых для успокоения нервов перескопуса, а также явным образом изъявили желание скрестить ноги с сенсеем по первому его зову.
   Кроме того, они сразу успокоили его совесть по поводу их возможной фертильности. В наложнических войсках, образованных в связи с расформированием налоговой полиции ( а куда было девать всех этих девок?), первым требованием к претенденткам на звание выше рядового было умение беременеть произвольно, как самка австралийского кролика.
   Шломо внимательно изучил эмблему новых войск на пуговице бронелифчика. Ее композиция слегка напоминала одновременно железнодорожную и артиллерийскую эмблемы. Над двумя скрещенными фаллосами, покоящимися на колесиках их естественных принадлежностей, легко парила ладненькая, по военному подтянутая вагина с ангельскими крылышками.
   Благодаря тому, что даже и периоды у двух капитанок магическим образом расходились между собой, Шломо и думать забыл о сексе.На некоторое время дня также забывал о нем посвежевший и заматеревший перископус.
   Высокие звания двух компро - миссок были весьма полезны и в постели, когда на "рядового - необученного" Шлому нападал мазохистский стих.
   Капитанский чин девчонки получили за успешную операцию по нейтрализации известного потомка Малюты Скуратова, неожиданно сыгравшего значимую роль в Шломиных научных изыскания. Так что судьбы потомка и прапрадеда волшебным образом переплелись.
   Сейчас солдатки и их лучший подводный друг мирно почивали в своих ложеснах, пока Шломо лениво дергал на удочку окуньков и размышлял о науке, покуда бог Ра*, прозванный так евреями, томившимися в египетском рабстве за свою обжигающую силу, не загнал волжскую рыбку в глубину.
   Работа над топонимическим проектом двигалась вперед семимильными шагами. В ней активно помогали представители еврейских приволжских общин.
   Старинные сказания, донесенные до Ершалаимской кельи подопечными мудрой Ейвтюхии, подтверждались тщательно хранимыми в синагогах материальными реликвиями.
   Собранный материал обещал сенсации!
   Как выяснилось, одно из побочных галахических колен Израилевых, основательница которого, вопреки воле родителей, сбежала с молодцеватым турком, долгое время спокойно проживало в районе Арарата.
   Племя обильно расплодилось и в определенный момент набрало достаточно сил, чтобы спихнуть на воду прекрасно сохранившийся Ноев ковчег и отправиться в многолетнее плавание по воле волн.
   В течение примерно двухсот лет шла эта плавучая жизнь, причем от племени периодически отделялись стайки самок. В поисках туземных супругов они расселялись по окрестным берегам.
   За это время ковчег продрейфовал вокруг Европы, прошел Северным морским путем и затонул где-то в районе Кунашира.
   Евреи во множестве заселяли всю прибрежную полосу, вплоть до взгорий, отделявших ее от материковых равнин.
   Несомненно, кровь диких туземцев меняла внешний вид потомства, но материнская линия оставалась чистейшей! Отсюда - чернявость, горячность, горластость и привычка к рукомашеству у всех южных народов.
   Только скалы Англии и Скандинавии обошел ковчег стороной, а вот на Ямале и Чукотке евреи высаживались целыми ротами. Остатки племени осели в Японии, где, скрестившись с дикими китайцами, положили начало народу Страны восходящего солнца. От постоянных "Ани" их и прозвали айнами.
   Сами чукчи, как подтвердила в сегодняшние времена их политическая воля, имеют сильные иудейские корни.
   Но Шлому более интересовали не корни закавказских народов и горцев, а судьба той части еврейства, которая расселилась по Краснодарскому краю, определив кучерявость местного казачества. Двинувшись далее к низовьям Волги, они создали раздолбанный позднее шведским князем Олегом из антисемитских соображений каганат. За это поведение гордый скандинав был укушен змеей.
   Выяснились и особенности атаки, предпринятой Олегом на врага. Для устрашения свирепых евреев, лучшие черты которых и поныне сохраняет кубанское казачество(хазак, собственно, и значит - "сильный"), Олег гнал впереди своей дружины стадо из трехсот свиней. В священном ужасе евреи бежали с диким криком "Хазир, хазир!", за что и были ошибочно занесены в летописи в качестве хазар.
   В русские былины вошли культурные обороты вежливого обращения "хазар" к викингам: "Ой, ты гой еси, добрый молодец!"
   А обнаруженные рудименты иврита в абхазском языке - все эти а- магазины и а- стадионы! И кто теперь говорит о некоренных национальностях на Кубани?
   От этих воинственных племен оторвались и закочевали по приволжским степям калмыки. Что заставляет их терперь париться в шляпах и зажигать на Хануку тысячи свечей?
   Периодическое скрещение евреев, живших на севере Урала с Поволжскими соотечественниками, перекрестно осемененное ордами Чингисхана, породило татар.
   А в это время, промышляя рыбной ловлей и традиционными ремеслами, плодовитые дщери Израилевы постепенно заселили Приволжские берега.
   Ненависть к свинине и привычка к распеванию псалмов Давидовых религиозные иудейки занесли в основанные ими в Приволжских лесах скиты, позднее захваченные старообрядцами.
   Но главный след, оставленный в российской истории еврейцами Поволжья - это имена на карте. Тут уж не отвертеться от еврейских корней, не выкинуть слов из прекрасной песни о Родине!
   Как выяснилось из старинного свитка, подклеенного в качестве ракорда к Торе в одной их Приволжских синагог, после взятия Казани Иван Грозный отправил предка сластолюбивого прокурора "вдоль по матушке" - изучить обычаи окрестных народов и наречь новые города российские, присоединившиеся к державе.
   Доподлинно известно, что, проезжая однажды по волжскому бережку, встретил он мирно рыбалившего Хайма и грубо вопросил: "Эй, ара, как местное поселение называется?" Полный достоинства Хайм, подняв грустные глаза свои на строгого основателя гэбухи, кротко ответил "Сам ара!", что и было Малютою аккуратно нанесено на карту.В другой раз Малюта повстречал Абрашу с Сарой, также удивших себе пропитание. Абрам надергал уже порядочно стерлядок, у Сары же на кукане болтался лишь средних размеров чебачок.
   "Что есть сие?" - грозно вопросил рыбырей Малюта, простирая руку в район Абрашиного улова и имея в виду, конечно, сбившиеся в кучу на речном берегу незамысловатые еврейские домишки.
   Абрам же решил, что строгий гой - из "Голубого патруля" и, желая отвлечь его взгляд от собственного богатого улова и свалить все на глупую бабу, заорал "Это - чебак Сары". Так была учреждена столица Чувашии, расположенная в энциклопедии непосредственно перед Чебурашками.
   Не миновал усердный Малюта и волжских гор. Однажды, взъехав на вершину утеса по великой нужде своей, обнаружил он там других Абрама и Сару, мирно шабашивших* на вольном ветерке. ( В подтверждение этого факта у Шломо имелся вросший в янтарь кусочек мацы, найденный позднее на утесе).
   Абрам быстро скрылся за камнем, а боярин, заметив, к великой досаде, существо женского пола и будучи приперт уже даже и внутренне, гневно вскричал "Откуда ты, мерзкая баба?"
   Не стерпев оскорбления, смирный по природе Абрам выскочил из-за камня, подхватил жену под - руку и с криком "Сара това*!" потащил ее с горы в местечковую синагогу.
   Облегчившись и отойдя душою, царский посланник оглядел раскинувшееся под горой унылое местечко и с улыбкой рек: "С Саратова значит. Вот ведь куда забралась не ко времени, а так бы и ничего!" Так была наречена и эта Приволжская местность.
   Глава 4. Варданян и три перетёра или новое дворянство.
  
