Двадцать пятое декабря 2016. утро католического Рождества
Думаю, буду заносить сюда только значительное, поэтому, когда будет следующая запись - не знаю. Может быть, через год, а, может, и завтра, но то, что она будет, сомнений у меня уже нет.
Карлос был прав.
То есть, я и раньше подозревал, что в его инструкциях, наверное, что-то есть, но ... Карлос был прав, теперь я знаю это точно и каждого кто попробует возразить, просто молча пошлю. Большего внимания они все равно не заслуживают.
Правда не все детали он все же прописал, это сложно. Но теперь я сам могу их добавить.
Итак, первое, - нужно заранее накопить достаточно физических сил, накачивая мышцы на пределе хотя бы несколько месяцев. Прежде всего - мышцы брюшного пресса. Критерий - ломота в мышцах должна быть обязательно и после каждой тренировки. И ощущение полной разваленности тела должно захлестывать, если не позанимался подряд больше двух дней. При этом, как в песне, "движения твои очень скоро станут плавными, походка и жесты свободны и легки". Правда, это не к тому писалось, но важно понимание внутреннего ощущения силы, а не штамповка строчной караочно-ярмарочной привязки.
Второе. Выбор места и времени. Карлосу было проще. Провинциальная тишь, неторопливость и беззаботность сиесты дают куда больше необходимых для такого опыта возможностей. Тем не менее.
Необходимо найти уединенное изолированное помещение с ровной комнатной температурой и с хорошим проветриванием, - что важно!
Дальше. Время. Время полной изоляции нужно спланировать хотя бы дня на три-пять вперед от любого контакта с любыми родными и близкими. То есть, - чтобы вообще в течение времени опыта никого не было рядом. В наших условиях для этого лучше всего подходят новогодние или пасхальные каникулы или отпуск на недельку. Во всех отношениях подойдет зимняя дача, но не будем забывать про ее обязательно-автоматическое отопление! Вставать будет нельзя. Разве что в туалет (поэтому, нужно, чтобы он находился не на улице). Хотя, при правильном подходе и этого потребуется всего-то пару раз в день.
После - отключить все осветительные и разные иные лишние теле- и электро-приборы и, вообще, любые гаждеты, связывающие вас с внешним миром. Закрыть все шторы, чтобы внешний свет, если бы и пробивался, то не был бы виден за закрытыми веками глаз.
Ложе требует отдельного внимания. Лучше всего подойдет пружинный диван или пружинный матрац, - лучше жесткий, наподобие дивана. Именно пружинный, а не параллоновый, латексный или ватный - такие не пропускают воздух, а это важно!
Вместо стандартной простыни лучше использовать грубую льняную или полотняную ткань, ну, или диванный гобелен или старые бабушкины плетеные из лоскутов половики. В крайнем случае, - телогрейки или старое пальто, шинель, в общем, что подвернется на даче из чистого. Главное - никакой синтетики. Карлос, конечно, не упоминал об этом, но у нас так много различий накопилось с тех времен и по сравнению с теми местами. Наверное, там и тогда отсутствие синтетики было само собой разумеющимся, но теперь это требует обязательного уточнения. Укрываться лучше такой же тканью, пусть даже наваленной в несколько слоев, главное, - не перегреться. Ну, и не замерзнуть, конечно. М вентиляция.
И - спать. То есть, непрерывно спать сутки, двое. Конечно, непрерывно спать трое суток, да и даже сутки, конечно, вряд ли получиться, но надо лежать, расслабиться и не открывать глаз. И добиваться от этого состояния абсолютной безмятежности и полной блаженной беззаботности, - добиваться этого хотя бы в перспективе на эти несколько вынутых из обыденности дней. А дальше? Дальше еще надо дожить.
В первые сутки из тела через кожу полезут разные накопленные, и иногда, давно забытые болячки и само тело временами будет разогреваться до жара, выбрасывая из себя лишнее. Здесь, важно только менять время от времени положение на комфортное (от пролежней) и регулировать температуру тела, сдвигая покрывало с ног или с рук или просто делая его тоньше или толще. Много деталей? Но ведь это именно то, чего Карлос не указал в первоисточнике, а без таких мелочей опытным путем далеко не уедешь - жизни не хватит.
Лезущие из груди и живота тянущие или ноющие боли, если правильно накрыть их ладонью, исчезают через три-пять минут, но вот здесь - вопрос только опыта. И на смену им могут полезть новые, пусть в других местах. И их тоже придется неторопливо и спокойно, уверенно гасить, накрывая ладонями. Важно все это время, сутки, вторые, а если понадобится, то и третьи не открывать глаз (кстати, это полезно для глаз) и оставаться все это время максимально расслабленным.
И вот только в конце первых суток, когда тело, наконец, прекращает вспыхивать и ноющие боли будут окончательно погашены, только после того, как на голову будет надета обязательная и немного давящая повязка (о ней Карлосу рассказывал еще его учитель - в качестве повязки идеально подходит флисовая горнолыжная бандана). Вот только после всего этого, приняв правильное положение для сна, ты получишь Шанс.