   Горы чудесных историй, подтверждающих коренной характер российского еврейства, хранились на борту катерка в специально приобретенных Шломой сундуках.
   Но паче любимой топонимики, памятуя возложенную на него ФигСеБешным генералитетом задачу, Шломо интересовался реалиями современной российской жизни. По совету Казака и отшелушивал он, и духовно обрезывал, и старался забыть нарождающиеся думы свои в четырехгрудии любезных ему спутниц, но освобожденный от забот о пропитании и сексуальных исканий мозг упорно кроил и выворачивал свое.
   Российская жизнь необычайно изменилась. Общество, прежде более однородное, напоминавшее расширенную семью не без урода, но и не без гения, странно исказилось.
   Исчез свойственный тоталитарному коммунистическому государству житейский демократизм. В Шломино время, дефицитный сварщик мог лениво послать по известному адресу суетливого портфеленосца - оба были одинаково бесправны и безответственны, а следовательно - внутренне свободны в спасительном потоке коллективного существования.
   Номенклатурщик, неплохо обеспеченный "по -чину", тихо проводил свое время в кабинете, заучивая очередной доклад, следя за генеральной линией и улаживая блатные дела.
   Вручал, поздравлял, по праздникам зачитывал выученный доклад и мирно двигался вверх или вниз по служебной лестнице, чтобы в положенный срок мирно осесть на стандартной даче при шестерочных Жигулях, выписанных по себестоимости "на дорожку".
   Люди же, независимо от темы доклада, жили непосредственной жизнью, отдавая трудовую дань за достаточную к проживанию зарплату и калымя для излишеств. Вехи временного движения они измеряли не съездами и конференциями, а, отнюдь - урожаями малины и картошки, созреваниями домашних вин, приготовляемых по методу "Zieg, heil!", рождениями детей и внуков и поездками в отпуск к родственникам.
   Глаженые брюки и чищеные ботинки составляли верх элегантности, а уж кожа, замша и джинса - эдаким диссидентским эпатажем. Свобода от материальных проблем оставляла время для обильного чтения валетом на тахте различных толстых и тонких журналов и даже, представьте, газет. Все и везде читали порой такое, что и не всякий западный интеллектуал рискнул бы принять "на грудь". Тиражи книг, которые где - нибудь в Беркли были знакомы только двум - трем доцентам, просто шокировали.
   Интеллектуальные различия между "давеча" и "нонеча" Шломо явственно ощутил наблюдая очередной раунд "Последнего героя" - программы, наглядно объясняющей как выжить на благодатных тропических островах.
   Попробовали бы американеры, затеявшие эти игрища, выжить где - нибудь в Оймяконской тундре, выкапывая из-под снега ягель и сдавая найденные банки из-под пива на приемный пункт километрах в двухстах от игрового становища.
   Так вот, на единственном во всей игре интеллектуальном конкурсе, простой работяга 55 года разлива, начисто, да не по шукшински, срезал выпускников нескольких престижных столичных ВУЗов и академий.
   Ровесники интеллектуального слесаря - гадкие лебеди, вылезшие в хрущовки в начале 60-х из трущоб и бараков, были отполированы всеобщим средним до мировых стандартов.Пожалуй, это было единственное поколение, для которого власть сделала что - то реальное. На фоне фактических волшебных перемен в судьбе, малолетний пипл легко схавал программу построения коммунизма и стал затачивать свою личность под требования бесклассового общества и бурный поток материальных благ, несмотря на их временное полное отсутствие.
   В 80-м надежды на коммунизм улетели вместе с Олимпийским Мишкой и были похоронены вместе с Высоцким. Интеллектуалы "от станка" впали либо в цинизм и пианство, либо в самолюбование и диссидентство. Бурный поток кто-то основательно запрудил.
   Больше такое поколение на российской исторической арене не появлялось. Нынешние же интеллектуалы, прошедшие курс у деградирующих полуголодных преподов, несмотря на заученный набор псевдонаучных максим, выглядели много тупее послевоенных Филлипков и абсолютно нежизненно. Обилье жратвы и шмоток, вопреки теории Выбегалло, не вылилось у них в рост потребностей духовных. Кроме того, молодежь стремительно двигалась к унисексу. Серьги и крашенные волосы украсили головы особей обоего пола, а одежда городских партизан скрыла естественные особенности фигур.
   В результате, досужий наблюдатель, поставивший своей целью изучить обычаи общения юных, увидел бы унылое стечение к месту демонстрации очередного гаджета неких унылых фигур. Фигуры, размахивая руками, громко выкрикивают популярные слоганы, перемежая их нецензурными или невнятными междометиями.
   Причина крика - легкая глухота, вызванная регулярным употреблением плеера. Замедленная реакция компании на выкрики друзей, связанная с необратимыми подкорковыми изменениями, повлиявшими на физиологию восприятия, выражается в долгом последующем ступоре.Затем, вне зависимости от содержания воспринятого, следует реакция прикола. Проржавшись, особи прекращают общение и расползаются к компам, дабы, с упорством прыгающей за бананом макаки, рассылать оттуда бессмысленные приветы миру и городу. Обмена информацией не происходит в силу отсутствия таковой.
   Унисексуализации сильно способствовало развитие экстремальных видов спорта, усиленно поощрявшихся в России в противовес коллективизму и мужественности некогда культового хоккея. Тренировки в новых спортивных дисциплинах сопровождались яйцебойством и членовредительством, что пополняло ряды бесполых созданий.
   Но особенно поразили Шлому изменения в девичьих нарядах и собственно в девушках. Обнажившись от пупка до лобковой кости они стали ближе, понятней и как-то жалестнее. Пониженная талия разнообразного низа открывала легкий путь к блаженству. Попробовали бы нынешние молодые люди "покормить лошадку" преодолевая препоны узких джинсов, плотно застегивавшихся выше пупа или проделать тот же маневр при наличии на теле любимой миди - юбки, комбинации, теплых панталончиков и целомудренного пояса с чулками! Впрочем, как с удивлением отметил Шломо, блестящие, в буквальном смысле этого слова, причудливыми рисунками кружевного белья перспективы, мало привлекали юных самцов. Реальное деление на пары или острое соперничество самцов были весьма редким явлением.
   Впрочем, способствовало этому наверняка то, что и нежные трепетные дева весьма изменялась, стоило им открыть рот или проявить себя действием. Забористый мат перемежал редкие по тупости сентенции, а сама беседа с юной гурией скорее действовала подобно электрошоку, а не мощному магниту.
   Особая роль в трансформации межполового общения принадлежала и современным запахам. Во-первых, начисто исчезли естественные ферромоны. Понять, сможешь ли ты находиться в обществе девушки более одной ночи было возможно только тщательно отмыв и основательно пропотев ее.
   На высокоэффективные дезодорирующие средства тут же, усилиями фирмы "Американская Вонючка", налагались потрясающие ароматы, напоминающие запах шинели пятого года носки. Глаза и губки студентки, отправляющейся на семинар по богословию, напоминали боевую раскраску дешевой южноамериканской путаны и прекрасно дополняли усилия Амвона.
   Чему уподобил бы разборчивый в целовании доктор Антоша запах изо рта современной продвинутой девицы?
   С чем сравнил бы он причудливый букет выхлопа от вчерашнего пива, сегодняшних сигарет, мятной жвачки, эвкалиптовой зубной пасты и амвонской помады?
   О, чистая влага благоуханных уст, о пленительная нежность непосредственного безгондольерного контакта с честными давалками семидесятых! Если бы не Ленка и Машка, мысль о которых успокаивала - есть, есть женщины в русских селениях! - Шломо бы позорно разрыдался.
   Встречая мало-мальски прилично одетого и располагающего к себе юношу и пытаясь вступить с ним в контакт, Шломо неизбежно находил в нем абсолютно чокнутого MLMщика, который с ходу начинал кодировать и программировать, втюхивая простодушному иностранцу всякую фигню.
  Пытаясь установить контакт с этими представителями молодежи, Шломо накупил туеву хучу всякой дряни, которой, впрочем, изобретательная Ленка тут же находила весьма интересное применение в сексе.
   Девушки "белый верх - черный низ" робко начинали разговор об АмВоне* и их нежная, плавно текущая речь не дарила блаженного расслабления и душевной неги. Расслабившийся был обречен покупать.
   Крепкие же, незамысловатые девки, в основном - покинувшие голодную деревню - незадорого подрабатывали на центральных улицах, в квартирах и за углом эксплуатацией закаленного промежножия. Современный неконтактный секс воспринимался их здоровой психикой не страмнее чем клистир - неприятно, но нужно - все не за стольник на ногах на морозе торчать.
   В их среде даже бурлило живое народное творчество. Более всего Шломе запомнилась следующая частушка, подслушанная им в заведении со странным названием "БарСук", где подружки отмечали окончание смены:
  Раньше я гнала коровок на росу,
  А таперича в подъезде луй сосу!
  Ой, рожа ты рожа моя,
  Ой ты рожа отмороженная!
   Так просто и незамысловато описывая перемены в своей жизни, падшие девицы, невзначай отразили метаморфозы в жизни всего российского общества. Похоже, все созидательные силы - независимо от того, выгоняли ли они коровок, мудрствовали или кували железного - принялись за такое же малопроизводительное дело.
   Привычных Шломиному взгляду людей было как - бы не видно. Исчезли добродушные философствующие выпивохи, нагло манкировавшие рабочим временем. Исчезли и сами рабочие, вернее волны сменявшихся смен, двигавшиеся с работы и на работу. Задрипанные интеллигенты не рефлектировали о тщете всего ссущего, тащась из своих НИИ и КБ.
  Лишь умножившийся контингент вечных российских Баббет, увенчанных одноименными прическами, двигался на государственную службу и обратно.
   Эти бесполые существа, со времен Надежды Константиновны составлявшие опору российской власти, начинали карьеру в качестве чиновных или партийных блядей, а выйдя в тираж - бросали всю высвободившуюся энергию на службу начальству, безропотно и благоговейно, как ранее минет, исполняя все его бессмысленные прихоти.
   В конечном итоге все усилия этого слаженного коллектива сводились к все более унизительному и извращенному оттрахиванию вверенного населения.
   Время как будто щадило их, хотя это было уже третье поколение крашенных мымр, гнобивших народ со времен Шломиного отъезда.
   Нормальные российские человеки где-то, несомненно, были.
   Можно было, например, накрыть их сетью где - нибудь на симфоническом концерте недорогого абонемента, откуда они сразу же исчезали, рассредоточиваясь по тайным своим местам.
   Еще их можно было выловить в очереди в каком - нибудь хозрасчетно - правительствующем учреждении, где они послушно выправляли за месячную зарплату необходимые Баббетам бумаги с гербом и голографией на уже тысячи раз заработанные метры, комнатки и боксики в надежде наделить этой собственностью наследников.
   Знали, что бесполезно, что все равно прахом пойдет и денег нет, чтобы Баббетам платить, но все равно стояли сутками в бессмысленных очередях.
   Так вот, если одновременно вдруг закрыть все двери, то можно было поймать.
   Или вот на садовые участки пустить газ, все уснут и тогда можно будет поглядеть на их лица вместо задниц. Но при свете дня этих людей видно не было.
   В то же время жизнь била ключом, рабочие в синих комбинезонах бодро развешивали рекламу, менеджеры носились с папками и портфелями как дурни с писаною торбою, промоутеры проматывали рекламные бюджеты, супервайзеры мониторили, логисты изгалялись, а мерчендайзеры мерковали.
   Все это забирало энергию, достойную более продуктивного применения, чем быть направленною на то, чтобы втюхать, впиндюрить, вструмить, навялить или на худой конец продать очередному лоху что - нибудь совершенно ненужное.
   Вечером же и ночью город попадал во власть молодежи, давно наплевавшей на комендантский час. Мусор и следы вандализма, заменявшего ярости секса, утром аккуратно затирались и убирались.
   Но рядом с этим, или, вернее, в параллельном течении времени, вдали даже и от послушных Баббет, неспешно текла другая, непохожая жизнь сказочных героев и полубогов. Отрубившись от мира заборами, входными ценами, охраной и просто ореолом нездешней величественности, оперируя в течение дня суммами для мелких расходов, равными пожизненному содержанию педагога и государственными средствами, равными бюджетам городов, гордо несла свою службу российская элита, куролесили собчачьи дочери, мутили политтехнологи и продюсеры. При них несло вассальную службу мелкое дворянство. Величественные дворцы новых графов, князей и баронов, которых Шломо по макашовской классификации именовал пэрами, сэрами и херами, имели, как правило, выход к Волге и он мог, путешествуя, наблюдать все детали их благородного существования.
   Эти бесполые существа, со времен Надежды Константиновны составлявшие опору российской власти, начинали карьеру в качестве чиновных или партийных блядей, а выйдя в тираж - бросали всю высвободившуюся энергию на службу начальству, безропотно и благоговейно, как ранее минет, исполняя все его бессмысленные прихоти.
   В конечном итоге все усилия этого слаженного коллектива сводились к все более унизительному и извращенному оттрахиванию вверенного населения.
   Время как будто щадило их, хотя это было уже третье поколение крашенных мымр, гнобивших народ со времен Шломиного отъезда.
   Нормальные российские человеки где-то, несомненно, были.
   Можно было, например, накрыть их сетью где - нибудь на симфоническом концерте недорогого абонемента, откуда они сразу же исчезали, рассредоточиваясь по тайным своим местам.
   Еще их можно было выловить в очереди в каком - нибудь хозрасчетно - правительствующем учреждении, где они послушно выправляли за месячную зарплату необходимые Баббетам бумаги с гербом и голографией на уже тысячи раз заработанные метры, комнатки и боксики в надежде наделить этой собственностью наследников.
   Знали, что бесполезно, что все равно прахом пойдет и денег нет, чтобы Баббетам платить, но все равно стояли сутками в бессмысленных очередях.
   Так вот, если одновременно вдруг закрыть все двери, то можно было поймать.
   Или вот на садовые участки пустить газ, все уснут и тогда можно будет поглядеть на их лица вместо задниц. Но при свете дня этих людей видно не было.
   В то же время жизнь била ключом, рабочие в синих комбинезонах бодро развешивали рекламу, менеджеры носились с папками и портфелями как дурни с писаною торбою, промоутеры проматывали рекламные бюджеты, супервайзеры мониторили, логисты изгалялись, а мерчендайзеры мерковали.
   Все это забирало энергию, достойную более продуктивного применения, чем быть направленною на то, чтобы втюхать, впиндюрить, вструмить, навялить или на худой конец продать очередному лоху что - нибудь совершенно ненужное.
   Вечером же и ночью город попадал во власть молодежи, давно наплевавшей на комендантский час. Мусор и следы вандализма, заменявшего ярости секса, утром аккуратно затирались и убирались.
   Но рядом с этим, или, вернее, в параллельном течении времени, вдали даже и от послушных Баббет, неспешно текла другая, непохожая жизнь сказочных героев и полубогов. Отрубившись от мира заборами, входными ценами, охраной и просто ореолом нездешней величественности, оперируя в течение дня суммами для мелких расходов, равными пожизненному содержанию педагога и государственными средствами, равными бюджетам городов, гордо несла свою службу российская элита, куролесили собчачьи дочери, мутили политтехнологи и продюсеры. При них несло вассальную службу мелкое дворянство. Величественные дворцы новых графов, князей и баронов, которых Шломо по макашовской классификации именовал пэрами, сэрами и херами, имели, как правило, выход к Волге и он мог, путешествуя, наблюдать все детали их благородного существования.
   Уразумев происходящее, Шломо с восторгом воскликнул "Ай да Дюринг, ай да кошкин сын!" и уверовал в теорию роли насилья, провозглашенную упомянутым оппонентом чокнутого Фридриха.
   Именно так, на глазах удивленного человечества, на головах ослабленного льготами, правами, дотациями и субвенциями бывшего Советского народа, путем мощного физического, информационного, а затем - и правового насилия, выросла и окрепла в России классическая пирамида феодальной власти.
   Новое дворянство! Как прост и в то же время сложен путь в его ряды в феодальном обществе. Представьте себе современную версию классической истории:
   Бедный сын престарелого блатаря Варданяна из Ростова отъезжает в Питер на поиски счастья.
   Папа, спокон века "державший" небольшой рынок в райцентре, ничего не может дать ему с собой, кроме пегого от шпатлевки 120го "Мерина", фамильной волыны системы "наган" да малявы к старому корешу Тревильянцу.
   По дороге человек из ментов обирает пьяного Варданяна и похищает маляву, которую передает Гришке Лье, скрытно курирующему группу Тревильянца от гэбухи.
   Прибыв в Питер, Варданян пытается спилить свой пегий "Мерин", но его кидают шестерки Тревильянца - Обсос, Подсос и Отъебис. Перетерка вопроса едва не заканчивается поножовщиной.
   В это время вдруг налетают следившие за Варданяном по старым делам менты, наведенные Гришкой.
   Объединившись, новые братаны миздят пентов и скрываются на даче у Папы Тревильянца, где поровну дуванят бабки за "Мерина".
   Гришка Лье, удовлетворенный результатами первой пробойки Варданяна, требует от Тревильянца дать тому более сложные поручения.
   После удачной перевозки крупной партии контрабандных брюликов в офшор на остров Мэн, отягченной многочисленным мочиловом, Варданян попадает в авторитет.
   Он поступает на госслужбу и получает важный административный пост, а затем - ну с каких бы херов - проходит в Госдуму по общаковскому списку.
   Его братаны также наделяются провинциальными земельными наделами, причем, если Отсос и Подсос остаются рядовыми бойцами, то Отъебис получает важный пост в гэбэшной иерархии и направляется на секретную работу в Испанию.
   Конечно, не всем правильным пацанам удается такой подъем. Как поется в финале сценария:
  "Бойца бригады век недолог,
  И потому так гадок он.
  Одних зароют среди елок,
  Других засадит злой мильтон.
  Проснувшись с головой чугунной,
  Он вспоминает в похмеле,
  Что обещалось деве юной,
  В процессе секса на столе"
  Этот незамысловатый сценарий Шломо состряпал в течение двух дней, вдохновленный своим историко-философским открытием. Для пущей живости сцен он часто подбадривал себя, изображая скачущего верхом Варданяна.
   Для этого он пристраивался за могучим крупом отдыхавшей в данный момент от стенографирования капитанши и скакал, не переставая диктовать.
   Сценарий был отфаксован в Москву и неожиданно принят. Фильм даже прошел по американским экранам под названием "The Ship of Hell", поскольку американцы, не связав производственное понятие бригады с криминалом, признали оригинальное название опиской и разбили его на два слова.
   А еще через неделю голубиной почтой был получен чек с пятью нулями, на котором имелась собственноручная 2_Pinская виза - "Как сценарист - говно, но копает глубоко и верно".
   Видимо работа была одобрена, поскольку вслед за голубями явился пикирующий бомбардировщик и точно сбросил на палубу вымпел с тремя заветными словами "Befehl - nach Moskau!".
   Девки сделали "под козырек". Неожиданно включился мощный водометный двигатель и пароходик, встав на выпущенные из Б-г знает каких полостей крылья, как тюлень на ласты, полетел к Москве.
  Глава 3. В цитадели 2_Pisma.
   Свежий утренний ветерок еще не успел разогнать легкие облачка, освобождая дорогу летнему солнышку, когда, сбросив скорость и втянув ласты, наш пароходик вплывал в водные артерии столицы.
   Также и наш герой, покинув нежные каналы любви, увлажненные этой ночью, в виду предстоящей разлуки, особо благодатным любовным нектаром, втянул перископус и поднялся на палубу. Жадно закурив, он принялся озирать московские холмы, выглядывая как из окопа.
   Девчонки внизу тоже просыпались. Он представил себе как они, потряхивая бодрыми титешками, упаковывают свое оружие в непременные ПТЖМ, распевая на два голоса обращенную к их обитательнице песню, которой только теперь и стал понимать Шломо слова:
  "Не спи, вставай, кудрявая..."
   Непрошеная слеза посетила Шломин левый глаз. Оттерев ее мохнатой стороной руки, он, как и положено мыслителю,тут же вывел глубокую теорию о непосредственной связи между содержанием творчества и сексуальной удовлетворенностью. Мысли его невольно перекинулись к боготворимому адьюнкту.
   Каким бы чудом явился миру второй том "Мертвых душ", если бы, вместо великодушных вспомоществований на постоянное лечение, добрый государь догадался приставить к певцу Малороссии двух славных дiвчин, эдаких Одарку и Гапку.
   Вместо италийских макарон с пармезаном, они питали бы длинноносого ипохондрика благодатными варениками с вишнею, будили бы спящие силы его доброй яишней с салом.
   Очаровательные пальчики метресс нежно заправляли бы, стараясь не запачкать казацких усов, в рот ему взбитые сливки, придающие особую мощь слабеющим чреслам.
   Холили и нежили бы они костлявое тело великого стилиста в парной баньке, вместо убивающих последнюю энергию холодных простыней. А то, подоткнувши панёвы, подмывали бы полы в его аскетических комнатах и будоражили творческое воображение гения видом ладных крепких белых ног своих.
   И восстал бы из прострации сын Диканьки. Плюнул бы он крепко на инфернального Костанжлогу и разделил бы радости божьего мира с российским обывателем.
   Уже не тщился бы он, ради великого патриотического дела, всунуть русского мужика в беличье колесо рационализма, выкованное оборотистыми откупщиками и управляющими. Плюнул бы он, впрочем и на неистового Виссариона, силой тащившего либерального русака в тиски демократии.
   Какие чудные картины вольного труда, доброты несказанной, неожиданно являющейся из корявой и безжалостной порой российской жизни, смог бы он разглядеть в жизни народной, стряхнув с себя гнет теорий и глупую аскезу.
   Как славно рассказали бы его золотые уста о немудрой выкрутасами, но от того не менее сильной и драматичной любви простолюдин, радостях семьи и супружества, если бы ему было дано простое познание непосредственной жизни.
   Какие добрые примеры народному воспитанию и образованию встали бы на книжные полки россиян рядом со "Старосветскими помещиками", если бы окружали их автора простой человеческой заботой добрые жрицы любви!
   "Нет, не ставьте мне памятника !"- хотел уже, вослед за Гоголем вскричать наш новейший бытописатель российский - и тут же убедился, что, по крайней мере в столице, этого действительно следует избегать.
   Над собою он неожиданно увидел гомерического двуглазого циклопа, цинично дрочившего удерживаемый в руке фаллос на ажурные жопообразные прогибы мостовых растяжек.
   В ужасе отвратившись от похабной сцены и прикрывшись руками от возможной раблезианской иджекуляции, Шломо увидел, что к Васильевскому спуску подогнан огромный дебаркадер, усыпанный, судя по однообразию одежд со знакомыми мордочками на пузе, членами и членками известной молодежной литературно - сантехнической организации "Не ссущие мимо",
   Дебаркадер был обильно покрыт транспарантами, среди которых Шломо особо выделил: " Лыхайм буревестнику захода", "Абрамович 4ever!" и "Чемодан, вокзал, Россия!". Предпоследний транспарант, судя по потертости, был нарочно доставлен с Чукотки или из Англии для столь непривычного случая. Оркестр наяривал "Семь сорок" вперемежку с "Такого как 2_Pin", "Нессущие" бодро скандировали что - то типа "Сало им лэхэм".
   Масштаб встречи несколько озадачил нашего героя. Кого мог здесь, в новом Вавилоне, окончательно закрепившем за собой это название после Бушевой авантюры в Ираке, заинтересовать пожилой лысеющий еврей?
   Да еще сейчас, когда в честь пятидесятилетия разборок с безродными космополитами от литературы и медицины, в стране начал набирать силу великодержавный антисемитизм, обратившийся теперь в антиолигархическом направлении.
   Впрочем, и в это не совсем верилось Шломе. Арест некольнеебимого ранее олигарха, он воспринимал скорее как еще одну туманную картину из российского театра абсурда, открывшегося ему в скитаниях. Просто, кто то же должен был сесть за всю ту херню, которая творилась в России последние пятнадцать лет.
   Изначально по сценарию были выбраны грамотные иудейские мальчики и посажены на горячих бизнес - коней, приставленных к обильной кормушке.
   Только заднюю часть коникам пообрубили, как это однажды случилось с четвероногим другом брехливого барона.
   А уже при отрубленной жопной части располагались реальные хозяева, полной чарою испивая живую воду российских бабок.
   Почему же назначенцам не сиделось спокойно, с умным видом ожидая команды к смыву?
   Для чего, получив первые в жизни бабки, молодые капитаны экономики немедленно начинали переть в машиахи* ?Ходили бы вместо аспирантуры в хедер*, запомнили бы, что из колена Давидова будет сей! Вот и допророчествовались.
   Впрочем, и эту версию Шломо отвергал. Скорее всего, все было заранее договорено - и процесс и сроки и громкое раскаяние. Да и как было людям с такой фамилией не сделать хотя - бы одну ходку? А потом - прощение за все, амнистия и тихая гавань в Сан Тропе.
   Заранее подготовленный козел своевременно нагружается всеобщими грехами и отправляется в условную пустыню. Зато те, кто подъедался с жопной части, вместо навоза оказываются все совершенно в белом и с солидным капитальцем.
   Так же, на памяти Шломы, громко судили Кому Попало Свято Сосущую. Другого выхода не было - иначе как было записным демократам отбрехаться от своих верноподданнических заявлений на вступление в последнюю?От проданных друзей, через головы которых перешагнули в своей карьере?
   От дурацких речей и подлых статей, коллективных писем и воззваний?
   И ведь оправдали! А значит - и на себя надели белые брючки взамен подморатых.
   Да и за что было судить добрых (а, врочем, даже и недобрых)дедушек? Не приняли они ни одного постановления, на хапок раздающего народное добро, строили подробные планы сделать что - нибудь хорошее и, как свойственно было их рабоче-крестьянским предкам, весьма опасались "яростных и непохожих".
   Старички дальновидно полагали, что, будучи допущены к рулю, "яростные" поднимут, как водиться, "Веселый Роджер" и займутся свойственным "людям Флинта" пением песенок.
   То есть, если дорвутся - воровать будут нещадно, "говорить и спорить" с народом не станут, а уж "любить усталые глаза" трудовых Советских баб будет им и вовсе в падлу.
   Добившись оправдания старичков, смело насрала партийная молодежь на светлые идеалы и, как - бы обновленная и очищенная, засучив рукава бросилась тащить и хапать.
   И ни один обвинитель не вытащил на процесс века подписанные им же протоколы собственной первички.
   А в них, наплевав на право и налево, давались оценки труду бессловесных беспартийных, категорически решалось, могут ли последние свободно передвигаться по миру, а то и по собственной стране.
   Именно в первичке,а не в ЦК решались и должности и блага жизни и судьба человека методами, далекими от конституционных.Именно эту хамскую первичку, и следовало бы, вместе с открытыми и закрытыми ее протоколами, утопить в простом деревянном сортире среди безбрежных российских полей и привесить на страмное место табличку "Тиф".
   Шобла - грёбла, однако, заслугами дедков отмазалась. А вот за дальнейшие их крусады должен был ответить уже какой - нибудь Солодов, желательно - некоренной национальности.
   "Ну, отсидит паренек, бабки отслужит, а там - и на свободу с чистой шеей!" - размыслил Шломо. "Отдохнет в хороших условиях - чистота, порядок, авторитетная компания, правильное питание". Шломо искренне считал, что воры, жулики, игроки - какие они в сущности дети, со своими татушками, правилками и нехитрыми понятиями по сравнению с отмороженными политиками.
   Как всякий еврей, Шломо воров не любил, жуликов, как лихих людей - опасался, а к игрокам относился даже с некоторым уважением. Существование этих особей можно было если не одобрить, то вполне понять.
   Действительно, с точки зрения незамутненного этикой сознания, привычка к ежедневному производительному труду кажется полным идиотизмом.
   Человеку, например, гораздо естественнее жить рыбалкой, охотой и собирательством. Да за это ведь и не судят, кажется. А ведь тоже воровство своего рода.
   Представьте, как шумно возмущались бы белки, если бы им удалось захватить с поличным предприимчивого шишкобоя.
   Как, выступая в процессе, цокала бы язычком над несчастной участью своего обворованного потомства круглопузая белка - будущая мать.
   Как ее слёзы орошали бы обнажившуюся белую кожу пузца, украшенную восемью пухлыми сосочками. И был бы вынесен вору суровый приговор.
   Вдолбали бы белочки ему в задницу колотушкой самого крупного шишкаря острой стороной вперед - чтобы не сразу назад вышел и не повадно бы было впредь нарушать окрестный покой!
   Вот что сделали бы белочки, да лапки у них коротки!
   Так и лохи человеческие - шишки для игроков и жуликов, их законное пропитание. Однако, в отличие от шишек, у человека есть возможность избежать шишкобойского мешка.
   Для этого, рассуждал Шломо, нужно понять, что если ты - простой трудовой кролик, то не следует щелкать ушками, и вводить в соблазн вышедшего кормиться волчару, не без основания полагающего, что ты и есть дарованная ему Б-гом пища.
   Пойми же, длинноухий, что любой человек, приветливо улыбающийся и искренне радующийся встрече с тобой - непременно жулик.
   Просто взгляни в зеркало, покопайся в мусорных ящиках своей души, оглянись на свое безобразное поведение - и ты поймешь, что ничто в тебе не может вызвать радости у окружающих.
   Не садись же ты и играть и не дергай ручку автомата в темном уголке, ведь ни за что тебе не выиграть! Подергай чего другое.
   Вспомни тот случай, когда единственный раз в жизни, в глубоком детстве ты выиграл во дворе "в ножички"! Как мастерски ты тогда исполнил самую замысловатую фигуру с загадочным названием "яйца - моталы" и как наклали тебе за это по - шеям, да и самый ножичек, с перламутровой, помнится, ручкой отобрали.
   Хлопни себе тихонько пивка, да и прыгай к своей крольчихе, так и минуют тебя острые моменты в общении с хищными мира сего.
   Но если, исполнив данное правило, ты думаешь, что сможешь беззаботно резвиться со своей самочкой и малышней на зеленой травке - вот тут то ты, братан, и не въехал!
   Всю зелень подожрали уже до тебя. Да и трава нынче обходиться недешево. А резвиться тебе - некогда, да и деткам твои игры - по барабану, лучше деньгами. Главное дело - неохота тебе что - то резвиться, устал ты, братец - кролик, мантулить.
   И вот уже старость твоя жадно раскрывает перед тобой свои тощие объятия, приглашая всплакнуть на вонючей от дороговизны горячей воды груди, среди живописных лохмотьев купленного по - случаю в давние времена пиджака из несуществующей страны ГДР.
   Уже получил ты свое письмецо счастья и понял, что хрен тебе беззаботно допрыгать до последнего своего кустика, обломились тебе заветные десять лет безделья, о которых ты начал мечтать еще на третьем курсе ВУЗа!
   И неожиданно ты вспоминаешь тот самый третий курс и концерт, данный силами агитбригады в далеком сибирском колхозе.
   Закончено выступление, вспыхнул в зале свет и вдруг, с простодушным удивлением и завистью, громко, на весь зал, необъятных размеров доярка с большими, как свеклы, руками, заявляет - "Господи, как хорошо люди живут - ни хуя* не делают!".
   А ты еще и спорил, возмущался, как это, дескать, ни хуя!
   Мы, знаете ли творим, у нас буквально сразу после шабата* уже и понедельник, у нас проблема счастья решается! И мы решим, мать ее, эту проблему! А теперь, братан, проблемы уже у тебя...
   И нет в жизни счастья, а ты когда - то смеялся над этой УИНовской максимой. Сравнивая свой рацион с питанием рядового ЗК, ты уже не радуешься итогам. Крамольная мысль о том, что надо было косить где не сеял, пусть даже и довольствуясь время от времени казенной пищей, уже не раз посетила тебя.
  Тех денег, которые ты в свое время не хапнул по принципиальным соображениям, уже начинает тебе не хватать.Должность, которой ты не стал добиваться из чувства дружбы или собственного достоинства, сейчас кормила бы тебя.
   Сможешь ли ты не роптать и не вздыхать об упущенном, соглашаясь с Еклизиастою?
   Дай тебе Б-г!
   Впрочем, пора было заканчивать с лирикой. Кораблик, кокетливо виляя кормой на легкой волне, пришвартовался к кремлевскому дебаркадеру.
   У трапа Шлому торжественно провожали боевые подруги в полном парадном облачении. Пав на одно колено, они, по обычаю новых войск, благоговейно приложились к ширинке своего сэнсея, а затем, вытянувшись по стойке "смирно", привычно отдали честь.
   Смущенный последним "прости" до такой степени, что даже пришлось прикрыться чемоданом и дать им пару раз наглецу по балде, Шломо ступил на московский берег.
   До Спасской башни его несли на руках - так велико было народное ликование, все более и более вводившее Шлому в недоумение. Однако, когда среди зубцов Кремлевской стены он рассмотрел вечно улыбающееся лицо лидера "нессущих" Буратиновой, дирижировавшей народным энтузиазмом, размахивая халявными Интернет - картами, он успокоился. Дело оказалось не в нем.
   В тени проходной к Шломе присоединился Димасик в генеральском мундире. Взявшись под руки, воссоединившаяся парочка, сильно напоминавшая обнимающихся для целей питания паука и муху, шагнула на брусчатку внутреннего двора, где их встретил шутовской парадный караул из михалковских юнкеров.
   С натужным криком разрешившейся от запора совы, сопровождая его совиным же вращением выпученных глаз, начальствующий юнкер возопил "На - краул!".
   Затем юнкера сомкнулись в каре и, окружив наших друзей - оппонентов, замаршировали их к парадному крыльцу под звуки нестареющего марша, занесенного Самим видимо с места последней службы:
  Deutche Soldaten,
  Auch mal die Matrosen,
  Wollen Sie tauschen,
  Ihre Unterhosen?
  ловко и четко вывел заливистый подлец - запевала.
  Да ну, да ну, да ну его,
  Да на хер надо!
  Ну его, да ну его,
  Да ну его, да ну!
  дружно отозвались юнкера.
   На подходе к заветной решетке, отделявшей историческую часть Кремля от Бородинской, совоподобный командор неожиданно ошарашил своих спутников чем - то вроде "В рот Вам..."(юнкера замерли, раскрывши рты как бы в ожидании обещанного).
   И вдруг, тончайшим фальцетом, как бы провожая неожиданно утраченную невинность, командор вякнул "Ой!", после чего ноги юнкеров с треском сомкнулись, а челюсти звонко клацнули.
   Димасик, взяв Шлому нежно, хотя и стальной, впрочем, хваткою, под - руку, ловко повлек его к заветному крылечку всемирно известных апартаментов, отделанных, как поведала миру зловредная Карла, с истинно якутским размахом.
   На этом недолгом пути он ласково пенял Шломе. "Давно пора бы к нам, батенька. Заждались мы Ваших творческих побед на ниве охосписивания и взадрепатриации.
   Конечно, эти Ваши побасенки о похождениях Малюты Скуратова нам тоже понравились. Более того, хотя Вы этого и не заметили, но оригинал Вашей чудесной рукописи уже находится в нашем фирменном музее, рядом с орудиями, знаете ли, Малютиной же изыскательской деятельности.
   Ваши поиски бросают какой - то новый, небывалый свет, придают нашей работе благородный созидательный колорит! Не просто умели отцы - основатели кости ломать!
   Однако, пора бы Вам приступить непосредственно к исполнению Вашего контракта. Боюсь, что неумеренное любострастие этому препятствует. Посоветовавшись с известными, прости Господи, талмудистами*, мы встали перед выбором - или Вам оторвать или Вас оторвать от плотских утех, чтобы, в соответствии с иудейскими традициями, подобно Иосифу Флавию, Вы смогли наконец сосредоточиться, не сосредотачиваясь на конец, и, со свойственной Вам увлеченностью, завершить задуманное нами".
   "Экий садизм!" - подумал Шломо, но вслух сказал -
   "Думаю, что мой скромный голос может показаться мировой общественности слишком тонким, если Вы выберете первый вариант действий!".
   "Также и Дядя Миша решил.
   Поэтому Вы и были извергнуты, так сказать, из глубин, в надежде на прекращение всех этих пмехуечков и сиздыхаханек.
   Более того, чтобы подвигнуть Вас в нужном направлении и объяснить, чем, иносказательно говоря, курица писает, 2_Pin сегодня примет Вас лично!"
   "Великая честь!" - с подгрёбистым еврейским распевом не то спросил, не то восхитился Шломо.
   Паучок, между тем, уже втянул свою жирную мушку в самое здание и вел по некоему коридору сквозь галерею комнат с непременным фигсебешником в каждой.
   Некоторые из комнат имели боковые ответвления в виде дверей, украшенных разнообразными вывесками. Влекомый Димасиком Шломо продолжал автоматом фиксировать их содержание.
   Столь несвоевременный интерес к надверным табличкам был не случаен.
   Поэзия русских вывесок давно занимала Шлому. Собственно, это была его вторая после топонимики страсть.
   Составное многоязычие употребляемых терминов и вольности в произношении порождали в его филологически извращенном мозгу нелепейшие ассоциации.
   Более того, из вывесок Шломо почерпнул и названия и будущие сюжеты своих еще не написанных романов. Вот какие эмбриональные шедевры хранились в заветной ледериновой тетрадочке нашего пытливого героя:
   - "Мать и реалы" - списано с вывески "Материалы":
  Трагическая повесть о юном Хулио, решившем нелегким трудом заработать на модернизацию устаревшей материнской платы - из жизни гишпанской;
   -"Проц и дуры" (списано в больнице с вывески "Процедуры"):
  Гламурно - сексологическая летопись первого года студенческой жизни девичьей группы с факультета АСУ.
   -"Пед и атрический корпус" (оттуда же):
  Исторический роман о древнеримском архитекторе нетрадиционной сексуальной ориентации, в которого влюбилась юная весталка.
   К этому роману примыкала назидательная пастораль "Пед античный", название которой было выведено Шломой из случайно услышанного эпитета и посвященная, естественно, Сократу.
   - "Рука ВИЧки" (с витрины) - мистический триллер о возвращении из - за последнего рубежа некой безвременно погибшей от недостатка иммунитета девицы и ее страшной мести директору презервативного завода.
   - "Член и стоногие"(из зоомузея) - душераздирающий "экшэн" о том, как некий натуралист в лесах Амазонии вступил в бой с гигантскими стоножками и о его невосполнимой потере.
   - "Зеб Ра" (оттуда же) - секс - фантастика о чудесном соитии бога солнца с юной жрицей.
   - "Пинок КИО" - о разводе в аристократической кремлевской семье.
   Роман "Компро мисс" Шломо внес в свою тетрадку недавно и посвятил его Ленке с Машкой.
   На тайных кремлевских дверях Шломо, к своему глубокому сожалению, не обнаружил ни одной примечательной надписи и досадовал.
   Поразили его, впрочем, некоторые фамилии расположившихся за дверями чиновников, такие, например, как К.Л. Ебанов, но недолго ум его был занят эдакими глупостями.
   С последними словами, Казак продвинул его к великолепным дверям некоего зала, которые, будучи растаскиваемы двумя попердывавшими от натуги юнкерами, медленно явили взору Шломы грандиозную перспективу.
   Зал был потрясающе пуст. Только в самом центре его холуем изогнулся тощий микрофон. Он как бы склонился в усердном служении, одноногой деревянной трибунке. несколько, впрочем, утолщенной в ноге своей, с целью, видимо, прикрыть от меткого выстрела причинное место оратора.
   Слева, под огромным окном, было выстроено несколько невнятных персонажей, зорко вглядывавшихся в мониторы расположенных перед ними на тонконогих уже пюпитрах ноутбуков.
   Тонконогость пюпитров можно было объяснить проблематичностью наличия у персонажей собственно причинных мест.
   На мониторах, очевидно, была начертана команда "Смирно", так как выстроенные не шевелились и хранили благоговейное молчание.
   Паузу, вполне достаточную для рождения целого батальона ДПС, вдруг разорвали звуки труб и в зал, бодро переваливаясь и улыбаясь с дружелюбным сарказмом быстро влетел Сам.
   Как бы стряхивая налипшее дерьмо, он деловито сунул Шломе для рукопожатия сухопарую лапку. Лапка ненадолго утонула в Шломиной пятерне, пальцы которой, будучи сложены вместе, напоминали ножки трех изрядных девочек, но тут же, будучи вынута и вновь отрёхнута, перекочевала в зону прикрытия гениталий.
   "Буду краток", - отрезал 2_Pin мягким шелестом губ и вдруг громко возопил "Fuck off!".
   Шломо начал было пятиться задом, полагая, что высочайшая аудиенция окончена не успев начаться, но вовремя сообразил, что фраза хозяина была окрашена скорее звательной, нежели отпускающей интонацией.
   Из той же, невидимой за колонной двери, что и Главный, выкатился давешний лысый в приличном сером костюме, напоминая потиранием своих нежных ручек более гинеколога, нежели отставного генерала КГБ.
   2_Pin же, почувствовав в его присутствии более уверенности, начал говорить бойчее и свободнее:
   "Позвольте нашему Премьеру представить Вам, Соломон Павлович, ключевых, с позволения сказать, членов нашего правительства".
   При этом славном словосочетании, Шломино сознание, по паскудной своей привычке, стало само собой представлять себе многообразие упомянутых в процессе их применения в качестве ключей к совершенно определенным скважинам и важинам.
   Но сам носитель сознания не отвлекаясь слушал Дядю Мишу.В процессе обхода, каждый представляемый Факовым член, видимо по команде с монитора, делал шаг в сторону, закашивая, впрочем, глазом на своего электронного секретаря, шаркал ножкой и кланялся.
   "Галфуций..., Милфуций..., Балфуций..., Дамил..., Зурабов..., Шестерка Треф...".
   Шломо, пораженный необычной комбинацией китайских болванчиков, грузинского князя и даже игральной карты, силился понять расклад.
   "Да Вы не напрягайтесь" - успокоил его Факов, "это, за исключением шестерки, есть лишь техническое правительство, и они все нарочно подключены к компьютерам, чтобы правильно себя вели. Без дистанционного управления они не могут - c.
   Вот у этого, как его, Дамила - даже мозжечок слабоват. Да Вы и сами поглядите".
   Коварный дядя Миша, игнорируя слабое сопротивление Дамила, и системные требования Винды, волевым нажатием выключил его ноутбук.
   И тут же испытуемый, действительно, зашатался и колобашечкой рухнул на пол, слегка даже стукнувшись гулкою головенкой.
   "А что, Зурабов - то зачем?" - поинтересовался Шломо, смутно подозревая, что этот член правительства тех же рук дело, что и державный дрочила у Парка Культуры.
   Как бы предугадывая его вопрос, Факов поспешил ответить:
   "Да нет, он не бронзовый. Ему у нас специально поручен социальный блок, потому, что престарелое население начинает понимать, что жить стало лучше и веселей, только с грузинским акцентом.
   А видели бы Вы его при утверждении бюджета! Как скажет: "Ведь правда, товарищ Жуков?" - ну и все, бюджет урезали.
   Он у нас раньше работал по полиграфической части, но сильно обделался, так что теперь используем только дикцию".
   "Иное дело - шестерка Треф! Он у нас, Слава Б-гу, не достиг высшего образования и не имеет в уме своем разных ненужных корреляций или дисперсий.
   Именно поэтому мы поручили ему экономический блок. Стоит только Батюшке высказать новую инициативу в рамках известной Вам хохуенной программы, как он уже, нетвердо владея, впрочем, и самою арифметикой, немедленно, подлец, обоснует ее тончайшим образом, обложит расчетами и выкладками, как яблоками гуся.
   И так станет, батенька, хорошо да ладно, что и умирать не хочется".
   2_Pin, впрочем, резко прервал дядю Мишу: "Ну, познакомились - и будет. Эти - пусть катятся" - и точно, болванчики, подхватив свои ноутбуки под мышку, или, вернее сказать, под трэкбол, все вдруг ровными городочками рюхнулись на пол, присоединившись к давно уже безвольно перекатывавшемуся там Дамилу.
   Затем, ровным рядочком, они скатились по открывшемуся в полу пандусу и, через несколько минут, внизу, на улице взвыли сирены - болвашек повезли по поленницам.
   "У нас, в сущности, и думаки* все технические" - продолжал дядя Миша.
   "Кто, извините?" -
   "Ну не скажешь же прямо... Выбираем из фигсебешников поисполнительней людей, не склонных к оперативной работе - и туда, в думаки. Наш 2_Pinский думак, в отличие от демократического, всегда сидит на месте, молчит, ссыт в штаны и организованно голосует.
   Этих мы подключаем к ПУПу через мобилу - компец им по статусу не положен".
   "А что, в сущности, есть ПУП и как он функционально устроен?" - дрожащим голосом спросил Шломо, на которого нахлынули матричные ассоциации.
   "ПУП - это пульт управления партией" - вдруг, тихо, но чрезвычайно внятно произнес 2_Pin.
   "Именно его всюду за мной и таскают в чемоданчике, поскольку все наши остальные оружия полностью негодны. А там - две кнопки - "Да" и "Нет". Это наше масло и мы его жмем".
   "И как действует - сбоев не бывает?" - поинтересовался Шломо, ожидая услышать в ответ жесткое "Никогда!".
   "Да отчего же, иногда бывают - с" - вступил дядя Миша. "В основном по вине дебильной связи. Но, впрочем, мы там им в Думу такого бобра на хозяйство поставили, что он тут же способен сделать плохо слышащим жесткое обгрызание".
   "А как же парный Вашей, так сказать Госмуде, орган?" - уже всерьез заинтересовался Шломо. "Он тоже через ПУП управляется или как-то иначе?"
   "Отнюдь! Здесь дело тоньше. Пришлось, знаете ли, приложить гигантские усилия для превращения так называемых субъектов федерации в объекты педерастии. Зато теперь управляем через сами понимаете куда. И на хозяйство поставили им пидерца настоящего, вкрадчивый такой, милый, щетинка мяконькая..." - дядя Миша даже причмокнул.
   "Ох уж эти мне целовальнички" - с отвращением передернулся Шлома и с грустью вспомнил своих верных капитанш.
   "Поймите, Соломон Павлович, что эти шаги, schritten* так сказать, были нами предприняты только в силу сущности нашей, еще не понятой Западом и Ближним Востоком Хохуенной программы, уже известной Вам как Hoarse_Piss.
   Единомыслие только одно и сможет обеспечить ее неуклонное выполнение" - мягко вещал 2_Pin.
   "Теперь, как бы на огромном воздушном шаре, повторно надутом для нас системой "Гас - Выборы", мы сможем духовно воспарить над демократической суетьбой и плюнтаризмом. Спокойно, вдохновенно станем мы работать над окончанием великих наших трудов..." 2_Pin неожиданно прослезился и дальше пошел уже нести откровенную отсебятину: " А там бы и на лыжиках, и на самолетике полетать..."
   Дядя Миша неожиданно ласково обнял его, прижал, поерошил волосики - "Ну ладно, будет, Володенька, поедешь, поедешь. А пока уж потерпи, миленький, недолго осталось..."
   "Господи, да он ведь и по чину старше!" - осенило вдруг Шлому.
   2_Pin не унимаясь всхлипывал на дядьмишином плече: "А давеча попросил лодочку понырять, красиво так, акулкой. Я ведь тоже подводник теперь, даже кувалду целовал. А она возьми да утопни, ну и не дают вдругоряд, дядя Саша ругается! Скушнаа..."
   "Ладно, ладно, Володенька, ну хочешь - в солдатики поди поиграй".
   "Ой, здорово, у меня в Грозном такой секретик схоронен, так украсил все красиво! Ухнет - хрен костей не соберет".
   "А и то, иди, порезвись, миленький, да только зайди вперед ко мне - я тебе за Доху поспрошаю". Дядя Миша нежно потрепал 2_Pinа за ушко, но вдруг опомнился.Шломо, впрочем, притворился, что ничего не заметил, а, напротив, якобы внимательно изучал в окошко повседневную бытность юнкерских казарм.Лосиножопые частью отдыхали, а частью - поддерживали боеготовность. Отдыхавшие, скинув кивера и мундиры, дремали, поглощали кремлевский доппаек или читали вслух басни Михалкова.
   Боеготовый резерв дружно трусил на американский манер по двору, скандируя популярные в полку частушки:
  