В объяснениях Карлоса правильное положение означает лежание на правом боку с согнутыми коленями, но мне, почему-то больше нравится лежать на спине вытянувшись. Тут, видимо, каждому свое. Но ведь важен результат?
А результат был.
Пройдя во сне по длинному с лестницами вверх и вниз старому университетскому коридору на маяковке, наполненному идущими по своим делам группами в основном молодых людей, я дошел до комнаты в самом тупике, открыл дверь и убедился, что за ней никого и ничего интересного для меня нет. Какие-то люди повернули головы, поздоровались со мной как со знакомым и продолжили свои разговоры среди заваленных кипами папок и бумаг конторских столов. Справа и слева от тупиковой двери были еще три или четыре более узких дверцы, несколько ободранных, окрашенных наплывами старой желтоватой облупленной краски и со следами от былых гвоздей, но без каких-либо надписей или цифр на них.
По виду, все эти двери напоминали входы в общественные туалеты, обычно располагавшиеся на каждом этаже и недолго думая, я решил воспользоваться ситуацией. А почему бы нет?
Первая слева дверь открыла за собой внутренность архива, битком набитого высокими, под потолок, железными стеллажами и разноцветными папками, заполнявшими полки под завязку. Я не стал дожидаться пока щуплые девочки, копошащиеся на стремянках внутри, обернутся и тут же тихо прикрыл дверь. За второй, - справа оказался какой-то крохотный закуток в пару квадратных метров, пол которого загромоздили мешки с бумажным мусором, наверное, все из того же архива напротив. Третья ...
Вот за третьей был туалет. Вернее, то, что возникает в нем в первую же неделю после начала любого учрежденческого ремонта и остается так на долгие месяцы или годы. Почему учрежденческого, а не офисного? Да потому что любой современный офисный ремонт должен закончиться в установленные планом сроки и помещение на время его проведения наполняется пластиковыми белыми ведрами с фирменной краской, пластиковыми белыми дверями и белыми мешками с фирменным цементом, шпаклевкой или плиточным клеем, а учрежденческий ... Ни один советский учрежденческий ремонт, также как и ни одна советская стройка не заканчивались и не заканчиваются никогда. Этот процесс можно только прекратить. При этом помещение громится мгновенно и навеки наполняется строительным мусором. Мусором. Чем угодно, только не приспособлениями для строительства. В крайнем случае, в середине него возникает заляпанная старой краской древняя, деревянная много раз треснувшая и так же много раз сбитая огромными гвоздями стремянка, да в дальнем углу будет заботливо сложена ровными рядами кем-то аккуратно сколотая для собственной дачи старая голубенькая плитка. И на этом все. Остальной хлам квартирует здесь - по усмотрению как бы работающих здесь и вечно занятых чем-то другим рабочих и в зависимости от лени сотрудников соседних кабинетов, сваливающих сюда со временем все им самим в их кабинете не нужное.
Так что ремонт за третьей дверью был типично учрежденческим. Старые, покрашенные много раз поверх ржавчины, водопроводные трубы вдоль стен обозначали места бывших источников воды. Каких именно, я не задумывался, да и зачем? И точки, к которым раньше крепились чугунные сливные бачки. Один из таких бачков так и остался сиротливо висеть на своем месте, несгибаемо бодрясь и гордясь своим высоким положением на стене и опираясь только на свою моральную стойкость. А может быть, он оказался просто слишком близок к единственному в этом помещении источнику света? К высокому, узкому, деревянному, с полопавшимися и замазанными белой краской стеклами окну?
На месте остальных бывших когда-то кабинок, от сантехники не осталось и следа - только груды развороченного и давно пыльного бетона. Да еще какие-то старые неуклюжие "мебельные сооружения" в разных углах помещения, напоминавшие солдатско-офисные тумбочки, были привалены сверху серым картонно-бумажным хламом.
Я шагнул внутрь и тут потянувший вдруг из открытого окна сильный поток воздуха едва не хлопнул открытой мной дверью. Я лишь успел прихватить ее кончиками пальцев, ее лишенный дверной ручки край и только тогда уже позволил длинной, висящей на этой двери белой тряпке окончательно приглушить звук смягченного удара. Дверь закрылась и мне почему-то это показалось важным. Почему? В голове проскочила мысль: "Так никто не помешает".
Почему не помешает? Чему тут можно было помешать? Это помещение, столь типично-знакомое по моим прежним, вот уже почти год сопровождавшим меня каждую ночь снам, именно после закрытия двери, почему-то вдруг даже развеселило меня. Наверное, это произошло от узнавания всей этой разрухи. И я знал, что это сон.
Вот и вспомнилось - "Я - во сне".
И тут же - "А что если попробовать увидеть руки?" Карлос всегда уделял этому моменту особенное внимание и я тут же вытянул свои руки вперед, почти выбросил их и вдруг легко увидел их целиком, в белых рукавах рубашки, во всю их длину. Поразительно! Это было не так как год назад - тогда руки мелькнули на короткий миг расплывчато и я успел увидеть только свои кисти, ... А тут - целиком!