  "Мы Кадырке - муфтию,
  Заготовили свинью,
  Как пойдет на стадион,
  Обнаружит хрюшку он.
  
  То не соколы слетелись,
  То не ястребы парят,
  Это Лебедь с вертолетом,
  Звезданулись невпопад.
  
  Нам ужасно надоели,
  Мужики с одной артели:
  Ходорковский, Шендерович
  Новоженов, Парфенович,
  Шусьман, Гусьман и Гусинский,
  Березовский, сукин кот!"
   Шломо буквально заслушался и даже позабыл о разыгравшейся за его спиной семейной сцене, но вновь обретший свою твердость голос 2_Pinа возвратил его к реальности.
   "Так как теперь мне особенно делать уже ничего и не надо, то я, по своему обыкновению, возьму небольшой отпуск и, денька эдак за три, отрывая себя от любимых забав, попытаюсь абсолютно точно изложить Вам всю глубину нашей концепции Hoarse_Pissa. Вы же, покуда, поживите у меня на даче, чтобы сохранить свое сознание незамутненным для углубленного восприятия" - и, резко повернувшись на каблуках, вышел вон.
   Может быть он даже вовсе в этот момент и позабыл о Шломе, торопясь к своим веселым играм. Но дядя Миша, видимо, немало его обломал, так как за закрывшейся дверью Шломе послышалась возня, хлесткие удары ремешка и плаксивый вопль "Да Доху я не трогал!", но вскоре все стихло.
   С вертолетной площадки Соборной площади Шломо был немедленно вывезен на правительственную дачу, где, даже не изучив окрестностей, забылся глубоким сном.
  Часть 3.
  Прогулки с 2_Pinым.
  Интерлюдия:
  Второй сон
  Соломона Павловича.
   Проснулся он, почему - то в заводском цеху, весь в масле и пылюке.
   Оказалось, что неспокойный сон его протекал на станине огромного фрезерного станка. Станок был велик, как Георгиевский зал, где только что Шломо знакомился со странными болванчиками.
   На нем можно было легко обработать не менее половины чудного монумента, так украсившего центр патриархальной Москвы. При его же содействии, по слухам, собирались изготовить Патриаршего котяру и примус, но, к счастью, проект был законсервирован.
   Поэтому многолетняя пыль спокойно накапливалась на лафете орудия труда и Шломино ложе отличалось изысканной мягкостью. Чихая и прикрываясь рукой от взлетавших при каждом чохе облачков пыли, он осторожно подобрался к краю гигантской станины и глянул вниз на просторный пассаж цеха.
   Станок был чрезвычайно высок. Зато Шломо мог наблюдать все, происходившее в цехе, оставаясь незамеченным. Эхо, отражаясь от сводчатых потолков, открывало ему и широкие слуховые возможности.
   Народу на производстве было немного. Собственно, работало только четыре токарных станка, на которых суровые дедки взаимно дополняли друг - друга в изготовлении гаек и болтов разного калибра. У станков стояли красивые ящики с яркой надписью "Шиномонтаж Худорожкова", открывая возможному шпиону заказчика оборонной продукции.
   Впрочем, и дедки не отставали от времени, заворачивая каждую парочку изделий в яркую бумажку "Знаменитые болтики России", наподобие конфетки.
   Невдалеке от дедков расположилась группа молодых рабочих. Они поедали без хлеба полученный на трудодни дешевый адыгейский сыр, производившийся на свободных площадях ЦЗЛ предприимчивым адыгом.
   В виде соуса к безвкусному продукту они услаждали себя громким чтением, каковое производил белобрысый паренек в непривычно глаженых брюках и чистой рубахе. Поскольку для освещения книги использовалась подвешенная на палку переноска в электробезопасной резиновой оплетке, лицо читавшего было хорошо видно, в отличие от скрытых тенью и весьма чумазых лиц слушателей.
   Шломо внимательно прислушался и разобрал следующее:
   "Я исхожу из предположения, что мы должны работать. Достигнутые нами до сих пор успехи представляют из себя, в сущности, результат некоего логического постижения: раз уж нам приходится работать, то лучше работать умно и предусмотрительно; чем лучше мы будем работать, тем лучше нам будет.
   Основные функции - земледелие, промышленность и транспорт. Без них невозможна общественная жизнь. Они скрепляют мир.
   Работы сколько угодно. Дела - это ни что иное как работа. Наоборот, спекуляция с готовыми продуктами не имеет ничего общего с делами - она означает не больше и не меньше, как более пристойный вид воровства, не поддающийся искоренению путем законодательства.
   В высшей степени невероятно, чтобы такой интеллигентный народ, как наш, был способен заглушить основные процессы хозяйственной жизни. Большинство людей чувствуют инстинктивно - даже не сознавая этого - что деньги не богатство.
   Вульгарные теории, обещающие все что угодно каждому и ничего не требующие, тотчас же отвергаются инстинктом рядового человека, даже в том случае, когда он не в состоянии логически осмыслить такого к ним отношения. Он знает, что они лживы, и этого достаточно.
   Хозяйственный принцип - это труд. Труд - это человеческая стихия, которая обращает себе на пользу плодоносные времена года.
   Экономический принцип гласит: Каждый из нас работает над материалом, который не нами создан и которого создать мы не можем, над материалом, который нам дан природой.
   Нравственный принцип - это право человека на свой труд. Это право находит различные формы выражения. Человек, заработавший свой хлеб, заработал и право на него. Если другой человек крадет у него этот хлеб, он крадет у него больше чем хлеб, крадет священное человеческое право.
   Если мы не в состоянии производить, мы не в состоянии и обладать. Капиталисты, ставшие таковыми благодаря торговле деньгами, являются временным, неизбежным злом. Они могут даже оказаться не злом, если их деньги вновь вливаются в производство.
   Но если их деньги обращаются на то, чтобы затруднять распределение, воздвигать барьеры между потребителем и производителем - тогда они в самом деле вредители, чье существование прекратится, как только деньги окажутся лучше приспособленными к трудовым отношениям.
   А это произойдет тогда, когда все придут к сознанию, что только работа, одна работа выводит на верную дорогу к здоровью, богатству и счастью.
   Нет оснований к тому, чтобы человек, желающий работать, оказался не в состоянии работать и получать в полной мере возмещение за свой труд.
   Равным образом, нет оснований к тому, чтобы человек, могущий работать, но не желающий, не получал бы тоже в полной мере возмещения за содеянное им.
   При всех обстоятельствах ему должна быть дана возможность получить от общества то, что он сам дал обществу. Если он ничего не дал обществу, то и ему требовать от общества нечего. Пусть ему будет предоставлена свобода - умереть с голоду. Утверждая, что каждый должен иметь больше, чем он, собственно, заслужил, - только потому, что некоторые получают больше, чем им причитается по праву - мы далеко не уйдем.
   Делать дела на основе чистой наживы - предприятие в высшей степени рискованное. Это род азартной игры, протекающей неравномерно и редко выдерживаемой дольше, чем несколько лет.
   А условие такого производства - чтобы его продукты были доброкачественны и дешевы, чтобы продукты эти служили на пользу народу, а не только одному производителю.
   Благополучие производителя зависит, в конечном счете, также и от пользы, которую он приносит народу. Правда, некоторое время он может вести свои дела недурно, обслуживая исключительно себя. Но это ненадолго. Стоит народу сообразить, что производитель ему не служит, и конец его недалек.
   Алчность к деньгам - вернейшее средство не добиться денег. Но если служишь ради самого служения, ради удовлетворения, которое дается сознанием правоты дела, то деньги сами собой появляются в избытке.
   Деньги, вполне естественно, получаются в итоге полезной деятельности. Иметь деньги абсолютно необходимо. Но нельзя забывать при этом, что цель денег - не праздность, а умножение средств для полезного служения. Для меня лично нет ничего отвратительнее праздной жизни.
   Никто из нас не имеет на нее права. В цивилизации нет места тунеядцам. Попытка расстроить чьи-либо дела - преступление, ибо она означает попытку расстроить в погоне за наживой жизнь другого человека и установить взамен здравого разума господство силы.
   Работу на общую пользу ставь выше выгоды. Без прибыли не может держаться ни одно дело. Но существу в прибыли нет ничего дурного. Хорошо поставленное предприятие, принося большую пользу, должно приносить большой доход и будет приносить таковой. Но доходность должна получиться в итоге полезной работы, а не лежать в ее основании.
   Производить не значит дешево покупать и дорого продавать. Это, скорее, значит покупать сырые материалы по сходным ценам и обращать их с возможно незначительными дополнительными издержками в доброкачественный продукт, распределяемый затем среди потребителей.
   Вести азартную игру, спекулировать и поступать нечестно - это значит затруднять только указанный процесс".
   "Вась, а Вась, это Ленин что ли? Так что его слушать, это все еврейские штучки. Давеча вообще говорили, что его фамилия Ватман".
   "Ну, во-первых, Михаил, не Ватман, а Бланк, а во-вторых это Форд написал, американский промышленник. Еще машина такая есть".
   "Чтобы есть - никакой машины не нужно, для этого продукты нужны" - справедливо заметил циничный антисемитствующий Михаил.
   "Да пошел ты, Мишка, со своими шуточками" - вступил третий, отложив не дожеванный сыр -
   "Может он и прав, хоть и автомобиль. Вот ты скажи.Предположим, что я плюну на зарплату, которую мне должны за четыре года.
   Пойду на оптовку грузчиком, баулы таскать. Дадут мне зарплату тыщи три. Из них 500 - на проезд, 1500 - за квартиру, 500 - на обед и 200 - на курево.
   Значит на ужин, завтрак, жену и детей у меня останется аж три сотни. Могу ли я трудом обеспечить свое существование? Да и нужно ли оно кому - нибудь?"
   "Боюсь, что нет" - вежливо ответил белобрысый - "Разве только Хуйдорожкову, да и то, при таких налогах немецкая импортная гайка была бы ему дешевле.
   Это он уж так, от патриотизма, да и в черную платить можно".
   "Так что же делать - то, братцы!" - проглотив от волнения свой паек, влез в беседу белобрысого с пытливым доселе молчавший дембильный морячок, явно заплывший не в ту житейскую гавань.
   "А надо, братцы, идти!" - хором сказали старички, зашабашив с гайками
   "Хрена - ли сидеть, свои яйца не высидишь! Да тем более, вроде как уже и следят за нами - гля, какого - то еврея сверху посадили. Далеко ли до беды".
   "Эй, паря! Слезай - ка к нам, погуторим..." - ласково завел второй дед, пряча за спиной железный пруток.
   "Да ну его, дядя Ваня, пусть сидит" - сказал Василий - "Может это инвестор какой - нибудь".
   "Нет, я Абрамович" - скромно ответил Шломо, но мужики, к счастью, уже не слушали его, а, прихватив по подручной железяке, сгрудились в кучу и, как бы набирая обороты, медленно погребли к выходу из цеха.
   Шломо, пытаясь проследить за направлением их движения, пригнулся и вдруг с диким криком полетел вниз с семиметровой высоты, с ужасом ожидая встречи с давно неметеным бетоном цехового пола...
   Глава 1. Прогулка первая или Intronizatia FigSeBezium.
  
   Очнулся Шломо отнюдь не на грязном бетонном полу, а на мягчайшем ковровом покрытии правительственной дачи, ничуть даже не повредившись. Радостно ощущая себя практически целым, если не считать различных прижизненных повреждений и иных благоприобретенных изъянов, Шломо размял застоявшиеся за ночь члены долгим сладостным потягиванием.
   Процесс этот сопровождался диким криком - "Ой, потягушечки - подристушечки", который был призван очистить легкие. Наполнив очищенное место утренней порцией табачного дыма, Шломо в изнеможении повалился в кровать.
   Если бы он был свободен в выборе своего дальнейшего занятия, то непременно уснул бы снова. Но жизнь брала свое, впереди была первая обещанная встреча, а еще - нужно было отдать дань природе и осмотреть выделенную резиденцию, чтобы составить себе более ясное представление о "modus vivendi" российской верхушки.
   Однажды, на заре своей беспокойной юности, Шломо, скорее впрочем даже и нечаянно, побывал за заветными для многих соцкарьеристов раздвижными зелеными воротами обкомовской дачи.
   А дело было так. Веселая вечеруха в ресторане, сопровождаемая даже некоторым мотовством - рублей так на 10, была неожиданно прервана строгим швейцаром, очистившим зал в законные 22-30. Сдружившаяся было компания оказалась бессильна перед правилами социалистического общежития и начала потихоньку рассасываться.
   В конце концов лишь сам Шломо и его малознакомый сосед напротив продолжали тупо переминаться на одном месте, прислушиваясь к внутренним голосам, которые в унисон настойчиво требовали добавить.Сосед, видимо испытывавший материальные затруднения, приметил в Шломином кармане небольшую стайку зелененьких*, выданных последнему в "сторожевую" зарплату, по каковому поводу и была предпринята вылазка в кабачок. Поэтому он и обратился к кредитоспособному Шломе с фантастическим по тем временам предложением.
   Сначала наш герой никак не мог поверить, что в это время дня существует некая возможность посетить круглосуточный магазинчик при непременном условии наличия паспорта.
   По случаю получки паспорт имелся. Затем незнакомец предложил Шломе прорепетировать, как тот будет излагать легенду о совместной подготовке к экзаменам, что, учитывая количество уже принятого на грудь, было довольно затруднительно.
   Затем инициатор добавки извлек из кармана свой последний рубль и вложил его в волосатую лапу стоявшего неподалеку таксиста. К Шломиному удивлению, тот, услышав адрес, не возбух как обычно, а даже как бы весь подтянулся и откозырял к фирменной фуражечке.
   Как бы в тумане, поскольку все его силы были поглощены поддержанием процесса прямохождения, Шломо увидел заветный ночной магазинчик. И в нем действительно был дешевый коньяк, а на закусь к нему - невиданные сардины с жестяным ключиком.
   Компаньоны вволю добавили на кухни, послушали битлов на импортном виниле и на рассвете, пока папа не проснулся, тихонько отвалили мимо прибывавших уже к вратам дачи сверкающих членовозов. Однако, несмотря на краткость пребывания в райских кущах, Шломо успел уловить некоторые детали "элитного" обихода, которые сейчас и пытался сравнить с устройством своей временной резиденции.
   Дачи того далекого времени отличались гостиничным духом. Хотя пользование благами было халявным* и даже, может быть, прислуга и закуски предоставлялись в комплекте,но были заметны и инвентарные номера на добротной мебели сталинской ручной постройки.
   А что самое главное - дачи эти не обрастали, как мхом, прихотями хозяев.А сами хозяева избегали обрастать собственностью.
   Богатая страна вполне могла позволить себе подобные расходы, при условии, что временные пользователи бесплатных благ воздержатся от их мелочного присвоения.
   Номенклатура менялась, воспринимая казенные интерьеры как естественную среду обитания, положенную по чину.
   Так, наверное, и русские цари, свободные от стяжательства, воспринимали дворцовую роскошь и полученные вместе с короной земли.
   Приумножая красоту своих резиденций и оплачивая новые шедевры архитектуры, они знали, что их жизнь протечет через это великолепие как речка между величественных скал, оставляя сами берега почти нетронутыми, а то и покрыв их плодородным илом или крупинками золотого песка.
   Может быть поэтому избирались на роль великих императриц родовитые Золушки, чтобы, восхитившись богатством и блеском атрибутов Российской монархии, они верно служили создавшему их народу.
   Не то теперь. Грандиозное безвкусие резиденций, никак не покрывавшееся зарплатой чиновника 20 разряда ЕТКС, было удивительно для страны с огромным внешним и внутренним долгом.
   На глаза Шломе попалось завалявшееся в горке орехового дерева меню фуршета, данного на дачке в честь юбилея Куликовской битвы.
   Судя по раскладу, легкий чиновный перекус тянул баксов по пятисот на рыло. Такую сумму государство выделяло на содержание в течение примерно 30 месяцев новорожденного младенца, буде найдется недалекая девица для его безмужнего порождения и воспитания.
   На основе сравнений и размышлений, Шломо несколько продвинул Дюрингову теорию государства. Он, следуя Мольеру, выработал более точное терминологическое определение для этого нового сословия, поименовав его Mamamushis Vulgaris или мамамуши обыкновенные.
   Однако, если для Мольера слово это означало сущую ерунду, то русское его звучание порождало даже несколько пугающие ассоциации.
   Виделось, что большая жирная ФигСеБешная Мама Муши слетела только что с вонючего дерьма и уселась на благодатный российский пирог с богатой начинкой. Для спокойного и неторопливого пожирания обретенного продукта она размягчает его, опрыскивая смердящей идеологической кислотой.
   И вот напрягла уже, нажравшись, гадская Мамка свой сверкающий яйцеклад и тысячи омерзительных личинок вгрызлись в остатки пирога, распухая и наливаясь жизненными соками.
   Ужасное видение не помешало, впрочем, небрезгливому Шломе аппетитно позавтракать за сервированным уже к его появлению столом. После завтрака он вышел по своему обыкновению в сад, пробздёхаться на чудесной липовой аллейке.
   Однако, не успел он пройти еще и первых пятидесяти шагов, как громко хлопнул в небе перескочивший через звуковой барьер самолет.
   Из него выпала какая - то защитного цвета какашечка, затем над ней развернулся защитного же цвета парашют.
   И вот уже, в самый центр лужайки, венчавшей липовую аллейку, приземлился сам 2_Pin Великолепный, властитель стихий.
   Он тут же поспешил навстречу Шломе, скидывая на ходу гермошлем, парашют, комбинезон и защитные ботинки.
   И так ловко успел он управиться, что подходя к Шломе был уже в своем обычно аккуратном костюмчике и даже волосики успел уложить.
   Взглянув на часы, как бы кладя начало времени, оторванного от отдыха для общения с зарубежной прессой, он тут же приступил к первой краткой лекции:
   "Добрый день, уважаемый Соломон Павлович!
   Думаю, что после Вашей поездки по стране нет необходимости говорить о полученных нами в последнее время результатах. Для их достижения мы действительно много работали. Коллектив правильных пацанов, сплоченный и направляемый нашей великой конторой, за последние четыре года сумел полностью завершить начатое дело полного отделения граждан от собственности, государственных доходов и управления государством.
   Отмечу, что мы перешагнули непростой, но очень важный рубеж. Впервые за долгий период власть стала политически и экономически стабильной, независимой - и в финансовом отношении, и от народного волеизъявления. Это само по себе неплохо.
   Мы сумели, за столь короткий срок, возродить на новом качественном уровне завещанную нам основателем нашей организации Малютой Скуратовым опричнину.
   Наши цели абсолютно ясны. Это - высокий уровень жизни правящей группировки, жизни безопасной, свободной и комфортной. Это - управляемая демократия и полная имитация гражданского общества. Это - укрепление позиций России в блатном мире и в среде деловых. А главное, повторю, значимый рост благосостояния граждан, состоящих в нашем коллективе.
   Сегодня мы лучше знаем собственные возможности. Знаем, какие у нас есть ресурсы. Понимаем, что в достижении названных целей может нам помешать. И активно модернизируем государство, добиваясь соответствия его функций нуждам нашего коллектива.
   С начала 90-х годов Россия в своем развитии прошла условно несколько этапов. Первый этап был связан с маскировкой прежней экономической системы под рыночную экономику и сменой отживших лидеров на молодых ставленников конторы.
   Он сопровождался ломкой привычного уклада жизни народа, не желавшего расставаться с собственными социальными завоеваниями и был тяжело пережит нашим коллективом.
   Второй этап был временем расчистки завалов, образовавшихся в виде конкурентов и так называемых независимых предпринимателей и политиков, упорно игнорировавших наше влияние. При этом нам удалось остановить наиболее опасные тенденции в экономике и политической сфере, такие как развитие мелкого бизнеса, рост благосостояния граждан и курса рубля, демократизацию общества, возникновение независимых средств массовой информации.
   Не все решения, которые приходилось в те годы принимать, имели долгосрочный характер. Некоторых приходилось мочить быстро и сразу. Действия федеральных властей являлись ответом на серьезные для нас угрозы.
   Фактически, мы только недавно подошли к третьему этапу в развитии современного российского государства. К возможности поставить перед собой действительно долгосрочную цель ликвидации вместе с социальными завоеваниями и излишков собственно социума. Потому как ни один политический или экономический оппонент нам помешать уже не сможет.
   Четыре последних года наша экономика развивалась в целом неплохими темпами. Несколько вырос уровень жизни нормальных людей. За этот период доходы реального населения увеличились в полтора раза. Подчеркну - реального.
   На треть, в связи с естественными причинами, - уменьшилось число людей с доходами ниже прожиточного минимума. Тем не менее, мы должны задать себе вопрос: все ли мы сделали, все ли возможности для экономического роста и социального развития мы использовали? И устраивает ли нас нынешнее положение дел?
   Нет. Прежде всего - не устраивает уровень жизни реальных людей. Мы все еще вынуждены содержать на те доходы, которые могли бы полностью присвоить, более 90 млн. человек, которые фактически не участвуют в работе коллектива и ничего не делают для роста реальных доходов.
   Выплачиваемые им суммы приходится изымать через коммунальные платежи и расширение импорта, а это долгий, задерживающий нас путь.
   Только от нас сегодня зависит, сможем ли мы стать обществом действительно свободным от людей. Свободным - и экономически, и политически.
   Только от нас зависит успех решения первоочередных общенациональных задач, которые хорошо известны. Это - удвоение за десятилетие темпов уменьшения бедности путем быстрого естественного сокращения населения. Еще раз отмечу, что сегодня мы можем прогнозировать нашу жизнь на десятилетия вперед. И достижения последних лет дают нам основание приступить наконец к решению проблемы, с которой можно справиться.
   Однако, на этом пути мы испытываем немалые трудности. Далеко не всем в мире хочется иметь с нами дело. Сейчас в глобальном масштабе прогнившая западная демократия активно используют средства политического, экономического и информационного давления на наш коллектив.
   Укрепление нашей государственности подчас сознательно толкуется как авторитаризм. Хотел бы в этой связи заявить: никакого пересмотра фундаментальных принципов нашей политики не будет.
   И все же, принимая во внимание мировое общественное мнение, мы должны сделать процесс дегуманизации обширных Российских просторов плавным, практически неощутимым для дегуманизируемых, негласным и максимально демократичным. Для этого мы впервые выдвигаем долгосрочную и максимально инновационную программу ХОСПИС.
   Главный источник помех для нормального развития страны - это её излишние граждане. Для того, чтобы страна стала сильной, богатой и экологически чистой, необходимо сделать все для нормальной жизни каждого принадлежащего к нашему коллективу человека и общими усилиями создать безопасные тихие и безболезненные условия для спокойной смерти каждого чуждого нашему делу индивида.
   Необходимо улучшить состояние здоровья российской нации, предоставив больным без помех отправляться в иной мир, остановить рост наркомании, избавиться от детской беспризорности путем сокращения числа беспризорных и наркоманов в силу их естественного вымирания.
   Мы должны резко повысить уровень смертности, сократить продолжительность жизни людей. Преодолеть тенденции приостановки демографического спада.
   Иначе уже в ближайшем будущем мы можем столкнуться с переизбытком рабочей силы, что не позволит нам безболезненно проводить сокращение производства.
   Социальная нагрузка на молодое поколение, с которого мы будем неуклонно сдирать деньги на содержание старичья может привести к социальному взрыву.
   Вы знаете: наши предыдущие программы, как правило, были посвящены крупным социально-экономическим задачам в обобщенном виде. Считаю сегодня необходимо отступить от этой традиции - и можно отступить - и сконцентрироваться на задачах, затрагивающих практически каждого гражданина, каждую российскую семью.
   Теперь - мы вместе должны решить самые насущные для граждан страны проблемы. Это прежде всего - качество и доступность постоянно высвобождающегося жилья, церковноприходского образования, хоспициализация медицинского обслуживания".
   2_Pin неожиданно остановился перед стеной, на которой мелом был изображен замысловатый ребус - две булавки, затем - не то собака не то корова, изо рта которой вылетало облачко.
   В середине облачка красовался вопросительный знак. Далее за коровой была изображена водоплавающая птица неопределенного пола.
   2_Pin задумался, повертел пальцами и неожиданно спросил - "Это в каком смысле Афганц? Я и в Афганистане то никогда не был".
   "Это, Владимир Владимирович, не собака, а корова, вот и рога у ней" - робко подметил Шломо. "А далее изображена особь женского пола, то есть не "ганц", как Вы изволили выразиться, а вовсе даже утка. Если же произнести все это по английски, то будет..." - тут Шломо неожиданно тормознул, да и 2_Pin, похоже понял о чем шла речь и лицо его помрачнело.
   "Кальсоновские дела. Похоже на него - детские шалости в такую серьезную минуту.
   Ну да ладно, только Вы, Соломон Павлович, от таких шуточек воздержитесь - Ваш то контракт еще не закончен! Я же более не располагаю своим временем, так как меня призывают неотложные дела на избранной мною ниве бытового обслуживания населения".
   И, не прощаясь, он по своему обычаю, круто повернулся и устремился к ближайшей лужайке, на которой городили что - то вроде компактного космического корабля.
   Во избежание увечий, Шломо сквозанул на дачку, где у него было припасено интересное чтиво.
  
  Интерлюдия:
  "История одного города".
   Дело было в том, что Шломо еще на пароходе, получил по голубиной почте интереснейшую посылочку. Социологические изыскания, так неожиданно совокупившиеся с любимой топонимикой, заставили его позвонить своему давнему корреспонденту из Сибири с просьбой прислать что - нибудь о новейшей истории своего края.
   Тот не преминул выполнить Шломину просьбу и записал на магнитофон длиннющий рассказ народной сказительницы из Омска.
   Шломо знал и любил этот город, когда то богатейший и красивейший в Сибири. Впервые же его внимание привлекло само название "Омск". Случилось так, что Шломо разговаривал о Сибири с двумя бухарскими евреями по поводу дикой жары, которая даже их достала. "Бывали ли Вы в Омске*?" - безо всякой задней мысли спросил Шломо, имея намерение возразить, что и в далекой Сибири летом бывает страшно жарко.
   Скромные узбеки как - то смутились и захихикали, а затем заверили Шлому, что неоднократно бывали и даже сегодня вновь собираются побывать. Так Шломо неожиданно начал изучать узбекский язык, да еще и на продвинутом уровне. Но недоразумение с названием не изменило мнение нашего героя об этом замечательном городе.
   Он постоянно интересовался судьбой третьей столицы России, хорошо знал имена руководителей бывшего Степного края.
   Они настолько крепко запомнились ему, что, отправляясь, к примеру, друшлять*, он, по обычаю Неженского лицея, говаривал: "А не отправиться ли нам к Полежаеву?".
   Принимая же направление на кухню, он замечал, что пора бы отправиться к Варнавскому.
   Но трансформация, которой подверглись эти имена и даже сам пол этих новейших провинциальных правителей, в полученном им эпосе, превосходила самую смелую фантазию, которая могла бы родиться даже в Шломином воображении.
   Поскольку эта современная сага имела весьма типичное для любой области России содержание и ни один областной сэр ничем не отличался от другого, кроме характера захапанных им природных ресурсов и тяжкого индустриального наследия социализма, мы рискнем привести ее полностью.
   Если читатель чего вдруг не поймет, то он хотя - бы сможет насладиться чудесным стилем.
   Итак, Шломо, по своему обыкновению, обставил себя закусоном, чайком, сигаретками, пепелухами, чашечками, рюмочками, графинчиками с наливочкой, утиральниками, сморкальниками, зажигалочками, спичечками, ножичками, ручечками, карандашиками, ластиками, блокнотиками и прочей привычной на его столе херней и включил магнитофон:
  ПРО ПОЛЮ И ВАВУ
  непродуманные истории
   Давно ли, а может и недавно вовся, а только подживались о ту пору в Омском городке две женшаны, горькие вдовицы-баловницы.
   Посля трагической непродолжительной скончины ихнего деда Коммундяя, который нещадно обеих в различных, прости Господи, ебостасях многолетне юзал, смекнули посестри, что желанно им друть за груть держаться - авось и вынесет бурный поток на высокий...бугорок.
   Совсем разны были тетки с виду. Вавка высока удалася, статна, волосом кудрява, да и голосом не гугнява.
   Полька, та пониже была, поперек себя ширее, да и вдоль не лучшее.
   Щекаста, сисяста, с лица дурная, да и вапче дурная, просто...
   Но меж ними умной считалась а Вавка - та была красавица.
   Вавка в Омском городке издавна проживала, кажду тропку знала, все кусты пообсикала еще с девичества, а Полька - та до зрелых годов пребывала в киргизском полоне, канавы копала, поля поливала.
   Много воды пролилось - много киргизских товаришшей завелось. Бывало, что не аким, а Полька уж и с ним...
   Зараз начнут барашка кушать, да про духовность слушать.
   А уж болтать то Поля горазда была, куда там твоей Шухерозадой.
  
  КАК ПОЛЯ И ВАВА КАРАСИН ТЫРИЛИ
  
   А была в омском городке керосинова лавка. Почитай что весь городок с нее и кормился, - что налоги, что дороги, что жилой фонд, а что рыбе зонт.
   Рулил там Ванька- простак - все делал не так. Однова задумал один парень московский - разум жидовский, лавку тую прибрать к ... рукам.
   А Ванька - от уперси и вся недолга. "Эту вашу," грит, "ОРТ"у не пожуешь в роту. Кому она надь - тот должон и бабки дать". А москович - лысый хрыч - тут на ум* бабок то и припомнил.
   Пошел к ним, чин-чинарем, с закуской и пузырем, ну и уломал теток - да те не больно и ломались, враз за дело взялись.
   Подмывшись в баньке пошли до Ваньки. Встали, мандавошки, под Ванькины окошки и зачали таку лупанарию нести:
   "Грят таков наш Ванюша - сладкий как груша" - "Как бы нам прогуляться - могли бы мы с Ваней спознаться" - "Хрен бы нам на керосинову лавку, нам бы с Ваней на травку!"
   Ванька то, по простодырствию своему и клюнул.Надел пинджак, мудальками для солидности обвешался, штиблеты нагуталинил - весь как есть - на кого прикажете залезть?
   Со сладкими речами завели позорные тетки Ванюху на бережок, да и просют - отворотись, мол, Ваня, погляди милок на речку, на вторую говнотечку, а мы покуда марафет наведем и этикет соблюдем.
   Только Ваня глазки отворотил да губенки подраскатил - хвать - похвать его, да и в воду. Тут и утоп Ванька, и конец с ним.
   А без пинджака бы точно выплыл. Отсюда мораль такой - смиряй инстинкт половой, а коли без терпежу - надевай полегче одежу!
   Лавка так и отошла тому яврею, да и весь город с нею, бекон свининный и хлеб целинный, куры, утки и политически проститутки - все ему досталось, ну и теткам маленько осталось.
   А чтоб народу ощутить свободу - купили хоккеистов, известных мудалистов.
   Бюджет пустой - да хоккей большой. В городе - в холоде, а в селе - хрен на столе. Бензин дорожает - Ягра покупают! Сироты голодают, а наши - знай шайбу кидают. Посля Глинки не осталось дитям на ботинки.
  Так скатилися Полька с Вавой на преступну стезю.
  
  ВЕТРЫ ПЕРЕМЕН
  ИЛИ КРАПИВИНСКИ ПОПЕРДУШКИ
  
   Вава и Поля не чурались алкоголя.
   Гнали народу для пытки разны напитки.
   Утверждая новы традиции гнали из некондиции: лили к первачу бизонью мочу, клали в настой силосный отстой, брали для брожения бычье семяизвержение. С понтом по - русски делали закуски - клали в пельмешки козьи орешки, в соевый фарш - козлиный Arsch*, собирали с улиц дохлых куриц, яйца белили, кошек коптили.
   От эдакой пищи любой задрищет. А тетки, на хапок, не закрывали роток. От обжорствия, напало на тёток попёрствие.
   Скрыть ету болезнь трудно - сильно пахнет паскудно. С утра рано - рано окружает их таперь охрана.
   Парни крепки - твёрдые репки. Много их надь, чтобы народ не пущать - на три метра супротив ветра, а с подветренной части - и вовсе не подлазьте.
   Однако, не в кажен дом пущають гуртом.
   Польку, за пуканье ето, попёрли с Президиума Госсовета. Так и не привела она в норму жилищну реформу.
   Вавку, за попердации, погнали с Совета Федерации - ейный пердёж стал сенаторам невтерпёж.
   Плачут тётки, рыдают, а всё попердают.
   Решили сестрицы серьезно лечиться. Врачи, однако, не подлечили им ... то, что мешало другим.
   Надели белы халаты - требовают зарплаты! Бегуть гурьбой с клистирной трубой. Вьються ужом с острым ножом...
  Лечить вентура попёрли тётки на Севера. Клюквы с морошкой покушать немножко, собрать для братвы целебной травы, попить, как птички, чистой водички из Крапивинской речки, где нет говнотечки.
   Сидели они поутру на высоком бугру. Пошла Вава собирать травы. Об камень споткнулась, да шнобелем в землю воткнулась.
   Верхом и низом пошел вонизм.
   Полька возмутилась, на подругу осердилась.
   "Стала ты дуть как пушечный редуть. Думала, хоть морошка поможет тебе немножко. Видать пердучесть - твоя печальна участь".
   А Вава молчит, носом торчит. Шипит сквозь зубы - "Тяни, дура, трубы. Таперь все мани - у нас на кармане.
   Через носопрободение открыто мною Крапивинско месторождение.
   Газ - не только вонь, это - свет и огонь".
   Размечталась Полина - "Эка дивна картина! Читай да согревайся без всякого Чубайса. Сколько лет, на самом деле, мы бесцельно пропердели! Вобью все деньги на газовы феньки. Посадим всех враз на нашенский газ. Одновременно, рейтинг поднимем офигенно!"
   Посля Крапивинской попердушки излечились подружки.Газы берегут, трубы к дырке ведут. Скоро выбора - а дел - до хера. Отключим газ - всякий голос отдаст, а коли попрут - осядут тут. Областей до шести зажмут в горсти. Как цены дойдут до вышки- вспомните дровишки.
   Залупитесь раз - отключат газ. Почтения нет - обрежут свет. Станешь поневоле кланяться Поле. Будешь по праву уважать Ваву!
  
  ПОЧЁМ ЗВОНИТ КОЛОКОЛ...
  