Озорство захлестнуло волной и тут же вдруг возникло - "А что, если - "видеть"?"
Левая рука, мгновенно выброшенная вперед, уперлась указательным пальцем в первый же попавшийся предмет, это оказался старый латунный кран на конце длинной, тянущейся вдоль стены водопроводной трубы и я весело выкрикнул:
- Видеть!
Кран "напрягся", будто внутри него вспыхнул мощный электрический заряд и он тут же "опал", не изменив при этом ни своего размера, ни формы, но лишь контрастно потемнев, будто обуглившись изнутри.
- Видеть! - и палец уперся сразу, без промедления, указав на соседнюю трубу. Та тоже также вдруг "напряглась" и точно также "погасла", обозначившись черным контрастом по контуру, и выделившись этим на фоне окружающей пыльной затерянности.
- Видеть! Видеть! Видеть! Видеть! - предметы по очереди, один за одним, тумбочка, пачка картона на ней, ржавый бачок высоко на стене, бетонная глыба на полу, все как один "напрягались внутренней электрической вспышкой и сразу же "опадали", темнея внутри и чернея по контуру.
Тут мое внимание привлек горящий очаг посреди помещения и одновременно с быстрой серией таких удачных опытов мысль родилась "Надо искать что-то странное"! эти два действия фактора - вид и побуждение сразу совместилась с необычным "набором предметов" в центре комнаты. Странный очаг представлял собой большой, литров на десять, яйцеобразный древний котел на тонких, как бы арматурных ножках. Закрытый обычной ободранной крышкой, он спокойно себе кипел, нагреваемый компактным, но сильным дровяным костерком, расположившимся под его круглым чугунным дном.
Котел, стоя на своем месте с самого начала, как и остальные крупные предметы в этом небольшой помещении, конечно, бросался в глаза сразу, но вот только сейчас, наводя на него указательный палец вытянутой вперед левой руки, я осознал его необычность и именно здесь.
- Видеть! - но котел, вопреки ожиданиям, не исказился и не взорвался иными образами, как я того ожидал из описаний Карлоса, он лишь, подобно предыдущим предметам, "напрягся" и также как все они "опал", оконтурившись. Но под самим котлом оставался еще огонь костерка и следующее "Видеть!", интуитивно ударило прямо в него.
Огонь тут же съежился, обратившись в зеленоватый слепящий сгусток плазмы и, соскочив со своей дровяной подложки, попытался спрятаться за чугунным котлом, но, видимо, привязанный к указующему на него персту, тут же послушно выполз и последовал за пальцем, потрескивая и рассыпая вокруг себя искры, видимо крайне недовольный своим подчиненным положением. Сначала он двинулся вправо-вверх, потом вверх и влево и, наконец, снова проследовав за рукой чуть вправо, замер метрах в полутора-двух, прямо напротив моего лица и чуть выше него. Он висел строго напротив меня, подчиняясь указывающей на него руке, и шипя потрескивал, сыпля вокруг искрами, подобно сварливому ежику. Только этот сгусток был разумен, почему-то я знал это или помнил из записок Карлоса? Лазутчик, казалось, недовольно осознавал свое пленение, хотя, могут ли лазутчики иметь эмоции? Кажется, нет. Но это и неважно. Важно, что вот он здесь, передо мной. Первый. Настоящий.
Рука опустилась, убирая от лазутчика силу, и слепящий сгусток плазмы тут же сразу перестал рассыпаться искрами и притух, принимая нормальный для себя зеленый, нейтральный и совсем неопасный вид. Я улыбнулся ему, а может быть, не ему, а наконец-то вот этому всему, так легко достигнутому обнаружению, общению или чему там еще в перспективе?
- Здравствуй, - он молча висел на том же месте спокойный и ожидающий, - Ты у меня первый. Ну, будем дружить.
Я смотрел на него, а он, наверное, на меня. Что было делать дальше, в голову никак не приходило, и чего дальше желать - тоже совершенно неясно, но внутри у меня все же всегда сидело главное и прочное - "Если ситуации неясна, - отскочи! Вернуться всегда успеется". И я отпрыгнул, выскакивая из этого сна.
Здравствуй, Утро Рождества. 25 декабря 2016 года - мой первый лазутчик. Будем знакомы.
Самое тяжелое - это выход из опыта. Ноги после двухдневного лежания не держат, подламываются и даже после сладкого вместе с чаем, в целом долго еще не становится легче. Лучший рецепт - покидать снег день-другой вокруг дачи, чтобы обрести дыхание с кислородом и восстановить силы. Ну и помастерить что-нибудь ножом, стамеской и ножовкой - все это требует сил и концентрации внимания, а именно это сейчас и надо. Зато глаза, пребывавшие закрытыми более суток и не видевшие все это время ни монитора, ни телеэкрана, начинают видеть в темноте как новенькие. Будем жить.
Подальше бы только от этого неласкового мира, если получится. Пусть во снах.
По крайней мере, радость, полученная во сне, остается радостью и торжеством и здесь, а горе во сне - это всего лишь горе во сне. Во всяком случае, на этом этапе.