   Гадко ли, гладко ли, а только от жизни такой паскудной заело у теток у грудёх.
   Первой Вавка засуетилася: "Эки мы с тобою, Полька, сучки-вонючки! Это я табе как партсеклетарь говорю, со всёю сурьезностью".
   Крепко забрали Полю подругины критицизьмы, взялася и она как курица причитывать:"Ой, посестря, права ты повсеместно! Чем мы только не тешилися, во что не вмешивалися!
   И марксизьмом - фетишизьмом грешили, и мелиорацией - газификацией, а что творили с быком Галушкой - не вспоминай, подружка. А нет бы нам, стервям, о душе подумать..."
   Все к херам - решили тетки построить храм. Храм строить начали - сначала орган расхерачили. Орган ломать - не козу ... целовать.
   Чтоб ломать без помехов - позвали чехов. Ввалили им баксов без всяких таксов. Деньги на ето взяли с бюджета.
   Местный архимандрон был весьма удивлён. Откеда у бестий тако благочестье? Взирая на ихи проделки, отводил, однако, гляделки. С паршивой овечки - хоть бы на свечки. А про собор он сам бы не допёр.
   Завместо органа впустили в собор атамана. Ево пацаны нацепили красны штаны, а чтоб не крутить гайки - взяли в руки нагайки. Не сеют, не пашут - нагайками машут.
   Со крестом собирают под мостом. А на мосту собирают без кресту. Орденов полна грудь - некуды харкнуть. Все награды - за рыночны эскапады.
   Старушки пугаются, до мандрона домогаются:
   "Дай, владыко, нам нормальный храм". Архимандрон - к тётям:
   "Здорово живёте! Но для жизни отрадной нужон собор агромадный".
   Полька с Вавкой сели на травку, стали смекать - где денег набрать.
   Собрали бабок - да нет у них бабок. Один старый хрыч принес кирпич, другой - гвоздь недорогой. На том население исчерпало вспоможение. Люди бы и рады, да не плотют им гады...
   Стали тётки искать иные намётки. Но правительстве обвинили их во вредительстве, за анбаром - не дали им даром. Мимо гастронома рванули они до серого дома.
   Встали возле башни да запели страшно:
  "Каммерцель, Каммерцель,
  Дай ментов для дельца"
   Спустили легавых с цепи, а их - только отцепи.
   Побежали менты - жадные рты, стали торговок щипать - да тем нечего дать, а что и дали - менты сами покрали...
   Пошли тетки до сынов и зятьков - жуликов да бандюков. Стали просить денег - хотя бы ein wenig*.
   А те упираются, им это весьма не нравится: "Богомолье - есть опиум для народа, это лишит нас всякого дохода. Все деньги в банке у нас от ханки. А как станут люди молиться - не захочется им обкуриться.
   Впрочем, участвовать в этом мы хочем. Как начнете строительство - устроим Вам деньгопромытельство".
   Мысли молодёжи пробудили в тетках надёжи.
   На программу храмопостроения ободрали всё население. Обкорнали наперёд вспоможенье для сирот.
   Чтобы продолжить тему - загнобили здравохранительну систему. Времена не савецкие - перестали платить детские. Попы толсты да волосаты - на что учителям зарплаты? Пустили методические на библии синодические. Ухлопали на дорогу к храму всю дорожного фонда программу.
   Под етот момент достроили Континент, дармового жилья запустили ... немало, а сколько просто так денег в карманы попало - не перечесть.
   Зато храм в городе есть. Богомольцы - все сплошь комсомольцы.
   У алтаря - вся бывшая Политбюря.
   В первых рядах молящих и наши две тётки немудрящих. Покуда Вавка лоб крестила - Польку слеза пробила.
   Полезла наша богомолица на чудозвонницу - малость пробздеться да кругом оглядеться.Ветер подул - юбки раздул.
   Звон волшебный раздался - архимандрон аж испугался.
   "Услышать таку хреноту - есть великое чудо Маниту. Откель у скромной вдовицы таки звонницы? Коль дело так обстоит - наречем колокол сей - Леонид..."
   Почём тот колокол звонит - финуправление тайну хранит, а чтобы понять по ком - надо не быть дураком.
  Конец
  Глава 2. Прогулка вторая
  или Metodologia Hospiziarum.
  
   Шломо проснулся несколько возбужденный столь долгим созерцанием наложенного на Россию вертикального аппарата и в который раз загрустил о верных своих подругах.
   Кроме них у него, собственно говоря, никого в новой, неизвестной ему России не было. Проверив пару заветных телефончиков, он убедился, что
   Иных уж нет и те далече,
  Что клали ножки мне на плечи..
  и решил целиком предаться исполнению контракта с Димасиком.
   Тем более, что по натуре своей он был мужчиной восточным, и даже - ближневосточным, а потому основу его сексуальной ментальности составляло пассивное ожидание даруемых девами утех, а не их активный поиск.
   Это в корне расходилось с правилами гребли, присущими России. Русский человек принципиально заявит, что идет не "к Машке гребаться", а "Машку гребсти", поскольку это податливое поле - единственная для него возможность утверждения своего либерально - деспотического Я.
   Вчерашняя лекция, в сочетании с сибирской сагой, оставили у него некоторое сомнение в эффективности стратегии 2_Pinцев.
   А что, если вдруг региональные авторитеты само изолируются, создадут собственную феодальную вертикаль и закуклятся в родном гнездышке?
   Но Шломо был уверен, что на каждую региональную шоблу есть у ФигСеБешников свой собственный путь с винтом. Это не замедлил подтвердить и сам 2_Pin.
   На сей раз он подъехал к резиденции на вальяжном членовозе, причем, выскочив сам из передней дверцы, услужливо открыл заднюю для Дяди Миши и Димасика. Забежав несколько вперед них, он шепнул на ухо Шломе:
   "Вы уж похвалите меня, пожалуйста. Я ведь Вам давеча все хорошо рассказал, а то Дядя Миша сердится, плохо, говорит, учил, совсем заигрался".
   "Ну, как Вы тут, Соломон Павлович, удалось Вам уразуметь нашу всеобъеблящую идею?" - немедленно поинтересовался лысый.
   Уловив жалобный взгляд 2_Pinа, Шломо сделал руки по швам и бодро отрапортовал:
   "Так точно! Получил исчерпывающие комментарии! Продолжая охуевать, жду дальнейших указаний, Ваше Степенство!"
   "Вольно!" - строго прервал его Швейковскую буффонаду Казак.
   А Дядя Миша, между тем, продолжал:
   " Взяв этот животворный курс, мы можем теперь расписать весь порядок наследования власти на десятилетия вперед.
   Сначала Володеньку отправим отдыхать, он молодец у нас, а я на хозяйство встану. А там и Димушка подтянется, дорастет. Да нам, впрочем, поровну. Будет жива контора - подберут и лучших и достойных.
   Главное - нас уже не свернуть. Вы это строго уразуметь должны. Это есть главнеющий тезис, который должен быть Вами донесен".
   Шломо давно уразумел серьезность устремлений этой компании.
   Ему, собственно, приходилось уже слышать о подобных намерениях политических деятелей. Правда, это касалось только его кровных родственников в небольшой европейской стране.
   Чтобы так круто взяться за окончательное решение вопроса со своим собственным народом - это и бесноватому в голову не приходило!
   Шломо задумался над историческим парадоксом.
   В сороковых годах прошлого века, именно русский медведь, проснувшись от многолетней спячки, свернул голову фашизму и тем самым предотвратил полное уничтожение иудейского племени.
   Не следовало бы теперь самим евреям с Цахалом своим прийти на помощь бурому мишке, изнемогающему в борьбе с наглою американскою гризлею, украсившей эмблему ФигСеБешников?
   Или сами они справятся, разберутся, кому и по каким законам следует жить в своем отечестве, а там станет легче и остальным народам росийским?
   Но, впрочем, серьезные свои мысли спрятал он при себе, а сам продолжал есть глазами начальство, которое, между тем завело очередную лекцию или, вернее, логично продолжило предыдущую:
   "Благоустроенное жилье важно и для отдыха, и для работы, и для создания нормальной семьи. Нынешние доходы, слава Б-гу, уже не позволяют людям приобретать жилье и улучшать его качество.
   Это гарантирует низкую мобильность населения в поисках подходящей работы, которой они и так не найдут, а заставляет их расслабиться и спокойно, без лишней нервотрепки заканчивать свою бесполезную жизнь в ветхих, аварийных домах и квартирах.
   Новое жилье пока еще могут позволить себе купить лишь люди, считающие, что они имеют высокие доходы.Радикальное увеличение налогов на имущество и стоимости коммунальных услуг позволит им осознать свои заблуждения, быстренько сдать свое жилье за долги крупным домовладельцам и смирненько сидеть в нем, пока зарплата позволяет.
   Принципиальным вопросом являются гарантии права собственности добросовестных приобретателей жилья, которые будут в этих условиях скупать его по дешевке. Такие сделки на рынке жилья должны проходить по максимально быстрым и, что немаловажно, недорогим процедурам. Должники по налогам и коммунальным платежам должны немедленно лишаться всяких прав собственности, без каких - либо скидок на наличие у них детей или престарелых иждивенцев и выселяться в доступное, недорогое социальное жилье - подвалы, хаты и халупы.
   Теперь - о модернизации здравоохранения. Сегодня по важнейшим показателям здоровья Россия еще опережает некоторые африканские страны. Прежде всего, это связано с низкой смертностью в трудоспособном возрасте. Детская смертность - хотя и не сокращается - но всё равно остается в полтора-два раза ниже чем в слаборазвитых странах. Что особенно недопустимо - продолжается еще некоторая рождаемость в подлом сословии.
   Гарантии бесплатной помощи часто носят не декларативный характер. Люди так и не понимают, что могут получить бесплатно только аспирин и клизьму, а за что то серьезное - должны доплачивать.При этом наименее обеспеченные люди должны сознательно отказывать себе в элементарных лекарствах. Их лечение за счет бюджета просто недопустимо. Им необходимо смириться с минимальными требованиями к условиям оказания медпомощи.
  Следующая важная задача - это развитие отечественного образования.
   При огромном количестве дипломированных специалистов у нас сохраняется дефицит квалифицированных кадров, остро необходимых стране - охранников, служанок, гувернанток, личных поваров, лакеев, садовников, землекопов и шоферов.Одна из самых серьезных проблем - это доступность качественного образования для малоимущих. Даже то, что обучение сопровождается дополнительными платежами, сокращены общежития, выдаются маленькие и смешные стипендии, не отбивает у родителей из малообеспеченных семей стремления дать своим детям качественное образование.
   Мы должны прямо сказать этим людям - для счастья Ваших детей им достаточно азбуки, псалтири и устного счета по Магницкому.
   Все остальное даст им бесплатное телевидение. Сейчас всего около 30 миллионов наших граждан имеют доходы ниже прожиточного минимума. Это - недостаточная цифра.
   Очевидно, что следующее поколение, которое должно по крайней мере втрое увеличить это количество, сможет спокойно принять свою участь только в тупости, покорности и религиозном смирении.
   Тогда субъективное восприятие личных проблем будет абсолютно иным и людям этим будет счастье.
   Несколько слов - о бюджетной реформе. Основной ее принцип - переход от управления бюджетными затратами к управлению результатами.
   Вкратце это означает следующее: если в каких - то регионах их руководители будут продолжать препятствовать нашим усилиям по хоспициализации, то пусть делают это на те деньги, которые сумеют найти.
   Тем самым они еще более придушат собственный бизнес, а следовательно - проложат дорогу большому капиталу во все отдаленные уголки нашей необъятной Родины.
   Мы также должны создать эффективную систему использования природных ресурсов. Нам нужны прозрачные, некоррупционные условия доступа к ним, например - с помощью сходов и перетерок.
   Для этого необходимо предотвратить всякую возможность местных властей влиять на использование природных ресурсов.
   А значит, нам необходимо преодолеть наконец рудименты демократического их избрания и перейти к прямому назначения на эти места проверенных и верных нам людей, для чего, уже в ближайшее время, мы предпримем радикальную административную реформу, обосновав ее растущей волной терроризма, над чем сейчас интенсивно работают наши люди.
   Это позволит нам наделить местную власть всеми силовыми полномочиями.
   Вкупе с полным контролем над средствами массовой коммуникации и законодательными структурами, это принесет в регионы мир, тишину и спокойное доживание излишних людских ресурсов до тихого конца.
   Тогда мы сумеем, наконец, очистить нашу бескрайнюю территорию от излишнего населения и требуемой ему уродующей чистоту нашей родной природы громоздкой инфраструктуры.
   Тогда на местах бывшего бесцельного людского скопления прорастет трава и зашумят бескрайние рощи и леса.
   Тогда потекут чистые от продуктов человеческой жизнедеятельности реки и очистится воздух, давая нам возможность для беспрепятственной торговли свободными лимитами Киотских выделений.
   И тут мы приступим к исполнению своей основной задачи.
   Это развитие транспортной инфраструктуры.
   Сегодня изношенность и низкая плотность дорожной сети, нефтепроводов, газотранспортной системы и инфраструктуры электроэнергетики накладывают серьезные ограничения на развитие всей российской экономики, препятствует интенсивной продаже наших ресурсов за рубеж, использованию наших территорий для транзитных перевозок и туризма.
   Предприятия Китая, Кореи и Японии не могут нормально функционировать, если нельзя быстро и недорого доставлять товары в Америку и Европу.
   Неразвитая дорожная и портовая инфраструктура уже сейчас стала тормозом для экспорта, поскольку не в состоянии справиться с возрастающим объемом грузов
   Вместе с тем, современная, хорошо развитая транспортная инфраструктура способна превратить географические особенности России в её конкурентное преимущество. Что нужно для этого сделать?
   Прежде всего - объединить экономические центры страны под единой экономической крышей, предоставить беспрепятственный выход нашим хозяйствующим субъектам на региональные и международные рынки и одновременно - обеспечить предоставление услуг мирового уровня иностранным корпорациям.
   Для России важна модернизация дорог - не только соединяющих основные экономические центры страны, но и имеющих транзитное значение. Опорную сеть дорог надо последовательно ориентировать на интеграцию в общеевропейскую дорожную сеть и - через Транссибирский коридор - связать ее с дорожной сетью Дальневосточного региона.
   Пора бы задуматься и о мосте, который, наконец соединит Чукотку с Америкой и позволит нам перехватить рынок трансатлантических перевозок. Такие проекты позволят обеспечить межрегиональные и транзитные потоки на основных направлениях международных перевозок. И что немаловажно - развивать территории, прилегающие к соответствующим магистралям.
   Там нужно создавать показательные деревни из колоритных, крепких россиян, снабжающих транзитных водителей и пассажиров продуктами своего труда, развлекающими их народным искусством, плодами ремесел и и секс - услугами, обеспечивая дополнительный приток в общак наличных баксов.
   И последнее.
   Мы давно говорим о платных дорогах. Полагаю, нам надо начать реализацию таких проектов по основным магистралям. Уже в самое ближайшее время Правительство должно определить их перечень, чтобы всякая шелупонь не моталась со своими никому не нужными грузами куда попало.
   Преемственность стратегического курса, продолжение преобразований - уже проверенных практикой последних четырех лет - является основой нашего дальнейшего стабильного развития.
   При этом единственным источником и носителем власти в Российской Федерации является наш коллектив.
   И только братва - через институты демократического государства и гражданского общества - вправе и в состоянии гарантировать незыблемость нравственных и политических основ развития страны на многие годы вперед в соответствии с принятым курсом".
   "Но ведь на это же сколько времени потребуется?" - вопросил окончательно уразумевший всю хохуенность идеи Шломо.
   "Во - первых, торопиться нам некуда, а во - вторых, социальная катастрофа имеет, знаете ли, свойство развиваться по гиперболе, в геометрической, так сказать, прогрессии.
   Поэтому, уже лет через 5 - 6 процесс невозможно будет остановить и мы сможем, впервые за последние 600 лет со времени возникновения опричнины, вздохнуть свободно.
   Природа, знаете ли, сама довершит остальной. Помните, как там было у Маугли?"
   Тут только осознал Шломо, что имеет гадкий дядька сходство не с добродушным слоненком Думою, а с охеревшим при воспоминаниях о кровавых полях Хайдарампура слоном Хатхи, ломающим броневым лбом жалкие глинобитные постройки только было устроившихся жить пейзан.
   А следом за ним прут не менее упертые детки, прокладывая длинный кровавый след по некогда цветущим полям ради великой идеи порядка.
   И спит старый охотник Балдео, хлебнув первача, ослабела и дрожит его прежде верная рука и некому, кажется, загнать меткую пулю в налитой кровью глаз...
   "Впрочем, давайте прощаться".
   Дядя Миша вручил Шломе в руки весомый чек, предусмотренный контрактом и,строго погрозив пальцем, оповестил его о назначенной на завтра пресс - конференции, где онный чек и должен был быть отработан.
   Затем он вальяжно проследовал в членовоз. Следом, страхуемый Димасиком, озорно пропрыгал 2_Pin, довольный успешным выступлением, помахал Шломе лапкой и скрылся за бронированной дверкой. Клаксон сыграл:"Нам бы, нам бы, нам бы всем - в Давос"и теплая компания скрылась из вида.
   Шломо, даже и не став ужинать, а только пожевав задумчиво заначенную по общепитской привычке жопку от краковской колбаски, устало провалился в сон.
  Интерлюдия:
  Третий сон
  Соломона Павловича.
   Видимо, в качестве укора за небрежение физическими упражнениями, Шломо увидел себя в уголке пропахшей потом подвальной качалки.
   Помимо него упражнялись еще четверо. Это были, во - первых, два практически одинаковых лысых пацана с простодушными веснушками, курносыми носами и неуклюжими еще длинными членами, украшенными несуразно крупными сочленениями.
   На этих периферийных отростках, впрочем, уже наросла изрядная горка мышц, ныне усердно шевелившаяся в процессе монотонной подкачки.
   В отличие от раздражавших Шлому педдлеров, пидеров и хакеров, в их глазах имелся проблеск непосредственного интереса к жизни.
   По щекам, еще не тронутым бритвой, пивом и наркотой, пробегал давно забытый румянец, свойственный вскормленным натуральным продуктом деревенским пацанам семидесятых.
   Качок средних лет был не лыс, но коротко и аккуратно стрижен, имел на своем теле несколько аквамариновых картинок, с одноглавой, впрочем, церковкой между ними. Лицо его выдавало явное душевное здоровье и безмятежный покой нервной системы.
   Тихая улыбка, сопровождавшая особо тяжкие моменты подкачки, говорила о привычке к простым плотским удовольствиям.
   Небогатая спортивная экипировка вышеописанных энтузиастов говорила об их независимости как от спортивно - бандитских групп, так и от приносимых участием в них денег.
   Четвертый был ветераном движения. Его украшала такая же олимпийка, как и промелькнувшего в первом сне кузнеца, однако, по состоянию своему и цвету она была значительно привлекательнее. Видимо, не раз выдавалась ему такая форма, да и качеством она была повыше ширпотребовской. Короче, буквы "СССР" четвертый качок носил по праву.
   Пожилой занимался скорее для здоровья, намахивая на роликовой дорожке ежедневные километры и ухитрялся, нисколько даже не запыхавшись, читать вслух из закрепленной перед ним на пюпитре брошюры:
   "В помещении, состоящем из двух полутемных комнат, живет рабочая семья. Младшему, скажем, три года. Это как раз тот возраст, когда первые впечатления воспринимаются очень остро. У даровитых людей, воспоминания об этих годах живы до самой старости. Эти люди не просто живут вместе, а они давят друг друга.
   Дети еще кое-как переносят эту обстановку; они тоже спорят и дерутся в этой обстановке очень часто, но быстро забывают эти ссоры. Когда же ссорятся и спорят старшие, когда это происходит изо дня в день, когда это принимает самые отвратительные формы, тогда эти тяжкие методы наглядного обучения неизбежно сказываются и на детях.
   Ну, а когда взаимная грызня между отцом и матерью доходит до того, что отец в пьяном состоянии грубо обращается с матерью или даже бьет ее, тогда люди, не жившие в такой обстановке, не могут даже представить себе, к каким все это приводит последствиям. Уже шестилетний ребенок в этой обстановке узнает вещи, которые и взрослому могут внушить только ужас.
   Морально отравленный, физически недоразвитый, зачастую вшивый такой молодой гражданин отправляется в школу. Кое-как он научается читать и писать, но это - все. Отец и мать в присутствии детей ругают учителя и школу в таких выражениях, которые и передать нельзя.
   Все, что приходится несчастным детям слышать в такой обстановке, отнюдь не внушает им уважения к окружающему миру. Ни одного доброго слова не услышат они здесь о человечестве вообще.
   Все учреждения, все власти здесь подвергаются только самой жесткой и грубой критике, - начиная от учителя и кончая главой государства. Родители ругают всех и вся - религию и мораль, государство и общество - и все это зачастую в самой грязной форме.
   Когда такой паренек достиг 14 лет и кончил школу, то большею частью бывает трудно уже решить, что в нем преобладает: невероятная глупость, ибо ничему серьезному он научиться в школе не мог, или грубость, часто связанная с такой безнравственностью уже в этом возрасте, что волосы становятся дыбом.
   У него уже сейчас нет ничего святого. Ничего великого в жизни он не видел, и он заранее знает, что в дальнейшем все пойдет еще хуже в той жизни, в которую он сейчас вступает.
   Трехлетний ребенок превратился в 15-летнего подростка. Авторитетов для него нет никаких. Ничего кроме нищеты и грязи этот молодой человек не видел, ничего такого, что могло бы ему внушить энтузиазм и стремление к более высокому.
   Но теперь ему еще придется пройти через более суровую школу жизни. Теперь для него начинаются те самые мучения, через которые прошел его отец. Он шляется весь день, где попало. Поздно ночью он возвращается домой. Он разражается потоками грубейших ругательств.
   Наконец подвернулся "счастливый" случай, и он попал в тюрьму для малолетних, где его "образование" получит полировку.
   Литература могла бы помочь ему хоть немного.
   Но поскольку официальная литература касается экономических тем, она оперирует неправильными утверждениями и столь же неправильными доказательствами; поскольку же дело идет о политических целях, она просто лжива насквозь.
   Наибольшая часть его политического воспитания, которое в этом случае очень хорошо обозначается словом пропаганда, падает на прессу.
   В первую очередь именно она ведет эту "просветительную" работу. Она в этом смысле представляет собою как бы школу для взрослых.
   В течение всего каких-нибудь нескольких дней печать ухитряется из какого-нибудь смешного пустяка сделать величайшее государственное дело.
   И наоборот, в такой же короткий срок она умеет заставить забыть, прямо как бы выкрасть из памяти массы такие проблемы, которые для массы, казалось бы, имеют важнейшее жизненное значение.
   Прессе удавалось в течение каких-нибудь нескольких недель вытащить на свет божий никому неизвестные детали, имена, каким-то волшебством заставить широкие массы связать с этими именами невероятные надежды, словом, создать этим именам такую популярность, которая никогда и не снилась людям действительно крупным.
   Имена, которые всего какой-нибудь месяц назад еще никто и не знал или знал только понаслышке, получали громадную известность.
   В то же время старые испытанные деятели разных областей государственной и общественной жизни как бы совершенно умирали для общественного мнения или их засыпали таким количеством гнуснейших клевет, что имена их в кратчайший срок становились символом неслыханной низости и мошенничества.
   Для этих разбойников печати нет ничего такого, что не годилось бы как средство к его грязной цели.
   Именно эти негодяи более чем на две трети фабрикуют так называемое "общественное мнение".
   Из этой именно грязной пены потом выходит парламентская Афродита.
   В парламентах находятся не "головы", а только люди крайне ограниченные, с раздутыми претензиями дилетантов, умственный суррогат худшего сорта.
   Только этим и можно объяснить то неслыханное легкомыслие, с которым эти господа зачастую рассуждают (и разрешают) о проблемах, которые заставили бы очень и очень призадуматься даже самые крупные умы
   Мероприятия величайшей важности, имеющие гигантское значение для всего будущего государства и нации, разрешаются господами парламентариями с такой легкостью, как будто дело идет не о судьбах целой расы, а о партии в домино.
   Идеалом современного демократического парламентаризма является не собрание мудрецов, а толпа идейно зависимых нулей, руководить которыми в определенном направлении будет тем легче, чем более ограниченными являются эти людишки.
   Только на таких путях ныне делается так называемая партийная политика - в самом худом смысле этого слова.
   И только благодаря этому стало возможным, что действительный дирижер всегда осторожно прячется за кулисами и никогда не может быть привлечен к личной ответственности.
   Так и получается, что за самые вредные для нации решения ныне отвечает не негодяй, в действительности навязавший это решение, а целая фракция.
   Пока есть люди с недостаточным социальным пониманием или тем более с плохо развитым чувством справедливости и права, задача заключается в том, чтобы защищать интересы общества против жадности и неразумия отдельных лиц.
   Сохранить верность и веру в народе есть такой же интерес нации, как сохранить здоровый народ.
   И то и другое подтачивается теми кто не чувствуют себя членами всего общественного организма,чья гнусная жадность и беспощадность порождают глубокий вред для будущего.
   Пусть не говорят нам, что каждый отдельный рабочий имеет полное право сделать надлежащие выводы из той действительной или мнимой несправедливости, которую ему причиняют, т. е. покинуть данного предпринимателя и уйти, проголосовать на выборах за другую политическую партию.
   Нет! Это ерунда.
   Это только попытка отклонить внимание от важного вопроса. Одно из двух: или устранение плохих антиобщественных условий лежит в интересах нации или нет.
   Если да, то бороться против этого зла надо теми средствами, которые обещают успех.
   Здесь дело идет не о победе высшего права. Если бы обе стороны стояли на одной точке зрения, то не было бы и самого спора.
   Здесь дело идет о вопросе большей силы.
   Если бы это было не так, если бы с обеих сторон было в наличии чувство справедливости, спор был бы разрешен честным образом или точнее он бы и вообще не возник.
   Тогда меч начинает играть роль плуга, тогда кровавые слезы войны оросят землю, которая должна обеспечить хлеб насущный будущим поколениям". "А нам тренер говорил" - вступил лысый юноша, "что сильный человек должен быть снисходительным.
   И драться сразу нельзя. Нужно сначала постараться объяснить человеку. Он может, поймет".
   "Тем более, что и Карелин с ними, а он - мужик правильный" - добавил близнец.
   Синий, не прекращая жимы, как бы вскользь, заметил, что и не таких гэбуха разводила. Видят, что человек - за порядок, а что за порядок устанавливается - он и не въехал.
   "Да, думаю, эту Олимпиаду он тоже слил" - прокомментировал пожилой.
   "А может и въехал, да ляпнул что-нибудь, недаром его даже с сока убрали. А что касается жалости - так ведь говенную муху все равно давить надо, а то все изгадит. Может в этом и есть жалость".
   " Пацаны, а что там за еврей в углу качается?" - поинтересовался вдруг средневозрастной.
   "Ты откуда, Ходорковский?"
   "Я, знаете - ли, Абрамович" - ответил Шломо.
   "Ша, пацаны, этого не трогать" - отрубил командир.
   "Это - правильный чувак, спорт поддерживает. Да и сам стал исправляться: качается, бороду отрастил по закону, а не то что щетинку пидорскую. Трудись, трудись, жидок - в здоровом теле - здоровый дух!
  Да ты тут пока и побудь, не высовывайся сильно - как бы тебе по ходу не вломили. Нам, брат, без чужих надо между собой разобраться. Пошли, пацаны".
   Качки утерлись и дополнили свой небогатый гардероб бейсбольными битами, причем пожилой похвалил американцев за хорошую придумку - не в пример удобнее кола или дрыны.
   Компания не торопясь двинулась к дверям.
   Тут, впрочем, штанга сорвалась с Шломиных рук и сильно придавила его шерстистую грудь, от чего он проснулся, судорожно хватая ртом воздух.
  Глава 3 И последняя, или Talk Show.
  
   Виновником нечаянного Шломиного удушья оказалась отнюдь не штанга, а пресловутая жопка от "краковской", задумчиво зажеванная перед сном. Шломо почувствовал себя неожиданно вспотевшим, как будто и впрямь он изрядно подкачался в душном подвале.
   Поэтому он сходу ринулся в душ. Кипение пенных струй несколько оживило его изрядно поникший после 2_Pinских откровений дух.
   Что редко с ним бывало - в первую очередь потому, что, будь здесь посторонние, его сразу же побили бы, - он распелся соловьем и уже не мог остановить поток лезших в его голову любимых песен. Да и не хотел, так как считал необходимым размяться перед предстоящим всенародным выступлением.
   Первым в его репертуаре всегда стоял "Марш энтузиастов", который, по его версии начинался словами:
  "Вздымая ввысь свой агрегат послушный..."
  Бодрому энтузиасту как бы лирично отвечала верная полевая подруга:
  "Лучше друга себе не найду я,
  Мы геологи оба с тобой,
  Без твоего большого и толстого дуя,
  Нету жизни мне, мой дорогой!"
   Затем эта история кончалась грустнейшим завоем о шахте угольной, где предмет, составивший тему двух предыдущих джеремиад, был найден отрубленным. Там же, по ужасному стечению обстоятельств найден был
  "И топор зазубренный, чем рубили дуй*!"
   Тема послушного до сих пор агрегата была на этом исчерпана. Горячий душ возбудил в Шломе патриотические струны и
  "...пошел, командою взметен,
  По родной земле ближневосточной,
  Броневой еврейский батальон", поскольку
  "В эту ночь решили Мордехаи,
  Перейти границу у реки".
   Когда же горячие струи сменились холодными, заговорила русская половина Шломиной души и, будто размышляя о холодных просторах России, бойко продекламировал он из Пушкина:
  "Власы пушистые взрывая,
  Летит сосиска пожилая".
   Продолжая русские темы, спел Шломо и старинную песню мексиканских археологов, радовавшихся тому, что в районе вулкана Попокатепетль
  "Кал инка, кал инка, кал инка нашли,
  В исторический музей его немедленно снесли..."
   А уже расчесывая свои поредевшие власы и растираясь полотенцем, чувствуя себя полностью готовым к бою ( а, впрочем, даже может быть и к гёлу), запел наш новоиспеченный телезвездец старинную песню еврейских партизан.
   Представляя себя готовым к походу, уже отринувшим от себя все домашние заботы эдаким Маккавеем, готовым выйти навстречу ветрам Иудейского нагорья, он запел, махая рукой своей воображаемой носатой подруге жизни: "Шнобелла чао, белла чао, белла чао, чао, чао.." и, освеженный, покинул душ.
   Однако, при мысли о предстоящем выступлении по дурацкому ящику, весь его боевой настрой как ветром сдуло.
   Представляя, как его полное лицо раскраснеется и употеет под светом прожекторов, он расстроился. Хоть бы пейсы отрастил, плавая по Волге, балбес. Кто знал, что его выставят в этом придурошном Talk Show.
   Ну дал бы статейку в газету, пару интервью, пообещал бы книжку написать, а там и наплевал на обещанное.
   Впрочем, они ведь на этом уже не раз прокалывались. Так что решили потребовать "в живую", если можно так выразиться.
   Шломо сожалел, что по природной жадности и бздиловатости не послал обоих ФигСеБешников на хер еще в Иерусалиме.
   Ну выперли бы его из кабака - нашел бы другую работу, в бедуины бы, на худой конец, устроился. Хотя, кто поверит в такого жирного бедуина?
   И вот теперь - расплата.
   Кроме предстоящей телебрехни его беспокоил еще и симптом Фрекен Бок. Нужно было надеть все новенькое, ладненькое, сменить стельки, шнурки и прочую фигню. Шломо должен был чувствовать себя совершенно уверенным в собственной безупречности.
   Поэтому он начал энергично рыться в шкафу и примерять все имеющиеся в наличии бебехи.
   Наконец он остановился на широкополой шляпе системы "панама", свободных "бермудях", скрывающих весь колено - жопный и часть голеностопного сустава и евроарабской белой рубашечке с воротником "стоечка".
   Ноги он упаковал в раздутые кроссовки, чтобы касаться повыше, а волосню на ногах прикрыл белыми носочками, усеянными синими звездами Давида.
   Глаза его скрыли очки - хамелеоны, так что он мог не бояться, что спонтанные вазомоторы выдадут его страшное нежелание участвовать в шоу и глубокое отвращение к самой его теме - "Роль взадрепатриации в реализации стратегии хосписа".
   До прибытия членовоза, который должен был отвезти Шлому в Досталкино на киностудию, оставалось еще полтора часа.
   Этого ему хватило, чтобы сделать обширные помётки в своей новой рукописи - "История живой и конной писи", навеянные образом каменного быка с ВДНХ и медведя с Манежной.
   В Досталкино подготовка к эфиру была в разгаре.Вел шоу старейший взадрепатриант, корифей российского телевидения В.П. Изднер, известный по своей мастурбационно - онанистической программе "Вымена".
   Единственный он, впрочем, сохранил на всем телевидении прямой эфир, по принципу:
   "Лучше В.П. Изднер, чем никого", сформулированному другим еще Владимиром Владимировичем.
   За круглым столом собрались и другие известные онанолитики и политолухи.
   Справа от В.П. Изднера грозно сидел Петр Иванович Доренко в мотоциклетном шлеме, прославивший, в свое время, подвиги Ленки и Машки.
   Напротив огромного зеркала сидел звездец второго канала - Зиновий Александрович Лупа, чьей загадочной фамилии вполне соответствовали многодиоптрические очки, прикрывавшие невеликий остаток чистого места на его мохнатом личике.
   Присутствовал и более современный взадрепатриант Шавик Смустер, неожиданно променявший футбольные страсти на сантехническую "Свободу слива", с которой и просочился в политотстойник, но был извлечен оттуда для демонстрации свободному миру.
   Для обеспечения полного плюнтаризма был даже приглашен временно отстраненный от анализма Сергей Иванович Килёв.
   В качестве несвежих голов на передаче присутствовали Зиновий Югович Анов, Борис Абрамович Урин и председатель конгресса этрусских общин Роман Оганесович Ozzin, коего была более известна глюкавая мультяшная сестричка.
   В.П. Изднер тактично начал передачу:
   "Итак, мы собрались сегодня, чтобы совместно понять - нужны ли нашему, измученному эмиграцией с одной стороны и незаконной миграцией - с другой, так называемые взадрепатрианты. По своему опыту знаю, что просто необходимы. Местный человеческий материал не сможет самостоятельно выполнить важнейшей задачи по хоспициализации - замутить новые институты гражданского общества для наглядной демонстрации их Западу".
   Тему подхватил З.А. Лупа: " Несомненно именно новые взадрепатрианты смогут возглавить Академию Порнографических наук, Институт проблем менталитета - а то с ментами - одни проблемы. Давно также созрела необходимость открыть Лицей художественного свиста для подготовки теле ведущих.
   Именно эти недоброкачественные новообразования, вместе с "Единственной" партией, смогут по рукам и ногам связать наше либерально - загнивающее общество и создать эдакую пованивающую атмосферу демократического процесса".
   На молчаливый вопрос В.П. Изднера, Шломо уклончиво ответил в том смысле, что на фоне хохуенных преобразований, обещающих уже к 2007 году довести доход на каждую живую и полумертвую душу аж до 65 баксов, общество, действительно, несколько зажирело, убавилась политическая и сексуальная активность граждан.
   Люди твердо уверились в завтрашнем дне и всей душой восприняли основополагающую идею Horse_Pissa, что лучше - ужасный конец, чем ужас без конца.
   Скоро уже будет и не сыскать для развития демократии и самих избирателей, потому что они - кто от слабости, а кто - от отсутствия денег на проезд, не смогут добираться до избирательных участков. Через это может сойти на нет весь демократический процесс, если не возбудят его, эдакими живчиками, лучшие импортные кадры.
   "Вот, например, Шавик - с таким именем - и не на "Свободе". Такое шоу замутил - все, кто не в Думе, - те в его "Барнуме". Потрепались и разошлись. Полная демократия",
   Шавик хотел вяло возразить, что и это шоу уже прихлопнули и он снова хотел бы в футбол. Но тут его перебили Б.Аб. Урин и Р.Ог. Ozzin, наперебой объясняя, что, что неплохо бы было заняться взадрепатриацией непосредственно русских. А то вскоре большая часть их будет уже за границею.
   Но этот несвоевременный пассаж быстро отпарировал З.А. Лупа.
   Он предположил, что в рамках хохуенной программы, лучший российский интеллектуальный потенциал необходимо сохранять именно в тепличных закордонных условиях.А вот местный импотенциал, мешающий России двигаться вперед семимильными шагами, нужно быстро и безболезненно отхосписить.
   "Да" - поддержал Шломо, "буквально весь этот несознательный импотенциал висит у матушки - России на ногах и не дает ей раздвинуть их как следует, чтобы, значит, греб кто попало во все дыры. И в этом З.А. Лупа, несомненно, прав".
   Тут и П.И. Доренко и С.И.Килев наперебой заговорили о той положительной финансовой составляющей, которую взадрепатрианты внесут в проведение хосписиалистического курса, как они, на собственные конвертируемые, закрутят на глазах пассивно околевающего населения калейдоскоп политических игр, как свежо и демократично станет выглядеть страна в глазах мирового сообщества.
   В особенности теперь, когда избиратель уже не должен думать о личности избираемого, а только отмечать галочкой гризлю.
   Впрочем, Р.Ог. Ozzin и Б.Аб. Урин тут же вструмили дежурную фразу об исторической вине потенциальных взадрепатриантов перед российским народом, о том, что народ отощал и скоро некого будет и за пузень помацать, глядя, при этом, плотоядно на Шлому.
   И снова убоялся Шломо. Подумалось ему, и весь этот хоспис - тоже фуфло, которое ему затолкали, чтобы заморочить голову бисексуальному миру. А в действительности, сокрыт за всей этой чепухой великий с говор богатых пидоров, широко раскинувших по миру бесплодные деньги свои. Зря что - ли думаки, не заботясь проблемами мира сего, половину годовых заседаний потратили, чтобы разрешить нахратить российских пацанов уже с 14 лет, а вторую половину - на то, чтобы разрешить пидерские браки.
   И воззвал к Шломе Б-г Израиля и строго повелел ему немедленно драть отсюда, от нежных целовальничков и мохнатых рыльцев.
   "Все равно петухи эти тебя с бабками живого не отпустят", - завершил он свое напутствие и вновь умолк.
   Чтобы быстрее смыться, Шломо понес такое, чего дяде Мише с Димасиком и во сне не снилось. Вышед на середину зала, он вывалил:
   "Всецело признаю полную ответственность взадрепатриантов перед Россией, поскольку они должны были спокойно сидеть под бдительным ФигСеБешным оком на шарашках и мантулить на благо гэбухи страха ради иудейска, вместо чтобы распиндяйствовать в своих Ершалаимах.
   Тем самым нанесли они России тяжелейший экономический урон и должны его, суки, полностью возместить"
   Шломо вынул свой жирный чек и показал его на камеру. "Эту нескромную сумму я, в заключении, то есть, поймите правильно, я, как бы в окончание своей миссии в России, вношу на правое дело взадрепатриации и всеобщей репарации от имени тех, кто вовремя смылся.
   Те же, кто находятся именно в заключении, пусть тоже поймут, что они - не якуты, государство за них отдуваться не будет, и последуют моему примеру.
   На эти деньги я прошу учредить "Международную Организацию Контрэмигрирования Нацменьшинств, Уехавших Туда или, сокращенно, МОКНУТ, которая, наперебой с СОХНУТ и начнут таскать их то с моста, то под мост, как пресловутую ворону".
   В.П. Изднер первым зааплодировал и сразу же внес посильное вспомоществование, благо у него было. З.А. Лупа и П.И. Доренко ликовали.
   Б.Аб. Урин и Р.Ог. Ozzin захлебывались слюной.
   Не радовался лишь Шавик, да с него, впрочем, никто ничего и не требовал.
   Купаясь в бликах вспышек, детской колясочкой Шломо прокатился по Одесской лестнице телецентра и, к своей глубокой радости, бухнулся в объятия Ленки и Машки.
   Мощная эрекция вздыбила его широкие бермуди, а нимфы подхватили его под руки и приговаривая - "Скорее, скорее, - на кораблик и баиньки", потащили Шлому к ободранной Жиге без номеров.
   Этот рыдван, представлявший собой обычный ФигСеБешный оперативный автомобиль с мощнейшим движком, птицей понес воссоединившуюся троицу по направлению к Речному вокзалу.
   Отходивший от стресса Шломо уснул, положив голову на левую Ленкину грудь и сон его был ясен и прост.
   Здесь, собственно, мы и покинем наших героев. Не будем мы в подробностях описывать то, как на кораблике была устроена вечеринка с народными и бальными танцами, как "зажигал" надравшийся Шломо, распевая:
  "I"m coming up, coming up,
  So you"d better have your buttocks parted"
  как, собственно, и баиньки отправились они и уснули под утро в полном изнеможении.
   Не будем мы распространяться и о том, как, возвращаясь к Волжскому устью, пролетели они вновь державную резиденцию Трехъяйцева и видели странную кавалькаду, возглавляемую самим сэром Саратовским. Последний крупными скачками удирал на двугорбом верблюде от взвода прокуроров на самокатах.
   Лишь упомянем мы о том, как вышли они вдруг в Каспийское море, потому что по ФигСеБешному сценарию и не должен был Шломо доплыть до Хайфы. Запланировано было публичное потопление его судна вахабитами в районе Махачкалы и начало, по этому поводу, третьей чеченской компании вкупе с отменой региональных выборов.
   Лишь как некий исторический курьез мы вкратце отметим то, как верные Ленка и Машка, знавшие о коварном замысле гэбухи и назначенные привести его в исполнение, дезертировали.
   На связке надутых гелием гондонов, входивших в их боекомплект, вывезли они выкрашенного хной Шлому в Персию, выдав себя за гаремных красавиц. Умолчим мы и о том, как верные друзья пробрались в самую Папуасию, где и живут теперь, загримировавшись по местному обычаю.
   Но мы не можем не рассказать Вам, что когда плот с изможденными путешественниками ткнулся в папуасский берег, первое, что увидел наш беглый иудей открыв освеженные сном глаза была маленькая свинка с раздвоенными копытцами, бодро жевавшая травку. Так сбылась вековая мечта Шломы и удивительное пророчество его матушки.
   Устроившись в немудреной хижине с двумя подругами, он настрогал кучерявых деток и развел такое неимоверное количество кашерных свинок, что с берегов Нила и из Аравийских песков прилетали к нему богатые единомышленники, чтобы, произнеся заветный пароль "Хазир кашер?" услышать заветный отзыв "Воистину кашер!" и обменять изрядную пачечку гринов на заветное животное.
   Скажем лишь о том, как в почтении замолкали деликатные папуасы, когда их товарищ Шломо бен Шаул один раз в неделю при первой вечерней звезде, напяливал на свою плешь маленькую травяную шапочку.
   Затем, оборотившись на северо - восток, он складывал свои руки на здоровенную тыкву, прикрывавшую его перископус, и так сиживал, раскачиваясь, в окружении двух своих верных жен и многочисленного кудрявого потомства.
   Собственно, именно в такой тыкве, мы и получили посылку с этой злопыхательской повестушкой, которую, единственно и решились предать печати, чтобы показать всю никчемность ее автора и гнусную извращенность его мышления.
   А лучше мы расскажем четвертый сон, приснившийся Соломону Павловичу на российской земле, увиденный им на левой Ленкиной груди в последние минуты перед прощанием с Москвой.
   Эпилог
  Четвертый сон Соломона Павловича.
   Увидел Шломо большой город Москва как бы сверху. Словно восседал он, подобно Воланду, на терраске под залом диссертаций Ленинки.
   Виделось ему, что, под влиянием неуклонного солнцеворота, движется от Балчуга, уходя на Запад, черная полоса ночи и, догоняя ее, мимо остатков Манежа, пробегают, пришпоренные тониками и наркотой, ее верные дети, стремясь продлить бездельный ночной кайф.
   Впрочем, зачем - то из Боровицких ворот, окруженная кольцом юнкеров, выбежала и устремилась им вослед огромная толпа органов власти.
   Выехал, влекомый пердячим паром, Сибирский Цирюльник, видимо, предназначенный для проложения дорог в Кунцевских чащах.
   От толпы отделилась маленькая группка и устремилась налево по набережной в район Крымского моста.
   В уклонистах Шломо признал 2_Pina, Димасика и Дядю Мишу.
   Вскоре в районе Парка Культуры что - то оглушительно долбануло, сверкнула яркая вспышка и над Москвой пронесся к космическим далям увлекаемый мощной ракетой - носителем, замаскированной ранее пол дрочилу Петра, "Буран", специально, видимо, державшийся там для таких экстренных обстоятельств.
   Где - то приземлиться эта троица и каких еще бед натворят они на планете людей?
   Впрочем, Шломо, послав им последнее "А не пошли бы Вы...", сосредоточился на движении народных масс.
   Теперь уже ясно виден был ему состав догонявшей ночь толпы.
   Впереди, с криками "Хулез -рулез", бежали и катились на роликах и бордах волосатые городские партизаны, круша по дороге витрины и сметая с них появившиеся там прошлой ночью новейшие гаджеты.
   Вослед им неслись амвонные девицы. Их бледные от постоянной подкурки лица, будучи подсвечены загробным мерцанием мобил, приобретали кадаврообразность.
   Пидерская богема, вывалившись из "Манхеттена", смешалась с представителями педеральной власти, думаками и сенбернаторами.
   Их прикрывали толстожопые Баббеты, тряся курдюками и размахивая портфелями, а арьергард замыкал маскированный спецназ, из коего, впрочем, многие снимали с головы черные тряпки и оставались на месте, поджидая подходивший с востока народ.
   С Балчуга, Волхонки, с Таганки и Тверской, пропуская прочь толпу бежавших придурков, стекались под стены Кремля и давешние мужики и занесенные в Красную книгу дедки - лекальщики.
   Вот и знакомые качки подошли степенно и встали в толпе, опершись на импортные биты свои.
   Шли и бабы с ребятишками, ведомые тощим от проса, но крепким духом любви к ближнему деревенским батюшкой.
   Был их пастырь из тех, что последними званы были на свадебный пир церковной иерархии с безбожной властью, да стали первыми в народном пиру.
   Привел и мулла паству свою, объявив джихад тем, кто не платит работнику пока пот не высох, не говорит на себя долг за отобранные и пущенные в бесовский оборот народные деньги, оставляет в небрежении немощных и старых.
   И не было между ними розни, как нет страха перед судным днем у правильно живущего.
   Глядя на этих, приятных его сердцу людей, среди которых он рос, учился и работал, Шломо искренне сожалел, что может быть вновь придется им силой отстаивать право на вольную жизнь на просторах данной им Б-гом Родины.
   Жалел, что не нашлось среди них, как среди индусов, маленького тощего мудреца, сумевшего ненасилием и душевной чистотой свалить Британскую империю.
   Да, впрочем, был такой. Он первым, тонким картавым голосом, всегда вежливый перед озверевшей толпой придурков, провозгласил власть народа.
   Мог бы он стать первым российским президентом и зародить новую небывалую нравственную власть. Да влез по его плечам проспавшийся под мостом уральский боров, разгоняя народ бурбулисами и коржиками.
   Впрочем, власть не забыла его и даже поставили как бы специально обосранный голубями памятник. А он - смешон, железный. Не памятник бы ему, а больше совести во власти, в людях.
   Чтобы, подписывая новый закон, молился человек Б-гу и спрашивал его: "Господи, можно ли сделать так, научи, дай совет. Не погублю ли я душу свою, не обижу ли малых сих, не горе ли мне будет за дела мои?"
   Бесконечно терпелив русский народ, ждет он до последнего, а после - рубит сплеча.
   Почему не хватило у него, как у испанцев, духу выйти на улицу и окоротить безумную власть по призыву чеченских вдов?
   Почему не сказал "Нет" войне, в которой гибнут его собственные дети? В войне, которая растит мстителей до седьмого колена, наливающихся гневом при одном слове "русский"? Хрена ли толку народу в чеченской нефти?
   А когда покрошила гэбуха террористов, сама же и заманив их предварительно в этот зал, а попутно - траванула и своих, десять к одному, снова стерпели.
   А если газовые камеры эти пойдут работать на весь мах, ускоряя умаривание живучей нации?
   Но, в Шломином сне, не дошло до этого. Народ собрался и ждал - что будет впереди. Не решил он еще, каким путем идти, не определил лидеров своих. Не хотелось, чтобы, прогнав ненавистных захребетников, разбежались они по своим делам. Не хотелось, чтобы очередной авантюрист ухватился за рычаги по большому счету ненужной центральной власти в этой благодатной стране.
   Хотелось, чтобы нашли они сейчас, в этот великий момент, достойный способ наставлять эту власть на путь совести - ну хоть джамахирию, что ли.
   Увидав наконец друг - друга, люди, лишенные до сего момента нормального человеческого общения, как - то успокоились, поняли, что живы еще, что не придется им более видеть перед собою бесовских рож.
   И захотелось им сделать вместе что - нибудь доброе и торжественное, чтобы обозначить эту чудесную минуту.
   А тут и вышедший из перехода у Большого оркестр, плюнув на валютные сборы, чтобы поддержать дух момента, грянул "Патриотическую" Глинки.
   И понеслись над Александровским садом звуки чудом родившейся на замысловатый мотив национальной молитвы о счастье, каковая и называется в мире гимном и не заучивается из - под палки, а проистекает от сердца и души:
  
  "Ты прекрасна, милая Отчизна моя,
  Солнце не заходит над тобой.
  В нашем сердце русская святая земля,
  Мы едины общей судьбой.
  
  Пусть невзгоды нас не разлучат,
  Пусть достаток войдет в каждый дом.
  Пусть в веках цветет наш край,
  Свободный, могучий,
  Мирный край, прославленный трудом".
  
  КОНЕЦ.
  Словарь гебраизмов, англицизмов и словоблудий, употребленных в книге.
  А
  Авазутка - слово - чемодан, утка(евр.)утка. В связи с умножением русской диаспоры в Израиле Шломо предложил в супермаркетах обозначать отделы такими сборными русско - еврейскими словами - напр. яйцим(яйца+бейцим), авазутка, котлеты из кур-оф(курица.евр).Предложение было отклонено, так как молоко стали брать бесплатно.(смю халав)
  Амвон - Американская Вонючка, см. Avon.
  Arsch - см. тухес.
  Б
  Басар - мясо, см. также изик фляйш. Теперь не говорите:" пошел на басар", говорите - на рынок.
  Биофак - факультет, где учат факать природу, также - филфак - чувственный ф., истфак - фак восточный и т.д.
  Бейцим - яйца (куриные!)
  Bucherschreiber - писатель.
  Бисхен - см. шниттхен.
  Булавочка - Pin
  В
  Верзоха - см. тухес.
  Вуди Вудпеккер - это не еврей такой, а дятел с милым хохолочком.
  Г
  Гвина - сыр. У всех евреев на фотках скучный вид, потому, что вместо cheese они говорят "гвина"
  Гебраистика - специальная наука про евреев. Ни одна нация не удостоилась такой специальной науки!
  Д
  Думаки - см.талмудисты.
  Друшлять - спать, см. также верзать, берлять и сурлять.
  Дуй - см. луй.
  Думба - добродушный ушастый слоненок, который умел летать.
  Е
  Ебуц - видимо извращенное от ибуд, селянин прочел в газете про набор токарей в Израиль.
  Еin wenig - см. ein bischen.
  Ефиопская мова - хитрые евреи нашли свой язык в Африке, куда его занесла Савская царица.
  E-бическая сила - основа существования Интернет и полового размножения
  Едохель - тоже слово - чемодан (еда + евр. еда),
  З
  Зелененькие - не путать с гринами, в советское время - трехрублевки.
  Заинька - маленький sein, он же - перископус
  И
  Идлэк - он же еврей, яврей, иудей, жид, иегуди, аид - и сколько же имен нам придумано.
  Изик - фляйш - см. басар с черносливом
  Иск-пездиция - свидание.
  К
  Кашер - не жрать что попало, отсюда - каша, вкусная и полезная еда.
  Козьи орешки - см.помётки, также - козьи наки.
  Кольба - сятина - от слова "кальба" - собака. Хотите колбаски?
  Cock - см. луй.
  Л
  Луй - см. дуй.
  М
  Мезер - ножик, см. также Могель.
  Маток - сладкий, отсюда в Российских селах - матаня - любимый, сладенький.
  Мясосек - плохой Шмойхет.
  Машиах - самый долгожданный еврей, которым многие хотят стать.
  Н
  Наум - еврейское имя, отсюда - умный.
  На хер Моне - Хермон - гора в Израиле, где всегда снег, тут Шломо что -то перепутал.
  Ни хуя - ни Yahoo.
  О
  Охальник - обжора, нарушавший пост - см. едохель
  Омск - от "Ом" (узб.) см. пирожок.
  П
  Помётки - см. козьи орешки.
  Перископус - выдвижной прибор, см.также дуй, луй и хуй.
  Пiдсрачник - нежный пинок под тухес, не путать с жестоким пенделем.
  ПМЖ - не путать с ПТЖМ.
  Пирожок - см. иск - пездиция.
  После шабата уже и понедельник - см. шабашить. Хитрые Стругацкие нарочно написали свой роман про евреев - все их сотрудники в субботу вечером начинали трудиться, а в воскресенье - вовсю пахали. Но что они делали в пятницу вечером из текста не ясно.
  А ведь представили в виде прообраза коммунизма!
  Prick - см. дуй.
  ПТЖМ - см. тахтоним
  Per se - собственно, непосредственно, как есть
  Р
  Ра - плохой, в отличие от Тов. - хороший, отсюда - товарищ, а нехороших звали гРАжданин.
  
  С
  Снидать - см. хавать.
  Сябры - кактусы(евр.) или крепкие друзья, белорусский евреизм.
  Сбацаль - пожарь с бацаль (луком), отсюда - сбацать.
  Т
  Танхум Лейбович - Коричневый Крокодил Львович - во, блин, имечко!
  Тухес - см. верзоха, скрыт ПТЖМ.
  Тахтоним - см. ПТЖМ.
  Трындец - муж. От трында - станция на БАМе, также см. пирожок.
  Тапуах адама - земляное яблоко, сиречь - картошка.
  Това - хорошая.
  Талмудисты - умные евреи, размышляющие об как себя правильно вести, отсюда и "муди" и "мудрый" и "дума"
  2_Pick - ни в коем случае нельзя читать по- английски two-pick, а надо читать двачертапик, также и 2_Pin - Двачертапин, а кто читает неправильно - сам пусть и отвечает
  Ф
  Фриштыкать - или фрюштюкен - завтракать, не путать с цюрюкштюкен, также верзать.
  Фаллосок - маленький фаллос, см. заинька.
  ФГУП - непонятное сокращение, присутствующее на вывесках в России, возможно - Фатально Губительное Унитазное Производство
  Фуя - женск. род от фуй, см. дуй, луй.
  Х
  Хава - жизнь. См. также - хавать - есть, чтобы жить, хавчик.
  Хоспис - больница где не лечат, а ласково помогают тихо помереть, даже травку дают.
  Хедер - еврейская ЦПШ
  Халявный - бесплатный, от евр. халав - молоко, которое Б-г обещал евреям в Израиле бесплатно. Коровы там и правда здорово доятся.
  Ш
  Шмойхет - извр. Шойхет, с ним вместе - Резник и Могель - старинные иудейские профессии - кто по мясу, кто по курам, а кто - по херам.
  Шнитхен - см. бисхен.
  Шабашить - в пятницу после первой звезды бросать всякую РАботу.
  Schritten - шаги, не путать со shnittchen.
  
  По вопросам публикации обращайтесь:
  
  
  stop2pin@YAHOO.COM
Оценка: 6.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"